Терентий Мильтиад оставил машину на набережной. Он не любил ходить пешком, но по этому городу ему всегда хотелось пройтись своими ногами. Оксиринх был одним из немногих мегаполисов Антиохии, стоявших не на побережье. Может быть, поэтому здесь было так тихо. Город, разрезанный надвое рекой — широченной Роэной, раскинулся на огромную территорию, потому что в нем почти не было домов выше пяти этажей. Место здесь не экономили. Улицы, вымощенные старомодной брусчаткой, часто переходили в площади — с причудливыми фонарями, с памятниками, с фонтанами. Многие трассы были вообще чисто пешеходными. Здесь не было шумных толп, как в Аполлонии и особенно в Каракке, но было много людей, самых обычных: кто–то шел со службы, кто–то гулял с детьми, а кто–то просто стоял у парапета и рассматривал тлеющий в огненном закате силуэт учебной баркентины, пришвартованной к противоположному берегу Роэны… Небо тут было очень высокое. И до океана — всего километров тридцать. Именно до океана, а не до моря. Оксиринх не входил в «жемчужное колье» городов, расположенных на берегу Срединного моря; он находился вблизи совсем другого побережья континента — самого западного, внешнего, за которым уже и нет никакой земли… Сворачивая с набережной, Терентий чуть не споткнулся о светловолосого малыша лет трех и, обходя его, поклонился матери — изящной почти юной блондинке, очень красиво одетой; ему бросился в глаза невероятно длинный полосатый шарф, кончик которого трепал ветер. Жизнь. Обычная жизнь. Очень важно не забывать о ней. О том, что она идет, никогда не останавливаясь. И о том, какая она хрупкая… С этими мыслями Терентий подошел к собственному дому, взялся за оформленный в виде львиной головы дверной сигнал и позвонил.

Руди Бертольд открыл ему сам.

— Приветствую, ваше могущество, — сказал он, принимая у Терентия легкое пальто. — Значит, вы из Аполлонии прямо на авто?..

Терентий кивнул. Усмехнулся.

— Всего шестьсот километров. На дорогу самолетом я бы потратил столько же времени, если учесть сопутствующие хлопоты… Что у тебя нового?

Бертольд улыбнулся.

— Присядьте сначала, шеф. Расскажу.

Терентий, не споря, прошел в глубину дома и следом за Руди поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Здесь была так называемая гостиная. Терентий сам плохо знал здешнюю планировку — неудивительно, учитывая, что проводить ему тут приходилось самое большое недели по две в году. От имперского протохартулария обязанности требовали почти постоянной жизни на Ираклии — не считая командировок, цели которых бывали самыми неожиданными. И все–таки Терентию хотелось иметь свой личный приют. Причем не в поместье на природе, а именно в сердце города — тихого, но большого. Чтобы чувствовать жизнь.

Он сел на диван и стал ждать, пока Руди принесет две порции кофе. Да, скорее всего — именно кофе. Парень не только угождал шефу, но и делился с ним при случае собственными вкусами, постепенно кое к чему приучая. И правильно. С самостоятельностью у него все в порядке. И с интеллектуальной смелостью, между прочим, тоже. Он ее не боится демонстрировать. Что ж, референту одного из высших чиновников империи так и положено…

Руди наконец вошел и поставил на стол две чашечки.

— Я сделал эспрессо, — сказал он негромко. — Шеф, позвольте спросить, что там в Аполлонии?..

Терентий хмыкнул.

— В Аполлонии все в порядке. Во всяком случае, пока. Докиан с нами, и его план полностью удался. Теперь будем ждать ответного хода…

— Возможно, он уже сделан, — сказал Руди совсем тихо. — Час назад со мной связались по комму — не по личному, а по здешнему, защищенному… Это был Георгий Хризодракон. Он хочет с вами встретиться.

— Что?! — Терентию понадобилось секунды две, чтобы вернуть себя к привычной сдержанности. — Он так и сказал?..

— Да. Он сказал, что будет в Оксиринхе проездом, знает, что у вас здесь дом, и хотел бы поговорить, если удастся совпасть во времени. Он будет здесь сегодня вечером. В одиннадцать.

— Через полтора часа… — Терентий отпил кофе и подергал себя за ус.

В общем–то все оборачивалось к лучшему.

Руди безмолвствовал. Этому он научился за последнее время. Человек, случайно встретивший Руди на улице, скорее всего принял бы его за студента: возраст едва за двадцать, простой пиджачок, не слишком аккуратно причесанная светлая шевелюра, голубые ясные глаза… Воплощение наивности. Возможно, когда–то Руди таким и был. Его детство кончилось в тринадцать лет, когда Бертольд–старший, Астольф, был арестован Корпусом кавалергардов и отправлен в ссылку на какую–то совершенно неизвестную планету. Обвинение, разумеется, было политическим, разбирательство — закрытым, так что никто не узнал никаких подробностей. Через два года пришло известие, что Астольф Бертольд умер. Довольно типичная история. О Корпусе кавалергардов, который уже несколько десятилетий исполнял в Византии роль государственной тайной полиции, рассказывали и не такое. Более одиозной организации в империи не было. Кавалергардов боялись и ненавидели. И мало у кого были основания ненавидеть их сильнее, чем у Рудольфа Бертольда, имперского хартулария.

Последние пятнадцать лет Корпусом кавалергардов командовал генерал–лейтенант Георгий Хризодракон. Тот самый человек, которого Терентий сегодня ждал в гости…

— Выскажи мне свои соображения о целях визита, — сказал Терентий, ставя чашечку на блюдце.

Руди поиграл бровями, изображая раздумье. Нахал все же, подумал Терентий.

— Скорее всего, Департамент зашевелился. То есть шевелится он уже давно, но сейчас он, по всей видимости, что–то задел. Хризодракон придет договариваться о взаимодействии. О союзе, если называть вещи своими именами. Простите, шеф, но вы в последнее время не очень аккуратно себя ведете. То, что вы держите руку Бюро — уже ни для кого не секрет. Если у противника есть хорошие аналитики… а они у него есть… им сейчас уже должен быть ясен весь расклад. Особенно после вашей поездки в Аполлонию. Следует ждать, что события ускорятся… — тут Руди замолчал и потянулся за кофейной чашкой.

— …Или ускорить их самим, — мягко закончил Терентий.

Руди кивнул.

— Извините еще раз, шеф. Мы подходим к ситуации, когда ножны будут сломаны и убрать клинок нельзя. На той стороне это тоже понимают.

Терентий прикрыл глаза и несколько секунд посидел так, молча, стараясь ни о чем не думать.

— Идиоты, — сказал он.

Руди прищурился, но не ответил.

И Терентий как–то вдруг сразу вспомнил, что он старше собеседника почти на пятьдесят лет. С вытекающими.

— Рудольф, — сказал он. — Ты сознаешь, что мы на грани гражданской войны? Тебе не страшно?

Руди отставил чашку и посмотрел на Терентия прозрачными глазами.

— Вам ответить честно, шеф? Нет. Меня не пугает гражданская война. Потому что она уже идет не одно столетие. И самое большое, что мы можем сделать — это прекратить ее, если повезет.

— Так. И с какого же времени ты ее отсчитываешь?

Руди не задумался.

— Скрытую фазу — с эдиктов Константина Восемнадцатого о нобилитете. Явную, но пассивную — с мятежа Мануэлита. Когда начнется третья фаза, активная — пока что не знаю… Скажете, я в чем–то неправ?..

Терентий вздохнул.

Беда была в том, что он прекрасно понимал Рудольфа.

Половину тысячелетия назад, когда все начиналось, о гражданской войне никто и не помышлял. Император Константин Восемнадцатый подписал серию указов об изоляции нобилитета просто потому, что не видел другого выхода: при первых императорах династии Каподистрия в нобили писали буквально всех, кто хоть чем–то послужил новой власти, и в результате через двести лет сословие (которое, как–никак, размножалось еще и естественным путем) оказалось многочисленно свыше всякой меры. Посягнуть на сам статус нобилей Константин побоялся. Значит, изоляция. Эта идея была вполне поддержана высшими кругами; утверждение «единственный способ стать византийским нобилем — родиться им» довольно быстро стало поговоркой, а еще через поколение молодежь уже и не верила, что между сословиями был вообще когда–то возможен переход.

Между тем примерно через тридцать лет после этих указов был изобретен двигатель Лангера. Космическая экспансия стала реальностью. Терентий вместе с Рудольфом считали, что только это и позволило оттянуть социальный взрыв: в десятилетия, когда все силы общества уходили на освоение территорий в Дальнем Космосе, на внутренние проблемы просто не хватало сил. Да и людские излишки было куда сбрасывать. Но наступил момент, когда колонизация вышла на плато. Галактика перестала быть фронтиром, там началась обычная регулярная жизнь. И сразу же оказалось, что Византия теперь точно вписывается в область действия известной каждому историку теоремы Брусницына: когда время обмена информацией между центром и регионом превышает характерную длительность процессов, подлежащих управлению из центра — государство распадается…

О, в жизни Византии это было не лучшее время. Система управления, взятая с Земли, не была рассчитана на государство звездных масштабов. И имперский центр, расположенный тогда еще на Земле, с ужасом увидел, как на всех окраинных планетах стремительно формируются чисто феодальные отношения и — параллельно — замкнутые на себя автаркичные экономики. Призрак Средневековья стоял у порога.

Двести лет назад эти центробежные процессы наконец–то привели к настоящей войне. Крупный нобиль Герасим Мануэлит, чьим наследственным бенефицием была планета Вилена, отказался выполнить приказ Велизария Третьего о допуске на планету имперской ревизионной комиссии. Руководитель этой комиссии, протовестиарий Николай Мамалис, был при попытке высадки убит. Против ожиданий, Герасим Мануэлит не стал оправдываться. Он просто объявил, что выходит из подчинения земного императора и готов к обороне.

Это был критический момент. Признание поражения означало бы развал империи навсегда — это понимали и на Земле, и на Вилене, и на начавшем уже принимать на себя некоторые столичные функции Ираклии. Но цена победы, как ни странно, могла оказаться еще выше. Вернуть Вилену в имперское подданство теперь можно было только путем большой, серьезной войны. Опыта таких войн в космосе у Византии не было. Рискни имперское правительство создать прецедент, это могло бы привести и к экономическим потерям, и к социальным потрясениям, особенно если бы война затянулась — а кто мог предсказать, как она пойдет?.. Любой «разумно» — то есть традиционно и ограниченно — мыслящий правитель в такой ситуации наверняка предпочел бы пожертвовать одной планетой, чтобы попытаться дипломатическими средствами сохранить оставшееся целое.

Именно на это Мануэлит и рассчитывал. Он ошибся. Кто–то в центре (Терентий так и не смог доискаться по документам, кто именно) надавил на Велизария, и тот принял решение. Флот из двенадцати тяжелых крейсеров подошел к Вилене и, не вступая в переговоры, открыл огонь по всем ее промышленным центрам. Огненный ад длился полтора часа. А потом небеса перестали пылать, и заговорило радио. Командующий флотом лейтенант–адмирал Никифор Агаллон сообщал, что в случае, если Вилена в течение сорока минут не передаст известие о безоговорочной капитуляции, он применит против планеты тератонные термоядерные заряды — для начала по четыре штуки на каждое полушарие.

Вилена осталась в империи. Герасим Мануэлит, ничего не дожидаясь, покончил с собой. Двадцать его соратников были расстреляны на Ираклии, прямо на площади перед местным императорским дворцом; эта сцена транслировалась на все византийские планеты. После чего перед имперским правительством встала задача реинкорпорации уцелевшего населения Вилены. Непростая задача, между прочим. С одной стороны, эти люди были потрясены войной, с другой — их психика была искалечена несколькими десятилетиями жизни на планете, на которой Мануэлиты выстроили совершенно чудовищный феодально–тоталитарный режим (оставшиеся в архивах подробности превзошли все ожидания — Терентий даже и не думал, что такое вообще бывает где–то, кроме самых черных литературных антиутопий). И всем стало ясно: больше таких историй допускать нельзя. Ни в коем случае.

Тогда и были созданы два учреждения, изменившие всю византийскую политическую жизнь: Бюро социальной информации и Департамент логистики.

Департамент логистики управлял всеми перемещениями людей и грузов между звездными системами. Без санкции Департамента не мог стартовать ни один корабль с двигателем Лангера, кроме кораблей Объединенного флота. Влияние Департамента на экономику было колоссально. В частности, он стремился создавать экономическую специализацию планет, чтобы ни одна из них не была самодостаточной. Знать на местах, конечно, пыталась этому сопротивляться, но пока — не слишком успешно.

Бюро социальной информации сочетало функции тайной полиции и аналитической службы. Оно имело огромную, очень разветвленную сеть осведомителей на всех планетах и действительно постоянно отслеживало картину общественной жизни в империи, в случае чего принимая жесткие меры. Оперативной структурой Бюро как раз и был Корпус кавалергардов.

Департамент и Бюро подчинялись императору и никому больше. По положению они были равны, друг с другом не связаны, а правительство со всеми его министерствами не имело к ним никакого отношения, кроме того, что выполняло их приказы. Это была нервная система империи, обеспечивавшая почти мгновенные реакции на уровне единого целого.

Ситуация, приведенная таким образом к устойчивости, продержалась примерно сто лет. Но Терентий прекрасно понимал, что мир не может не меняться. Через все византийское общество проходила почти непроницаемая граница, отделяющая нобилей от не–нобилей. Руди как–то сказал, что такое общество напоминает ему звезду. Как известно, внутри звезды есть конвективная зона, где вещество перемешивается, и есть более глубокая зона лучистого равновесия, где конвекции нет. Если нобили относительно часто меняли и уровень жизни, и род занятий, и место жительства, то в остальных слоях фактически действовала кастовая система. Наследование профессий там являлось нормой; люди были крайне ограничены как в выборе жизненного пути, так в физических передвижениях. Между тем их было очень много; по сути, они населяли не только целые города, но и целые страны (на том же Карфагене, к примеру). А рассчитывать на то, что миллиарды людей, непоправимо ограниченных в правах, будут мириться с этим вечно — нельзя, даже если и нет никакой войны…

Терентий и Рудольф обсуждали эту тему много раз. Два совершенно разных человека, заброшенных в эту страшную реальность совершенно разными путями. Терентий, убежденнейший лоялист, лично преданный династии Каподистрия, служивший Византии верой и правдой уже полвека, никогда раньше не участвовавший ни в каких интригах — и мальчишка почти без жизненного опыта, ненавидевший империю за то, что она погубила его семью. Удивительным образом они сошлись. Империи нужны перемены — это понимали не только они двое, но многие вокруг. Но, с другой стороны, они понимали, как опасно сейчас что–то менять резко. Было ясно, что нарушение работы «нервной системы империи» приведет к обвальной феодализации и быстрому — за одно поколение — распаду имперского пространства на десятки анклавов, которые тому, кто пожелает их вновь объединить, придется потом завоевывать по одному. А что может твориться в таких анклавах, нам показала Вилена. Нет уж, спасибо…

На все это накладывалась обычная борьба за власть между Бюро и Департаментом — такая же, как шла всегда во всех государствах между организациями подобного рода: люди есть люди. И, наконец, само представление о грядущих переменах у Департамента и у Бюро тоже было абсолютно различным…

Как всегда, тут почти все определяли конкретные персоналии. Вице–доместиком Департамента последнее десятилетие был Александр Негропонти, крупный нобиль и такой же крупный монополист в области межзвездных перевозок. То, что он оказался назначен на это место, Терентий считал чудовищным промахом имперской кадровой службы. Но что же было делать — убить его, что ли? Тогда не пришло в голову, а сейчас поздно… Аналитики Департамента (Терентий читал их отчеты, попавшие к нему по каналам разведки) считали положение империи очень опасным. Критическим. Собственно, Терентий сам отчасти соглашался с такой оценкой: структура империи настолько перекошена и напряжена, что все может посыпаться в любую секунду. Но в Департаменте из этого делали очень решительные выводы. Раз социум на грани развала — значит, нужны чрезвычайные меры по его объединению. Например, религиозная реформа…

Терентий боялся даже представить, к чему способно привести осуществление таких планов. Между тем Департамент мог очень много. Если в наземной войне преимущество, связанное с контролем над путями сообщения, является важным, но не абсолютным (все дороги и все колесные повозки взять под контроль невозможно), то в условиях Галактики такое преимущество означает выигрыш войны до ее начала. А если с этим противником и впрямь дойдет до войны, то проиграть ее нельзя…

Бюро социальной информации смотрело на вещи гораздо более умеренно и трезво — по мнению Терентия, во всяком случае. Требовалось принять меры, чтобы еще на одно–два десятилетия сохранить в целом нынешнюю ситуацию (Терентий, как и верхушка Бюро, считал, что это трудно, но возможно), а за это время мягко парализовать политическое влияние крупной аристократии и приступить к пробиванию «социальных лифтов», позволяющих людям из низов активно выбирать свои пути в жизни. Это давало шанс — только шанс — вытащить империю из воронки без потерь. Если бы не внешняя война… Если бы не безумная решимость противника… Если бы не возраст… Когда Терентий об этом думал, у него сдавливало сердце. Возраст его, конечно, не предельный: достижения современной медицины позволяют людям заниматься делами не только в семьдесят, но и в сто лет, это не так уж необычно… Александру Негропонти, кстати, как раз за сто… К черту. Лучше не думать об этом типе. Надо же, до чего довели: в такие годы, после десятилетий абсолютно честной службы — волей–неволей приходится участвовать в заговоре… Да, в заговоре. А как еще назвать то, что мы тут делаем?..

Руди — тот настроен куда решительнее. Он твердо стоит за Бюро и готов ради этого даже на убийства. И даже на сотрудничество с теми, кого всей душой ненавидит. У Бюро две политические опоры: кавалергарды и Объединенный флот. Поддержка руководства Объединенного флота нам просто необходима: это единственная организация, способная перемещать корабли между звездами, не спрашивая Департамента. Благо, адмирал Докиан — человек очень разумный; интригу с адмиралом Ангелом, который, судя по всему, как раз является стопроцентным человеком Департамента, он провел отлично… Но и кавалергарды — люди по–своему разумные. А еще нам нужна их сила. Это главное. Будем уж откровенны хотя бы сами с собой…

Терентий вспомнил город, по которому сегодня шел. Малознакомый, в сущности, город. Он купил дом именно в Оксиринхе не в последнюю очередь потому, что никогда прежде здесь не бывал и никого не знал. Причудливые арки домов… фонтаны… улицы, выложенные старомодной брусчаткой… люди… Обычные люди, каждый — в своем отнорке. И это правильно.

Хорошо бы они так никогда и не узнали, что на них может надвинуться…

Генерал–лейтенант Георгий Хризодракон оказался обаятельным пятидесятилетним человеком в больших очках. Как и большинство кавалергардов, военную форму он не носил. Сухопарый, подвижный, вежливый, он был похож больше на профессора математики, чем на руководителя самой страшной репрессивной организации в обозримой части Галактики. Простой костюм без галстука только дополнял общее впечатление.

К делу он перешел сразу.

— Контрразведка Департамента произвела аресты на Лацерте.

Терентий подумал.

— И что? Контрразведка, она вроде на то и контрразведка. Чтобы арестовывать.

На лице Хризодракона мелькнула улыбка.

— Это не так. Вы не можете не помнить… еще при создании Бюро и Департамента между ними было заключено соглашение, которое потом не раз подтверждалось. Соглашение о разделе сфер влияния. Департамент имеет право кого–то задерживать только в случае, если есть угроза транспортным объектам. Да и то — они должны сразу передавать задержанных полиции… А на Лацерте — там дело касалось мелкого заговора против местного экзарха. Сугубо внутрипланетное дело, с галактическими перевозками никак не связанное. Раньше Департамент в такие дела не вмешивался. Сейчас — вмешался. Я думаю, что это… Не случайность, в общем.

Терентий, прежде чем ответить, потянулся к столику и налил гостю вина.

— Вы думаете, это они так дают вам… дают нам знать, что границы больше соблюдать не намерены?

— Ну, в целом… Да. Я думаю, что это некая провокация. Они исходили из того, что не узнать об их действиях мы не сможем. И если мы не ответим, они просто пойдут дальше и возьмут под свой контроль что–то еще. А если ответим — получится обострение ситуации, которое, скорее всего, тоже в их интересах. Департамент настроен достаточно решительно.

— И вы считаете, что мы можем помочь друг другу?..

Хризодракон промолчал. Только еще раз улыбнулся.

И тут в разговор включился Руди.

— Господин генерал–лейтенант, — сказал он. — Если бы мы не считали, что можем помочь друг другу, мы бы не встретились. Причин друг друга любить у нас нет. Что у нас есть — это общий враг. Видимо, первое, что мы можем сделать — это поделиться информацией о нем… Я неправ?

Хризодракон моргнул и снял очки.

— Здравый подход, — сказал он. — Увы. Никто не любит кавалергардов, даже сами кавалергарды… Ну я, в общем–то, и не собирался навязывать вам свою любовь. Особенно вам, господин Бертольд… Но — вы не совсем правы. У нас не только общий враг. У нас еще и общая цель. Чтобы двенадцать миллиардов подданных империи жили… по–человечески. Спокойно, удобно, без потрясений… Чтобы у них были предпосылки для счастья. Я ради этого пошел в полицию в свое время. К сожалению, тот, кто взялся держать дом в чистоте, должен постоянно иметь дело с грязью…

— Давайте вернемся к делу, — сказал Руди.

Тут Хризодракон помедлил с ответом, и Терентий напрягся, ловя его реакцию. Ведь Хризодракон — генерал–лейтенант. А Руди — всего лишь коллежский асессор. Разница в чинах — на пять ступеней. Если Хризодракон сочтет возможным игнорировать такую разницу и примет навязанный ему жесткий разговор на равных, — это будет очень серьезный знак. Очень.

Хризодракон пожал плечами и, не спрашивая, налил себе еще вина.

— К делу так к делу, — сказал он. — Я действительно предлагаю обмен информацией. У Корпуса, как вы догадываетесь, есть кое–какие агентурные возможности. У вашей команды — тоже. Но мы работаем в разных… областях, я бы так сказал. Вы могли бы поделиться данными по связям Департамента с высшим нобилитетом… у вас, господин Мильтиад, уже наверняка голова болит от их отслеживания… — Он усмехнулся. — А мы могли бы чем–то даже и помочь. И в то же время есть важные вещи, о которых вы, скорее всего, не очень много знаете…

— Например? — Терентий сдержался, чтобы не выразить лицом интереса.

— Например, Департамент в последнее время очень сильно поддерживает секту уранитов. Это именно секта — у них свое сообщество. Закрытое. И я подозреваю, что уранитов «в гражданском платье» сейчас хватает… много где. В том числе в наземных вооруженных силах, например. Мы знаем про это достаточно много. Про состав их… назовем это духовенством, про группы их сторонников, про линии связи… Некоторых крупных агентов знаем. Это большая сила. Если она встанет против нас внезапно — будет очень плохо.

— Вы их не переоцениваете? Это же всего лишь фанатики какого–то древнего бога… Они мне не видятся в роли силы, меняющей государство.

Хризодракон усмехнулся Терентию в лицо.

— Изучите наши материалы, — посоветовал он. — Вот, пожалуйста, — он протянул цилиндрик импульсной памяти.

В ответ Терентий достал из кармана такой же цилиндрик и положил на стол.

— Извините меня. Я вас немножко провоцировал — в основном затем, чтобы понять искренность ваших намерений. Теперь давайте начистоту. Серьезность угрозы, исходящей от уранитов… все же, наверное, не от самих уранитов, а от тех, кто за ними стоит… в любом случае, я это вполне понимаю, и за материалы благодарен. То, чем можем, в свою очередь, поделиться мы — здесь. Берите.

Хризодракон взял со стола цилиндрик. Посмотрел ожидающе.

— Господин генерал–лейтенант… Я бы хотел назвать вещи своими именами. С точки зрения империи мы сейчас — заговорщики. Сейчас и отныне. Да, мы не умышляем против императора, но это не так важно: под соответствующую статью имперского закона наши действия все равно подпадают… Вы это понимаете, конечно. Думаю, даже лучше меня. И раз так, то… Я думаю, что нам стоит договориться о чем–то большем, чем обмен информацией. О совместных действиях.

Хризодракон склонил голову, показывая, что слушает.

— Посмотрите, пожалуйста, содержимое цилиндра, — попросил Терентий.

Хризодракон достал из кармана планшет (дорогой, отметил Терентий) и вставил цилиндр в порт.

По мере того, как он читал, его брови приподнимались.

— Тут вся верхушка Департамента, — констатировал он. — Да как подробно… Я даже не ожидал, признаться. Это и есть ваш ответ?

— Нет. Это предисловие. Георгий, вы знаете, что я, как протохартуларий, имею право в чрезвычайных случаях отдавать приказы от имени императора?

— Догадываюсь… И часто, интересно, вы пользовались этим правом?

— Если честно — еще ни разу. Но сейчас воспользуюсь. Потому что время пришло… Генерал–лейтенант Хризодракон!

Командующий Корпусом кавалергардов, с которым наверняка уже лет двадцать никто так не разговаривал, молча встал.

— Будьте готовы арестовать всех людей, которые входят в этот список, — Терентий указал на экран планшета. — Под любым предлогом или без него. Задержанных строжайше изолировать, сопротивляющихся — уничтожать. Департамент должен быть обезглавлен. Сигнал к началу акции — «Багровое небо». Это императорский приказ. Подвердите, что поняли его!

Повисла пауза.

— Подтверждаю, — сказал Хризодракон и сел.

— Спасибо, — сказал Терентий. — Как вы понимаете, это мера на крайний случай. Может, к ней и не придется прибегать. Я очень надеюсь, что не придется. Но если придется — мы должны быть к этому готовы.

Кирилл Негропонти отошел от окна. Звонил телефон. Он взял трубку.

— Хризодракон встречался с Мильтиадом, — сказал без всяких предисловий капитан Лакатос.

— Когда?

— Сегодня… То есть, соответственно, уже вчера. Расстались часа два назад.

Кирилл облизнул губы, соображая — что сейчас надо спросить.

— Сколько длилась встреча?

— Не менее трех часов.

— Наверх материал передан?

— Согласно инструкции. Сначала наверх, потом вам.

— Да, конечно… О чем они говорили? Зацепок нет?

— У меня — нет. Пока. Мои люди зафиксировали факт встречи и время.

— Да, конечно, — повторил Кирилл. — Спасибо, капитан.

— Желаю всего доброго.

Гудки…

Кирилл опустил трубку и посмотрел куда–то вглубь полутемной комнаты. Так. Значит, теперь — Хризодракон. До сих пор он был нейтрален (или прикидывался нейтральным — это одно и то же), а теперь надо ждать его активного вмешательства в игру. Весело… Кирилл прекрасно понимал, что сам он в этой игре — очень маленькая фигура. Даже не слон, куда там. Пешка. Не будь он внуком руководителя концерна, ему бы и не звонили. Ладно; уж как сложилось, так и сложилось. Все равно решать будет Старец…

Кирилл вернулся к окну и какое–то время тупо смотрел на мерцающие, текущие, крутящиеся во тьме огни мегаполиса. Тиана — самый современный из городов этой планеты, не считая разве что безумной Каракки. Кирилл не раз покидал «Аквилонию» на самолете и прекрасно помнил, как выглядит его город сверху. Скопище серебряных башен — потрясающее зрелище… Впрочем, и со сто двадцатого этажа «Аквилонии», на котором он сейчас находился, вид был не хуже.

«Но есть у ночи это дарованье — казаться собеседником твоим…» Кирилл сел в специально поставленное у окна плетеное кресло. Сон не шел, конечно. Попросить чаю? Или включить свет, чтобы можно было хотя бы читать?.. Но он не двигался.

Интересно, до каких пор можно было что–то изменить?.. Он вспомнил себя студентом. Гордым студентом, который не желал иметь с транспортной корпорацией ничего общего. Литератором хотел быть, даже стихи публиковал… Старец и не думал возражать. Просто иронически посматривал на внука полуоткрытым своим оком, как у игуаны. Сколько я его тогда не видел? — подумал Кирилл. — Года три, наверное… А потом у меня все–таки вышел авторский сборник, и состоялась встреча со Штейнгеймом. И все решилось за полчаса. Штейнгейма можно понять — он прямо сказал, что защищает литературу от таких, как я; потому и был так резок. Но после этого разговора — писать дальше стало невозможно. Перо в руку не ложилось, и планшет не открывался. Я это пережил, подумал Кирилл. Разве что кто–то из богов знает, как я это пережил. А ведь история с Еленой тогда только начиналась…

Кирилл вжался в кресло, пытаясь унять свое сердце. Все хорошо. Ему теперь двадцать девять лет, у него огромный доход и титул консула. Он — третий человек в Департаменте. Левая рука деда, графа Александра Негропонти, всемогущего Старца.

Раскрылась дверь, впуская в комнату прямоугольник света. Елена. Никто другой без стука бы не вошел.

— Новости? — спросила она мягко, шествуя к окну.

Кирилл встал.

— Новости. Да. Так себе новости. Хризодракон встречался с Мильтиадом. Понимаешь, что это значит?

Елена усмехнулась. Кирилл молча ее рассматривал. Когда они впервые встретились — о господи, уже шесть лет назад! — он подумал, что она похожа на персонажей Данте Габриэля Россетти. Крупные черты, тяжеловесность и изящество. Легкий оттенок инферно. Кажется, он даже сказал что–то подобное в своем объяснении в любви — том самом, неудачном… Через месяц после разговора со Штейнгеймом это было. Неудивительно. Но на этот раз он не сдался. Он добивался эту женщину пять лет, совершенно целеустремленно, жертвуя всем лишним. И — добился.

— …Понимаю, — отозвалась она. — Теперь в игру против нас вступят кавалергарды. Если уже не вступили.

Кирилл кивнул.

— Идиоты, — сказал он. — Помилуй боги, ведь Мильтиад же не дурак. Он… идиот. Как он может не понимать, на каком вулкане мы сидим? Он вообще был когда–нибудь хоть в одном промышленном городе? Я ездил в Гермиону две недели назад, по делам… ты помнишь… (Елена кивнула.) Я там… ну, хотел однажды пройтись до нужного адреса пешком, карта у меня была… а подошел трамвай. Знаешь, что такое трамвай? Вот я в него и сел… И знаешь, что меня там больше всего поразило? Газета. Там, в трамвае, одна женщина читала газету. Местную. Я заглянул… и увидел, что ничего не узнаю. Там рядом с городской хроникой шли как бы новости культуры… назывались какие–то музыкальные исполнители, фильмы, какие–то книги даже… ничего. Я вообще не мог понять, о чем там речь. Ничего знакомого. Другой мир. Другая цивилизация, чтоб ее… И это здесь — а как тогда на Карфагене? Где целые мегаполисы с такими жителями, целые страны? Сегрегация сословий… Ни у Бюро, ни тем более у нас нет информации о том, что там на самом деле происходит. Ты же знаешь, что восстание в Мегалополе было для всех неожиданностью? (Елена опять кивнула.) Насытить сорокамиллионную массу чужих людей агентурой так, чтобы происходящие в ней процессы стали прозрачны… это задача не для тайной полиции, а я вообще не знаю, для чего. Никому это не по силам. — Он ударил кулаком о ладонь. — Никому. Мы построили чудовищно уродливое государство… Не мы. Ты сама все лучше меня знаешь. Мы его получили в наследство… — он посмотрел на Елену с надеждой.

Она сделала шаг и присела на подоконник. Кирилл ждал. Она раскрыла портсигар, зажгла тонкую сигарету.

— …Тебе звонил Лакатос? Сейчас?

— Да, — Кирилл пошевелился. — Это важно?

Елена очень изящно пожала плечами.

— Не знаю. Все равно что–то решать будешь не ты… и не я, и не Лакатос, и даже не Вишневецкий. Решения будет принимать только твой дед.

— Ты его не любишь, — сказал Кирилл.

Елена передернулась.

— Ты уверен, что правильно употребляешь это слово?.. Я ничего не хочу сказать плохого о твоем деде, но… Он ведь уже не совсем человек.

Кирилл промолчал. Перед его глазами, как живой, возник граф Александр Негропонти — прозрачная мумия, намертво подключенная к устройствам искусственного жизнеобеспечения. Не совсем человек… Зато он будет жить до двухсот лет, и, скорее всего, даже дольше. Не покидая своего замка. Дорогая плата за долгую жизнь. И за разум.

— Дед — сторонник радикальных мер, — сказал Кирилл.

— Тебя это пугает?

— Меня пугает не это, а неизвестность. — Кирилл поежился. — У деда мозг работает, как квантовый ординатор. Нам такое и не снилось. И при этом — он далеко не всем делится. И вот от этого мне страшно. Я не знаю, какие у него мысли в запасе, какие резервы… и когда он собирается перейти к активным действиям. Дать волю жрецам Урана…

Елена глубоко, не по–женски, затянулась своей сигаретой.

— Но ты же уверен, что он прав. Да?

Кирилл вздохнул.

— Да. Империя на грани развала… причем совершенно чудовищного развала. Взрывного. С такими результатами, каких лучше даже не воображать. Вспомни Вилену, вспомни Мегалополь… По сравнению с тем, что нам грозит… Создание теократического государства — не самая дорогая плата за то, чтобы этого избежать. Честное слово.

Елена молчала.

— Ты ведь знаешь историю… Такое уже было в жизни той Византии, древней… Там пришли христиане — и это спасло империю. Все–таки спасло. Здесь придут ураниты. С теми же последствиями. Но мы выстоим.

Елена молчала. Кирилл поймал направление ее взгляда, посмотрел вниз: между башнями, во тьме, текла многослойная золотая река. Люди…

Стало страшно.

— Старец не допустит взрыва, — сказал Кирилл. — Он же умный. Это же его цель — сделать все без крови. Ну, будем мы все молиться одному богу, ну и что? Может, для культуры так и лучше… А уж для управления — лучше точно. Не мы это открыли.

Елена с сожалением покачала головой.

— Ты не знаешь, какие цели у Старца, — сказала она мягко. — И я не знаю. Мне ничего не остается, как понадеяться, что ты прав… Потому что ни у меня, ни у тебя выбора все равно нет.

Никто из вовлеченных в события людей Бюро и Департамента — ни в Оксиринхе, ни в Тиане, ни в самой Аполлонии — не думал сейчас о событиях в Пространстве.

Или почти никто.

Впрочем, со стороны расположенных в Пространстве вооруженных сил это отношение было симметричным. Группы флотов «Центр» и «Юг» готовились к бою. В постах числового управления, в башнях орудийных установок, в трюмах транспортных кораблей, в кубриках крейсеров и линкоров ни один человек не думал о внутренней политике.

А зря…

— Ложись спать, — сказал Георгий Навпактос.

Андроник Вардан отмахнулся.

— Кофеин пока действует… — он покосился на упаковку таблеток. — Старое средство, почти что библейское… а вот же — помогает. Ты говорил с крейсерами?

Георгий покачал головой.

— Ты меня уже спрашивал про это десять минут назад. На крейсерах все нормально, они висят в готовности номер два, ждут приказа. И линейные крейсера — тоже. А линкорами, я полагаю, ты займешься сам… Поспи.

Андроник тряхнул головой.

— Лучше уж поспать во время боя. Сейчас у меня все время чувство, будто я что–то не доделал…

Георгий усмехнулся.

В чем–то Андроник был прав. Главный парадокс линейных боев в космосе: стратег почти не может повлиять на ход сражения после того, как оно началось. Полноценный космический линкор — это металлическая громадина длиной около километра. Он почти не способен маневрировать в бою: инерция слишком велика, и повороты слишком медленны. Едва ли не единственный вид маневра, доступный такому кораблю во время сражения — увеличение или уменьшение прямолинейного ускорения. Почти вся работа командования происходит до боя: эскадру нужно правильно «нацелить». А потом можно и поспать, в общем–то.

Только вот придется ли группе флотов «Центр» в этой операции вести линейные бои?

Георгий надеялся, что нет. Очень надеялся.

— У нас есть шанс закончить войну, — сказал он.

Андроник вскинулся. Посмотрел с интересом.

— Ты что это вдруг?..

Георгий смутился.

— Не знаю… От недосыпа, наверное. Само выскочило.

— Но ты действительно так думаешь?

Георгий надолго замолчал.

Андроник не мешал ему.

Нельзя было думать о таком перед сражением. Нельзя. Никогда нельзя «начинать дело с конца». Делай, что говорит приказ, и пусть боги решат, каким будет результат…

Но… Черт. С Андроника даже сон слетел от этой мысли. Даже в голове прояснилось.

Закончить войну!.. Ох, да неужели это вообще возможно?..

Закончить войну…

— Если ты прав — это будет моя последняя операция, — сказал он, еле ворочая языком.

— Не хочешь больше служить? Серьезно? — Георгий, кажется, удивился.

Андроник помотал головой.

— Георгий, ты когда последний раз был на командной должности? Как это… страшно. Когда не получается… а кто знает, получится или не получится?.. Как будто сломанные кости мироздания… торчат через кожу. Очень больно. Я сломался, ты скажешь?.. Да, я сломался. После Варуны. Кто–то может вынести. Я нет. Маленький домик на фундаменте из скалы, жить там с Никой… и чтобы карпы в пруду. Как поросята. Термодинамическое равновесие. Ты понимаешь меня?..

— Лучше, чем ты думаешь, — сказал Георгий сухо.

Андроник поджал губы.

— Я не сдался, — сказал он. — Просто… как тебе сказать. После Варуны я понял, что бывает работа, которая не для человека. Не для живого человека. Если я вернусь… Сейчас я себя чувствую так, как будто не вернулся. Уже. Понимаешь? Не надо этого понимать. Я несу чушь… Скажи лучше, что там у нас по последним сводкам. Новые корабли?..

Георгий скрипнул стулом.

— Новые, да. Но не нам. Два авианосца — «Эпаминонд» и «Нарзес», по сорок пять истребителей на каждом. Совсем новые, только с верфи. Их отправляют в группу «Юг», сражаться за Архипелаг. Нам прислали короткую информацию, для справки… Жалеешь, что они не у тебя?

Андроник потянулся.

— Нет. Точнее, не уверен. Авианосец — это, конечно, вкусно, но сложно. Очень большая неопределенность, из–за которой трудно будет управлять боем. Мы же, собственно, возможностей этого типа кораблей толком не знаем… — Он усмехнулся. — Лиса и виноград, да?.. В любом случае, я надеюсь, что нам хватит и линейных крейсеров.

Георгий кивнул, и какое–то время они молчали. Андроник пытался угадать, о чем его друг думает. Спросить?..

— Георгий, ты никогда не хотел жениться?

— Пока нет. — Георгий глянул искоса. — Командир, мне не нравится твое настроение.

— Да?..

— Да. В нормальной ситуации тебя бы надо было вообще снимать с командования. У тебя комплекс смертника.

— Да?.. Не знаю. Нет. Это все кофеин… Я не смертник. Я хочу захватить Токугаву и вернуться домой. Насовсем. Вот и все.

Георгий вздохнул. К сожалению, никаких срочных дел сейчас не было. Вся предварительная подготовка к операции уже завершилась; теперь, пока решающий час не назначен, следовало просто ждать… Отвратительное занятие.

Уложить бы командира спать, в самом деле… Так ведь не ляжет. Невозможно тут заснуть.

Вот–вот начнется…

Плохо, когда мысли идут по кругу.

Зазвенел комм. Два человека, сидевшие в полутемной кают–компании, вздрогнули.

— «Оранжевый» сигнал… Это тебе лично, — сказал Георгий, посмотрев.

Андроник принял комм у него из руки. Стараясь не торопиться, ввел код. Прочитал. И — молча повернул комм экраном к Георгию…

Немая сцена.

Андроник запомнил таким Георгия навсегда: белое–белое лицо и черные провалы глаз. Зрачки у него были во всю радужку.

В пакете, пересланном через Космический генеральный штаб, говорилось следующее:

«Командующему группой флотов «Центр» вице–адмиралу патрикию Андронику Вардану.

С получением сего Вам следует немедленно прибыть на базу Ундина для вступления в должность командующего группой флотов «Юг».

Штаб группы флотов «Центр» приказываю подготовить к принятию командования Вашим преемником, вице–адмиралом Тиберием Ангелом.

Разрешаю взять с собой выбранных Вами офицеров в числе не более пяти человек.

Материальную часть не перемещать.

Желаю успехов.

Император Велизарий Каподистрия».