У нее были косы густые И струились до пят, развитые, Точно колос полей, золотые. Голос фей, но странней и нежней, И ресницы казались у ней От зеленого блеска черней. Но ему, когда конь мимо пашен Мчался, нежной добычей украшен, Был соперник ревнивый не страшен. Потому что она никогда До него, холодна и горда, Никому не ответила: «Да». Так безумно она полюбила, Что когда его сердце остыло, То в своем она смерть ощутила. И внимает он бледным устам: «На смычок тебе косы отдам: Очаруешь ты музыкой дам». И, лобзая, вернуть он не мог Ей румянца горячего щек, — Он из кос ее сделал смычок. Он лохмотья слепца надевает, Он на скрипке кремонской играет И с людей подаянье сбирает. И, чаруя, те звуки пьянят, Потому что в них слезы звенят, Оживая, уста говорят. Царь своей не жалеет казны, Он в серебряных тенях луны Увезенной жалеет жены. ………………………………… Конь усталый с добычей не скачет, Звуки льются… Но что это значит, Что смычок упрекает и плачет? Так томительна песня была, Что тогда же и смерть им пришла; Свой покойница дар унесла; И опять у ней косы густые, И струятся до пят, развитые, Точно колос полей, золотые…

Спустилась я в долину, К реке, под сень берез, Чтоб наломать жасмину И диких алых роз. Мой друг несмелый мимо По склону шел на плес Сквозь заросли жасмина И диких алых роз. «Тихоня! Ну и мина!» — Смеялась я до слез Среди кустов жасмина И диких алых роз. Потом пошла к плотине И села возле лоз, Забыв и о жасмине, И о букете роз. «Какой же ты мужчина! Ты, верно, безголос? Смотри, мелькают спины Двух ящерок меж роз. От глаз чужих в ложбине Веселый рой стрекоз Нас стережет в жасмине И в ветках диких роз». Объятьем скромник чинный Ответил на вопрос. «Ты вся как цвет жасминный, А губы ярче роз». Все он! Я неповинна, Что вдаль поток унес Большой букет жасмина И ветки алых роз.

С красавицами и цветами, С абсентом, перед камельком Мы развлечемся, отдохнем, Играя роль в привычной драме. Абсент декабрьским вечерком Нам души зеленит так странно, Цветы же так благоуханны На милой перед камельком. Но тратят прелесть поцелуи, И после нескольких измен Расстанемся легко, без сцен, Не мучаясь и не ревнуя. И жгутся письма и цветы, В алькове, ах! пожар занялся… Но если спасся, жив остался, Тоску абсентом гасишь ты. Портреты все пожрало пламя, Дрожь рук, и в голове трезвон… И смерть придет, как долгий сон С красавицами и цветами.

Я бреду, словно пьяный, без цели, Я иду от любимой своей, Мои губы забыть не успели Теплоту ароматных грудей. И сквозь память о нежности милой, Как сквозь сумрак, разлитый вокруг, Фонари мне горят, как светила, В каждом встречном мне видится друг. И как будто летучие мыши, От меня все печали летят На высокие черные крыши, Над которыми желтый закат. Газ в витринах… На тротуаре Блики… Мнится мне: я еще там, У любимой моей в будуаре, Иль шагаю по облакам. И со мной она в этом блужданье, И мне ветра порывы дарят Слов ее мелодичных звучанье, Поцелуев ее аромат.

Жить в этом городе мне, дикарю, нет мочи, При свете газовом я подыхаю тут, Вам, парижанке, здесь все мило, и влекут Меня к погибели, гордячка, ваши очи. А я хотел бы жить, где толп галдящих нет, В горах или в лесу под пологом зеленым, Вдали от толкотни, рекламы и газет — На полюсе, в любом краю уединенном. Но вам по нраву шум, толпа и голоса, Бал в Опере и газ – все, от чего я маюсь. И, вас увидев, я не помню про леса, Ум цивилизовать мучительно стараюсь. «Я здесь, как мотылек в огне, сгорю, умру», — Рискуя надоесть, твержу тоскливым тоном… Как дивны были б вы – с кудрями на ветру, В сорочке с рюшами, и зелень леса фоном!

Хочу, как саваном, укрыть печальной рифмой С любовью тягостной мучительной разрыв мой. * Когда сложу стихи, чтоб душу обнажить, Боль, всем открытая, утихнет, может быть. * Я эту боль стерпеть не в силах в одиночку — И вот готов толпе бросать за строчкой строчку. * Громите мой приют, крушите этот кров, Развейте запахи моих умерших снов. Топчите гнездышко – оно подобно шелку, И драгоценности разграбьте втихомолку. Корежьте, пачкайте былую благодать, Продайте с молотка, что сможете забрать. Пускай, коль я вернусь, безумием гонимый, Ничто не скажет мне о прошлом, о любимой. Пусть будет осквернен здесь каждый уголок, Чтоб от минувшего я вылечиться смог. * (Печаль качаю не спеша: усни, отрада, — Так мать укачивает плачущее чадо.) * Однажды сердце я в ее ладонь вложил, А вместе с сердцем – всю надежду, весь мой пыл. Любовь на щедрые подарки не скупится — И так хрупка была, так трепетна юница, Чья красота уже успела расцвести, И целомудрие взывало: защити! Но груди зрелые, что были мне открыты, Явили душу, не просившую защиты. Глаза мои омыл огонь победных глаз, А губы – поцелуй, завороживший нас. * (Печаль качаю не дыша: усни, отрада, — Так мать укачивает плачущее чадо.) * Но верить внешности – погибельно, и ложь На дне победных глаз, в конце концов, найдешь. * И пробил час, когда неискренность и стылость В ее пустой груди так явственно открылась. Фальшивой молодость ее была, увы, Душа – истаскана, мечтания – мертвы. Проснулся утром я, как тот владелец дома, Что видит, онемев, одни следы разгрома. * Сокровища мои!.. Все превратилось в прах. Нет даже памяти о первых наших днях! В моем саду надежд бесцветно и уныло — Все разорительница алчная сгубила! Я сердце бедное мое нашел в углу И – прочь отсюда, прочь! В ночь, в никуда, во мглу… * (Печаль качаю в час ночной: усни, отрада, — Так мать укачивает плачущее чадо.) * Навстречу зимним дням я гордо шел с мечтой Найти другой приют, а в нем найти покой. * И там, где мы вдвоем гуляли вдоль окраин, С притворной легкостью бродил я, неприкаян. Куда мне убежать и чем беду заклясть, Когда здесь помнит всё объятий наших страсть? Мечтать?.. Но вы одно в моей душе найдете: Плоть этой женщины и запах этой плоти. * Все доводы мои разбились в пух и в прах — Я в помыслах о ней жил, как слепец, впотьмах. Но сходства с ней ни в ком не видел и следа я, В тупое, в тяжкое отчаянье впадая. Так я намыкался, что голос мой с тех пор Дрожит, когда о ней веду я разговор. * И, наконец, конец. Мучитель мой, разрыв мой, Как лед под саваном, застынь под этой рифмой.

Мой черный котик, будем спать! Гашу свечу, ложусь в кровать В дремотной блажи. Тебе приснятся стаи птах, Кошачьи мордочки в кустах, А мне – все та же. Мы кофе не́ пили, дружок. Ты привались ко мне под бок (Не спать – больнее); С ладонью лапка, мы уснем. Ты помурлычь о том о сем, Пока во сне я. В зрачках смеженных ты хранишь Свидания на скатах крыш, Урчишь любовно. А я в кошмарах узнаю Ту, что разбила жизнь мою Столь хладнокровно. Порою видится тебе Тот, третий лишний, на трубе. Мне снится мнимый Ее кузен, его смешок И крокодильих слез поток Из глаз любимой. И вдруг ты с крыши кувырком Летишь, истерзан чужаком, Ломая шею. А я кончаюсь, трепеща, От шпаги подлого хлыща, Что избран ею. А хмурым утром мы опять Уходим: ты – мышей искать, А я – той влаги, Что нам забвение несет, Поскольку человек и кот — Глупы, бедняги.

Она сидит на склоне, где цветет Шиповник. По дороге скачет тот, О ком она вздыхает без ответа. Шестнадцать лет. Вся в розовом. Розетта… Другая – рядом, стоя. Резвый взгляд. Глаза надеждой вспыхнувшей горят. Лицом Диана. Гордые повадки. Над белым лбом – взметнувшиеся прядки. Пока ее подружка вдаль глядит И ловит отдаленный стук копыт И звук рожка, Диана обернулась И думает: «Розетта обманулась. Когда он сел, смущенный, на коня, — Взглянул не на нее, а на меня».

Нелепа и смешна, поскольку вся ты – роза, И вся ты – белизна, венчанная копной Обильных завитков, поскольку синевой Твой взор – живой сапфир, его метемпсихоза. Нелепа – описать тебя бессильна проза, Смешна – поскольку нет нигде другой такой, Вот разве в приторных кипсеках… Облик твой С природой не в ладах – не красота, а поза. Тоска меня берет, когда лесной убор Мне раздражает глаз бестактно едким тоном, Немыслимым кудрям служа контрастным фоном. А кожа белая – насмешка и укор Сравненьям, что в веках успели износиться: Ах, снег! Ох, лилия! – Ну, как тут не взбеситься!

Возле пруда, чью голубую гладь Рябит легонько теплый ветер мая, Случалось ли, мечтатель, вам внимать, Покров травы росистой приминая, Стыдливой девушке, что убежать Из дома согласилась, понимая, Что там отныне пустота, и зная: От горя умерли отец и мать? Нет яда слаще и блаженства злее, Чем вырвать с корнем нежную лилею, Тем самым ускоряя смерти труд… Откуда столько сладости жестокой? Зачем глаза под слезной поволокой Прекрасней и еще сильней влекут?