Возможно, масштабную стычку заметил патруль и вызвал подкрепление. Или же по нашему следу генерал пустил гончих, сообщив, насколько мы неадекватны и опасны. Нас окружили, и вопреки просьбе Ранди оставаться в машине, я вылезла из безопасного салона, потому что без оружия Атомный бы долго не протянул. Но я не успела до него добраться: в спину что-то ужалило, и я упала плашмя ещё до того, как поняла, что это транквилизатор.

Очнулась я уже в тюрьме. Ранди не было рядом, но его, наверняка, держали где-то поблизости. Нас разделили, потому что вместе мы были Атомным комбо, а по отдельности — потерянными, сходящими с ума от страха друг за друга, мечущимися по клетке животными.

И так продолжалось несколько дней. Со мной никто не говорил за исключением пары фраз, брошенных сразу после моего пробуждения. О том, что мы совершили и на сколько это тянет.

— Угон машины, кража табельного оружия, нанесение тяжких телесных гражданским и лицам при исполнении, сопротивление при аресте. За это меньше пятнадцати лет не дадут. Каждому. А могут и расстрелять. Это уж как повезёт.

Как будто, пятнадцать лет в компании худших из худших (преступников Ирд-Ама) были бы невероятной удачей для меня. Пятнадцать лет, боже. Уж лучше казнь.

Но как же Батлер, Саше и Эмлер?

А Ранди? Он, наверняка, не простил бы мне эту очередную трусость, хотя сам едва ли чувствовал себя лучше. Я могла представить его, в чужом «ошейнике», сосредоточенного и молчаливого, ловящего каждый звук и невольно вспоминающего события, предшествующие драке. Его руки ещё помнили тепло моего тела, а теперь он не знает, что со мной, а если даже узнает, то не сможет этому помешать.

Если вспомнить, мы уже столько раз были во вражеском плену, но так и не выработали плана, по которому бы мы действовали, после того как нас разлучат. Потому что без Ранди я ничего толком не представляла. А Ранди почему-то решил, что ничего не представляет без меня. И всё же из большинства передряг вытаскивал он меня, а не наоборот.

Поэтому я решила вернуть долг любым способом.

— Да генерал сам одолжил нам машину! — крикнула я, когда принесли пайку. — У него спросите.

— Уже спросили.

И, наверное, то, что нас до сих пор не судили и, вообще, оставили в живых, говорило в нашу пользу. Генерал Кокс зачем-то подтвердил наше «родство». Словно давал нам второй, последний шанс принять его дружбу. Почему нас не выпустили сразу? Это уже была идея полубрата. Совместив приятное с полезным, он отомстил и несколько остудил наш пыл. Теперь, ослабших, притихших и напуганных, нас было легче сломить. Поэтому, когда полубрат решил меня навестить, разговор наш проходил без свидетелей и наручников в комфортабельной комнате для свиданий: одну меня Свен не боялся.

Я села за стол напротив и, увидев полубрата, поджала губы.

— Отлично выглядишь. — Само собой, это был сарказм. В шине-воротнике, которая подпирала его оплывшее, пятнистое лицо, Свен был похож на растолстевшего мопса, затянутого в корсет. — Ремень на твоей шее тоже смотрелся неплохо, но это просто… — И я подняла вверх большой палец. — Но мне второй пёс не нужен, так что я не понимаю, зачем ты сюда притащился в этом ошейнике.

Свен поморщился, заговорив едва слышно:

— Я рад, что, даже оскорбляя, ты не теряешь изящества. Боялся, армия уподобит тебя разнузданной, оскотинившейся солдатне.

Вспомнив Голдфри, я ответила:

— Кого я оскорбляю, так это собак сравнением с тобой. А для тебя это комплимент. И, кстати, эта солдатня поблагороднее тебя будет, потому что осталась верна своему долгу, а ты, чмо двуличное, бросил семью. Про родину я промолчу.

— И поэтому я жив. И ты тоже жива именно поэтому. И твой бешеный прихвостень, с которым наша мать связывала неоправданно большие надежды.

Улыбка сползла с моего лица.

— Не говори о нём так.

— Этот эксперимент был заранее обречён на провал, — продолжил Свен, смекнув, что задел меня за живое. — Мама хотела доказать, что даже неприкасаемый может стать достойным членом общества. Но гены пальцем не сотрёшь, он вырос в редкостного ублюдка. Помнишь, как ей нравилось показывать его публике? Он был звездой каждого приёма. Такой забавный. Настоящее чучело. Странно лишь, что ты так пристрастилась к её игрушке.

— Ты даже не представляешь насколько.

Свен прищурился.

— Ты сказала, что всегда завидовала мне. А я завидую тебе сейчас. Я бы тоже хотел себе такое домашнее животное. На них нынче мода.

— А дешёвые сладкоголосые шлюхи из моды уже вышли?

Говоря так, я предполагала, что его реакция будет именно такой: привстав, он ударил меня по лицу наотмашь.

— Ты говоришь о моей жене и матери моих детей!

А ты говоришь омоем… моём… Он мой…

Досадуя на свой скудный словарный запас, а не на боль, я выпрямилась и подвигала челюстью.

— Прости. Я не хотела её оскорбить. Она не дешёвая шлюха. За её щель нам всем пришлось очень дорого заплатить.

Свен сжал руку, которой бил, в кулак, но не для того, чтобы он повторил траекторию ладони.

— Кажется, я ошибся. Ты нахваталась солдатских манер с лихвой, и я буду идиотом, если подпущу тебя к своим детям. — С этими словами он поднялся из-за стола, готовясь уйти. — Я хотел тебя спасти, но ты сама кусаешь протянутую для помощи руку.

— Да как ты вообще посмел показаться мне на глаза! — прошипела я, не веря, что он предаёт меня во второй раз. — Засунь свою руку знаешь куда?

Веки жгло огнём. Если бы Ранди был рядом, я бы не позволила себе подобную слабость: расплакаться на глазах у обидчика. А ведь именно этого Свен и добивался. И теперь, возвышаясь надо мной, он готов был выслушать мои бабьи жалобы.

— После всего, через что я прошла, ты думаешь, что делаешь мне одолжение? Пришёл спасти? Ты безнадёжно опоздал! Где ты был, со своей рукой помощи раньше? А теперь меня спасать не надо! Думаешь, тюрьма — проблема? Ты, блин, ничего не знаешь обо мне! На фоне оккупации, госпиталей и передовой эта дыра — просто рай земной! И я надолго здесь не задержусь!

— Конечно, нет. Завтра состоится суд, тебе назначат срок и сопроводят к месту постоянного заключения. И, кстати, Ранди ты больше не увидишь. — Моя реакция его позабавила. Он почувствовал себя и свою жену полностью отомщёнными. — Его отправят в исследовательскую лабораторию. Оттуда уже пришёл запрос, им как раз не хватает живого экземпляра для тестирования. Я уже подписал бумаги.

Скосив глаза к поясу его брюк, я не обнаружила на нём кобуры с оружием. Я была большим инвалидом, чем Свен, нападать на него с голыми руками было бы глупо.

— Возможно, я решу навестить тебя, — продолжил он. — Через месяц или два. Если я увижу, что исправительная система работает даже в таких безнадёжных случаях, я заберу тебя. Уверен, что разлука с Ранди пойдёт тебе на пользу. Он плохо на тебя влияет. Вбил тебе в голову эти мысли о мести родному брату.

— Всё было совсем наоборот. — Я печально улыбнулась. — Ему на стороне Ирд-Ама быть выгоднее, чем нам всем вместе взятым. Эта война идёт под лозунгом освобождения таких угнетённых и бесправных, как он. Так зачем же ему враждовать со своими освободителями? — Свен молчал. — Потому что он верен только мне. И для него естественно ненавидеть то, что ненавижу я.

— Забавно, что у этой верности будет такой трагический конец. А «предательство» продолжит благоденствовать.

Припомнив все перипетии, которые мне пришлось преодолеть, чтобы в итоге оказаться здесь, я ответила:

— Я знаю случаи и позабавнее.

— Это хорошо. Будет над чем посмеяться в изоляторе. — Наклонившись над столом, Свен поинтересовался: — Мне что-нибудь передать Ранди напоследок? Хотя я знаю, что ему сказать. Что эта его хвалёная верность не так дорога тебе, как собственная гордость. И что ты отреклась от него, даже зная, какой чудовищной будет его участь.

Я разглядывала его, прищурившись.

Блефует?

— Не переживай. Он бы разочаровался куда сильнее, если бы узнал, что я ползала на брюхе перед «чёрными» офицерами, прося пощады. Перед самым гнусным из них.

Это был его предел. Свен ударил кулаком по столу, хотя хотел по мне, и закричал, надрывая больное горло:

— Я твой брат! Твой брат! Я не «чёрный» и не «белый», я просто последний, кто у тебя остался! Я был в Раче после авианалёта! Я видел наш дом! Я видел повешенных на фонарях! Вы не могли выжить! После такого не мог бы выжить ни один дваждырождённый! Какого чёрта вы вообще остались в городе?! Вас должны были эвакуировать! Почему ты обвиняешь во всём меня?! Почему не отца? Не мать? Не власть или бога, в конце концов?! Вы должны были уехать, а я для вас — погибнуть! Я был бельмом на глазу у отца, ошибкой молодости матери! Все ссоры в нашей семье происходили из-за меня! Я хотел исчезнуть давным-давно, и когда появился такой шанс, я им воспользовался! Но вы… из-за вас всё пошло к чёрту! Вас не должно было быть в городе!

— Но мы были, потому что ты пообещал маме вернуться, — очень тихо ответила я.

Закрыв лицо рукой, Свен покачал головой.

— Ты не смеешь обвинять во всём меня. Я лишь хотел найти выход для всех нас. Я так долго и мучительно пытался оставить всё в прошлом, но это прошлое… — Он указал ладонями на меня, смеясь сквозь слёзы. — Я устал. Чертовски. Я хочу исправить свои ошибки, помочь тебе, но ты сопротивляешься. Я так долго пытался убедить себя в том, что родственные узы — не главное, и тут появляешься ты и доказываешь мне это. И если уж родство ничего не значит для нас обоих, то почему… почему я сомневаюсь? Почему не могу просто бросить тебя здесь, и вернуться к семье, которая любит меня безусловно, которой не надо ничего доказывать? Почему я всё ещё пытаюсь тебя в чём-то убедить?

Скупые мужские слёзы превратились в безутешные рыдания. Он плакал, как ребёнок, напрашиваясь на жалость.

Встав из-за стола, я приблизилась к полубрату и положила руку ему на спину. Движения моей ладони и голос успокаивали, в отличие от смысла, заключённого в словах.

— Потому что семья, «которая любит тебя безусловно», не поможет тебе в твоих грязных делах или в противостоянии с влиятельным тестем. Потому что упрочить положение в собственном доме и бизнесе ты можешь лишь с помощью чего-то, чего ещё не имеешь. Ни деньги, ни влияние, ни генеральское покровительство, ни слава твоей жены не помогут тебе сохранить своё ныне шаткое положение и подняться к новым высотам. Чувствуешь, как всё рушится?

Покачнувшись, он упёрся в стол. Из его покалеченного горла вылетал рваный, глухой хрип. Он не мог и не хотел спорить.

— Сказать, что я увидела, когда оказалась у тебя в гостях? В своём доме ты пользуешься авторитетом разве что у своих малолетних детей. Господин Кокс считает тебя ничтожеством. Твоя жена начинает с ним соглашаться: ты запустил себя, а вокруг неё вьются сотни молодых поклонников. Дагер же сомневается в истинности вашей дружбы. К тому же он живёт слишком далеко, навязывать ему свою волю становится всё сложнее. А если он женится? Ты отойдёшь на второй план. Потеряв его поддержку, ты останешься один. И ты боишься этого. Поэтому ты пришёл сюда. Ты не мне хочешь помочь, а себе.

Свен что-то едва слышно забормотал о том, как я ошибаюсь, что он, вопреки моему намерению убить его, любит меня, что хочет забрать меня отсюда и разделить со мной плоды победы, которая вот-вот… уже почти… не сегодня — завтра.

— Здесь только ты и я, лгать больше ни к чему, — продолжила я. — Ты хотел семейного разговора? Так будем откровенны. Знаю, тебе трудно говорить. Я помогу, просто шевели губами. «Мне нужен тайнотворец». Так? «Я ввязался в проблемы, с которыми не справлюсь один. Мне нужна армия, или один единственный "пёс”. Мне нужен твой…» Как ты там его назвал? Бешеный прихвостень? Игрушка, к которой я пристрастилась?

— Мне нужна ты, — ответил полубрат, потому что знал, что Ранди итак идёт в комплекте со мной.

Нуждаться в неприкасаемых Свен не привык. Он никогда бы не признал, что поправить его дела может только подчеловек. Льстя мне, он пытался избежать худшего унижения.

— Тогда становись на колени. — Свен повернул ко мне голову, а я пожала плечами. — Тебе некого стесняться. Даже больше, я обещаю, что никому не расскажу о том, что между нами было. Даже Ранди.

Я говорила честно. Если бы Свен встал на колени передо мной, а я потом встала бы на колени перед Ранди, можно было бы исключить среднее звено и считать, что именно Свен просил Атомного о помощи.

Таким образом я упрощала Свену задачу. Но он этого не оценил.

— Думаешь, я… Да за кого ты меня… После всего, что вы учинили?.. — Мучительно сглотнув, полубрат процедил: — Это вы будете стоять на коленях передо мной! Совсем скоро. И я ещё подумаю, нужны ли мне в доме чокнутая садистка с манией величия и её ещё более чокнутый «пёс». Чёрта с два я стану унижаться перед убийцами, насильниками и мародёрами! Не дождётесь!

Он шёл к двери медленно, давая мне шанс передумать. Его блеф раскрылся, а он ещё строил из себя оскорблённую невинность. Хотя его можно понять: под каблуком у жены, под сапогом у генерала Кокса, он не хотел оказаться ещё и под моей пятой. Тем более, если учесть, что в иерархии его дома моё положение промежуточное — между прислугой и его малолетними детьми.

Дверь за ним захлопнулась, но уже через минуту открылась снова. Как оказалось, это был не одумавшийся полубрат и не охрана, а Дагер.

Не справившись самостоятельно, Свен послал своего друга уладить проблему. Как и всегда.

— Боже, Пэм… — Комиссар в два шага сократил расстояние между нами и обнял меня прежде, чем я успела опомниться. — О чём ты только думала? Вы же могли погибнуть! Размахивать пистолетом в доме своего брата, как и отбирать именное оружие у генерала, тоже было не лучшей идеей. Ты ещё такой ребёнок.

Это был шок. Даже пощёчина Свена не удивила меня так, как объятия Дагера.

Прислушавшись к себе, я потянула воздух носом. Я не привыкла, чтобы меня обнимал мужчина, не пахнущий табаком. К тому же у Дагера ничего не твердело в области паха, когда он прикасался ко мне. Он вообще был не слишком твёрдым. И моих рук хватило бы на то, чтобы обнять его.

Проклятье!

— А, — протянула я. — Ты ничему не учишься. Тебе нельзя меня трогать. Не запомнишь это раз и навсегда, поплатишься ещё одним пальцем.

Или жизнью.

Он сделал вид, что меня не слышал.

— С тобой всё в порядке? Ты ела? Тебя не обижали? У тебя глаза красные. Ты плакала? — Он оглядел меня со всех сторон, прикоснувшись большим пальцем к уголку губ. — Что это?

Разве эти вопросы должен был задать не полубрат? Они что, поменялись местами? Или это тоже блеф?

— Со мной… — растерянно повторила я, убирая его руку от лица. — Что ты здесь делаешь?

— Хочу вернуть тебя домой.

— Нет, спасибо. — Я села за стол, и Дагер последовал моему примеру.

— Не знаю, о чём вы сейчас говорили со Свеном, но если не ради него, то ради своей матери, ты должна вернуться.

— Она меня видеть не хочет.

— Это только пока, из-за твоей причёски, — убеждал он горячо. — Она реагирует так на мужчин. На всех. И на Свена, и на меня тоже.

— От Ранди она была в восторге.

— Да… это просто… — Дагер развёл руками, решив отшутиться: — Наверное, от него многие женщины в восторге.

Я уж точно, можешь даже не сомневаться.

— Но не госпожа Кокс, — заметила я. — Думаю, вам стоит посоветоваться с ней, прежде чем делать такие предложения.

— Ты — сестра её мужа. Она не может отказать тебе в крове.

— Сестра мужа. — Я фыркнула. — Она видела своего мужа после того, как мы ушли? Не похоже, что узы крови хоть что-то для нас значат. Так с чего она должна считаться с нашим родством?

Дагер что-то пробормотал насчёт того, что именно так она и сказала.

— Но если таково будет решение Свена, — продолжил комиссар, — ей останется только смириться.

— Передай ей, что смиряться не придётся. Свен с ней полностью согласен. — Я кивнула в сторону двери. — Её благоверный ушёл, пожелав нам поскорее сдохнуть.

— Не говори так.

— Он пообещал, что меня казнят, а Ранди пустят на эксперименты. — Прозвучало так, будто я жаловалась на полубрата. Отцу.

— Тебя не могут казнить. Ты несовершеннолетняя. — Ну хоть какой-то плюс в моём несовершеннолетии. — А у исследовательских центров сейчас предостаточно опытного материала. Пленных «псов» без хозяев хоть отбавляй. Если бы Свен захотел избавиться от Ранди, он бы продал его… — Заметив мой взгляд, Дагер поспешил сделать вывод: — Он дорожит вами. Вы — его семья и вы уникальны. Сейчас за него говорит досада. Он просто расстроен, что встреча, которой он уже не чаял, прошла не по сценарию. Свен слишком долго ждал, места себе не находил…

Я хотела было сказать, что он уже давно нашёл себе тёпленькое местечко между ног у Евы Кокс, но вместо этого уточнила:

— Значит, мама не подпускает его к себе?

— Никогда за всё это время.

— А я, по-твоему…

— Отпустишь волосы, наденешь платье. Она будет любить тебя как прежде, клянусь. Ты ведь — вылитая она в молодости.

Я была с этим не согласна: в молодости с мамой было всё в полном порядке. Никаких стрижек под ноль, шрамов от осколочных снарядов, сигаретных отметин на руках. Осанка танцовщицы, а не пехотинца, манеры изящнее, рост выше, а грудь больше. И пусть наше сходство нельзя было отрицать, даже сейчас сравнение со мной оскорбило бы её.

— Звучит просто сказочно. Мне нравится, — ответила я через минуту. — Вот только я пока ещё не заслуживаю её любви.

— Что? О чём ты?

Подавшись вперёд, я доверительно прошептала:

— Знаешь, на самом деле, мне хочется отсюда выбраться.

— Само собой, — отозвался Дагер недоумевая.

— У меня осталось незаконченное дело. Я поклялась, что доведу его до конца или умру, пытаясь. — Комиссар наклонился над столом, с готовностью становясь сопричастником нашей тайны. — Я знаю только пятерых из тех, кто надругался над ней.

Двое уже мертвы, мне осталось найти троих. Майора Эмлера ты видел. Но сначала я хочу знать, что стало с Клаусом Саше и сержантом Батлером. Я не знаю имени последнего, но у него была татуировка на правой руке, какие-то символы на пальцах. У тебя же есть доступ к базам данных? Найди мне этих людей.

Я боялась, что Дагер начнёт отнекиваться, отговаривать меня и читать проповедь, но он лишь спросил:

— Почему ты просишь об этом меня? У Свена куда больше полномочий, не говоря уже о том, что это и его мать тоже. Он имеет право знать. И его не придётся уговаривать.

— Если бы ты слышал наш с ним разговор, то не задавал бы таких вопросов.

— Послушай, я не уверен…

— А пару минут назад клялся, что хочешь мне помочь.

— Я не уверен, — повторил Дагер с нажимом, — что найду их. Что они до сих пор живы. Что смогу держать эти поиски втайне. От Свена и Уитни в том числе.

— Понимаю, у тебя сейчас только свадьба на уме, и с убийствами это дело совсем не вяжется. Постарайся разузнать о подонках до того, как приступать к выполнению супружеского долга, чтобы мысли о долге передо мной не омрачали ваш медовый месяц.

— Так быстро вряд ли получится.

— Тогда перенеси церемонию. — Как будто, выбирая между моей местью и своей свадьбой, Дагер мог выбрать первое.

— Перенести?!

— Что такое? Не хочешь менять код на сейфе?

— Да при чём тут…

— Брось, я же не всерьёз. — Я упала обратно на стул. — Само собой, Уитни для тебя всегда должна быть на первом месте. Она твоя будущая жена, к тому же ты дал ей слово, а мне ещё нет. И если выполнение одной клятвы будет мешать выполнению другой… Мы оба знаем, как ты поступишь, ты ведь уже давно расставил приоритеты. Да и кто бы рассуждал иначе? Только безумец променяет первую брачную ночь на поиски всякой сволочи. К тому же дело не срочное. Маме уже всё равно, а я ждала шесть лет — могу и ещё подождать. Не бери в голову.

И Дагер сдался. Думаю, вовсе не из-за жалости ко мне, а потому что у него ещё остались тёплые чувства к моей матери.

— Я найду их. Если нужно, достану из-под земли. — Его энтузиазм поразил меня. Прошла всего минута, а его уже было не узнать: комиссар стал мрачен и сосредоточен. — Мне надо сделать несколько звонков.

Я не успела опомниться, а он уже стоял у двери.

— Погоди! Насчёт Свена…

— Что насчёт Свена? — обернулся он.

— У меня есть условие…

— Чтобы спасти тебя, - уточнил Дагер, — твоему брату нужно выполнить твоё условие?

Какая наивность. Комиссар всё ещё верил в благородство Свена и чистосердечность его намерений. И я не собиралась его в этом разубеждать.

— Их несколько, вообще-то, но пусть для начала выполнит то, которые мы с ним уже обсудили.

— И что это за условие?

— Сущий пустяк. — Я пожала плечами. — У нас с тобой один секрет, а с ним — другой. Скажу лишь, что твоя задача куда труднее, поэтому можешь посоветовать своему другу быть… сговорчивее.

Вряд ли он принял мои слова за чистую монету, но передал всё в точности. Поэтому, когда я приблизилась к двери и прижалась к ней ухом, то услышала:

— И ты туда же? Я никогда этого не сделаю! Ты понял меня? Никогда!