Будь проклят тот день, когда я взял в руки паяльник! Я еще разок ругнулся и закурил. На столе передо мной бесстыдно обнажило провода средство автоматизации технологического процесса.

— Не хочет? — прозвучал за спиной ехидный вопрос.

— Не хочет…

— А включать пробовал? — и, не дожидаясь ответа, Игорь Дмитриевич уселся на соседний стул. — Что куришь?

— Китайские.

— Цю-зые? Люблю.

— Бери.

Дмитрич вытащил своими квадратными, задубевшими от машинного масла и паяльной кислоты пальцами сигарету, мощно затянулся и пустил дым в недра распотрошенного прибора.

— «В» значит «включено», — глубокомысленно изрек он.

— «Включено» — не значит «работает», — не уступил я философского Олимпа.

— Вот и я так одному французу говорил, — легко согласился Дмитрич.

Его слова прозвучали вступлением к очередной промбайке.

— Какому французу? — тут же подхватил я. Не люблю томить рассказчиков, особенно хороших, показным равнодушием. А Дмитрич был хорош. Причем промбайки его конек. Не зря три поколения Матвеевых провели жизнь на заводах, иногда отвлекаясь на войны и революции.

Дмитрич поерзал на стуле, поудобнее умащивая свою хромую ногу. Затушил бычок.

— Вот, — пристукнул он по больному колену. — Врач сказал, не хочешь, чтоб нога высохла — бросай курить. Я сорок рублей отдал за курсы по методу Шичко: пить завязал, а курю еще больше… Хорошие у тебя сигареты.

Я молча пододвинул ему пачку.

— Я сразу после института пошел работать на автозавод наладчиком. Тут как раз приехали к нам французы пресс устанавливать. Ну-у! Все оборудование выкрашено в красный, синий и желтый цвета. Не то, что наше: гнилая зелень, да шаровая красочка, — он пренебрежительно колупнул серенький корпус моего мучителя. — Электрик цеха поручил мне добыть у французов чертежи пресса, они же техдокументацию не прикладывают. Подошел я к одному, который более-менее по-русски шпрехал. «Дай, — говорю, — чертежи». «Зачем? — улыбается. — Вы эксплуататоры». «Не эксплуататоры, а эксплуатация. Мы всех эксплуататоров еще в 17-ом году под пресс пустили». «Такой, как этот?» — еще пуще заливается французина. Меня зло забрало. «Нет, — говорю, — побольше. С три ваших Франции размером». Обиделся. «Если вам потребуется помощь, вызывайте — мы приедем».

Ага, думаю, щас! Захожу я, бывало, в машзал и звоню в Париж.

Решил попробовать с другого боку. «А вдруг поломка простая, а мы вас от дела оторвем?» — «Какая поломка?» — «Ну-у, мало ли. Включим, а пресс не работает». — «Почему? — изумился француз. — Он же новый». — «Ну и что? — гну свое. — А вдруг? Включили — не работает. Может такое быть?» — «Нет. Не может. Никогда. Пока новый — работает. А устареет, мы вам новый поставим».

Ну, как с таким разговаривать? Провести его по цехам, показать на каком металлоломе мы план гоним — он в обморок упадет. Черт с тобой, думаю, мы пойдем другим путем, как завещал великий Ленин.

Поздно ночью я выбиваю стекло в их комнатушке, взламываю сейф, в котором они хранили техдокументацию, и несусь в светокопию. А там две девчушки уже все приготовили, и к утру мы имеем три экземпляра своих вместо одного чужого.

Кстати, перед отъездом мне этот французик пытался всучить перечень основных неисправностей. Не надо, говорю, я по-иностранному не читаю.

— Так что, вот так, — закончил Дмитрич, поднимаясь со стула. — Включил — должно работать. Я возьму у тебя пару сигарет на память?