2.1. «Расколотый» мир
Современный мир, и это можно считать своего рода аксиомой, очень и очень неоднороден. Фактически он представляет собой совокупность обществ, весьма отличающихся друг от друга в самых разных отношениях, в том числе и по принципам организации тех или иных сфер общественной жизни. Конечно, природа человека как биологического вида едина, и некоторые базовые черты человеческой психологии, равно как и общественных отношений, достаточно жестко детерминированы и проявляются в любой человеческой общности, будь то население американского мегаполиса или патриархальная община на островах Полинезии. Но поле для различий в общественных отношениях или способах их организации необычайно велико.
Эти различия нельзя свести к исторической последовательности общественного развития. Ошибочно полагать, что все страны идут по одному и тому же пути, только находятся в разных его точках. И что через, условно говоря, сто или двести лет страны Африки или Ближнего Востока будут иметь социальноэкономическое устройство, совпадающее с нынешней организацией жизни в Западной Европе или США.
Вообще, представление о некоем едином будущем для всех стран и народов — это величайшая выдумка ХХ века, которой, кстати говоря, грешили не только марксисты, но и их противники в холодной войне. На самом деле сегодня, в начале двадцать первого столетия, мир ничуть не более един и однороден, чем он был сто или двести лет назад, и не нужно быть большим пророком, чтобы с уверенностью предположить, что и еще через сто лет ситуация в этом отношении не изменится.
Поэтому, кстати говоря, проблема выбора пути общественного развития для России по-прежнему остается актуальной и после краха советского социализма. Вопреки некоторым утверждениям и представлениям, вопрос о том, что будет представлять из себя общественное устройство страны, скажем, в 2050 г., по-прежнему остается открытым. Вариантов развития событий, по меньшей мере, несколько (если не сказать — множество), и реализация какого-то одного из них отнюдь не детерминирована существующими обстоятельствами, так что будущее может принести нам немало сюрпризов с точки зрения путей дальнейшей политической и экономической эволюции.
Современный мир неоднороден не только с точки зрения способа организации обществ и господствующих в них общественных ценностей и традиций. Он еще крайне неоднороден и с точки зрения распределения в нем богатства и благосостояния. Мир как был, так и остается поделенным на страны богатые и бедные, сильные и слабые, передовые и отсталые, причем степень их различий со временем нисколько не ослабевает.
Конечно, с общим ростом производственных возможностей некий базовый уровень удовлетворения потребностей поднимается, в том числе и в бедных странах, но разрыв между развитым и так называемым «развивающимся» миром не уменьшается. Более того, сам термин «развивающиеся», в свое время заменивший по соображениям политкорректности выражение «слаборазвитые страны», не отменяет того печального факта, что перейти в разряд развитых у них шансов не больше, чем у крестьянского мальчика из глухой деревни возглавить «Бритиш Петролеум» или, на худой конец, «Лукойл». Глобальный «расклад сил» за последние сто лет изменился незначительно, а, скажем, за последние тридцать лет мировой «клуб богатых» практически не пополнился. Если же мысленно составить список тех ныне «развивающихся» стран, которые имеют более или менее реальный шанс покинуть эту группу и войти в число развитых в ближайшие тридцать лет, то в этот список войдет, пожалуй, не более пяти-шести из ста с лишним «развивающихся» экономик. А для перечисления тех из них, кто сумеет этим шансом воспользоваться, хватит пальцев одной руки. Другими словами, слово «развивающиеся» в данном контексте верно только в том смысле, что ситуация в этих странах не статична и определенное развитие, в том числе в позитивном направлении, действительно есть. Однако предполагать, что его итогом станет переход этих стран в разряд развитых, было бы ошибкой. За редким исключением страны второго и третьего эшелонов в обозримом будущем, безусловно, сохранят свой нынешний статус, вечно оставаясь «развивающимся миром».
И дело здесь не в чьей-то злокозненности или каком-то всемирном мировом заговоре богатых против бедных. Просто есть объективные закономерности, о которых мы подробнее скажем ниже, имеющие своим результатом любопытное явление, а именно: тот факт, что преодоление разрыва, отделяющего страны, отставшие в экономическом развитии, от группы самых богатых в данный исторический момент государств и экономик, со временем становится все более труднодостижимой и потому маловероятной задачей. Это не означает, что такого рода исторический рывок для отдельно взятой страны невозможен вообще, но, во-первых, такая возможность существует только в виде единичного случая, а не массового явления (то есть в виде исключения, а не правила), а во-вторых, даже в качестве такого единичного явления она становится все менее вероятной.
Действительно, еще лет двести назад возможность национальных хозяйств конкурировать между собой за лучшее «место под солнцем» была более или менее реальной, а результат ее не был жестко детерминирован. Другими словами, при разумном устройстве экономической жизни в отдельно взятой стране за счет усердия, труда, таланта и образования ее населения можно было существенно изменить место страны на всемирной шкале богатства и экономической мощи. Значительную роль, правда, в то время играли и природные факторы — благоприятные природно-климатические условия и стабильный доступ к природным ресурсам (который, кстати, в условиях отсутствия развитого мирового рынка сырья обеспечивался преимущественно методами военно-административного контроля) были в то время важным и необходимым условием успешного экономического роста. Одновременно исходный уровень (то, что называется past record) вовсе не был основным фактором, почти всецело определяющим исход конкурентной борьбы для той или иной конкретной страны. Те же Соединенные Штаты, многие менее развитые страны Старого Света, Австралия — все это яркие примеры того, что исходное состояние бедности в период раннего капитализма не препятствовало ускоренному развитию и подъему среднего уровня потребления и производства до очень высокого для данной эпохи уровня. Правда, и разрыв между абсолютной бедностью и относительным процветанием нации в те времена, надо заметить, был невелик — особенно если рассматривать его с сегодняшних позиций. Другими словами, если сравнить процесс всемирного экономического развития с велогонкой, то двести лет назад, во-первых, все гонщики шли, по сути, одной большой группой, где первые лишь ненамного оторвались от последних; а во-вторых, велосипеды у всех были (более или менее) одинаково примитивны и несовершенны, и достаточно было лишь немного улучшить их конструкцию или даже просто начать более энергично крутить педали, чтобы существенно улучшить свою позицию в этой гонке.
К концу ХХ века ситуация уже очень существенно отличалась от вышеописанной. Если продолжить сравнение с велогонкой, то группа лидеров ушла далеко вперед. При этом конструкция велосипедов, на которых ведут гонку лидеры, претерпела настолько существенные изменения, что даже небольшое усилие позволяет им развивать скорость, недоступную для тех, кто продолжает ехать на тех же машинах, что и двести лет назад. Эти устройства уже являются мотоциклами. В усовершенствование их конструкции уже вложено столько сил и времени, что у отставших нет никаких шансов обзавестись столь же мощной машиной за счет своих собственных средств и усилий. Для того, чтобы кто-то из уже отставших гонщиков вырвался в передовую группу, необходимо, помимо громадных усилий с его стороны, еще и сочетание неких абсолютно особых обстоятельств, при которых становится возможным исключение из общего правила, действующего в стандартных условиях с железной закономерностью.
2.2. Изменение характера международной конкуренции и закрепление существующих разрывов
С чем связано такое изменение ситуации в мировом хозяйстве? На самом деле факторов, обусловивших такие перемены, множество. На эту тему уже написано немало работ, еще больше высказано наблюдений и гипотез. Если же, однако, попытаться коротко обобщить суть произошедшей трансформации, то самым важным и обобщающим моментом является то, что относительная значимость простого труда и природных ресурсов, — а это именно те виды экономических ресурсов, которыми так называемый развивающийся мир наделен не в меньшей, а скорее даже в большей степени, чем мир развитый, — стремительно уменьшается. Есть немало очевидных косвенных доказательств того, что значимость иных, более сложных и в историческом плане новых факторов экономической деятельности последовательно и постоянно увеличивается.
Одним таким доказательством служит то, что в стоимости массово производимой и потребляемой продукции увеличивается доля затрат, не связанных непосредственно с производством данной конкретной единицы товара или услуги. Даже сравнительно простые из них обязательно содержат в своей цене компенсацию затрат на разработку и создание самих этих продуктов как новых объектов рынка (а доля продуктов, сама идея которых появилась в течение нескольких последних десятилетий, растет буквально на глазах), затрат на разработку используемых при этом новых материалов, новых технологий, новых видов оборудования и т.д. Частью компенсация всех перечисленных затрат имеет скрытый характер (если она просто заложена в цены используемых при производстве данного продукта промежуточных продуктов — тех же материалов, амортизации оборудования и т.п.). Частью же (причем в возрастающей степени) она принимает и явный характер, то есть форму выплат владельцам интеллектуальной собственности в виде разного рода лицензионных отчислений.
Например, в цену любого товара или услуги, при производстве которых используется компьютерная техника (а это уже сегодня — добрая половина всей производимой в мире продукции), включена плата владельцам прав на используемое программное обеспечение. Все или почти все производители в возрастающей степени пользуются все более сложными и многообразными услугами связи (сравните сферу телекоммуникаций сегодня и, скажем, сорок лет назад) — а значит, оплачивают сами и, соответственно, включают в цену своей продукции выплаты владельцам прав на используемые при этом коммуникационные технологии.
Далее. Практически любое современное производство даже за пределами развитого мира осуществляется главным образом на заемные средства — а значит, в цене продукции «сидит» процент по привлеченным кредитам или выплаты по эмитированным ценным бумагам и т.п., в которых содержится не только доход собственно владельцев привлекаемого капитала, но и огромные суммы затрат на содержание инфраструктуры финансовых рынков с обслуживающим его юридическим аппаратом. Новое для людей старшего поколения слово «маркетинг» подразумевает, что в цену продукции закладываются затраты на содержание разного рода служб изучения рынка и выплаты владельцам прав на соответствующую информацию и используемые для ее обработки интеллектуальные технологии.
Наконец, есть и такое самое явное проявление снижения удельного веса традиционных «простых» экономических ресурсов в общем производстве, как громадный и превосходящий даже самые смелые прогнозы рост затрат на рекламу. Причем в составе самих этих затрат расходы на информирование потенциального потребителя о технике приобретения и потребления продукта занимают лишь незначительную долю. Основная доля расходов приходится на так называемую «имиджевую» или близкую к ней по смыслу рекламу — то есть на формирование у потребителя потребности (реальной или воображаемой) в приобретении продукта определенного производителя или продавца. Другими словами, в растущей степени продается и, соответственно, оплачивается потребителем не столько реальный продукт, сколько его виртуальная составляющая — «имидж», доход от продажи которого через права на рекламируемые торговые марки — «брэнды» — поступает владельцам этой специфической интеллектуальной собственности.
Если мы теперь мысленно суммируем все вышеперечисленные компоненты цены, превышающие рыночный уровень компенсации за простые традиционные факторы производства, то мы ясно увидим, что они постепенно начинают преобладать и в стоимости общественного продукта, и, соответственно, в картине распределения доходов от его реализации. Это, в свою очередь, означает, что и суть, и движущие силы экономического роста по сравнению с эпохой, когда формировалась классическая экономическая теория, изменились до неузнаваемости.
Конечно, еще и сейчас во всем мире производятся и потребляются товары, лишенные или почти полностью лишенные всех названных составляющих. Потребители молока с фермерского хозяйства где-нибудь в Африке ничего не платят ни владельцам прав на мировые торговые «брэнды», ни разработчикам телекоммуникационных технологий. Покупатели самодельных валенок в российской глубинке явно не кормят своим рублем владельцев какой бы то ни было интеллектуальной собственности, так же как и туристы, отдающие кровные доллары за сувенирные поделки в американской глубинке. Но общая тенденция к повсеместному увеличению доли доходов от интеллектуальных факторов производства абсолютно очевидна.
Каждый, кто живет в развитой части мира, уже сегодня повсеместно и ежечасно платит не просто за труд своего ближнего или за пользование принадлежащими другим людям природными и финансовыми ресурсами, но и за то, что в той или иной форме пользуется услугами созданных ранее интеллектуальных продуктов — реальных (технологии) или воображаемых (имиджевые торговые марки), — находящихся сегодня в собственности конкретных людей или организаций. Но это явление не ограничивается только развитым миром. В более бедных странах потребление (в той мере, в которой там наличествуют потребители с уровнем дохода, превышающим необходимый для выживания физический минимум) также вовлекается в орбиту повышения интеллектуально-технической и виртуально-имиджевой составляющих. Всемирные масштабы антиглобалистских движений и соответствующих умонастроений — не случайность, а отражение того факта, что «Кока-Кола» и Голливуд, «Макдоналдз», «Дженерал Моторз» и «Майкрософт» с помощью рекламы и технологий превращают любой рост потребления в любой точке земли в источник своего рода рентного дохода на свои неосязаемые активы — собственность на торговые марки и такие трудноопределимые ценности, как устойчивые связи, известность партнерам и потребителям, инерция делового поведения и прочие не поддающиеся строгому измерению материи.
Впрочем, конкретные названия и имена в данном контексте не имеют значения и приведены только для примера. Важно другое — изменения в структуре факторов производства и структуре потребления, охарактеризованные выше, самым существенным образом изменили соотношение сил между их собственниками, что, в свою очередь, резко изменило характер и возможности конкуренции, в том числе международной, и более того, сделало абсолютно неадекватными многие господствовавшие ранее представления о механизмах долгосрочного экономического роста и, соответственно, о вероятном будущем целых стран и регионов.
В чем состоят эти изменения?
Во-первых, резко уменьшилось значение сырьедобычи в мировой экономике. Безусловно, контроль за источниками наиболее важных для мирового хозяйства видов сырья и энергоносителей и сегодня остается важным элементом экономической игры, и последние годы, кстати, показывают по меньшей мере преждевременность утверждений об обратном.
Однако в более длительной исторической перспективе снижение значимости этого фактора очевидно.
С одной стороны, никто не в состоянии отрицать, что относительная значимость природного сырья в стоимости производимой продукции за последнее столетие снизилась многократно, и нет никаких признаков прекращения этого процесса. С другой стороны, отчасти в связи с этим, а отчасти и в силу иных причин, уходит такой фактор, как дефицитность сырья, — практически по всем его видам сложились развитые мировые рынки с достаточно большим количеством продавцов и встроенными механизмами увеличения предложения тех его видов, спрос на которые повышается, или взаимозаменяемых с ними. Попытки же поставщиков сырья посредством неэкономических форм регулирования или давления на рынок повысить свою значимость и, соответственно, получаемые доходы имели в последние десятилетия лишь ограниченный успех. В результате роль поставщиков сырья — как отдельных сырьедобывающих компаний, так и целых странсырьепроизводителей — неумолимо снижается, а их доля в мировой экономике в качестве тенденции сокращается сегодня и будет продолжать сокращаться и завтра.
Во-вторых, существенно снизилась роль ценовой конкуренции.
Как известно, ценовое преимущество является единственным или главным фактором конкурентоспособности на рынках гомогенных товаров с простыми характеристиками и устоявшимися способами их использования.
Диверсификация продуктов и рынков; появление множественных, в том числе сложных характеристик продукции; рост «имиджевого» потребления и соответствующего ему спроса приводят к тому, что эластичность спроса на продукт как функции от цены резко снижается. В известных пределах цена перестает быть главным аргументом в процессе реализации продукции потребителю, который приобретает уже не просто товар или услугу, удовлетворяющие простую и легко формулируемую потребность, а индивидуализированную продукцию, обладающую определенным уровнем качества и «имиджевой» нагрузки. Это является заметным уже не только и не столько в секторе элитного и престижеого потребления, где, как известно, обычно покупается не просто автомобиль и не просто хороший автомобиль (часы, костюм, номер в гостинице и т.п.), а конкретная марка, удовлетворяющая представлениям потребителя о своем образе и месте в обществе. Однако и в сегменте массового, или даже, как выражаются специалисты, «малобюджетного» потребителя цена перестает быть единственным фактором конкурентоспособности — чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на эволюцию рекламы, которая в возрастающей степени определяет поведение уже не только «высокодоходного», но и массового потребителя, т.е. потребителя со средним и низким доходом.
Выражаясь проще, сказанное можно сформулировать и следующим образом: удешевление продукции перестает быть не только единственным, но даже и главным методом конкурентной борьбы. При том, что каждый вид продукции имеет несколько ценовых сегментов, образующих различные рынки, в рамках каждого из этих ценовых сегментов (за исключением, может быть, самого нижнего) победа над конкурентами обеспечивается не столько экономией на издержках, сколько продуманным сочетанием потребительских качеств, удачной рекламной кампанией, формированием психологической зависимости потребителя от определенного набора товарных «брэндов» и символов и т.п.
В-третьих (и в значительной степени это является производным от первых двух названных моментов), изменяется и соотношение между различными источниками доходов и богатства. Если двести лет назад главным из них был контроль над природными и накопленными финансовыми ресурсами (вспомним Англию с ее обширными заморскими колониями и легендарным лондонским Сити), то сегодня на это место в возрастающей степени выдвигается собственность на накопленные интеллектуальные и вообще нематериальные активы — находящиеся в собственности крупных корпораций результаты научно-технических разработок, контроль над финансовой и торговой инфраструктурой, глобальные производственные и торговые сети, аппарат продвижения продукции на массовые рынки, раскрученные торговые марки и т.п. Вложения, сделанные в прошлом в создание и накопление этих активов, обеспечивают сегодня владельцам этих активов доходность, несопоставимую с доходностью инвестиций в собственно производственную базу. Более того, и сегодня вложения мировых корпораций в поддержание популярности известных мировых «брэндов» и создание под них новых (либо расширение старых) производственных и торговых систем дают несравнимо более высокую отдачу, нежели громадные и не всегда обеспечивающие адекватную окупаемость долгосрочные вложения в освоение месторождений нефти и иных природных ресурсов. Такая же ситуация — увы — и с разработкой и производством качественных, технологически продвинутых и дешевых товаров, если это не обеспечено маркетинговой и «имиджевой» поддержкой.
В той или иной форме этот процесс пытаются отразить многие современные авторы, осмысляющие эволюцию капитализма. Для примера можно привести получившие большую прессу работы известных экономистов Стокгольмской школы экономики Й. Риддерстрале и К. Нордстрема. В недавно вышедшей книге «Караоке-капитализм» они делают недвусмысленный вывод:
«Власть сегодня переходит от владельцев финансов к тем, кто контролирует интеллектуальный капитал». Соответственно, те компании, которые хотят оставаться или стать успешными, по мысли авторов, должны активно создавать новых потребителей, а не продолжать делать вид, что капитал и дешевая рабочая сила все еще наиболее важные факторы.
Все это очень существенно меняет картину в мировой экономике, а точнее — во взаимоотношениях между развитыми странами и менее удачливой частью мира. Очевидно, что не просто углубляется, а очень прочно закрепляется уже возникший разрыв между двумя группами.
Изменение характера конкуренции, отмеченное нами выше, то есть падение в нем относительной значимости ценовой компоненты, в первую очередь означает, что единственное преимущество, которым обладают бедные страны — низкая стоимость рабочей силы (и во многих случаях — природных ресурсов), утрачивает свою значимость. Предсказывавшееся многими в свое время массовое закрытие трудоемких производств в странах с высоким уровнем жизни в связи с переносом их в наиболее бедные страны и регионы произошло лишь в ограниченных масштабах, имея в виду главным образом Китай. Ведь совсем не случайно, что, несмотря на общую либерализацию международных товарных и капитальных потоков, развивающийся мир во второй половине прошлого столетия так и не стал огромным производственным цехом для транснациональных корпораций, не говоря уже о деятельности собственного предпринимательского капитала этих стран. В условиях, когда даже существенное снижение производственных издержек не гарантирует перевеса в конкуренции за потребителя, более ориентированного на качество и престижность потребления, нежели его количество, стимулы к переносу производства в бедные страны со всеми сопутствующими этому процессу рисками и проблемами оказались очень и очень слабыми. Ни дешевый труд, ни относительная дешевизна природных ресурсов не дали и не дают развивающимся странам достаточных преимуществ, чтобы сколько-нибудь существенно сместить в их сторону основной вес глобального производства и тем самым способствовать подтягиванию их до уровня более развитых и благополучных экономик.
Можно привести такой пример. В связи с расширением Евросоюза за счет более бедных (по сравнению с Западной) стран Восточной и Южной Европы многие политики в «старой» части Евросоюза опасались, что сопутствующее расширению союза снятие барьеров приведет к неконтролируемому переносу многих производств и рабочих мест в «новые» страны с более низким уровнем доходов и более щадящим налогообложением. Однако этот процесс не принял и, скорее всего, никогда не примет массового и тем более угрожающего характера. Причины этого достаточно четко и откровенно сформулировал в интервью журналу «Эксперт» комиссар Евросоюза по торговле П. Лами: «Несколько компаний хотят перевести производство из Германии в Эстонию, однако когда они увидят, что они имеют здесь в плане социальной инфраструктуры, системы здравоохранения, образования и прочего, и сравнят это с тем, что они выгадают, то, думаю, энтузиазма у них поубавится». А ведь на примере Эстонии речь ведется о наиболее благополучных и наиболее близких к развитой Европе по социальным параметрам странах. Что же говорить о государствах, которых отделяет от Западной Европы дистанция гораздо больших размеров. Естественно, что ни о какой автоматической интеграции их в современные глобальные производственные системы только на основании фактора дешевизны трудовых ресурсов не стоит и говорить.
Возрастание роли интеллектуальных и вообще нематериальных активов в формировании общественного продукта приводит к тому, что развитые страны оказываются наделены своего рода исторической рентой, связанной с тем, что собственность на все эти активы концентрировалась и, главное, продолжает концентрироваться у крупнейших транснациональных корпораций, происхождение и основная деятельность которых связаны именно с развитой частью мира. Именно сюда стекаются доходы, которые приходятся на долю таких факторов, как инновационные технические разработки и решения, новые маркетинговые ходы, рекламные кампании, привязывающие потребителя к определенным психологическим, художественным и даже историко-географическим (парфюмерия — французская, пиво — немецкое, торговое право — английское и т.п.) символам.
Возникшая таким образом историческая рента по своему размеру уже сегодня не уступает так называемой природной ренте, связанной с обладанием определенными сырьевыми ресурсами, а в будущем, несомненно, будет ее превосходить.
Особое свойство такого рода исторической и интеллектуальной ренты (в отличие от ренты природной) заключается в том, что она со временем не исчерпывается (как исчерпываются запасы невозобновляемых природных ресурсов), а лишь увеличивается за счет использования части доходов от нее для увеличения или формирования новых подобных активов. Рано или поздно, а скорее всего — в течение весьма непродолжительного по историческим меркам отрезка времени, закончатся запасы нефти и газа, золота и платины, медных и никелевых руд. «Неисчерпаемые кладовые» будут все-таки исчерпаны, а «несметные природные богатства» разойдутся маленькими кусочками по всему миру и утратят свое значение в условиях, когда любой их элемент можно заменить каким-то иным природным или искусственным аналогом. Зато историческая рента, связанная с владением и распоряжением нематериальными ресурсами, в этих условиях будет только возрастать.
Нельзя забывать и о другом важном моменте: в отличие от конкуренции внутри отдельно взятой экономики, конкуренция между экономиками отдельных стран происходит в условиях, когда отсутствуют институты, стоящие над всеми участниками конкурентной борьбы и способные ограничивать и корректировать их действия в неких общих интересах, как это способно делать государство в рамках отдельной страны. В результате в мировой экономике роль силы — экономической, политической и даже военной — является сегодня очень существенной, да и в обозримом будущем, судя по всему, будет оставаться важнейшим моментом, необходимым для понимания логики событий. Было бы наивно рассчитывать на то, что правила игры в международных экономических отношениях в ближайшие десятилетия будут благоприятны для слабых и бедных, ущемляя чувствительные интересы богатых и сильных.
2.3. Будущее глобальной экономики
При всей условности политико-экономических прогнозов общую картину можно представить и предсказать на ближайшее будущее с достаточно высокой степенью вероятности.
О мировой экономике через несколько десятилетий можно, совершенно не рискуя репутацией, сказать следующее.
Общий уровень жизни практически повсеместно возрастет, но масштабы и темпы этого повышения будут не настолько велики, чтобы оправдать надежды социальных оптимистов. При этом повышение уровня доходов по отдельным странам и группам стран будет в целом пропорциональным, в результате чего разрыв в уровнях доходов беднейшей части человечества и его «золотого миллиарда» с неизбежностью увеличится.
Технологическое отставание мирового «среднего класса», то есть наиболее развитых из числа развивающихся стран, от группы лидеров уменьшится в силу общего повышения уровня технологической насыщенности производства и потребления, однако рыночная стоимость экономических активов на душу населения в развитых странах с неизбежностью будет расти быстрее, прежде всего в результате относительно более быстрого роста оценки их нематериальной составляющей. Доля последней в развитых экономиках будет относительно более высокой и постоянно растущей. Увеличение экономического веса развитых стран в мировой экономике будет облегчать и стимулировать процесс повышения сравнительной величины рыночной оценки вклада нематериальных факторов, что одновременно будет уменьшать возможности развивающихся стран аккумулировать средства для инвестиций и улучшения качества собственных факторов производства.
Другими словами, практически неизбежным становится закрепление на достаточно длительный исторический срок разделения мира на своеобразную «мировую деревню» и «мировой город» со всеми сопутствующими такому разделению проблемами и противоречиями. Сегодня эти понятия лишены первоначального смысла (привязка к сельскому хозяйству и земле в противоположность торгово-промышленной деятельности). Смысл понятий «мировая деревня» и «мировой город» в данном контексте сводится к наличию разрыва в наделенности наиболее ценными (с точки зрения рыночной оценки) производственными факторами, как это имеет место и в случае с деревней и городом в обычном понимании. Если деревня символизирует ориентацию на традиционные, простые и в основном природно обусловленные факторы производства, то город — огромные возможности, связанные с использованием все более сложных и все менее материальных факторов, способных радикально менять в свою пользу распределение результатов производственной деятельности.
Соответственно, подобно тому, как выравнивание экономических условий между городом и деревней в рамках отдельной экономики требует известной коррекции стихийного действия стандартных рыночных механизмов (отдельные примеры «от противного» не в счет), так и в мировом хозяйстве попытка положиться исключительно на стихийные механизмы в качестве общего правила будет вести к закреплению функциональных ролей и усилению сравнительных преимуществ экономически более сильных участников отношений.
Конечно же, не следует представлять себе картину примитивно, в духе всякого рода геополитических схем, рисуемых представителями соответствующего направления, твердящих о стремлении Запада и США «поработить» и «поставить себе на службу» весь остальной мир. Во-первых, число людей, мыслящих подобными категориями, вообще уменьшается по мере развития и усложнения обществ, а среди групп, обладающих реальной властью и возможностью принимать общественно значимые государственные решения, такого рода логика давно уже не играет доминирующей роли. А во-вторых, в новом столетии роль национальных государств в мировой экономике вообще будет уменьшаться в пользу ограниченного числа многонациональных и транснациональных структур, в первую очередь крупнейших транснациональных корпораций, для которых всякого рода геополитические игры — не более чем рудимент прошлого и зачастую досадная помеха для бизнеса. Однако объективно ведущие субъекты мировой экономики и в будущем будут тесно привязаны к нынешней сравнительно более богатой и благополучной части мирового сообщества, и никаких существенных стимулов искусственно менять сложившиеся пропорции и структуру у них не будет. И если отвлечься от разного рода международных программ гуманитарной и продовольственной помощи, задача преодоления бедности и отсталости будет оставаться заботой и проблемой самих стран, страдающих от этих явлений, причем шансов на успешное решение этой задачи в обозримом будущем будет во всяком случае не больше, чем сейчас.