Дагер никогда не был дураком, поэтому, взглянув на нас ещё в комнате дознания, догадался, что наши с Ранди отношения уже давно вышли за рамки дружбы. Мы росли, выживали и убивали вместе — крепость наших уз была знакома разве что сиамским близнецам. Ни чистая кровь, ни святая любовь никогда не смогли бы связать двух людей так, как нас эта проклятая война.

Тем не менее, застав нас на полу душевой, одержимо целующихся, Дагер опешил. Он не мог бы выглядеть более потрясённым, даже если бы обнаружил осиное гнездо под капотом своей новенькой машины или узнал бы о капитуляции Ирд-Ама.

Шок, отчаянье — комиссар так запросто поддался эмоциям, которые ввиду своей профессии и природной гордости не демонстрировал даже перед близкими людьми. Хотя, если задуматься, с нашим появлением, он нарушил десятки правил, продиктованных как воинским уставом, так и личными принципами.

Я наблюдала за ним, не разрывая поцелуя. Восхитительно беспомощный… Назови я Дагера предателем хоть сотню раз, выражение его лица не стало бы и вполовину таким жалким. Он дрожал от злости, желая вышвырнуть нас вон и высказать, наконец, всё, что думает обо мне и моей чокнутой семье, которая с чего-то решила, что может им помыкать Но он не сказал ни слова и порог не переступил. И дело тут, конечно не в трусости.

— Глянь, что ты наделал. — Без особой досады пробормотала я, наблюдая за тем, как Дагер сбегает. — Опять довёл его до слёз.

Но Ранди даже не подумал обернуться, как будто уже забыл, ради кого этот спектакль затевался.

— На этот раз к его слезам я не имею никакого отношения.

Оставив разодранный сарафанчик на полу, я высвободилась из мужских объятий под пристальным, безмерно льстящим мне взглядом. Против такого положения Ранди тоже никогда не возражал. Возвышаться надо мной он любил так же, как и стоять на коленях.

— Но в одном ты точно виноват, — сказала я, глядя на его губы. Но, когда Атомный потянулся ко мне, собираясь поцеловать так, как давно хотел, я крутанула вентиль холодной воды. — Не выставляй больше то, что спасало и лечило нас, напоказ перед предателем, пожалуйста.

К его чести Атомный не попытался отстраниться или выказать недовольство, а лишь молча отвернул лицо, глядя на меня искоса. Даже в наручниках, промокший до нитки он не выглядел жалко, напоминая ощерившегося хищника.

— Остынь. — Я прошла мимо него, подбирая с пола куртку. — Я не скажу тебе ни слова, если ты начнёшь прижиматься к заднице очередной его служанки, но ты не будешь на его глазах вытворять что-то подобное со мной.

— Тебе настолько не понравилось? Или ты считаешь, что очевидное желание к неприкасаемому уронит твоё дваждырождённое достоинство в его глазах? Привыкла быть идеальной, когда он рядом?

Я рывком застегнула молнию на груди.

— Сколько можно повторять…

— Сколько угодно. Ничего не изменится. Ты никогда не возненавидишь его так, как он того заслуживает. — Ранди потянулся к крану. — Возможно, я мог бы рассчитывать на твоё понимание, если бы он был пятым в компании, изнасиловавшей твою мать. Спорю, ему бы этого хотелось.

— Заткнись! — Я так опешила, что едва могла говорить. — Да как ты смеешь?!

— Или ему нужно было изнасиловать тебя? Хотя не факт, что это привело бы именно к ненависти…

— Если ты скажешь ещё хоть одно слово или выключишь воду, обещаю, всю оставшуюся жизнь будешь слушать только себя! — процедила я, выглядя до смешного нелепо в этой необъятной куртке. Это чудо, что он принял мою угрозу всерьёз. Убрав руку от крана, Ранди покорно опустился на пол. — Пока я не вернусь с ключом, даже не думай шевельнуться.

Пусть дисциплинированность никогда не была его сильной чертой, на этот раз он подчинился. И вовсе не потому, что так сказала я, а потому что Атомный с запозданием осознал, что его несерьёзные предположения могли привести к серьёзной катастрофе. Хотя, по его представлению, всё должно было закончиться более мирно. Пощечиной, которая продолжилась бы вознёй на мокром, холодном полу и завершилась парочкой оргазмов. Или (в идеале) я должна была спуститься вниз, взять кухонный нож и подтвердить ненависть к комиссару на деле.

Но всё что я делала — продолжала смотреть, как вода стекает на мужское лицо, грудь, живот, выгоняя тепло из до судорог напряжённого, каменного наощупь тела.

— Серьёзно, — согласился хрипло Ранди, — можешь не тропиться.

* * *

Значительно позже, спустившись на кухню, я обнаружила Дагера отнюдь не плачущим, а напротив — что-то активно отмечающим. Перед ним на столе стояла початая бутылка коньяка. Он и раньше приносил разные гостинцы: то ему отдарят конфеты, на которые у кого-то там аллергия, то он пожалеет цветочницу и купит последний букет, который будет выглядеть как самый свежий, а теперь вот этот коньяк…

— Держи.

Не скажу, что я боялась прослыть в его глазах вором (после проникновенной речи Ранди особенно), скорее, это было делом привычки: спрашивать разрешение перед или ставить в известность после использования. (Те фотокарточки не в счёт.)

Я протянула ему наручники, но комиссар даже не посмотрел на меня.

— Оставь себе.

— Хорошо, — без долгих раздумий согласилась я, пряча подарок в карман шорт (тех самых, которые мне когда-то одолжила Вильма). — Думаю, они мне ещё пригодятся.

Это было сказано с тем умыслом, что Дагер уловит в моих словах двусмысленность и взбодриться. Потому что манипулировать его чувствами, когда он уже достиг эмоционального дна, не представлялось возможным. Хотя, наверное, после того, что он уже увидел, истязать его дальше было бы слишком жестоко. Зато так Ранди не посмеет упрекать меня в неуместной жалости к предателю.

— Ты… ты в порядке? — окликнул меня комиссар уже на пороге, и я немало растерялась. Всё-таки из нас двоих, именно Ранди был прикован к трубе.

— В порядке ли я? — переспросила я озадачено. Начни я перечислять все причины, по которым я никак не могла быть в порядке — ни физически, ни морально — мне понадобился бы на это не один час. — По крайней мере, я не ищу утешения в бутылке.

— Да уж, — ответил Дагер, намекая на то, что он-то знает, в ком именно я нахожу утешение. Выпитое спиртное и почти детская обида толкнули его на подлость: — Как думаешь, что сказала бы твоя мать, увидь то же, что и я?

Несмотря на то, что Ранди и Дагер взаимно ненавидели друг друга и считались полными противоположностями, в одном они оказались похожи. Что первый, что второй решили сегодня поучить меня жизни.

— Я бы очень хотела, чтобы она сказала мне хоть что-нибудь вразумительное. Но она сошла с ума и перестала меня узнавать. Поэтому, думаю, ей наплевать, чем я занимаюсь и с кем. — Я вернулась к столу, прихватив пальцами накинутый на спинку стула чёрный пиджак. — Лучше подумай, что она сказала бы, увидь то же что и я. В тот раз, в Раче.

Но, чёрт, он и так думал об этом слишком часто, тогда как сцена в душевой стала для него в некотором роде откровением.

— Ты ещё несовершеннолетняя!

Я едва не рассмеялась.

— Клятвопреступник, пораженец и лгун стал поборником нравственности… — Я накрыла лоб ладонью, как если бы его наивность (свойственная, наверное, всем людям, которых война толком не задела) спровоцировала приступ мигрени. — Какой смысл грозить нам законом? Мы с Ранди людей убивали, господин комиссар.

— Я знаю! — Он обхватил голову руками. — Проклятье, я знаю, чем занимаются на войне!

— Откуда бы? Тебя же там не было.

— Я знаю!

Да, но убей мы на его глазах, Дагер выглядел бы таким же ошарашенным, как когда застукал нас целующимися.

— Тогда ты знаешь и то, что мы воровали, мародёрствовали, бросали своих на поле боя и ели всё подряд. Возможно, и людей тоже. Я без понятия, какое именно мясо приносил Ранди, когда становилось совсем худо. — Я снова направилась к двери. — Только не подумай, что нам это нравилось. А сейчас… сейчас я делаю то, что мне нравится. И чёрта с два позволю кому-то меня за это корить! Тем более если это будет лживый, бесчестный, трусливый…

— А что насчёт твоего брата? Веришь, что он не узнает? — кинул мне в спину Дагер. — А если и не узнает, я сам ему скажу! Свен глава вашей семьи! И мой друг!

Остановившись на пороге, я озадаченно взмахнула руками. Дагер решил, что мне наплевать на его мнение лишь потому, что он мне не родственник? Что с полубратом будет иначе? Что я могу презирать Свена и даже ненавидеть, но подчиняться ему волей-неволей обязана как младшая в семье?

— Он теперь к моей семье не имеет никакого отношения. И не забывай, что это он так решил, а не я.

Я негодовала. Свену можно было сойтись с худшей из женщин, а мне нельзя с лучшим из мужчин? И кто устанавливал эти правила? Те, кто их систематически нарушает!

— Не имеет никакого отношения? — повторил нетвёрдым голосом Дагер. — Судя по тому, что он отправил меня за вами, он так не считает.

— Да, мне тоже интересно с каких пор ты стал его мальчиком на побегушках. — Брехня. Я была уверена, заботься Свен о нас хоть вполовину так, как говорит его друг, он бы рванул за нами сам. — Сказать, чего он добивался на самом деле? Он просто решил избавиться заодно и от тебя. Ведь ты единственный, кто имеет хоть какое-то отношение к его прошлому и остаётся в здравом уме.

Будь Дагер трезв, он бы принял мои слова за шутку. Но к счастью, он не был, и, как видно, не собирался на этом останавливаться. Когда он наливал коньяк в стопку, ровняя спиртное с краями, его руки дрожали.

— Его ненависть к прошлому сильно тобой преувеличена.

— А может, это тобой сильно приуменьшена его любовь к настоящему? К его жене, например. Думаешь, ей нравится, что ты — живой укор — ошиваешься рядом с её мужем? Готова спорить, хватит одного её слова, чтобы Свен захотел отделаться от тебя. Так же, как некогда по её желанию он отделался от нас.

— Мы с Евой отлично ладим.

— Ну конечно! Ты с некоторых пор отлично ладишь со всеми ирдамцами, независимо от размера груди.

Непонятно чему усмехнувшись, Дагер опрокинул стопку. Пусть он и не воевал, пил комиссар по-солдатски: быстро, много и не морщась.

— А, в пекло, — добавила я, устав от этого фарса, — В отличие от тебя, у меня есть по-настоящему верный человек, а ты можешь и дальше идеализировать это двуличное, изворотливое чмо. Собственно, что тебе ещё остаётся, ты ведь пожертвовал ради него всем.

— Да, чёрт возьми! Я… всего-навсего его друг, а ты… ты же его сестра!

— Вот именно. — Меня не напугал приступ его гнева, хотя, кажется, я впервые видела его таким. Подойдя, я опустила ладонь ему на плечо и наклонилась. — И, так уж и быть, я — дваждырождённая, сирота, девчонка — покажу тебе, как нужно мстить неверным братьям и друзьям. А ты смотри и учись.

Мышцы под моей рукой одеревенели. Дагер сжал стопку с такой силой, что та должна была вот-вот лопнуть, и, судя по его настроению, сказать он должен был что-то совсем иное, ничуть непохожее на:

— Да хоть прямо сейчас.

— Ха?

Откинувшись на спинку стула, он достал из кармана брюк два паспорта и кинул их на стол.

— Ваши новые документы.

Я всё ещё не понимала.

— Ева родила сегодня ночью, — добавил Дагер. — Лучшего момента для твоего возвращения не придумать. Для Свена это будет двойной праздник.

"Делай что хочешь, только, умоляю, перестань уже трахать мозг мне", — казалось, хотел он сказать в заключение. Похоже, комиссар просто не воспринимал меня всерьёз. Но я была слишком растеряна, чтобы доказывать обратное. Мне требовался тайм-аут.

— О! — Я взяла в руки тонкие книжечки. — Теперь понятно, что ты отмечаешь. Мальчик или девочка?

— Девочка. Её назвали в честь твоей матери.

— О… кхм… — Я прочистила горло, не в силах сообразить, какое отношение бумага, которую я держу в руках, имеет ко мне. — Малышка Гвен, значит…

Эта новость обезоружила меня. Но, как и всегда в минуты крайней немощи, мне на помощь пришёл Ранди. Моё второе сердце, созданное для ненависти. Приблизившись со спины, он заглянул мне через плечо. Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела и исходящий от него потрясающий запах мыла.

— У нас одинаковые фамилии, — заметил Ранди.

— Точно. — Я посмотрела на Дагера. — И кто же мы теперь по документам? Супруги?

— Родственники. У твоей матери и Свена такая же фамилия.

— И у его детей, — продолжила я. — Видишь, Ранди, комиссар сделал всё возможное, чтобы объединить нас. Остальное дело за нами.

Но, кроме шуток, Ранди и мечтать не мог стать официальным членом нашей семьи. Мой отец был в ужасе от выходки своей жены, когда та подобрала и притащила в дом безродного щенка. О том, чтобы дать ему свою фамилию, Стеф Палмер даже думать не хотел. Породниться с неприкасаемым пусть и на бумаге?

А тут — на тебе, ирония судьбы.

— Вы теперь брат и сестра, — подчеркнул в очередной раз Дагер. — Так что постарайтесь впредь… не проявлять чувств на публике.

— Ты только не думай, что эта бумага хоть что-нибудь для нас значит, — сказала я, обмахиваясь паспортами будто веером. — Мы не брат и сестра, но что важнее, мы не граждане этой чёртовой страны. И хотя именно ты это придумал, ты будешь дураком, если сам в это поверишь.

— Я лучше кого-либо это понимаю… — начал было Дагер, наблюдая за тем, как Ранди обходит меня и садится за стол.

— И уж точно ты просчитаешься, если решишь, что эта бумажка обяжет нас подчиняться кому бы то ни было. Тебе, Свену или вашему вождю.

Может, он и не был согласен с таким раскладом, но едва ли собирался спорить.

— Пусть лучше расскажет, что стало с нашими настоящими документами, — предложил Ранди, закуривая. Из одежды на нём были только штаны, которые пришлось отжать у хозяина. Полуобнажённый, большой и сильный, он сидел напротив Дагера, словно давая оценить различия.

— Официально вы мертвы, — ответил комиссар, когда я задала ему тот же вопрос.

— Интересно. — Похоже, фиктивная смерть вошла в традицию в семье Палмер. Хотя теперь стараниями Дагера и Свена такой семьи нет в помине. — Мы мертвы, и даже не знаем об этом. И как же это случилось? Расскажи нам. Мы имеем право знать.

Мне не пришлось его долго уговаривать.

— Памела Палмер умерла на пыточном столе, а Ранди Дуайт был убит при попытке побега. — Гарри ответил охотно, потому что знал, что моё требование срикошетит по мне же. — Такое случается часто, поэтому ваше дело никого не заинтересует.

Я отвела взгляд в сторону, опуская руки. Даже не знаю, что слышать было менее приятно: что меня и Ранди убили, или что такое случается часто. Кроме прочего, не давала покоя мысль, что всё именно так и должно было произойти. Потому что мы проиграли, а поражение у нас неразрывно связывалось со смертью. Вместе с родиной и именами мы должны были потерять и жизни. Как Седой, как Николь, как Гектор Голдфри и весь наш батальон. Но нет, я стою здесь, в доме предателя, перед предателем, держа в руках гражданские паспорта, вполне заслуживая того, чтобы меня замучили до смерти.

— Слушайте, мне… — Дагер с усилием потёр глаза. Невысказанное слово "жаль" повисло в воздухе. — Просто не думайте об этом, ладно? Не воспринимайте это так… Теперь вы в безопасности. У вас вся жизнь впереди… Это не смерть, а второе рождение.

Я подумала "иди ты к чёрту", но сказала:

— Правда? Какое совпадение, три дня рождения за раз. Нам надо это отметить!