Вы оперлись рукою правой На левую мою… не лгу: Люблю я это место, право, — Кафе на Левом берегу, Над самой Сеною, в каштанах; Там кто-то распевал романс — Так было… при ландскнехтах пьяных; Вы привели с собой Клеманс. Вы были в шляпке… слишком новой, Цвет ленты – рыже-золотой. В цветочек платье, крой суровый — Наряд удобный и простой. На вас был черный плащ, похоже… Иль пелерина? Вроде да… И были вы – прекрасны… Боже! Что нас могло свести тогда? Я – только что из Палестины, Заморский гость, ни дать ни взять, — Но пилигримом Пелерины Мне захотелось тут же стать. Я воротился из Сиона, Зубчатым поклонясь стенам, Чтоб, веруя, припасть влюбленно К Твоим божественным стопам. Болтали мы… мне все открылось — И голос твой, и яркий рот, Как ты на стол облокотилась, Как гибок стана поворот; Ладошка нежная – как странно — Вот-вот покажет коготки; О, эти пальцы мальчугана — Им не пристали перстеньки; Я млел пред вашими глазами — Душа в них обрела простор; Король потупится пред вами, Но вы не склоните свой взор. Величественно-грозовые, Глаза царят – им равных нет… Зеленые? Иль голубые? Меня слепил их чудный свет. Ботинок узкий отыскать я Пытался – но, увы, не смог: Вы ножку спрятали под платье — О, женственности скрытый бог! Была в твоих речах бравура, И, побеждая без конца, Прелестным ротиком Амура Пригубливала ты сердца. Ту улицу, где, без сомненья, Ковчегу место бы нашли, Предвидя ангела явленье, В честь патриарха нарекли. О, кабачок любви! Не прочь я Представить в красках кубок тот, Что осушил июньской ночью В тот, восемьдесят пятый год.

Как шли изгнанники в опалу, Я с твоего сошел крыльца; Но тех, кого любовь связала, Она связала до конца. Вдали от губ моих, в постели, Ты думаешь, что ты одна, Но я с тобой на самом деле, Мы вместе ждем прихода сна. В толпе я для идущих рядом Лишь одинокий господин С отсутствующим, грустным взглядом, Но я гуляю не один. Как нити тонкие вязанья, Две наши жизни сплетены, Одни глаза, одно сознанье Нам на двоих с тобой даны. Я у тебя прошу совета По сотне раз в теченье дня, Я знаю – да, я верю в это — Ты всюду смотришь на меня. Мне смех твой слышен, и воочию Огромных глаз я вижу взор, Когда, один оставшись ночью, Веду с тобою разговор. Я вспоминаю беспрестанно, Что это лишь игра ума, Но есть в ней правда, как ни странно, Подумай, милая, сама. Мы были счастливы сначала, И ты мне только словом «да» На все желанья отвечала, И с поцелуем мне тогда Не подарила разве душу? Растаял поцелуй, мадам, И я покой ваш не нарушу, Но душу не верну я вам.

Было глупое сердце закрытым сосудом, Где напиток любви дремлет в темном стекле, Но приблизились вы, и нечаянным чудом Показался мне ваш поцелуй на челе. И почувствовал я, как в чудесном крещенье Мой мятущийся взор обретает покой. День в саду угасал, и в вечернем свеченье Пела птица, как будто целуя левкой. Словно Мать, вы несли облегченье недугу, Проливая на раны бальзам в тишине, Но я поднял глаза и увидел Подругу В ваших ясных очах, обращенных ко мне. Я упал вам на грудь, как герой недостойный, Мне явилась любовь, я живу как во сне, И желанье плывет, словно белый и стройный, Зачарованный лебедь на чистой волне.

Я пойду в Сен-Поль на базар, У меня отменный товар: Пару глаз твоих лживых там Я за сотню экю продам. Десять ловких пальцев твоих Распродам, как птиц полевых, А коварный твой рот уйдет За полсотни дублонов – влет! Эти руки – сыщи нежней! — Эти розы твоих ступней, Грудь, колени – им всем одна Двадцать тысяч франков цена. На базар я отправлюсь – и Там за ямочки все твои, За морщинки – их слаще нет! — Миллион попрошу монет. А за вьющийся локон твой, Локон солнечный, золотой, И за губы твои в огне Запрошу по тройной цене. Кто накинет побольше, тот Твою душу и плоть возьмет. А приглянется сердце – что ж! Дам в придачу его – за грош.