На первый взгляд, экономические задачи, которые стоят сегодня перед российским обществом, более или менее определены – это обеспечение экономического роста на базе рыночного хозяйства и преобладания частной собственности. Эта задача в той или иной степени принимается (или, во всяком случае, не отторгается) большей частью населения. И все же подобная постановка вопроса нуждается в серьезных уточнениях и конкретизации.

«Рыночная экономика», «капиталистическая экономика» – это совершенно недостаточный ответ на вопрос о том, что мы строим и куда мы должны идти. На самом деле «капитализм», «рынок» – это абстрактные понятия, не более чем инструмент теоретического анализа. На практике в условиях системы отношений, которые можно в принципе обозначить этими словами, живет почти все человечество. Однако живут при этом люди, как известно, очень по-разному – и с точки зрения уровня и качества жизни, и с точки зрения производительности их труда. Более того, и экономика работает в разных странах очень по-разному: существенно отличаются друг от друга и темпы, и результаты, и механизмы развития. Даже в рамках развитого мира экономическая практика существенно варьируется в зависимости от времени и места, не говоря уже о сильнейших различиях, которые наблюдаются в странах, стоящих на принципиально разных позициях в мировой экономике. Например, и США, и Афганистан имеют экономики, которые с примерно равным основанием можно назвать рыночными. Однако, как говорят, «почувствуйте разницу». Следовательно, прежде всего следует определиться, какую именно рыночную (или капиталистическую) экономику мы намереваемся создавать.

 

Экономика и права собственности

Первое, что обычно называют в качестве характеристики необходимой нам модели экономики, – это отношение к собственности, а точнее гарантии прав собственника и реальная обеспеченность этих гарантий деятельностью судебной и исполнительной власти в обществе.

Это действительно очень важный элемент модели экономических отношений, который заслуживает отдельного серьезного разговора. На самом деле не будет особым преувеличением, если мы скажем, что отношение общества к праву собственности является одним из индикаторов его гражданской зрелости – показателем той степени, в которой общество ушло от первобытного состояния кулачного права и произвола сильного в отношении слабого. Более того, сегодня это не столько вопрос морали (хотя он и является показателем морального состояния общества тоже), сколько экономики: развитие современного хозяйства держится на долгосрочных инвестициях, которые в условиях недостаточной защищенности права собственности просто лишаются всякого смысла.

При этом не важно, под каким предлогом государство отказывает собственнику в защите его прав и какие аргументы при этом приводит – важен сам факт, признает ли государство за собой обязанность не покушаться на объекты собственности, находящиеся в сфере его досягаемости, без наличия на то признаваемых обществом и заранее оговоренных оснований. Если государство за собой такой обязанности не признает, то право его граждан или их объединений на собственность становится в таком государстве условным, а все стимулы к деловой инициативе – слабыми и искаженными. В такой экономике, где частная собственность существует постольку, поскольку субъект способен самостоятельно ее защитить, а ее отъем считается чуть ли не делом «чести, доблести и геройства», само понятие рынка приобретает глубоко извращенный характер.

В этом смысле так называемые споры хозяйствующих субъектов, потрясающие нашу экономику все последнее десятилетие, должны быть предметом внимания государства в первую очередь с точки зрения возможности защиты в них интересов легитимных собственников (а не с точки зрения выгоды того или иного их исхода для членов правящей группы, как это у нас сплошь и рядом происходит). Ни для кого не секрет, что суды и судебно-исполнительная система в существующих сегодня условиях слишком слабы и уязвимы, слишком подвержены давлению и соблазнам, слишком бессильны перед грубой силой отдельных «хозяйствующих субъектов» и уж тем более – правоохранительных ведомств (которые, кстати, тоже сплошь и рядом выступают в роли своего рода «хозяйствующих субъектов»), чтобы на них можно было целиком возложить функцию защиты интересов собственника. В этом плане надзорная роль центрального аппарата государства важна ничуть не менее, чем наличие формальных институтов, призванных эти права оберегать и реализовывать.

И здесь нельзя обойти вниманием и еще один тонкий вопрос – вопрос о легитимизации прав собственности. Право собственности на тот или иной актив должно быть не просто зафиксировано в соответствующем реестре и тем самым закреплено юридически – оно должно также признаваться легитимным и неоспоримым обществом и государством. Дело в том, что формальный титул собственника и легитимизация его общественным сознанием – отнюдь не тождественные вещи: существует целый ряд общественных ситуаций, к которым, безусловно, относится и существующая сегодня у нас, когда при наличии первого второе отсутствует или присутствует в явно недостаточной степени.

В нашей стране этот аспект еще долгое время будет относиться к числу очень сложных. Дело в том, что действия правительства Ельцина–Гайдара, приведшие в 1992 г. к инфляции в 2600 %, полностью лишили все население страны денежных накоплений, то есть по существу почти единственной собственности, которая у людей была. И это было объявлено «единственно правильным» курсом реформ. (При воссоединении Германии правительству ФРГ, например, почему-то не пришло в голову, подобно нашим «реформаторам», объявить деньги ГДР ничего не значащими «фантиками», а стоявший за ними труд миллионов граждан – бессмысленным.) Такое неуважение к личности и ее достоянию с большой силой надолго актуализировало циничное и, я бы даже сказал, варварское отношение к «чужой» собственности вообще. Этот бумеранг будет еще долго возвращаться к нам при каждом новом силовом переделе, и большинство людей будут со злорадством и мстительностью приветствовать это.

В отличие, скажем, от США, где основная часть активов, принадлежащих гражданам и организациям, либо создавалась ими или под их контролем, либо была приобретена ими на основе законов и процедур у собственников, чье право на соответствующие активы не подвергалось общественному сомнению, в сегодняшней России очень значительная часть национального богатства оказалась в руках нынешних собственников совсем недавно, причем на основании решений, не только не освященных традицией и общественным признанием, но и подчас лишенных убедительной внутренней логики, которая облегчала бы восприятие их обществом как справедливых. Более того, процесс первичного распределения прежде социалистической, а затем якобы «бесхозной» собственности, и последующий переход прав на нее из одних рук в другие (а многие достаточно крупные куски бывшей государственной собственности за считанные годы переходили из рук в руки по нескольку раз) был крайне непрозрачным. Не только детали сделок, но и имена их участников оставались скрытыми от общества, что порождало массу догадок, версий и подозрений и отнюдь не способствовало признанию их результатов легитимными, а возникавшего при этом права собственности – справедливым и неоспоримым.

Под прикрытием либерально-демократической фразеологии правительствами 1992–1998 гг. реализовывались наиболее реакционные положения марксистско-большевистской парадигмы о том, что первоначальное накопление капитала всегда преступно, и что «базис» (то есть неважно как и кому распределенная в частное владение собственность) сам, автоматически когда-нибудь определит адекватную настройку. В результате вместо твердого фундамента было создано криминальное болото, и в этом смысле и экономике, и обществу придется еще очень долго за это расплачиваться.

Отсутствие должной легитимности собственности, хотя и не отменяет капиталистически-рыночный характер экономики, тем не менее играет крайне отрицательную роль для ее функционирования и развития. Во-первых, это, безусловно, угрожает политической и социальной стабильности в обществе, поскольку создает социально-психологический климат, в котором те, кто в свое время не смог принять участие в разделе пирога или остался недоволен его результатами, пытаются осуществить новый, якобы более справедливый его передел. В условиях, когда очень широкие слои общества внутренне не признают легитимности нынешних крупных собственников, попытки тех или иных групп перераспределить крупную собственность в свою пользу не встречают заметного сопротивления и, более того, часто пользуются сочувствием у значительной части общества. Кстати, в нашем случае роковую роль здесь играет и преимущественно сырьевой характер экономики. Появление на общественной арене новых энергичных и голодных – явление, строго говоря, естественное и отнюдь не катастрофическое, если в экономике постоянно открываются новые перспективные высокорентабельные отрасли и направления. Поскольку же в нашей нынешней экономике контроль над процессом добычи и переработки природного сырья является главным и в какой-то степени единственным источником богатства, выход на авансцену новых групп элиты неизбежно сопровождается стремлением отнять «свою долю» у уже действующих в этой области предпринимательских групп. (За примерами, что называется, далеко ходить не надо – они у всех перед глазами.)

Во-вторых, отсутствие должной легитимности права собственности на крупнейшие активы в экономике самым серьезнейшим образом негативно сказывается на качестве управления этими активами. В адрес нынешних владельцев крупнейших приватизированных сырьедобывающих компаний высказывается немало упреков, среди которых много справедливых. Здесь и вывод ряда ценных активов в офшоры, и замыкание финансовых потоков на мелкие фирмы-спутники, и чрезвычайно сложные и нетранспарентные формы владения и инвестирования, и постоянные манипуляции с куплей-продажей различных активов с неясными целями, и так далее.

С другой стороны, однако, трудно ожидать иного от людей, чье право собственности, зафиксированное, кстати, с соблюдением всех процедур и формальностей, постоянно подвергается сомнению по политическим мотивам, и, более того, периодически проверяется на прочность различного рода «наездами».

Возникает здесь и обратная связь: сомнительные с точки зрения добросовестной деловой практики аспекты корпоративного управления в общественно значимых крупных компаниях, будучи во многом следствием недостаточной легитимизации прав их собственников, одновременно дают дополнительные основания подвергать их легитимность общественному сомнению, тем самым подчеркивая и усиливая связанный со всем этим отрицательный заряд.

В этих условиях единственная сила, способная разорвать порочный круг недостаточной легитимности прав собственников и связанных с нею пороков корпоративного управления, – это государство. Именно оно способно своей силой и авторитетом, а главное – последовательным поведением в отношении любых конфликтов, связанных с угрозой правам собственников, подвести черту под общественными дискуссиями на эту тему и в течение длительного времени поддерживать ту меру стабильности, которая в конце концов побудит общество принять существующую картину прав собственности как пусть и не идеальную с точки зрения общественной справедливости, но, во всяком случае, заслуживающую уважения и допустимую в качестве исходной точки для дальнейшего эволюционного развития.

Это не означает, что тем самым должно быть наложено табу на любые изменения, затрагивающие интересы нынешних собственников. Напротив, создание конкурентной среды, наличие независимого суда и нейтрального по отношению к бизнесу государства обязательно приведут к существенным изменениям в отношении перехода активов к действительно эффективным собственникам. Их дееспособность будет состоять уже не в том, кому и какую дать взятку, а в умении вести бизнес в условиях реальной конкуренции. Именно в этом смысле я и мои товарищи всегда настаивали и продолжаем настаивать на том, что нынешняя система отношений собственности в России есть продукт бюрократически-олигархической системы, свойственной отсталому, периферийному капитализму. Эта система нуждается не в сохранении, а в коренном преобразовании, если мы не хотим вечно оставаться на периферии мирового хозяйства в качестве его отсталой и зависимой части (подробнее я об этом говорил в первой из нынешней серии лекций). Да, эта система сегодня представляет собой колоссальный механизм торможения, причем совсем не нейтральный политически; механизм, постоянно воспроизводящий бедность, коррупцию и другие пороки.

Вместе с тем процесс этого преобразования должен быть, во-первых, осторожным и цивилизованным, чтобы не нарушить функционирование экономической системы, которая худо-бедно, но работает. А во-вторых, он должен обязательно сопровождаться легитимизацией всех тех элементов и отношений, которые могут нам пригодиться для строительства новой российской экономики.

Для этой цели, в частности, необходимо принятие законов о легализации капиталов, налоговой амнистии в отношении легализованного капитала, установление реалистичных сроков давности по уголовным делам, связанных с хозяйственными нарушениями, то есть предоставление гарантий от попыток уголовного преследования в области хозяйственных операций, совершенных в условиях юридической, политической и социальной неопределенности 1990-х годов. Одновременно было бы важным принять законы, которые бы ограничивали политические притязания так называемых олигархов, получивших свои состояния в описываемый период.

Возвращаясь к исходной точке наших рассуждений, то есть к вопросу о том, какую экономику мы собираемся строить, в качестве первого вывода можно заключить следующее: это должна быть не просто рыночная экономика, но экономика, основанная на безусловном уважении прав собственности и высокой степени их общественной легитимности.

Последнее, кстати, включает в себя и определенную меру социальной ответственности собственника, особенно если речь идет о крупных производственных активах, имеющих большое общественное значение. С точки зрения современного либерализма, право собственности не может рассматриваться как безусловное право собственника творить с принадлежащими ему активами все, что ему заблагорассудится. Очевидно, что владение общественно значимыми активами налагает на гражданина определенную ответственность и даже обязанности. Причем, если ответственность носит большей частью моральный характер, то обязанности, вытекающие из необходимости соблюдения неоспоримых общественных интересов, могут и должны быть зафиксированы в юридической форме и допускать в случае их нарушения применение в отношении собственника мер административного и уголовного принуждения.

 

Экономика и эффективность

Второй элемент, который в большинстве случаев называют в качестве главной характеристики хозяйственной системы, к которой следует стремиться, – ее эффективность. Выражение «эффективная рыночная экономика» стало уже своего рода повседневным клише, которое употребляют, не раскрывая его содержания и даже не задумываясь о таковом.

Само по себе положение о том, что экономика должна быть эффективной, безусловно, правильно. Однако остается не совсем ясным, что при этом следует понимать под эффективностью. Есть по меньшей мере три соображения, которые мешают нам согласиться с теми, кто ставит во главу угла эффективность как просто высокую производительность, соотношение производимого продукта и затрат на его производство.

Во-первых, здесь, безусловно, должен присутствовать социальный аспект. Технически производство может быть чрезвычайно рентабельным при нищенском уровне оплаты труда. Можно также иметь в стране ограниченную группу современных высокопроизводительных предприятий, которые могут обеспечивать своим работникам высокий уровень жизни, и одновременно создать ситуацию, когда для большей части населения нет ни работы, ни шансов ее получить. Можно ли назвать такую экономику эффективной? В узком смысле слова – да. А в широком смысле?

Во-вторых, если эффективность понимать всего лишь как отношение затрат к выпуску, эффективным вполне можно назвать и застойный, исторически тупиковый тип хозяйствования. Если, однако, при высоких объемах получаемой прибыли экономика не развивается, не повышается ее технический уровень, не происходит ее диверсификация и адаптация к меняющимся условиям, а конкурентоспособность поддерживается, например, за счет низкой стоимости рабочей силы, то насколько такой тип хозяйствования является эффективным? Кстати говоря, подобная модель – отнюдь не умозрительный вариант. В мире есть десятки стран, где при высокой прибыльности по крайней мере некоторых традиционных экспортных отраслей объем инвестиций в стране минимален, структура экономики не меняется десятилетиями, а основная часть прибылей инвестируется за рубежом или поддерживает личное потребление узкой группы лиц, фактически узурпировавших национальные ресурсы.

В-третьих, безусловно, важно и то, насколько свободен человек, занятый в этой экономике, насколько защищены его гражданские и личные свободы и неотъемлемые права. Чем больше в обществе (а значит, и в экономике) несвободы, беззакония и произвола, тем труднее говорить об эффективности в широком смысле этого слова. Несвободное общество, состоящее из людей, равнодушных к своему и чужому человеческому достоинству и слепо подчиняющихся воле власть имущих, создавших слабое, но враждебное по отношению к собственным гражданам полицейское государство, по определению не может построить конкурентоспособную экономику XXI века. И наоборот: свобода, правовая и минимально необходимая социальная защищенность есть условия реализации колоссальных ресурсов, заложенных в естественном человеческом стремлении к самореализации, а значит – и условия общественно-экономической эффективности в широком смысле этого слова.

И последнее. Из всего сказанного следует, что возможен экономический рост без развития, и это – именно то, что мы наблюдаем в последние годы. Одно из следствий такого роста – экономические галлюцинации нынешнего правительства от высоких цен на нефть, газ и другое сырье.

 

Модернизация как цель экономической стратегии

Следовательно, сказать: «нам нужна эффективная экономика» – это почти ничего не сказать. Нам нужна не абстрактно «эффективная» экономика, а экономика социально эффективная, то есть экономика, которая способна обеспечить глубокую модернизацию и прогресс общества. Говоря содержательней, это должна быть экономика, которая как минимум будет:

— динамичной и способной к саморазвитию;

— способной вовлечь в свою орбиту все общество, а не только один социальный слой или население отдельных территорий или мегаполисов;

— обеспечивающей эффективное использование всех производительных ресурсов общества (в том числе и в первую очередь человеческих), а не только какой-то их части (например, «снятие сливок» с национальных природных ресурсов);

— обеспечивающей реализацию интеллектуального потенциала страны через развитие науки и образования и его востребованность экономикой;

— основанной на современных, а не архаичных (средневековых или доиндустриальных) общественных отношениях.

Вышеназванные черты кому-то могут показаться прекраснодушными пожеланиями или беспочвенными мечтаниями. Тем не менее я уверен, что это минимальный набор требований, причем достаточно реалистичных требований, который можно и нужно предъявлять к экономической системе, способной в условиях двадцать первого столетия обеспечить конкурентоспособность российской экономики в мировом масштабе, решить задачу присоединения страны к клубу богатых и производительных наций, что только и способно дать России статус развитой современной страны и сохранить ее единство в существующих границах. Учитывая размеры нашей территории, ее природные ресурсы и геополитическое положение, сказанное практически полностью отвечает на вопрос: как России стать по-настоящему влиятельной и уважаемой страной, о чем мечтают многие наши соотечественники.

Рискуя повторить то, о чем я уже неоднократно пытался говорить публично, я еще раз хочу отметить, что экономическая система, сложившаяся в стране в последнее десятилетие и имеющая тенденцию к закреплению, не способна решить эту задачу, причем не способна именно потому, что не удовлетворяет тому набору требований, который я привел выше. Именно в силу этого она фактически обрекает нашу страну на роль части мировой периферии – поставщика сырья и традиционных материалов с однобокой экономикой, чрезвычайно низкой степенью использования человеческих, интеллектуальных ресурсов и неразвитыми гражданскими институтами.

Некоторые скажут, что ничего фатального в такой экономической системе, в той структуре, о которой я сейчас говорю, нет. Как говорится, если проблемы не решаются, можно жить и с нерешенными проблемами. В таком положении находятся многие десятки стран, в которых проживает большая часть человечества. И, самое главное, большинство из этих стран и дальше будет жить, ничего не меняя ни в системе, в условиях которой они строят свою деятельность, ни в том положении, которое они занимают в мировой экономике. Однако если ставить перед собой амбициозные задачи, если вести речь о сохранении страны как важной части будущей большой Европы, то проблема преобразования нашей экономической и социальной системы должна стать первоочередной и для властей, и для элиты в целом. Ощущение самоуспокоенности и непонятно на чем основанной уверенности в том, что «Россия обязательно будет великой страной» должно уступить место трезвой самооценке и, я бы даже сказал, ощущению критичности нынешней ситуации, которая требует безотлагательных реформ (о которых будет сказано ниже) и проявления для этого настоящей политической воли.

Критичность же ситуации обусловлена как минимум двумя обстоятельствами. Первое из них связано с тем непреложным фактом, что всеобщее процветание и гармония в мировом масштабе в обозримом будущем нам не грозят. Мир по-прежнему разделен на богатых и бедных, сильных и слабых, и, как показывает практика (в том числе и совсем недавняя), никакой тенденции к ослаблению этой разделенности пока не наблюдается. Места на мировых рынках, как и места под солнцем, на всех не хватает, и отвоевывание своей доли, особенно на рынках растущих и перспективных, требует огромных усилий как со стороны предприятий, так и со стороны государств. Все это требует от каждой из стран-претендентов и ума, и воли, и высочайшей эффективности в том широком смысле этого слова, о котором я уже говорил. Тем более что претендентов на каждый перспективный участок в мире более чем достаточно, и потеря времени здесь равносильна потере места. Все, что потеряем мы, обретут другие, и никакие воспоминания о былой мощи, проклятия империализму или истеричные заклинания здесь не помогут. Более того, подобно тому, как рожденный бедным и больным имеет отличные шансы и дальше развивать в себе эти качества, страна, попавшая в разряд бедных и периферийных, со временем все глубже увязает в порочном круге бедности и неэффективности, вырваться из которого в нынешнем мире почти невозможно.

Наше положение в этом отношении несколько специфично. С одной стороны, объективно сегодня Россию можно скорее отнести к странам бедным и отсталым. С точки зрения уровня доходов и инвестиций, с точки зрения применяемых в производстве технологий и общей его эффективности, а также абсолютных показателей производительности труда и капитала Россия далеко отстает от группы развитых стран и даже от наиболее «продвинутых» среднеразвитых экономик. Обрабатывающий сектор российской промышленности на 70–80 % по мировым стандартам неконкурентоспособен и не способен выжить в условиях полностью открытой экономики и мировых цен на сырье и энергию. Огромен и разрыв, отделяющий Россию от развитых стран в области развития инфраструктуры – дорог, жилья, систем телекоммуникаций.

Однако особенности исторического пути России обусловили своеобразие нашей бедности – при низком уровне жизни основной массы населения и в целом отсталой экономике в некоторых ее секторах были созданы серьезные заделы для производства более высокого уровня, чем уровень экономики в целом. Это, прежде всего, военное производство, непосредственно связанные с ним отрасли НИОКР, некоторые инфраструктурные отрасли. Это также некоторые гражданские отрасли (например, гражданское авиастроение), основную часть издержек которых покрывали затраты на ВПК. Это, наконец, те отрасли, развитие которых не было оправдано экономически, но поддерживалось по идеологическим или стратегическим соображениям (вычислительная техника). Одновременно система форсированной подготовки рабочей силы обусловила более высокий, чем в странах с аналогичным уровнем экономического развития, уровень общего и профессионального образования. Затраты на НИОКР также были высоки даже по меркам наиболее развитых стран. Все это давало стране шанс в результате реформ занять в мировой капиталистической экономике более высокую и перспективную нишу, нежели роль поставщика сырой нефти, газа и древесного сырья. Более того, несмотря на то, что кое-какие козыри, которые мы могли использовать в этой большой экономической игре, оказались в 90-е годы безвозвратно потеряны из-за бездарности и некомпетентности руководства страны, некоторые потенциальные преимущества все еще сохраняются и могут быть использованы. Однако время, в течение которого это может быть сделано, неумолимо истекает, и в этом смысле, на мой взгляд, ситуация складывается весьма неблагоприятная.

Вторым обстоятельством, с которым связана наша оценка нынешнего момента как критического, является особенность нашей страны как наследницы одной из крупнейших в прошлом империй – ее огромной территории, этнического и культурного многообразия, остроты региональных и социальных различий. В отличие от небольших государств с внутренне однородным населением Россия в ее нынешнем виде может существовать только при наличии в ней современной высокоразвитой экономики и гражданского общества, которые только и способны соединять воедино столь разные изначально территории и народы, как те, что нынешняя Российская Федерация унаследовала от бывшей Российской империи. В условиях же бедности и коррупции, узости и разделенности внутренних рынков, господства стоящей вне закона олигархии, отсутствия действенной судебной и ответственной исполнительной власти в масштабе страны нет и не будет силы, которая бы смогла помешать вполне возможному распаду страны и российской государственности. Следовательно, в нашем случае речь идет не просто о месте России в системе международного разделения труда, а о выживании государства в его нынешних границах. Я очень опасаюсь, что очевидная успокоенность власти на этот счет имеет под собой не больше оснований, чем уверенность лидеров КПСС в конце 1980-х годов, что распад СССР – вещь, невообразимая при любых обстоятельствах.

Осознание критического характера нынешнего исторического момента должно быть первым шагом к тому, чтобы предпринять целый ряд решительных шагов в направлении реализации адекватной ему экономической стратегии, чему и будут посвящены все последующие разделы.

 

Общие замечания

Итак, что необходимо для выхода из сложившейся ситуации? Если вначале попытаться ответить на этот вопрос коротко, можно свести основные необходимые меры к следующим:

Во-первых, реформировать все основные институты, определяющие условия функционирования экономики, начиная с судебной системы и заканчивая финансовым сектором, то есть реализовать тот комплекс мер, который имеется в виду, когда речь идет об институциональных реформах.

Во-вторых, принять осмысленную государственную стратегию экономического развития. Безусловно, необходимо определить набор приоритетов (в том числе и в виде промышленной политики) и разработать систему стимулов, необходимых для их реализации.

В-третьих, подвести черту под криминальной приватизацией 1990-х годов на основе ясного, публичного оформленного законом компромисса между властью и бизнесом.

В-четвертых, осуществлять такую текущую экономическую политику (макроэкономическое регулирование), которая обеспечивала бы нормальные условия для деятельности хозяйствующих субъектов, помогала бы избегать кризисных ситуаций, связанных с дестабилизацией тех или иных рынков (товарных, финансовых, ресурсных). При этом чрезвычайно важно понимать место этой политики в общей картине усилий по созданию в России современной экономики. А именно: политика создает условия и дополняет первые два направления (то есть институциональные реформы плюс определение и реализацию экономической стратегии), но ни в коем случае не подменяет их.

Наконец, нельзя также не видеть, что для успеха усилий по всем названным направлениям необходимо, чтобы политическая элита страны резко повысила уровень эффективности и ответственности своей общественной деятельности.

Конечно, названные задачи – это всего лишь самые общие контуры той программы-минимум, которую надлежит реализовать правительству в ближайшие пять–десять лет. Конкретное содержание этой программы во многом выходит за рамки возможностей теоретического анализа и может быть определено только в процессе взаимодействия с хозяйственной практикой. Многие аспекты нуждаются в детальной проработке с учетом более подробной и достоверной информации, чем та, которая имеется сегодня в нашем распоряжении. Наконец, решение этих задач возможно только в рамках соответствующего политического процесса, который предполагает режим конструктивного диалога со всеми активными и ответственными силами в обществе с учетом позиции каждой из них. Тем не менее некоторые общие принципы и подходы в рамках каждого из направлений можно сформулировать уже сейчас, исходя как из наших мировоззренческих позиций, так и из реальных возможностей экономики и общества в России в их нынешнем состоянии.

 

Институциональные реформы

Итак, первым и главным направлением новой экономической стратегии должен стать комплекс институциональных реформ, который должен включать в себя одновременное и взаимоувязанное преобразование базовых институциональных условий экономической деятельности в стране – системы гражданского судопроизводства и юридического обеспечения исполнения контрактных обязательств; механизма исполнения судебных решений; системы взаимоотношений бизнеса с административными органами, в том числе с органами административного регулирования хозяйственной деятельности; налоговой системы; определения границ и распределения ответственности за функционирование общественного сектора, статуса и рамок деятельности государственных монополий, субъектов финансового сектора экономики и т.д. Во всех этих областях имеется немало нерешенных принципиальных вопросов, обойти которые в процессе создания условий для экономического роста, нацеленного на модернизацию страны, в принципе невозможно.

Следует особо подчеркнуть, что реформирование этих институтов ни в коем случае нельзя сводить к простому «совершенствованию» нынешней деятельности существующих сегодня административных и хозяйственных органов. Проблема этих органов отнюдь не сводится к тому, что они слабы и малоэффективны – проблема состоит главным образом в том, что, не выполняя возложенные на них общественные функции, они занимаются деятельностью, не имеющей к этим функциям никакого отношения. Так, судебные и правоохранительные органы занимаются оказанием частных услуг бизнесу и исполнительной власти. Органы административного регулирования сплошь и рядом выполняют чисто фискальную функцию, а фискальные – функцию «регулирования» частного бизнеса по заказам административных или конкурирующих частных структур. Подавляющее большинство банков выполняет роль кредитно-финансовых отделов корпораций, являющихся их учредителями. Государственные монополии, чья единственная функция – производство под контролем государства услуг или товаров, которые не могут эффективно предоставляться частным сектором, на практике совмещают в себе функции частного бизнеса на государственные деньги и «черной кассы» для властных структур. Список подобных функциональных несоответствий можно продолжать еще очень долго, но и из уже вышеназванного ясно, что укреплять и усиливать такого рода институты без коренного реформирования содержания их деятельности было бы не просто неконструктивно, но даже опасно. Простое их усиление в существующем виде фактически будет означать лишь еще большее отвлечение ресурсов от производительных целей.

Фактически речь идет о создании по существу заново системы современных государственных и общественных институтов, которые бы, с одной стороны, защищали законные интересы всех участников хозяйственных отношений, а с другой – регулировали бы экономическую активность в обществе, направляя ее в сторону эффективного производительного использования имеющихся ресурсов в противовес явному или скрытому их разворовыванию. Это, безусловно, огромная работа, которая даже при наилучшем раскладе потребует нескольких президентских сроков, но начинать ее нужно немедленно, не говоря уже о том, что в идеале не следовало допускать создания полукриминальной системы еще в 90-х годах.

Конкретные направления институциональных реформ, актуальность которых самоочевидна, были подробно освещены мною в предыдущей лекции, в которой я отвел им очень значительное, если не главное место. Здесь же, дабы не повторять уже сказанное, я хотел бы чуть более развернуто изложить свои соображения относительно общей идеологии институциональных реформ, их стратегического смысла.

Первое, что я хотел бы отметить в этом отношении – это то, что институциональные реформы должны быть очень тесно и непосредственно связаны с изменением общей парадигмы экономической политики в России.

Суть и стержень такой новой парадигмы должны заключаться в том, что государство берет на себя инициативу создания благоприятных условий для предприятий и компаний, деятельность которых обеспечивает рост занятости, доходов, экспорта обработанной продукции и налоговых поступлений. Напротив, бизнес, не приносящий обществу отдачи в виде налогов и занятости, представляющий собой лишь «черную дыру», в которой бесследно исчезают национальные ресурсы, обогащая лишь отдельных проходимцев, должен встречать самое негативное к себе отношение. В этих целях должны использоваться все доступные государству инструменты экономической политики – фискальные рычаги, кредитная система, административное регулирование использования принадлежащих государству ресурсов. Опыт новой и новейшей истории показывает, что периоды ускоренной модернизации, экономических взлетов обществ, как правило, инициировались ярко выраженной государственной политической волей, его грамотной и ответственной политикой. И именно эти соображения должны присутствовать при разработке и осуществлении планов реформирования тех базовых экономических институтов, о которых было сказано выше.

При этом, однако, мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что в России, в отличие от США и от многих европейских стран, нет уходящей корнями в прошлое традиции индивидуальной свободы и местного самоуправления. Нет и судебной системы, которая могла бы противостоять давлению государства и произволу в хозяйственном регулировании, нарушениям фундаментальных экономических прав граждан. Поэтому предпосылкой усиления государственной экономической стратегии (и в этом смысле первейшей экономической задачей) должны быть принятие ряда ключевых законодательных политических решений, судебная реформа, развитие эффективного местного самоуправления, формирование гражданских политических партий и общественных объединений, безусловное соблюдение свободы средств массовой информации. До тех пор, пока государство будет высокомерно относиться к правам и свободам граждан и полагать, в частности, что эти права могут ущемляться или произвольно «регулироваться» в соответствии с тем, как политики или правительственные чиновники понимают государственные интересы, большая часть хозяйственной деятельности экономических субъектов будет оставаться в «тени» неформальной экономики, благо такая возможность в России в силу ее природных богатств и огромной территории является практически неограниченной. Эту оговорку необходимо постоянно иметь в виду, говоря о конкретных областях, в которых мы считаем необходимым проявить решительную политическую волю для проведения реальных реформ.

Однако и этого недостаточно. Исходной институциональной базой эффективных рыночных реформ являются ценностные ориентации населения и руководства страны, политический вектор внутренней и внешней политики. Если, как это у нас сейчас происходит, практическое государственное управление сохраняет такие ключевые традиции сталинской системы, как отсутствие независимости судебной системы, абсолютная подчиненность законодательных органов (Думы) исполнительной власти, прямое и существенное манипулирование выборами, отсутствие свободы слова, то эффективная рыночная экономика появиться не может. Оболваненные, несвободные, манипулируемые с помощью телевидения, прессы и «черного пиара» люди в принципе не могут создавать экономику XXI века. В этом смысле курс на отказ от гражданских свобод, на их свертывание или ограничение ни в коем случае не может быть оправдан какими бы то ни было соображениями экономической целесообразности или интересами проведения реформ.

Еще одно обстоятельство, которое я хотел бы особо отметить в этом разделе, заключается в следующем. Огромное значение срочных и, главное, последовательных усилий для реализации реформ базовых институтов в сегодняшней ситуации связано еще и с тем обстоятельством, что экономика и общество в России продолжают пребывать в неустойчивом, переходном состоянии, и в этом смысле курс на формирование в России эффективной современной рыночной экономики западного типа – это еще не решенный, или, во всяком случае, не вполне решенный вопрос.

Что дает нам основания это утверждать?

Во-первых, многие из присущих нынешней России, но не совместимых с современными представлениями об эффективной рыночной экономике отношений и институтов, о которых я говорил в своих работах и публичных выступлениях, представляют собой не столько рудимент прошлого, сколько полноценный элемент функционирующей политико-экономической системы. Причем, как я уже много раз утверждал, системы по-своему логичной и устойчивой, способной к самовоспроизводству и даже определенному развитию.

А во-вторых, общее направление эволюции этой системы и соответствующей ей логики экономических отношений еще не вполне определилось. Да, некоторые «нерыночные» формы (например, тот же бартер) постепенно отходят в прошлое. Однако другие столь же далекие от цивилизованной рыночной экономики отношения не только не отмирают, но и в определенном смысле закрепляются. И с этой точки зрения опоздание с началом кардинальных институциональных реформ может оказать решающее влияние на этот своего рода исторический выбор, качнув маятник в сторону негативного для нашей страны сценария.

Другими словами, сохранение статус-кво в этой области, которое многими выдается за признаки некоей позитивной стабилизации, на самом деле есть не что иное, как прямой путь в исторический тупик. Сохранение такого положения даже на среднесрочную (в пределах одного президентского срока), не говоря уже о долгосрочной перспективе, грозит стране окончательным закреплением на очень длительный срок застойной, нецивилизованной и не имеющей никакой исторической перспективы общественной системы отсталого, периферийного капитализма.

 

Определение экономической стратегии и промышленная политика

Очевидно, что институциональные реформы, речь о которых шла выше, представляют собой, безусловно, необходимое и важное, но тем не менее недостаточное условие для решения стоящих перед страной экономических и социальных задач. Помимо и в дополнение к ним необходимы осмысленная стратегия экономического развития, подразумевающая в числе прочего выбор важнейших для страны и экономики приоритетных направлений и активная работа правительства по реализации этих приоритетов. Такого рода приоритеты могут иметь как общий (повышение нормы сбережения и инвестирования, увеличение экспорта, развитие образования и т.д.), так и селективный характер (укрепление отдельных направлений или отраслей – так называемая промышленная политика). И в том, и в другом случае, однако, они отражают некую стратегию экономического развития, суть которой состоит в том, чтобы сконцентрировать неизбежно ограниченные хозяйственные (и в первую очередь инвестиционные) ресурсы на определенных направлениях, которые позволяют добиться либо эффекта масштаба, либо прямой экономии издержек, что существенно повышает уровень конкурентоспособности затрагиваемых такой политикой отраслей.

Необходимость такой концентрации, а значит, и определения приоритетов в рамках экономической политики государства, вытекает одновременно из нескольких обстоятельств.

Прежде всего, это связано с объективной ограниченностью ресурсов, находящихся в распоряжении хозяйствующих субъектов, – ограниченностью, которая особенно рельефно проявляется в сравнении с масштабами задач, прежде всего в инвестиционной сфере, которые стоят сегодня перед российской экономикой.

Выше мы уже говорили, что экономика России, несмотря на относительное благополучие последних лет, в целом остается слабой и уязвимой. Уровень применяемых технологий, а значит, и производительность предприятий, и, соответственно, их конкурентоспособность низки в сравнении с показателями компаний-лидеров в соответствующих областях. Особенно это касается тех сфер и отраслей, для которых отсутствуют какие-либо природные преимущества либо их роль для конкурентоспособности конечной продукции слишком низка. Если для первичной переработки сырья у российских предприятий еще могут быть определенные козыри (например, в виде территориальной близости к его источнику или доступа к дешевой энергии, определяющей низкий уровень затрат на переработку), то для продукции технически сложной (например, того же машиностроения) единственным преимуществом является дешевизна квалифицированного труда, да и та исчезает вместе с обученными и получившими опыт еще в советский период квалифицированными кадрами. Относительно высокие темпы роста некоторых из таких отраслей в период 1999–2001 гг. – это следствие уникальной ситуации, когда резкая (более чем в 2 раза) реальная девальвация национальной валюты сочеталась с наличием запаса неиспользуемых основных ресурсов – свободных производственных мощностей и трудовых ресурсов, что позволяло быстро занять ниши, освобожденные резко подорожавшим в результате девальвации импортом, не осуществляя (или почти не осуществляя) при этом крупных долгосрочных вложений, требующих прогнозирования ситуации на много лет вперед.

Совершенно очевидно, что промышленный рост такого рода объективно имеет достаточно узкие пределы, а его возможности уже сегодня оказались во многом исчерпанными. Отраслевой анализ подводит нас к выводу о том, что, за редким исключением, существующие предприятия не могут и в ближайшее время не смогут предложить рынку ни новых товаров, ни нового, более низкого уровня издержек производства традиционной для них продукции. При заметном росте совокупных инвестиций в 1999–2001 гг. никакой массовой замены производственного оборудования в этих отраслях не наблюдалось, а большинство разработок, преподносимых как новые и перспективные, имеют историю, составляющую десять–пятнадцать (а то и более) лет. Инвестиции в модернизацию этих отраслей пока еще либо не начинались, либо, в лучшем случае, находятся в зачаточной стадии. Другими словами, тот рост в обрабатывающем секторе, который мы имели после 1999 г., в преобладающей степени носил восстановительный характер и был обусловлен крупными потерями спроса и, соответственно, объемов производства в предшествующие годы.

Новый этап промышленного роста (если он будет) может быть только ростом иного типа – ростом, основанным на глубокой модернизации всего производственного аппарата и долгосрочных инвестициях в его обновление. Естественно, что масштабы инвестирования в расчете на каждую отрасль или предприятие должны возрасти в разы, а это невозможно без существенной концентрации инвестиционной и производственной активности на ограниченном количестве сравнительно узких направлений.

В еще большей степени это касается государственных инвестиций в производственную инфраструктуру. Сегодня объем таких инвестиций находится на очень низком уровне – менее 2 % ВВП, что с учетом размеров ВВП (порядка 400 млрд долл.) и размеров территории означает для среднестатического российского региона по сути «голодный паек». Даже если нынешняя линия на дальнейшее урезание этих расходов под видом борьбы с коррупцией и сменится на более позитивные установки, все равно значимый прирост реального размера средств, направляемых на эти цели, физически невозможен как в силу слабости самой экономики, так и в силу отсутствия механизма мобилизации средств на эти цели, создание которого объективно потребует многолетних усилий. Так что и в этой области не обойтись без концентрации государственных инвестиционных расходов на некоторых «точках роста», способных дать цепную реакцию позитивных сигналов и результатов для российского бизнеса.

Наконец, и иностранные инвестиции, без которых, согласно ставшему уже почти единодушным мнению, модернизация российской экономики в исторически сжатые сроки попросту невозможна, требуют определения неких приоритетных задач, вокруг которых будет выстраиваться логика правительственной экономической политики. Вряд ли кто-то из серьезных экономистов станет отрицать, что отсутствие внятной стратегической позиции по таким вопросам экономической политики, как степень таможенной и административной защиты тех или иных рынков и производителей, наличие и содержание налоговых и таможенных льгот, логика распределения и размер государственных затрат на инфраструктуру, обладающую эффектом «внешней экономии» и т.д., очень заметно ухудшает климат для существенных долгосрочных инвестиций из-за рубежа.

Есть и еще одно серьезное соображение, обусловливающее необходимость селективной государственной поддержки российского частного бизнеса как части долгосрочной экономической стратегии. Нынешний российский частный капитал по международным меркам не просто молод – он, по сути, делает лишь скромные первые шаги. На мировых рынках обработанной продукции он новичок и в большинстве случаев новичок совершенно нежеланный. В отношениях с зарубежными контрагентами у него нет очень многого, что имеется у его конкурентов – устойчивых связей, знания рынков, кредитной истории (и, как следствие, возможности пользоваться дешевым кредитом), политической поддержки заинтересованных групп и т.д. В этих условиях отсутствие государственной поддержки экспорта в определенных областях или отраслях зачастую делает возможность экспортной экспансии просто нулевой. В особенности это касается высокотехнологичной и сложной продукции производственного назначения, поскольку для ее экспорта наличие экспортного кредита, организованного государственными институтами, является скорее непреложным правилом, нежели исключением.

Можно привести и аргументы более общего характера. Особенность форсированного, «догоняющего» экономического роста вообще, если обратиться к историческому и мировому опыту, заключается в том, что он происходит не стихийно, а с той или иной формой активного участия (или, если угодно, вмешательства) со стороны государства. Любые утверждения противоположного характера – сознательная или неосознанная ложь. Нигде в мире еще не было выхода национальной экономики на путь индустриальной (или тем более постиндустриальной) модернизации без участия нерыночных институтов, осуществляющих определенную общественную стратегию, пусть даже не всегда отчетливо формулируемую публичным образом. Да, конкретные формы такого участия не обязательно совпадают – где-то использовалось прямое финансовое содействие через государственные кредитные или иные институты, где-то селективная налоговая или административная практика, где-то для этого преимущественно использовался эффект «внешней экономии» от создания при государственном участии элементов производственной инфраструктуры. Но даже в самых «свободных» от правительственного участия экономиках устойчивый модернизирующий рост не обходился без дорог, базовых систем энергоснабжения и коммуникаций и прочего, которые неизбежно отражали правительственное видение общественно-экономических приоритетов и создавались при его прямом или косвенном участии. Я уже не говорю об имеющих повсеместное распространение в развитом мире системах государственной поддержки промышленного и сельскохозяйственного экспорта через институты экспортного кредитования и страхования, защиты интересов национального бизнеса за рубежом дипломатическими и политическими (вплоть до военных) методами, защиты от конкуренции новых перспективных отраслей и принудительной реструктуризации утративших конкурентоспособность и т.д. Все это – азбука любого ответственного правительства в развитых странах (и, кстати, неотъемлемый элемент теории экономического роста, отвергаемый разве что представителями маргинальных течений); и утверждения о заведомой неэффективности и даже вредности такого рода «вмешательства» в экономику по крайней мере на сегодняшний день не имеют под собой никаких реальных доказательств. Ущерб экономике и экономическому росту наносит не продуманная система приоритетов и стимулов, а тотальный контроль над рынками симбиоза связанного с властью крупного бизнеса и коррумпированной бюрократии, который, кстати, не только не нуждается в прозрачных схемах государственного регулирования на основе публично провозглашенной стратегии, но и, напротив, несовместим с ними.

Конечно, наша проблема заключается в том, что нынешнее правительство (речь идет о лете 2003 г.) является по существу исполнительным органом олигархии. Оно преследует не общественные, а узко корпоративные, групповые интересы. Оно – это правительство – не может выполнять функции, объективно необходимые для прорыва в экономике и уровне благосостояния страны. Поэтому мысль моя заключается в том, что ничего не получится, пока политически не будет создано правительство общественных интересов. Можно сколько угодно придумывать совершенно правильные задачи и функции для правительства, но если нет способа создания правительства, которое не коррумпировано и способно профессионально выполнять теоретически совершенно верные пожелания, то все это – лишь добрые намерения, далекие от реальных перспектив.

В этой связи нельзя не заметить, что принципиально правильный тезис о необходимости дебюрократизации экономики на самом деле ни в коей мере не противоречит вышесказанному. Более того, дебюрократизация экономики в здоровом, а не извращенном ее понимании представляет собой не отказ от промышленной политики и ее инструментов, а повышение их действенности. Упрощение процедур и рационализация существующих ограничений (в том числе с учетом возможности обеспечивать их соблюдение) на самом деле ни в коей мере не препятствует, а, напротив, лишь создает благоприятные условия для содержательной части экономической политики.

Итак, если целью действительно является ускоренный экономический рост, а не личное обогащение узкой группы лиц, то это намерение в качестве обязательного условия должно сопровождаться выработкой и представлением обществу внятной стратегии такого роста и подробным разъяснением форм и методов ее реализации. Прежде всего это означает выбор сфер, хозяйственная деятельность в которых будет пользоваться режимом максимального благоприятствования. Здесь нельзя будет обойтись без формулирования отраслевых и территориальных приоритетов, а также без разработки цельной и последовательной программы действий правительства (а точнее, даже нескольких правительств, поскольку необходимый для такой программы временной горизонт явно выходит за рамки одного президентского срока) в сформулированном направлении.

И здесь мы упираемся в такой важный фактор, как отсутствие сегодня у государства, у федерального правительства системного видения того, какой должна быть новая структура российской экономики на средне- и долгосрочную перспективу. То есть, с одной стороны, бесперспективность развития, основанного на продолжении массового вывоза энергоносителей и ориентации основной части остальной экономики на обслуживание нужд экспортно-сырьевого сектора более или менее признается всеми, в том числе и на официальном уровне. В то же время, с другой стороны, вопрос о том, что должно прийти на смену этой модели, остается открытым. По крайней мере государство в лице федерального правительства так и не смогло сформулировать внятный ответ на этот вопрос.

Конечно, я вовсе не утверждаю, что премьер или министр экономразвития могут своим субъективным решением определить структуру российской экономики на 5–10 лет вперед. Но организовать общественный диалог на эту тему с привлечением тех, от кого зависят направление и формы инвестиционного процесса в ближайшем и более отдаленном будущем, а также независимых экспертов, с тем чтобы оценить его результаты и сформулировать соответствующие выводы для государственной политики – это прямая обязанность правительства в лице его экономического блока.

Естественно, набор приоритетов, который будет сформулирован по итогам общественного диалога и последующей работы экспертов, должен сопровождаться системой стимулов, необходимых для их реализации.

Мировая практика показывает, что конкретные инструменты, которые могут быть использованы для создания соответствующих стимулов, сильно различаются в зависимости от ситуации и даже от субъективного опыта наделенных соответствующими полномочиями чиновников: от очень косвенных до жестко административных. И это естественно: на самом деле природа и характер элементов используемого инструментария имеют второстепенное значение – главное, чтобы используемые меры были действенными.

В любом случае «выращивание» перспективных производств, способных выдерживать международную конкуренцию и одновременно вовлекать в производительное использование имеющиеся в стране человеческие ресурсы, а также уже накопленный в той или иной форме интеллектуальный и технологический потенциал – это прямая обязанность ответственного правительства в любой стране мира. В нашей же стране, где разрыв между общественным хозяйственным потенциалом и уровнем (а также качеством) его использования столь откровенно велик, эта задача приобретает особенно насущный характер.

 

Макроэкономическое регулирование в контексте долгосрочных целей экономической политики

Как я отметил в самом начале раздела, предлагаемый нами новый подход к преобразованию экономики включает в себя три основных элемента: 1) институциональные реформы как приоритетное направление экономической политики; 2) выработка долгосрочного видения структуры российской экономики и формирование на этой основе эффективной промышленной политики; и 3) разработка модели макроэкономического регулирования, адекватного реалиям хозяйственной жизни современной России и стоящим перед ней задачам.

Третий элемент в этом списке – политика макроэкономического регулирования – в нашей сегодняшней ситуации представляет собой относительно подчиненный элемент комплекса мер экономической политики, и для такого утверждения у нас есть достаточно веские причины. Действительно, до сих пор все попытки придать ей роль если не самодовлеющего, то во всяком случае главного инструмента стимулирования экономического роста оказались безрезультатными. Можно, в частности, напомнить, как в первые месяцы после начала политики «обвальных» реформ 1992 г. правительственные экономисты наивно полагали, что методами кредитно-денежной политики можно было в течение нескольких месяцев обеспечить в экономике состояние устойчивого равновесия, которое якобы вынудит предприятия, которые еще вчера были частью советской системы, вести себя как классические капиталистические фирмы в условиях почти совершенной конкуренции, то есть снижать издержки и цены, рационализировать и расширять производство, искать новые технические и рыночные возможности и т.д. По мере того как становилось очевидным, что ожидания как в отношении возможности достижения устойчивого равновесия, так и в отношении поведения предприятий на микроуровне не «стыкуются» с реальностью, начались поиски все новых макроэкономических условий, достижение которых якобы запустит механизм экономической стабилизации и устойчивого роста. Последовательно были перепробованы все инструменты – сдерживание роста денежной массы в обращении (в том числе и в таких извращенных формах, как невыдача средств на зарплату госслужащим и неоплата уже выполненного госзаказа), попытки манипулирования процентными ставками, фиксирование с помощью «коридоров» валютного курса на годы вперед, искусственное замораживание регулируемых цен и тарифов или, наоборот, попытки вывести их на уровень высокой рентабельности и так далее. В качестве важных промежуточных рубежей назывались вначале обеспечение «неинфляционного» финансирования государственного бюджета и снижение ставок внутренних заимствований; стабильность курса рубля в рамках планового коридора; снижение инфляции и ставок по кредитам до тех или иных заданных потолков, затем бездефицитный бюджет и положительное сальдо торгового баланса, еще позже – «достаточный» объем золотовалютных резервов, способный гарантировать выплату внешних долгов и поддержку рыночного курса рубля на существующем уровне.

Список таких рубежей, большинство из которых было пройдено без заметного эффекта для экономического роста, можно продолжить и далее. И сегодня, спустя почти 12 лет после начала рыночных преобразований, мы все еще имеем экономику, которая в количественном отношении не может выйти даже на предреформеннный уровень, а в качественном – по прежнему неспособна обеспечить хотя бы минимальную уверенность в среднесрочной, не говоря уже о долгосрочной перспективе.

В свое время много было сказано об ошибках в оценке ситуации и выборе мер макроэкономической политики на различных этапах рыночных преобразований. О том, что такие ошибки действительно были, говорит уже хотя бы печально известный финансовый кризис 1998 г., которого при грамотной политике, безусловно, можно было избежать – при всей сложности ситуации, при всей весомости непредсказуемых факторов и высокой зависимости бюджета от рынка государственных заимствований. И все же бесспорное наличие в этот период разного рода субъективных ошибок ни в малой степени не отменяет тот факт, что даже самая удачная политика в области макроэкономического регулирования существенным образом не изменила бы ситуацию к лучшему.

Мне уже приходилось говорить о том, что макроэкономическая политика в том виде, в котором она присутствует в развитых рыночных экономиках, разработана как инструмент, пригодный для использования именно в этих странах и при выполняемых именно в них условиях. Как средство воздействия на экономических агентов она предполагает наличие развитой рыночной экономики, большого количества эффективных производителей и сеть высокоразвитых экономических и общественных институтов, в том числе развитых форм института финансового посредничества. Причем для успеха этой политики необходимо, чтобы у всех участников этой достаточно сложной системы взаимоотношений был накоплен большой позитивный опыт, позволяющий с достаточной долей уверенности предвидеть последствия той или иной регулирующей меры и реагировать на нее, во-первых, предсказуемо, а во-вторых, в ощутимых масштабах.

Мы же в России сегодня имеем дело с экономикой, где просто нет достаточно большого количества крупных производственных и финансовых компаний, способных реагировать на инструменты «тонкой настройки» кредитно-денежной сферы, да и необходимых для этого институтов. Если перевести это на более привычный язык, в России нет предпринимателей, на которых бы произвело хоть какое-то воздействие снижение учетной ставки Центрального банка, скажем с 18 до 16 %. Более того, у нас нет банков, которые бы отреагировали на это снижение расширением кредита или снижением его стоимости. Самое интересное, у нас нет и центрального банка, который бы проводил операции дисконтирования векселей по учетной ставке, а ставка рефинансирования ЦБР имеет в лучшем случае чисто бухгалтерское значение.

То же относится и к большинству других инструментов косвенного рыночного регулирования. Например, если в развитой западной экономике даже очень небольшие изменения уровня ставок по кредитам и депозитам способны привести в движение огромные массы краткосрочного капитала, который реагирует на такие изменения переходом из одной экономики в другую, то для нашей страны влияние изменений подобного рода ничтожно по сравнению с влиянием на динамику движения капитала разного рода институциональных и политических рисков.

Другой пример – реакция бизнеса на такие важные для западной экономики индикаторы, как относительные размеры государственных расходов, государственных заимствований и их стоимость, динамика золотовалютных резервов государства и т.д. Если в развитой капиталистической экономике – это важный фактор коррекции производственных и инвестиционных планов крупных корпораций, то в нашем случае это, главным образом, предмет для академических и отчасти журнальных дискуссий, обладающий ничтожно малым влиянием на процесс принятия решений крупными собственниками и управляющими. И это тоже вполне естественно: теоретически ожидаемое влияние некоторого повышения стоимости внутреннего кредита (например, в результате повышенного уровня внутренних государственных заимствований) на любой отдельно взятый бизнес просто ничтожно по сравнению с риском очередного правоохранительного «наезда» или сгущения политических и административных туч.

Поэтому в отношении такого блока мер экономической политики, как макроэкономическое регулирование, должна быть занята максимально прагматичная и реалистичная позиция. В частности, можно сформулировать ряд принципов, которые должны помочь выработать взвешенный, но эффективный подход к использованию имеющегося в руках правительства и доступного для него инструментария.

Прежде всего, это относится к целям и задачам макроэкономической политики. Надо понимать, что в наших условиях главной задачей макроэкономической политики на обозримую перспективу должно стать не стремление стимулировать активность производителей методами кредитно-денежной или валютной политики (которые, как это было сказано выше, сегодня для этой цели совершенно неэффективны), а создание благоприятного фона, благоприятной среды для институциональных и структурных реформ, а также осуществления активной промышленной политики.

В чем должен выражаться этот благоприятный фон? Я бы отметил здесь как минимум три обстоятельства.

Во-первых, необходимо всеми доступными методами исключить возможность резкой дестабилизации общей ситуации в экономике и окружающей ее среде. Конечно, инструменты макроэкономического регулирования бессильны перед политической нестабильностью, которая может и будет периодически возникать в результате близоруких и неуклюжих движений нашей политической элиты, но могут в известной мере смягчать ее последствия. Главное же – отвечающие за эту политику ведомства и органы, в первую очередь Центральный банк и Министерство финансов, должны предотвращать резкие колебания индикаторов валютного и финансовых рынков (в той мере, в который последние у нас имеются), создавая атмосферу уверенности в том, что в обозримом будущем у нас не будет «крахов», дефолтов, всякого рода «черных вторников», «черных четвергов» и т.п. Необходима также полная уверенность участников рынков и инвесторов, что основные макроэкономические параметры (например, состояние торгового баланса и баланса по текущим операциям, параметров бюджетной системы, государственного долга, совокупной внешней задолженности, золотовалютных резервов и т.п.) не выйдут за определенные рамки, которые потребовали бы существенного изменения условий регулирования или ограничения свободы действий предприятий (ужесточение режима конвертируемости рубля, дополнительные ограничения на движение капитала, моратории на исполнение внешних обязательств и т.п.).

Во-вторых, важнейшей задачей макроэкономической политики в условиях проведения институциональных и структурных реформ должно быть удерживание экономики от спада в те периоды, когда воздействие разного рода негативных факторов приобретает угрожающий характер. Следует ясно понимать, что ощущение необходимости реформ всегда возникает в периоды кризисов, но осуществление этих реформ во много раз легче в условиях, когда экономика переживает пусть медленный, но подъем. Как я уже говорил, в условиях острого кризиса государственной власти, как правило, не до реформ – она слишком озабочена гораздо более актуальной для нее проблемой выживания, и все благие начинания типа налоговых реформ неизбежно откладываются в долгий ящик до лучших времен. Поэтому задача макроэкономической политики в условиях реформ – удерживать экономику от спада, поддерживать в ней тенденцию к росту деловой и инвестиционной активности даже ценой допущения в отдельные периоды негативных явлений в денежной сфере.

В-третьих, макроэкономическое регулирование должно смягчать негативные последствия структурных реформ (а они неизбежно возникнут, например, в ходе реформы финансового сектора) и тем самым создавать по крайней мере приемлемую атмосферу для их проведения.

В целом же главное заключается в том, что макроэкономическая политика не должна быть самодовлеющей частью экономической политики правительства, она должна стать подчиненной частью комплексной стратегии государства, нацеленной на модернизацию экономики как единую общественную суперзадачу.

Далее. Несколько слов необходимо сказать и о принципах формирования макроэкономической политики в контексте всего, что было сказано выше по этому поводу.

Во-первых, вряд ли есть необходимость ориентироваться на точные целевые параметры таких показателей, как размеры денежной массы, объем золотовалютных резервов, уровень инфляции и процентных ставок, значение валютного курса рубля и т.п. Если задачей макроэкономической политики является оперативное реагирование на дестабилизирующие воздействия и на всплески негативных ожиданий и настроений, то достижение конкретных показателей к той или иной дате не имеет для экономики и ее агентов большого значения. К тому же прошлый опыт показывает, что реальные показатели по итогам хозяйственных периодов практически всегда сильно отличались от соответствующих ориентиров. В этом отношении целесообразнее скорее более четкое формулирование основных принципов и логики действий органов макроэкономического регулирования, их бульшая прозрачность и открытость для общества и экономических агентов.

Во-вторых, принципом макроэкономической политики должна быть ее максимальная гибкость. В условиях, когда взаимосвязи между отдельными макроэкономическими параметрами могут быстро меняться (в силу того, что изменяются и структурные показатели экономики, и природа хозяйствующих субъектов, составляющих ее костяк), органы регулирования должны быть готовы в любой момент изменить свои подходы, опираясь прежде всего на эмпирический опыт и анализ текущей информации о поведении экономических агентов и отражающих его показателей.

Наконец, в-третьих, избираемые методы воздействия и инструментарий этой политики должны быть адекватны не только ситуации, но и реалиям существующей у нас хозяйственной системы, а также степени зрелости экономических агентов. Если наша хозяйственная система эклектична и во многом архаична, если весьма важную роль в ней играют неформальные отношения и административный ресурс, то было бы наивно полагать, что уйти от нее можно без использования инструментов и методов, этой системе соответствующих, а значит, единственно действенных по отношению к ней. Конечно, в большей степени это относится к другим блокам экономической политики, в первую очередь к институциональным и структурным реформам, но остается справедливым и в отношении макроэкономического регулирования. Если методы так называемой тонкой настройки не приносят ожидаемого результата, то воздействие на экономических агентов иными методами выглядит оправданным.