Комиссар перестал запирать кабинет. Напрасно. В прошлый раз он не досчитался фотокарточек, через день — наручников, однако, даже заметив следы очередного вторжения и пропажи, Дагер смолчал. Либо интерес с моей стороны льстил ему, либо он изначально решил относиться с пониманием ко всем моим причудам. К зачаткам клептомании в том числе, хотя и первая, и вторая кража были продиктованы вовсе не бездумным порывом. Как и ежедневное посещение рабочего кабинета и дежурство у телефона допоздна.

Я, как и раньше, снимала трубку, вслушивалась в голос через шорох помех и опускала её на рычаг, не сказав ни слова. Пока однажды в свой же кабинет не позвонил Дагер.

— Пожалуйста, не делай так больше. Не бери трубку и не молчи. А то я уже не знаю, как отшучиваться на вопросы о том, кого я себе завёл.

Неужели в своих кругах Дагер считался затворником?

— И что ты предлагаешь? — Это был мой первый разговор ни о чём по телефону, поэтому я чувствовала себя взволнованной.

— Не знаю. Если не хочешь отвечать, не поднимай трубку. А если уж взяла, то отвечай.

— Я не нанималась к тебе секретарём.

— Да, но ты, тем не менее, сидишь там и прослушиваешь мой телефон.

— Я вообще много чего тут делаю с твоими вещами.

— Могу себе представить, — прочистив горло, ответил комиссар. — Теперь уже и мне кажется, что у меня появился ребёнок.

— Серьёзно? Ты такой наивный. Но, знаешь, простаком ты мне нравишься больше, чем изворотливым негодяем, поэтому я тебе подыграю. Хотя не факт, что если я буду каждый раз спрашивать "скоро ли ты вернёшься домой, папочка?", меня примут именно за ребёнка.

— Большое спасибо, но я, чёрт возьми, говорил не об этом.

— Я поняла, о чём ты говорил. Ты осторожен, потому что боишься замарать свою репутацию любой ерундой, хотя как по мне, тебе уже нечего стыдиться. Всё самое плохое, на что ты был способен, ты уже сделал.

— Плевать я хотел на репутацию! — прошипел он в самую трубку.

— Тогда к чему этот разговор?

— Мне нужно знать… Чёрт, просто объясни, зачем ты это делаешь?

Я наклонилась, прислонившись лбом к гладкой, прохладной поверхности стола, которая пахла деревом, бумагой и чернилами. Не пыльной войной Дагера.

— Затем, что я всё ещё не верю тебе, — честно ответила я, пропуская мимо ушей поток вопросов. — Я долго думала о том, что ты сказал и знаешь… Когда мне сообщили, что Свен героически погиб, я поверила, но в то, что он бросил нас и теперь благоденствует, мне не верится совсем. Счастливый муж и отец? И это при том, что он оказался никудышным сыном и братом?

— Хочешь сказать, что всё из-за Свена?

Я неискренне рассмеялась.

— К чему такое удивление? Разве ты ещё не понял, что здесь всё — касается это тебя или меня — из-за Свена? Или ты не представлял, что моё желание может быть настолько простым и безобидным?

Конечно, Дагер не был дураком и понимал насколько моё желание "простое и безобидное". Возможно, он догадывался и о том, что будет после того, как я получу доказательства. Но всё равно решил мне их представить: не прошло и пяти минут с тех пор, как комиссар, не удостоив меня ответом, повесил трубку, а телефон снова зазвонил.

— Ну, выкладывай, что у тебя случилось? — вырвалось из динамика. Когда комендант Хизель в первый день нашего знакомства выстрелил прямо рядом с моим ухом, ощущения были те же. — Алло?

Этот голос словно пробил мне голову.

— Гарри, с тобой всё в порядке? Ты чего так дышишь?

Если бы я поднесла трубку к груди, Свен бы оглох.

— Да нет, я ведь только что с ним разговаривал, — бросил полубрат кому-то. — Он попросил перезвонить.

Для погибшего героя его голос звучал слишком бодро. Для живого предателя тоже.

— Это, в самом деле, помехи, или ты просто развлекаешься?

Прошло шесть лет, я хотела сказать ему так много. Это перестало быть прихотью и превратилось в необходимость: вынужденное молчание разрывало меня изнутри, слова — громкие, тяжёлые и острые, как бритва — резали горло. Я чувствовала, как задыхаюсь, но вопреки этому заткнула рот рукой.

— Прости, дружище, мне некогда. Сегодня ночью Ева…

Положив трубку, я уставилась на влажный отпечаток своей ладони. Страх (по обыкновению) превратил позвоночник в негнущийся металлический прут, вбил гвозди в колени и виски. Что меня так напугало? Возмутительная жизнерадостность полубрата? Моё собственное желание оказаться перед ним и расшибить об его светлую голову этот проклятый чёрный телефон? Или то, что сегодня ночью Ева…

* * *

Только тогда я поняла, насколько это место (где постоянно звенел телефон, висели чёртовы портреты и всё пропахло комиссаром) мне ненавистно. "Случайный" звонок полубрата подействовал как пощёчина. Он напомнил мне о смысле моей жизни и чёрном списке, который ещё слишком длинен. Убитые комендант и Митч не могли оправдать моё безделье. Моя реабилитация затянулась. К чёрту это всё.

Чрезмерное присутствие Дагера в моей жизни, его непрошеная, запоздалая забота сбила меня с намеченного курса. Мне нужно было срочно увидеть Ранди. Если перефразировать слова Николь, он был моим вторым сердцем, созданным для ненависти. Теперь же, когда его не было рядом, вместо праведного гнева у меня всё внутри скручивало от жалости к себе.

Но своим продолжительным, упрямым отсутствием, Ранди дал понять, что не придёт за мной в логово врага, в котором я остаюсь по собственной воле. Он позволил мне выбирать. (Как будто между бескомпромиссной преданностью и предательством существует какой-то выбор.)

Если вспомнить, Атомный никогда не ставил передо мной сверхзадач, ему не требовались великие свершения во имя любви. Он обходился пустяковыми доказательствами. Например, переступить порог и сделать шаг ему навстречу. Буквально.

Все эти вечера день за днём Ранди ждал меня на крыльце, покуривая и любуясь закатом.

Я обнаружила его случайно, когда открыла дверь (в угоду какой-то застрявшей в груди после того проклятого звонка эмоции, а не ради побега). Он сидел на ступеньках спиной ко мне, а в его ногах валялись окурки, давая кое-какое представление о том, сколько часов подряд он несёт эту вахту.

Сторожевой пёс.

Я прислонилась к дверному косяку, когда почувствовала слабость в коленях.

— Как твоя правая рука? — У меня явственно дрожал голос.

Ранди поднял ладонь с зажатой между пальцами сигаретой.

— Лучше не придумаешь.

— Я уже было решила, что ты сбежал на фронт без меня. Или отважился на какую-нибудь диверсию.

— Без тебя, — повторил он, даже не думая оборачиваться, — в этом бы не было никакого смысла. Я не стану сражаться против страны, в которой ты остаёшься по собственной воле.

— Даже если учесть, что ты под знаменем клялся совсем в другом?

— Как и ты, не так ли?

Да, будь всё проклято, но я спрашивала не об этом. Мою измену присяге можно было объяснить: я пошла в армию исключительно ради мести. Теперь, когда появился шанс добраться до главного виновника наших бед (полубрата), я не могла упустить его. Долг перед родиной уступал место долгу перед семьёй. Я просто расставила приоритеты.

— Я о другом, — вздохнула я, думая о Свене. Даже теперь о нём. — Как считаешь, любовь к семье важнее любви к женщине?

— Ты спрашиваешь не того человека.

Конечно, ведь для Ранди я была и первым, и вторым.

— Ты поступился бы своими принципами в угоду чужим прихотям? — перефразировала я, но снова неудачно.

— В последнее время я только этим и занимаюсь. Например, не трогаю одного наглого выродка, потому что ты так решила, — напомнил Атомный. — Боюсь спросить, чем вызвана такая жалость, и что он успел тебе напеть? Неужели чтобы перечеркнуть все наши планы, надежды и желания какому-то изворотливому мудаку хватило несколько слов? Почему ты веришь ему? И как ты можешь жить с ним?

— Я не живу с ним.

Сжав в кулаке окурок, Ранди обернулся.

— Тогда как, чёрт возьми… — Его настроение и раньше не обещало спокойную беседу, увидев же меня, Ранди дошёл до точки кипения. — Нет, я его всё-таки убью.

Кто бы мог подумать, что такого стойкого, отважного солдата способен вывести из себя несчастный сарафанчик.

— Мне настолько не идёт? — Но ему было не до шуток. — Брось, не тебе обвинять меня в смене имиджа.

Я указала на новенькую куртку, которая была ему тесновата в плечах и на обтягивающую торс футболку.

— Ерунда. Мне их одолжили дружелюбные жители Ирд-Ама.

— Могу себе представить.

Вероятнее всего, он просто избил уличных хулиганов, которые пытались стрельнуть у него сигареты. Что поделать, язык насилия он понимал лучше, чем любой другой, к тому же улаживать вопросы дипломатическим путём на войне его не научили.

— Следит за тобой, наряжает, кормит с руки… — Атомный заглянул вглубь дома с нескрываемым отвращением. — Похоже, роль покорного питомца тебе пришлась по вкусу. — Я не понимала, к чему эта гордость. Живя в Раче, мы принимали подачки от людей и похуже. — Ну и каково это, принадлежать тому, кому ещё месяц назад желала смерти?

Я лишь поморщилась, как от зубной боли. Ранди же моё нежелание оправдываться и умолять о прощении счёл доказательством измены. Он был взбешён, но всё ещё не до такой степени, чтобы переступить порог и заняться моим наказанием. И с этим нужно было что-то делать — с его злостью и с упрямством.

— Ты сказала, — процедил Атомный, — что до конца войны не наденешь женское шмотьё.

— А ты, что бросишь курить.

— Вот именно.

И почему в момент желанного воссоединения мы не можем думать только друг о друге? Или хотя бы об одном и том же? Почему я продолжаю гадать над тем, как бы эффектнее заявить Свену о своём существовании, а Ранди измышляет индивидуальную пыточную программу для Дагера? Меня удручал этот взаимный, пусть даже минутный разлад, а ещё то, что положить ему конец мог лишь подлый, дешёвый трюк, который я не так давно испытывала на комиссаре.

— Я думала, тебе будет приятно взглянуть на такую меня. Хотя бы в качестве разнообразия, — прошептала я, вытягивая руку вдоль дверного косяка. — Форма, широкий ремень, тяжёлые сапоги и каска… а сейчас на мне одна лишь эта ткань. Так просторно и легко. Как будто вообще ничего нет.

Ранди осмотрел меня так, словно мог себе представить, как бы это "вообще ничего" на мне смотрелось.

— И ты крутишься перед ним в подобном виде? — уточнил он хрипло. — В тряпках, которые он выбрал для тебя?

— Только в одной, — созналась я, наблюдая за тем, как он поднимается на ноги, откидывая окурок и стряхивая пепел со штанов. — Не хочешь глянуть, что он ещё прикупил?

Кажется, наживка из меня — так себе.

— Обязательно, но чуть позже, — пообещал Ранди, разминая шею. — Сначала я поболтаю с твоим дружком.

— Дружком, ха?

— Чёрт, я ведь знал, что именно к этому всё и придёт. Я помню, как ты смотрела на него раньше. Ты бы не смогла… — Он отвернулся, всматриваясь вдаль. — Это моя вина, я должен был прикончить его ещё в тех чёртовых казематах. Ты не должна была выбирать.

Ранди был прав только отчасти. Будучи девчонкой, я испытывала к Дагеру смешанные чувства. В моей цыплячьей душе чудесным образом уживались ревность к матери, некоторая боязнь (как и ко всему большому и незнакомому) и детская симпатия. Меня тянуло к нему из чистого любопытства и ещё потому, что иногда мама (после бокала-другого) говорила о нём разные интересности. Например, называла его моим вторым отцом. Кокетливо. В его присутствии.

— Поверь мне, — говорила она, накручивая мои локоны на пальцы. — На то, чтобы спасти тебя Гарри потратил куда больше сил и времени, чем твой настоящий отец на то, чтобы дать тебе жизнь.

Дагер неловко отшучивался, а я имитировала рвотный позыв.

"Чёрт тебя дери", — думала я теперь, глядя в спину Атомному: "дело не в том, как я на него смотрела сто лет назад, а в том, что в эти последние дни я не видела тебя".

— Ты ставишь меня в неловкое положение. — Я хмыкнула с наигранным разочарованием. — После почти недельной разлуки ты жаждешь увидеть именно комиссара, серьёзно?

— Да, мать его! — огрызнулся Ранди. — Парадокс, Пэм. Ты хочешь, чтобы он жил, но, похоже, в этом ваши желания не совпадают, раз он тянет к тебе свои грёбаные руки!

— Ты так расстроился из-за платья? — улыбнулась я. — Эту проблему легко исправить, знаешь.

Парадокс, Ранди. Быть злым и вместе с тем возбуждённым вошло у тебя в привычку. Ярость порождает похоть и наоборот: эти чувства так похожи и почти всегда идут рука об руку, так что ты сам уже не можешь их различить.

Между нами был какой-то незначительный метр и порог — черта, отделяющая владения комиссара от остального мира. Мы оба считали, что переступить её должен виноватый, вот только кто из нас был грешен перед другим в большей степени? Ранди, потому что оставил меня наедине с Дагером и жестокой правдой о полубрате? Я, потому что напялила это платье и безбожно флиртовала с врагом?

— Уверяю тебя, я исправлю её первым делом после того, как оторву нашему герою яйца, — приглушённо пообещал Ранди, приближаясь на шаг. — Ведь, святому, которым он прикидывается, они без надобности.

— Трудно представить, как бы ты расстроился, надень я купленное им бельё.

Хотя, что сказать, упоминание о нижнем белье, купленном комиссаром, тоже неслабо его "расстроило". Поэтому теперь Атомный не собирался ограничиваться одними "оторванными яйцами".

Да, это в каком-то роде было провокацией, но вовсе не на убийство.

— Успокойся, — прошептала я, оттягивая и без того глубокий вырез ещё ниже и вместе с тем поднимая подол. — На мне его нет. Но если не веришь, можешь убедиться самолично. — Я отступила вглубь коридора. — Ты должен в этом убедиться, Ранди. Там нет ничего, к чему бы прикасался другой, что он приобрёл, рассчитывая увидеть здесь… и вот здесь. Тебя же на самом деле беспокоит это? Что кто-то захотел закрыть твоё чем-то условно своим? От твоих глаз, рук, губ. — Я продолжала пятиться. — Эта вещь тоже лишняя, не так ли? Если она тебе не нравится, то мне не нравится тоже, ты же знаешь. Я не умею любить то, что тебе ненавистно. Помоги мне. Иди сюда и сними её с меня.

В конце концов, он справлялся с ситуациями и потруднее: в оккупированной Раче, в окопах и на минных полях, во время и после сражений. Атомный посвятил жизнь помощи мне, неужели теперь он стал бы мне отказывать?

Скрывшись за углом, я услышала, как закрылась дверь и щёлкнул замок.