Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Яснов Михаил Давидович

Виктор Гюго (1802–1885)

 

 

«Когда все вишни мы доели…»

Когда все вишни мы доели, Она насупилась в углу. – Я предпочла бы карамели. Как надоел мне твой Сен-Клу! Еще бы – жажда! Пару ягод Как тут не съесть? Но погляди: Я, верно, не отмою за год Ни рта, ни пальцев! Уходи! Под колотушки и угрозы Я слышал эту дребедень. Июнь! Июнь! Лучи и розы! Поет лазурь, и молкнет тень. Прелестную смиряя буку, Сквозь град попреков и острот, Я ей обтер цветами руку И поцелуем – алый рот.

 

Женщине

Дитя, будь я царем, я отдал бы державу, Порфир моих дворцов, и царственный убор, Поверженный народ, и трон мой величавый, И весь могучий флот, в морях стяжавший славу, Вам за единый взор! Будь я всевышний бог, я подарил бы горы, И хаос вековой, и шелест сонных струй, И сонмы демонов, и ангельские хоры, Пространство, и миры, и горние просторы Тебе за поцелуй!

 

«О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты…»

О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты, Но коль во тьме ночной, угрюмой и косматой, Вам не мерещился легчайший шум шагов И платье белое не представлялось взору, — То платье, что во тьме, подобно метеору, Сверкающей чертой пронзает мглы покров; Коль вам пришлось узнать лишь по стихам влюбленных, Страданьем, радостью и страстью опаленных, Блаженство высшее, без меры и границ, — Незримо властвовать над чьим-то сердцем милым И видеть пред собой, подобные светилам, Любимые глаза в тени густых ресниц; Коль не случалось вам под окнами устало Ждать окончания блистательного бала И выхода толпы разряженных гостей, Чтоб в свете фонаря увидеть на мгновенье Прелестного лица весеннее цветенье И голубой огонь единственных очей; Коль не терзались вы ни ревностью, ни мукой, Узрев в чужих руках вам дорогую руку, Уста соперника – у розовой щеки; Коль не следили вы с угрюмым напряженьем За вальса медленным и чувственным круженьем, Срывающим с цветов душистых лепестки; Коль не бродили вы среди холмов лесистых, Отдавшись вихрю чувств, божественных и чистых; Коль поздним вечером, в тот молчаливый час, Когда на небе звезд мерцает вереница, Вдвоем, под тенью лип, вы не сближали лица, Шепчась, хотя никто не мог услышать вас; Коль дрожь руки в руке была вам незнакома; Коль, услыхав слова «люблю тебя», вы дома Не повторяли их потом все вновь и вновь; Коль жалости в себе не ощущали к тронам И к тем, кто жаждет их, кто тянется к коронам, Забыв о том, что есть великая любовь; Коль по ночам, когда, одетый мглы убором, Молчит Париж с его готическим собором, С саксонской башнею, с громадами домов, Когда полет часов безудержен и волен, Когда, двенадцать раз срываясь с колоколен, Они влекут вослед рой несказанных снов; Коль вам не довелось тогда, в тиши дремотной, Пока вдали от вас, свежа и беззаботна, Она вкушает сон, – метаться, и стонать, И горько слезы лить, и звать ее часами, В надежде, что она появится пред вами, И горький свой удел бессильно проклинать; Коль взоры женщины, вам душу обновляя, Не открывали врат неведомого рая; Коль ради той, чьи дни спокойны и легки, Кто в ваших горестях лишь ищет развлечений, Не приняли бы вы и смерти и мучений, — Любви не знали вы, не знали вы тоски!

 

«Взгляни на эту ветвь: она суха, невзрачна…»

Взгляни на эту ветвь: она суха, невзрачна, Упрямо хлещет дождь по ней струей прозрачной, Но лишь уйдет зима и скроется вдали — Появятся на ней зеленые листочки, И спросишь ты тогда: как тоненькие почки Сквозь черствую кору прорезаться могли? Спроси ж меня: зачем, когда к душе угрюмой, К душе, истерзанной тоской и тяжкой думой, Ты прикасаешься, о милая, любя, — Зачем, как прежде, кровь мне наполняет жилы, Зачем душа в цвету, раскрывшись с новой силой, Стихи, как лепестки, роняет вкруг себя? Затем, что для всего есть время в мире этом, Что мгла сменяется луны дрожащим светом, Что радость следовать за горестью должна, Что нужен ураган и нужен ветер зыбкий, Что мне, скорбящему, даны твои улыбки, Что кончилась зима и что пришла весна.

 

«Чтоб я твою мечту наполнить мог собою…»

Чтоб я твою мечту наполнить мог собою, Когда ты ждешь меня, утомлена ходьбою, Под тенью дерева, у озера, одна, И смотришь вниз, туда, где сонная долина Дымится, заткана туманной паутиной, Как чаша дивная, куреньями полна, — Пусть все, что видишь ты, – поля и косогоры, Кустарники в цвету, душистые просторы, Багряный луч в окне, Тропинки узкие, что вьются меж селений, Овраги, где листвы узорчатые тени Колышутся на дне, — Пусть этот дом, и сад, и лес, и луг, и туча, Чью тень далекую поглотит полдень жгучий, Пусть все неясное, что там, вдали, дрожит, Пусть зрелые плоды, пусть небосвода просинь, Пусть кистью сентября расписанная осень, Пусть все, что вкруг тебя, поет, звенит, жужжит, — Пусть эта цепь вещей, звено которой – ива, Что отдых твой хранит так нежно и ревниво, К тебе листы клоня, — И волны, и земля, и солнца свет, и колос — Пусть станет все душой, пусть обретет свой голос И назовет меня!

 

«Мой стих вспорхнул бы над лугами…»

Мой стих вспорхнул бы над лугами, Нашел бы он ваш сад и дом, Когда бы мог взмахнуть крылами, Как птица в небе голубом. Горячий, чистый, словно пламя, Он отыскал бы ваш очаг, Когда бы мог взмахнуть крылами, Как мысль, пронзающая мрак. Летел бы он всегда за вами, Без отдыха, и день, и ночь, Когда бы мог взмахнуть крылами И, как любовь, умчаться прочь.

 

Зиме конец

Все оживает, дорогая! Яснеет небо, тает снег, Цветет земля, благоухая, И стал добрее человек. Любовью небеса трепещут, Земля счастливей с каждым днем. Цветы и звезды мягко блещут, Единым зажжены огнем. Конец зиме и зимним бедам! Нагой, таинственный апрель Торопится за ними следом, Роняя светлых слез капель. Мы отвыкаем от сомненья, От мыслей горестных и мук. Здесь, в тишине уединенья, Нам хорошо с тобой, мой друг! На солнце ветка золотится, Бросает тень, и близок срок, Когда на ней засвищет птица, Из почки выглянет листок. Рассвет торжественно встречаем, — Он словно заново рожден, — И мы полны с тобою маем, Как маем полон небосклон. Повсюду слышен гул веселый, Везде сияют нам лучи. Звенят на зорьке роем пчелы, А звездный рой звенит в ночи. Нам шепчут еле слышно травы И ласково листва поет, Что только любящие правы — Они не ведают забот! Пьянит нас ветер, тихо вея… Мы, взявшись за руки, стоим. Как много роз таит аллея, Как много вздохов мы таим! Я с утренней зарей прекрасной Могу твое лицо сравнить: Такой же блеск улыбки ясной, Таких же слез росистых нить. Извечно юная природа, Адама, Евы верный друг, Нас под лазурью небосвода В свой сокровенный вводит круг. Ты лишь появишься – встречают Тебя восторгом небеса; На наши ласки отвечают Приветным шелестом леса, И, озаренные сияньем, Струясь, как ароматы, ввысь, Со всем влюбленным мирозданьем Сердца счастливые слились. С ревнивой мукой я простился, Ты тихой радости полна; Я со звездою обручился, И с солнцем ты обручена. В молчанье жадными губами Мы прижимаемся к цветам, Целуем их – и словно пламя В ответ сжигает губы нам.

 

«Вчера повеяло дыханьем свежим ночи…»

Вчера повеяло дыханьем свежим ночи, Дремавшие весь день запахли вновь цветы, Звучала птичья трель все глуше, все короче, И ярче ярких звезд твои сияли очи, И юной красотой весну затмила ты. И голос мой был тих. Слагает вдохновенно Торжественную песнь душа в вечерний час. Вдыхая чистоту той ночи незабвенной, Я для тебя у звезд просил весны нетленной, Я у твоих очей просил любви для нас.

 

Слова, сказанные в полумраке

Она сказала: «Да, мне хорошо сейчас. Я знаю – жалобы мои несправедливы, Подолгу от тебя не отрываю глаз И вижу смутных дум приливы и отливы. В чем счастье? Вместе быть. Я счастлива – почти, И благодарность шлю судьбе за все щедроты. Слежу, чтоб праздный гость не мог к тебе войти, — Не любишь прерывать ты начатой работы. У ног твоих сижу. Кругом покой и тишь. Ты – лев, я – горлица. Задумчиво внимаю, Как ты страницами неспешно шелестишь, Упавшее перо бесшумно поднимаю. Я знаю, что ты здесь, что я сейчас с тобой, Что мысль, как хмель, пьянит мечтателя-поэта; Но нужно вспоминать и обо мне порой! Когда за книгами сидишь ты до рассвета, Безмолвный, замкнутый, забывший обо мне, В моей душе печаль живет со счастьем рядом: Я верю лишь тогда, что вместе мы вполне, Когда хоть изредка меня ты ищешь взглядом».

 

«Я шел по берегу и повстречался с нею…»

Я шел по берегу и повстречался с нею. Босая, стройная, с растрепанной косой, — Как будто в тростниках вдруг появилась фея… Я у нее спросил: «Ты в лес пойдешь со мной?» Взглянула на меня – о женский, полный света, Себя вверяющий, самозабвенный взгляд! «Пойдем, – я ей сказал. – Любовью дышит лето, Деревья скроют нас и тенью одарят». Неспешно о траву она отерла ноги, И снова тот же взгляд, открытый взгляд в упор, Потом, бездумная, задумалась в тревоге. О, как звенел в тот миг согласный птичий хор! Как реку сонную ласкало солнце жарко! И вот увидел я – сквозь камыши идет Ко мне смущенная, счастливая дикарка, Волной густых волос закрыв лукавый рот.

 

Я завтра поутру…

Я завтра поутру, еще в тумане сонном, — Ведь ты так долго ждешь меня! — Пойду опушкою, пойду тенистым склоном, Ты знаешь, без тебя мне не прожить и дня. И, замкнутый в себе, весь в мыслях о разлуке, Не видя, что вокруг, не слыша, что кругом, Пройду, ссутулившись, сложив печально руки, Один – как будто ночь настала ясным днем. Я не увижу даль, покрытую дымками, Ни солнечный Арфлёр, закатом залитой, — Приду и положу на твой могильный камень Зеленый остролист и вереск золотой.