Ты мне велишь пылать душою: Отдай же мне минувши дни, И мой рассвет соедини С моей вечернею зарею! Мой век невидимо проходит, Из круга смехов и харит Уж время скрыться мне велит И за руку меня выводит. Пред ним смириться должно нам. Кто применяться не умеет Своим пременчивым годам, Тот горесть их одну имеет. Счастливцам резвым, молодым Оставим страсти заблужденья; Живем мы в мире два мгновенья — Одно рассудку отдадим. Ужель навек вы убежали, Любовь, мечтанья первых дней — Вы, услаждавшие печали Минутной младости моей? Нам должно дважды умирать: Проститься с сладостным мечтаньем — Вот смерть ужасная страданьем! Что значит после не дышать? На сумрачном моем закате, Среди вечерней темноты, Так сожалел я об утрате Обманов сладостной мечты. Тогда на голос мой унылый Мне дружба руку подала, Она любви подобна милой В одной лишь нежности была. Я ей принес увядши розы Веселых юношества дней И вслед пошел, но лил я слезы, Что мог идти вослед лишь ей!

Недавно, обольщен прелестным сновиденьем, В венце сияющем, царем я зрел себя; Мечталось, я любил тебя — И сердце билось наслажденьем. Я страсть у ног твоих в восторгах изъяснял. Мечты! ах! отчего вы счастья не продлили? Но боги не всего теперь меня лишили: Я только – царство потерял.

– Где ваш игрушечный лесок, Густой лесок, Аминта? Он покрывает, как листок, Тропинки лабиринта. Цветут в нем летом и зимой Цветы, не сыщешь краше, Позвольте – хоть одной слезой Омою счастье ваше! – Ах, сударь, но от слез таких Испортятся тропинки, Приберегите для других Обильные слезинки; Они покроют в пять минут Лужок и дно оврага — Цветы мои уже цветут, И не нужна им влага. – Не опасайтесь! Я могу Напомнить о примере — Как было дело на лугу На острове Цитере: Любовник, умеряя прыть И уговорам внемля, Всегда умел траву полить, Не увлажняя землю. – Ах, сударь, можно и рискнуть, Амуру потакая, Но, отправляясь в этот путь, Как поступить – не знаю: Ведь, усмиряя вашу прыть, Как нам решить на деле, Чтоб и цветы не погубить, И чтоб достигнуть цели?..

Ты помнишь, Филис, те года, Когда, проехаться затеяв, Ты кротко ездила всегда В плохой коляске без лакеев? Румян не знала и белил, Была сыта одной похлебкой, И так дышала страстью знобкой, Что твой любовник счастлив был, Увы, обманутый и робкий! Да, вместо денег и прикрас Тебе был послан в добрый час Тот свет, который дарит юность, Где нежность с легкостью сомкнулась, Тот возраст, где всего ценней Цвет глаз и белизна грудей, Где плутовство иным щедротам Предпочитают без затей, А все же (поклянусь Эротом!) Тебе служил я жизнью всей. Мадам, сегодня жизнь иная Вас окружает, занимая. Вы при почете и деньгах, Седой швейцар стоит в дверях, Пуская пыль в глаза идущим, Ах, Филис, это круг времен, Благоволящий всемогущим, — Но тех, кто беден и влюблен, К вам на порог не пустит он. Здесь и детей найдешь едва ли, В таком изысканном раю, — А помнишь, как они играли, Забравшись в хижину твою? Мадам, среди благоуханных Ковров, рожденных в дальних странах И сотканных в Савоннери, У вас, куда ни посмотри, Повсюду серебро по стенам, Произведенное Жерменом, И вслед китайским мастерам Резьба Мартена тут и там; Здесь грация японских ваз В экстаз пришедших повергает; Здесь весь подлунный мир у вас В ушах алмазами сверкает; Здесь пышность, спесь и щегольство Царят и празднуют, ликуя, — Но что здесь стоит одного, Того – ты помнишь? – поцелуя.