База Пандемос, несомненно, была одним из самых выдающихся инженерных творений последнего века. Конструкция размером с небольшой астероид, составленная из псевдометаллических труб, ветвящихся, пересекающихся, украшенных округлыми варикозными расширениями, уходящих куда–то в глубину… Если бы не характерный блеск, это напоминало бы кровеносную систему чудовищного шарообразного животного. Впрочем, в оптическом диапазоне люди видели свою базу снаружи очень редко, а на экранах блеск обычно отключали. Жилые объемы базы в норме вмещали около шести тысяч человек: наблюдатели, штабисты, механики, оружейники, астрографы, энергетики, всевозможный обслуживающий персонал, и на самый крайний случай — пехотинцы. Но это было не все. База Пандемос вращалась в качестве искусственного спутника вокруг планеты — безжизненной планеты земного типа, с двумя скалистыми континентами и полностью покрытым километровым слоем льда водным океаном. На этой планете — она называлась Таларктос, в честь какого–то земного зверя — находились космодромы, ангары, временные жилые комплексы. При необходимости здесь могло разместиться до десятка флотов. Главная оборонительная мощь, конечно, была сосредоточена все–таки непосредственно на Пандемосе: двенадцать гразеров небывалого даже на суперлинкорах калибра, перекрывающих конусами поражения полный телесный угол, и генератор силового поля, самый мощный в известной части Вселенной, способный мгновенно опоясать станцию парой тороидальных обручей напряженности; защищаемый объект располагался между ними, будто в центре перекрещенных велосипедных камер; это требовало чудовищной энергии, но и защиту давало почти абсолютную. Планета Таларктос так защищена не была, но считалось, что пушки крепости–спутника прикрывают ее достаточно надежно. Весь этот комплекс вращался по практически круговой орбите вокруг Фламмариона — звезды спектрального класса M, красного гиганта, в системе которого Таларктос был пятой планетой.

Долгое время Пандемос считался просто восточным форпостом Византийской империи, крепостью, построенной «на всякий случай». Война двух империй все изменила. Система Фламмариона оказалась в самом узле расходящегося пучка трасс, идущих буквально ко всем секторам Восточного фронта; если посмотреть на карту, это видно даже в плоской проекции. Здесь образовались огромные, постоянно расходуемые и постоянно же пополняемые запасы всех видов топлива и сырья, боеприпасов, провизии; отсюда отправлялись во все стороны света ударные соединения. Флот, недавно так неудачно сходивший к Варуне, тоже стартовал отсюда — и вернулся сюда же.

Начальник этого злополучного флота Андроник Вардан, ныне — вице–адмирал и командующий группой флотов «Центр», находился сейчас в самых недрах Пандемоса. Он сидел в большом зале оперативного отдела, который младшие офицеры почему–то называли «забоем», и мрачно смотрел в монитор. Линейный крейсер «Райнхард Шеер» задерживался, и с этим пока ничего нельзя было сделать. Только что закончившиеся учения в реальном пространстве пришлось проводить без него. Конечно, никогда не бывает все идеально… Не везет. Просто не везет… Андроник сам прекрасно понимал, что так говорить несправедливо. Грешно. В конце концов, то, что он уцелел при Варуне — уже чудо. Хорошо кем–то спланированное чудо… да… Он оторвался от монитора и посмотрел на стоявшего рядом старшего лейтенанта.

— Спасибо, лейтенант. Передайте контр–адмиралу Эрлиху мою благодарность: его транспортный флот маневрировал отлично. — Андроник тряхнул головой: глаза устали от сорокаминутного слежения за трассами мелких изображений на мониторе. Что ж, это и есть штабная работа… — Спасибо, — повторил он.

Старший лейтенант из оперативного отдела молча кивнул. Светловолосый крепыш с малоподвижным лицом, отличный специалист, способный разобраться в путанице многомерных расчетов за долю секунды; Андроник попытался вспомнить, как его зовут, и не смог. Плохо. Усталость…

Нельзя сейчас уставать. Сейчас, когда все только начинается.

Он боялся представлять себе весь объем происходящего. Девять линкоров, шесть новейших линейных крейсеров… ну, пока пять, если не считать «Шеера», который вроде бы прибудет вот–вот… Но это ведь не все. Ударные корабли — это хорошо, но это только острие копья. А есть еще длинное древко. Транспортники для людей, для наземных машин, для топлива, для бытовых запасов; пространственные ремонтные мастерские, заправочные станции, госпитали разных специализаций; множество автономных и эскортных боевых кораблей — крейсера, тральщики, дестроеры, галеоты, фрегаты; энергетические корабли, корабли связи, инженерные корабли для наземных работ, буксируемые искусственные спутники… Целая жизнь уйдет на то, чтобы хотя бы научиться разбираться во всех этих моделях и профилях. Современная война сверхтехнологична: тыловых специалистов на ней больше, чем оперативников, и вообще больше, чем любых воинов. Впрочем, все это верно только для войны в космосе. Не на планетах.

Андроник кивком отпустил старшего лейтенанта (тот сразу уткнулся в соседний монитор) и повернулся в вертящемся кресле, собираясь встать.

И наткнулся взглядом на Георгия Навпактоса, явно только что вошедшего, улыбающегося.

Встретившись глазами с начальником, Георгий, как положено, вскинул правую руку в имперском салюте — но улыбка с его лица не сошла.

— «Шеер» подошел, — сказал он.

…Они стояли на выдвижном наблюдательном мостике корабля управления и связи «Микеланджело де Караваджо». Прозрачная полусфера с искусственной гравитацией, накрывающая площадку для людей. И — огромная пустота вокруг…

Ни на линкорах, ни на крейсерах таких мостиков не было, и даже на кораблях связи ими пользовались на самом деле редко. В этом просто не возникало нужды: вся информация, нужная для дела, все равно поступала внутрь кораблей в квантовом виде. Но сейчас Андроник настоял на том, чтобы воспользоваться редкой привилегией, доступной в космосе только высшим командирам: взглянуть на корабли своими глазами.

Некоторые из них сейчас виднелись как движущиеся звездочки. Таких было мало: учения закончились, и большая часть кораблей уже ошвартовалась в стационарных шлюзах. Их команды отдыхали. Левую часть поля зрения занимал Таларктос — огромный туманный шар с венцом магнитных переливов вокруг ближайшего полюса; колоссальные дозы электромагнитных волн, исходившие от расположенной рядом базы флота, постоянно создавали на планете полярные сияния. Сама база Пандемос отсюда видна не была. Но «Шеер» шел прямо к ней. Андроник распорядился подвесить «Караваджо» как раз на его пути — чтобы полюбоваться.

Вот он, «Шеер». Идет довольно быстро, пересекает черное небо примерно так, как на планете реактивный самолет мог бы пересекать небо голубое, но только, разумеется, без всякого следа за кормой; и никаких позиционных огней, вообще никаких наружных сигналов — кораблю галактического класса они просто не нужны; а скорость его сейчас ох как далека от галактической, иначе он не брался бы никакими оптическими системами, не исключая и тех примитивных линзовых анализаторов, которые сидят во впадинах черепа у теплокровных существ вроде нас… Корпус у «Шеера» матово–черный, почти совсем не отражающий — для пространственных боевых кораблей это стандарт; а вот компоновка у него, наоборот, очень необычная — сразу за вздутием носовой батареи корпус сужается в стебель; Андроник думает, что формой этот линейный крейсер напоминает старинный шестиствольный револьвер, только с прямой и очень длинной рукоятью. Впрочем, такой корабль он видит не впервые. Пять линейных крейсеров той же серии уже пришли и уже стоят на приколах у базы: «Альфред фон Тирпиц», «Максимилиан фон Шпее», «Вильгельм Сушон», «Франц фон Хиппер» и «Вильгельм фон Ланс». «Райнхард Шеер» — шестой, последний. Теперь эскадра полностью сформирована, и, значит…

Вспыхнувший экран. Да, он ведь просил связи.

— Докладывает фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау, — говорит темноволосый человек с очень правильными чертами бледного лица. — Ваше могущество, линейный крейсер «Райнхард Шеер» под моим командованием…

Андроник прерывает его жестом.

— Давайте, когда не в бою — без чинов. Я рад вас видеть, капитан Рейхенау. Кстати, познакомьтесь с капитаном Навпактосом, моим начальником штаба, — Андроник поводит рукой, Георгий делает полшага вперед. Два капитана кивают друг другу.

И их адмирал, наблюдающий за этой сценой, чувствует облегчение.

Наконец–то начнем…

— Можем начинать, — сказал начальник штаба вице–адмирала Ангела Григорий Акрополит.

Тиберий Ангел кивнул, полузакрыв глаза. Сумасшедшая работа осталась почти позади. Планета Ундина, на которую сейчас базировалась готовящаяся к удару группа флотов «Юг», была заполнена кораблями и людьми вчетверо против штатной емкости. На ее единственном пригодном хоть для какого–то освоения куске суши разместилось уже несколько сотен тысяч человек, подчиненных только ему, адмиралу Ангелу. Пейзаж здесь был для жителей терраподобных миров непривычен: континентов как таковых не существовало вообще, вместо них почти на треть планеты простирались очень мелкие — кое–где по щиколотку — отлично прогретые окраинные моря, из которых торчали высокие гранитные плато; самое большое из таких плато было размером, наверное, с остров Ньюфаундленд — именно на нем группа флотов в основном и размещалась. Корабли стояли на равнине, которую даже и пустыней–то не поворачивался язык назвать: потрескавшийся разноцветный камень, местами поросший ржавой накипью каких–то не то лишайников, не то водорослей, а местами и просто голый. Купаться здесь было нельзя по причине отсутствия береговой линии: плато, на котором жили люди, возносилось над поверхностью океана метров на четыреста, причем стена его была повсюду отвесной. Впрочем, в здешний океан людей и не тянуло: даже с высоты в сотни метров было видно, что вода в нем мутная и какая–то грязная. Все это великолепие освещалось местным темно–оранжевым солнцем. Мрачная, почти бесполезная планета, но — очень удачно расположенная; флот, размещенный на Ундине, мог при желании полностью контролировать южную часть фронтового пространства, и до архипелага Неймана отсюда было всего несколько часов пути. Граница…

Тиберий Ангел и Григорий Акрополит находились в наземном сооружении, а именно в прозрачном штабном «пузыре». Отсюда были видны черные корпуса линкоров и закат: пылающий, резкий, оставляющий длинные тени. Неуютная планета, что и говорить.

Тиберий Ангел повернул голову.

— Отдохни, — посоветовал он. — Сколько не спишь уже? Ты мне живой нужен и не свихнувшийся. Все нормально. Я твою логистику проверил, все загружено, всего хватает. То есть я, конечно, в твои дела не лезу, я оперативник… Но серьезно говорю: отдохни. Верхнее чутье мне говорит, что в порядке все у тебя.

Контр–адмирал Григорий Акрополит сухо улыбнулся.

— Попробую последовать твоему совету. Завтра же.

Ангел фыркнул.

— Всегда так. Мне что — приказом по группе флотов тебя спать загонять?..

— Не ворчи, стратег. Где б ты был, если бы не моя тыловая мелочность? Работа у нас — хуже вышивания, сам знаешь… И кстати. Ты сам–то когда отдыхал?

— Мне не нужно, ты же знаешь.

Акрополит поджал губы и не ответил. Он был старше Ангела лет на пятнадцать — то есть ему было сейчас за сорок. Сдержанный, скучноватый, никогда не хватавший с неба звезд, но побеждавший всех настойчивостью и аккуратностью — типичный дотошный службист. Штабная крыса. Ангел никогда бы не поставил его командовать соединением, но как начальнику штаба доверял ему всецело. Они встретились три года назад, когда Ангел пребывал в опале, а его штаб — в лучшем случае в мечтах; тем не менее, едва поговорив с Акрополитом, Тиберий уже решил, что на роль «надежного второго» будет впоследствии необходим именно этот человек, и действительно предложил ему назначение, как только дошло до дела.

— Меня беспокоит наземная часть операции, — угрюмо сказал Акрополит.

— Меня тоже, — сказал Ангел. — К сожалению, я не могу тебя ничем порадовать. Корпус Циннемана остается с группой флотов «Центр», на Пандемосе. Нам из него не дадут ни одного взвода.

Акрополит возвел глаза к оранжевому небу.

— Извини, — сказал он. — Твои связи… на Антиохии, на Ираклии… Они не помогают?

Ангел вздохнул.

— Не преувеличивай. Не такие уж у меня мощные там связи — это во–первых. А во–вторых, их еще надо успеть привести в действие. Я — не успеваю. Допустим, я поговорю с кем–то и добьюсь поддержки… пока они там продавят вопрос в Адмиралтействе… если продавят… пока сюда к нам придет положительный ответ, пока пройдет передислокация — а это еще та заморочка, ты лучше меня знаешь… Думаешь, нам кто–то позволит отложить операцию? Нет. Григорий, ты понимаешь не хуже меня: все уже решено.

Григорий Акрополит сел и провел рукой по лицу. Теперь стало наконец видно, как он устал. Живая тень.

— Я понимаю, — сказал он. — Я понимаю, что в Адмиралтействе поставили все на группу «Центр», и император это одобрил. Нам выделены наземные силы по остаточному принципу. Тиберий, ты ведь знаешь, что это значит? В лучшем случае нам придется одни и те же войска перебрасывать с планеты на планету, с одной захваченной системы на другую — оперативный план «Льеж», ты его сам вчера подписывал… (Ангел кивнул.) Для этой цели, специально, придется создать отдельный транспортный флот… причем виртуальный, с постоянно меняющимся составом — иначе кораблей не хватит… Ладно. Мы это проработали. Хотя даже это — безумие, я тебе скажу честно. Все идет на пределе. Малейший сбой… Тиберий, ты понимаешь, что случится при малейшем сбое?

Ангел медленно повернулся и посмотрел, словно изучая собеседника.

Акрополиту стало неуютно.

— …Понимаю. Если сопротивление на какой–то из планет сорвет график твоего плана «Льеж», нам придется ввести в действие небесные силы. Подвесить над планетой линкоры и выжечь очаги сопротивления лучами их орудий. Это будет неизбежно, потому что иначе у нас вообще ничего не получится. И я окончательно заработаю славу палача, — Тиберий усмехнулся. — Ты ведь это имел в виду?

— Да, — сказал Акрополит, поколебавшись.

Тиберий улыбнулся ему. Широко и тепло.

Слов было не надо.

Еще сутки… Еще двое суток, самое большое — и придется выступать. Группа флотов «Юг» атакует одну из двух окраинных планет архипелага Неймана — или Фейсалабад, или Порт—Стентон; то, что их две, позволит варьировать вектор наступления, и это прекрасно; лучше, если даже мы сами до последнего момента не будем знать — какую цель накроем первой… А вот потом начнется то, чего сейчас в штабе так боятся и о чем стараются не думать. Неизбежно начнется. Архипелаг Неймана — это несколько десятков звездных систем со сложнейшей сеткой путей сообщения между ними; у Гондваны здесь нет единого ударного кулака, но есть множество небольших флотских группировок, сквозь которые нам придется прорубаться, как садовнику сквозь заросли крапивы. Кидаясь на одну систему за другой, наша группа флотов «Юг» неизбежно начнет распыляться и увязать. А Гондвана к тому времени наверняка подтянет корабли из метрополии, так что все станет совсем сложно. И вот тогда Вардан — сволочь, марионетка, ничтожество, перчатка на руке старого подлеца Докиана… когда мы тут как следует застрянем, его группа флотов «Центр» совершит внезапный (для противника) бросок вперед и захватит Токугаву. И ему это удастся, хоть он и бездарь, потому что к тому моменту во всей Галактике не будет силы, способной ему помешать…

Два адмирала смотрели на закат, думая об одном и том же.

— Тиберий…

Ангел внимательно посмотрел на собеседника. У Григория Акрополита запали щеки. Он явно на что–то решался.

— Слушаю тебя, — сказал Ангел мягко.

— Скажи честно: ты уверен в успехе?

— Я уверен, что Архипелаг мы займем. Это вопрос времени. По моим оценкам — месяца за полтора, если не будем нигде задерживаться.

Акрополит неопределенно кивнул. Об уникальных расчетных и тактических способностях Ангела он знал, пожалуй, больше всех. Он знал, откуда берутся слухи на эту тему. А слухи были разные — это он знал тоже. Говорили, что Ангел способен в уме мгновенно делать геометрические расчеты в 11–мерном пространстве. Говорили, что у него в голове встроенный квантовый ординатор. Говорили, что он никогда не спит. Говорили, что он продал душу дьяволу. Последняя выдумка была тем более нелепа, что теистом–верующим Ангел никогда не был… хотя кто там знает, какие души больше любит дьявол?..

— Тиберий… Если все–таки с Архипелагом мы что–то не учли? У тебя есть запасной план?

— Запасной? — Ангел сделал вид, что удивился. — Нет. То есть у меня всегда больше одного плана, ты знаешь. Но с Архипелагом ситуация однозначная. Все деревья решений сходятся на том, что через несколько недель мы его занимаем: минимум через полтора, максимум через два с половиной месяца. Тебя что–то беспокоит?

— Нет… Пожалуй, нет.

Акрополит встал и подошел вплотную к прозрачной оболочке купола. Солнце уже село. По дальнему морю пролегла черная полоса. Он долго смотрел туда.

Но сказано больше ничего не было.

Три часа ночи. Разумеется, часы здесь идут по времени центрального часового пояса планеты Антиохия, по которому живет весь византийский космический флот; уж лучше так, чем переводить их в каждой новой звездной системе — тем более что крупные корабли космофлота, как правило, на планеты не садятся. Ундина — исключение, и только потому, что здесь очень пустынная местность. Впрочем, из каюты, в которой сейчас находится Тиберий Ангел, никакой местности не видно вообще; эта каюта — на глубине трех этажей, в субгрунтовом комплексе, и похожа она больше всего на железнодорожное купе, только без окна; лежа на откидной койке, Тиберий как раз и вспоминает сейчас поезд Теофания — Каракка: есть такой экспресс, идущий на Антиохии вдоль береговой линии Срединного моря, в котором ему пришлось однажды прокатиться… На пути к Каракке железная дорога проходила по перекинутому через залив огромному арочному мосту — мост святого Ворона, так его почему–то называли; поезд несся, будто по воздуху, пробитый насквозь лучами солнца, между золотисто–голубым небом и таким же морем… Тиберий не помнил, когда и где еще ему было так светло — в буквальном смысле, физическом… А в Каракке он встретился с Торвальдсеном. Да, именно там.

Это было девять лет назад. Тиберий тогда получил звание лейтенанта и отпуск — а где проводить отпуск, если не на Антиохии, у моря? Особенно человеку, которого никто не ждет на родине… В пути он думал о многом — например, о том, что, поступив в космический коллегиум по так называемой императорской программе, он определил свою судьбу на ближайшие, как минимум, сорок лет. Не поторопился ли?.. Согласно имперским законам, отставка космическим офицерам в возрасте до шестидесяти предоставлялась только по полной инвалидности; гражданская служба была для них закрыта. М-да, если и поспешил, то ходу назад уже нет… Была ночь. Тиберий сидел в кафе на тридцатом этаже гостиницы «Телец», любовался на корабли в заливе и пил какой–то коктейль, красный, чуть ли не флюоресцирующий. Черный залив выглядел совсем как отражение черного неба: здесь — огни множества атомоходов и яхт, там — звезды… Нет, ему не нравилась выбранная судьба. Решение поступать в космический коллегиум было вынужденным — на что–то другое после гибели отца просто не нашлось бы средств. И, принимая это решение, он знал, что пути назад не будет. Но сейчас… Здесь… В шумной Каракке, где огромный порт, храмы десятков богов, и вообще… этот город жил круглые сутки, жил весело и разнообразно — какие только лица тут не мелькали… да-а… Одиночество. Тиберий никогда не чувствовал себя таким одиноким, как в этом шумном городе, в этой толпе. Миллионы возможностей, проходящих мимо, отрезанных навсегда. Заурядный космический младший офицер… На секунду ему захотелось пробить прозрачную стену тридцатого этажа и рвануться туда, вниз, к воде и воздуху, чтобы хоть в полете почувствовать себя живым.

Вот тогда–то и появился Торвальдсен. Тиберий так и не понял, откуда он взялся. Соткался из пересечения лучей прожекторов, из табачного дыма?.. Так или иначе, когда Торвальдсен подсел к Тиберию за столик, он был уже вполне настоящим, осязательным. Квадратная плотная фигура, белесые волосы, почти безгубый рот. Варвар из–за северных морей — правда, очень хорошо одетый варвар: его серый костюм в мелкую клетку Тиберий сразу определил как весьма дорогой. Вместо галстука у него была маленькая черная роза.

— Лейтенант Ангел, если не ошибаюсь?

Тиберий медленно кивнул. Вспоминая потом этот эпизод, он пришел к выводу, что если сделал там ошибку, то всего одну. Ровно одну: когда вступил в разговор. Если бы он сразу пересел за другой столик… Но он не пересел, и все двинулось своим чередом.

— …Откуда вы меня знаете? И вообще, могу ли я узнать, с кем говорю?

Человек напротив чуть–чуть улыбнулся и выложил на стол визитную карточку. Несколько секунд Тиберий ее изучал.

— Научный центр при имперском министерстве флота… Мало что говорит, знаете ли.

Собеседник на миг закрыл глаза. Веки у него были красноватые, почти без ресниц.

— Я вас понимаю, — сказал он. — Подобные вывески — они всегда настораживают. Эдакая крыша для чего угодно, защищенная секретностью. У вас ведь примерно такие мысли, да?

Тиберий кивнул. Игра в открытость — на это он тогда легко покупался.

Торвальдсен кивком поблагодарил официанта за принесенный кофе.

— Должен сказать, что вы угадали. Наша контора — в самом деле довольно–таки темная. О многих наших работах не знают даже на Ираклии. И вообще — очень мало кто знает. Правда, я сам не ученый. Так, организатор…

Он отпил кофе. Возникла пауза, явно поощряющая собеседника к вопросам.

Поиграем, решил Тиберий.

— …Так чем я вас заинтересовал? Сколько себя помню, ни к какой науке я никогда не имел отношения. У меня даже по технике балл не высший.

Торвальдсен прищурился.

— А по тактике?

Тиберий отпил своего коктейля.

— С тактикой у меня неплохо, — сказал он.

(…Вот здесь, наверное, и надо было прервать разговор… Последняя возможность. Упустил. Упустил…)

— Вы можете мне помочь, — сказал Торвальдсен.

Тиберий, кажется, вопросительно поднял брови. Он ждал другого. Если бы ему сейчас предложили помощь — он бы, наверное, насторожился. Но почему не послушать человека, который о помощи просит ?..

— Я слушаю вас, — сказал он.

— Правильно делаете, — сказал Торвальдсен. — Не знаю, заинтересую ли я вас, но… Я буду циничен. Есть некая программа, для которой нужны, попросту говоря, подопытные экземпляры. Вот эту роль я вам и хочу предложить. Разрешите вопрос не по теме?

— Да?

— Задумывались ли вы о военной карьере до того, как у вас погиб отец?

Тиберий почувствовал легкое головокружение. От коктейля… конечно, от коктейля…

— А по физиономии не хотите? — спросил он, стараясь все–таки держать себя в рамках.

Торвальдсен иронически усмехнулся. Боги знают, как у него это получилось, при его–то малоподвижной роже.

— Тиберий, вы имеете полное право меня ударить. Я даже не обижусь — не говоря уже о том, что не буду никуда жаловаться. Только — разве это что–то изменит? Да, я вторгаюсь в ваши личные обстоятельства. У меня такая работа. Но я ведь о фактах говорю. Всего лишь о фактах… Я просто не знаю — думали ли вы о военной карьере до того, как случилось то, что случилось. Подозреваю, что — нет. Я неправ? Можете не отвечать… Так или иначе, то, что я знаю, дает мне основания для некоего предположения. А именно — предположения, что вы сейчас жалеете о своем вступлении во флот. Хотя, конечно, вы никому в этом не признаетесь… и, может быть, даже боитесь признаться себе. Я понимаю, в шестнадцать лет, когда решение принималось, вам это казалось выходом… А потом — где–нибудь, я полагаю, курсе на втором–третьем — вы стали понимать, что выход–то был иллюзией, вы попали в тупик. В соседнюю камеру, как говорил какой–то земной философ… Но контракт уже был подписан, и бросить учебу было невозможно без большого скандала, который бы обязательно имел последствия… И, кроме всего прочего, вы не могли так подвести мать, — Торвальдсен внимательно посмотрел на лицо Тиберия. — А неделю назад вы дали офицерскую присягу. И вот теперь — все. Теперь ваша жизнь на ближайшие сорок лет расписана в деталях, и изменить нельзя ничего. Разве что попадете где–нибудь под огонь… но этого я вам уж точно не желаю. Вы видели, как выглядят офицеры, которым дают отставку по здоровью? Я — видел. Честно погибнуть лучше… И вы, конечно, уже задумывались о том, какие у вас хотя бы здесь есть перспективы. Что ж, они у вас неплохие. Но — не блестящие, вот в чем дело. Чтобы выбиться в нашем флоте на адмиральскую должность, нужно или принадлежать к высшему слою аристократии, или обладать какими–то совершенно уникальными способностями, или, наконец, быть не моложе пятидесяти пяти лет — тогда могут дать чин перед отставкой. Вы согласны ждать тридцать пять лет? Происхождение у вас уважаемое, но все же среднее, такое не ценится. А уникальные способности — как у вас с ними? Какая у вас оценка по тактике — шестьсот девяносто баллов из семисот? Это хорошо, конечно… Но как вы думаете: сколько сейчас во флоте младших офицеров примерно с такими же способностями, как у вас, и примерно с таким же происхождением? Чуть выше, чуть ниже… учитывая обычную косность адмиралов, а также возможность банального невезения. И что вас может ждать? Наиболее вероятный вариант — должность командира легкого крейсера, годам к сорока. Ну, или что–то подобного уровня. А на возможные вопли, что вы способны на большее, вам ответят: наш флот потому и силен, что на нем отличными офицерами укомплектованы не только «звездные» должности, но и невысокие… и это, кстати, правда… Таким образом, вы получите свой корабль — какой–нибудь крейсер или эсминец. Или баржу. Дальше лет в сорок пять станете фрегаттен–капитаном, потом, по выслуге, капитаном цур люфт… ну, и чин контр–адмирала при отставке, если вам очень повезет. Исправьте мои калькуляции, если я что–то сказал неверно. И скажите: вас это устраивает?

…Дьявол, подумал Тиберий. Да, именно так он тогда и подумал: дьявол.

Что за предрассудки?..

— Вы можете мне что–то предложить?

— Да.

Так все и решилось.

— …Не очень много. Просто способности уникального тактика. Когда вы ведете бой, вам надо маневрировать кораблем в пространстве, пусть даже просто в трехмерном… да и сам корабль — это сложная система, не мне вам объяснять… И одновременно надо видеть древо вариантов — а оно уж точно многомерно. Человек не может так мыслить. Наш мозг формировался у наших предков, которые прыгали с дерева на дерево. Три измерения. Всего лишь. Чтобы вести операции в современной войне, нужно намного больше. Лично я считаю, что некоторые недоработки природы здесь не грех и исправить.

— Будете вскрывать мне голову? — Тиберию удалось произнести это почти весело.

Торвальдсен улыбнулся.

— Не будем. У вас неправильные представления о современных методиках. Вообще, все не так страшно… хотя и не сказать, что не страшно вовсе. Не буду ничего скрывать. Образ жизни, например, у вас после этого прежним не останется… Конечно, я открою вам все, что смогу, до того, как нужно будет решить окончательно… тут все честно… Только вот… Вам не кажется, что вы уже согласны?

Итак, ему предстояло стать ментатом.

Слово это Тиберий знал. Его придумал какой–то классик еще земной художественной литературы, совершенно не имевший в виду, что обозначаемое этим словом явление существует в реальности; точно так же гениальный Чапек придумал когда–то слово «робот». Ментатом назывался человек, у которого в результате некой искусственной обработки резко повысились логические и ассоциативные способности. Попросту говоря — человек с патологическим интеллектом.

— Нет, череп мы вам вскрывать не будем, — повторил с улыбкой доктор Себастьян. Доктор был быстр в движениях, кареглаз, обаятелен, и было ему лет тридцать. — Понимаете, в чем дело: в нашем мозге есть зоны, обеспечивающие самые разные функции. Есть зрительные зоны, есть тактильные, есть интегративные… слуховые, обонятельные — много всего. Есть двигательные зоны, между прочим, это тоже очень важно… Да вот, посмотрите, — доктор повел рукой в сторону распростертой на огромном экране светящейся карты. — Разумеется, все эти многочисленные участки связаны между собой. Мозг — это вообще единое целое. Но! Связи бывают разные. Одно дело, когда две зоны связаны напрямую. Другое — когда только через цепочку из промежуточных нейронов, захватывающую совсем другие сектора, с другими функциями… а то вообще и через подкорку… Так вот, когда у нас появляется возможность устроить между интересными нам зонами «короткое замыкание» — мышление резко ускоряется. «Коротким замыканием» я называю передачу сигнала как раз напрямую, через один нейрон… да. Конечно, такие нейроны надо вырастить — и вот это мы научились делать. Вы же знаете, что нервные клетки не делятся? Так вот, оказывается, что заставить их делиться все–таки можно. Есть способы. Если направить на клетку очень узкий пучок излучения с определенными характеристиками… тут надо подбирать и частоту, и амплитуду, и еще использовать специальную установку, чтобы попасть в мишень — очень тонкая работа… Но, в общем, мы можем таким способом не только заставить нервную клетку все–таки поделиться, но и задать довольно точное направление — куда расти ее отростку. Вот, теперь, собственно, вы знаете почти все, что может знать неспециалист… Откроем окно?

Он сделал шаг и беззвучно отомкнул овальную раму.

Тиберий невольно подался всем телом туда, к океанскому воздуху.

Секретная база, на которую его привез Торвальдсен, находилась на южном побережье Южного континента Антиохии. Край земли. Все здесь было как на Святой Елене, маленьком острове. Брызги, ветер, мох, кривые сосны…

— Результат я обещаю, — сказал доктор Себастьян. — Вот чего я обещать не могу, так это отсутствия последствий. Последствия будут. Вы говорили об этом? — Себастьян повернулся к Торвальдсену.

— Вскользь, — Торвальдсен вынул трубку и стал набивать.

— Понятно… Значит… Знаете, что такое эпилепсия? — доктор Себастьян повернулся к Тиберию.

— Слышал.

— Так вот, она вас ждет. Точнее, вы попадете по ней в группу риска. Есть, разумеется, поддерживающие препараты, которые сведут этот риск к минимуму… но без них — никак. Главное — бойтесь солнечного света. Это не значит, что дневной образ жизни вам будет строго запрещен, но беречься будет необходимо: перевозбуждение оптических полей может вызвать приступ чрезвычайно легко. Хорошо, что у вас космическая специальность… Еще одно: вы не будете спать.

Тиберий вопросительно поднял брови.

— Ну, не совсем, — сказал Себастьян. — Но обычного ежесуточного сна у вас не будет. После наших процедур в коре возникает очаг постоянно циркулирующего возбуждения, который кое–где задевает подкорку и — через нее — ретикулярную формацию… знаете, что это такое? ну и неважно. В общем, нормально вам не спать… есть другие способы дать мозгу отдых, это мы обсудим… Ну, как? Не передумали?

— Нет, — сказал Тиберий.

Зачем он согласился?

Впрочем, страшного–то ничего не было. Уютная палата, совершенно безболезненные процедуры, прогулки по берегу в свободное время — это не возбранялось. Только…

Сны. Да. Как раз тогда у него исчезли сны — навсегда.

И, наверное, исчезло что–то еще, чему он не знал названия.

Себастьян подгадал конец «терапии» к концу его лейтенантского отпуска. На последнюю беседу Тиберий пришел, уже одетый в форму.

Конечно, Торвальдсен тоже был тут. Он вообще появлялся и исчезал мгновенно, когда было нужно.

— Поздравляю, — сказал Торвальдсен. — Физически у вас все отлично, никаких осложнений. Ну, а остальное — дело покажет. Вы еще не знаете, куда получили назначение?

Тиберий помотал головой. Пакет с назначением, скорее всего, ждал его на главном почтамте Теофании. Не позже чем послезавтра придется этот пакет получить и открыть, но сейчас… Ему не хотелось спешить.

Торвальдсен, кажется, понял его настроение.

— Здесь хорошо, — сказал он. — Говорят, почти как на Старой Земле, разве что вот птиц нету… Завтра пакетбот доставит вас в Неоптолемаиду, и оттуда — самолетом на север. В Теофанию, да?

Тиберий медленно кивнул. Он уже привык к тому, что эти люди знают о нем чуть ли не больше, чем он сам. Но — не настало ли время задать вопрос?..

— Господа… Я вам, конечно, благодарен, — он криво улыбнулся. — Но вам не кажется, что пора открыть карты? Я понимаю, вы предъявили мне такие вводные, что… — он закашлялся. — Вы знали, что я соглашусь. Но теперь–то — я в вашей власти. Вы не считаете, что пора уже сказать мне главное?

Торвальдсен и доктор Себастьян обменялись быстрыми взглядами.

— Вы мыслите шаблонами, — сказал Торвальдсен. — Вы, видимо, решили, что за нами стоит некий центр власти, который подготовил вас на свои средства и теперь намерен использовать в своих целях… и что вам теперь придется чем–то расплачиваться за ресурсы, которые в вас вложили. Вы рассуждаете в рамках земной поговорки: «бесплатный сыр бывает только в мышеловках», — Торвальдсен улыбнулся. — Но мы — не на Земле. Ментату пора отвыкать от провинциализма в мышлении, извините, что я вас поучаю… Вы ведь меня поняли?

— Да. Ваши покровители… те, кто поддерживает эту базу — не хотите говорить мне их имен, не надо… они хотят меня использовать, предоставив мне свободу. Выстроить такое древо решений, чтобы любое мое действие могло обернуться им на пользу. Основа стратегии — не выбор единственного пути, ведущего к победе, а создание таких условий, чтобы все пути вели к ней… Тогда не говорить мне ничего — даже логичнее. У меня останется полное сознание того, что я действую только по своей воле…

— И это будет действительно так, — мягко сказал Торвальдсен. — Ваш анализ неплох. Действительно, никаких приказов вам никто отдавать не будет. Делайте карьеру, выбирайте какие хотите назначения, одерживайте победы… на здоровье. Единственное, что… — Торвальдсен сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил золотистую карточку. — Это номер телефона в городе Аполлония. Выйти на него вы можете откуда угодно, хоть с борта корабля — с гарантией, что разговор будет непрослушиваемым. Время суток и прочее значения не имеет, вам ответят всегда. Заметьте, это ни к чему вас не обязывает. Может быть, вы никогда в жизни туда не позвоните — тем лучше. Но если вам потребуется помощь… я не знаю, какая. Любая. Тогда вы наберете этот номер и скажете: «Говорит Ворон». И изложите ситуацию. Что–то не так?

— Нет… — Тиберий унял сердцебиение. — Все хорошо. Но почему Ворон–то?

Торвальдсен пожал плечами.

— Не знаю. Нужен же был какой–то код… Считайте, что это в честь места, где мы с вами впервые встретились, — он ухмыльнулся.

Тиберий промолчал. Огромное окно было у его собеседников за спиной, и там как раз сейчас прокатилось по сизой глади что–то белое.

Доктор Себастьян тоже это заметил — боковым зрением, надо полагать.

— А вот и ваш кораблик, — сказал он. — Торопиться не надо, у вас есть еще несколько часов. Мы вряд ли еще увидимся, так что… Спасибо вам — за смелость. Уверен, что у вас все будет хорошо.

— Спасибо, — сказал Тиберий искренне.

Искусство разведки, сопутствующее любой войне, преобразилось в галактическую эру достаточно существенно. Основным направлением работы теперь стала разведка дистанционная, а основным средством — беспилотный корабль–зонд. Такой зонд приближался к заданной звездной системе, сканировал местное пространство, регистрируя все долетающие до него комбинации электромагнитных возмущений, а потом выходил в точку, откуда мог передать информацию импульсным лучом на свою базу; в удачном случае это могло дать очень полную картину, вплоть до расположения отдельных вражеских кораблей. Зондов было много, их сбивали, но сколько–то из них всегда прорывалось… Основным занятием отделов разведки космических флотов, собственно, и являлся анализ информации, получаемой от таких зондов. Что касается агентурной разведки, то она в условиях Пространства считалась почти неосуществимой — не потому, что так уж трудно было подготовить и заслать в нужное место нужного человека (эта задача как раз вполне решалась), а потому, что было совершенно невозможно обеспечить с ним потом регулярную связь. Во–первых, доступ к электромагнитным передатчикам на всех объектах космических флотов имели только офицеры. Во–вторых (и что гораздо важнее), эти передатчики работали на маленьких расстояниях — чаще всего в пределах одной звездной системы; для более дальних сообщений применялась или посылка идущих со сверхсветовой скоростью курьерских ботов, или имевшиеся только на флагманских кораблях гравитационные передатчики Шуле, действие которых было основано на флюктуациях четырехмерной метрики и от расстояния вообще не зависело; ни то, ни другое шпионам, как правило, доступно не было. Ни для византийских, ни для гондванских штабистов не было проблемой отправить перевербованного человека на ту сторону — например, при обмене пленными; но зачем посылать агента, от которого все равно будет невозможно вовремя получать донесения? В свою очередь, это обусловило почти полную ненужность в Пространстве контрразведки — ей там было просто некого ловить. При штабах космических флотов были разведывательные отделы, но контрразведывательных не было.

Правда, была еще теория «подземного червя», которую впервые предложил адмирал Август—Иоганн Шефтель по прозвищу Барбабьянка, чудаковатый стратег из севастиопольской космической академии. На самом деле адмирал употребил редкое слово «werworm» — «червь–оборотень», образ, взятый вроде бы из каких–то германских мифологий Старой Земли; для чудовища, существование которого предсказывалось адмиральской теорией, такое название вполне подходило. Представьте себе полностью «спящего» агента, который не добывает никакой информации, не выходит ни с кем на связь… вообще не делает, даже скрытно, ничего не соответствующего норме, предусмотренной легендой. И так — десятилетиями. Контрразведка никогда не сможет раскрыть такого агента, если он «чисто» внедрен. Между тем за 15–20 лет такой агент, если он хорошо выполняет свои прямые служебные обязанности, вполне может дослужиться до высоких чинов — даже до генеральских… А потом, когда что–то случится, он получит сигнал. В виде одного короткого сообщения, по открытой связи — этому воспрепятствовать не сможет никто. В конце концов, можно просто зажечь в нужной точке небосвода временное светило, чтобы агент его увидел. И вот тогда агент начнет действовать. Как проснувшийся вирус. Как взрыв… Он пожертвует собой, но вред, который он успеет нанести, может быть громаден. Вплоть до стратегического перелома в войне, говорил Барбабьянка…

Никто не знал, существуют ли такие агенты в действительности. Может, когда–нибудь раньше, на Земле? Кто знает?.. Правда, Земля маленькая, там связь с любым агентом всегда была хоть как–то все–таки возможна…

— Нет, — сказал корветтен–капитан Маевский. — Я отследил всю информационную цепочку… в тех пределах, в каких мне позволяет секретность. Информация о движении вашей эскадры к Варуне не могла протечь. Вернее, могла, но только из центра.

Андроник Вардан и Георгий Навпактос переглянулись. Разговор шел в адмиральском зале заседаний: овальный стол, золоченые кресла, экран на полстены. Кроме Андроника и Георгия, здесь сейчас был только один человек: Антон Маевский. Начальник разведки группы флотов «Центр». Тот самый, кого рекомендовал Андронику Терентий Мильтиад в памятном разговоре на речном трамвае. Три недели прошло с того разговора, а кажется, что — несколько лет уже…

— Поясните, — сказал Андроник. — Из центра — это откуда? Вы допускаете присутствие вражеских агентов… на Антиохии? В главном штабе?

Маевский пожал узкими плечами.

— Я этого не говорил. Предположение об утечке принадлежит вам. Я только оцениваю вероятности.

Андроник и Георгий переглянулись.

— Ну, а как вы лично считаете? Была утечка?

— Не убежден, — сказал Маевский. — Информация, на основании которой вас разгромили, могла быть получена с помощью обычных зондов. Это, правда, означает, что ваш оппонент должен был разработать ответный план за очень короткое время. Чрезвычайно короткое. Но так вполне могло быть, если у вас гениальный противник.

Андроник чуть не выругался. К этому человеку было нелегко привыкнуть.

— И что это за противник? Может быть, вы его знаете?.. — Георгий. Тоже проняло.

— Знаю. Это Виндзор Уайт, контр–адмирал. Ему тридцать два года, он уроженец планеты Шакти, отличный математик, признанный специалист по штурманскому искусству. Выглядит он вот так, — Маевский щелкнул личным планшетом. Андроник и Георгий рванулись к нему, чуть не столкнувшись лбами.

Очень молодое лицо. И очень обаятельное. Шелковые волосы, мальчишеская улыбка. Остатки полноты, придающей всему облику какую–то наивность. Наверное, в школе этот парень был тихоней–отличником — а потом расцвел.

— Где он сейчас? — спросил Андроник.

— Пока не знаю, — Маевский сменил фотографию на следующую: Уайт, веселый, в расстегнутом кителе, шел по берегу какого–то моря. — Мы будем пытаться это выяснить.

Андроник и Георгий помолчали, разглядывая фотографию. Корветтен–капитан Маевский всегда отвечал на вопросы точно, буквально, не смягчая выражений, и очень редко что–то добавлял от себя. Представить его ведущим светскую беседу было невозможно; Андроник подозревал, что дара невербальной коммуникации у него нет вообще. У него был длинный нос, длинные рыжеватые волосы и серые глаза. Определить его возраст на вид не удавалось: может быть, двадцать пять лет, а может быть, и сорок.

— К лучшему… К лучшему даже, если он здесь, — сказал Георгий. Очень напряженно сказал.

Андроник повернулся к нему.

— Ты боишься? За меня?

— Возможно… — Георгий опять зачем–то посмотрел на фотографию. — Не знаю. Называй это интуицией, если хочешь. Или бредом… Может быть, мы столкнулись с чем–то более… более серьезным. Не поражение в отдельном бою. Что–то больше.

Андроник только головой покачал. Интуиции Георгия он доверял, без вопросов. Но как это могло сейчас повлиять на действия? Все уже решено… Он представил себе, как дрейфуют сейчас в пространстве у станции шесть линейных крейсеров, названных по именам кайзеровских адмиралов… Надо бы, кстати, на «Шеер» зайти, посмотреть… познакомиться… У кого еще есть такая сила? Как называется человек, который, имея такую силу, не сможет победить?.. И вдруг он толчком почувствовал усталость. В отставку надо уходить после этой кампании, вот что. Серьезно. Раз это можно сделать только указом императора — значит, попрошу императора. И будет дом… и отец будет, и Ника… каждый день вместе с Никой, а не от случая к случаю… «Это закончится? Когда–нибудь?» Да, обещал он себе. Закончится обязательно… потому что есть вещи важнее, чем война. Например, дом. Например, любовь… Боги великие, да кто бы сказал, за что мы вообще столько лет воюем?!

К счастью или к несчастью, вслух Андроник этот вопрос не произнес. А потому и не получил ответа.