Обыкновенная любовь

Яворская Елена

Попова Анна Ростиславовна

Портреты

 

 

Анна Попова

 

Русалочка

Я вижу небо — волны в полный рост. Я вижу море — с облаками-башнями. Ловлю осколки затонувших звёзд, отчаянная, вольная, бесстрашная. Всё было, да пропало без следа. Да в глубь ушло. Да в темноту закуталось. Моя шальная глупая звезда в прибрежной тине навсегда запуталась. Я сны твои ночами сторожу. Об эти сны не ступни — сердце режется. И я, немая, криком исхожу — пронзительной, неотвратимой нежностью. Чей в медальоне светлый волосок? Принцесса ли твоя, пастушка ль резвая? И жалит ноги не морской песок, а ревности отточенные лезвия. На муки, на презренье, на позор — на всё пойду и всё приму и выдержу. Да стоишь ли, о милый мой позёр, моей души, до основанья выжженной? Нет, не жалею. Полно, не страдай, переживёт меня любовь бессмертная. И в поцелуе ветра угадай всё то, что прошептать тебе не смела я…

 

Спутница

Он баловень славы. Он гений, он светоч, Он мастер, он принял присягу на вечность, А ты пронесёшь на усталых плечах И сплетни, и быт, и семейный очаг, А он приласкает тебя ненароком, А он и не знает, что счастье под боком, Не в книжных мирах, не в стихах, не в веках — В твоих – оградивших свободу – руках. Он храм возводил. Ты стояла у входа — Как хрупкая статуя в гуще народа… И ты поняла, как безжалостен гений, Как солнце умеет отбрасывать тени, И ты в многоцветье героев и тем Сама превратилась в унылую тень… Устала… Считаться нелепой обузой, Стоять у плиты, конкурировать с музой И в созданных мастером образах женских Искать безуспешно свое отраженье: Чужие привычки, чужие тела, Но где ты сама?.. растворилась, ушла… А он… осторожно обнимет за плечи… Растопчет. Помилует. Увековечит. Ни дети, ни время твой брак не излечат… Конечно, он гений… а гению легче… Был вечер. Лениво катился прибой, И пахло нагретой душистой травой, И блики на стенах мерцали медово, И ласточки резво кружили над домом, Смеркалось… и ты, позабыв про дела, Смотрела на них – и чего-то ждала…

 

То, что он хотел сказать

Ты как живая вода: живительная и – бесцветная… вспомни хоть иногда: ты тоже Евина дщерь! Снова незаменимая, незаметная, снова не примадонна, а книжный червь. Веришь, не знал я, что будет обидно до чёртиков! Тише, родная, послушай и не язви, хватит себя изводить и себя вычёркивать из поклоненья, радости и любви… Хватит глухого, неженского отречения, тут не кокетство — аскетство, и хватит жить взаперти… Хочешь немного вычурную, вечернюю глупую тряпочку модного назначения, ну для меня, хотя бы как исключение, губы поярче, волосы распусти — локонами, каскадами, водопадами! Ну погляди – чтобы солнце из-под ресниц! Надо не скрадывать, надо пленять и радовать, чтобы до слёз тянуло тебя разгадывать, чтобы и честь, и душу свою прозакладывать, чтобы и старцы, и юноши пали ниц… Ты не по-женски логична, проста, как истина, Всё – на отлично, кладезь мудрых речей. В чёрном – не траурном, не элегантно-изысканном — строгом и скромном. Прячешься – но зачем?! Ты не меняешься. Даже стихи не стареют. Заворожённо иду к твоему алтарю. Может, когда-нибудь я тебя отогрею. Может, когда-нибудь отгорюю и отгорю.

 

Картина

За тонкой плёнкою стекла, Среди взволнованного зала, Рукой откинув покрывало, Нагая женщина спала. Цвета прозрачны и чисты, Приглушены разгулы краски… И не было в тебе ни ласки, Ни робости, ни доброты. Казалось, пряностью духов Изнеженное пахло тело, Манящее, как плод неспелый, Сокровищница всех грехов. Тебя объятья не смутят, Не оскорбит бесстыдный хохот. И страшен, как соблазн и похоть, Ресницами прикрытый взгляд. Амуры за твоей спиной Зелёный шелк держали прямо… И горестно сиял из рамы Продажный лик любви земной.

 

Ведьма (земное притяженье)

Темно-рыжие кудри, в извивах и медь, и бронза, ногу за ногу, томно курит — запястье в тугом соцветье, а в глазах у неё пучина и мягкие блики солнца. Он всего лишь мужчина. Она хороша, как ведьма. Вот он что-то прошепчет ей, взгляд, как птенца, изловит, а в прищуре её сумасшедшинка, умная чертовщинка. И душа его на износе, на грани и на изломе… Но её ведь не вынешь, не бросишь и после не сдашь в починку. Он достанет кольцо, он уже окольцован, пойман, он не будет бойцом и не будет ханжой унылым, он такой не один — и давно уже это понял… Он порядочный семьянин — а вернее, когда-то был им. Обнаженное тело: прохладны его изгибы, соблазнительны тени и скупо нежны движенья. Он идёт – как идут на бой, на муку и на погибель, подавив неземную боль земным притяженьем…

 

Елена Яворская

 

Гостья

Ты приходишь ко мне с портрета, Чтоб со мною выпить вина. Как луна поэтов, бледна. Молча куришь мои сигареты. И в белёсом дыму сигарет Стихотворный слушаешь бред — Как загадку и откровенье. Страстно любишь моё варенье И антоновку на меду. Странно шутишь: «Навек уйду!» Я до слёз хохочу. Отрадно Мне тебя баловать и дразнить. В лабиринт забрела Ариадна И навек потеряла нить. До краёв наполнена чаша, До краёв. Нет, не страшно, почти не страшно, Просто – кровь. А в твоем позлащённом кубке — Желчь и яд. Предлагай же его, голубка, Всем подряд. «Не гляди ты, мил друг, сурово, Пей до дна!» Кубок пуст. А голубка снова Влюблена.

 

За вышиваньем

Златоклювые лебеди На янтарной воде… Быть загадочной Ледою И любить лебедей. Быть задумчивой Ладою С ясным светом в очах, Чудом, тихой отрадою, Счастьем – чада, очаг. Быть застенчивой Людою — В первый раз влюблена… Только в сердце остудою И тоска, и вина. Вышью даль бесприютную — Всё бурьян-лебеду. Ночью с ветром попутным я В степь бродяжью уйду.

 

Невеста

Надежда-душегреечка, А за душой – копеечка. Ах, долго ли умеючи Полжизни промотать! Веления, хотения, Полуночные бдения, Мечты-признанья девичьи… Не друг он и не тать, А просто гость нечаянный: Авось не осерчаешь ты На раскрасавца пришлого, На гостя-жениха. Откроешь все замочки ты И будешь гостя потчевать Варениками с вишнею. А поутру в бега Жених ночной ударится. Ну что ж, пришёл не с палицей, Не с кистенем, не с ножичком (Спасибо и на том!) Твой муженек невенчанный… А взять почти что нечего: Весь хлеб унес до крошечки Да старенький платок. А честь… Да что ей станется! А совесть – что ей, страннице, Пристроится за печкою — И вовсе не видать… Надежда-душегреечка, А за душой копеечка, Терзанья бабьи вечные… Не друг он и не тать.

 

Жених

«Много ль серебра, Много злата ли В сундуках своих Ты запрятала? Много ль роздано Да раздарено Добру ль молодцу, Злому ль барину? Али по ветру Поразвеяно, Аль в дороженьке Порастеряно? Аль грабителем В ночь украдено? Ты скажи-ка мне В день предсвадебный…» Что не молвила б Красна девица, Никуда жених Уж не денется…

 

Червовая дама

Ах, красное лето! Ах, красная лента! Червлёные каблучки! Задорно звенят браслеты у дамы, мечты валета. Червовая королева не любит играть в дурачки с валетами. Ей королей подай-ка за карточный стол. Полжизни поставь – не жалей! Валет опечален и зол, как будто – на целый свет. Уже прикупил пистолет, хоть нынче и на дуэль. Трагически шепчет: «Ма бель!» — и ходит за ней по пятам, клянётся: «Я всё отдам!» Она не промолвит: «Да». Она холоднее льда, но в косах – пурпурные ленты… Ах, дама, мечта валета!

 

Дама бубён

Забубенная бабёнка, В лохмах – жёлтая гребёнка, Юбка узковата… Эх, иметь бы злато, Тратить – не считать!.. Горе-нищета… Но цветут пионами Щечки. Вешний цвет! И глядит влюблёно Юноша-валет, Милый, забубённый. Эй, побольше звона, Бубенцов да бубнов! Кто сказал – доступна? Кто сказал – блаженна? Вечный козырь женский — Жажда перемен! Он сказал: «Кармен» — Твой валет и рыцарь. И не надо рыться Ни в белье, ни в сплетнях… Первый ли, последний, Муж он или гость, Обод или ось, Овод иль пчела, Злато иль зола, Кубок или фляга… Как им карты лягут!

 

Пиковый валет

Что с того – ну, не вышел мастью И не туз, а простой валет? Но зато я знаток и мастер, Искуситель, дамское счастье, Соблазнитель, в окошке свет, Обаятельный сердцеед. Чье сердечко нынче украсть бы? Загрустила девица треф, Серебрится в глазах ненастье У прекраснейшей из королев. И тихонечко, нараспев: «Кавалер, любовь – это блеф!» Что ж, добавим во взоры страсти, А в слова – намёков, теней, Чтобы деву сразить верней… Настоящий знаток и мастер, Искуситель, дамское счастье… Но, как прежде, поёт соловей О ней, Лишь о ней, Неприступной даме червей.

 

Актриса

Ходила неторными тропами. В признаньях не ведала меры. Придуманной жизни отпробовав, Навеки влюбилась в Ромео. Дразнила заносчивых критиков. В пальто крокодиловой кожи Являлась на рауты с Митенькой. «Он только в два раза моложе, — Смеялась. – Да в душу не лезьте вы, Душа – что чащоба, вестимо!» Ей рампа счастливым созвездием И денно, и нощно светила. Загадочный образ старательно Она создавала вначале. А после серьезность растратила — С тенями болтала ночами, Какие-то письма бесценные Хранила в картонной коробке… И тихо угасла за сценою В прокуренной грязной подсобке. «И что же? – вы спросите. – Занавес? Нелепо и скомканно как-то!» Но всё начинается заново. Как водится – после антракта.

 

Женщина на шаре

Под ногами твоими – шар. На плечах – золотистый шарф. Под шарманку танцуешь на шаре, а глазами в публике шаришь. Но родного не встретишь взгляда. Ты привыкла… Держись… Не падай… Улыбаются одобрительно зрители, ты улыбаешься тоже кожей остро чувствуя пустоту — ту самую… ту… Уколы хрустальных иголок… Полог за тобой опустился. Антракт. Под ногами босыми – прах непарадного быта актрисы. Сальный взгляд: – Готова за триста? Соглашайся! У всех ведь кризис, а не то предложил бы пятьсот! Пустота смеётся в лицо, пустота в шутовском колпаке, бубенцами звенит, глумится. Соглашайся! Синица в руке. Ты еще ожидаешь принца или просто идешь на принцип, недотрога? Тебе решать… …У тебя под ногами – шар? Нет, монета. На кромке пляшешь. Оскользнулась. Орёл? Нет, решка. Мой единственный, где же ты, где же? На умытом волнами пляже или в грязной тюрьме, за решёткой?.. Отбивая мгновения чётко, бубенцами звенит пустота: ты – не та… ты – не та… ты – не та…

 

Танец на барабане

Барабан был плох… Один – прямиком да к Богу. другая – все обочь, боком, никак не поспеет к сроку, никак. Ее прославят в стихах? Нет, разве что в глупых баснях задразнят… Ах! А что ей, пичуге ранней? Вон, пляшет на барабане, притопывая не в такт, а он – размером с пятак, попробуй-ка, попляши! Под ножками – не ножи, но все же страшно чуть-чуть… Твой друг продолжает путь и лоб в сомнениях крестит. И ты не стоишь на месте. Какие сомненья? Прыг-скок… И все же – увидел Бог.

 

Мулатка

Ты – смуглая мечта. Одним лишь только светом Одета. Но не тревожит нагота Меня. Звеня Пропета Ты. И сотни тысяч раз Ты на холсте написана — Лиловым. И снова Тебя полюбит бледный ловелас.

 

Закрылись врата

Ушла. За тобою закрылись врата. И что же осталось весталке? Усталость. И чистота. И что же осталось? Супруга Найти и бессмысленно дни коротать, Копить и богатства, и рухлядь, Стелить еженощно кровать, Жить в мире и с ларами ладить, Стелить еженощно кровати Для деток, потом – для внучат… …Решиться. Начать Ту самую, новую… В стаде. Уплачен твой долг без остатка. А век твой – украден. Ушёл твой последний. Закрылись врата. И что же осталось гетере? Считаешь морщинки у рта. Считаешь года и потери. И что же осталось теперь? Вздыхать и терпеть, Холеной холодной рукой Браслеты ласкать и камеи, Не смея Надеть – им пора на покой. И ты попривыкнешь к покою. Бредёшь обречённым изгоем Незнамо куда. Притворно горда. Дух скорби. Пока – во плоти. Решиться однажды. Уйти. Дорогой своею. Не в стаде. Уйти, ничего не растратив. Уйти…

 

Эмигрантка

Холод фамильной броши, Тёмный сапфир. Властной рукой ты брошена В странный и страшный мир. Ровная нитка жемчуга — Бабушкин дар. Здесь не княжна ты – женщина. Ты – ходовой товар. Роза сухая в книжке — Дар жениха… Время в затылок дышит. Всё ведь уйдет с молотка! Бабушкин жемчуг. Брошка. Стыд… ну а после – честь. Просто и пошло. А после Что же останется? Спесь. Вышила герб на скатерти — Память ещё крепка. Ты ни женой, ни матерью… Просто… Ну а пока…

 

Женщины

У одной – муж, ребёнок, безденежье, полуночная благодать: мыть, готовить и штопать. А другая – и в тридцать в девушках, а другой – всё по звёздам гадать: что б такое придумать, чтобы он пришёл, явился, возник — жених в белом костюме, в белом «феррари», молви словечко – звезду подарит, только скажи, сколько хочешь карат… Мечту-журавля обкорнать до синицы? Дудки!.. Обеим не спится. А утром в одной маршрутке поедут в свой офис – один на двоих. И каждая что-то таит, и улыбается каждая, как будто бы рада встрече, как будто общения жаждет, как будто не кровь, а кетчуп сладко-солёный в жилах… Каждая бесится с жиру! Так втайне считает начальница (в разводе и трое детей мал-мала, живёт у свекрови, комната-клеть, своих – ни кола, ни двора, и знать бы, чего ж это ради промаялась с мужем почти что семь лет?) …По радио — припевчик «Не надо печалиться!», маминой юности ритм… …Директор опять небрит — с женой, что ли, снова поссорился?.. …И всё ж ни стыда и ни совести у этих у мужиков!.. …Всплакнуть бы – и станет легко. А ты всё держишься, держишься… У Ольги – ребёнок, безденежье… Катюша и в тридцать в девушках… директор не выбрит и зол… На принцев опять не сезон!

 

Набросок

Одна постарше, а другая помоложе, но Пока что верят обе в невозможное. Идут по скверу, лопают пирожные И на парней глядят исподтишка. Свистит им вслед братва с пивком и пиццами, Гулит им вслед девчушка в платье ситцевом. Они идут. Высматривают рыцаря. Им верится, что цель уже близка. Навстречу им – дедок в костюме стареньком, Навстречу им – пацан с воздушным шариком. А вот и рыцарь – в образе очкарика (Ну, Дон-Кихот – ещё куда ни шло!) Промямлил, хоть его никто не спрашивал: «Девчонки, осторожно, здесь окрашено…» «Спасибо, видим», – отмахнулась старшая, А младшая вздохнула тяжело. Смеясь, печаль заели сладкой ватою. Опять глядят по сторонам украдкою: Пускай судьба порадует пиратами — Усладою прекрасных сеньорит! Надежду подкрепили барбарисками. Под сенью лип и солнечными брызгами Идут – и улыбаются так искренне, Что даже воздух чуточку искрит.

 

Счастливая женщина

Клара очень любила своё имя. Редкое и звучит как-то не по-здешнему. Клара… Кларисса… В своих мечтах она неизменно была Клариссой, роковой женщиной с трепетным сердцем под чёрным бархатом изысканного платья. Чёрный бархат – намёк на трагическую тайну.

«Кларис-с-са…» – шептали ракиты над прудом. «Кларис-с-са…» – звал ночной ветер.

Ей бы жить в замке из дикого камня на вершине одинокой горы. Ей бы, явившись в последнюю минуту на маскарад, приковывать к себе внимание всего зала. Ей бы танцевать вместе с феями у лесного костра…

…Или коротать осенние ночи в холодной кибитке бродячих актеров. Стоять у штурвала пиратского корабля. Бродить по степи с ватагой наёмников-сорвиголов.

Кларис-с-са… Имя-зов.

Судьба не ошиблась с именем. А вот с местом и временем рождения – просчиталась, просчиталась до обидного грубо и до слёз непоправимо.

Обычная комната в обычной трёхкомнатной квартире. Обычный двор. Обычная школа. Обычные учителя. Обычные одноклассники. Потом – самый обычный университет, самая обычная специальность, самый обычный синенький диплом (тёмно-синий цвет был Клариссе куда больше по душе, нежели кирпич-но-красный), самая обычная работа у компьютера. Обычные коллеги, по большей части – женщины, матери семейств, с обычными разговорами о детях, шмотках и готовке. Кларисса понемногу привыкла отзываться сначала на цыплячье «Кларочка», потом на старческое «Клара Анатольевна». Но были, к счастью, были люди, для которых она оставалась Клариссой и только Клариссой.

И если бы её спросили, счастлива ли она, то услышали бы чёткое «да» – без размышлений, без колебаний. Рядом с Клариссой всегда был мужчина, который понимал, ценил, берег… одним словом, любил.

Первая, самая памятная, любовь приключилась у Клариссы ещё в восьмом классе. Он ни капельки не был похож на её инфантильных одноклассников. Не хвастался очередным модным приобретением типа «тетриса» или «тамагочи», не высмеивал взрослых, не курил тайком в туалете. А главное, знал, что ухаживанье за девочкой нельзя начинать с нарочитой дерзости. Он был скрипачом, ему прочили европейскую карьеру. Кларисса говорила с ним о музыке… сама она никогда этому не училась, но обожала классику, даже купила две кассеты – с Бетховеном и с Вивальди. Кларисса знала, что она именно та собеседница, которая ему нужна. Они встречались каждый день и говорили, говорили, говорили… И так – почти год.

Но однажды – кажется, в первый день осенних каникул Кларисса повстречала другого. Хулигана, грозу окрестных улиц. Сначала он напугал её до дрожи, но потом… буквально на следующий день принес большой букет золотистых листьев и маленькую шоколадку. С орехами! Стоит ли удивляться, что Кларисса предпочла его бледному скрипачу, который вдобавок никогда не любил орехи!

Незадолго до выпускного Кларисса начала встречаться с молодым бизнесменом, похожим на героя телесериала… Пожалуй, любого телесериала, но тогда Кларисса была просто без ума от своего нового знакомого. И с ним у неё впервые всё случилось «по-взрослому», как обычно выражалась Танька Костюхина, их школьная Лолита.

Клариссе казалось – это навсегда. Точно-точно!

Но на втором курсе университета она потеряла голову от своего преподавателя – немолодого импозантного профессора, похожего на романтического актёра шестидесятых. Старая добрая мелодрама – это вам не сериальчик какой-нибудь!

Потом был скоротечный роман с самым настоящим – и очень известным – актёром, приехавшим на гастроли. Потом – со следователем… нет, с детективом! Потом – с капитаном третьего ранга… Кларисса едва не уехала вместе с ним очертя голову на Дальний Восток, но тут на горизонте появился светловолосый юноша, удивительно похожий на эльфа…

Он и вправду оказался эльфом. Принцем-изгнанником…

Последняя, самая возвышенная и трудная, любовь…

…Кларисса любила свои фантазии. Они с избытком компенсировали ей отсутствие друзей. Они стали её прибежищем, когда выяснилось, что единственный поклонник давно и надёжно женат. Они оберегали её от домашней и офисной скуки, они не позволяли сплетням дотянуть до неё грязные ручонки. Спрятав под разноцветной синтетикой сердце настоящей героини, она была счастлива вопреки всему.

Единственное, чего ей недоставало, – собственной изданной книги.

Возвращаясь с работы, Кларисса до полуночи корпела над клавиатурой. Шаг за шагом двигалась к мечте.

И вот – он появился.

Замечательный сборник под названием «Домашняя кухня для всех».