Седой умело обращался с ножом и мясом. Неважно, доходило ли дело до убийства или готовки. Давеча майор позволил Эсно отправиться в ближайший лес за дичью, поэтому теперь имело место всё-таки второе: в котелке тушилась оленина.

Это было нечестно по отношению к Ранди — вкусная еда, тепло, весёлая компания, поэтому я решила привести наше эмоциональное состояние в некое подобие равновесия. Ему сейчас погано, а значит, пора сделать так, чтобы мне было не лучше. С этой целью я достала из сумки то злополучное письмо, которое забрала вместе с трофейными медикаментами.

Где-то неподалёку тоскливо выли овчарки-санитарки, помогая мне настроиться на нужный лад. Недаром собаки зовутся самыми преданными животными: люди смеются, оплакав павших ещё вчера, а они плачут до сих пор.

Я распечатывала конверт так, словно обезвреживала бомбу.

"Элисия, я счастлив уже только потому, что ты читаешь это письмо. У меня важная новость! Меня повысили до санинструктора, поэтому можешь больше не брать взаймы у этого скупердяя Хита. И не вздумай продавать те серёжки! Я помню, ты надела их на свадьбу…"

Джесс вырвал письмо из моей руки и, бегло оглядев его, бросил в костёр.

— Ты что, с ума сошла? — проворчал он, следя за тем, как тлеет бумага. — Почитываешь их трогательные сочинения у всех на виду?

— Нет, я просто…

— Тебе их жалко? Знаешь, как это называется? Братание с врагом.

— Братание? — повторила я так, словно приготовилась защищать свою гордость не только словами. — Да что ты знаешь? Никто не смеет меня обвинять в подобном!

— Правда что ли? Может и не смеет, когда твой пёс рядом. Но сейчас-то его здесь нет.

Это был просто пьяный трёп у костра, подтрунивание в солдатской манере, которое призвано не оскорбить, а заставить ухмыльнуться и вернуть "любезность".

Джесс переживал. Увидь меня за подобным кто-нибудь другой и шепни он об этом комбату, меня бы ждала в лучшем случае порка, а в худшем — расстрел. И никто не попытался бы с этим спорить, потому что, как Джесс и сказал, "моего пса сейчас здесь нет".

Одиночество повисло гирей на сердце.

— Я убила его, так что о "братании" не может идти и речи. — Обижаться, тем самым отрекаясь от поддержки единственного союзника, сейчас было небезопасно. — Просто… я даже не задумалась, что у него есть семья, жена, и что она считает его самым лучшим. И она никогда не узнает, что он погиб за сумку с медикаментами.

— Не задумалась? — переспросил Эсно, закуривая. — А как нам здесь ещё выживать? Если не убивать, сдохнешь сам. Если задумываться, свихнёшься.

— Наверное. Раньше с этим было проще. Всё происходило на моих глазах. Убийства гражданских, грабежи, насилие… Само собой, нам хотелось отплатить той же монетой. А ты… что заставило тебя их убивать?

Джесс пожал плечами, пуская в ночное небо безукоризненно ровные кольца дыма.

"Ранди тоже так умеет", — подумала я почему-то.

— Просто это не женское. С нами всё проще. Видишь, как они крошат ребят, с которыми ты пять минут назад травил анекдоты, и всё происходит само собой. В какой-то момент ты даже начинаешь получать от этого удовольствие.

Не женское? Возможно, он прав, вот только не каждый мужчина видел то, что видела я.

— Удовольствие от убийств? — раздался голос Николь, а уже через мгновение она сидела рядом со мной. — Очень интересно послушать такого знатока. — Похоже, речь шла не о Джессе. — И это я тебя называла святой? Беру свои слова назад, ты заткнула за пояс даже нашего Пресвятого отца. Выжигать глаза сигаретой… — Она присвистнула. — Думаю, он взял это на заметку. Мы-то с Загнанным точно.

Я повернула голову, посмотрев на Загнанного. Мужчина стоял за её спиной, скрестив руки на груди, такой весь из себя собранный и отстранённый, а на деле — ловящий каждое слово своего контроллера. Преданный во всех смыслах этого слова.

— Да… — протянула я, — возьмите, конечно. Если какой-нибудь парень наступит вам на ногу и не извинится, вы будете знать, что делать.

Тоскливый вой стал слышнее, потому что все, кто сидел у костра, замолкли, предпочитая слушать нашу женскую болтовню.

— Как такое возможно, Палмер? У тебя что, два сердца?

— Никогда не задумывалась над этим.

— Одних ты лечишь и жалеешь, а другим выкручиваешь яйца, прежде чем убить.

— В отличие от тебя, я — не любитель трогать чужие гениталии. — Господи, это было глупо. Называть шлюху шлюхой, ожидая, что её это заденет.

— Но любитель выжигать глаза сигаретами.

— По обстоятельствам.

— Похоже, этот парень "наступил на ногу" не только твоей мамочке, да? — По мере того, как я стискивала зубы от злости, улыбка Николь становилась шире. — Но и конкретно тебе. И Атомный видел это? Поэтому он слетел с катушек, когда они повстречались здесь? Сумасшедший момент. У него был такой вид, знаешь… Я его никогда таким не видела. Он ещё совсем мальчик, но когда убивает или трахается, выглядит круче любого из ему подобных.

Откуда тебе, мать твою, известно, как он выглядит, когда трахается?

— Ха-ха, у тебя богатый опыт, тебе виднее, — как будто бы беспечно согласилась я, косясь на Загнанного. Кажется, я уделяла ему внимания больше, чем его озабоченная хозяйка.

— У него опыт тоже ничего, как я поняла. Может, он даст мне пару персональных уроков?

— Не думаю, что в сексуальной гимнастике он мог бы чему-то научить такого ветерана, как ты.

Я прозрачно намекнула на её возраст, а она только отмахнулась от этого укола. В свои тридцать с хвостиком она пользовалась большей популярностью, чем в сладкие шестнадцать.

— Ну, это уже мы с ним сами разберёмся, детка.

— Само собой.

— Ты только не включай стерву, когда увидишь нас в очередной раз.

— Без проблем.

— Мы же девочки, должны держаться друг за дружку, так ведь?

— Ага.

На самом деле, я дублировала один и тот же ответ в разных интерпретациях. "Чёрта с два".

— Мы же не станем ссориться из-за таких пустяков. — Она положила ладонь мне на колено, и я почувствовала уже не одиночество, а беспомощность. Но всё по той же причине: рядом не было Ранди. — Но долг платежом красен, поэтому я могу одолжить тебе Загнанного. Он не даст тебе заскучать. Что скажешь?

Как по мне, так эта шутка зашла слишком далеко. Я собралась сказать ей об этом, но, заглянув ей в глаза, осеклась. Да, в самом деле, кто сказал, что Николь шутила?

— Вы же с ним повздорили, я знаю. — Она придвинулась теснее, касаясь моего плеча своим. — Твой "пёс" огрызается? Возможно, всё дело в том, что ты не заботишься о нём, как положено? Ты не можешь его в этом обвинять, так почему бы…

Она затеяла это не ради смеха. Это уже не было язвительной перебранкой, в которую я вступала при каждой встрече просто от скуки. Николь терпела полгода и вчера решила, что с неё хватит. Вчера что-то открылось ей при взгляде на плачущего Митча и мучающего его Атомного. Какое-то откровение… Жестокое убийство, а потом поцелуй — символический, обязательный жест, как если бы без него месть нельзя было считать состоявшейся. Этот сумасшедший контраст… Она бы хотела почувствовать каково это: убить, а потом целоваться назло убитому. Перерезать горло ненавистному ублюдку, а потом слизывать с тел друг друга его кровь, пьянея от её запаха и собственной похоти. Смотреть друг другу в глаза и читать мысли…

Я глухо рассмеялась, когда, наконец, после стольких месяцев ревности, поняла, чего на самом деле хочет Николь. Не Ранди. Она хочет не близости с ним, а чтобы он смотрел на неё так же, как на меня. Чтобы было что-то помимо теста, так бездумного связавшего две души, два тела. Например, огромная ненависть и ещё большая любовь на двоих.

Николь хотела быть мной.

— …к тому же, в отличие от твоего полукровки, он очень послушный.

Её выводила из себя одна и та же мысль. Ей тридцать с хвостиком, а мне шестнадцать. Она знала о мужчинах всё, а я — ничего. Но мне достался самый лучший, а ей…

— Послушный? Серьёзно? — Не то чтобы я сомневалась. Я помнила, как однажды Николь в бою потеряла пуговицу и отправила на её поиски своего "пса". И он её нашёл. — Интересно, куда девается его послушание по ночам? Ты так вопишь, а ему хоть бы что.

Она рассмеялась так, словно перед ней сидела редкостная дура, которой приходилось разъяснять такие очевидности.

— Так бывает, когда женщине очень хорошо.

— Вот оно как. Раз тебе уже настолько хорошо, зачем тебе желать чего-то лучшего? Вряд ли ты умеешь кричать громче.

— Такой невинной овечке этого не понять.

— Точно. — Я не видела смысла отрицать или стыдливо отмалчиваться. — А ведь война уже пять лет идёт, да?

Очередной реверанс в сторону Ранди: он не тронет меня и другим этого не позволит. Моё "нет" всегда звучит для него как "нет", тогда как "нет" Николь уже давно обесценилось и превратилось в "пожалуйста-делай-со-мной-что-захочешь". И ткнув её в эту правду, я растревожила воспалённый нерв.

Её слова не стоят ничего даже для её "пса", не говоря уже о мужчине, который принадлежит другой.

— Чёрт возьми, как же они достали! — Николь позволила своему истинному настроению отразиться на лице, исказить голос. — Из-за этих проклятых собак я не смогла вчера уснуть. Если так и дальше продолжится, я чокнусь!

Кто-то поддержал её недовольство и, ухватившись за новую тему, солдаты увлеклись разговором настолько, что не заметили, как ушёл Загнанный. Я же смотрела ему вслед.

— Что? — Николь проследила мой взгляд. — Беги за ним, если хочешь. Ты передумала? Вы с ним поладите, правда. Он такой же моралист. Парню двадцать пять, а он до сих пор верит во всякую чушь. В женскую верность, вечную любовь и предназначение.

Я хотела сказать ей, что Ранди тоже верит в это, значит, она грезит им совершенно напрасно. Он такой же мужчина, как и тот, который дан ей в безвозмездное пользование, просто у него глаза зелёные. Но я слишком устала от попыток снять с неё шоры, особенно когда она так неистово этому сопротивляется.

— Нет, это тебе лучше бежать за ним.

— Вот ещё. С чего бы мне менять правила, которые вдалбливались ему в голову сначала инструкторами, потом мной? Это он мой "пёс", а не наоборот.

Я нахмурилась.

— Ты что, не поняла?

— Тебя вообще довольно трудно понять. Особенно когда ты пялишься вслед мужику, а сама твердишь, что он тебя ни капли не интересует.

Боже, неужели вселенная Николь вращается исключительно вокруг секса и смежных с ним тем?

— Ты не поняла, куда он так спешит? По-моему, он решил отомстить тебе, — пояснила я, поворачиваясь к костру. Дым щипал глаза. — Отомстить, выполняя твоё желание.

— Что?

— Если не поторопишься, то скоро оценишь его изобретательность на собственной шкуре.

— Что? — повторила она тише, уже не требуя ответа.

Ей понадобилась ещё минута, чтобы сложить два и два. Она посмотрела в ту сторону, откуда доносился заунывный вой, и сорвалась с места, ринувшись вслед за Загнанным. Разговоры стихли, а когда раздалась автоматная очередь, солдаты вскочили со своих мест, хватаясь за оружие. Они кинулись к окопам, ожидая услышать привычное "боевая тревога! К оружию!", я же подсела к оставленному котелку.

Наклонившись, я втянула в грудь дразнящий пар, представив как еда, обладающая таким потрясающим запахом, будет ощущаться на языке. Я достала ложку, приготовившись узнать это.

Но майор рассудил иначе.

* * *

Уже через десять минут мы все стояли вокруг позорного столба, к которому привязывали обнажённую Николь. Она сопротивлялась, поэтому её одежду порвали, открывая для плети узкую спину и ягодицы. Для женщины такое наказание было страшнее вдвойне, потому что прежде боли ей приходилось испытать унижение.

— Да вы сговорились, недоноски! — взревел Голдфри. — Вы что, участвуете в какой-то эстафете? Чье шоу заслужит больше плетей? Ну так среди вас объявился победитель. — Он остановился нос к носу с Загнанным. — Ты, паскуда, ответишь мне за этих собак! Они мне нравились куда больше вас, недоносков. Армейские "псы", да? — Майор плюнул ему под ноги. — Это для тебя охренительный комплимент, потому что на собаку ты не похож. Сравнивая тебя с этими верными, умными, полезными животными, я оскорбляю их память.

Я впервые видела майора таким — по-настоящему взбешённым. Если раньше он муштровал нас скуки ради и дисциплины для, то теперь у него появились все резоны причинить боль. С контроллерами у него всегда был разговор короток. Они ходили в армии королями, и Голдфри любил время от времени спускать их с небес на землю. Что ещё? У него было особое отношение к шлюхам. Тем более если те мозолили глаза, ошиваясь среди солдат. Тем более если они считали себя частью его любимой армии. Тем более если они называли себя при нём женщинами, а потом продавались за объедки. И как ему после встречи с такой швалью называть женщинами свою жену и мать?

Словом, Николь не просто попала под горячую руку, а стала символом всего самого ненавистного и презираемого, того, что майор мечтал уничтожить.

— Смотрите в оба, недоноски! — Голдфри размотал плеть. Ввиду отсутствия Пресвятого пачкать руки пришлось самолично "папочке". — Пусть это отпечатается в вашей памяти и снится вам до конца ваших жалких жизней!

Это походило на гипноз, потому что после того, как он это сказал, все затихли и смотрели, не шевелясь. И, готова спорить, всем в ту же ночь приснилась эта жуткая сцена, потому что — чёрт возьми — так приказал Голдфри. Мне так точно.

— Даже не вздумай дёрнуться, — угрожающе прорычал майор, обращаясь к Загнанному.

Думаю, он и не собирался, ведь именно благодаря ему мы все здесь и собрались. В какой-то степени, он даже хотел это увидеть: её боль, беспомощность и слабость. Загнанный хотел, чтобы она рыдала и, рыдая, звала его. Умоляла. Чтобы поняла наконец-то нерушимость связи между ними. Что бы он ни делал, больно будет ей. И наоборот: любое её бездумное действие, каждое слово, причиняет ему невыносимую муку. Возможно, плеть — то, что заставит её прозреть? В конце концов, кто сказал, что исцеление — приятная штука?

А потом они будут — не разлей вода. Стоит только потерпеть, ей и ему. Как будто бы…

Я сразу поняла, что всё будет иначе, чем в случае с Эсно. И не из-за очевидного бешенства майора, а потому что, приблизившись к Николь, он не озвучил число ударов, как делал это раньше. Без вступления телесное наказание перестало быть таковым и превратилось в публичное избиение, но, похоже, Голдфри было плевать на правила. Он опустил формальности умышлено: Николь не должна была знать, когда кончится её ад, отчего он становился ещё страшнее и болезненнее. С Джессом было проще: он считал удары. Один — значит ещё четыре. Два — ещё три. Три — уже больше половины. Голдфри оставил ему надежду. К Николь же он не был так благосклонен.

Наверняка, она и Загнанный думали, что в некоторой степени ей повезло: её наказывает обычный человек, не тайнотворец. В руках Пресвятого плеть превращалась в нож, режущий до кости одним ударом.

Конечно, первое время — упрямая, сильная женщина — она сдерживала крики, так что те, у кого был не самый удобный угол обзора, начали думать, что ей ни капли не больно. Те же, кто видел, как плеть разрисовывает её шею, спину, ягодицы и ноги, стискивали зубы, желая озвучить эту боль за Николь.

Но она справилась с этим и самостоятельно, выпуская отчаянный вопль, когда плеть щёлкнула возле её лица. Краем глаза я заметила, как дёрнулся Загнанный. Он тоже готовился терпеть до последнего, но, как и его контроллер, переоценил себя.

Я досчитала до десяти, когда Николь взмолилась на грани беспамятства:

— Ри-и-и-ик! А-а-а! Спаси-и! Я не могу… не могу больше!

При таких вот обстоятельствах мы узнали имя Загнанного. Приятно познакомится, ничего не скажешь.

— Помоги мне! — рыдала она, крича в унисон со свистом плети. — Ты же… можешь… Мне так…

Это должно было произойти рано или поздно. Её крики о помощи, его потеря контроля. Рик рванул к Голдфри со скоростью пули, выпущенной из ружья, но каким-то образом, словно между Эсно и его "псом" была негласная договорённость, Седой бросился ему наперерез. В итоге слепая ярость проиграла хладнокровию и опыту: Загнанный оказался на земле, вынужденный продолжить просмотр с нового ракурса. Но зато он добился своего — Николь признала в нём единственного человека, способного её спасти, хотя он не только не спас, но своим очередным необдуманным порывом увеличил число избитых солдат с одного до двух.

Всё закончилось минуты через три. Пустяк, а не срок, но только не для этих двоих. Этого времени хватило, чтобы один из них стал похожим на потерявшего всё в одночасье старика, а другая — на заплаканного, беспомощного ребёнка.

Голдфри остановился лишь, когда она потеряла сознание от боли. Швырнув окровавленную плеть на землю, он направился прочь из круга. В мою сторону, но казалось, что конкретно ко мне. Это было действительно страшно, потому что он вполне мог решить, что одного карцера для Ранди недостаточно, да и мне не помешала бы профилактика. К тому же, майор не выглядел довольным наказанием и собой.

Но он лишь приказал мне — девушке, санитару — привести Николь в порядок.

Прежде чем призвать Джесса Эсно в помощники и приступить к выполнению своих обязанностей, я взглянула на Загнанного. Избитый, он не создавал впечатление человека, способного постоять даже за себя. За свою хозяйку? Хотя, возможно, в этом и заключался основной замысел Голдфри? Изувечить, а потом отдать Николь — беззащитную женскую плоть — на растерзание солдатне, сочтя это неофициальной частью наказания. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так… в любом случае Загнанный придёт в себя нескоро.

Разрезая верёвки, я чувствовала на себе взгляды, от которых по спине бегали ледяные мурашки.