Елена Яворская
По грибы
И снова я с рюкзаком.
Утро солнечным языком
гладит мне спину,
словно рождённый недавно
телёнок
белёсый.
Яркая просинь.
Шляпу поглубже надвину.
Опёнок
стоит при дороге и кукиши вертит:
«Вот я какой, ничего не боюсь я, поверьте!»
Верим…
И все-таки варим.
Будет бульон ароматно – янтарен…
Ум-м-м…
Возьмись-ка, мой милый, за ум,
а то ведь раскаешься слёзно!
Поздно!
Гляди, не твоя ли судьба в обличье Катюхи
следом за мною идёт – не спешит?
А ведь мог и пожить!
Бывает, мы глухи
К поступи тётки-судьбы!
Грибы
в супчике – это ведь шик!
Катька идёт – не спешит…
Елена Яворская
Зимняя сказка о лете
В краю берёз –
изба на курьих ножках.
Курьёз?
Ну а поодаль кости гложет
кудлатый пёс.
Хвостом покрутит флегматично –
ну да, культура!
Потом задвинет про античность
и трубадуров…
А где же кот?
А кот нашкодил –
ушёл по кошкам.
«Там чудеса, там леший бродит…»
Я пригляделась: леший вроде –
лесничий местный, дед Володя,
сидит на струганных порожках.
Он знает заговор от сглаза
и отворот, и приворот…
Когда вернётся шкода кот,
коту он что-то отвернет,
чтоб место знал своё, зараза –
«на дубе том…»
Чтоб грызунов ловил в подвале
и толковал о Ювенале…
И всё же – верится с трудом,
что с нашим сказочным котом
лесничий как-нибудь поладит.
Сижу. Строчу стихи в тетради –
всё о любви…
А ввечеру
я эту страстную муру
прочту русалкам. Еже-ей!
Так и попадают с ветвей!
Судьбу несчастного кота
оплачут хором,
в ручье поднимется вода.
По тёмным норам
все волколаки, как один,
завоют дико…
Гляди-ка, вот он, кошкин сын!
Пришёл, мурлыка.
Пришёл, в мои коленки нос
уткнул, пройдоха…
…Избушка та – в краю берёз.
И тут неплохо
за летом лето я живу,
за летом лето.
Тут сказки падают в траву,
как самоцветы…
Елена Яворская
Островок
Щебечет разноптичье а капелла.
Тарантулы танцуют тарантеллу.
Скорбят о скарабеях скорпионы.
Кокос подрос – он бурый и косматый.
Ну а банан ещё совсем зеленый.
И ананас весь в шишках, как мальчишка,
как уличный мальчишка после драки.
Здесь бродят робинзоны и пираты,
пьют ром, азартно прячут золотишко
и «йо-хо-хо» выкрикивают хором…
Из бездны вод всплывёт Великий Кракен –
и авантюра обратится в хоррор.
Прости-прощай, мой островок туманный,
не по душе мне грустные легенды!
Пойду читать любовные романы –
я с детства обожаю хэппи-энды.
Елена Яворская
Диалог культур
На развалины древних Дельф
не приходят античные боги…
Вот и мне повстречался эльф
(может, чуточку козлорогий).
С ним плясала я гопака,
и шумели над нами лавры,
и дивились нам облака,
гомерически ржали кентавры.
Кипарисы уселись в кружок
(оказалось – южные энты).
Нам пастушеский пел рожок,
были счастливы мы стопроцентно.
О своем реноме печась,
рядом хмуро лежали сфинксы.
А у нас – развесёлый час,
портить праздник – ну просто свинство!
Эльф назвался: «Король Артур!»
«Будьте, – молвил, – моей Гвиниверой!»
Все путём. Диалог культур…
…Жаль, что снам я уже не верю.
Анна Попова
Виртуал
Всё, табаком пропиталась берлога…
Вот что, любитель изящного слога,
Надо пройтись, отдышаться немного,
Выгнать в окошки сиреневый чад,
Встал, оглянулся… Ой, мама родная!
Вот они… господи, я же их знаю!
Вот они… те, про кого сочиняю…
В кучку собрались и грозно молчат.
Вот подошел седовласый красавец,
Начал негромко вещать приосанясь:
«Что ж ты, разбойник, не смотришь в глаза мне,
Бабку пришил, укокошил отца!
Ты негодяй и бесчувственный идол,
Отнял наследство, супругу и титул,
Ты ж меня предал, ты ж меня выдал
Гаду по кличке Сундук Мертвеца!»
…Что за девица? Немного вульгарна,
Как-то «Шанель» отдаёт перегаром,
Это ж воровка, красотка с бульвара,
Чудом сбежавшая из тюрьмы:
Жесткими пальцами гасит окурок:
«Слушай, тебя бы на нары, придурок,
Сам не устал от дурацких придумок?
Ты сочинил, отдуваемся – мы!»
Юная барышня скорбно кивает:
«Право, чего на земле не бывает…
Критик такой-то меня называет
В тёмном гадюшнике светлым лучом!
Автор, давай, прекрати эти штучки
В стиле волшебника-недоучки…
Он меня хуже свекрови замучил,
Лезет с моралью, а ты ни при чём!»
Дама с собачкой раскланялась мило:
«Слушай, я правда тебя удивила,
Выскочив замуж?.. Кого отравила?!
Ах, это будет в четвёртой главе?!
Слушай, давай уж отравим и тётку –
Век бы не видела старую жмотку! –
Дядьке подсунем палёную водку,
Чтобы не клеился к юной вдове…»
Юноши – крепкие, черноглазые,
Заговорили со мною все сразу:
– Сам породил (плодовитый, зараза!),
Думаешь, сам нас теперь и убьёшь?!
– Атакувати мы в поле поскачем,
Колья возьмем, к лиходиям собачьим,
Ратуйте, хлопцы! О це побачим,
Як ридний батько воюет…
– А то ж!
Славный ребёнок из детского сада
(В будущем он переплюнет де Сада)
Тихо канючит:
«А может, не надо?! –
И продолжает, уставился вниз, –
Что тебя, в детстве друзья обижали?
Правильно делали, соображали!
Лучше бы вовсе меня не рожали…
Можно, я буду простой машинист?»
Вот они двинулись… «Хватит! Не смейте!
Граждане, милые, только не бейте!
Эх, и в кого же вы… Стыд поимейте!»
Дверь перекрыли… попал в западню…
«Завтра же сделаю всем хэппи-энды,
Всех поженю, уберу алименты,
Всех – в олигархи и в президенты,
В общем, шикарный финал сочиню…»
Елена Яворская
О встрече с непознанным
А начиналось всё довольно-таки невинно. В какой-то газете написали, что в Московском метро водятся крысы размером с собаку. Скучно было главному редактору, или перебрал накануне, или просто работать надоело – вот и пошла байка в тираж. Ну, потрещали бабушки на скамеечках: как, дескать, становится страшно жить! (учитывая, что по стране летела в неведомое перестройка, были они не так уж и неправы)… В конце концов, мало ли какую тварюку создала природа нам, дуракам, в назидание!
Потом к нам стали прилетать НЛО, не иначе как одержимые любопытством: и как же мы тут всё-таки живём?
Потом мы, перехватывая инициативу из цепких лапок зелёных человечков, всерьёз озаботились проблемами поиска Атлантиды, Шамбалы, йети, лохнесского чудовища… кажется, даже сильнее, нежели извечными вопросами – где бы взять опохмелиться и куда муж спрятал заначку. И наверняка сильнее, нежели были озадачены сами необычайные существа.
Потом телевидение порадовало откровением под названием «Секретные материалы». А так как деятели надстройки, что бы они там ни говорили, прочно стоят на презренном базисе из всеобщего эквивалента, радостей нам хватало, хватает и хватит ещё на-адолго. Вон экстрасенсы бьются уже чёртову дюжину сезонов подряд. А до того, в процессе встреч с непознанным, выяснилось, что кроме соседки бабы Нюры, что лечит заговорами, и знаменитой травницы Лидии Николавны, в деревню к которой легковерные валом валят, есть ещё эти самые экстра, диковинные сверхчеловеки, у них вообще каждый второй – Гудвин.
Шабаш на Лысой горе, перестав быть сугубо официальным мероприятием, понемногу превращается в домашнюю пьянку с выяснением отношений.
Я могу путаться в последовательности, я ж не архивист. Однако же ведаю, как у одной старушки в материалистические пятидесятые произошла судьбоносная встреча с непознанным.
Жила себе бабуся… Ой, я чуть было не добавила механически: «никого не трогала». Жила бабуся в коммуналке… видимо не один год, потому как мимикрировала в полной мере. И всем, кого судьба наказала сосуществованием с ней, приходилось ох как несладко. Однако же в один прекрасный день… Да что я говорю, не день это был, а поздний вечер, настолько поздний, что бодрствовали только бабуся и тараканы…
Впрочем, обо всём по порядку. За несколько месяцев до знаменательного для бабуси вечера в коммуналку вселилась очень приличная молодая семья: старший лейтенант-связист с женой – работником культуры и двумя малышами, мальчиком и девочкой. Молодые они, ясное дело, глупые, нуждаются в руководстве и наставлениях. Есть где разгуляться. Вдобавок – с высшим образованием, то есть ой какие воспитанные и можно (нужно!) учить их уму-разуму, не рискуя нарваться на грубость. И бабуся развернулась во всю широту души. А ежели у русской бабы душа развернулась, то, как известно, скатать эту самую душу и прибрать в пыльный шкафчик до лучших времён – задача, которая по плечу разве что сильномогучему богатырю. Или… Ну да я опять забегаю вперёд.
Итак, однажды поздним вечером вышла бабуся в кухню. Чайку попить. Ну и, само собой, соседские кастрюли проинспектировать, дабы было чем молодую хозяйку уесть. Не успела бабуся зажечь свет, как откуда-то из самого тёмного угла вынырнуло Нечто Белое. И двинулось на бабусю. Бабуся попятилась. Вряд ли она была столь же внушаема, как её обсмотревшиеся телевизора потомки, но… лицо у Нечто было выразительное до жути. В самом прямом и примитивном смысле слова. И, что самое страшное, Нечто СВЕТИЛОСЬ!
Как говорится в подобных случаях, описать дальнейшее моё перо не в силах. Отдышалась бабуля только в своей комнате. Не берусь раскладывать по полочкам, какие там биохимические процессы протекали в мозгу несчастной старушки в последующие несколько часов, но утро она встретила переродившейся. Очевидцы утверждают: милейшая оказалась старушенция. Правда, с той поры завелась у неё одна странность, которая, вне всякого сомнения, порадовала бы современных диетологов: по ночам бабуся ничего не кушала. А если уж возникала необходимость пройти в потемках до кухни и обратно, стучалась в дверь к соседям и тянула просительно:
– Витечка-а, проводи меня до кухни, а то я вижу ж плохо, ещё завалюся где-нить…
Не факт, что я поверила бы в эту историю. Однако ж поверила. По двум причинам. Во-первых, услыхала я ее за чаем от своей учительницы и доброй подруги (именно подруги, несмотря на то, что была она на тот момент всего лишь втрое старше меня), режиссера и просто замечательного человека. Во-вторых, я сама видела (она показывала, ага), какие чудеса можно творить с помощью театрального грима и обычных карманных фонариков. А в-третьих… в-третьих – кто его знает, на какие шутки способно наше воображение. Оно же – непознанное. А может, и вовсе – непознаваемое.
Елена Яворская
про ёжиков
…Серьёзные ёжики бегали босенько,
бессонные символы чести и долга.
Искали, таскали для будущей осени
топазы, рубины, воздев на иголки…
Опять мне приснились бессонные ёжики.
Над пыльным листком я застыла скукоженно:
ну где бы красивым словечком разжиться?
Топазы рассеять по серой странице,
рубины рассыпать без меры и счёта!
За ними готова идти и ползти,
я ставлю на красное, ставлю на жёлтое,
должно ведь когда-то и мне повезти!..
Но знаю: одни только жёлуди
найдутся.
Да ну их, походы!
Уныло сижу я над полным корытцем,
сижу и вздыхаю: ах, боже мой,
хочу быть не свинкой, а ёжиком!
Елена Яворская
Разговор с поэтом
Дружище! Что я слышу?! Что ты видишь?!
Неладно что-то в средней полосе!
Крестьянки бойко говорят на идиш,
В ответ парле крестьяне ву франсе.
Они давно не пашут и не сеют,
К чему такой трансцендентальный стресс?
С утра бухну́т – и бойко фарисеют,
А если кто с косой – попутал бес!
Почистив щеткой карму спозаранку,
Сверяя жизнь по первым петухам,
На луг выходит Марьюшка-вакханка,
И пляшет, пляшет… Просто стыд и срам!
Домой бредёт печально наша Глаша –
Видать, не пощадил ее Амур…
Ну, точно, – Глаша. Да уже не наша,
На ней теперь одёжка от кутюр.
А тётя Дуся замесила тесто,
Да жалко – пирогов не испекла.
Опять пришла не вовремя фиеста,
Пропало тесто. Горькие дела!
Ещё вчера, тверёзый и спортивный,
Примером всем был Вася, наш сосед.
Теперь вопит: «Я – гений креативный!
В натуре, я и пахарь, и поэт!»
Наш Барсик был с утра вполне нормальным,
Ловил мышей и лазал на сарай.
И как начнёт вдруг бабку крыть вербально –
Хоть в лес беги и водку забирай!
Наш Тузик был с утра собакой милой,
Был всех окрестных Тузиков добрей.
И вдруг как возомнит себя Годзиллой –
И рысью поскакал давить курей!
Небесному послушен алгоритму,
Гуляет Сивка-Бурка, волчья сыть…
…Мой друг поэт! Когда ты ищешь рифму,
Не забывай по-русски говорить!
Елена Яворская
Сказка о Елене Ужасной
Настроенье у меня сегодня праздное.
Рассказать вам на ночь сказку я не прочь
Про волшебницу, про Елену Ужасную,
Говорят, была она ёжкина дочь.
Каждый год, едва весна являлась ясная,
Вместе с птицами Горыныч прилетал.
Сказывают, был он змеюка опасная,
Сказывают, был мерзавец и нахал.
Сказывают, что не жрал он каши разные,
Жрал бифштекс, форель и черную икру,
Ублажали его девицы прекрасные,
В карты он летал играть к попу Петру.
Как-то учинить хотел он безобразное:
Девку умыкнуть и схавать пуд котлет…
Сел во двор.
Ну а там Елена Ужасная
Зелье мерзкое готовила в котле.
Сделал стойку Змей, как будто бык на красное,
Помычал, качнулся и в обморок – хлоп!
Лапы разбросал. А Елена Ужасная
Р-раз его в котёл – не бедокурил чтоб.
Так ушла в легенду скотина несчастная,
Чучело на въезде встречает гостей.
Трудится усердно Елена Ужасная –
Замордован ею недавно Кощей.
Елена Яворская
Сказка о братце Иванушке
В небе зорька-заряница,
Ширь – докуда видит глаз,
Ни посёлка, ни криницы…
На дороге – след копытца.
– Дай, Алёнушка, напиться!..
…Что?! Какой ещё Пегас?!
Сказка – ложь, да не обман:
Стал поэтом наш Иван.
Анна Попова
Античные мотивы
Сессия. Учебник на коленях.
Солнышко злорадствует в окне…
И – на почве переутомленья
Вдруг являться муза стала мне.
Где являться? – В спальне на балконе
(Чтобы сразу в комнату войти).
В чём она была? – В чём, в чём – в хитоне!
Молодая? – Лет так двадцати.
«Здравствуй! Можно, я у вас умоюсь?»
(Надо же: сама открыла кран!).
И, мгновенно в комнате освоясь,
Плюхнулась устало на диван.
«Ну, у вас сегодня и жарища!
Вот бы скинуть этот весь наряд…
Где у вас тут водоём почище?
Боги! Точно плечи обгорят…»
Ткнулась в шкаф: «Прости, примерить можно?»
Замерла в восторге над бельём.
На меня взглянула безнадёжно:
«Как же мы от моды отстаём!
Боги, боги! Ой, какая прелесть!
Гера с Афродитой упадут!
Можно, я пойду переоденусь?»
Я кивнула. Через пять минут
Вышла муза в топике и в шортах,
Навела попутно марафет
И, призвав Аида (или чёрта),
Устремилась в папин кабинет.
По второму слою красит глазки –
Дорвалась! Ну что поделать с ней?
И лукаво скорчила гримаску:
«Слушай, как у вас насчёт парней?
…Вот везёт! Полным-полно студентов!
Каждый третий вежлив и умён!
А у нас-то всех интеллигентов –
Старенький Гомер да Аполлон!
…Есть ли о любви литература?
Ой, не надо только про Сапфо!
Как у вас вообще… насчет амура?
Ладно, дай мне лучше «Спид-инфо»!»
«Знаешь, муз, давай-ка сменим тему:
Что мы о любви да о любви?
Ты меня уж лучше на поэму
Или хоть на повесть вдохнови!»
На меня уставилась понуро:
«Блин! И здесь покою не дадут…
Музы для развития культуры,
Между прочим, ходят в институт!
В нём вообще от снобов нет спасенья,
Всяк поизмываться норовит!
То Гомер долдонит «Одиссею»,
То Медеей стонет Эврипид!
Плинием и Лонгом загрузили,
В сессию и вовсе нет житья!
И под зорким оком Мнемозины
Чахнет юность пылкая моя!»
«Муз, не плачь, ну хватит, ну чего ты…»
«Всех, к Аиду, переколочу!
Может, у меня свои заботы,
Может, личной жизни я хочу!
Может, у меня своя дорога!
Ты не бойся, я не пропаду!
Вот еще помучаюсь немного
И в Союз писателей уйду!»
«Вот тогда и будешь горько плакать…
Лучше в Грецию свою вернись!
Нет у нас Овидиев и Плавтов,
И Софоклы все перевелись…
Хочешь выпить?»
«Что?»
«Да что найдётся…»
«Я нектар с амброзией хочу!»
«Этого у нас не продаётся…
Может, лучше чаю вскипячу?
Выпьем-ка за наших корифеев!
Не ломайся, муз, ну я прошу!
…Хочешь, я для вашего Орфея
Пару новых текстов напишу?»
«Ну, давай! Он человек приятный,
Сразу в турпоездку пригласит!
Хочешь, в Фивы – город семивратный,
Хочешь, в Дельфы и на остров Крит?
Дело даже не в античной сцене,
Не в карьере – да цена им грош!
Просто по российским вашим ценам
Ты туда вовек не попадёшь!
Напиши о жребии великом,
О созвучьях лиры и души.
Только… не пиши про Эвридику
И о расставаньях не пиши…»
«Не волнуйся, буду петь я радость,
Счастье и улыбки в полный рот,
А уродливый палач Танатос
Даже и в подтексте не мелькнёт!
Ваш Парнас не нужен мне и даром
С полчищем прославленных теней!
Не хочу ни терний и ни лавров,
Мне другое, видишь ли, важней…
Нет, не олимпийские медали
И не миллион амурных стрел,
Просто… чтоб друзья не покидали
И любимый честен был и смел».
«Ну и ну, у всех одно и то же…
Что поделать – на одну мы стать.
Вот мужчины – вылезут из кожи,
Чтоб подругу жизни обогнать!
О, Зевес, домой лететь пора мне!..»
(И стоит, глаза скосила вниз).
Дай, сфотографирую на память…
Только не мигай! Вниманье!.. Чи-и-из!
Анна Попова, Елена Яворская
Первый укус, последний укус
Всю сознательную жизнь Ираида Лукова мечтала о собственной книге. Толстой, в глянцевом переплете… словом, такой, которая сама просилась бы в руки: «Прочитай меня!» Вот только не знала она, как становятся писателями. То есть, конечно, предполагала, что для этого надо что-то писать. И писала. В тонких школьных тетрадках и толстых амбарных книгах с маминой работы. Но волшебного слова, чтобы превратить амбарную книгу в ту самую, с глянцевой обложкой, не знала.
Принялась рассуждать логически: у кого можно подслушать, выспросить, выпытать это самое слово? Ясное дело, у волшебников. У которых дома на полочках стоят экземпляры собственноручно настроченных шедевров. Но где бы в родном городе этих волшебников разыскать?
Тут и подружка, Галина, кстати разговор завела. Дочурка-то у неё – поэтесса! Стихи враз на слезу пробивают, а как начнёт своего парня описывать да расписывать, так прям эта… Ахматова… Каждую субботу в клуб литературный бегает. «Родные осинки». Вон, и в сборнике опубликовали: Вершкова Полина, три страницы, даже фотография имеется!
Ираида почтительно пролистала худосочный сборничек. Полюбовалась на полупропечатанные, «в сеточку», чёрно-белые фотографии. Зацепилась глазами за название: «Разлив на реке Малой Подосиновке» – рассказ какой-то. А вот стихотворение: Рождён я в деревне Осиновый кол, Счастливое детство я там и провёл… «Душевно написано… куда мне…», – обреченно вздохнула Ираида. Следующая – Галкина дочка: три страницы, фото. Вот оно, признание… а ведь ей всего-то шестнадцать, не больше.
С досады Ираида чуть не захлопнула книжицу, но мужественно долистала до конца. И, как оказалось, правильно сделала. На последней странице, чуть выше слов «Тираж 150 экз.», значилось: «Собрания литературного клуба «Родные осинки» проводятся каждую субботу в 15.00 во Дворце творчества им. А.С. Пушкина. Поэты и прозаики! Ждём Вас в гости! Мы будем рады всем!»
А вот и суббота на носу.
Стеснительная Ираида робко просидела на стуле у стеночки всё собрание. Какой-то крепкий мужичок упоенно, с жаром читал всё про тот же Осиновый кол. Галкина Полинка прочувствованно, слегка запинаясь, завела про несчастную любовь и даже про попытку утопиться с горя (вот тут-то Ираида поняла, что Галка не врёт насчёт дочкиных стихов, – и осторожно промокнула глаза платочком). Буйно-рыжеволосая, всклокоченная писательница прострекотала рассказ (Ираида так и не сообразила: кто там в конце кого убил).
Лишь по окончании собрания Ираида робко попросила председательского вида дядю уделить ей пару минут. Впрочем, всклокоченная тётя с жаром присоединилась к пестованию нового дарования.
– Пишите о том, что вам известно лично, – авторитетно убеждал дядя. – Не уноситесь в заоблачные выси. Не сочиняйте не-пойми-кого и не-пойми-где. На не-пойми-каких планетах. Вы там были? Нет. И я не был. И читатели не были. Ре-а-лизм! – дядя торжественно постучал карандашом по столу.
– Вот вы кем работаете? – напористо подключилась тётя.
– Стоматологом, – растерянно проблеяла Ираида. – Как из деревни в город приехала, сначала медучилище, потом институт… потом устроилась во вторую поликлинику… и уже пятнадцать лет…
– Прекрасная трудовая биография! – оживился дядя. – Вот и опишите, так сказать, жизненный путь. И правдиво, и поучительно! И порядочный, ответственный читатель мимо не пройдёт!
«Ну, не пройдёт – так не пройдёт!» – возрадовалась Ираида. Наконец-то – чёткая программа действий. Кстати вспомнилось, как школьная литераторша за сочинения хвалила, особенно по «Евгению Онегину». Купила две общих тетрадки – и вперёд…
«Я родилась в деревне Лоховое в 1970 году. Моя мама была учительницей…» – вот и недели нет как нет.
«Помню выпускной вечер. На мне было голубое платье, мы с мамой сшили его сами. И Миша Корягин всё время на меня смотрел…» – вот и вторая неделя промчалась.
«В городе мне было непривычно…» – месяц пролетел.
«В первый раз я лечила кариес парню, он был симпатичный, черноглазый и старался не кричать…» – и второй месяц минул.
«Встретилась с запущенным пульпитом, не знаю, кто кого больше напугал…» – третий месяц.
«Марта Ивановна меня притесняет и унижает, а сплетник Петров у неё в любимчиках…» – четвёртый.
«Тяжела, но необходима и полезна людям наша профессия – стоматолог!»
Всё. Точка. Перечитала. Нравится… Всё правдиво, всё как есть. Никаких фантазий. Читатель мимо не пройдёт. Теперь найти бы его, читателя…
Впрочем, ищущий – обрящет. А при наличии Интернета – обрящет не когда-нибудь в перспективе, а прямо сейчас.
Тьфу!.. «Рукописи принимаются в электронном виде». Вот и ещё месяц улетел…
На типовых бланках ответов, присланных из трёх издательств, – убийственно чернел примерно одинаковый текст: «… к сожалению, Ваша рукопись не соответствует формату издательства…».
Формат!.. А как же правдивость, реализм, будни стоматолога? А может, наврал тот писатель из «Родных осинок», надавил авторитетом, а сам, кроме как на домашнем принтере, нигде и не печатается? Три страницы, фотография: реализм… осиновый.
Ну уж нет. Впредь умнее будем. «Спрос определяет предложение» – давно забытая фраза ехидно показала носик из какого-то кармашка памяти. Ираида снова полезла в спасительный Гугл и прогуглилась по сайтам бессердечно отказавших ей издательств.
«Ага… Издательству требуется… готическая проза… рассказы о вампирах… фэнтези о вампирах… любовные романы о вампирах». Последняя фраза показалась особенно окрыляющей. Настолько, что руки зачесались, да так и потянулись к клавиатуре…
Что самое главное в романе? Название! Впрочем, не только, но… Что-то надо такое яркое, броское… чтобы издатель, даже если он полный идиот, сразу понял: перед ним – роман про вампиров. А не про каких-нибудь стоматологов из деревни Осиновый кол.
Названия повалили валом: «Последние вампиры Орловщины» – нет, провинциально как-то. Надо шире, масштабнее брать. «Поцелуй вампирши» – куда лучше, да и любовный интерес намечен. «Вампирьи грёзы» – тоже ничего, но уж как-то… по-девчоночьи, сентиментально, вот для Полинки – самое оно. «Страсть её укуса» – это уже по-взрослому звучит, только подкорректируем чуток. Есть! «Первый укус, последний укус…»!
Теперь имена… Ну, главную героиню назвать в честь себя, любимой. А мужчин – в отместку любимой работе – с эдакими стоматологическими намёками. Для загадочности. Но главное – атмосфера: мрачная, романтическая, вязко-жутковатая, поистине вампирья.
Файл «Укус. doc» катастрофически прирастал в объёме…
На «Укус» откликнулись все три издательства… можно сказать, с руками оторвали! Ираида ещё и покочевряжилась, выбирая.
Не прошло и полугода с начала трудов праведных, как Ираида начала раздаривать вымечтанные, долгожданные, глянцевито поблескивающие книжки в твёрдых обложках.
Ах, эта обложка… просто супер, два дня безотрывно разглядывала! На чёрном фоне в страстном полуоскале замерла чувственная угольноглазая брюнетка. Сзади, в серо-дымчатом провале зеркала, выпятил клыки остроносый красавец типично вампирьего вида. Сверху, прямо на буквы заглавия, лился поток устрашающе красной субстанции…
Ираида решила и в «Родные осинки» заглянуть – с презентом уважаемым коллегам, дескать. «И с благодарностью за совет, – ехидно хмыкала она. – Да уж, насоветовали… сколько времени на зряшную писанину ухлопала. Вот пусть теперь посмотрят да посравнивают. У самих-то – обложка мягкая, чёрно-белая, и всего-то страниц сто от силы… А у меня – страниц аж четыреста, ну и обложка – говорит сама за себя!»
Да, сочувственно-покровительственные вопросы «осинщиков» быстро сменились завистливыми взглядами. А затем и тирадами о засилье ширпотреба в литературе, о презрении масс к настоящему искусству, о забвении родных корней… Ираида даже не обижалась. Всё было ожидаемо и предсказуемо. Однако же председатель сумел таки удивить Ираиду неожиданным предложением. Дескать, новый сборник в работе, а прозы маловато, не хотите ли отрывки из романа опубликовать? За авторский счет, разумеется. Оплата постраничная, с каждого автора – пятьдесят рэ страница.
Свежеприобретенная слава ещё не приелась Ираиде, и потому она, неожиданно для себя самой, обещала подумать. Чувствуя себя уже не робкой просительницей, а приглашенной знаменитостью.
Помахала на прощанье новенькой книжечкой и ушла…
На шесть страниц Ираида таки раскошелилась. Отобрала самые удачные фрагменты – из начала, из середины и, конечно же, заключительный эпизод.
Впрочем, оперативность «Родных осинок» порадовала. Ну да были бы деньги! Рядом с профессионально сделанными авторскими экземплярами на полочке скромно притулились несколько тонких серых книжечек.
Всё четко: шесть страниц. С обязательной фоткой (надо же, а когда-то – предел мечтаний!). Чёрно-белой и «в сеточку». И – ах! любимый, выпестованный текст… Села перечитывать – теперь уже в «осинковском» сборнике…
Первый укус, последний укус…
1
Ира всё глубже увязала в липком, ядовитом кошмаре, как в зыбучей болотной мути: благополучно похороненная в прошлый вторник бабушка Дуся, отпихивая зонтиком синюшного призрака, сипло покряхтывая, лезет на подоконник. Навязчивый морок бесцеремонно приникает к её аристократически бледной шее… целуя? или кусая? «Подите вы прочь, любезный, – мужественно шепчет бабуля, балансируя на подоконнике, – или хоть клыки почистите…»
Ира рывком села на кровати. Приснится же!.. То ли вчерашний томатный сок перебродил, то ли грибной суп недоварился… Но откуда взялось это ощущение неотступного, голодного взгляда?
Вроде бы, в бабулином доме всё по-прежнему. Всё так же зловеще отстукивают секунды старинные часы. Всё так же уныло стонут на суровом ветру потрескавшиеся рамы. Всё так же таинственно скрипят старые половицы, словно призраки прошлого танцуют здесь свои упоительные, дьявольски прекрасные танцы.
Повинуясь чьей-то таинственной воле, Ира подошла к зеркалу. Невидимый взгляд кинжалом вонзился в её хрупкую, нервную спину и алчно задержался на тонкой, девически нежной шейке.
– Ира-а-а… – шепнула ночь…
– А-а-а! Бабуля, это ты?!
– Сама ты бабуля, – ожесточённо зашипела тьма. – Помню эту костлявую недотрогу с крокодильей шеей… Кожаный портфель – и тот вкуснее…
Ира покрылась холодным потом. Зеркало по-прежнему отражало пустоту. Невидимые пальцы заскользили по её плечам, невидимые губы прильнули к тонкой шейке…
И вдруг – пронзительное, опьяняющее, болезненно-томное прикосновение острых зубов… Мир зашатался и поплыл перед глазами Иры, обжигающая лава заструилась по её жилам. Комната осветилась дымчато-серым, а в зеркале, за Ириной спиной, отчетливо проступил облик незнакомого мужчины…
Страшно, неестественно бледного. Бесстрастное, безжизненное лицо было прекрасным и… нечеловеческим. Угольно-чёрные глаза, в которых мелькали красноватые искорки, треугольный подбородок, узкие бескровные губы и – два серо-стальных, длинных, заостренных клыка…
Незнакомец громко задышал Ире прямо в ухо.
– Теперь ты такая же, как я, – удовлетворенно хмыкнул он, проведя тонкой, жилистой рукой с длинными ногтями по шее Иры. Девушка вздрогнула, увидев, как её зеркальный двойник полыхнул заалевшими глазами…
– Кто ты? – севшим от страха голосом пискнула она.
– Кто я? – громко переспросил он и отчетливо, зловеще захохотал. – Хо-хо-хо! Я – Дентовиэль! Да, таково моё нынешнее имя. Я – Дентовиэль из клана Чёрного Пульпиэля! Скоро и тебе дадут подобное имя, столь же достойное и благозвучное. Я – избранный! А вашу мерзкую человеческую пищу мне заменяет лишь один божественный напиток – кр-ровь! Хо-хо-хо! – и комната вновь наполнилась гулким, нечеловеческим хохотом.
– Закрой глаза… – властно приказал Дентовиэль.
Ира вновь ощутила сладостное, обжигающее блаженство его укуса, и всё погрузилось во тьму…
2
В зябком полумраке подземелья загадочно мерцали факелы, озаряя стены неровным светом. Ира с содроганием узрела на стене… Что это? Неведомый художник изобразил юного, белокурого и голубоглазого вампира, сладострастно вонзающего клыки в нежную шейку полуобнаженной девственницы. «Выпил сам – оставь другому», – готической вязью значилось под изображением. «Каждому вампиру – по девственнице. Каждой девственнице – по вампиру», – было от руки приписано ниже несмываемым маркером.
– Крик души, – покаянно вздохнув, прошептал Дентовиэль.
Ира только передёрнула плечами.
Еще через два шага она сообразила, что находится в вампирьей картинной галерее.
Рекламно улыбающийся седовласый вампир. В протянутой длани – бокал на высокой ножке… У Иры не было никаких сомнений, что темно-рубиновая субстанция, наполняющая бокал, не что иное, как кровь… Кровь девственницы… «Группа I, резус отрицательный. Сохрани здоровье и долголетие!»
Маниакального вида врач кровожадно заносит шприц над щупленьким вампиром-подростком, а за спиной убийцы в белом халате – мать-вампирка, мстительно нацелившая клыки. «Даешь переливание без иглоукалывания!»
Все было изображено настолько реалистично, что Ира на несколько мгновений замерла, боясь сделать хотя бы шаг.
Дентовиэль по-вампирьи деликатно подтолкнул её вперед:
– Нас заждались, – чувственным шепотом пояснил он.
Обширный круглый зал был заполнен фигурами в чёрных длиннополых одеждах. Вампирок можно было отличить от вампиров только по высоким парадным прическам, украшенным цветами чертополоха, – точно такую же прическу Дентовиэль сделал и ей перед выездом.
В центре, на невысоком помосте – гигантский муляж чесночины, похожий на отрубленную голову злобного великана.
– Успели, – тихо проговорил Дентовиэль. – Всё только начинается…
И в этот миг, как по мановению чьей-то властной руки, вампирки стали вокруг помоста, взялись за руки и запели высокими голосами. Их песне вторило эхо под потолком.
Во поле вампирка гуляла,
Во поле голодная гуляла.
Люли-люли, гуляла…
С корнем весь чеснок вырывала,
Весь чеснок поганый вырывала,
Люли-люли, вырывала…
Вампиркам слаженно отозвался мужской хор:
На кла– на кладбище,
На кладбище молодые удальцы,
Ой, вампиры, молодые удальцы.
Они, они грызут,
Они грызут – приговаривают,
К себе Дуню привораживают:
Пойдём, Дуня, во лесок, во лесок,
Возьмём Дуню на зубок, на зубок.
Невидимый духовой оркестр грянул марш. Вампирья община дружно гаркнула:
– Вампирушки, бравы ребятушки,
Где же ваши зубы?
– Наши зубы метят на сосуды,
Вот где наши зубы!
Внезапно вспыхнувшие факелы высветили высокий трон, похожий на роскошно убранный катафалк. На троне, в окружении обворожительно прекрасных юных вампирок, восседал пожилой величественный вампир. У его ног – еловый венок с чёрной траурной лентой, на которой мерцающим серебром начертано: «Кусавиэль Сто Одиннадцатый».
– Подойди, о юная дева!
Ира не сразу сообразила, что слова повелителя вампиров обращены к ней.
– Подойди, не бойся, – прошептал Дентовиэль.
Ира сделала несколько нетвёрдых шагов вперёд.
– Твое имя, о новообращённая!
– И-ира…
– Отныне это низкое человеческое имя тебе не принадлежит. Твое истинное имя?
– Гингвиэль! – громко и четко произнес Дентовиэль.
– Ты принята в общину Страдающих Бессонницей, о Гингвиэль!
Зал взорвался овациями.
Молоденькие вампирки, плотным кольцом окружив чесночину, принялись украшать её разноцветными ленточками.
Ой, растет осина
В поле у ручья.
Наглого вампира
Полюбила я,
Наглого вампира
На свою беду…
За купца-грузина
Замуж не пойду…
Появился двухметрового роста вампир, в одной его мускулистой руке был зажат факел, другая сжимала тонкую шею чучела в плаще и широкополой шляпе.
Вампирки приветствовали атлета задорной песней:
Как у нашего у огородника
Завязался чеснок.
Говорил вампирушка охотнику:
«Чтоб ты, клятый, подох!»
Вокруг чесночины скакал вприсядку, с гиканьем похлопывая себя по бёдрам, здоровяк вампир в просторных шароварах и белой косоворотке, вышитой чёрным крестиком.
– О, Гемоглобиэль! – то тут, то там восторженно раздавалось в подземелье.
Атлет швырнул чучело Охотника Вампиров на помост, к подножию гигантской чесночины. Следом полетел факел, направленный могучей и меткой рукой.
– Ну, теперь начнётся веселье, – прокомментировал Дентовиэль. На этот раз он говорил в полный голос, иначе Ира-Гингвиэль попросту не расслышала бы его в шуме всеобщего ликования. Неведомо откуда появились кубки с хмельной кровью («Шестнадцать оборотов!» – со значением пояснил Дентовиэль).
Задорный старичок-вампир потряс плешивой головёнкой, молодецки ухнул и подскочил к весело пылающей чесночине.
Ах вы зубы мои, зубы
Зубы новые мои,
Зубы новые, дешёвые,
Пластмассовые, – зачастил он козлиным тенорком.
– Пенсионер, что с него возьмёшь, – со вздохом пояснил Дентовиэль. – Заслуженный. Дядя Пломбиэль. Сто двенадцать девственниц на счету. А зубы ему вне очереди вставили.
На обугленный помост вышел, пританцовывая и поднимая облачка пахнущей дымком пыли, вампир, явно достигший вершины зрелой мужской привлекательности. Красная шёлковая рубаха облегала мускулистые плечи, чёрные зауженные штаны подчеркивали идеальную пропорцию бедер.
– Прикусиэль, рубаха-парень и надёжный друг… – отрекомендовал Дентовиэль. – Эх, и покутили-покусали же мы с ним в юности!
В Трансильванью едет
Молодой вампир,
Всех мадьярских девок
Дорогой кумир… – хорошо поставленным голосом пропел Прикусиэль.
На помост, приплясывая, выскочила бойкая перезрелая вампирка:
Говорил мне мой миленок,
Что в ГАИ он командир.
А как начал целоваться —
Оказалось, что вампир!
Её оттеснила бледноликая вампирочка-цветочек и запела, стеснительно сверкая глазками в сторону Прикусиэля:
Мне милок ночами снится,
Про любовь хочу спросить,
Да стесняюсь объясниться…
Может, сразу укусить?
Вампиры на удивление быстро перепились… Гингвиэль тоже чувствовала себя изрядно под хмельком, хотя осушила один-единственный кубок. «Какие шестнадцать? Да тут не меньше сорока!» – подумала она, а вслух сказала, обращаясь к Дентовиэлю:
– Милый, окажи любезность, плесни мне во-он из того бочонка!
Из толпы вынырнула благообразного вида клыкастенькая бабушка божий одуванчик.
– Из того бочонка? Это мы щаз, это мы мигом…
Старушку как ветром сдуло. Буквально через секунду она уже протягивала Гингвиэль невесть откуда взявшийся пластиковый стакан, доверху наполненный густо-бордовой субстанцией.
– На доброе здоровьичко, – добродушно посмеиваясь, пожелала бабуля. – Пей, деточка, четвёртая группа – она дефицитная. Да и резус какой, чувствуешь, аж до печёнок пробирает!
– Тётушка Стоматиэль, – запоздало представил Дентовиэль. – Жена дяди Пломбиэля.
…Шестнадцатиоборотный вампирий нектар и дефицитная жидкость из бочонка давали себя знать. Ноги почему-то стали непослушно-ватными, и Гингвиэль в изнеможении боком привалилась к стене, прямо на портрет какого-то игривого вампирчика. «Ой, з-здрасьте», – кокетливо хихикнула она.
– Не старайся, не ответит, – ехидно прокомментировал Дентовиэль. – Это Кровососиэль, основатель Лиги Ночных Кровососов. Хеллсинг добрался до него еще лет сто тому назад.
– О-о, – пьяно всхлипнула Гингвиэль. – Жаль! Симпатич-ненький!
Стройное, мускулистое тело Дентовиэля было близко как никогда, и Гингвиэль замерла от неизведанного ранее, обжигающе-острого наслаждения. Она не отрываясь смотрела в его бледное, узкое лицо с тонкими полуоткрытыми губы, за которыми явственно виднелись клыки, загадочно поблескивающие в призрачном свете факелов.
«Ну же, кусни меня, глупый», – страстно прошептала Гингвиэль, и в этот миг её губы ощутили волнующее прикосновение вампирьих клыков. Дентовиэль покусывал её долго и умело: легкие прикосновения сменялись резкими, и длинные, сильные руки с острыми ногтями нежно прошлись по шее Гингвиэль.
Даже прогорклый запах перегара от вампирьей бражки не мог затмить этого безумного наслаждения…
3
Все чувства сгорели в душе прекрасной Гингвиэль, когда серебряной пулей подло, в спину был убит отважный и благородный Дентовиэль. Гингвиэль теперь не волновали ни намерения людей, ни дела вампиров. Даже месть не могла принести утешения её измученному сердцу: охотник на вампиров был убит Прикусиэлем в жестоком поединке. Единственное, что оставалось несчастной, – каждую ночь выходить на охоту и бродить под луной в поисках свежей крови. Но это был не призыв души, а жалкая потребность слабого тела…
Лунная дорога вывела Гингвиэль к маленькому, будто бы игрушечному, домику на окраине. Дверь была не заперта и только тихонько скрипнула, когда Гингвиэль тронула её ладонью. «Доверчивые люди!» – отстраненно, без любопытства, без печали подумала Гингвиэль. Её кровь давно перестала волноваться в предчувствии охоты и будто бы застыла в тот миг, когда перестало биться сердце её возлюбленного Дентовиэля. Её кровь… может быть, глоток юной крови согреет хотя бы на несколько минут…
Миновав темную пустую гостиную, Гингвиэль бесшумно вплыла в спальню. Да, это здесь… Чутьё на свежую кровь ещё ни разу не обманывало её. Не подвело оно и в ту безлунную ночь, ставшую роковой для милого, бесшабашного Дентовиэля, так любившего риск и азарт ночной охоты…
В комнату мягко лился лунный свет. Мерно тикали часы… Юноша спал. Его чёрные волосы разметались по подушке, правая рука беспомощно свесилась с кровати. Человек. «Пока», – про себя хмыкнула Гингвиэль. Намётанным взглядом она отмечала и острый подбородок, и тонкое, нервное лицо, и упрямо сомкнутые губы…
Крови! – да, теперь же! сию минуту! – этой божественно прекрасной, свежей, здоровой крови, омывающей сильное мускулистое тело!
– Уррр, – возбужденно заурчала Гингвиэль. Ее верхняя губа инстинктивно приподнялась, обнажая изящные, только вчера наточенные у дантиста клыки.
Юноша слабо дёрнулся на кровати, коротко вздохнул и открыл глаза.
– К-кто здесь?..
Его взгляд заметался по комнате и застыл, остановившись на Гингвиэль.
– Что вам надо? – вскрикнул юноша.
– Ха-ха-ха, – громко произнесла Гингвиэль. – Я – Гингвиэль из клана Чёрного Пульпиэля… А ты…
– Э-эдик, – робко пробормотал юноша.
– Нет… Дентовиэль! Я назову тебя в честь погибшего возлюбленного… не бойся, милый, больно не будет… Подставляй шейку…