Зачем ты вновь меня томишь, воспоминанье? Осенний день хранил печальное молчанье, И ворон несся вдаль, и бледное сиянье Ложилось на леса в их желтом одеянье. Мы с нею шли вдвоем. Пленяли нас мечты, И были волоса у милой развиты, И звонким голосом небесной чистоты Она спросила вдруг: «Когда был счастлив ты?» На голос сладостный, на взор ее тревожный Я молча отвечал улыбкой осторожной И руку белую смиренно целовал. О первые цветы, как вы благоухали! О голос ангельский, как нежно ты звучал, Когда уста ее признанье лепетали!

Подруги юности и молодых желаний! Лазурь лучистых глаз и золото волос! Объятий аромат, благоуханье кос, И дерзость робкая пылающих лобзаний! Но где же эти дни беспечных ликований, Дни искренной любви? Увы, осенних гроз Они не вынесли, – и вот царит мороз Тоски, усталости, и нет очарований. Теперь я одинок, угрюм и одинок. Так старец без надежд свой доживает срок, Сестрой покинутый, так сирота тоскует. О женщина, с душой и льстивой, и простой, Кого не удивишь ничем и кто порой, Как мать, с улыбкою, вас тихо в лоб целует!

Немного кротости! Смири свои порывы! Хотя бы для того, чтоб нас развлечь, порой Должна любовница казаться нам сестрой. Немного кротости, и будем мы счастливы! Будь нежной, заласкай до сладких сновидений! Как стоны страстные твой томный взгляд хорош. Прекрасней трепета, объятий, исступлений Твой долгий поцелуй, хотя б и был он – ложь! Но ты мне говоришь, что в сердце с звонким рогом Идет слепая страсть по всем его дорогам… Оставь ее трубить! Мне в руку руку дай, К челу своим челом прильни, когда устанешь, Опять клянись мне в том, в чем завтра же обманешь, И до зари со мной, дитя мое, рыдай!

Я часто вижу сон, пленительный и странный: Мне снится женщина. Ее не знаю я; Но с ней мы связаны любовью постоянной, И ей, лишь ей одной дано понять меня. Увы, лишь для нее загадкой роковою Душа прозрачная перестает служить, И лишь одна она задумчивой слезою Усталое чело умеет освежить. Цвет локонов ее мне грезится не ясно; Но имя нежное и звучно, и прекрасно, Как имена родных утраченных друзей. Нем, как у статуи, недвижный взор очей, И в звуках голоса спокойно-отдаленных Звучат мне голоса в могилу унесенных.

За кроткий дар мечты, за милость утешенья, Которые таит взгляд ваших глаз больших, Из недр отчаяний жестоких этот стих — Вам, чья душа чиста и вся – благоволенье. Моя, увы, в тисках дурного наважденья, Истерзанная тварь в когтях страстей слепых… Безумье, ревность, гнев – кто перечислит их, Волков, мою судьбу грызущих в исступленье? О, как страдаю я! Каким огнем палим! Что мука первого изгнанника из рая, Что первый стон его в сравнении с моим? А ваши горести подобны, дорогая, Проворным ласточкам – в прозрачных, как стекло, Сентябрьских небесах – когда еще тепло.

Сквозь ветви тонкие с листвою нежной Нас награждает бледный небосвод Улыбкой – за наряд, что нам идет Своей крылатой легкостью небрежной. А мягкий ветер морщит озерцо, И солнце, окунувшись в тень аллеи, Нам кажется той тени голубее, Когда заглядывает нам в лицо. Лжецы пленительные и плутовки Прелестные – беседуем шутя. В любовь не очень верим мы, хотя Легко сдаемся на ее уловки. Пусть по щеке и хлопнут нас порой За нашу дерзость – многим ли рискуем, Ответствуя смиренным поцелуем Перстам, нас покаравшим за разбой? И если бровки хмурятся усердно И в милом взоре не огонь, а лед — Глядим исподтишка на алый рот, Чье выраженье втайне милосердно…

Высокий каблучок боролся с длинной юбкой, А тут и ветер, и пригорок на пути: Манили ножки нас и – глаз не отвести! — Кружили голову игрой и грезой хрупкой. Устав от комаров, красавицы подчас, Как будто позабыв об их ревнивом жале, Тянулись к пуговке и шейку обнажали, И это пиршество с ума сводило нас. Уже спускался мрак, невнятный мрак осенний, И наши спутницы, упав в объятья к нам, Таким двусмысленным доверились словам, Что мы с тех пор полны смущенья и сомнений.

В тени беседки, в гуще сада Нам и блаженство, и услада — Укрытый розами приют; И аромат бутонов, нами Всю ночь вдыхаемый, с духами Смешался в несколько минут; Глаза любимой не солгут, А губы нежные готовы С любой опаски снять оковы; Амур на страже – тут как тут И фрукты, и шербет в бокале, Чтоб мы усталости не знали.

Здесь, где сумрак словно дым, Под навесом из ветвей, — Мы молчаньем упоим Глубину любви своей. Наши души и сердца, И волненье наших снов Мы наполним до конца Миром сосен и кустов. Ты смежишь глаза в тени, Руки сложишь на груди… Все забудь, все отгони, Что манило впереди. Пусть нас нежно убедит Легкий ветер, что порой, Пролетая, шелестит Порыжелою травой. И когда с дубов немых Вечер, строго, ниспадет, Голос всех скорбей земных, Соловей нам запоет.

Все прелести и все извивы Ее шестнадцатой весны По-детски простодушно живы И нежностью упоены. Очами райского мерцанья Она умеет, хоть о том Не думает, зажечь мечтанья О поцелуе неземном. И этой маленькой рукою, Где и колибри негде лечь, Умеет сердце взять без бою И в безнадежный плен увлечь. Душе высокой в помощь разум Приходит, чтобы нас пленить Умом и чистотою разом: Что скажет, так тому и быть! И если жалости не будит Безумство в ней, а веселит, То музой благосклонной будет Она, и дружбой наградит, И даже, может быть, – кто знает! — Любовью смелого певца, Что под окном ее блуждает И ждет достойного венца Для песни милой иль нескромной, Где ни один неверный звук Не затемняет страсти томной И сладостных любовных мук.

Стремглав летит пейзаж в окне вагонном. Поля, холмы, равнины – с небосклоном, Деревьями, рекой, стадами коз — Напор движенья валит под откос, И вспять летят, покорные лавине, Столбы и струны телеграфных линий. Все гуще запах гари. Лязг и рев, Как будто рядом рвется из оков Дух преисподней, злобен и бессилен. И вдруг над ухом словно ухнет филин. – Что мне до этого? В глазах она, Знакомый облик, радость, белизна, И полон слух речами дорогими, И звонкое, пленительное имя Проходит, словно стержень бытия, Сквозь жесткий ритм вагонного житья.

Поднимайся, песня-птица, Расскажи далекой, ей, Что в моей душе таится Свет – и нет его верней, Нет нежней святого света, Он развеял мрак забот, Страх, сомнение – а это Значит: ясный день грядет! Боязливая, немая — Слышишь? – радость ожила, Как певунья полевая, Распахнула два крыла. Улетай же, песня-птица, Все тревоги успокой, Пусть скорее возвратится Та, что встретится с тобой.

Почти боюсь, – так сплетена Вся жизнь была минувшим летом С мечтой, блистающею светом, Так вся душа озарена. Ваш милый лик воображенье Не утомляется чертить. Вам нравиться и вас любить — Вот сердца вечное стремленье. Простите, – повторю, смущен, Слова признания простого, Улыбка ваша, ваше слово Отныне для меня закон. И вам довольно только взгляда Или движенья одного, Чтобы из рая моего Меня повергнуть в бездну ада. Но лучше мне от вас бежать, И пусть бы душу ожидали Неисчислимые печали, Я не устану повторять, Встречая в счастии высоком Надежд неизмеримый строй: «Я вас люблю, я – вечно твой, Не побежден суровым роком!»

Кончена стужа – зайчики света Скачут по лужам до самых небес. Как же отрада весенняя эта Всякой печали нужна позарез! Юности зорь открывает объятья Даже больной и угрюмый Париж. Тянет он к солнцу для рукопожатья Алые трубы и выступы крыш. Вот уже год, как весна в моем сердце! Что к ней добавил вернувшийся май? Скерцо природы вливается в скерцо Чувств моих – рай умножая на рай! Синее небо венчает собою Вечную синь моей ясной любви… Рад я погоде, доволен судьбою, Каждой надежде велевшей – живи! Мило мне месяцев преображенье, Шалости весен, премудрости зим: Все они стали Твоим украшеньем, Как Ты сама – утешеньем моим.

Вот ранние плоды, вот веточки с цветами, И сердце вот мое, что бьется лишь для вас. Не рвите же его лилейными руками, Склоните на меня сиянье кротких глаз. Я прихожу еще обрызганный росою, Что ветер утренний оледенил на лбу. Простите, что опять я предаюсь покою У ваших ног, в мечтах, благодаря судьбу. Еще звенящую последним поцелуем, Я голову свою вам уроню на грудь. Пусть буря замолчит, которой я волнуем, А вы, закрыв глаза, позвольте мне уснуть.

Алеют слишком эти розы, А эти хмели так черны. О, дорогая, мне угрозы В твоих движениях видны. Прозрачность волн, и воздух сладкий, И слишком нежная лазурь. Мне страшно ждать за лаской краткой Разлуки и жестоких бурь. И остролист, как лоск эмали, И букса слишком яркий куст. И нивы беспредельной дали, — Все скучно, кроме ваших уст.

Ты далеко не благонравна, Я не ревнив, и, Боже мой, Как мы живем с тобою славно, Не споря со своей судьбой! Хвала любви и нам с тобой! Сумела ты науку чувства Постичь с умом и глубиной, Освоив главное искусство Из всей премудрости земной. Как терпелива ты со мной! Пусть болтуны припомнить рады, Что уж тебе не двадцать лет. Но эта грудь! Но тайна взгляда! Его поющий, нежный свет! А поцелуи! Слов тут нет! Будь мне верна, но к обещаньям Я отношусь без лишних драм, Лишь снисходи к моим желаньям Почаще, как к своим рабам, Что рады зо́ву и пинкам. «Ну как? – звучат насмешки друга, — Былая удаль-то ушла?» Нет, не сошел еще я с круга, С тобою мне и ночь мала. Любви и нам с тобой хвала!

Пусть я беднее, чем любой Бедняк на свете, Но шея, руки – облик твой Со мной, и эти Проделки ветреные, тот Любовный опыт, Которым дышит и живет Твой нежный шепот. Да, я богат при всем при том, Коль подытожим, Столь упоительным гнездом, Столь страстным ложем, Что после сладостных трудов, Изнемогая, Воспрянув, снова к ним готов Хоть до утра я. Пускай не так тобой любим, Как я мечтаю, И счет, и цену всем твоим Изменам знаю, Что до того мне, ангел мой, Что до того мне, Коль я живу тобой одной, Себя не помня?

Не надо ни добра, ни злости, Мне дорог цвет слоновой кости На коже ало-золотой. Иди себе путем разврата, Но как лелеют ароматы От этой плоти, Боже мой! Безумство плоти без предела, Меня лелеет это тело, Священнейшая плоть твоя! Зажженный страстностью твоею, От этой плоти пламенею, И, черт возьми, она – моя! До наших душ нам что за дело! Над ними мы смеемся смело, — Моя душа, твоя душа! На что нам райская награда! Здесь, на земле, любить нам надо, И здесь нам радость хороша. Но здесь нам надо торопиться, Недолгим счастьем насладиться, Самозабвение вкусить. Люби же, злая баловница, Как льются воды, свищет птица, — Вот так и мы должны любить.

Я не люблю тебя одетой, — Лицо прикрывши вуалетой, Затмишь ты небеса очей. Как ненавистны мне турнюры, Пародии, карикатуры Столь пышной красоты твоей! Глядеть на платье мне досадно — Оно скрывает беспощадно Все, что уводит сердце в плен: И дивной шеи обаянье, И милых плеч очарованье, И волхвование колен. А ну их, дам, одетых модно! Спеши прекрасную свободно, Сорочка милая, обнять, Покров алтарный мессы нежной И знамя битвы, где, прилежный, Не уставал я побеждать.

Я схож с Людовиком Пятнадцатым во вкусах: Я не люблю духи, враждебен мне искус их. В любви не нужен мне заемный аромат! Нет, запах плоти так пикантен и богат Сам по себе, и так при этом возбуждает — Желанье холит и подспудно утверждает Искусство страсти, прославляя наготу! О запах зрелости – ловлю я на лету Благоухание, рожденное в объятьях! Люблю (молчи, мораль!) – как бы точней назвать их? — Флюиды тайные, которыми пропах Во время райского соитья нежный пах. О запах ласки, запах неги, запах страсти, Все обоняние отныне в вашей власти! Когда же после, на подушке, в свой черед, Как чувства прочие, оно передохнет, Пока мои глаза открыты сновиденьям, И все мерещится взыскуемая тень им: Скрещенья ног и рук, и нежности ступней, Когда в испарине измятых простыней Они целуются, – такие благовонья От сладострастницы исходят, что огонь я Вновь чувствую, и он готов меня пожрать! Яд возбуждения палит меня опять. Самой природой изготовленное зелье Вдохну разок-другой – и снова вижу цель я. Желанны запахи любви, но так просты — Вот квинтэссенция чистейшей красоты!

Ты – каждой женщины частица, Их суть, их пламенный двойник. А я – любовь, что каждый миг В тебе стремится воплотиться. Мне стали Стиксом и Линьоном То едкий смех, то нежный взгляд. То грудь, то грудка – все подряд Над сердцем властвуют влюбленным. То рыжина, то смоль – то прядь, То завиток волос: весь вид их, Там – гладких, здесь – густых, завитых, Готов, как яства, я вкушать. И пью с твоих припухлых губок, А может, тонких – о Уста! — Хмель, прочим зельям не чета: Мой дьявольский, мой райский кубок! Всех женщин на́ сердце тая, В себе любить их заставляя, Всегда одна, всегда иная, Ты вся – любовь, чье имя: Я!