Каждой весной с гор спускался Старик — седой, как снежные вершины, под которыми он жил.

В долине пели птицы, пели люди, но он словно не слышал их.

— Так много мы знаем о мире, а всё ещё остаются чудеса, перед которыми мы преклоняемся и которым дивимся. Мир не состоит только из видимого, поэтому хоть каждый день открывай чудеса, их на всех хватит.

Если чудо не вся страна, то может быть уголок её. Если не уголок, то пещера, которая однажды вдруг покажет нашим ошеломлённым глазам подземные свои дворцы. А если не пещера, чудом может быть источник, забивший неожиданно из раскалённых на солнце камней. Если не ручеёк, так цветок. А не цветок — так великолепная красавица или человеческий поступок, оставивший в наших сердцах тепло — как первый весенний луч.

Так он говорил каждому встречному, а после рассказывал о невиданных никогда чудесах. Например, о таком.

В одной большой и богатой стране было много всяких чудес. В самой её середине, прямо на ровном поле, поднималась высокая гора. Она словно спешила куда-то и остановилась отдохнуть на этом ровном поле, ограждённом словно специально наколотыми острыми скалами. Нельзя было даже и подумать, что они не были чудом. Но если бы кто-то сказал, что оно единственное в этой стране, то ошибся бы.

У подножия горы цвела долина, на дне которой били словно фонтаны, шесть ключей — три горячих, три холодных.

Один из горячих ключей был окрашен в зелёный цвет, а из студёных один белел, как снег на вершинах гор, второй тоже был белым, но от него исходил аромат, словно в нём растворяли свою пыльцу цветы, росшие по обширным лугам. Остальные журчали так, как будто множество птиц распевали хором.

Струи этих шести разноцветных, издававших аромат ключей падали на землю, и в разные стороны разбегались шесть потоков.

И это само по себе было чудом! Сколько мест на земле могут похвастаться горой, у подножия которой приютилась дивная долина с разноцветными источниками и благодатными ручьями.

Но наверное одно чудо влечёт за собой другое.

В прекрасной долине с шестью ключами высился белый мраморный дворец, да его великолепие затмевала красота хозяйки. Едва ли была где-нибудь ещё такая красавица. Пленяющее очарование и ласковое тепло исходили от её лица. Стоило посмотреть на неё, — всего лишь раз, — как становилось ясно, что она единственная и неповторимая. Птички, цветы и люди — все желали прикоснуться к ней, насладиться её созерцанием. Едва она показывалась в окне, соловьи забывали о своих песнях, а пчёлы — о цветах. Травинки переставали шептаться. И даже ветры затихали.

— А одарила ли её природа ещё большим чудом, чем эта красота? — спрашивали те, кто слушал Старика.

— Одарила, одарила, — отвечал он.

— Что же это было такое? — любопытствовали слушатели.

Старик не спешил отвечать им. Он давал им время подумать и попытаться самим ответить на этот вопрос.

— Глаза, — говорил один.

— Доброта, — утверждал другой.

— Сердце! — громко прервал их третий, уверенный, что угадал.

— В сердце действительно живут все таланты человеческие, но ты не угадал, — заключил Старец.

И слушатели, сколько они ни ломали головы, в конце концов признались, что не могут отгадать, чем ещё она была одарена.

Тогда Старик оглядывал каждого в отдельности и раскрывал тайну:

— Тот, кому она отдала бы своё сердце, становился бессмертным и оставался вечно молодым.

— Это чудо из чудес! Более великого чуда и быть не может! — ахали все.

— Может, может, — спокойно вставлял Старик.

Единственная в мире красавица, как и полагается, была счастлива. Она думала, что нет на свете никого, кто бы решился нарушить её спокойствие. Но она ошибалась.

Её чудесное дарование истомилось от бездействия, хоть и было скрыто в самом прекрасном месте на земле — в её сердце. Если не даст оно никому бессмертия, то это всё равно что погибнет…

— Почему ты никому не подаришь своего сердца? — спросило оно Единственную.

— Кто ты, что позволяешь себе беспокоить меня?

— Твоё дарование.

— Раз моё, так и подчиняйся мне. А теперь прошу добром: больше не беспокой меня!

Дарование как будто утихомирилось. Но не надолго.

Станет Единственная перед зеркалом вертеться, оно ей:

— Я здесь.

— Скроешься ли ты наконец! — рассердилась Единственная.

— Только в том случае, если ты последуешь моему совету.

— Какому?

— Отдай кому-нибудь своё сердце, и я сделаю его бессмертным и дам ему вечную молодость.

— Не хочу, — отрезала Единственная. — Я счастлива только когда любуюсь собой. Никому не отдам своего сердца.

— Если я подарю кому-нибудь бессмертие, люди всё равно припишут это тебе и будут воспевать тебя в песнях. Мы, дарования, живём для других.

— Ну, тогда другое дело, — почти согласилась Единственная и спросила, кто же будет её избранником.

— Тебе видней — урод или красавец, пахарь или поэт — всё равно. Только не из тех, кто думает лишь о себе. Таких я ненавижу. И бессмертие такому давать? Ни за что!

— Тогда не могу.

Дарование недовольно смолкло.

Но надолго ли? Большое или маленькое, но если это действительно дарование, оно готово вынести любые лишения, только бы проявить себя. Оно заполнило всё сердце Единственной, — так, что та не находила себе покоя. Ложилась в постель, но заснуть не могла. Её преследовали видения, избавиться от которых было невозможно. Её перина, набитая цветочной пыльцой, теперь казалась ей жёсткой. И она часто просыпалась со слезами на глазах.

— Подожди, ещё хуже тебе придётся… — донимало её Дарование.

И Единственная не устояла. Она приказала объявить, что ищет избранника сердца.

Эта новость быстрее, чем лучи восходящего солнца, облетела землю.

Из самых глухих уголков земли к беломраморному дворцу потянулись люди — все жаждали бессмертия.

Кого только не было среди них: императоры, известные всему миру богачи, торговцы, мастера, музыканты, мудрецы, поэты, певцы, нищие, убогие — одним словом, всякие. Императоры, которые заставляли трепетать целые царства, вынуждены были доказывать, что не нищим и преступникам принадлежит право вечно оставаться молодыми, а им. Если этому не бывать, то наступит непоправимый хаос, ибо некому будет наводить порядок. Мудрецы перебивали их, уверенные, что именно им должно принадлежать бессмертие: самое важное на земле — это мудрость, без неё не делается ни одного разумного шага, без неё исчезает гармония; если и было где-то так, что камень оказался положен на другой камень, то это чистая случайность. В противном случае наступит царство разрушения, и ни в одном уголочке уже ничего не будет строиться. Но несмотря на то, что они раскрывали великие истины, никто их не слушал.

Поэты доказывали, что если бессмертие будет отдано другим, всё равно без поэзии жизнь станет пустой, она потеряет свой аромат, и радость погибнет в сердцах, как подстреленная птица. Душа человека без поэзии будет походить на песчаную пустыню, над которой тучи только проплывают, но никогда не разражаются дождём. Люди будут ходить под синим небом, но никогда не будут замечать его, они будут сажать цветы, но не смогут радоваться аромату. Они будут слушать песни, но их сердца никогда не раскроются для этих песен. Они будут купаться в лучах света, но у них в глазах будет тьма. Не станет поэзии — люди никогда не возвысятся духом, хоть и будут сыты. Но кто слушал поэтов!

Их прервали певцы. Как тёмная ночь, будет выглядеть жизнь без песен. Люди будут двигаться по пути в бесконечность. Они быстро устанут, потому что некому будет их вдохновлять. Песни принадлежат всем. Если кто-то, например, сделает великолепную, известную своей красотой вазу, то ей будет радоваться только то, кто её имеет. Песня же — другое дело. Её нельзя запереть, нельзя казнить. Она — награда для достойных. Заставляет трепетать самых грозных властелинов. Проникает без приглашения во дворцы и селения. Вечная молодость — это удел певцов.

— Всё это так, — отзывались пахари и сеятели, — но будет ли на земле мудрость и песня, если мы не будем пахать и сеять. Если бы не мы, то над кем властвовали бы императоры, кого бы поучали мудрецы, кому пели бы свои песни певцы? Это мы должны быть вечно молоды.

Больные приподнялись на своих носилках: они должны получить бессмертие, чтобы вылечиться и узнать, что такое радость, которой у них никогда не было. Это будет самым справедливым решением. Чего стоит этот мир, в котором есть хлеб, и песни, и поэзия, и мудрость, но нет справедливости! Без справедливости человеку и жить не стоит. Так что даровать бессмертие нуждающимся — это значит даровать его справедливости.

Сказали своё слово и разбойники. Если бы не они, то мир уже пребывал бы в покое, он бы покрылся плесенью, как стоячее болото, не было бы вообще никакого движения. Значит, они тоже имеют право на бессмертие…

Одним словом, весь этот гам нарастал, как лавина. Неизвестно было, кончится ли он когда-нибудь вообще.

Что же будет, когда она подарит кому-то бессмертие? — задумалась Единственная. Только то, что она перестанет мучиться — больше ничего. Но всё равно, надо утихомирить этих людей. И она, при виде которой затихало всё живое, вышла на балкон.

— Смотрите на меня! — крикнула она, уверенная, что заворожит их своей красотой.

Люди в тот же миг разгадали холодное её величие и грозно взревели:

— Убирайся! Это ты виновата в том, что мы притащились сюда искать бессмертия! Из-за него мы перебьём друг друга, потому что все сразу не получим его; всё равно оно достанется только одному.

Единственная испугалась и, чтобы спасти положение, объявила, что вот там, над снежной вершиной, каждый вечер восходит яркая звезда. Тот, кто отважится отвести туда красавицу, получит её сердце.

Недавно ещё объятые гневом, люди изумлённо смолкли. Снова улыбнулась им надежда на бессмертие и разошлись они молчаливые, в раздумье над тем, каким образом можно достичь яркой вечерней звезды. Единственная смотрела на то, как они сходят вниз по горным склонам, и снова почувствовала себя сильной и недостижимой, как прежде.

Вечером она пришла к себе в спальню. Но что случилось с ней? Только что она отослала людей мучиться над непосильной задачей, и, казалось, успокоилась и была счастлива, а вот — легла в постель и не может заснут. Грудь её вздымалась от какого-то неопределённого желания, сердце колотилось быстро-быстро, словно готовое задохнуться.

Вот так, ещё не отдавая себе отчёта, она почувствовала, как это невероятно трудно — быть единственной.

Рано утром на следующий день она отправилась на прогулку в поле. Цветы, истоптанные толпами людей, спешили выпрямиться, чтобы затем склониться перед ней, прежде чем она пройдёт мимо. Птицы, вспугнутые со своих гнёзд в кустах и на деревьях, возвращались назад с песнями. Ничто как будто не изменилось, а почему у неё так тяжело на душе? Она спрашивала себя и не находила ответа.

Все её желания устремлялись теперь к той большой звезде. И казалось ей, что днём звезда летает где-то в неведомых краях, а вечером восходит над горой только ради неё. Неужели кто-то всё же осмелится повести её туда?

В тот же вечер кто-то постучал в её окно.

— Кто там? — спросила Единственная. — И почему не стучишься в двери, как это делают воспитанные люди?

— Я стучусь для того, чтобы дать знать о себе, а не для того, чтобы ты открыла мне. Я уже здесь.

— В этой комнате?

— Ещё ближе.

— Где же?

— В тебе самой.

— Не верю, — усомнилась Единственная, но всё же ощупала волосы и лицо.

— Не старайся отыскать меня, я невидимо.

— Кто же ты тогда? Ты, которое и есть и одновременно словно бы и нет тебя.

— Я — Воображение.

— Зачем ты посетило меня?

— Для того, чтобы отвести тебя к звезде, самой прекрасной из всех прекрасных. По твоему желанию я сделаю её ещё прекраснее.

— И за это я должна отдать тебе своё сердце?

— Не надо, я и без этого бессмертно.

— Почему же тогда ты хочешь отвести меня к звезде?

— Я лишь нарисую её тебе. Только пережитое есть нечто единственное.

— Значит, я не единственная?

— Выходит, нет, если ты уже сильно желаешь чего-то. Но не будем спорить, — заключило Воображение.

— Да, я хочу попасть на звезду, с которой по ночам разговариваю и называю её своей.

— Сегодня попадёшь ты, завтра — кто-то другой.

— Пусть так. Ночью только ей я поверяю свои желания.

— Ну, что ж, мне остаётся только скрыться. Но не навсегда, — смягчилось Воображение. — Придёт время, и я потребуюсь тебе. Когда ты достигнешь звезды, и там что-то тебе не понравится, я откликнусь на твой зов. Чудесный дар твоего сердца мне не нужен. Он может принести бессмертие только тому, что ощутимо физически. Духовное же не умирает. Но знай: как бы много ты ни имела, я всегда тебе пригожусь. Какое-нибудь неутолимое желание всё равно снова вызовет меня к жизни и подтвердит моё бессмертие.

Единственная молчала, она и не заметила даже, как Воображение затихло у неё в груди. Подойдя к окну, она увидела, как над высокой вершиной горы восходит её звезда.

— Добрый вечер! — приветствовала она звезду. — Я хочу к тебе.

— Чего ты этим достигнешь?

— О, как ты любезна, — обрадовалась Единственная. — Раньше ты не разговаривала со мной.

— Звёзды молчат.

— Так кто же говорит со мной?

— В своих мечтах ты можешь создать какую хочешь прекрасную звезду.

— Так кто же ты? — опять спросила Единственная.

— Ты ещё не поняла? Я — Мечта.

— Я хочу достичь звезды, а не мечтать о ней.

— Я не мешаю. Достигай, чего хочешь. Говорят ещё, что я не нужна. Ошибаются. Никто ещё не существовал без меня.

— Как так?

— А вот так. Каждому хочется быть чем-то большим, чем он есть в действительности: более высоким, более сильным, более восторженным, более радостным, более счастливым, более мудрым. Достигни звезды и поговори с ней. Создай себе рай. Когда-нибудь придёт нужда и во мне. Хоть ты и Единственная, а всё равно без меня будешь одинока.

— Пусть ты и права, — твёрдо ответила Единственная, — я всё равно хочу достигнуть своей звезды. Чтобы увидеть её. Чтобы спросить её, доходили ли до неё мои мысли и желания!

— Ну, что ж. Если хочешь знать, — хоть и звучит это хвастливо, — я очень большое счастье для человека, — закончила свою речь Мечта и исчезла.

Через несколько дней начали прибывать люди. Они приносили с собой различные устройства и машины. С их помощью они демонстрировали всякие любопытные выдумки. Одни из них вращались, как детские игрушки. Другие поднимались над землёй, но лишь на короткое время. Третьи расправляли огромные крылья, но не могли взлететь.

— Так очевидно и не долететь мне до звезды, — загрустила Единственная.

На её глазах показалась слезинка, готовая вот-вот скатиться по щеке, но красавица быстро смахнула её ладошкой.

— Не прогоняй меня, — попросила её Слезинка, — я рождена твоей печалью. Я помогу тебе.

— Люди с самыми сложными изобретениями не могли помочь мне, тебе ли…

Слезинка хотела что-то ответить, но не успела: подхваченная ветерком, она полетела высоко в горы, туда, где жил один Юноша. Он занимался тем, что делал свирельки для детей. Одинаковые на вид, они наигрывали мелодии на разные лады.

У Юноши всегда лежала на коленях изогнутая, как коромысло, палка. Чувствовалось, что она была очень дорога ему, очень необходима. Она всегда была у него перед глазами — и тогда, когда он надевал на свирели бусы из диких ягод. Закончив эту работу, он садился верхом на свою палку и мигом оказывался в долине. Там Юноша раздавал свирельки детям, и палка-коромысло снова несла его на себе. Едва он успевал подумать, что летит, как уже достигал высоких вершин. Он снова садился перед своим домиком и опять начинал мастерить свирельки. Потом привязывал к ним бусы из красных ягод, наполнял ими корзину и с помощью волшебной палки спускался в доли-ну.

Слезинка увидела молодца и — хоп! — вселилась в его сердце. Таким светлым и ясным было оно, что ей показалось, будто попала она в сказочный дворец.

— Ах! — восхищённо вздохнула она.

— Эй, ты, непрошенная, кто такая? — спросил её удивлённый Юноша.

— Я слезинка.

— Будь ты хоть переодетый дьяволёнок, я всё равно тебя обнаружил бы. У меня есть волшебная палка, с помощью которой мне становится доступным всё — от огромной звезды до самой малой пылинки.

— Породила меня печаль одной девушки. Уж очень ей хочется достигнуть той яркой звезды, что взошла над тёмным хребтом горы.

— Коль рождена ты печалью, значит ты настоящая, — заключил молодой человек и не прогнал её.

О чём они потом шептались, известно только им самим. Но однажды решили отвести Единственную на её звезду.

Сел Юноша на свою палку-коромысло и с быстротой молнии оказался в чудной долине с прекрасным замком, где обитала красавица и волшебное её дарование.

— Ты чего тут потерял? — сердито встретили его стражники.

— Я пришёл, чтобы отвести вашу госпожу на её звезду.

— Ха — ха — ха! — расхохотались они ему в лицо.

Да и наверное было у них на это право: ничего не было в нём примечательного. На одном плече нёс он торбу с едой, на другом мех с водой, а в руках держал простую палку-коромысло. Невозможно было и представить себе, что с помощью этих предметов он может долететь до звезды. Только удивило их, каким образом он добрался до замка.

— Если что-то окрыляет сердце, то можно совершать настоящие чудеса, — отвечал им Юноша.

Стражники стали ругать его, называть обманщиком, а он только улыбался в ответ. Они стали угрожать ему, но он опять улыбался. И это тоже было чудом. Как бы то ни было, впустили они его в замок.

Долго говорили Юноша с Единственной. Но никто не узнал, о чём. Только вскоре, взяв торбочку с едой и мех с водой, они уселись на волшебную палку-коромысло. В воздухе послышалось словно бы жужжание пчелы, и они оторвались от мраморной лестницы замка.

Полететь на звезду, усевшись на какую-то палку! Это было истинным чудом! И люди верили, что не было большего чуда, чем это. Но больше всех обрадовалось Дарование. Оно не замедлило спросить Юношу, что он намерен делать, когда оно подарит ему бессмертие.

— То же, что и раньше — свирельки для детей.

— Спасибо тебе, — едва не задохнувшись от радости, прошептало Дарование. — Пусть же ты будешь молод, бессмертен и счастлив.

Единственная слушала их, но не понимала: получить бессмертие и снова делать свирельки? Но спросила она о другом:

— Скажи, а могу я лететь сама на этой волшебной палке?

— Нет, — ответил он.

Единственная задумалась: "Если я не могу сама лететь к звезде, значит я никакая не Единственная". И она более ласково взглянула на Юношу.

Но он перестал улыбаться.

— Что с тобой? — спросила его Девушка.

— Мы должны остановиться. Волшебной палке надо отдохнуть.

— Но если она волшебная, то не должна уставать.

— И самое сильное волшебство должно чем-то поддерживать себя.

— Чем же мы должны поддержать нашу волшебную палку? — встревожилась Единственная.

— Мы остановимся на вершине и скажем ей, что мы верим ей, что мы уверены в том, что она отведёт нас к твоей звезде. Волшебства живут верой. И чтобы они слушались нас, мы должны верить в них.

— Ну, тогда я согласна.

И полетели они к самой высокой вершине. Она казалась островом среди облаков, хоть и освещённым солнцем, но холодным и пустынным. Они приблизились к этой вершине. Но в том месте, где они должны были опуститься, находилось гнездо с только что вылупившимися орлятами.

— Нет, нет! Не останавливайся здесь, — попросила их гора. — Кроме ветра и облаков меня никто не посещает. Лишь одна орлица почитает меня. Она свила здесь гнездо и вывела орлят. Теперь они одни лают мне жизнь.

— Быстрее! Время не ждёт! — сердилась Единственная.

— Если мы спустимся, то раздавим орлят.

— А если ты не спустишься, то потеряешь своё бессмертие, — пригрозила Единственная.

Юноша подумал, подумал, но не долго. Он не остановился на голой вершине, не уничтожил орлят.

— Благодарю тебя, — облегчённо вздохнула вершина.

А палка весело полетела обратно в долину. Через мгновенье Юноша осторожно опустил Единственную там, откуда взял её — на мраморные ступени дворца.

А сам, счастливый, что его не соблазнило бессмертие и что он оставил жизнь орлятам, заспешил к своему домику, чтобы делать свирели для детей.

Это и было самое большое чудо, какое могло произойти в той удивительной горной стране, где находилась полная разных чудес долина.