Война закончится, но Атомный не уподобится монахам, и не только потому, что обязательным условием обета воздержания от вина, женщин и всяческого насилия была наша победа в войне. Просто вера в его латентную праведность была подобна вере в то, что даже дьявол способен на раскаяние.

Да и, в самом деле, что бы я делала с ним святошей? Обычная семья с совместными ужинами, пикниками, походами к соседям и в театр? Это не про нас. После всего пережитого то, что нормальные люди считали нормальным, стало для нас синонимом уязвимости. Дом, имущество, деньги — потенциальный пепел, всё дело лишь в скорости горения. К людям это тоже относится.

Первыми из обоймы вылетели Седой и Эсно. А в тот день, когда мы с Николь встретились у ручья, из списка козырей батальона была вычеркнута и Загнанная парочка. Возможно, это было пустой болтовнёй или же Николь, в самом деле, знала, что наша утренняя встреча сулит ей неприятности. В виде попавшей ей под ноги мины.

Николь не погибла сразу, даже не потеряла сознания. Порой шок действует эффективнее обезболивающего, поэтому она смогла сесть и оглядеть себя прежде, чем я подползла к ней. Пока я накладывала жгуты на её бёдра, она кричала и неистово вырывалась. Ремень автомата, накинутый на её шею, предотвратил потерю личного оружия, и оно болталось перед моим лицом.

Вскрывая ножом упаковку шприца и наполняя его обезболивающим, я думала о том, что война Николь закончена. Что теперь она в безопасности, нужно лишь преодолеть несколько десятков метров, уйти за линию огня. Кто бы мог представить, что основную опасность для неё представлял не этот вражеский огонь, а её личное оружие, которому я невольно обрадовалась. Если бы она потеряла его, то мне бы не записали в книжку ещё одного вынесенного с поля боя раненого. Если бы она потеряла его, то осталась бы жива.

Её смерть была бесшумной. Рядом с рёвом артиллерии стрекот автомата похож на сухой кашель. Я поняла, что всё кончено, когда Николь перестала сопротивляться, а мне в лицо брызнуло что-то тёплое.

На войне самоубийство — обычное дело. Убивают себя, чтобы не достаться врагу, чтобы не мучится от боли или просто от страха, от отчаянья. С собой кончают солдаты, офицеры и гражданские. Вешаются, травятся, стреляются, подрываются. Самоубийцы-герои и самоубийцы-трусы.

У Николь были красивые, стройные ноги и миловидное лицо — главные её достоинства, которые во время торопливых похорон закрыли тряпками, дабы особо впечатлительных не стошнило. Загнанный не запомнил её такой. Пока его контроллера спешно и неуклюже прятали в земле, он валялся на больничной койке в полевом госпитале. Он отключился сразу после того, как нашёл меня и стребовал ответ.

— Что с ней? — прошипел он, окровавленный и взбешённый. — Говори правду! Она жива? Отвечай, твою мать! Или я убью тебя! Клянусь, я тебя убью!

Я посмотрела за спину Рику на перепуганных медсестёр. Скажи я ему правду, он убил бы не только меня.

— Да. С ней полный порядок, — выдала я, мягко опуская руку на его плечо. — Она после операции… тебе не позволят её увидеть. Поэтому сделай ей и мне одолжение: позаботься о себе.

— Слава богу, — простонал едва слышно Загнанный, сползая к моим ногам. — Спасибо. Спасибо тебе. Прошу, передай ей…

Он вырубился прежде, чем успел договорить. Хотя есть ли разница, что именно он хотел передать ей, балансируя между жизнью и смертью? Я бы всё равно не смогла выполнить его просьбу.

Само собой, бедняга Рик никогда не простит мне этой лжи. Я позволила ему надеяться и прохлаждаться, пока его контроллера закапывали. Он не смог с ней попрощаться и сказать то, что от отчаянья едва не доверил мне.

Загнанный пришёл в себя лишь к вечеру следующего дня. К тому времени раненых уже увезли в тыл, а мёртвых упокоили. Вероятно, прежде чем найти меня, он обратился к Голдфри, а у того не было привычки таиться или лгать.

Мы с Ранди сидели у костра, когда Загнанный показался на горизонте. Аппетита не было, и я просто бестолково растирала об края миски порошковую картошку. Пару часов назад Голдфри зачитал перед своим батальоном приказ верховного командования, запрещающий командирам и их подразделениям самовольно оставлять свои позиции. Это значило, что последние слова комбата будут "в атаку", а не "отступать". Не такие уж и плохие новости. Но стоило мне так подумать, как траурную тишину, окутавшую лагерь, вспорол рёв:

— Готовься к смерти!

Загнанный ещё не успел договорить, а Атомного уже не было рядом со мной. Он вырос напротив мужчины, вынуждая его остановиться, хотя до последнего держал руки при себе.

— Ты сказала, что с ней всё в порядке! — надрывался Рик, кажется, никого кроме меня не замечая. — Смотрела мне в глаза и лгала! На что ты, твою мать, рассчитывала? Посмотри на меня! Давай! Скажи, что с ней всё в порядке! После операции? Дрянь! Ты бросила её там! Это ты…

Я втянула голову в плечи, глядя на догорающий костёр.

— Ты ненавидела её. Добилась своего? Это всё ты, грёбаная сука! — Атомный оставался неподвижным лишь потому, что не понимал ни слова из этой обличительной речи. — Не думай, что я не знаю! Ты ответишь за это! Сначала я прикончу тебя, а потом доберусь до твоего пса. Бог знает, как часто я себе это представлял.

Как же он ненавидел нас. Всё то время, что знал, а теперь в два раза сильнее, ведь мы, словно назло ему, выжили, тогда как он остался полностью одинок.

Загнанный рванул вперёд и получил удар в лицо, но этим дело не кончилось. Отставив миску, я поднялась на ноги и приблизилась к мужчине. Рик ошалело хлопал глазами, даже не пытаясь скинуть с себя Ранди.

— Прости. Ты прав, ты заслуживаешь знать правду, — согласилась я, присев на корточки и обхватив колени. Судя по виду, он не был готов внимать и тем не менее. — Ей оторвало обе ноги до колена.

— Ты больше… не обманешь меня…

— Что такое женщина без ног? Особенно та, для которой внешность была единственной ценностью?

— Я… убью тебя…

— Я подползла к ней. Я должна была срезать остатки мяса, чтобы сделать перевязку. Она вырывалась. В рану попала грязь. Условия совершенно не стерильные, как ты понимаешь. Ей пришлось бы делать ампутацию до середины бедра.

— Закрой… свой грёбаный…

— Она выстрелила из автомата себе в голову. Приставила дуло к подбородку и нажала на спуск. Такую правду ты хотел услышать, да?

Похоже, он хотел услышать, что её увезли в госпиталь и что он её обязательно увидит через неделю, месяц, год.

— Ты лжёшь… чёртова…

— Хочешь ещё одну правду? Она тебя не любила.

— Клянусь… я тебя… своими же руками…

— Будь у неё выбор, она бы предпочла потерять тебя, а не ноги.

— Да что ты знаешь?! Что ты вообще…

— И подумай ещё вот над чем. Ты почему-то обвиняешь в её смерти меня, но ведь именно тебя не было рядом.

Взвыв, Рик рванулся из-под Атомного, и тот успокоил его одним движением.

Я досчитала до десяти, фиксируя нокаут. Нет, Рик не потерял сознания, лишь бестолково моргал и хватал воздух ртом. Слизав кровь со сбитых костяшек, Ранди пробормотал:

— Зачем всё это?

— А?

Встряхнув правой рукой, он поднялся на ноги, и только тогда я заметила обступивших нас солдат.

— Ты провоцировала его.

— Тебе его жалко? — Я уже было приняла это за знак его морального обновления, но Ранди безразлично пожал плечами.

— Не знаю. Нет, вряд ли. Просто я подумал, что понимаю его.

Гибель контроллера, ещё бы. Если вспомнить теорию Расмуса Келера, это для любого тайнотворца — страшное потрясение, равное разве что одночастной потери матери и отца.

— Странно, — проворчала я. — С каких пор ты стал понимать кого-то лучше, чем собственного контроллера?

Появление Гектора Голдфри не позволило мне посвятить Ранди в тонкости моего плана. Расчищая в толпе путь для своего хозяина, в круг вошёл сначала Пресвятой, потом из-за его спины вышел майор, постаревший лет на десять в считанные месяцы.

— Сукины дети, — прорычал он. Его быстрые, внимательные глаза оценили ситуацию: сбитые в кровь руки Ранди, помятое лицо Рика, меня, сидящую рядом с уложенным на лопатки "псом". — Какого ляда вы тут устроили? Думаете, у вас есть время на разборки друг с другом?

— Никак нет, командир! — выпалила я, вытягиваясь в струну. — Загнанному стало плохо, и я оказал ему помощь.

— Помощь, Палмер, твою мать. — Комбат сплюнул под ноги. — Такая "помощь" и тебе не помешает.

Под пристальным взглядом Ранди Пресвятой дотронулся до висевшей у него на поясе плети. Собственно, из всех контроллеров он не порол только меня, отчего наверняка считал коллекцию неполной. Но приказ ещё не был озвучен, поэтому я несмело добавила:

— Загнанному необходимо в госпиталь, господин майор.

— В госпиталь? — повторил Голдфри, глядя на пытающегося подняться Рика. Если брать во внимание выражение лица майора, он тоже не желал видеть в рядах своего любимого батальона что-то настолько жалкое. — Вы, недоноски, выбрали подходящее время, ничего не скажешь.

— Один калека погоды не сделает. Пусть наши в тылу его подлатают, если же дело безнадёжное — пустят под нож. Всяко лучше, чем если он попадёт в плен. Ладно ещё выболтает что, а вдруг переметнётся? Он ведь контроллера потерял, от него теперь можно чего угодно ожидать.

— Похоже, что я нуждаюсь в твоих советах, Палмер?

— Никак нет.

— Старшая медсестра сказала, что в госпиталь ему не нужно. Пара царапин, небольшая контузия. Завтра будет, как новенький.

Словно споря с вердиктом медсестры и майора, Загнанный ворочался с бока на бок, пытаясь найти самую удобную позицию для принятия вертикального положения. Но не мог справиться и с этим.

— При всём уважении, господин майор, но если мнение старшей медсестры компетентнее моего, почему именно меня вы назначили санинструктором?

— Я… убью тебя… — прохрипел Рик и пополз к нам на животе, помогая себе локтями. — Не смотри на меня свысока… Иди сюда…

— Галлюцинации. Обычное дело после контузии, — объяснила я майору. — Думаю, доверять ему оружие в таком состоянии…

— Думать, Палмер, буду я, а ты… — Он незаметно оглядел обступивших нас солдат, прежде чем закончить: — отправь его с первой же машиной в тыл.

— Слушаюсь.

Потеря столь эффективной и практически неуязвимой боевой единицы в конец испортила майору вечер. Вкупе с недавним самоубийственным приказом, поступившим из главного штаба, и большими человеческими потерями, которые из боя в бой терпело его подразделение, это досадное недоразумение, приключившееся с Загнанным, было уж совсем некстати. Наш корабль, в самом деле, тонул, и Голдфри, как капитан, понимал это лучше остальных. Мои советы и рекомендации бесили его, потому что по сути были зонтиком для человека, которого настиг всемирный потоп, хотя тут не помешал бы ковчег.

Прописать же мне плетей он отказался лишь потому, что не хотел потерять ещё и Атомного.

— Какое изящное спасение жизни, — Ранди дёрнул Загнанного наверх. — Но вряд ли он оценит. Оказавшись на скамейке запасных, он только и будет думать, как бы свести счёты с жизнью.

Бедняга Рик сопротивлялся изо всех сил, но на этот раз их не хватало даже на то, чтобы дотянуться до меня.

— Он не такой слабак, каким кажется, — ответила я, слыша в ответ скептическое "да ну?". — Загнанный, ты же не станешь повторять ошибку своего контроллера? Это не потому, что я считаю Николь плохим примером для подражания…

— Заткнись! Не смей произносить… её имя!

Боже, неужели у него это настолько серьёзно? И дело тут не только в привязанности к ней, как к контроллеру. Трудно представить, какие муки должен испытывать парень, влюбившийся в падшую женщину без памяти, при том что та совершенно не считалась с его чувствами. Поэтому, как я и сказала, Рик не был таким уж слабаком, каким слыл в небольшой и не слишком дружной компании "козырей".

Я подала Ранди знак идти следом.

— Едва ли тебя это утешит, Рик, но мне на ум пришли слова, которые любил повторять Джесс Эсно. Мужайся, худшее впереди.

— Забавный он был ублюдок, — согласился Атомный, закинув Рика на плечо. — Хотя и странно, что прося его не брать пример со шлюхи, ты цитируешь наркомана.

Наркоман, шлюха… Знать бы, как будут поминать меня, доведись мне умереть, к примеру, через неделю.

Николь не дожила до окончания войны всего три месяца. А до уничтожения нашего батальона всего… да, всего неделю.