О ты, которая на миг мне воротила Цветы весенние, благословенна будь. Люблю я, лучший сон вздымает сладко грудь, И не страшит меня холодная могила. Вы, милые глаза, что сердцу утро дней Вернули, – чарами объятого поныне Забыть вы можете – вам не отнять святыни: В могиле вечности я неразлучен с ней.

Над синим мраком ночи длинной Не властны горние огни, Но белы скаты и долина. – Не плачь, не плачь, моя Кристина, Дитя мое, усни. – Завален глыбой ледяною, Во сне меня ласкает он. Родная, сжалься надо мною. Отраден лунною порою Больному сердцу стон. И мать легла – одна девица, Очаг, дымя, давно погас. Уж полночь бьет. Кристине мнится, Что у порога гость стучится. – Откуда в поздний час? – О, отвори мне поскорее И до зари побудь со мной. Из-под креста и мавзолея Несу к тебе, моя лилея, Я саван ледяной. Уста сливались, и лобзанья, Как вечность долгие, росли, Рождая жаркие желанья. Но близко время расставанья. Петуший крик вдали.

Испаганские розы на ложе их мшистом, Померанцы, моссумский жасмин белоснежный Не сравнятся своим ароматом душистым С легким вздохом Леилы, лукавым и нежным. Как коралл ее губы, а смех ее нежный Звонче трели ручья на лужайке душистой, Звонче ветра в жасминных кустах белоснежных, Звонче птиц, распевающих в гнездышке мшистом. Только влажные розы в оправе их мшистой, Ветерок, всколыхнувший жасмин белоснежный, Ручеек, пробежавший лужайкой душистой, Долговечней, вернее любви ее нежной. О Леила, с тех пор, как печально и нежно Поцелуи покинули рот твой душистый, Не томит ароматом жасмин белоснежный, Отуманились розы в оправе их мшистой. Смолкли птицы в лесу среди зарослей мшистых, Их не слышно в жасминном кусте белоснежном, Ручеек не поет на лужайке душистой, Не алеет заря в небе ясном и нежном. Пусть вернется ко мне мотылек этот нежный, Твоя юная страсть, горяча и душиста, Чтобы ожили снова жасмин белоснежный, Испаганские розы на ложе их мшистом.