Таврос. Сладкое на вкус сочетание резких и тихих звуков в имени города отображало его дуализм. Переменчивый, как капризный ребенок, город был под стать непостоянным, богатым сволочам вроде Гая. Таврос был идеальным троном для него.

Сердечный ритм столицы никогда не утихал, а лишь ускорялся день ото дня, втягивая в свою воронку слабовольных, падких на удовольствия смертных. Мне мегаполис, запах которого походил на наркотик, виделся наряженной в неон черной дырой, в которую без остатка и возврата улетало время, деньги, надежды и мечты людей, а также сами эти люди.

Ночной Таврос напоминал мне раскрашенное во все цвета радуги лицо Анны.

Мой внешний вид оскорблял пестроту и вседозволенность столицы: простой и однотонный дуэт черных брюк и рубашки, лакированные туфли, никаких побрякушек вроде галстуков и запонок. Думаю, именно так я вырядился, если бы дорос до выпускного.

Когда я и мои спутники сели в аэромобиль, который доставит нас к месту встречи, я предпочел молча глядеть за окно на растворяющийся в скорости урбанистический пейзаж. Не потому что меня очаровала развратная красота Тавроса, а потому что какое-то мерзкое чувство запечатало мой рот. Уязвленная гордость? Злость? Обида?

Мое упрямство может стоить мне жизни. Все-таки было бы разумнее выспросить у Диса все, что он знает о Гае, дабы миновать возможные ловушки и попросту не оступиться в разговоре с главой Тион. Обращаться же за разъяснениями исключительно к Олаферу, означало выставить себя надувшимся идиотом. Потому я молчал.

От Диса пахло запретной сладостью — женщиной.

Мой заместитель игнорировал мои звонки долбаный час, потому что, как я и предполагал, был чертовски занят. Его подружка не из робкого десятка: подпускать к себе того, от вида которого и у отпетых убийц поджилки тряслись… это говорило об исключительном качестве ее нервов.

Похоже, я опять лезу не в свои дела.

В какой-то момент я увидел в отражении стекла, за которым проносился Таврос, как Олафер и Дис переглянулись.

— Прежде чем мы покажемся на глаза Гаю, я хочу тебя кое о чем попросить, босс, — обратился ко мне Десница и я, кажется, сдал себя с головой, бросив неискренне беспечное:

— Валяй.

— Ничему не удивляйся.

— Разве мое удивление ему не польстит?

— Конечно, если ты поохаешь над его костюмом или любовницей. Я же говорю, что для нашего общего блага тебе следует игнорировать его специфическое поведение.

Я вспомнил Адэра и то, с какой легкостью Гай меняет жизнь на смерть. Игнорировать? Проще не придумаешь.

К слову об «не удивляйся».

— Это правда, что в зоне влияния Тиона легализована работорговля? — спросил я, получив ожидаемый, утвердительный ответ.

— Но по большей части эти рабы — не люди, — добавил Олафер, вероятно, желая меня успокоить. — Это наполовину синтетические человекообразные существа. На стадии эмбриогенеза структуру их мозга перепаивают, таким образом еще будучи зародышами они запрограммированы на покорность и исполнительность.

Я вспомнил фехтовальщика, глаза которого больше подошли бы наркоману, сидящему на первитине.

— Но ведь изначально… это были люди? — пробормотал я, повернувшись к ним, — так?

— Как по мне, граница тут размыта, — ответил старик. — Их выращивают в инкубаторе. Есть ли в этом что-нибудь человеческое, кроме того, что в итоге эти существа имеют идентичное с нами строение тела?

Таким образом, в Тавросе было налажено производство элитной рабочей силы. Дорогой, безусловно, но исключительно долговечной, продуктивной и просто незаменимой, если ты хочешь лишний раз подчеркнуть свой статус.

Никаких бунтов, как со стороны самих рабов, так и со стороны местных блюстителей морали. Выращенные в пробирке слуги представляли собой всего лишь случайные сперматозоид и яйцеклетку, сплоченные в лабораторных условиях. Гай устроил свою фабрику рабов, а Синедрион закрывал на это глаза. Как же так? Они такие трусы? Или просто слабаки?

— Их сила или отсутствие таковой не имеют никакого значения, — взялся за пояснение Дис. — Они выполняют роль независимых наблюдателей при конфликте целых группировок или отдельных людей. Они не создают законы, они лишь следят за выполнением тех, которые навязывает глава клана своим подданным.

Как по мне, они — лишняя шестерня в здешнем государственном механизме, если Гай может так просто заткнуть им рот.

— Наличие Синедриона упорядочивает систему. Даже такие, как Гай, это понимают. Он может игнорировать решение Синедриона, если сила и власть ему это позволяют, но он никогда не решится его уничтожить. Это бесполезно, даже больше — нежелательно. Вырвав с корнем Синедрион, он просто даст возможность на этом месте вырасти чему-нибудь другому, но похлеще, — я недоуменно поморщился. — Суды нужны, чтобы поддерживать в государстве порядок. Разве на Земле не так?

— Да, но там суды ограничивают власть главы государства, каким бы крутым он ни был. А ваш Синедрион поджал хвост, когда Гай нарушил на их глазах закон…

— Он никакого закона не нарушал, — усмехнулся невесело Дис. — Собственно, после падения Нойран, Гай и есть «закон». Он оскорбил Синедрион, унизил, растоптал их авторитет — да. Но никакие законы он не нарушал.

— Он убил человека!

— Да, но перед этим он дал знать о своих мотивах. Фебы действительно должны были поставить его в известность, перед тем как бросать нам вызов. Другое дело, что это правило повсеместно игнорируется, и ранее Гай не предавал этому значения. Если бы Фебы принесли проклятую розу в любой другой дом, он бы и ухом не повел. Но Децема — уникальный случай.

— Для этого должны быть причины.

— Когда речь заходит о Гае, причин может не быть вовсе.

Ну да, точно, постоянно забываю, о ком идет речь.

— Получается… — я сгорбился и сжал руки, лежащие на коленях, в кулаки. — Если я вдруг, чисто теоретически, решу уничтожить тиранию Тиона, дать Синедриону больше власти и прав в случае победы и вообще улучшить качество жизни простого народа… Синедрион не поможет мне?

— Нет.

— Ясно. Он не поможет мне, потому что они чертовы слабаки или потому, что им нет разницы, кто ими помыкает?

— Без понятия. Насколько мне известно, верхушку Синедриона, то есть заправляющую всей организацией тройку, никто никогда не видел кроме посредников, при помощи которых они общаются с внешним миром. Кто знает, чем они руководствуются при вынесении приговоров — слабостью или безразличием.

Как я погляжу, дальше в лес — больше дров.

— Выходит, те судьи, что следили за нашим поединком в том Доме Правосудия, были просто наместниками?

— Да.

— И никак нельзя добиться аудиенции с этим священным трио?

— Нет.

Я мысленно собрал в кучу все сказанное Дисом и хотел было уже перейти к сортировке, но Олафер заставил меня позабыть о моем намерении.

— Те трое… существа за пределами нашего понимания, босс. Поговаривают, что именно они создали «разделитель». Их интеллект и их чувства невозможно подогнать под человеческие критерии нормальности. Так что даже если вы добьетесь личной встречи с ними и предложите план по изменению мира к лучшему, они вряд ли его одобрят. Для них реальность — совершенна, идеальна сама по себе, ее не нужно менять. Мир такой, какой есть. Каким бы Гай ни был ублюдком, он занимает свое место в картине этого мира. А «лучше» или «хуже» — это установки людей.

Ремарка старика вступила в диссонанс с моим миропониманием.

— В таком случае, это многое объясняет… точнее, не объясняет ни черта… Высший разум? Здесь? На этой планете? И их никто никогда не видел?

Император пожал плечами, на его лицо вновь легла загадочная улыбка Будды.

— Это может оказаться простой сказкой. Но необразованные и далекие от благ технологий люди с окраин очень суеверны и молятся им, принимая за богов. В любом случае, доказать что-либо не получится.

Конечно, ведь им без надобности кому-то что-то доказывать. Аморфны, как и сказал некогда Раск…

— Дис, что там с Мышью?

Затянувшаяся пауза заставила меня вскинуть голову и посмотреть на Десницу.

— Он целый день молчит. Мы не можем связаться с его отрядом.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?! — Вспылил я, тут же себя одернув: какой толк был бы от того, узнай я это раньше? — Возможно, неисправность передатчика?

Какое наивное, чисто детское предположение.

— Возможно.

Конечно, Дис сам не верил в то, что сказал.

* * *

Готовиться к встречи с Гаем — глупая затея. Продумывать разговор, пытаться предсказать ход событий, мысленно прописать сценарий — бесполезный труд. Единственный способ удержаться на плаву — отдаться течению, не сопротивляясь, взять на себя роль простого наблюдателя и говорить как можно меньше. Слушать и по возможности кивать.

Такую установку дал я себе, когда покинул салон машины, примчавшей нас под гостеприимные, вечно открытые двери «Марса» — огромного элитного клуба, эдакого любимого детища Гая, где нам и была назначена встреча.

Абстракция из металла и камня, наряженная в гипнотизирующий блеск колющих глаз огней, окруженная порочной многолюдной толпой независимо от времени суток.

Нас встретил управляющий роскошного заведения. Приветствие было вежливым, но профессионально холодным, после чего мы проследовали за этим человеком, к чьему вытянутому, лоснящемуся лицу приклеилось неприязненное выражение.

Ведя нас тайными тропами из зала в зал, от волнующего, эротически-напряженного транса к ритмичному, мрачному драму, управляющий сохранял молчание. Вероятно, такая сдержанность предписана местным этикетом. Как бы то ни было, я был слишком занят изучением места, в котором оказался, отчего разговоры казались мне излишними.

Не могу сказать, что я был в восторге, но «Марс» определенно поразил меня. Я не жалел, что побывал в этой элитной яме, куда попасть считается за счастье, но был уверен, что никогда не пришел бы сюда по доброй воле. И, конечно, я надеялся, что больше мне не придется топтать здешние полы.

В какой-то момент все мое внимание сосредоточилось на дверях, которые плавно разъехались в стороны после предварительного ввода сложной комбинации цифр и сканирования сетчатки глаза. Управляющий не переступил порога окутанного мраком помещения, но жестом дал нам понять, что оно — конечный пункт.

Комната, в которую я шагнул, была не слишком просторна, но обустроена с исключительным удобством и роскошью. Темнота рассеивалась приглушенным голубоватым сиянием мелких светильников, выстроенных в ряд на стенах. Та стена, что находилась напротив дверей была сплошь сделана из стекла. Скорее всего, звукоизоляционного и непробиваемого. Сделав еще один шаг в ее сторону, я увидел находящуюся за стеклом, внизу, арену, на которой безжалостно превращали друг друга в мешки с киселем из дробленых костей, жил, мяса два гиганта. Бои без правил — любимое зрелище Гая.

Широкая, круглая арена была отгорожена лазерным барьером от толпы, разевавшей рты в криках, которые должны были означать нецензурные комментарии и ставки.

— Я заждался, — раздался в сумраке голос Гая. Хозяин Тавроса сидел ко мне вполоборота на софе. Рядом пустовала такая же софа. Между ними примостился изящный стеклянный столик. — Проходи, Эла. Присаживайся.

Наша встреча началась невероятно спокойно и тихо, чего я никак не мог ожидать.

Я послушно прошел, кидая быстрый взял на стоящего рядом со своим господином фехтовальщика. Его лицо показалось мне еще более безжизненным и бледным, чем ранее. Вдоль ближайшей к Гаю стены, не шевелясь и потому походя на мебель, расположились еще четверо телохранителей — могучие и неприкрыто угрожающие исполины. Не знаю, как на такую компанию отреагировали мои старейшины, а у меня по позвоночнику пробежал озноб.

Тестостерона в этой комнате было больше, чем на всей Земле.

Сев, я постарался выглядеть расслабленно, считая, что пока не сделал ничего, что давало бы мне повод нервничать. Гай так ко мне и не повернулся, любуясь поединком с аристократической холодностью, даже надменностью. Как божество, которому приносят жертву.

Дис и Олафер расположились за моей спиной.

— Смерть — довольно востребованный товар на рынке удовольствий, — заметил Гай, наблюдая за безжалостной бойней, слегка склонив голову. — Эти двое — профессиональные бойцы, тела которых, тем не менее, не подвергались изменениям. Лепить боевых рабов, как оказалось, — работать, себе в убыток. Их движения слишком быстры и точны, их бой непогрешим и безошибочен, как математическая формула. Их сражение нагоняет скуку. Причем не только на зрителей, но и на них самих. Ты не увидишь в глазах победителя триумфа, а в глазах проигравшего — страха смерти или ярости. Взгляни на Монаха, он форменный представитель этого снятого с производства вида. Идеальный боец, не знавший поражения. Поговаривают, что я клонирую ему подобных, чтобы создать непобедимую армию, с которой отправлюсь покорять Вселенную. Что за чушь, я никогда не посмел бы порочить Войну, принося ей в жертву бездушных андроидов.

Я посмотрел на фехтовальщика. Тот не двигался, не переминался с ноги на ногу от усталости и не сутулился. Лишь иногда он медленно моргал.

Почему именно «Монах», спрашиваю.

Вопрос заставил Гая повернуться в мою сторону, словно парень только сейчас вспомнил, что разговаривает не с самим собой, а привечает гостя. Дать мне незамедлительный ответ ему не позволила прислуга, проскользнувшая в комнату бесшумно, оставляя на столе выпивку и закуску.

— Он молчит постоянно, — оживился глава Тиона, как радушный хозяин наливая в бокалы не лимонад и не сок. — Словно дал обет, понимаешь? На самом деле ему просто повредили речевые центры мозга при модификации, да так, что понимать язык он может, но воспроизводить мысли посредством слов — нет.

Наклонившись, он вставил мне в руку бокал, и я принялся сбивчиво объяснять, что еще несовершеннолетний.

— Не хочешь выпить со мной? — с расстановкой озвучил свой леденящий кровь вопрос Стокрылый.

Просто плыть по течению.

Влив себе в горло «греческий огонь», я, естественно, зашелся унизительно долгим, громким кашлем. Моя язык словно стал подушечкой для иголок, а по пищеводу каталась циркулярная пила.

Отличная выпивка. Лучшая, что я когда-либо пробовал. Волшебный нектар.

Гай рассмеялся, уже, кажется, позабыв о вколачивающих друг друга в пол бойцах.

— Как дом? Как семья?

Как мило с его стороны меня об этом спрашивать.

— Я слышал, ты ухлестываешь за девушкой, — кривовато улыбнулся Гай, вертя бокал в руках. — Шустрый какой. Но я бы на твоем месте вел бы себя точно так же. Раз уж ты оказался в теле противоположном твоему прежнему полу, почему бы этим не воспользоваться?

Сердце мое упало в лакированные туфли. Я вспомнил сначала Селию, но в итоге понял, что Гай говорит об Эльзе. Знать бы, как много ему известно.

Откуда такая информация, спрашиваю как будто беззаботно.

— Птичка напела, — его ответ прозвучал холодно. Опять. Мои попытки прощупать почву его злили.

— Да-а, знаешь. Просто увлечение. Пользуюсь благами власти и денег.

— Правда? Жалко. Но у тебя вся жизнь впереди, — Гай изобразил легкомысленную улыбку. — В любом случае, это не мое дело.

— Как твоя жена? — схватился я за нейтральную тему, решая отвести от себя огонь.

— Отлично. Желает тебе поскорее сдохнуть в мучениях.

Ладно, сказать по правде, это меня несколько озадачило. Тогда как Гая моя реакция снова повеселила.

— Не бери в голову. Она ненавидит тебя, и это естественно. Я бы начал подозревать неладное, если бы Илона после твоего предательства относилась к тебе благосклонно. Из-за тебя убили ее брата и отца. В любом случае, это никоим образом не отразится на моем отношении к тебе.

Это, безусловно, утешает, однако, разве он сам не предал Иберию? Конечно, задавать такие вопросы было с моей стороны весьма рисковым ходом, но Гай, кажется, даже не придал этому значения.

— Кроме того, что я ее муж, а ты в прошлом всего лишь ее сводная сестра, между нами есть еще несколько отличий. Ты предавал Иберию из-за прихоти, а я в ответ на нанесенное мне личное оскорбление.

Я растерялся, силясь найти в недрах своего разума упоминание об этом оскорблении, но тщетно. Потому что я о нем попросту никогда и не слышал! Все это время мне казалось, что именно предательство Гая — прихоть, а мое, скорее всего, — благородное, но обреченное на провал, дело. А теперь выходит, что я злодей?

Незаметно, но беспощадно к голове подступило опьянение, принесшее с собой какую-то необоснованную смелость, даже разнузданность.

И что это за личная обида такая, спрашиваю.

В ответ Гай протянул руку в сторону Монаха, сделав жест, который немой раб понял, снимая с пояса ножны с изогнутым мечом.

— Знаешь что это такое?

Да, это катана. Самурайский меч. Стильная штучка.

— Это оружие моего младшего брата Чери, — его голос вновь вобрал в себя пасмурность осени и унылость ноябрьских дождей. — Раньше место рядом со мной принадлежало ему. Он дрался, как бог. Ты бы его видел, он просто танцевал с этим мечом! Да и поговорить с ним было о чем. Отличный парень. Наверное, единственный, кому я действительно все спускал с рук.

Черт, я очень сочувствую его потере.

Гай бросил в мою сторону прищуренный от недовольства взгляд.

— Он не погиб. Ты что, думаешь, он мог кому-то проиграть?

Да нет, но разве он сам только что не сказал, что…

— Чери прошел через «разделитель». Как раз Иберия этому и способствовал, — глухо прорычал Гай, вытаскивая лезвие из ножен, любуясь узорами многослойной стали. — Самое паршивое во всем, что случилось, это то, что я даже не знаю, когда его ждать обратно. Срок, определенный «разделителем», до последнего остается загадкой, пока в один прекрасный денек на твоем пороге не появляется тот, чье лицо ты уже позабыл.

— И за что его… посадили?

Глава Тиона начал издалека.

У его братца было довольно пафосное прозвище. Сам Гай и его люди кликали Чери Бритвой: так же остер, холоден и аккуратен. И при всем при том (можно ли такое представить?) Чери был наивным романтиком. Сколько бы старший брат ни пытался вдолбить в его душу вместе с болью нормальное, рациональное понимание жизни, младший продолжал по ночам пялиться на звезды и мечтать о вечной любви.

День его совершеннолетия стал настоящим бедствием для их семьи. Стоило их отцу вручить младшенькому меч, тем самым признав его как взрослого мужчину, и парень пустился во все тяжкие.

— Он трахал все, что движется. Серьезно. Говорил, что души пола не имеют, — без презрения, с легкой улыбкой говорил Гай. — Таким образом он искал «истинную любовь». Верил, что обязательно что-то почувствует при соединении тел. Какое-то высшее Провидение должно было подсказать ему путь к его настоящему спутнику жизни.

Эта философия Чери немало раздражала его отца и старшего брата, но, как и сказал Гай, этот парень был настолько очарователен и талантлив, что ему все было как с гуся вода.

— Девчонки за ним табуном бегали, — посмеиваясь заявил Стокрылый, и в это было нетрудно поверить, если учесть, что они близкие родственники.

Однажды Гай отправился в гости к своему любимому тестю, естественно, прихватив с собой Чери. Унылые переговоры прошли, и Чери, тоскующий в стенах чужого дома, отправился проветриться.

Забредя в один из баров с паршивой репутацией, в которых так любили проматывать деньги и время солдаты Иберии, он стразу стал центром всеобщего внимания. Его внешность и необычное оружие были просто магнитом для женских взглядов, что, само собой, не могло понравиться тамошним мужчинам.

Когда Чери сидел за барной стойкой, потягивая крепкий коктейль, один смельчак решил выкинуть шутку по поводу его клички.

— Эй, Бритва, не побреешь мне яйца своим языком? — сказал он, загоготав.

— Их там было с десяток. Десять тренированных бойцов клана Нойран. Как не трудно догадаться, живыми они оттуда не вышли, — Гай с резким щелчком спрятал лезвие в ножны. — Иберия посчитал это личным оскорблением и приговорил Чери к экзекуции. Это случилось уже после инцидента с Децемой, и поэтому как только твой пёс изложил свой план по уничтожению Нойран, я с легкостью его поддержал.

— Ясно. Не называй его так.

Гай вопросительно посмотрел на меня, приподняв бровь.

— Прекращай называть его псом, — проговорил я хрипло и недостаточно четко. — Какого дьявола ты его постоянно оскорбляешь?

Гай отпрянул от меня, взглянув так, словно впервые увидел.

— Я его оскорбляю?! — Стокрылый оглядел Диса, молча стоящего за моей спиной. — Что же тут оскорбительно? Преданность собак вызывает у меня восхищение. Я обожаю собак, честно! Знаешь, кого я терпеть не могу? Грызунов. Ненавижу этих хитрых, пронырливых тварей. А их развелось, как грязи. Даже не знаю, как мне с ними бороться. Может, ты мне подскажешь?