Совершенно незаметно подкрался вечер, а с ним — тот час, когда я должен официально вернуть себе отобранные некогда Иберией права. От мысли, что мне придется выступать перед грозным собранием убийц, которых я некогда называл своим кланом, безбожно лихорадило.

Никогда не любил значимые мероприятия. Ведь даже в готовящемся некогда проекте по астрономии для меня основной трудностью было не его написание, а сам факт выступления.

Теперь мне надо было выходить перед всеми этими серьезными людьми, которые вообще слушать не привыкли, и говорить им, что — вот он я, вернулся, правда не совсем в том виде, в котором они ожидали.

Кроме прочего, сжавшее меня тисками парадное одеяние лишило последних крох уверенности. Оно было тяжелым и очень плотным, словно бронежилет. Если я буду носить постоянно нечто подобное, я так никогда не вырасту, сказал я Олаферу. Дед, посмеявшись, заверил меня, что это только на несколько часов, пока не закончится церемония.

На лифте мы спустились на нижний подземный этаж, лишенный коридоров и комнат: это было сплошное, огромное, как стадион, помещение с довольно низким потолком, бетонными стенами, в границах которых застыло людское море. Думая все это время, что мы направляемся в некий парадный зал, я не ожидал столкнуться с аскетической простотой, которая была противоположна всей той роскоши, наблюдаемой целый день.

Противопоставленный огромной толпе суровых мужчин и женщин, облаченных в черное, я растерял свою уверенность и те слова, которые уже успел заготовить в уме.

Присутствующие здесь стояли в строгом порядке, как послушные солдаты, а не как разнородная, скучающая толпа. Стоило нам показаться, зал наполнился тысячеголосым ропотом, едва ли одобрения. Я так растерялся, что замер, забыв о том, как это — ходить. Тут-то мне на помощь и пришел мой заместитель.

В то время как остальные старейшины встали в сторонке от возвышения, Дис схватил меня за локоть и буквально дотащил до невысокой сценки, с которой мне предстояло вещать. Поставив меня на нее, как статуэтку на полку, мужчина резким движением отстегнул свой ремень с ножнами, начиная закреплять драгоценное оружие на мне.

На мою голову обрушилась убийственная тишина. Я слышал лишь стаккато собственного сердцебиения и мерный гул вентиляционной системы, смотря перед собой. Я не видел конца этой армии, но даже при желании не стал бы спрашивать ее численность. Не сейчас.

Теперь мы с Десницей были одного роста. Что касается габаритов: ему пришлось дважды обмотать кожаную ленту ремня вокруг меня, чтобы сабля не сползла.

Слегка наклонив голову, Дис снял со своей шеи две цепочки, на которых висели небольшие, вырезанные из прочного, темного дерева амулеты, представлявшие собой замысловатые симметричные узоры. Он надел эти два амулета на меня, после чего заглянул в мои глаза и понял, что я готов испортить торжественность момента, замарав свои штаны.

— Ты все делаешь правильно, — проговорил он тогда четко и очень тихо, чтобы слышал только я.

Я сам не поверил, это было похоже на магию: мне разом полегчало. Поблагодарить его за поддержку я не успел, Дис ушел к остальным старейшинам.

Я взглянул на Эльзу. Думаю, глубоко в душе она радовалась тому, что не находится сейчас на моем месте: выглядел я прескверно. С этим надо было кончать.

Я выпрямился, точнее попытался это сделать под сокрушительным весом своего облачения.

— Вы все, наверное, гадаете, что я здесь делаю, — слова вылетали из моей груди со свистом. Что касается, акустики, здесь она была — что надо, мой цыплячий голосок слышно было всем. — То, что я скажу, вероятно, удивит вас… — я остановился, осмотрев свою аудиторию. Хищники, которым нужна была жесткая рука истинного вождя. А я здесь сопли размазывал. — В общем-то, по некоторым причинам до определенного момента ваш глава будет выглядеть вот так.

Что тут началось. Несмотря на то, что у этих людей «дисциплина» было первым словом, которое они услышали, поняли и произнесли, мое заявление заставило их позабыть об этом понятии. Голоса, как свирепый прибой, захлестнули меня. Через несколько минут я пообещаю себе, что тот раз был последним, когда я сдался страху без боя. Но пока эти минуты не прошли, я стоял и мечтал лишь о том, чтобы пол подо мной чудесным образом разверзся. В возмущенной суете голос Десницы произвел впечатление разорвавшейся гранаты.

Он приказал всем заткнуться. Все подчинились. Я в том числе. Уяснив себе, что от меня больше не стоит ожидать ни слова, Дис вышел вперед, становясь перед возвышением.

Исправлять мои косяки — его прямая обязанность.

— Что это? — спросил отрывисто Десница, указав рукой в черной кожаной перчатке на саблю, свисавшую с моего левого бока чуть ли не до пола.

Армия громогласным хором ответила, что это — реликвия клана Децема. Его честь и слава.

— А это что? — ткнул на вырезанные из дерева знаки Дис.

Это — символы власти. Один из них — благословение Светлейшего Эйи, бога справедливой и благородной войны. Второй — передающийся из поколения в поколение, переходящий от одного главы Децемы к другому, знак законности власти нового босса.

— Тогда кто стоит перед вами?

Наш босс, сердце и глава семьи Децема. Вот только…

Определенно, вручить мне регалии было недостаточной мерой. Метод «показывай, а не рассказывай» здесь не сработал, потому Десница, обведя собрание своим жутким взглядом, не напрягая голосовых связок, заговорил.

С чего эти недоумки решили, что он, Дис, внезапно поглупел настолько, что станет отдавать реликвии в руки обычному ребенку? Что касается того, что буквально в нескольких метрах поодаль стоит их настоящий, привычный босс — госпожа Эла — они, как солдаты, должны знать, что иногда полагаться на зрение не просто напрасный, но еще и чертовски опасный труд. Похоже, когда-нибудь именно их собственные глаза приведут их к гибели. Великодушный босс в очередной раз решил преподать им такой урок, дабы они никогда не забывали, что главным врагом может стать собственное тело.

Своим долгожданным появлением глава, конечно, не только хотел испытать сообразительность и верность своих подчиненных. То, что они сейчас имеют возможность наблюдать: тонко проработанный план босса, который собьет с толку многочисленных врагов клана Децема. Никто из этих тугодумов не заподозрит в пятнадцатилетнем подростке предводителя одной из сильнейших группировок, раз уж его не узнали собственные подчиненные.

Что касается госпожи Элы, которая присутствует тут же, это — священное тело их босса с душой человека, который приходится главе лучшим другом. Эта отважная девушка — Эльза — согласилась на такую опасную роль, потому что готова пожертвовать собой ради блага клана и потому что никому больше священное тело босса не могло быть доверено.

Исходя из всего вышесказанного он, Дис, лично уложит в гроб любого, кто будет оказывать недостаточное уважение малышу-боссу и его подруге или же слишком много трепать языком.

Все сказанное Десницей прозвучало изобретательным… бредом. Потому я был просто уверен в провале его затеи, но как оказалось совершенно напрасно: Децема набирала себе людей, ориентируясь на силу, а не сообразительность.

— Невероятно…

— Босс, вы гений!

— Таким образом вы ослабите бдительность всех этих напыщенных идиотов…

— Как хитро, босс!

Те, кто еще несколько минут назад смотрел на меня волком, теперь наперебой извинялись и восхищались. Но Дис опять безжалостно обрубил этот поток щенячьего восторга.

— Возможно, вы хотите сказать еще что-нибудь, босс?

Теперь я смотрел в его глаза без страха, кажется, в состоянии читать его мысли, если только он сам этого захочет.

Десница был самым невероятным человеком из тех, кто ходил под небом. Его ум был молниеносным. Сила — несомненной. Уверенность — основательной. Смелость выглядела как пренебрежительное безразличие. Через любую неприятность он перешагивал со спокойным достоинством.

Смотря в его глаза, я с тоской понял, что всю жизнь мечтал о таком старшем брате. Я хочу стать похожим на него.

— Прежде всего я хотел бы поблагодарить отважных воинов своего клана за преданность и терпение. Благодаря вам я вернулся домой отмщенным. — В меня вливалась уверенность с каждым словом. Я действительно верил в то, что говорю, словно память уже вернулась ко мне, и я могу по именам назвать каждого, стоящего в этом зале. — Я скорблю о многочисленных потерях, которые понес наш клан, прежде чем вернуть отобранную некогда Иберией свободу и честь. Теперь же мы независимы и едины, и не позволим никому изменить это. — Послышались одобрительные выкрики. — Прежде чем вы разойдетесь праздновать, я хотел бы обратиться к своему заместителю. — В помещении огромном, как аравийская пустыня, осела тишина. — Больше никогда не перебивай меня, Дис.

Могу поспорить, я увидел мимолетную понимающую ухмылку.

— Скорее уж я отрежу себе вторую руку.