Вроде, тридцатник: уже не пацан, а дядя, Бабки шибу сисадмином в реальной конторе, Что ж я ночами по клаве стучу, как дятел, Глупо таращусь днём на тебя в коридоре, Со стороны поглядел на себя – противно: Кент прыщеватый стоит и чего-то мямлит, Выглядит, прямо скажем, неперспективно, Что б мне устроить, чтоб точно и эффективно: Съесть крокодила, как думал ну этот, Гамлет? Я б с удовольствием – негде взять крокодила! Ни шимпанзе, ни верблюда, ни кенгуру. Вот и пишу я тебе по ночам на «мыло», Адрес «маринка собака мэйл ру»… Ходишь с бойфрэндом, я знаю, начальников кореш, Лох он и чайник, понтуется не по годам. Так почему ж ты в «аське» меня игноришь, Не отвечаешь на мой сумасшедший спам? Пьяная ночь без тебя – с монитором в обнимку, Видеоролики, фоток четыре гига, Вот как люблю тебя, «мэйл собаку маринку», Ник – «Афродита», я знаю, всё это пурга, Вышел в инет, аватарки твоей коснулся, Фотки твои фотошоплю… но чёрта с два, Проц перегрелся, и комп уже висанулся, Проги заглючили, все послетели дрова… Кликаю мышью без отклика, всё накрылось, В пальцах – противная дрожь, а в горле комок… Утром я понял, что ты мне прислала вирус, И обновленный Касперский уже не помог…

Ты опять за старые разборки! Каждый вечер – праздник для души. Снова разразился бранью горькой С видом оскорблённого паши. Если этот чёртов мир не рухнет — Знаешь сам, какой у нас тут строй, — Мы с тобою встретимся на кухне, После нашей свадьбы (золотой). Будет разговор у нас короткий, Нечего тут логикой блистать! У меня в руках по сковородке, А тебе до швабры не достать! На ползвуке захлебнулась ругань. Ты стоишь, покорный и седой. – Ну, любимый, чем ты так напуган, — Говорю, тряхнув сковородой. Замолчал. Ну, что же, грех неволить, Видно, ты пока не хочешь в рай. Съем-ка я твой ужин, алкоголик… Я т-тебе… сиди, не выступай. Осторожно! Берегите женщин! Наша доля – неподъёмный крест. Вот, пришёл. С соседом водку хлещет. Боже, как ему не надоест! Раньше был неписаный красавец, А теперь – оброс, как старый дед! Можно хоть полы мести усами И сушить бельё на бороде! И с фигурой нынче просто драма: Даже боком в двери не пролезть. Растолстел на двадцать килограммов, А заставь попробуй не поесть! – Где влюблённых писем миллиарды? Где цветы, – спросила, – где кино? – А сегодня что – Восьмое марта? И опять уставился в окно. Чем-то грохнул по столу привычно: Суп не тот и овощи не те. Иностранным словом неприличным Обозвал котлеты на плите. Вот такие наши отношенья: Страсть и нежность, просто караул! Чтоб ты подавился вермишелью Иль хотя бы в ванне утонул! Развестись бы, что ли, поскорее, А не то повешусь от тоски, Нагло разложив на батарее Все твои дырявые носки.

Ну да, посиди ещё да похлюпай, в стихах расширяя набор лексем, любовь такая – идёт по трупам, мечтать, ну да, это как бы глупо, а жить, ну да, и не прёт совсем… А снег-то сегодня белый-пребелый… Белее открытого Ворда. Любовь – это раз! – и ножом в подреберье, и я подыхаю, сла — бея, робея, глухим обертоном аккорда. Это бессмысленно – будто на ноль делить. Это как текст набираешь – и жмёшь de l e t e. Мальчик-красавчик, да, не лицо, а фэйс. Можно убиться. Или нажать «backspace»… Рупь за погляд, гад. На поцелуи – прайс. Больше не верю в «tomorrow never dies». Хватит. Кранты. Приехали. Финиш, однако. Не заливаюсь пунцово и не робею. Вот говорят же: усталая, как @ (или ещё грубее).

лавочкин люблю тебя до визга взгляд бездонен кожа шелковиста атрибуты мачо давят сообща лавочкин я над тобой зависла но судьба стервоза мир завистлив всё прощай

Не помогает чтение мантр, внутренний голос гнусит. Даже рехнувшийся некромант нас омертвелых не воскресит. …За плинтус упал мой рейтинг. Ну кто б меня проапгрейдил…

Надоело. Пойду развеюсь. Что ж, отстреливайся, если ранена. На потеху пиплу – беспонтовый экшн. Я сижу, лакаю правильный «бейлис». Но только это и правильно в абсолютно неправильной ситуэйшн.

Нет в любви ни ответов, ни аксиом, буду жить, так как s h ow всегда m u s t g o on, счастье – это иллюзион или аттракцион… Имя подобным тебе – легион по гороскопу ты Скорпион, мальчик-бисквит, блин, ядовит — и не вписался в мой рацион, и в результате, кстати, расстройство желудка. Жутко.

Я лимонная долька – съешь! — Правда, выжатая и сухая. Я шепчу твоё имя: «$е r g » — Сигаретным дымком выдыхая. Я наивная роза – срежь! — Буду выцветшая труха я. Встану, выстону имя: «$е r g » — И бессильно свалюсь бухая.

Не тороплюсь, не мчусь, не оступаюсь, Иду – и под собою ног не чую. А по следам крадётся та, слепая, Бессонная, что по свету кочует. Куда-то еду. Снова – кольцевая. Мертвецки пьян единственный попутчик. И думаю: не вывезет кривая — И снова в путь, в края, где будет лучше. А почему – не так же, как и всюду?.. Вздохнул попутчик, будто бы в печали. И заключил: «Послушай… как тя?.. Люда? Пойдём-ка к людям… Не вопрос, я угощаю!»

Запил, а может, запил? нынче – затменье светил. В рюмке пять капель… Значит, все-таки запил?.. Помню — вопил и чудил, помню — сервиз колотил. Только оставил две чашки: для себя и для Сашки. Запил, а может, запил? Шаток дощатый настил, рвется верёвка… Падаю… Ловко! Все уцелели — котяра, Сашка и пыльная тара. Помню, как Сашка ругал, помню – меня он макал в тазик по самые уши. Сашка – спасатель ушлый. Фото – цветная картинка, а на картинке – Маринка. Рву. Реву. Сашка, тебе половинка. И мне половинка. Справим по браку поминки, а похмеляться – к Алинке… …Прихватим, наверно, и Вовика… Ладно, ползи до коврика…

Тешится тёща, тёши и блинчиков просит, имя моё полощет, поносит на каждом шагу… Тёщу отдай врагу! А то воспитает внуков так, что ты взвоешь белугой, детишек потом не узнаешь ни в жисть. Я-то, братки, оптимист, верю в лучшее, то есть. Верю в людскую совесть… Ну, наливай, не жмись! С Клавкой моею, ребяты, лет, поди, двадцать женаты… Где ж, паранджа, ты?! Если поддатый — можно стерпеть, поди, всякие бигуди, ну, и в цветочек халаты. Вечно шмонает – ищет зарплату, вечно таскает пудовые сетки, вечно ворчит… Эх, жаль, не соседка! Та без косметики и без корсета Вся – и лицом, и фигурочкой — просто Снегурочка. (Только вопрос — есть у неё Дед Мороз?). Цыпочка, курочка… Ну а моя – оторви да и брось, Нет, не соседка – наседка и клуша! Все б ей послаще попить и покушать. Ладно, наружность — слушать ведь скучно, изо дня в день – сериал и шмотьё… Грустное, братцы, житьё да бытьё. Катаньем, коль не мытьём, воплями, коль не нытьём стребуют, что захотели, то есть – опять я при деле, как полагается дурню. Клавдия выбросить в урну срочно велела рога из прихожей… Как ни крути – семьянин я хороший. Тешится тёща, бесчинствует. Просит блинков – да с начинкою. Стать бы, ребяты, личинкою, эх, червячком толстомясым, можно – жучком-паучком. Я никому не знаком и никому не обязан. Что, комаром? Ну, хотя бы, пил бы я кровушку тоже. После – пускай изничтожат!.. …Что?! Кровопийцы – одни только бабы?! Чтоб я издох!.. А чтоб не издох, Дайте глотнуть чуток.

Не по Сеньке шапка, но по Сеньке Фенька, будет на гитаре он для Феньки тренькать, словно бы случайно тронет за коленку, сбегает за пивом, ловко сдует пенку, Фенька засмеется и закусит чипсом. Купидон-проказник мимо не промчится. Сенька – искуситель, Сеньке только двадцать, будет Сенька с Фенькой в парке целоваться. Фенька – продавщица, ей уже за тридцать, С мужем-тунеядцем хочет разводиться. Сенька – работяга, лучший слесарь ЖЭКа, нет счастливей Сеньки в мире человека: Сенька любит Феньку, Фенька любит Сеньку. Остальное – сдуем, словно с пива пенку!