ПОЭМЫ. «Стихотворения» | Языков Николай Михайлович

Валдайский узник

[16]

Смотрите на меня: я худ! Но не злосчастие и блуд, И не желанье быть в раю Убили молодость мою. Из детства дружный с суетой Я с уповательной душой, Без пожирающих страстей, Спокойно шел тропой своей. Теперь сбылось мне двадцать лет, А я, как мой покойный дед, Стал телом сух и слаб душой. На утре дней моих — судьбой Я унесен из мест родных И поселен в стенах чужих; И там учился я тому, Что не по нраву моему; Семь лет убил я в школе сей И вышел, право, не умней; Мне за науки дали чин, И я — не просто дворянин. Тогда я думал, что счастлив, Душой был рад, умом игрив. А отчего? Не знал и сам; Так в первый день отец Адам Благодарил творца душой, Не зная, что творец благой Определил в тот самый день Ему — оставить рая сень.

И я не долго видел рай! Вдруг мне приказано: в Валдай! Зачем? я спрашивать не смел. — И скука, под названьем дел, Здесь мне на сердце налегла: Труды, заботы — без числа, А пользы в них нимало нет! Лишь от шоссе великий вред Нерассудительной казне, И горе тягостное мне! Так я, покорствуя судьбе, Другой уж год живу в избе, Где духота и едкий дым С телесным здравием моим Враждуют — и победа их! Привыкнув в летах молодых Прелестниц милых обнимать, Я их искал — но как сыскать? Сей задымившийся Валдай Для холостых — прегорький край: Здесь неизвестен сладкий грех! Не как в обители утех, Средь образованных столиц, Здесь — для прокату — нет девиц. И я предвижу смертный срок: Я здесь телесно одинок И, как угодник божий, сух, Огонь души моей потух!

Всегдашней пылию покрыт, Как монастырь Валдай стоит Среди дубрав и диких гор. Здесь из грибов — лишь мухомор, На мертвой зелени долин Здесь ни лился, ни ясмин, Но терн, крапива и волчец. И серый волк, тех гор жилец, В угрюмом сумраке ночном Здесь воет под моим окном. И грозный филин-страж ночей — Вблизи от хижины моей, Сидя на церкви городской, Кричит — и голос гробовой Ужасно вторится в горах. Да леса ближнего в дуплах Протяжные стенанья сов, И ветра шум, и скрип дубов Тревожат краткий отдых мой. Когда ж засну, то надо мной Иль крысы завизжат во пре, Иль в завалившейся норе Уныло заскребется мышь; То по доскам соседних крыш Забегают коты — и я, Кляня причину бытия, Котов влюбленных слышу вой, Отрывный, дикий и глухой.

Приятно в горести мечтать, Когда не перестал сиять Отрадный упованья свет; Когда страдалец — не скелет — Еще душою не увял. Так я сначала здесь мечтал, И часто в тишине ночей, Отрады холостых людей, Счастливой призваны мечтой, Являлись девы предо мной — И я — страданье забывал: Я милый призрак обнимал, Манил на ложе дев младых, Я осязал невинность их, Я млел, я таял, я пылал; Но сон-изменник исчезал, И я, уныл и одинок, Браня людей и сны и рок, Как бешеный, подушки грыз!

Однажды сделала сюрприз Фортуна мне: заметил я В окне соседнего жилья Живое что-то, и в крови Моей промчался огнь любви, И свет блеснул душе моей. Как житель выспренних полей, Моя красавица была Небесной прелестью мила. И я, несчастный, полюбил! Я девой очарован был: Ее движений простота, И глаз невинных быстрота, И розы свежие ланит, И стан, завидный для харит, И ясность райского лица, Чело, достойное венца, И грудь, белейшая лилей, И кольца ангельских кудрей, И голос — лепет ручейка, И ножка — право, в полвершка, И, словом, всё пленяло в ней, Всё было раем для очей.

Но так хотел мой гневный рок: От девы близко жил — дьячок! И был влюблен в нее душой. Он был гигант величиной, Душа в нем бранная была: Рад вызвать к битве хоть вола. Он здесь соперника не знал: Весь город силу уважал; И, говорят, он был любим Прелестным ангелом моим, И часто, девицу любя, Ночевывал не у себя. А я не знал ее любви! Огонь кипел в моей крови День ото дня сильней, сильней! В унылой хижине моей Всё было мрачно для меня; Ни свет божественного дня, Ни мрак ночной, ни блеск луны, Ни царство вечной тишины — Не утешало грусти злой; Я был как камень гробовой, В лесу поставленный глухом. Так жил я!.. Вдруг в уме моем Блеснула мысль — и я — пошел!

Был вечер: на уснувший дол Лился луны дрожащий свет. И бор туманами одет, И сном окован был поток, Я шел печален, одинок К жилищу девицы моей. Уж сердце билося быстрей, Уж сладострастная мечта Была надеждой занята, Уж через низенький забор Я перелез — любовный вор — И быстро по двору бежал… Как вдруг!.. Я весь затрепетал!.. Из дома вылетел дьячок! (Убей его Илья-пророк!) Я от него, а он за мной, И тяжкой, жилистой рукой Как громом бедного разил! Я плакал, я его молил; Но тщетен был мой жалкий стон; Дьячок прибил и выгнал вон Меня, злосчастного в любви!..

И после этого — живи!.. Нет, возвратившися домой, Угрюмый, бледный и немой, Отчаяньем терзался я И жил — почти без бытия! Весь мир казался мне чужим, Недвижным, диким и пустым! То был какой-то страшный свет, То был хаос без дней и лет, Без тяжести, без тел и мест, Без солнца, месяца и звезд, Без господа и без людей, Без подсудимых и судей, Без властелинов и рабов, Без атеистов и попов, Без цели действий и причин, Без жен, девиц и без мужчин, Без глупости и без ума!.. Ни день, ни ночь, ни свет, ни тьма!

И я теперь — как бы убит! Любви телесной аппетит Везде, всегда — как тень со мной. С неисцелимою тоской И без надежд, и без отрад — Брожу куда глаза глядят… Любовь! любовь! ты мне дала И жар на смелые дела, И жажду славы и честей, И ты уж в юности моей Меня лишила благ мирских: Ты в членах протекла моих, Как ветр губительной зимы, Как ангел брани иль чумы!..

1824 [17]

Сержант Сурмин

Быль

Был у меня приятель, мой сосед, Старик почти семидесяти лет, Старик, каких весьма немного ныне, Здоровый; он давно уж заплатил Свой долг отчизне: в гвардии служил Еще при матушке Екатерине; При Павле он с Суворовым ходил Противу галлов. Мой сосед любил Поговорить, и говорил прекрасно, О прошлом веке, жарко, даже страстно! Ко мне в деревню по воскресным дням Он приезжал, не скучно было нам! Я вообще выслушиваю жадно Изустные преданья, в них у нас Для будущей истории запас, И мой сосед рассказывал так складно, Что хоть куда! Один его рассказ Я повторю стихами, как сумею, Употребляя в нем прозопопею. "Вот то-то же! Вы спорите всегда! В наш век ничуть не хуже люди были! И что бы вы об нем ни говорили, А жить нетрудно было нам тогда! Согласен я, что чересчур любили Роскошничать и денег не щадили Тогдашние большие господа! Зато они гораздо проще были, Они добрее, мягче были к нам, Неименитым, маленьким чинам; В наш век вельможа важный и почтенный Был неприступен, крут между вельмож, А с прочими был тих обыкновенно И миловал полезно молодежь, Уча ее не ради разглашенья Ее грехов, а ради исправленья! У нас в полку служил сержантом сын Какого-то степного дворянина, Саратовской губернии, Сурмин. Я знал его, собой он был картина: Высок и статен, боек и умен, И не буян, и всем хорош был он; Лишь та беда, что молодец дружился Со всякой дрянью, неразборчив был По этой части; только и ходил Что на картеж, и к банку пристрастился Он всей душой и службу позабыл! И день и ночь, бывало, с игроками, Как бы прирос к зеленому столу, Растрепан, безобразен, весь в мелу, Угрюмый, сонный, с красными глазами! Мы думали, погибнет наш Сурмин! А каково отцу, когда он знает, Как сын живет и время убивает! Еще гвардеец! Он срамит свой чин! Однажды он, поутру, занимался Игрою в банк, вдруг стук шагов раздался, И шасть курьер; "Кто здесь сержант Сурмин?" Он боек был, однако же смешался: "Меня… я…" — "Вы? К светлейшему сейчас Пожалуйте! Со мною же! Есть дело!" К Потемкину? Не сон ли? Вот-те раз! Что ж, так и быть! Сурмин поехал смело К светлейшему. Роскошных комнат ряд Сержант проходит; мраморные залы, Как царские, убранствами блестят, Полны гостей: вельможи, генералы, В звездах и лентах, в красных, голубых, Стоят и ждут! Сержанта мимо их Ведет лакей учтивый и проворный, И в кабинет: "Сюда-с, прошу покорно, Светлейший здесь, сюда!" Сурмин вошел И видит: сам Потемкин на кровати Сидит в пунцовом бархатном халате, Пьет кофе; возле приготовлен стол И карты. Князь было взглянул сурово, Но вдруг сказал: "Ах, это ты! Здорово, Сурмин! Ты в банк играешь?" — "Точно так, Играю, ваша светлость, почему же И не играть? — ответствовал смельчак. — Мне от того на свете жить не хуже!" — "Садись! играй со мной, да не робей!" Потемкин стал метать. Они играли И горячо и долго; перестали, И выиграл сержант пятьсот рублей. Князь отдал деньги. На другой день тоже Сурмин был позван к первому вельможе, Играл с ним в банк, и выиграл опять, Так и потом история тянулась; Он рад ее хоть вечно продолжать: Ему Фортуна сладко улыбнулась! Ему житье! — Еще и то сказать: Когда Сурмин по комнатам проходит Из кабинета князя, как герой, Сановники кругом его толпой: Тот руку жмет ему, другой заводит С ним разговор, и стал Сурмин знаком Со знатью, стал на балы, маскерады Он ездить; там ему все рады, И все его ласкают, он в большом Ходу в кругу высоком; раздружился Со сволочью, стал книги покупать И об чинах, о будущем мечтать, Процвел душой, совсем переменился! Стал ездить он в один семейный дом, Понравился красавице, влюбился И, верно, скоро будет женихом — Она согласна!.. Целый город знает, Что сватовство на лад уже пошло, А между тем Потемкин продолжает Играть с ним в банк. Однажды повезло Светлейшему, и стал он бить жестоко За картой карту, бить, и бить, и бить; Тому бы перестать, перегодить Хоть до другого утра, нет, далеко! Что будет, будет! Пан или пропал! Сержант еще играет — проиграл Еще, и много, денег недостало; Он проиграл часы и перстень — мало! Еще играет, очередь дошла До платья, до камзола и мундира, До прочего, и вот беднее Ира Сурмин, увы! Спустил все догола! Тут князь сказал: "Я больше не играю! А ты разденься, мне отдай свой долг, Да и ступай домой". Сурмин примолк, Глаза потупил. Я воображаю Его досаду, страх и стыд! Хорош Он вылетит теперь из кабинета Потемкина, как раз в толпу вельмож! И что об нем молва большого света И там, и там — везде заговорит? Он счастье знал и вдруг неосторожно Все потерял! Оно, как призрак ложный, Исчезло, сам он навсегда убит И для чинов, и для невесты милой, И для всего, чем сердце полно было. Беда, беда и только! Князь сердит, И пристает, и требует ужасно: Сурмин чуть жив, так и дрожит несчастный! Весь побледнел, и слезы в два ручья! "Ах, ваша светлость! Ах, не будьте строги! Помилуйте! Приходит смерть моя! Помилуйте!" И повалился в ноги Светлейшему. "Ну, полно же, вставай! — Сказал Потемкин. — Я твой долг забуду Прощу тебе, ты мне лишь слово дай Не браться век за карты!" — "Век не буду, Клянусь вам, ваша светлость, никогда Играть не буду в карты!" Побожился, И с той поры он бросил навсегда Картежные беседы, он женился Превыгодно и службу продолжал; Украшенный чинами, орденами, В отставку вышел. Тут он рассказал, Уж бригадир, какими он судьбами Исправился и человеком стал: Он молод был, связался с подлецами, И в шайке их он вовсе бы пропал… Отец услышал про его несчастье, И написал письмо чрез одного Старинного знакомца своего К светлейшему, прося принять участье В житье-бытье заблудшего сынка, — И князь исполнил просьбу старика!"

1839

Ницца, предместье Мраморного креста

Сказка о пастухе и диком вепре

Дай напишу я сказку! Нынче мода На этот род поэзии у нас. И грех ли взять у своего народа Полузабытый небольшой рассказ? Нельзя ль его немного поисправить И сделать ловким, милым; как-нибудь Обстричь, переодеть, переобуть И на Парнас торжественно поставить? Грех не велик, да не велик и труд! Но ведь поэт быть должен человеком Несвоенравным, чтоб не рознить с веком: Он так же пой, как прочие поют! Не то его накажут справедливо: Подобно сфинксу, век пожрет его; Зачем, дескать, беспутник горделивый, Не разгадал он духа моего! — И вечное, тяжелое забвенье… Уф! не хочу! Скорее соглашусь Не пить вина, в котором вдохновенье, И не влюбляться. — Я хочу, чтоб Русь, Святая Русь, мои стихи читала И сберегла на много, много лет; Чтобы сама история сказала, Что я презнаменитейший поэт. Какую ж сказку? Выберу смиренно Не из таких, где грозная вражда Царей и царств, и гром, и крик военный, И рушатся престолы, города; Возьму попроще, где б я беззаботно Предаться мог фантазии моей, И было б нам спокойно и вольготно, Как соловью в тени густых ветвей. Ну, милая! гуляй же, будь как дома, Свободна будь, не бойся никого; От критики не будет нам погрома: Народность ей приятнее всего! Когда-то мы недурно воспевали Прелестниц, дружбу, молодость; давно Те дни прошли; но в этом нет печали, И это нас тревожить не должно! Где жизнь, там и поэзия! Не так ли? Таков закон природы. Мы найдем Что петь нам: силы наши не иссякли, И, право, мы едва ли упадем, Какую бы ни выбрали дорогу; Робеть не надо — главное же в том, Чтоб знать себя — и бодро понемногу Вперед, вперед! — Теперь же и начнем. Жил-был король; предание забыло Об имени и прозвище его; Имел он дочь. Владение же было Лесистое у короля того. Король был человек миролюбивый, И долго жил в своей глуши лесной И весело, и тихо, и счастливо, И был доволен этакой судьбой; Но вот беда: неведомо откуда Вдруг проявился дикий вепрь, и стал Шалить в лесах, и много делал худа; Проезжих и прохожих пожирал, Безлюдели торговые дороги, Всe вздорожало; противу него Король тогда же принял меры строги, Но не было в них пользы ничего: Вотще в лесах зык рога раздавался, И лаял пес, и бухало ружье; Свирепый зверь, казалось, посмевался Придворным ловчим, продолжал свое, И наконец встревожил он ужасно Всe королевство; даже в городах, На площадях, на улицах опасно; Повсюду плач, уныние и страх. Вот, чтоб окончить вепревы проказы И чтоб людей осмелить на него, Король послал окружные указы Во все места владенья своего И объявил: что, кто вепря погубит, Тому счастливцу даст он дочь свою В замужество — королевну Илию, Кто б ни был он, а зятя сам полюбит, Как сына. Королевна же была, Как говорят поэты, диво мира: Кровь с молоком, румяна и бела, У ней глаза — два светлые сапфира, Улыбка слаще меда и вина, Чело как радость, груди молодые И полные, и кудри золотые, И сверх того красавица умна. В нее влюблялись юноши душевно; Ее прозвали кто своей звездой, Кто идеалом, девой неземной, Все вообще — прекрасной королевной. Отец ее лелеял и хранил И жениха ей выжидал такого Царевича, красавца молодого, Чтоб он ее вполне достоин был. Но королевству гибелью грозил Ужасный вепрь, и мы уже читали Указ, каким в своей большой печали Король судьбу дочернину решил. Указ его усердно принят был: Со всех сторон стрелки и собачеи Пустилися на дикого вепря: Яснеет ли, темнеет ли заря, И днем и ночью хлопают фузеи, Собаки лают и рога ревут; Ловцы кричат, и свищут, и храбрятся, Крутят усы, атукают, бранятся, И хвастают, и ерофеич пьют; А нет им счастья. — Месяц гарцевали В отъезжем поле, здесь и тут и там, Лугов и нив довольно потоптали И разошлись угрюмо по домам — Опохмеляться. Вепрь не унимался. Но вот судьба: шел по лесу пастух, И невзначай с тем зверем повстречался; Сначала он весьма перепугался И побежал от зверя во весь дух; "Но ведь мой бег не то, что бег звериный!" — Подумал он и поскорее взлез На дерево, которое вершиной Кудрявою касалося небес И виноград пурпурными кистями Зелены ветви пышно обвивал. Озлился вепрь — и дерево клыками Ну подрывать, и крепкий ствол дрожал. Пастух смутился: "Ежели подроет Он дерево, что делать мне тогда?" И пастуха мысль эта беспокоит: С ним лишь топор, а с топором куда Против вепря! Постой же. Ухитрился Пастух, и начал спелы ветви рвать, И с дерева на зверя их бросать, И ждал, что будет? Что же? Соблазнился Свирепый зверь — стал кушать виноград, И столько он покушал винограду, Что с ног свалился, пьяный до упаду, Да и заснул. — Пастух сердечно рад, И мигом он оправился от страха И с дерева на землю соскочил, Занес топор и с одного размаха Он шеищу вепрю перерубил. И в тот же день он во дворец явился И притащил убитого вепря С собой. Король победе удивился И пастуха ласкал, благодаря За подвиг. С ним разделался правдиво, Не отперся от слова своего, И дочь свою он выдал за него, И молодые зажили счастливо. Старик был нежен к зятю своему И королевство отказал ему. Готова сказка! Весел я, спокоен. Иди же в свет, любезная моя! Я чувствую, что я теперь достоин Его похвал и что бессмертен я. Я совершил нешуточное дело, Покуда и довольно. Я могу Поотдохнуть и полениться смело, И на Парнасе долго ни гу-гу!

1835

21 апреля

Сидит Людмила под окном, Часы вечернего досуга С ней делит старая подруга, И рассуждают — о пустом: О жизни будущего века, О мнимой младости своей, О воспитании детей, О прегрешеньях человека И злой политике чертей.

Как сон души благочестивой, Беседа женская тиха, Когда без чувства, без греха Язык болтает неленивый; Но речи смелые летят, Они решительны и громки, Когда от сердца говорят Ребра Адамова потомки.

"Ax боже мой! что вижу я! Душа пугается моя, Какими страшными толпами Идут студенты! И куда? Ей-богу, вольность им беда С их удалыми головами. О! будь я ректор! Я б дала Поступкам их другую славу; Их отвращала б ото зла И не пускала б за заставу… Смотрите: что у них в руках! Вино и трубки!!" — так судила, С душой на стареньких устах, Религиозная Людмила; Так непонятлив женский взор, Так суеверная старуха Мечтает видеть злого духа, Глядя на светлый метеор!

Идут студенты. Неба своды Сияют мирною красой: Богам любезен пир свободы, И просвещенной и живой! Сыны ученья и забавы Небрежно, весело идут; Вперед! вперед! Вот у заставы, Где строго что-то берегут Игрушки мнительной державы.

Чу! за границей городской Гремят студентские напевы: Их не поет старик плохой, Их не поют плохие девы; Но их поэзия мила Душе чувствительной и вольной, Как шум веселости застольной, Как вдохновенные дела.

Туда, где Либгарт домовитый На лоне старческих отрад Проводит жизненный закат Своей души незнаменитой, Где обольстительно шумят Пруда серебряные воды И, сладостный певец природы, В тени раскидистых ветвей Весенний свищет соловей; Где, может быть, в минувши годы Сражались рыцари мечей, Громили чухон-дикарей, И, враг тиранства благородный, Отчизне гордо изменя, Садился Курбский на коня, С душой высокой и свободной! — Туда идут, рука с рукой, Отважно, громко восклицая, Студенты длинною толпой; И с ними Бахус удалой! И с ними радость удалая!

У прохладительной воды, Пред домом старца-господина, Есть полукружная долина. Дерев тенистые ряды — Ровесники ливонской славы — Высоки, темны, величавы, Кругом, как призраки, стоят. И на лужайке аромат, И струй веселое плесканье, И легкий шепот ветерков, И трепетание листов, Там всe — душе очарованье И пища девице стихов.

Сюда веселость молодая Пришла на дружественный пир. О вольность, вольность, ангел рая, Души возвышенной кумир! Ты благодетельна, ты гений Великих дел и вдохновений; Святая, пылкая! с тобой Нет в голове предрассуждений И нет герба над головой.

Как милы праздники студентов! На них приема нет чинам, Ни принужденных комплиментов, Ни важных критиков, ни дам; Там Вакх торжественно смеется, Язык — не гость и либерал, Сидишь, стоишь — покуда пьется И пьешь — покуда не упал.

Смотрите: вот сошлися двое! Бутылки верные в руках, И видно чувство неземное В многозначительных очах. Стекло отрадно зазвенело, Рука с рукой переплелась, И в души сладость полилась Струeй шипучей и веселой. И взоры блещут, как огонь, Лицо краснеет и пылает, Бутылки прочь — и упадает Ладонь горячая в ладонь. Вот величаво и свободно Уста слилися: раз, два, три (Не так целуются цари В часы их радости негодной!). Свершив приятельский обряд, Они с улыбкой упованья Один другому говорят Свои фамильные названья.

Великолепная картина! Отрада слуху и очам! Иной гуляет по холмам И дружно пьет чужие вина: В устах невнятные слова, И руки трепетные машут, И ноги топают и пляшут, И без фуражки голова! Вот он стоит — и взором ищет Неопустелого стекла, К нему несется как стрела, И улыбается, и свищет.

Другой, подъемля к небу взгляд, Свою бутылку допивает, Ее колеблет и бросает К жилищу ратсгофских {2} наяд; Она летит — она упала На лоно светлого пруда, И серебристая вода Запенилась и засверкала.

А там, разнеженный вином, В восторгах неги полусонной, Усильно борется со сном И по долине благовонной Беспечно движется кругом; Руками томно жестирует, Привстанет, смотрит на друзей И полупьяных критикует В свободной смелости речей.

Среди смеющегося луга Звучат органа голоса, Для пира новая краса; Обняв пленительно друг друга, Студенты в радости живой, Лихие песни напевая, Кружатся шумною толпой, И спотыкаясь и толкая… Чета несется за четой, Одна другую нагоняет — И вот слетелися оне, И вальс в небрежной толкотне На землю с криком упадает.

Уж догорел прекрасный день За потемневшими горами; Уж стелется ночная тень Над благовонными брегами, Над чистым зеркалом зыбей И над шумящими толпами Развеселившихся друзей; Светило кроткое ночей То прячется, то выбегает Из тонкой сети облачка И светом трепетным слегка Леса и долы осребряет.

А праздник радости кипит, Не утомясь, не умолкая; Туманный берег озаряя, Костер сверкает и трещит. И в тишине красноречивой Не побежденная вином Толпа стоит перед огнем; Огонь растет и блещет живо Над разгоревшимся костром, И вот багряными струями Восстал высоко, зашумел; И дым сгустился, почернел, Слился огромными клубами И по дубраве полетел!

При громе буйных восклицаний Студенты скачут чрез огонь, — Так прыгает ученый конь, Так прыгают младые лани Через пучину, через ров; Одежда гнется, загораясь, И с треском локоны власов, То развиваясь, то свиваясь, Во мраке дымчатых столбов Блестят, как огненное знамя, На беззаботных головах. Один промчался через пламя, Другой запнулся в головнях — Готов упасть — он упадает, Но встал и вышел из огней — И хохот радостных друзей С улыбкой гордою внимает.

И вот иная красота! Дары забавы благородной! Рукой отважной и свободной С плеча нетвердого снята, Чернея в зареве багровом, Одежда легкая летит — Падет, и сумрачным покровом Костер удержан и покрыт, Огонь редеет, утихает, И вдруг сильней, ожесточен, Ее обхватывает он, Ее вертит и разрывает.

Но полночи угрюмой сон Лежит по стихнувшим долинам; Конец студенческим картинам. Питомец вольности живой, Питомец радости высокой Спешит задумчиво домой И на кровати одинокой Вкушает сладостный покой.

* * *

9 мая 1824

Дерпт

Липы

На пурпуре ленивки драгоценной Красноречиво, пышно развалясь, Князь Петр Ильич Хрулев уединенно Курил гаванскую сигару. Князь Глядел сурово, думал беспокойно: Табачный дым небрежно и нестройно Из-под усов на воздух он бросал; Обыкновенно ж он его пускал Отчетисто, красивыми кружками. Что ж занимало голову его? На поприще служенья своего Блистает он чинами и звездами, Он и богат, и знатен, и силен, Чего ж ему, о чем же думал он? Быть может, он воспоминал тоскливо Прекрасные, былые дни свои И молодость, когда он цвел счастливо Избытком сил, для жизни и любви; Когда он бойко, славно рисовался Перед полком; иль негой упивался В шуму высоких, царственных потех, Где он имел решительный успех У первых лиц, где был он несравненно Умен, и мил, и ловок, и остер, И привлекал к себе огнистый взор И сладку речь красавицы надменной. Быть может, он воспоминал те дни И думал: "Ах, зачем прошли они!" Они прошли как сон пустой; а ныне Куда судьба его перенесла! Он здесь один, и словно как в пустыне, И кучами кругом его дела Прескучные; он толку в них не видит И знает, что добра из них не выдет; Тoска ему, невыносимо дик Его большой бузанский пашалык: Сама его столица как могила. Здесь он завял и сердцем и умом В глуши. Да нет, он думал не о том. Забота в нем кипела и бродила Важнейшая: он преисполнен был Дум глубочайших. Вот он позвонил. И перед ним, нагнувшись и блистая, Лакей как тут. "Крумахера ко мне!" Лакей ушел. Забота вот какая Смущала князя: в этом Бузане, Где все еще и пошло и уныло, Полезно бы, прекрасно б даже было, Притом же и не слишком мудрено, Бульвар устроить! Так и решено. Покончена работа черновая, Лишь осенью деревья насадить; Но вдруг приказ: бульваром поспешить! И чтобы он к шестнадцатому мая И непременно весь отделан был. Об этом князь бумагу получил За чаем; он задумался над нею: "Срок очень мал! Всего-то восемь дней! Так как мне быть, когда же я успею? Где я возьму такую тьму людей? Бульвар велик; нет, это слишком скоро! Стоят жары, теперь садить неспоро, Деревья будет нужно поливать Весь день, — да где их столько и набрать? Лес за семь верст! И лес какой же? Хвойный! А липы редки в этой стороне, А нужны липы; что же делать мне? Ну как тут быть?" Князь думал беспокойно, И мысли в нем, одна другой черней, Как волны вод, когда ревет Борей. Вошел Крумахер. Чинно поклонился. Князь объяснил ему и прочитал Бумагу. Тот ничуть не удивился Разумному приказу и сказал: "Так надобно, не мешкая, за дело, И чтоб оно без устали кипело, — Прикажете, я завтра же начну Распоряжаться, мигом поверну Работу к спеху: множество народу Cобьем из подгородных деревень; Велим ему работать целый день Вплоть до ночи, возить к деревьям воду, И для поливки буду высылать Моих пожарных". — "Трудно лип достать, Их сотни с две потребно для бульвара", — Заметил князь. — "И это ничего: Нас липы не задержат; сад у Кнара Весь липовый; достанем у него. И липы все, как на подбор, прямые И чистые; ну, именно какие Нам надобно. Я сам к нему зайду, И завтра же; есть липы и в саду Жернова, их мы тоже пересадим На наш бульвар, и будет он как раз У нас готов. Могу уверить вас, Не беспокойтесь: славно дело сладим!" И князь сказал: "Поди же торопись, Любезнейший, и всем распорядись". Ушел Крумахер. Князь легко и плотно Поужинал, потом на ложе сна Лег и заснул, как отрок беззаботный. Какая ночь: весенняя луна То, ясная и яркая, сияет В лазурном небе; то она мелькает В летучих и струистых облаках, Как белый лебедь, спящий на волнах. Какая ночь! Река то вдруг заблещет, И лунный свет в стекле ее живом Рассыплется огнем и серебром; То вдруг она померкнет и трепещет, Задернута налетным облачком. Земля уснула будто райским сном. Вот лунный свет прекрасной вешней ночи И в спальне князя весело блестит, Его целуя и в уста и в очи; Сон видит князь: с министром он сидит И объясняет складно и подробно, Как было трудно, вовсе неудобно, В такую пору, только в восемь дней, Бульвар устроить: и согнать людей, И лип найти, и подвозить к ним воду, Песок возить, укатывать катком; Но он таки поставил на своем И, так сказать, преодолел природу. Бульвар готов, а прежде тут была Пустая площадь и трава росла! И видит князь, как он министра водит По дивному созданью своему: Министр доволен, весело он ходит, Все хорошо, все нравится ему, Все сделано отлично, превосходно, Как надобно, и князя всенародно Он тут же и не раз благодарит, И князь в восторге. Он едва стоит; Он очарован ласковым воззреньем Вельможных глаз на слабый, малый плод Его трудов, усилий и хлопот; Он поражен приливом и волненьем Сладчайших чувств; он ими поглощен

Аптекарь Кнар, с своей женой Алиной И кучею детей, спокойно жил. Его семьи счастливою картиной Все любовались; он жену любил Сердечно, и такою ж отвечала Она ему любовью; управляла Хозяйством восхитительно; была Добра, умна, чувствительна, мила. Его жена любила так же нежно И постоянно липовый свой сад, Приют своих семейственных отрад. Она об нем заботилась прилежно, И процветал Алинин сад, предмет Ее живой заботы многих лет. Она его в наследство получила От матери покойной и сама, Еще при ней, деревья в нем садила Не просто, — нет, она была весьма Замысловата: при сажаньи сада Не только что прогулка иль прохлада Приятная была у ней в виду; Нет, ей хотелось, чтоб в ее саду Произрастал, красиво зеленея, Альбом родных и милых ей людей, Чтоб легкий шум густых его ветвей, При месячном сияньи тихо вея, Напоминал ей сладко, вновь и вновь, Ее семью, и дружбу, и любовь. И эту мысль она осуществила Прекрасно. Вот Адам Адамыч Бок, Бандажный мастер; вот его Камилла Эрнестовна; вот Франц Иваныч Брок, Сапожник, и жена его Бригита Богдановна, и дочь их Маргарита, И муж ее Петр Федорыч Годейн, Штаб-лекарь; вот Иван Андреич Штейн, Кондитер и обойщик; вот почтмейстер И кавалер Крестьян Егорыч Шпук, Вот Фабиан Мартынович фон Фук И Александр Вильгельмович фон Клейстер — Два генерала; вот и две жены Двух генералов, бывшие княжны Мстиславские: Елена и Полина, — Красавицы! А вот семейный мир Хозяйки: вот ее мама, Кристина Егоровна; папа, аптекарь Шмир, Иван Иваныч; дядя Карл Иваныч; Вот муж, аптекарь Николай Богданыч Кнар; дети: Лиза, Лена, Макс, Андрей, И прочие… В дни юности своей Она сама здесь некогда гуляла, Влюбленная, и томною мечтой Питалася, беседуя с луной Задумчиво, и "Вертера" читала. Здесь вместе с ней жених ее гулял И в первый раз ее поцеловал. И с той поры, в тот час, когда сменяет Шумливый день ночная тишина, И небосклон румяный потухает За дальними горами, и луна Слегка осветит дремлющие сени Заветных лип, и сетчатые тени Падут на луг, — Алина здесь блуждать Любила, и душой перелетать В минувшее, и чувствовать уныло, Что сердцу милых многих, многих нет, Что эта жизнь полна пустых сует, И веровать, что будет за могилой Иная жизнь и лучшая, иной И вечный свет, небесный, неземной! Так этот сад хозяйке драгоценен. Прекрасный сад! Он застенен горой От северного ветра, многотенен И далеко от пыли городской. Как живо улыбается Алина, Когда ее семейная картина И двое-трое милых ей гостей В ее саду, в тени его ветвей, Сидят, пьют кофей, муж спокойно курит Табак; с ним тихо говорит Конрад Блехшмидт, портной, его табачный брат; С мамзелями невинно балагурит Танцмейстер Кац, а с Миною фон Флит Он вечно шутит: как он их смешит! Был вечер. Кнар, с своей женой Алиной, Сидел у растворенного окна. Он занимался важно медициной И рылся в толстой книге, а жена Чулок вязала, между тем глядела На улицу, которая кипела Народом и телегами, и сам Крумахер горделиво по толпам Расхаживал; полиция кричала И гневалась жестоко на народ. "Ах боже мой! Крумахер к нам идет! Что это значит?" — жалобно сказала Алина и хотела выйти вон; Но в дверь стучат. Так точно — это он. И муж ее немедленно смутился, Насупился и книгу отложил. Крумахер величаво поклонился И сел. Сначала он заговорил О том, что хороша теперь погода. Обыкновенно в это время года Бывает грязь и дождик ливмя льет, Что в городе сгорел свечной завод, И сильный ветер пособлял пожару, А затушить не можно было: тут И заливные трубы не берут; Потом он ловко перевел к бульвару Свои слова и наконец довел Их и до лип, а тут он перешел И к липам Кнара. Нужно непременно Их на бульвар, и скоро, перевесть, Чтоб к сроку был готов он совершенно. Князь приказать изволил! — Эта весть Хозяину пришлася не по нраву: Насилие, неуваженье к праву Он видел в ней; Алина же чуть-чуть Не обмерла, не смела и дохнуть; Но Николай Богданыч прибодрился, Вскочил со стула, выступил вперед И объявил, что лип он не дает, Во что б ни стало. Он разгорячился И ну твердить: "Где ж правда, где закон?" Таким ответом крайне удивлен, Крумахер скоро вышел. Очевидно, Мирволил он аптекарю, щадил Его: он с ним нимало не обидно, Спокойно, даже мягко говорил, И то сказать — Кнар человек известный, Почтенный немец, говорят, и честный, И многими уважен и любим: Зачем его дразнить или над ним Ругаться! Пусть живет благополучно. Но вообще Крумахер был не так Учтив, был груб и резок на кулак, И речь его бежала громозвучно, Как быстроток весенних, буйных вод, Сердитый, пенный, полный нечистот. А между тем аптекарь расходился. Ведь сад — его, принадлежит ему, Принадлежит по праву. Он решился Лип не давать никак и никому. Князь приказал! Князь человек военный, Однако же, как слышно, просвещенный, Он этого не сделает. О нет, Ты лжешь, Крумахер! Завтра же чем свет Иду сам к князю, смело, откровенно С ним объяснюсь и липы отстою: Я защищаю собственность мою! Я прав и в том уверен несомненно. И с этой мыслью Кнар пошел ко сну, Поцеловав чувствительно жену.

Бузанский полицмейстер собирался В объятия Морфея: он курил Гаванскую сигару, раздевался Прохладно и квартальным говорил: Калинкину (Калинкин был вернейший Его подручник, ревностный, грубейший; Он мог назваться правою рукой Крумахера): "Послушай ты, косой, Похлопочи, чтоб дело сделать с толком: Ты должен непременно до зари Управиться; а главное, смотри, Чтобы все шло без шума, тихомолком. Пожалуйста, получше все уладь! А ты, Мордва, изволь-ка завтра встать Пораньше, да к Жернову отправляйся С рабочими и вырой сотню лип — И на бульвар вези их; ты старайся, Чтоб корни были целы и могли б Они приняться; выбирай прямые И чистые деревья, молодые И ровные, рабочих понукай Как можно чаще, — наш народ лентяй, — Ступайте же". Крумахер потянулся, Прилег к подушке, раза два зевнул Глубоко и приятно — и заснул, И захрапел. Поутру он проснулся До петухов. Лазурный неба свод Был чист и ясен. Солнечный восход Багряными, златистыми лучами Блистательно его осиявал; Багряными, златистыми столбами Река блистала: ярко в ней играл Прекрасный день. Вдоль берега туманы Еще дымились; рощи и поляны Сверкали переливною росой И зеленели. Воздух, теплотой И свежестью весны благоухая, Был тих и сладок; жаворонок пел, И благовест над городом гудел, К заутрени протяжно приглашая Благочестивый православный люд… Крумахер встал и глядь: к нему ведут Купца Жернова. "Это что такое?" — "Лип не дает, кричит и гонит вон!" — "Лип не дает! Нет, это, брат, пустое! Ты лип нам дашь, ты мало, знать, учен: Буянить вздумал. Ты не уважаешь Начальников, полиции мешаешь! Ах ты разбойник! Мы тебя уймем". (И ну его гордовым чубуком!) "В тюрьму его! Там будет он смирнее — В тюрьму его! Да насчитать ему…" (И отвели несчастного в тюрьму.) "А ты, Мордва, ты, право, не смелее Моих индеек, баба, размазня! Хорош квартальный — ты срамишь меня! Нет, у меня б Жернов не раскричался, Не пикнул бы. Иди же ты назад! Стыдись, братец, кого ты испугался? Бородачей, купчишки, — плох ты, брат! И больно плох, и время упускаешь По пустякам. Иди же и, как знаешь, Как я велел, все сделай поскорей, Да, ради бога, будь ты посмелей!" Мордва ушел. Работою живою Давным-давно бульвар уже кипел, На нем и ряд деревьев зеленел Посаженных, и тенью их густою Играл прохладный, вешний ветерок, И падала роса их на песок. Дышать прохладой сладостного мая Пошла Алина; дети вместе с ней. Кнар собирался к князю, размышляя, Как он пойдет и просьбою своей Предохранит свой сад от господина Крумахера. Вдруг слышит крик; Полина И Макс бегут, и плачут и кричат: "Папа, папа, иди скорее в сад; Мама больна, в сад воры приходили И взяли наши липы". Он бежит, И что ж он видит: замертво лежит Его Алина. Тот же час пустили Ей кровь, да кровь едва-едва текла: Несчастный муж! — Алина умерла! Бульвар кипит работой. Горделиво Князь и Крумахер смотрят на него. И подлинно: все делается живо. Помехи нет ни в чем, ни от кого. Приехали и с липами Жернова, — Сегодня же и садка вся готова: Останется лишь разровнять песок И поливать. Бульвар поспеет в срок, И даже прежде срока. В самом деле, Бульвар, еще до срока, в жаркий день Уже манил гуляющих под тень Своих ветвей… И не прошло недели, Как и прелестный, райский князев сон Сбылся точь-в-точь, каким приснился он.

9 апреля 1846

Встреча Нового года

Скачков, Власьев, Хворов, Дрянской, Пронской .

Все навеселе в разных градусах.

Скачков

Уж пить так пить. Держаться середины Я не могу: оно и мудрено Здесь, например, когда такие вины Нам предстоят, как вот мое вино! Кипучее, разгульное, живое, И светлое, и светло-золотое! Люблю его и пью его давно, Как верный друг ему не изменяя С младенчества. Ах, юность удалая! Друзья мои, зачем она прошла! А хороша, как хороша была! Пора надежд, восторгов и желаний!.. Да, господа, хочу я предложить Один закон для наших заседаний — Закон равенства: поровну всем пить, Чтоб не было различных состояний В кругу друзей и были б все равно… Согласны вы?

(Пьет.)

Прекрасное вино!

Хворов

Согласны.

Дрянской

Я согласен, утверждаю, Закон премудрый!

Скачков

Я провозглашаю Торжественно, теперь же укрепим И навсегда…

Пронской

Нет, нет, мы не хотим, Мы отрицаем.

Власьев

Думаем иначе; Я докажу, что этакий закон, Закон равенства, вреден и смешон Всегда, везде, в кругу друзей тем паче. Где всякий дома, всякому должно Быть весело.

Дрянской

И всякий пей свободно, Как, и когда, и что ему угодно — Вот наш закон!

Скачков

(пьет вино)

Вкуснейшее вино! Я им доволен: утешений много В нем нахожу, им освежаюсь я. Друзья мои! Идя земной дорогой, Мы охаем под ношей бытия, Мы устаем, трудяся до упаду; Так нам, ей-ей, отрадно иногда Освободить плеча из-под труда Жестокого, прилечь под тень, в прохладу, И скушать две-три кисти винограду!

Хворов

Ты говоришь, Скачков, как бы поэт… Мысль не нова, а выражена мило.

Скачков

Я не поэт, однако ж время было, Я писывал то песню, то сонет Красавице; я предавался мрачно Своей любви и гордо воспевал Тоску, луну и все…

Хворов

Ты подражал…

Скачков

Кому это?

Хворов

И подражал удачно Кубенскому, который в свой черед Сам подражал, сам корчил он Виктора Гюго.

Скачков

Ты прав. Я избегаю спора: Вы, критики, несноснейший народ! А впрочем, как бы вы ни рассуждали, Кубенской был решительно поэт, Каких еще не много мы видали; Умен, учен и, двадцати трех лет, Он понял жизнь, на мир глядел глубоко, Великое и доброе постиг, Трудолюбив, прочел он груды книг, Знал языки; стоял бы он высоко В словесности. Ах, братцы, жаль его! Нежданная, ужасная утрата! Мы все его любили так, как брата, Как гения, поэта своего! И вдруг он умер. Помню очень ясно, Как вместе мы встречали Новый год, Все вместе у Кубенского. Прекрасный Тогда был пир! И новый настает, А лучший друг к своим уж не придет!

Хворов

Прилично бы в его поминовенье Всем по стакану. Выпьем же, друзья!

Пьют.

Скачков

Кубенской был нам честь и прославленье, Роскошный цвет привольного житья, Он сочетал в себе познанье света С ученостью, свободу юных дней И верный взгляд на жизнь и на людей С веселостью и пылкостью поэта! Был чист душой, да встретит радость там… Хвала ему и мир его костям!

Встают и чокаются.

Власьев

Чтобы у нас об нем воспоминанье Хранилось свято, сладостное нам!

Дрянской

И каждый год такое ж возлиянье Свершать по нем.

Хворов

И чаще я готов.

Дрянской

Как молод был и был всегда здоров, И вдруг он умер!

Хворов

Бренное созданье, Каков бы ни был человек, наш брат!

Дрянской

И то сказать, он сам же виноват: Он странен был, зачем он не жил с нами, У нас, в Москве? Погнался за чинами, Переменил род жизни и климат, Стал день и ночь работать через силу, И заболел, взял отпуск, и скорей В тамбовскую деревню, там в могилу, При помощи уездных лекарей.

Хворов

Не помню кто… нет, помню, точно, Тленской Мне сказывал, что он письмо читал И шесть стихов, которые Кубенской Перед своею смертью написал Какой-то тетке…

Власьев

Я прошедшим летом Не раз ему говаривал: зачем Москву и нас бросаешь ты совсем? Останься здесь, займись своим предметом; Перед тобой великий мир души; Работай в нем на воле, будь поэтом Возвышенным и драму напиши! Он пренебрег тогда моим советом; Он был упрям.

Дрянской

Он Гегеля не знал И не любил Кузеня…

Скачков

А читал.

Хворов

И вообще был чрезвычайно странен, Хотел служить…

Скачков

Да, службу знаю я! Легко сказать. Послушайте, друзья, Послушай, Пронской, что ты так туманен? Нахмурился, в себя препогружен, Исполнен думы, будто сочиняешь Закон природы… Кстати б ей закон На новый год. Нет, знаю, ты мечтаешь Об Оленьке Варлянской…

Пронской

Все ты знаешь! И вот ошибся, вовсе не об ней; И что тебе? Ведь ты не понимаешь Ее достоинств.

Скачков

Мрак в душе моей: Звезда любви когда-то мне светила, Твоя звезда, но только что манила, И вот не к ней летят мои мечты!

Пронской

Так и должны…

Скачков

О чем же думал ты? О чем-нибудь общественном и важном? Скажи, о чем?

Пронской

Я думал… как в наш век Усовершился, вырос человек, В своем быту, в развитии отважном Своих идей какую бездну сил Природы он себе поработил! И как легко и верно правит ими Теперь уже, а что еще вперед, Что сделает он силами такими, Когда им даст повсюдный, полный ход? Лет через сто — какой переворот! Гражданственность, науки, все пойдет, Когда везде железные дороги…

Скачков

Везде они, о милосерды боги!.. А знаешь ли ты, Пронской, что твоя Звезда, любовь и радость бытия Прекрасная прочь от тебя склонила Свое лицо, весь жар лучей своих К другому…

Власьев

Как, ужели изменила?

Скачков

Почти что так: у ней уж есть жених.

Пронской

Вот вздор! Когда?..

Скачков

А в эти две недели, Которые так мимо пролетели В твоей тиши, в сидении твоем За книгами и письменным столом, В живительных, несуетных беседах С главнейшими светилами времен.

Хворов

Я слышал сам.

Дрянской

Везде, на всех обедах Уж говорят…

Хворов

Жених в нее влюблен До бешенства.

Дрянской

Вчера мы поздравляли Варлянскую. Какие серьги, шали Он ей дарит!

Власьев

А кто ее жених?

Скачков

Он молодец, проворнее других, Известный-преизвестный Загорецкий.

Власьев

Вот чудеса! Нашла же за кого…

Хворов

А почему ж не выйти за него? Он человек богатый, прямо светский, Чиновный, умный, вовсе ей под стать.

Власьев

Другая бы…

Хворов

Как эдак рассуждать! Согласен я, другая бы, конечно… Да в наши дни смешно любить беспечно; Везде расчет.

Дрянской

А может быть, и вкус; Простительно…

Пронской

Я, право, не сержусь, А грустно мне. Я предался сердечно, Я предался вполне моей любви! Чистейшие желания мои Сливались в ней. Мои труды, заботы, Мои печали, радости и сны И смелых дум свободные полеты — Все были ей одной посвящены! А мир мечты светлее, выше, краше, Отраднее существенности нашей! Чудесный мир, он мне знаком, друзья. В него меня, как в небо, уносила Моей любви таинственная сила, И где же он? И нет его! Где я? Кругом меня опять и мрак и холод Земных сует, опять я праха сын! Куда иду? Несчастлив и один…

Хворов

Не плачь, мой друг.

Скачков

Ах, братец, как ты молод! Вот на и пей! Тоска твоя пройдет. Поверь ты мне, в вине такая ж сила, Как и в любви; оно ей антидот. Я сам любил, мне так же изменила Волшебница, и не твоей чета, И не в Москве, и чудо-красота, И немочка, в Германии, на Рейне, Эмилия; я так же пылок был И тосковал, но скоро утопил Огонь любви на месте же, в рейнвейне, И весел стал, как прежде: вот любовь!

Дрянской

Кубенской прав: "Не знаю, что любовь? Стакан вина иль дым священный? Души припадок вдохновенный Иль разыгравшаяся кровь?"

Хворов

Не унывай, садись за книги смело, Пересмотри Гиббона своего: Ты сделаешь полезнейшее дело, Ты мастерски переведешь его.

Дрянской

На что Гиббон? Вот есть над чем трудиться. Он устарел, прошла его пора…

Власьев

Советую покрепче углубиться В историю России до Петра И наконец решить вопрос великой.

Скачков

Который окончательно решен.

Власьев

Не для меня.

Скачков

Ax, Власьев, ты умен И все читал, а судишь слишком дико. Пора же нам оставить нашу старь, Как ветхий, давнолетний календарь, И перестать напрасно шевыряться В родной пыли; пора идти вперед И нам.

Дрянской

Нет, за Европой гнаться Нам тяжело; мы не такой народ…

Скачков

Прикажешь нам сидеть поджавши руки, Бессмысленно и мертво ко всему, Что движет всех, что делают науки И там и там. Нет, мы по-твоему Давно уже погибли бы со скуки.

Власьев

А согласись, что пища есть уму, Прекрасная, питательная пища — Уединяться от живых людей В священный мрак давно минувших дней, На тихие, смиренные кладбища Исчезнувших народов и царей! Ум творческой способностью своей Влагает жизнь в могилы молчаливы, И перед ним они красноречивы, И перед ним века, за рядом ряд, Встают, идут и внятно говорят; Как наяву он видит их и слышит, Он судит их и величаво пишет Свой суд, в урок позднейшим временам.

Хворов

И я люблю и занимался сам Историей, особенно Нибуром; Я начинал его переводить.

Пронской

Мне кажется, что можно бы сравнить Великого историка с авгуром: Историк также должен уходить От шума и приличий современных На светлый луг холмов уединенных, Чтоб наблюдать с свободных их высот Судьбу веков, их вещий крик и лет…

Скачков

Ну, полно, брат, я не терплю сравнений.

Дрянской

За что это?

Скачков

Нетрудно их набрать.

Хворов

Сравнения до ложных заключений Доводят нас, и странно б основать На них науку или вывод целый.

Дрянской

В поэзии…

Хворов

Тогда другое дело: Там место им, они там хороши.

Дрянской

Как, например, сравнение души С огнем лампады…

Хворов

Или жизни нашей С несвязным сном…

Скачков

А молодости — с чашей Вина. Друзья! давайте ж пить вино,

(пьет)

Пока еще так чисто и прекрасно Кипит, блестит и пенится оно!

Власьев

(смотрит в окно)

Луна взошла и сыплет свет свой ясный На белый снег! Серебряная ночь!

(Задумывается.)

Вы помните: такая же точь-в-точь Она была, когда мы любовались На вид Кремля, Кубенской с нами был…

Дрянской

И на своих пегасах.

Власьев

Говорил Торжественно; мы долго восхищались Величием и славою Кремля! И где поэт? Его взяла земля И не отдаст…

Скачков

Скажи ты мне, мой милый, Ты, Пронской, полно! Ты опять уныло Задумался, скажи свой приговор: Ведь ты читал ту книгу? Мир явлений Из-за могилы, право, сущий вздор!

Дрянской

Однако же, друзья, и до сих пор Не решено…

Пронской

Об этом много мнений; Защитники таких духовидений Зашли уже чрезмерно далеко, Предположив решительно возможность…

Дрянской

А для ума почти равно легко Доказывать неложность их и ложность, Не испытав на деле.

Хворов

Так, ты прав, Весьма легко, когда не испытав… Я думаю: обман воображенья… Иль выдумка, ведь Кернер сам поэт.

Скачков

Невежество иль сумасшедший бред.

Дрянской

Но ежели достойный уваженья И всем известный человек с умом, Правдивости и честности примерной, Как дядя мой, и человек притом Ученый и ничуть не суеверный, Сам Тимофей Петрович Волховской…

Хворов

Все пустяки!

Пронской

Так что же дядя твой?

Власьев

Послушаем.

Скачков

Пожалуйста, недолго. Рассказывай! Пора нам новый год Встречать, не то не встреченный придет…

(Смотрит на часы.)

Одиннадцать.

Дрянской

Мой дядя жил за Волгой, В деревне; был он вообще любим Соседами, особенно ж с одним Ближайшим всех, с майором отставным, С Курковым был он дружен. Сам почтенный Майор был очень стар и домосед, Так дядя мой езжал, обыкновенно По вечерам, к нему играть в пикет; Они всегда садились в кабинете Куркова, где висел большой портрет Хозяина. Майор был на портрете И в орденах, и в пуклях, и с косой, И так похож, так дяде полюбился, Что наконец он выпросить решился Его себе в подарок. "Нет, друг мой, — Сказал майор, — нельзя. Помилуй, что ты? Такой портрет прекраснейший! Работы Левицкого, тебе какая стать? Сам посуди, картина дорогая!" — "Так дай же мне его хоть срисовать", — Сказал мой дядя. — "Это речь другая! Возьми, срисуй; однако ж уговор, Чтоб мой портрет через полгода снова Был дома!" Дядя взял портрет Куркова И у себя повесил; а майор Чрез три дни умер, и его картина Oсталась дяде, другу на помин. И быть бы так, да сделалась причина! Раз дядя мой был дома и один; Была уж ночь; лакеи спать ложились, А он сидел за книгой… Слышит: вдруг По комнате пронесся шум и стук Шагов, идут, и двери отворились! Вошел Курков, к стене приставил стул, Портрет достал, со всех сторон обдул, Под мышку взял и с ним проворно вышел. Не струсил дядя: тут же он вскричал Людей и дворню, дом весь обыскал: Нигде никто не видел и не слышал, Кто взял портрет, и как пропасть он мог? Тут вспомнили, что в эту ночь был срок Послать портрет, по силе уговора, В майорский дом. Мой дядя съездил сам В село Куркова, в кабинет майора Вошел: портрет покойника был там На прежнем месте. Я вас уверяю… Не верю сам, а дядя…

Скачков

Знаю, знаю, И сам могу… Пожалуй, и у нас В семье хранится этакий рассказ, Еще от деда, также достоверный…

Хворов

Мы слушаем.

Скачков

У бабушки моей Был человек, слуга ее, лакей, Старик Мирон; слуга он был примерный, Любил мести полы, и мел он их всегда Так смирно, тихо мел, что господа, Весьма остро, за то его прозвали Мироном тихим. Умер он. Так что ж! Теперь таких усердных не найдешь: Ленивее и хуже люди стали! В полночный час Мирон и мертвецом Ходил мести полы в господский дом И мел, как прежде. Многие видали, И много раз, и дед мой видел сам, И бабушка ходила со свечами В гостиную и наблюдала там, Как по полу пыль ехала рядами К дверям сама, а щетки не видать! Вот вам, друзья, извольте рассуждать!

Хворов

Все это вздор.

Скачков

А я божиться буду, Что дед не лгал.

Власьев

Я никакому чуду Не верю.

Скачков

(садится за стол)

Братцы, новый год встречать Пора. Друзья, садитесь, начинаю Желания… Да слушайте ж, друзья, Садитесь все. Во-первых, я желаю — Начну с себя, — себе желаю я, Чтоб я, Скачков, побольше занимался Делами службы; чтоб любил труды Полезные; чтоб реже я влюблялся И реже бы в Армидины сады Ходил ловить обманчивые взгляды Сирен; вперед чтоб не был я сердит, Когда моим товарищам награды, Места, кресты и все так и летит; Чтоб я сидел за важною работой, А не вертелся в мелочных чинах. Теперь, мои друзья…

Слышен скрып саней.

Власьев

Подъехал кто-то К крыльцу… нет, нет…

Хворов

На пегих лошадях.

Скачков

Да слушайте ж! Теперь, друзья, желаю, Тебе, мой милый Пронской…

Власьев

Нет, сюда Приехал кто-то.

Скачков

Сядьте, господа, И слушайте меня, я продолжаю: Тебе, мой Пронской, на твоем веку Довольно ты любовных треволнений Препобедил, тебя твой добрый гений…

Входит Кубенской и обращается к Хворову.

Хворов

Ах, батюшки!

(Вылетая в дверь.)

Артемий, табаку!

Кубенской

Здорово, Пронской! Вот и я с друзьями Опять…

Все от него отворачиваются в испуге.

Друзья, Скачков!

Скачков

Поди ты! Нет, не я..

Кубенской

Что это вы?.. Что делается с вами? Помилуйте, послушайте, друзья!

Хворов

(вбегает)

Кубенской жив, он жив!

Кубенской

Смотрите сами, Вот я, Кубенской, тот же…

Власьев

Здравствуй, друг!

Пронской

Ты не сердись, Кубенской: нам сказали, Что умер ты, так мы не полагали…

Дрянской

Вольно ж пугать нас. Этакой испуг!

Хворов

Все думали… а ты явился вдруг, Все думали…

Кубенской

Я болен был опасно, Отчаянно…

Дрянской

Да можно бы дать знать…

Кубенской

Был при смерти, однако ж умирать Не умер.

Власьев

(обнимает его)

Друг, ты поступил прекрасно!

Кубенской

Я к вам спешил, и вот всего-то с час, Как я в Москве. Я приглашаю вас, Друзья, ко мне: мы встретим, как бывало, Студенчески и этот новый год, Разгульно, шумно!

Дрянской

Звонко, разудало!

Хворов

Как следует.

Кубенской

Веселый пир пойдет, Как прошлый раз.

Власьев

И даже веселее У мертвеца…

Кубенской

Поедем же скорее! Пора, друзья.

Власьев

Поедем и пойдем.

Дрянской

Подумаешь, вот слухи…

Хворов

Что ж такое! Не мы…

Кубенской

В Москве прибавят вечно втрое!

Власьев

Какая ночь!

Пронской

Идем же…

Скачков

И поем:

Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus… [19]

Все подтягивают.

1840

Ницца, предместье Мраморного креста

Странный случай

(Комната в трактире)

Власьев

Войди! Ах! Здравствуй…

Скачков

Здравствуй, брат!

Власьев

Откуда и куда ты?

Скачков

Возвращаюсь Из дальних стран в Россию.

Власьев

Как я рад Тебе! Садись.

Скачков

Давно уж я толкаюсь Меж немцами; пора мне ко своим, В отечество: отечественный дым… А ты, здоров? Не так ли?

Власьев

Поправляюсь… Я хоть куда!

Скачков

Карлсбад тебе помог: Чудесный ключ!

Власьев

Я им весьма доволен.

Скачков

И есть за что: ты словно не был болен, Стал молодцом, от головы до ног Включительно, ты потолстел прекрасно, Свеж и румян. Ты явишься домой, Мил и любезен телом и душой. А между тем ты ездил не напрасно И для ума, ты бросил высший взгляд На разные предметы, освежился От жизни вялой, сонной, прокатился В Германию. И знаешь ли что, брат? Женись-ка ты. Покинь свой быт келейный, Бесплодные работы и мечты Студентских лет, да смело в мир семейный, В объятия любви и красоты! Ты верно счастлив будешь; мне, как другу, Поверь ты: одинокое житье Нехорошо, особенно твое, Сидячее, найди себе подругу, Хариту.

Власьев

Я от этого не прочь, И был бы рад…

Скачков

Давно ты здесь?

Власьев

Недавно, Однако ж я все осмотрел исправно: "Мадонну" и Корреджиеву "Ночь", Зеленый свод, — все видел.

Скачков

И отсюда Назад, в Москву?

Власьев

Конечно.

Скачков

И когда?

Власьев

Не знаю сам.

Скачков

Кто ж знает?

Власьев

Да покуда Еще никто.

Скачков

Так у тебя всегда — Да, нет! Скорей в Москву, и я с тобою: Мы едем вместе, едем и скорей! Мне срок уже, мы завтра же…

Власьев

Ей-ей, Я не могу, готов бы всей душою: Я должен здесь остаться, а потом И зимовать, быть может.

Скачков

Я, брат, знаю Тебя: ой, ой! тяжел ты на подъем, А впрочем, я надежды не теряю Сегодня же тебя уговорить…

Власьев

Здесь у меня есть дело…

Скачков

А какое? Могу ли знать? И полно: все пустое! Уж не любовь ли? Ты готов любить… Ты крайне мягок сердцем.

Власьев

Так и быть: Тебе открою тайну…

Скачков

Обещаюсь Хранить ее, и будь уверен, брат, Что можешь смело…

Власьев

Здесь я дожидаюсь: Вот видишь ты, любезнейший, хотят Женить меня.

Скачков

И женят непременно, И сделают весьма умно, и я Советую…

Власьев

Хотят женить меня; И тетки — так у нас обыкновенно — Племяннику на всем лице земли Невесту ищут.

Скачков

И уже нашли Любезную, богато-молодую, Красавицу?

Власьев

Уж верно, не дурную! Так дело в том, что здесь теперь я жду Приезда Кемских: познакомлюсь с ними И сближуся, и ежели найду Одну из них, согласную с моими Надеждами, то дело поведу Скорей к концу; имею повеленье Особенно принять в соображенье Зизи, меньшую; впрочем выбирать Могу и сам! Как будущее знать? Быть может, мне судьба определила Ее; они здесь будут зимовать. Вот почему, вот, милый мой, в чем сила!

Скачков

Однако же зима уж настает, А Кемских нет; пошли снега, морозы: Пора б на место…

Власьев

Северные розы Не очень хлипки: место не уйдет. Признаться, брат, и тайное влеченье К ним есть во мне, мое воображенье Уже кипит желанием любви.

Скачков

Кипение похвальное, благое. Влюбись, мой друг: прекрасное земное Чарует жизнь, лови его, лови… Носи в груди тот пламень благородный, Которым вспыхнешь; береги его Сохранно, свято, как залог того Небесного… Итак, судьбе угодно, Чтобы в Москву скакал я одинок. Путь холоден, и грязен, и далек Мне предлежит: помчусь нетерпеливо И ночь и день и этак доберусь…

Власьев

А я когда-то на святую Русь!

Скачков

Еще успеешь, ты теперь счастливо Останешься, желанное найдешь, И, верно, славно зиму проведешь В мечтах любви, в магическом тумане, В восторге чувств!

(Смотрит в окно.)

Какой прекрасный вид! Трактир хорош?

Власьев

Зато битком набит, Зато его и любят англичане.

Скачков

Почтеннейший, единственный народ. Особенно когда их знаешь дома, У них — как там вса хорошо идет! Все крепко, стройно, дельно, все цветет! Я в Лондоне жил долго, мне знакома Великая владычица морей. Ах, брат, не нам и говорить об ней! Ты знаешь ли? Ведь я было пустился В Америку — мне кстати бы и там Уж побывать; да просто поленился; Притом же путь по скачущим волнам, По океану, я и не решился; И то сказать: ведь я тогда спешил На Рейн, его видами насладиться, Как водится; полазить по горам, По древним башням, каменным тычкам; Все это мило! Тут же прокатиться Хотелось мне по вольным городам: Хотелось видеть, что такое там? Зато теперь я знаю совершенно, Как добрый немец, рейнские края, И если б не родные и друзья, Я жить бы там остался непременнo, По крайней мере, на десяток лет. Да, Рейн река! У нас подобной нет.

Власьев

Ты говоришь, как будто бы ты знаешь Россию…

Скачков

Ты меня не понимаешь. Я думаю, что нет реки у нас Классической, хоть матушка Россия И велика: у нас места другие! Я помню, я приехал в первый раз На Рейн; была уж ночь; остановился Я в домике на самом берегу, Я ехал долго, очень утомился, Лег спать; ну не могу, да не могу Заснуть, всю ночь я безо сна пробился, Я был взволнован, голова моя Так и горела; мысль, что вот и я, И я на Рейне! — эта мысль глубоко Во мне кипела и заря взошла, Торжественно-спокойна и светла; Гляжу в окно: сверкает Рейн широкой В картинных и веселых берегах; За Рейном горы в утренних лучах, И там, и там, далеко и высоко, Старинны башни, замки на горах, Развалины и прах красноречивый!

Власьев

А ты до них охотник?

Скачков

Не совсем: Не ревностный, как человек ленивый, Обозреватель, занятый не тем, Что он обозревает, хоть иные Развалины люблю я, но большие, Изящные, каких не может быть Там…

Власьев

На тебя не шутка угодить: Ты был везде.

Скачков

И вправду! Кто, подобно Мне, странствовал и видел все подробно, Кто видел Рим, и Тибр, и Колизей, Венецию, Неаполь, кто два года Таскался по Италии по всей, Тому вся эта рейнская природа, Все эти горы, замки, острова С каштанами и липками, — все мало, Безвкусно, пошло, дико, трын-трава!

Власьев

А почему же?

Скачков

Да! Им недостало Той сладости, той неги, так сказать, Той мягкости, которые понять, Почувствовать заочно иль словами Изобразить решительно нельзя. Италия — вот сторона моя Любимая, богатая следами Великого былого, чудесами Изящного, веселье и краса Земли. И что, брат, там за небеса! Прозрачные и темно-голубые, И облака румяно-золотые, Летучие и тонкие… Как жаль, Что от Москвы до Рима эта даль Чертовская! Не то бы можно было Нам ежегодно уезжать туда От наших зим и жизни преунылой. Однако же ты не поверишь, милый! Что даже там я тосковал всегда По родине, и сам не понимаю, Как это, отчего бы? Полагаю: От слишком частой перемены мест, Да от езды без дела и без цели, И я ж таков, что все мне надоест, И скоро, — так-то мне и надоели: Во-первых, пресловутая страна Премудрости, науки, вся сполна: Старинная и новая, пивная И винная, такая и сякая; Потом и сам туманный Альбион, Потом Париж, хотя его соблазны Невыразимо как разнообразны! Италия и южный небосклон, И все картины сладостного юга — Все не по мне, все это не мое! Хочу к себе, мне только там житье! Хочу туда, где завывает вьюга, Стучит мороз; пора и мне пожить Порядочно, и было б бестолково, Грешно весь век в чужбине прогостить, Где для меня уже ничто не ново. Теперь в Москву покуда. А весной Переселюсь в деревню — на покой, На волю и простор уединенья! Из толкотни мирской и треволненья В родную глушь, там крепко углублюсь В свои дела, привыкну постепенно Любить хозяйство, сельские труды. Ах, братец! плуг, взрывающий бразды, Полезнее меча…

Власьев

О, несравненно!

Скачков

Так еду. Что ж прикажешь ты в Москву Твоим друзьям?

Власьев

Поклоны, рукожатья! Скажи, что я не праздно здесь живу, Что у меня есть разные занятья Ученые, что скоро возвращусь Домой; скажи друзьям, что я сержусь На них за то, что пренесносно мало В них письменной деятельности.

Скачков

Да, Я тоже думал, говорил всегда. Вот, например, хоть Пронской, славной малой, Душой, умом, возвышенный поэт, А проку в нем большого также нет! Его таланта верно бы достало На важный исторический предмет, На драмы, на большие сочиненья! А что же он? Два-три стихотворенья Коротеньких Парнасу подарит, А целый год потом живет их славой, Покоясь так почтенно-величаво, Как будто львом Немейским он покрыт! Да, я с тобой согласен совершенно: У нас талант всегда весьма ленив И много спит.

Власьев

И видеть предосадно, Как сам себя он губит беспощадно Бездействием, хотя самолюбив.

(Слышен звонок.)

Скачков

Звонят к обеду?

Власьев

Да.

Скачков

Я рад сердечно: Я голоден порядком.

Власьев

Мы пойдем За общий стол.

Скачков

Хорош он здесь?

Власьев

Конечно. Прекрасный и с прекраснейшим вином.

Скачков

А то немецкий стол бесчеловечно Безвкусен. Я известный гастроном.

Уходят.

Скачков

O! нет, мой друг, любовь моя была Не высока, телесная, земная, И вдаль увлечь меня бы не могла, Мне только что приятно оживляя Вечерние прогулки, и прошла Она, как сон, игра воображенья! А я весьма доволен этим сном, И лучшего, иного развлеченья В тогдашнем положении моем Я не нашел бы; лето жарко было, И, как нарочно, в окнах у меня Стояло солнце половину дня После обеда, и меня палило Неумолимо, вечера я ждал, Как радости или свиданья с милой, И чуть лишь вечер, я уж покидал Свое жилье, летел вкушать прохладу В соседний сад, тем паче что она С красавицей была сопряжена; И находил я верную отраду В тени дерев, в дыхании любви. Так прожил я спокойно, беззаботно Два месяца, потом дела мои…

Власьев

Ты будешь пить шампанское?

Скачков

Охотно, А ты?

Власьев

Нет, я не пью.

Скачков

И, полно, братец, пей!

Власьев

Запрещено.

Скачков

Боишься лекарей? Поверь ты мне, я это лучше знаю, Шампанское здоровью не вредит: Я пью его давно и выпиваю Помногу, что же у меня болит? Мне подражай.

(Пьет)

Почтеннейший, желаю Тебе, мой друг, чтобы всегда вперед Ты был далек от горькой чаши вод, Как я теперь, и пил бы безопасно Вино, как я.

Власьев

Вино к водам ведет.

Скачков

O нет! Да впрочем на водах прекрасно Проводят время: там больной народ Не унывает, лечится гуляя; Там царствует свобода золотая; Все запросто, все вместе, все равны: Там самые высокие чины Пред малыми чинами не спесивы, Напротив, тихи, ласковы, игривы Со всеми, там все пить осуждены Одну волну, людей нужда смиряет! Подобная история бывает И у зверей: ты знаешь, милый мой, Что точно так в невыносимый зной И барс и тигр смиренны, как ягнята, И с кроткими зверьми за панибрата На зелени прохладных луговин Аравии!

Власьев

Как тонко изощряет Вино твой ум!

Скачков

Оно лишь возбуждает Его; итак я буду пить один И не спеша. Я чашу наслажденья По капле пью, как Батюшков велит Весьма умно; ведь он почти забыт, А я люблю его стихотворенья: Прекрасны, нежны, пламенны они, В них сладость меда, благовонье розы И жар любви; конечно, в наши дни Иначе пишут, нынче время прозы, …… Пропeрций и Парни Из моды вышли, милые созданья! Желаю я, чтобы твои желанья Исполнились! Узнай ее, влюбись В нее, зачем тебе терять напрасно Дни юности? Немедленно женись; Ах, что же я, да это ведь ужасно! Какой же я рассеянный! Едва Не позабыл: что, братец, какова Та с пышными, летучими кудрями, Что за столом, как раз против тебя…

Власьев

Мила!

Скачков

Мила? А я так вне себя От этих глаз под черными бровями И длиннотенными ресницами…

Власьев

И взгляд У ней, как радость.

Скачков

Ясность молодая В лице, улыбке.

Власьев

Целый мир отрад Пленительных.

Скачков

Прелестный ангел рая, Цвет совершенства.

Власьев

Впрочем, и другая, Ее соседка, очень не дурна И на нее похожа, — знать меньшая Сестра ее.

Скачков

Жаль, что она бледна, Как снег, и смотрит как-то вяло, Неласково, бессмысленно, в ней мало Огня и жизни, это не по мне, Нехорошо!

Власьев

Но если бы прибавить Румянец к этой чистой белизне Ее лица?..

Скачков

Да кое-что поправить В ее лице; кроме того, у ней Ни пышных плеч, ни мраморных грудей, Той сильной, увлекательной приманки Для вожделений…

Власьев

Говорят они По-английски…

Скачков

Должны быть, англичанки, И портер пьют, тем паче милы мне!

(Пьет.)

Да здравствуют прелестные британки! Да процветают нежные цветы Высокой и чистейшей красоты! Откуда едут Кемские?

Власьев

Не знаю: Они сперва поехали в Париж, В Марсель и в Ниццу, их не соследишь; Итак я их оттуда ожидаю, Откуда только ветры могут дуть, Хоть мне тоска.

Скачков

И, полно, друг мой, будь Неколебим. Бывают ожиданья И тяжелы и горьки для сердец, Зато легок и сладок их венец. Тебе любовь свои очарованья Предназначает, много впереди Тебе отрад; великодушно жди Грядущего своей судьбы прекрасной! Мой друг, в тиши семейного житья, От бурь мирских далеко безопасной, Прямое счастье! Часто, брат, и я О нем мечтаю, только что мечтаю: Не мне оно! Люблю я блеск и шум, И прелесть мира, и везде скучаю! Живя и наслаждаясь наобум, Я чрезвычайно скоро пресыщаюсь Всем вообще, и потому скитаюсь Из края в край, мой беспокойный ум Всегда чего-то ищет; мне с ним мука Всегда и всюду, так уже давно… Так и теперь… Зачем? Куда я? Скука, Одно и то же, то же и одно, Томит меня, гнетет и гонит чудно Домой, зачем? Скучать о тех землях, Где я скучал недавно. Право, страх Мне и подумать, как я безрассудно, В каких я пошлых, явных пустяках Теряю дни, и месяцы, и годы! На всем раздолье счастья и свободы, Как расцветала молодость моя Беспечная! Теперь, когда глубоко В себя вошел я, вижу, как жестоко, Но праведно судьбой наказан я! Я чувствую: я жизнию моею Пренебрегал, я забавлялся ею, Шалил я ею, как дитя шалит Премудрыми, священными листами Небесной книги.

Власьев

Слишком горячит Тебя вино.

Скачков

Я истинно сердит Сам на себя и мрачными глазами Гляжу на все, и более всего На будущность мою, где ничего Отрадного, несчастная картина! В ней мысли нет! Что ж этому причина? Увидишь ты: все так и быть должно Со мной, как есть. Причина: не дано Мне ровно никакого направленья Первоначально, и в душе моей Нет ничему приюта, утвержденья Достойного; от самых юных дней Высокие, святые впечатленья Ей нипочем: они блеснут на ней — И прочь и прочь, следов не оставляя, Лишь пустоту! Вот, милый друг, какая Досталася мне доля бытия Страннейшая! Вот как воспитан я Бессмысленно! Не только не развиты Хорошие способности во мне Природные, они совсем убиты Немилосердно в самой их весне! Вся жизнь моя одно большое горе, И я не силен горю пособить! Решительно могу себя сравнить Теперь с ладьей на треволненном море; В туманном небе ни одна звезда Не светит, страшным ревом непогоды Наполнен воздух, хлещут бурны воды, Несут ладью и чорт знает куда! И эта мысль меня сопровождает Везде, как тень, а я ли виноват? Ты видишь!

Власьев

Вижу, хмель в тебе играет, Но хмель пройдет.

Скачков

О! счастлив много крат Тот, кто края чужие покидает Не горестно и в то же время знает, Зачем свои родимые края Он покидал…

Власьев

Вот, например, как я Покинул их; ты смотришь слишком строго Сам на себя и на земной свой путь: Живи на свете просто, как-нибудь, Как многие, не занимаясь много Вопросами о жизни и судьбе. Иначе ты себя лишь раздражаешь, А пользы нет! И пей.

Скачков

Скажу тебе, Ты знаешь, нет, ты этого не знаешь! Ты очень плох и слаб по части вин… Я думаю, да и не я один, И многие так думают, что вина, Когда желаешь всю их прелесть знать, В виду тех мест и должно распивать, Где вина те родятся, что картина Долин, рек, гор, пригорков, им родных, Важна при этом деле, украшая Их действие и дивной силе их Содействуя и душу восхищая Невыразимо. Точно так читать Поэта должно там, где развивался И возрастал он, там, где, так сказать, Талант его бродил и разливался. Немудрено все это испытать При случае: так, помню я, бывало, Ах, как меня вино воспламеняло! Я разумею рейнское вино, Бывало, пью, а сам гляжу в окно, И старец Рейн роскошно предо мною Блестит, и черный лебедь рейнских вод Так величают немцы пароход На Рейне — пенит волны под собою! Далече горы, замки на горах, И небосклон в златистых облаках, — Сильнее вдвое душу восхищает Живая сладость доброго вина, Когда в виду прелестная страна…

Власьев

(смотрит в окно)

Красавица британка уезжает!

Скачков

(подбегает к окну)

Не может быть. И точно, ведь она! Вот хорошо! А я еще не знаю, И кто они? О! надобно узнать! Они того достойны.

(Выходит и тотчас возврaщяется.)

Поздравляю

Тебя, мой милый, можешь перестать Здесь дожидаться Кемских! Это были Оне.

Власьев

Оне? Неужели оне!

Скачков

Из Лондона и скачут в Рим!

Власьев

Жаль мне!

(Задумывается.)

Скачков

Так и тебя, мой друг, воспламенили Глаза.

Власьев

Ничуть! Aх я чудак, чудак!

Скачков

Теперь тебе не гнаться же за ними.

Власьев

И вот я здесь с надеждами моими, Как на мели…

Скачков

О, нет! совсем не так! Утешься, брат! Ведь не с одним с тобою Случаются невзгоды: такова Земная жизнь, смирись перед судьбою! Ей хочется, чтоб ехал ты со мною.

Власьев

Так еду же.

Скачков

(пьет)

Да здравствует Москва!

1841

Отрок Вячко

Действующие лица:

Руальд — старый воин

Вячко и Бермята — отроки

Действие в 968 году, в Киеве, на городской стене

Вечер

Руальд и Бермята

Руальд

Ты прав, Бермята, больно худо нам: Есть нечего, пить нечего, и голод И жажда долго и жестоко нас Томят и мучат, и, вдобавок к ним, Еще и та невзгода, что Изок Стоит у нас необычайно жарок, И тих, и сух, и душен невтерпеж. Из края в край, небесный свод над нами Безветрен и безоблачен, и блещет, Как золотой, и солнце так и жжет Луга и нивы. С раннего утра До поздней ночи бродишь, сам не свой; И ночью нет тебе отрады: ночь Не освежит тебя, не успокоит И спать тебе не даст, вертись и бейся Ты хоть до слез… такие ж точно дни, Такие ж ночи, помню я, бывали В земле Сиканской. Уф! какой там жар, И вспомнишь, так едва не задохнешься, — Нет, мне мороз сноснее: от него Уйдешь к огню и спрячешься в одежду, Не осовеешь; если ж летний жар Проймет тебя, так от него и в воду Ты не уйдешь: и в ней прохлады мало. И весь ты слаб и вял! Да, худо нам И больно худо.

Бермята

И реку у нас Отрезали злодеи печенеги.

Руальд

Все — ничего, лишь уповай на бога, Да не плошай, да не робей и сам.

Бермята

Оттерпимся, либо дождемся князя К себе домой из дальнего похода.

Руальд

Досадно мне, что Претич за Днепром Стоит и ждет того же. Что б ему Решиться и ударить, всею силой, На ратный стан поганых печенегов, И к ним пробиться б. Что тут долго думать? Бог весть, когда дождемся Святослава?

Бермята

Поди, ему и невдомек про то, Как мы сидим в осаде, еле живы…

Руальд

А князь далеко, и не может знать О нашем горе.

Бермята

Князю что до нас; Он Киева не любит, он его Забыл совсем, он променял свой Киев На чужеземный город, и живет Там весело — и хорошо ему! Ох, не люблю я князя Святослава.

Руальд

За что это?

Бермята

За то и не люблю, Что он живет не в Киеве.

Руальд

Ты молод, И многого нельзя тебе понять Своим умом; а я старик, я вижу Подалее, чем ты, молокосос! Что Святослав не нравится тебе, Так это, брат, печаль не велика, А я его любить не перестану: Он молодец!

Бермята

Мне что, что молодец! У нас их вдоволь: всякой рус — не трус! Ни ты, ни я нигде мы не уроним, Не выдадим отцовской славы… Солнце Давно за лес зашло, а нам на смену Никто нейдет…

Руальд

Знать, сходка задержала, Чья очередь?

Бермята

Да Вячки.

Руальд

Это он, Что приходил вчера сюда на стену? Он мне не полюбился: больно горд он, Его не тронь, — вишь, он новогородец, Так и спесив, и с ним не сговоришь; А парень бойкий!

Бермята

Это был не Вячко, А Спиря. Вячко тоже парень бойкий; Его ты верно знаешь: он тот самый Кудрявый, белокурый, быстроглазый, Что у Ильи Пророка, в расписной Избе, живет у тетки. Вячко мне Друг и названный брат; он родом Из-за Мещеры, из села Рязани.

Руальд

Так, помню, знаю, как его не знать? Я сам учил его стрелять из лука, Метать копьем; он малый хоть куда, Рязанец. Я всегда любил рязанцев, У нас в походе пятеро их было, И живо я их помню и теперь: Народ высокорослый, здоровенный, Народ мачтовый, строевой, люблю их.

Бермята

Вот Вячко! Ты, брат, легок на помине. Здорово!

Вячко

Я замешкался, я был На сходке. Слушай-ко, Бермята, Ведь ты мне брат, так сделай мне услугу.

Бермята

Изволь, готов и рад я хоть на смерть За своего.

Вячко

Останься на стороже Ты за меня, покуда я опять Сюда приду; я к утру ворочусь.

Бермята

Куда ж ты это?

Вячко

Вот куда! На сходке Судили и рядили старики О том, что-де нельзя ли как-нибудь За печенежский стан, к Днепру, а там Уж и за Днепр — и Претичу словцо Сказать, что нам давно уж силы нет Терпеть беду: я вызвался; отец Висарион благословил меня На славный подвиг. Я иду — прощай…

Руальд

Ах ты мой милый, ах ты удалец, Мой ученик! Дай мне тебя обнять; Храни тебя господь! (Обнимает Вячко)

Бермята

Иди, мой Вячко! Смотри же ты…

Вячко

Не бойся! Я, брат, знаю, Что делаю, прощай!

(Уходит)

Руальд

(кричит вслед Вячке)

Прощай, ты встретишь Фрелафа, так скажи ему, что мне Не надо смены.

Бермята

Что? каков мой брат?

Руальд

Надежный парень! и поверь ты мне, Ему удастся… Все они такие…

Бермята

Добрыня тоже родом из Рязани.

(Помолчав)

Ты говорил про князя Святослава…

Руальд

И говорю, что люб мне Святослав, Он молодец; он со своей дружиной За панибрата; ест, что мы едим, Пьет, что мы пьем, спит под открытым небом, Как мы: под головой седло, постеля — Седельный войлок. Ветер, дождь и снег Ему ничто. Ты сам, я чаю, слышал, Как он, — тогда он был еще моложе, — Когда ходили наши на древлян, Бросался первый в битву. Ты увидишь: В нем будет прок; он будет государь Великий — и прославит свой народ. Да, Святослав совсем не то, что Игорь, Отец его, — будь он не тем помянут, — Князь Игорь был не добрый человек: Был непомерно падок на корысть! Ведь люди терпят, терпят, — наконец Терпенье лопнет…

Бермята

Мне княгиня Ольга Тем по сердцу, что бискупа Лаберта Из Киева прогнала…

Руальд

Слава ей, Что приняла она святую веру От греков.

Бермята

Почему же Святослав Не принял той же веры?

Руальд

Он бы рад, Да как ему? Нельзя ж ему перечить Своей дружине! Праведно и верно Ему дружина служит; за него Она в огонь и воду; крепко Стоит она за князя, так еще б он С ней ссорился… Бермята, я пойду На угловую башню: ты останься здесь! И сторожи: не спи и не зевай. Давно уж ночь. Какая ночь, как день!

Рассвет

Руальд и Бермята

Руальд

Прекрасный остров, дивная земля, Всем хороша. Не слушаешь, товарищ? Кажись, тебя осиливает сон.

Бермята

Нет, я не сплю, я слушаю тебя; Я никогда не пророню и слова Из твоего рассказа: сладко мне, Мне весело душой переноситься С тобой в твои отважные походы: В толпы бойцов, в тревоги боевые, В разгульный стаи и братский шум и пир В прохладные, воинские ночлеги; В чужих полях, при блеске новых звезд, Летать с тобой, в ладьях ветрокрылатых, По скачущим, сверкающим волнам Безбрежного лазоревого моря, Или, в виду красивых берегов И городов невиданной земли, Причаливать — и тут же прямо в бой… Я слушаю.

Руальд

Сиканская земля Всем хороша: кругом ее шумит И блещет море, чисто и светло, Как синий свод безоблачного неба; На ней оливы, лавры, виноград, И яблоки с плодами золотыми! И города из тесаного камня Обведены высокими стенами, Богатые и людные, — и села, И села, все из тесаного камня, Богатые, и краше, крепче наших Родимых деревянных городов И сел. — Одним она не хороша: Стоит на ней, на самой середине, Огромная, престрашная гора, Высокая, высокая, такая, Что верх ее до самого до неба Достал, и облака не залетают На верх ее, и в той горе огонь, — И есть жерло, и черный дым выходит Из той горы, и с той горой бывает Трясение — и молнию и жупел Она бросает из себя. В ту пору Находит страшный мрак на землю; ужас И трепет обнимает человека И зверя; — люди вон из городов И сел бегут и, словно как шальные, Шатаются, и падают, и вопят! А из горы огонь столбом встает, Горячий пепел сыплется, и камень Растопленный течет, и потопляет Он целые долины и леса, И города и села; вся земля дрожит И воет; и подземный гром и гул Ревет; и нет спасенья человеку Ни зверю…

Бермята

Как же там живут?

Руальд

Живут себе…

Бермята

Не весело ж там жить!

Руальд

Не весело там — ах ты голова! Ведь не всегда ж бывает там такое Трясение. Беды, брат, есть везде, И нет от них пощады никаким Странам: одно от всяких бед спасенье, Одно, везде, для всех людей одно Спасение: святая наша вера! Вот и на нас нашла теперь невзгода! Как быть, терпи…

Бермята

А Вячки нет, как нет! Давно уж рассветало — где ж он?..

Руальд

Ты, чай, слыхал, как на Царьград ходили Аскольд и Дир?

Бермята

Как не слыхать! А что?..

Руальд

Свирепая, неслыханная буря Рассеяла и в море потопила Почти что всю ладейную их рать.

Бермята

И это знаю.

Руальд

Отчего ж та буря Взялась?

Бермята

Не знаю, не могу и знать.

Руальд

А я так знаю! — Вот как было дело: В то время был у греков царь негодный… Как бишь его? Василий? не Василий… Лев? нет, не Лев — какой он лев! Никифор? И не Никифор, — так вот и вертится На языке, а нет, не вспомню; царь У греков был негодный, и такой Беспутный и смертельный лошадинник, И был он так безумен, что, бывало, Война уже под самые под стены Пришла к его столице, а ему И горя мало; он о том и слышать Не хочет; знай себе на скачке: у него Там день-денской потеха: тьма народу, И шум и пыль, и гром от колесниц — Бесперестанно…

Бермята

Посмотри: бежит! Ведь это Вячко! Точно, это он, Мой друг и брат мой…

(Входит Вячко)

Вячко

Знай же наших! Конец беде, уходят печенеги!

Руальд

Рассказывай!

Бермята

Рассказывай скорее!

Вячко

Я запыхался, я бежал сюда, Что стало силы, — дайте мне вздохнуть… Ну, отдышался — вот и хорошо… Вчера я в руки взял узду… и вышел Из города; тихонько я пробрался В стан печенегов, и давай по стану Ходить; хожу, встречаю печенегов, Кричу им их собачьим языком: "Не видел ли кто моего коня?" А сам к Днепру, — и к берегу, и скоро Долой с себя одежду! — Бух и поплыл. Злодеи догадались, побежали К Днепру толпами, и кричат, и стрелы В меня пускают. Наши увидали! И лодку мне навстречу, я в нее Прыгнул, да был таков! И вышел Я на берег здоров и цел. Господь Спас и сберег меня. Сегодня, Как только что забрезжилась заря На небе, Претич поднял стан свой, И трубы затрубили; печенеги Встревожились, встревожился их князь И Претича встречает: что такое? "Веду домой передовой отряд, А вслед за мной, со всей своею ратью Сам Святослав!" сказал наш воевода. Перепугался печенежский князь, И прочь идет от Киева со всею Своей ордой. Чу! трубы! Это наши! Идем встречать их.

Бермята

Славно, славно, брат!

Руальд

Спасибо, Вячко! Ты спасенье наше, Счастливый отрок, честь родной земли!

1841

Жар-Птица

Драматическая сказка

Царь Выслав и Министр его.

Министр держит блюдо с яблоками.

Царь Выслав

Вот яблоки так яблоки, на славу! Могу сказать, что лучшие плоды На всей земле, единственные. Чудо! Цвет как янтарь иль золото. Как чисты, Прозрачны и блестящи! Словно солнце, Любуясь ими, оставляет в них Свои лучи. А вкус! Не то что сахар Иль мед, — гораздо тоньше, выше: он Похож на ту разымчивую сладость, Которая струится в душу, если, Прильнув устами к розовым устам Любовницы прелестно-молодой, Закроешь взор — и тихо, тихо, тихо Из милых уст в себя впиваешь негу: То пламенный и звонкий поцелуй, То медленный и томный вздох. Так точно.

(Кушает яблоко.)

Поверишь ли, что иногда бывает Со мною! Странно! Яблоко возьму И закушу, да вдруг и позабудусь, И полетят и полетят мечты! И кровь во мне играет: целый час Сижу недвижно с яблоком в руке И на него смотрю неравнодушно, А сам не ем вкуснейшего плода! Прекрасный плод! И мне какая слава, Какая слава подданным моим, Что у меня в саду такая сладость Растет и зреет! Только у меня! Зато уж как я радуюсь, когда Приходит лето и пора… Однако ж Мне кажется — и вот уже дня с два, Как замечаю то же — прежде больше Ты приносил мне яблоков. Не так ли? Ведь так?

Министр

Их было больше, государь!

Царь Выслав

Их было больше! Отчего ж теперь?.. Куда ж они деваются? Послушай: Я не шучу. Ты знаешь, что никто, Кроме царя, во всей моей державе Не должен есть их, что никто никак Не должен сметь подумать, что он может Их есть. Так я постановил законом. Куда ж ты их деваешь? Говори…

Министр

Прости меня, великий государь! Я виноват…

Царь Выслав

Какой же ты министр!.. И хорошо ты служишь мне, когда Ты не радеешь именно о том, Что мне всего милее!

Министр

Государь! Сыздетства я привык служить царю Всегда, везде: под черной ризой ночи И при дневном сиянии небес, В блистательных чертогах богача И в сумрачной лачуге селянина, На сходбище народном и в глуши, Всегда, везде умел я царску волю Решительно и грозно совершать Во всех ее оттенках и видах; И службою моею не гнушались Мои цари великие. Меня И ласками и многими дарами Не оставляли. Мудрый Зензивей, Дед твоего величества, всегда Мне жаловал знатнейшие чины; Твой батюшка, премудрый царь Андрон, Не отвергал советов…

Царь Выслав

Знаю, знаю! Да не об том я спрашивал тебя: Я не люблю речей окольных, длинных; Мне говори и коротко, и прямо, А в сторону от дела не виляй.

Министр

Я виноват, что не дерзнул доселе Открыть тебе великую беду, Тяжелое общественное горе: В твой царский сад повадилась Жар-Птица И яблоки заветные ворует, И прилетает кажду ночь, и яблонь Несчастная теперь едва похожа На прежнюю любимицу твою.

Царь Выслав

Поймать Жар-Птицу! Что это за птица?

Министр

Прекрасная, диковинная птица! У ней глаза подобны хрусталю Восточному, а перья золотые, И блещут ярко…

Царь Выслав

Все-таки поймать!

Министр

Поймать ее! Могуче это слово Державное, да малосильны мы, Твои рабы, явить его на деле. Твои рабы усердные, Жар-Птицу Уж мы давным-давно подстерегаем! Устроены засады, караулы И оклики; отряд дружины царской Дозором ходит; наконец, я сам Не раз уже ходил ее ловить, И всe напрасно!

Царь Выслав

Стало быть, она Огромная, из рода редких птиц Времен предысторических?

Министр

Она Величиной с большого петуха Иль много что с павлина. Но у ней Глаза и перья блещут и горят Невыносимо ярко. Лишь она Усядется на яблони и вдруг Раскинет свой великолепный хвост — Он закипит лучами, словно солнце; Тогда в саду не ночь, а чудный день, И так светло, что ничего не видно! А между тем все это от нее ж, И тишина, такая тишина, И нежная и сладкая, что самый Крепчайший сторож соблазнится: ляжет На дерн, кулак подложит под висок, Заснет и спит до позднего обеда!

Царь Выслав

Так как же быть? Диковинная птица! Зови сюда царевичей! Они Помогут мне подумать, рассудить, Что делать нам.

Министр уходит.

Царь Выслав один.

Царь Выслав

Что делать с этой птицей? Таков вопрос!

(Ходит по комнате.)

Ужасно я встревожен! А говорят, что царствовать легко! Согласен я: оно легко, покуда Нет важных дел, но лишь пришли они, Так не легко, а нестерпимо трудно! Вот, например, теперешнее наше! Хоть самого Сократа посади На мой престол; по случаю Жар-Птицы И сам Сократ задумается: как Поймать ее, когда никак нельзя Поймать ее? Да, надобно признаться: Есть на земле пречудные дела, Столь хитрые, мудреные, что в них Разумнейший, великий человек, — Ну человек такой, чтобы природа Могла сказать об нем: "Вот человек!" — И глуп и мал, как мой последний раб.

Царь Выслав и царевичи.

Царь Выслав

Любезные царевичи мои! В наш царский сад повадилась Жар-Птица И яблоки заветные ворует И прилетает кажду ночь. Так я Хочу теперь подумать вместе с вами, Что делать с ней? А так ее оставить Нельзя: она дотла опустошит Наш сад. Да мне, царю, и неприлично Давать себя в обиду всякой дряни! Скажите же, царевичи мои, Как поступить мне с нею? Ты сначала Подай совет, мой старший сын, Димитрий!

Димитрий-царевич

Я думаю, что надобно сперва Наверное разведать, чья она; Потом посла к тому царю отправить — Сказать ему, что ваша-де Жар-Птица Повадилась летать в наш царский сад И яблоки ворует дорогие; Так мы по дружбе с вами просим вас Унять ту птицу; мы-де не желаем, Чтоб вечный мир, который…

Царь Выслав

Ты, Василий?

Василий-царевич

Я думаю так точно, слово в слово, Как говорит мой старший брат: сперва Наверное разведать, чья она; Потом посла…

Царь Выслав

А ты, Иван-царевич?

Иван-царевич

Я думаю, что нечего тут думать! Поймать ее — и в шляпе дело!

Царь Выслав

Как же Поймать ее? Вот в том-то и задача! Давно об ней хлопочут: караул, Засада, часть дружины, вообще Против нее ловительные меры Уж приняты, но все напрасно.

Иван-царевич

Что же, Нам прикажи: мы сыновья твои, Тебя мы любим больше, чем твоя Засада, часть дружины, караулы И прочие ловительные меры, Авось поймаем!

Царь Выслав

Да и в самом деле! Совет разумный! Я с тобой согласен, Иван-царевич! Знаю это слово: "Авось! Авось!" О, сильно это слово! Оно чудесно! Часто в нем одном Заключены великие дела И вечная блистательная слава! Так точно ель, что крепкими корнями Ухватится за землю, и под тень Раскидистых, густых своих ветвей Укроет дол, и гордою вершиной Уйдет в лазурь небесную, таится В одном летучем семечке!.. Авось Удастся вам, царевичи мои, Поймать Жар-Птицу! Бесполезно мешкать В таких делах. Я вам повелеваю, Вам всем троим, царевичи, ходите В наш царский сад, по брату кажду ночь, Ловить ее: сначала ты, Димитрий, Потом Василий, наконец Иван. Иван-царевич, подойди ко мне, Дай мне тебя расцеловать, мой милый, Любимый сын: ты освежил меня Своим советом. Весело мне видеть, Что у тебя отважная душа. Расти, мой сын, ты будешь богатырь!

Царевичи Димитрий и Василий.

Димитрий-царевич

Ты правду мне сказал, любезный брат, Нам не видать ее. Не нашим силам Устаивать против такого сна, К которому во время караула Так и влечет и клонит человека: Шелковый луг, весенняя прохлада, И тишина заповедного сада, И сладкая, безмесячная ночь.

Василий-царевич

Волшебный сон! Лишь только я уселся Под яблонью и бодро начал думать, Как не заснуть мне в эту ночь, меня Вдруг обняла, откуда ни возьмись, Такая лень решительно и сладко, Как резвая прелестница, что я Почти упал, и, право, уж не помню, Как я заснул.

Димитрий-царевич

Все это ничего! Ведь батюшка уверен, что Жар-Птица Не прилетала обе эти ночи; Но вот загадка: как нам быть, когда Иван-царевич…

Василий-царевич

Ты мне странен, брат. Куда ему! И он проспит, как мы!

Димитрий-царевич

Он очень счастлив. И теперь уже Его зовут любимым сыном. Мы же…

Те же и Царь Выслав.

Царь Выслав

Мне, право, жаль, царевичи мои, Что вы трудились понапрасну. Я Вас не виню! Да как вас и винить? Не прилетала: нечего и делать! Где взять ее? Посмотрим, что-то скажет Иван-царевич?

Димитрий-царевич

Может быть, ему И удалось ее увидеть…

Василий-царевич

Да, Оно нетрудно, если прилетала…

Димитрий-царевич

И близ него светилася, как солнце.

Царь Выслав

Что пользы в этом, ежели она И прилетала? Он еще так молод; Он не сумеет справиться с такой Чудесной птицей. Верно, оробеет И ничего не сделает… Да вот он! А, здравствуй, мой Иван-царевич! как Ты ночь провел? Что это у тебя?

Те же и Иван-царевич.

Иван-царевич

Перо Жар-Птицы.

Царь Выслав

Что ты, в самом деле? Возможно ли!

Иван-царевич

Я не поймал ее! Пресильная, пребешеная птица! Одно перо осталось у меня.

Царь Выслав

А как его достал ты?

Иван-царевич

Очень просто: Я взлез на яблонь и в густых ветвях Под самою верхушкой притаился; Сижу и жду, что будет? Ночь тиха, Безмесячна, во всем саду ни листик Не шевельнется; я на яблони сижу. Вдруг вижу, что-то на краю небес, Как звездочки, заискрилось; гляжу В ту сторону; оно растет и будто Летит, и в самом деле ведь летит! Все ближе, ближе, прямо на меня, И к яблони — и листья зашумели; Однако ж я ничуть не оробел. Сидит Жар-Птица, знаю… да как гаркну — И хвать ее обеими руками! Она рванулась, вырвалась и мигом Ушла из глаз в далекий небосклон, А у меня в руке перо осталось.

Царь Выслав

(рассматривая перо)

Прекрасное, редчайшее перо! Как тяжело! Знать, цельнозолотое! Как тонко, нежно, гибко, что за цвет! Прекрасное, редчайшее перо! Хоть на шелом Рогеру! Слава богу! Любезные царевичи, я рад, Сердечно рад Жар-Птицыну перу! Теперь я ожил: я почти уверен, Что не уйдет она от наших рук. По-прежнему ходите караулить, И с нынешней же ночи. Я надеюсь, Что ты, Димитрий… Ну, Иван-царевич! А я грешил: я думал, ты… ан нет! Ты, как герой, ничуть не испугался — И действовал благоразумно. Славно!

(Целует Ивана-царевича.)

Мой милый сын! Поди, мой друг, к себе И отдохни! А ты, Димитрий, снова Приготовляйся к караулу. Я Хочу подумать, как мне самый лучший, Приличный ящик сделать иль ковчег Для этого чудесного пера, Изящно-драгоценный! Позови

(Василию)

Сюда ко мне дворцовых столяров И резчиков: я дожидаюсь их!

Царь Выслав и царевичи.

Царь Выслав

Итак, Жар-Птица вовсе перестала Летать к нам в сад, и все у нас в порядке, Спокойно, тихо; яблоки растут, Красуются и зреют безобидно, И вообще судьба ко мне добра, Мила со мной, любезна: все как было! Но знаете ль, царевичи мои, Чего теперь мне хочется? Вчера После обеда сделалась со мной Бессонница… и не спал я, и думал О том о сем, и кое-что обдумал; Потом я стал мечтать, мои мечты — В бессонницу они празднолюбивы, — Мои мечты пестрелись и кипели, Как ярмарка, — и вдруг одна из них, Как юношу красавица, нежданно Блеснувшая в народной толкотне, Одна из них меня очаровала, И ей одной я предался вполне, Как юноша, доверчиво и страстно: Мне хочется, царевичи мои, Поймать Жар-Птицу непременно. Ею Умножу блеск престола моего И на земле далеко и широко Прославлюся. Я объявляю вам, Что награжу весьма великодушно Того из вас, кто мне ее доставит: Отдам ему полцарства моего!

Иван-царевич

Не нужно мне полцарства твоего! А просто так, из удали… я рад Хоть сей же час.

Царь Выслав

Молчи, Иван-царевич! С тобой я буду после говорить. Вы, старшие царевичи! Вы оба Любимые пособники мои, С которыми, как с лучшими друзьями, Так счастливо привык я разделять И сладкие и горькие плоды Верховной власти! Я вас знаю: вы Для подвигов блестящих и высоких Созрели; вы учились языкам, Всемирную историю читали; Вы бойки нравом, тверды, как железо, И вспыльчивы, как порох, вы здоровы, Проворны, статны — именно герои! Обоим вам, Димитрий и Василий, Я предлагаю чрезвычайный труд, Едва ли не отчаянный: сыскать, Где б ни было, Жар-Птпцу и живую Доставить мне. Я спрашиваю вас, Согласны ли вы ехать в дальний путь, Бог весть куда и в чьи край?

Димитрий и Василий царевичи

Мы рады, Хоть сей же час.

Царь Выслав

Я это знал, друзья; Предвидел я, что будет ваш ответ Решителен, спартански смел и краток. Вы рады, вы готовы сей же час Бог весть куда! Так человек, в котором И мудрая природа и наука Окончили свое святое дело Развития божественной души, Радошен, бодр и светел, он идет В безвестный путь на подвиг многотрудный. Благодарю вас, милые мои Царевичи, сберитесь поскорее, По-рыцарски — да тотчас и в дорогу Под утренним сиянием небес, При веяньи прохладного зефира. Теперь же вы примите мой совет Отеческий, напутный. Ах, друзья, Что наша жизнь? Она всегда висит На волоске, чуть держится — тем паче Когда опасность… будьте осторожны, Друзья мои, старайтесь не везде Храбриться иль отважничать. Берите Терпением, сноровкою, где можно И хитростью. Обдумывайте строго Свой каждый шаг заране, а потом И действуйте, надеясь на судьбу; Не мешкайте в дороге, особливо В гостиницах, в трактирах. Нежных связей С гульливыми красавицами, братства С фиглярами, с бродяжными жидами, С цыганами, гудочниками — бойтесь! Игорных же бесед, и академий, И сволочи распивочных домов, Пожалуйста, бегите как чумы; Велите ваши сабли наточить Как можно лучше. Я же вам даю, На всякий случай, пару самострелов Новейшего устройства: в три минуты Бьют пятьдесят два раза прямо в цель! Прехитрые!.. Возьмите по коню С моей конюшни, ты Кизляр-агу, Иль Мустафу, а ты, Василий, — Негра!

Димитрий и Василий царевичи уходят.

Царь Выслав и Иван-царевич.

Царь Выслав

Мой друг, Иван-царевич! Ты со мной Останься, мой милый сын, отцу Единственной утехой и отрадой. Ты молод: ты не силен перенесть Опасности и всякие невзгоды Далекого и трудного пути. Тебе со мной не будет скучно. Я Отдам тебе особенную часть Правления, которая полегче… Бумажную; ты вникнешь, ты поймешь… Да что же ты задумался и плачешь?

Иван-царевич

Царь-батюшка! прости мне эти слезы! Могу ли я не плакать? Мне досадно, Что ты меня оставил одного В презрении. Я чем же хуже братьев? За что же им широкая дорога Добыть себе геройских, светлых дел? А я сиди прикованный к столу… Позволь и мне отыскивать Жар-Птицу!

Царь Выслав

Никак нельзя, мой милый сын: ты молод.

Иван-царевич

Ах, молод я — вот вся моя вина! Я младший брат, но разве у меня Глаза не блещут, сердце не играет, И кровь кипит не бурно, и рука Не пламенно хватается за меч При имени опасности и славы? Нет! душно мне в чертогах безопасных, Невыносимо горько: я хочу Не этой жизни медленной, не этой Работы вялой, смирной, я хочу Душе разгулу, сердцу впечатлений, Необычайных, резких, роковых! О! понимаю, страстно понимаю, Что говорит мне кровь моя!..

Царь Выслав

Помилуй! Что ты, мой сын! Ты вышел из себя! Ты весь дрожишь, пылаешь; вижу я, Сам вижу я, куда тебя влечет Младой души лирический порыв. Но выслушай, что я тебе скажу: Не хочешь ты заняться, так сказать, Словесностью, бумагами; не любишь Смиренного, сидячего труда И письменных обдумываний — я Найду тебе работу поживее: Вот хочешь ли, я поручу тебе Верховное смотрение за всем; Ты будешь ездить, будешь замечать, Где, что и как; ты будешь в хлопотах, В движении, ты станешь мне изустно Докладывать…

Иван-царевич

Все это не по мне! Пусти меня отыскивать Жар-Птицу!

Царь Выслав

А я один останусь, милый сын! Сам посуди, я человек и смертен, И я же стар, и немощен, и хил: Что, ежели скончаюся в то время, Как нет из вас ни одного при мне? Кто сбережет общественный порядок, Наш царский трон, казну? Ты знаешь чернь! Она всегда глупа и легковерна, Особенно в решительные дни: Какой-нибудь отважный пустозвон Расскажет ей бессмысленную сказку, В набат ударит, кликнет клич: толпа Взволнуется кровавой суматохой И, дикая, неистовая, хлынет Мятежничать. Несчастная страна Наполнится усобицей, враждой И всякою республикой, бедами И гибелью. Тогда соседы наши, Как ворон крови ждущие раздора В чужом народе, ото всех сторон, Голодные и хищные, сберутся Терзать мое наследие. Тогда Что будет с вами, сыновья мои? Где вы себе пристанище найдете? Так, я страшусь грядущего! Предвижу Несчастия…

Иван-царевич

Вольно тебе страшиться, Царь-батюшка! Еще ты, слава богу, Не дряхлый старец; немощи твои Не велики и часто незаметны; Ты свеж и бодр!

Царь Выслав

Нет, то ли я был прежде! Ах, молодость, зачем она прошла!

Иван-царевич

Пусти меня отыскивать Жар-Птицу!

Царь Выслав

Нельзя, мой сын.

Иван-царевич

Не я ль тебе достал Ее перо? А братья что поймали? За что же я останусь? Сделай милость, Царь-батюшка, прошу тебя, молю, Пусти меня: я знаю, что достану И привезу тебе Жар-Птицу; знаю И чувствую, что привезу наверно… Я очень счастлив, я ее поймаю. Пусти меня отыскивать Жар-Птицу!

Царь Выслав

Нет, не могу!..

Иван-царевич

Так я умру с тоски, Сойду с ума! В мечту об ней так сильно, Так пламенно влюбился я! Об ней Всегда, везде, во сне и наяву И думаю и брежу день и ночь.

Царь Выслав

Вот то-то же, любезный сын, ты слишком Горяч, способен чрезвычайно скоро В мечту влюбляться: это очень вредно, Опасно даже; мы нередко видим…

Иван-царевич

Как хорошо, как весело нам будет! Мы для нее на самом видном месте Построим дом, каких немного в мире: Пространные, высокие палаты, С зеркальными окошками, с крыльцом, Украшенным столбами в два ряда; А в высоте, над пышною столбницей Заблещут в ярких, золотых лучах Огромные, сочинены прекрасно, Щиты: большая бронзовая повесть Чудесного ловления Жар-Птицы, И с надписью: да знает несомненно Всемирная история, что ты, В такой-то год правленья твоего, Соорудил такие-то палаты. Когда ж они совсем готовы будут…

Царь Выслав

Я думаю, что можно их поставить В саду, среди лужайки, за прудом.

Иван-царевич

Мы сделаем великолепный праздник, Пир на весь мир. Народу отовсюду Тьма-тьмущая, безоблачное небо, День, дышащий прохладою весны; Уж будет праздник! Звон колоколов Всех колоколен мы в единый гул Торжественный, как в колокол единый, Огромнейший, гудящий громогласно, Сольем — и над ликующим народом Его подымем в небе голубом! Велим палить из пушек без умолку И потчевать бесчисленных гостей Обедом, яствами сахарными, медами, Вином и пивом, вдоволь, до упаду; А вечером — музыка роговая, Катанье, пляски, песни, хороводы, И блеск, и треск потешного огня! Пусти меня отыскивать Жар-Птицу!

Царь Выслав

(подумав)

Жаль мне с тобой расстаться, милый сын, А надобно: иначе мы друг с другом Никак не сладим. Ты горяч и пылок! Ну, так и быть, уж поезжай и ты!

Иван-царевич

Что слышу я, царь-батюшка! Я еду, Я отыщу Жар-Птицу непременно И привезу ее тебе живую! Царь-батюшка, прощай же, я недолго… Не стану медлить, я готов в дорогу, Сейчас же еду! Скоро мне коня!

(Уходит.)

Иван-царевич

(в лесу, едет верхом)

Не весело мне ехать! Этот лес, Большой, дремучий, мрачный и, как видно, Принадлежащий царству тишины, Несносно скучен! Еду третьи сутки, И много уж проехал, а ни с кем Не встретился и ничего не видел, Кроме лесной дороги да небес, Протянутых, как лента голубая, Высоко, вдаль за мной и предо мной. Какая глушь! Здесь мертвое молчанье И непробудный сон: в тиши лесной Не свистнет птичка, леший не аукнет; Лишь изредка скакун мой удалой Встряхнет своей нахмурой головой И забренчит опущенной уздой Или в кремень стальным копытом стукнет. И ты, мой конь, задумался… грустишь? Не унывай, товарищ! Не всегда же Поедем мы таким дремучим лесом! Бодрее будь! Надейся несомненно: Куда-нибудь нас выведет дорога, Куда-нибудь выходит же она! Мой добрый конь! повесели меня! Разбудим лес громоподобным стуком Твоих копыт, укоротим дорогу Твоим широким скоком! Ну, мой конь, Неси меня, порадуй господина И резвым ветром бега твоего Отвей тоску от головы его!

(Скачет.)

Вот этак лучше! Вот уж и поляна! И три дороги на три стороны, И столб стоит, и на столбе слова. Посмотрим, что имеет он сказать!

(Читает.)

"Ежели кто поедет от сего столба прямо, тот будет голоден и холоден; кто же поедет в правую сторону, тот будет здоров и жив, а конь его убит; а кто пое — дет в левую сторону, тот будет убит, а конь его жив и здоров будет". Куда ж мне ехать? Прямо от столба? Я не люблю, я вовсе не способен Ни голодать, ни холодать. Направо? Жаль мне коня! Да и себя мне жаль: Идти пешком… умаешься, устанешь! Потом лежи и отдыхай, потом Опять иди и снова отдыхай. Нет, это скучно, мешкотно; а я Сказал отцу, что скоро ворочусь С Жар-Птицею, я должен торопиться. Куда ж мне ехать? Разве уж налево, Чтобы меня убили… а мой конь, Мой верный, добрый конь, надежный мой товарищ, Остался бы покинутым под верх Разбойнику? Нет, этого не будет. Нет! добрый конь, сворачивай направо: Я не люблю пророчеств никаких, Не верю им: я знаю, врут они.

Иван-царевич

(в лесу, сидит)

Чтоб у тебя всегда болели зубы, Проклятый волк! Ты самый хищный зверь! Чем я тебя обидел, огорчил, Что ты зарезал моего коня, Товарища и друга моего? Чем виноват он? Голоден ты, что ли? И мал тебе пространный этот лес Ловить твою несчастную добычу? Нет! так уж ты и жаден и свиреп! Мой добрый конь! Как тешил он меня! И не за то ль озлился на него Ты, лютый зверь, что на твоей дороге Так весело и смело он скакал И громко топал бурными ногами, Что растревожил самого тебя И все твое зеленое жилище? Как я устал! А долго ли я шел, И много ли прошел я? То ли было… Ах, добрый конь мой, что я без тебя? Проклятый волк! осиротил меня.

Из лесу выходит Серый волк.

Серый волк

Прости меня, Иван-царевич!

Иван-царевич

Что ты? Прочь от меня, разбойник! Прочь поди!

Серый волк

Мне жаль тебя, Иван-царевич.

Иван-царевич

Поздно Ты обо мне жалеешь.

Серый волк

Право, жаль. И знаешь ли? Ведь я почти невинен, Что твоего коня я растерзал: Я только был орудием судьбы И действовал невольно, исполняя Ее закон, жестоко непреложный. Ты помнишь, что предсказывал тебе Дорожный столб? Ты выбирал дорогу, Но будь спокоен: я тебе слуга, Хочу помочь твоей большой беде, И помогу: садись-ко на меня И поезжай на мне куда угодно, Как на коне на самом удалом.

Иван-царевич

Пожалуй, я от этого не прочь, Чем мне пешком тащиться. Хорошо! Будь мне конем. Вот видишь ли в чем дело: Меня послал царь-батюшка достать И привезти ему Жар-Птицу: так вези Меня туда, в то царство, понимаешь?

(Садится верхом на волка.)

Ну, я совсем! Несись во весь опор, Мой серый конь, мохнатый мой скакун!

Серый волк

Приехали! Слезай с меня, мой витязь! Вот через эту каменную стену Переберись, а там в саду Жар-Птица. Давно уж ночь, уснули сторожа; Иди себе, не бойся их нимало: Они обыкновенно крепче спят, Чем прочие хранительные власти. Да вот тебе совет мой: ты Жар-Птицу Бери смелей, во сне она смирна, И вынь ее из клетки золотой, И унеси, а клетку золотую Оставь как есть; не тронь ее — она С механикой, со штукой, от нее Звончатые, чувствительные струны Проведены к дворцовым караулам; Они как раз подымут шум и крик, Тогда тебе не миновать беды!

Царь Долмат и Сказочник.

Царь Долмат лежит на кровати, перед ним на полу сидит Сказочник.

Сказочник

Был чудный царь, великий беспримерно; Задумал он народ свой просветить, Народ, привыкший в захолустье жить, Почти бескнижный, очень суеверный И закоснелый в рабстве. Как с ним быть? Царь был премудр, и начал он с начала: Стал самого себя он просвещать — И благодать господня воссияла Ему, наук живая благодать. Но этого казалось не довольно Тому царю, единому в царях: Оставил он венец и град престольный, Пошел узнать в далеких сторонах Все нужное для своего народа; И все узнал он собственным трудом, И ко своим пришел, равно знаком С вожденьем царств и звездным чертежом, С порядком битв и стрелкой морехода, С ножом врача, с киркой и долотом!

Царь Долмат

Вот хорошо! Люблю такие сказки, Спокойные, где творческий талант Ведет меня к назначенной мете Прямым путем; и мне тогда легко: Я следую за ним, не утомляясь, Бровей не хмуря, думаю подробно О всем, что мне рассказывают; ясно Соображаю, как и в чем тут дело, И сказка вся с начала до конца Передо мной ложится на виду. И любо мне и сладко, что я понял Все хитрости, которые талант Употребил в ней, свойственно своей Возвышенной природе создавать Умно. Меж тем часы едва заметно Идут, идут — и благотворный сон Мои зеницы тихо закрывает И долго, долго в самой сладкой неге Меня лелеет. Поутру проснусь Здоров и светел. Тут-то я доволен, Что слушал сказку; тут-то я вполне И чувствую и вижу на себе, Как нужны и приятны человеку Словесные искусства и талант, Развившийся в порядке. Продолжай! Нет, погоди! Я слышу… Так, звонят! И крик и шум, неужели пожар? Ох! я боюсь пожара как огня!

Те же и стража с Иваном-царевичем.

Царь Долмат

Что за тревога? Что за крик и шум?

Начальник стражи

Все слава богу! Поймали вора В твоем саду: хотел унесть Жар-Птицу

Царь Долмат

Сковать его, в тюрьму его скорее! Судить его шемякинским судом!.. Ко мне его сию ж минуту!..

Вводят Ивана-царевича.

Начальник стражи

Вот он!

Царь Долмат

Кто ты таков?

Иван-царевич

Я сын царя Выслава, Иван-царевич.

Царь Долмат

Сын царя Выслава… Адроновича, что ли?

Иван-царевич

Точно так!

Царь Долмат

Послушай, друг мой, как тебе не стыдно Птиц воровать! Твое ли это дело? Ведь ты царевич.

Иван-царевич

Я не виноват… Меня послал царь-батюшка поймать И привезти ему Жар-Птицу; нам Она премного сделала вреда: Изволила повадиться в наш сад По яблоки заветные и яблонь Испортила, хоть брось… Меня послал Царь-батюшка…

Царь Долмат

Так разве ты не мог Не воровски, а честно и почтенно Достать ее? Ты просто попросил бы: Тогда бы я, приняв в соображенье, Что твой отец — известный государь, Что ты — Иван-царевич, сын его, Решился бы по милости моей Тебе отдать, пожаловать Жар-Птицу. Ты поступил иначе. Что ж ты взял? Тебя ж поймали, привели на суд Перед царя, и что царю угодно, Тому и быть с тобою! Я бы мог Тебя жестоко, славно проучить За дерзкий твой поступок; я бы мог Провозгласить торжественно и громко Во всех газетах, что такой-то Иван-царевич, сын царя Выслава, Ворует птиц и пойман, уличен И прочее; я мог бы сверх того Еще нанять, положим хоть десяток, Ученых и бессовестных мужей, Чтобы они особенные книги Писали и печатали везде О том, что ты не годен никуда: Тебя рассмотрят, разберут, обсудят, Опишут с головы до ног, и все, Что про тебя узнать и сочинить Возможно, все узнается и будет Разглашено от Кяхты до Багдада, От Колы до Помпеева столба! Потом из тех газет и книг, мой милый, Ты перейдешь в пословицу, а там Того и жди, что именем твоим Бранчивые старухи на торгу Кидать в мальчишек станут, словно грязью; Но я не строг, я пощажу тебя За то, что ты известной царской крови И что твои уста окружены Не жесткими, свирепыми усами И бородой, а мягким, нежным пухом; Я пощажу тебя, Иван-царевич, Когда ты мне дашь слово, что ты мне Сослужишь службу; я прощу тебя И сверх того отдам тебе Жар-Птицу, И ты со мной расстанешься как с другом, И выедешь из царства моего В большом почете, как высокий гость, Как сын царя, с которым я желаю Вести приязнь и дружбу.

Иван-царевич

Я согласен. Какая ж это служба?

Царь Долмат

Вот какая: Есть царь Афрон, и у царя Афрона Есть превосходный, златогривый конь; Так ты достань мне этого коня; А не достанешь — нет тебе пощады! Согласен ты на это?

Иван-царевич

Я согласен.

Царь Долмат

И слово мне даешь, что непременно Добудешь златогривого коня И мне его отдашь?

Иван-царевич

Даю и слово.

Царь Долмат

Итак, прощай же, будь здоров и действуй, Ты молодец. Прощай, Иван-царевич!

Иван-царевич уходит.

Царь Долмат

Досказывай же сказку: спать пора!

Сказочник

Царь был велик: так нечему дивиться, Что многие не поняли его И вздумали за старое вступиться, За глушь непросвещенья своего, И заговор составили кровавый Против царя, который, как отец, Смирял строптивость грубых их сердец, Открыл для них дорогу светлой славы И целый мир возвышенных трудов Для их ума, любившего дотоле Бездействие, сидение в неволе, Завещанной от их же праотцов, — И заговор составили кровавый… Но царь другой, тот, коего закон Выводит день и ночь на небосклон, Хранит небес порядок величавый, Кто дал нам жизнь и душу сотворил, — Тот… подвиги и мысли светозарны Великого царя благословил… И замысел не удался коварный; А между тем……

Царь Долмат

Прекрасная и нравственная сказка!

(Сказочнику.)

Мне кажется, тут можно перервать Рассказ: тут, верно, будет переход К чему-нибудь дальнейшему. Довольно! Я засыпаю, ты молчи и спи!

ТРАКТИР

Хозяйка и двое гостей.

Хозяйка сидит у окна за книгой. Гости перестают играть в карты.

1-й

Уф, я устал, я не могу играть! Сегодня полно! — Битых семь часов Мы не вставали с места — это слишком! И вечно я проигрываю! Точно, Мне на роду написано погибнуть От рук твоих, любезнейший!

2-й

Сегодня Тебе несчастье: как же быть, мой друг! День на день не приходится. Фортуна Непостоянна, ветрена. Ты помнишь, Как я тебе проигрывал?

1-й

Да, помню, И есть чем хвастать! Это капля в море В сравнении с моими векселями.

2-й

Вольно ж тебе играть на векселя!

1-й

А где мне взять наличных, если нет их!

2-й

Известно где: именье заложи!

1-й

Заложено.

2-й

Продай его.

1-й

Задаром?

2-й

Не хочешь ли, я у тебя куплю? Я дам тебе не дешево. Скажи, Почем ты просишь за душу? Решайся: На чистоган игра повеселее.

1-й

Да чище ли?

2-й

Ты шутишь очень мило.

1-й

Я не шучу.

2-й

Ну, вот уж и надулся! Как будто сам ты новичок в игре, Как будто я сегодня в первый раз Играл с тобою. Мы давно знакомы, Мой друг, — ты сам не ангел чистоты По этой части; перестань сердиться. Сыграемся хоть завтра же.

1-й

Прибавь Сегодняшний мой проигрыш к тому, Что у тебя записано за мною.

2-й

(записывает и показывает ему книжку)

Смотри же сам. Так, кажется?

1-й

Так точно!

(Встает.)

Как я устал, и голова болит!

2-й

(встает и подходит к хозяйке, припевая)

"Кончен, кончен дальний путь, Вижу край родимый! Сладко будет отдохнуть Мне с подругой милой". Я говорю, что наша Кунигунда Красавица, что у нее глаза Чудесные, румянец самый свежий, Приманчивый, что славно управляет Она своим трактиром, знает свет, Всегда одета чисто, новомодно, И сверх того добра, литературна, Читала все новейшие романы.

1-й

Я не хочу тебе противоречить, Хотя и мог бы; я и сам люблю Прелестную, живую Кунигунду И чувствую, что я имею честь Принадлежать к числу людей, к которым Она весьма нежна и благосклонна. Я не хочу, а мог бы доказать, Что красота ее непостоянна, Что поутру она совсем не то, Что вечером.

2-й

Неправда!

1-й

Я сужу По собственным моим соображеньям: Ей по утрам не должно бы казаться Своим гостям; она бы несравненно Сильнее волновала нашу кровь. Она у нас вечерняя звезда, А по утрам ей лучше б не всходить На горизонт: тогда у ней лицо Не хорошо… болезненного цвета, Не весело и даже как-то жестко На взгляд, не сладко; вялые глаза Не светятся, оттенены жестоко Лазурными дугами; грудь болит, И шаткая и вялая походка. А вечером смотри: какая прелесть! Пленительна, как молодость, бела, Румяна, как белила и румяна, И всякого готова соблазнить.

Хозяйка

Вы очень глупы, и всегда равно — И поутру и вечером.

2-й

Он проигрался и сердит на всех: Не обижайся! Это ненадолго!

Входит еще гость.

3-й

А, здравствуйте! — Я вас давно искал, Желал вас видеть…

1-й

Поздравляю вас С находкою и вместе с исполненьем Желания!

3-й

Как шла у вас игра?

1-й

Что нового?

3-й

В газетах ничего.

1-й

А в письмах?

3-й

В письмах то же, что в газетах! Однако ж есть и новость: говорят, Что будут к нам, на этой же неделе, И проживут у нас до белых мух, Два иностранца — два родные брата И богачи, — и денег не жалеют; А странствуют incognito [20] : один Под именем Мельмота, а другой Под именем второго Казановы! Они любезны, милы, мастерски Танцуют, любят веселиться, Играют в вист, и по большой!

2-й

А в банк?

3-й

Об этом я не знаю; но, конечно, И в банк играют; ездят же они, Как слышно, для ученых разысканий О птицах. Впрочем, это пустяки! Они богаты, молоды и просто Таскаются по разным государствам И городам, чтоб деньги рассорить, А между тем <и> время провести С приятностию не в сидячей жизни.

(Подходит к Кунигунде.)

Я радуюсь, что вижу вас опять Здоровыми по-прежнему. Я слышал, От вашего дворецкого, что вы Больны не в шутку — верно, простудились? Позвольте вам заметить, вы себя Не бережете…

2-й

Я согласен с вами, Что ей бы не мешало обходиться С своим здоровьем несколько скромнее, — Хоть ради нас.

Хозяйка

Я не была больна.

3-й

(к первому, смотря на часы)

Для вас же лучше. — Не пора ли нам На бал, теперь давно десятый час!

Димитрий и Василий царевичи входят.

Димитрий-царевич

Шампанского и трубку табаку!

Василий-царевич

Шампанского!

(Садится.)

Пора нам отдохнуть — Жар, ветер, пыль, претряская дорога, Мосты чуть живы, мерзкий перевоз, Гора крутая…

3-й

Смею ли спросить, Вы только что приехали?

Димитрий-царевич

Так точно; Несносная, смертельная езда! Особенно где гати…

3-й

Ваша правда. У нас дороги очень, очень плохи. Могу ль узнать, откуда вы?

Димитрий-царевич

Из Дувра. Мы ездили по западу Европы, Мы странствуем, — приехали и к вам.

3-й

Какая цель поездок ваших?

Димитрий-царевич

Все, Особенно же птицы. Нам бы нужно Найти одну редчайшую… Да здесь Едва ли есть такие птицы: здесь Климат холодный и сама природа Весьма обыкновенная.

3-й

У нас Нет редких птиц: индейки, гуси, галки…

2-й

Дрозды, сороки, воробьи…

1-й

Грачи…

3-й

Тетерева и прочие простые…

Приносят вино и бокалы.

Василий-царевич

(наливая)

Угодно вам шампанского?

3-й

Позвольте Поздравить вас с приездом!

(К первому и второму)

Господа, Вас просят пить шампанское!

1-й и 2-й

(пьют)

С приездом!

3-й

Вино недурно. Здешняя хозяйка Известна тем, что погреб у нее Отличнейший — все вина выписные!

2-й

И тем еще, что и сама она Прекрасна и любезна. Кунигундой Зовут ее.

Василий-царевич

Прекрасное вино!

Хозяйка

Я никогда не подаю дрянного: Пошлюсь на всех.

3-й

А знаете ли вы, Любезная, каким из ваших вин Вы можете похвастать?

Хозяйка

Я не знаю, Все хороши!

3-й

Какое лучше всех?

Хозяйка

Ей-ей, не знаю. Я не пью вина.

3-й

А я так знаю! Это — ваш рейнвейн, Такой рейнвейн, что этакого мало И за границей. Вот так уж вино!

Димитрий-царевич

Подать рейнвейну!

2-й

И зеленых рюмок!

Димитрий-царевич

Скажите мне, здесь весело живут?

3-й

Порядочно: умеют есть и пить; Съезжаются на балы, на обеды; Есть много ловких молодых людей, И здешних и приезжих; есть игра: Вист, экарте, направо и налево…

Василий-царевич

Все это мило. Стало быть, у вас Гражданственность довольно развита!

3-й

Так, в городах, которые побольше, А в маленьких не очень; да нельзя И требовать, чтобы так скоро; впрочем, И там уже заметен шаг вперед: И там уже трефоль и ерофеич Успешно вытесняются мадерой, Полушампанским, ромом; три листа И горка — вистиком и банчиком; и тоже Бывают танцы…

Димитрий-царевич

Есть у вас театр?

3-й

Театра нет. Зато к нам приезжают Заморские фигляры, прыгуны И оптики.

Приносят вино.

Вот рейнвейн!

(Смотрит на бутылку.)

Тот самый.

Пьют.

Не правда ли, отличное вино?

Димитрий-царевич

Да, хорошо, хотя и молодое!

3-й

К нам не доходит старое вино.

1-й

А молодое здесь недолговечно.

3-й

Да, можно похвалиться, что у нас Пьют сильно.

Димитрий-царевич

Почему же и не пить, Когда есть деньги!

3-й

У меня до вас Покорнейшая просьба.

Димитрий-царевич

Говорите, Я очень рад…

3-й

Вот вместе с нами — я ручаюсь вам, Что бал прекрасный, — я вас познакомлю С хозяином; он добрый старичок, И хлебосол, и мастер угостить; Жена его любезна, молода. Поедемте! Там весело, там будет Весь город; вы увидите всех наших Красавиц — есть премилые, — решайтесь! Все вас полюбят, примут как родных.

Василий-царевич

Нам надобно с дороги отдохнуть.

3-й

Вы после отдохнете — и с дороги И с балу разом.

Василий-царевич

Я почти согласен.

Димитрий-царевич

И я согласен. Едем, так и быть. Но пойдем переодеться. Кунигунда! Нам комнату!..

Димитрий-царевич и Василий-царевич уходят.

3-й

Не слишком наряжайтесь. Все знают, что вы прямо из коляски. Приятное знакомство…

1-й

Мне они Понравились, — особенно вот этот, Что потчевал шампанским.

2-й

Молодцы! Как вежливы, какое обхожденье, Приветливость и ловкость!

3-й

Как умны, Учены, добры, милы!

2-й

Не жеманны, — Я полюбил их, только что они Вошли.

3-й

Я также, и тотчас узнал, Что это люди первого разбора. Ведь хорошо я сделал…

1-й

Что на бал Уговорил их? Очень хорошо!

3-й

Мне хочется, чтобы они у нас Как можно дольше пробыли; они Любезные, порядочные люди, Богатые; их надобно ласкать, Уметь ценить их.

1-й

Это мы сумеем! Лишь только б нам их заманить в игру; Сначала помаленьку и прохладно, А там знай наших!..

2-й

Мы гостеприимны.

3-й

Не должно врать…

1-й

Ты сам остерегайся! Ты по вранью здесь первый человек!

3-й

Нет, извините, — вы себя забыли! Какая скромность!

2-й

Что вы, господа! Вы не поссорьтесь! Чу! они идут.

Димитрий-царевич и Василий-царевич приходят

3-й

(подает им шляпы)

Вот ваши шляпы! Мы на бал приедем Как следует, не рано и не поздно.

Все уходят.

Серый волк один.

Серый волк

Мне нравится мой витязь! Он красавец, Смел, добродушен, жизненная сила В нем весело играет и кипит; В нем лишь одно не ловко, не похвально И мне прискорбно: он мои советы Позабывает в самое то время, Как должен их исполнить. Молод он, Неосторожен, а беда как тут! Но это я прощаю. Человек Всегда таков, покуда сам собой Не испытал и после не обдумал Всех случаев опасных и несчастных, Которые возможны, поколику Они возможны. Я того и жду, Что он опять забудет мой наказ: Он соблазнится золотой уздой, Возьмет ее и сделает тревогу!

Иван-царевич

Прости меня, мой добрый Серый волк! Я виноват, опять впросак попался.

Серый волк

Вот молодость! Она воображает, Что ей довольно всюду и всегда Одной своей незрелой головы.

Иван-царевич

Я со стены спрыгнул благополучно, Все было тихо, на дворе широком Покоился крепчайший караул В объятиях весеннего Морфея; Я шел, твердя в уме твои слова: "Не брать узды! не брать узды!", и этак Добрался до конюшни, и в нее Вошел, взглянул: а на стене узда! Я и теперь еще не понимаю, Как я тогда смешался, я забыл И твой приказ… и самого себя, — Вся в дорогих каменьях, в жемчугах И золотая, от нее лучи! — Я протянул к ней руки и лишь начал Снимать ее с высокого гвоздя, Вдруг звон, и крик, и страшная тревога! Меня схватили, молодца, и прямо На суд, как раз перед царя Афрона; Царь вспыхнул, расходился и меня Сердитыми вопросами осыпал. Я отвечал ему чистосердечно, Кто я таков и для чего зашел В его конюшню. Он хоть и смягчился, Но уж мыл-мыл мне голову! Потом История, похожая на ту, Что у меня была с царем Долматом: И царь Афрон дарует мне прощенье, Отдаст мне златогривого коня, Когда ему я службу сослужу. Вот видишь ты, в чем дело: он влюблен, И горячо, решительно влюблен В какую-то прекрасную Елену; Он сам принадлежит ей и желает, Чтоб и она ему принадлежала, Желает страстно, жаждет и кипит! Так я взялся, дал рыцарское слово Достать ему предмет его любви. Не знаешь ли, мой добрый Серый волк, Скажи ты мне, что это за Елена?

Серый волк

Верх совершенства, чудо красоты, Любезности и вообще всего, Что зажигает в сердце молодом Огонь любви прекрасной и живой.

Иван-царевич

Эге-ге-ге!

Серый волк

Ну, мой Иван-царевич! Я потружусь, я сослужу тебе Большую службу, я тебе достану Прекрасную Елену, — а тебе Ее похитить самому нельзя, Поверь ты мне. Садись-ка на меня, Поедем мы в то царство. Я тебя Оставлю на дороге одного Во чистом поле, под зеленым дубом. Там жди меня, я скоро ворочусь С прекрасною Еленой и тебе Отдам ее руками.

Иван-царевич

Добрый Волк! А мне было хотелось самому… Да все равно, я на тебя надеюсь И буду ждать.

(Садится верхом на Волка.)

Пошел же поскорее!

Иван-царевич.

Иван-царевич

(под зеленым дубом)

Светла, чиста небесная лазурь; Прохладен воздух, долы и холмы Цветут; стрекочет подмуравный мир; Журчат ручьи, и свищет соловей. Прекрасный день! Люблю тебя, весна! Пора любви, красавица годин, Своею негой, свежестью своей Ты оживляешь душу, подымаешь В ней легкие и страстные мечты И помыслы, и весело они Играют и летают над землей В благоуханном воздухе твоем Под сводом неба ясно-голубым! А что со мною будет, если Волк Меня обманет, убежит домой, А я останусь пеш и одинок… Здесь, под зеленым дубом? Я не знаю, Чье это царство и куда идти? Жду не дождусь; теперь уж третьи сутки Кончаются с тех пор, как он меня Покинул здесь. О нет! он добрый малый, Смел и проворен, служит мне охотой, Достанет он прекрасную Елену. Верх совершенства! Стало быть, она Весьма громка своею красотой, Когда известна и в глуши лесной! Я буду Волку вечно благодарен За эту службу: ею повершатся Благополучно поиски мои! Немедленно явлюсь к царю Афрону, Отдам ему прекрасную Елену, Возьму золотогривого коня; Потом отдам коня царю Долмату, И получу желанную Жар-Птицу, И с этою блистательной добычей Домой, домой — и прямо во дворец, И батюшку на старости утешу!

Иван-царевич и Серый волк с Еленой.

Серый волк

Иван-царевич! принимай руками Прекрасную Елену — вот она!

(Кладет ее на луг, она в беспамятстве.)

Она дорогой чувства потеряла, Она чуть дышит, не глядит, чрезмерно Испугана, потрясена ужасно: Я так незапно выхватил ее Из тишины отеческого сада, Из круга милых молодых подруг, Прислужниц, нянек, мамок и так быстро Скакал с моею ношей дорогой, Боясь погони и поимки, что она, Bоспитанная в неге и покое, Имела право обмереть со страху И задохнуться на моей спине; А в прочем я берег ее, слегка Придерживал зубами, чтоб никак Не уязвить чувствительного тела.

Иван-царевич

(смотрит на Елену)

Жесток ты, Волк!

Серый волк

Небось, она очнется, Дай только ей немножко отдохнуть. И подлинно, прекрасная Елена!

(Смотря на нее.)

Чудесный, бесподобный идеал! Изящное слияние живых Подробностей, оттенков и частей И сладостных округлостей с живой И сладостною мыслию всего Создания в одно очарованье! Иван-царевич, посмотри сюда: Как живописно с этого чела Прелестного упали эти кудри, Волнистые и мягкие, как шелк, И черные, как ворон — птица ночи, На белизну и ясность молодую Ее лица, на полноту грудей, Высоких, пышных, царственных грудей! Что за ресницы! Длинные, густые. Глаза у ней! Ах, мой Иван-царевич, Я видел их, я видел этот рай Живительных желаний и томлений, Восторгов, нег, отрад, самозабвений, Разнообразный, полный рай любви! Глаза у ней большие, голубые, И светятся они таким огнем, И жгучим и умильным, что я сам… Я, Серый волк… Прекрасная Елена! Откройте ваши глазки, посмотрите: Здесь не обидят вашей красоты, Не бойтесь!

Елена

(смотрит кругом себя)

Что сделалось со мною? Где я?..

Серый волк

Худого с вами ничего; а где вы? На это я могу вам отвечать Лишь то, что вы находитесь теперь За тридевять земель оттуда, где Вы были дома.

Елена

Я несчастная… Куда Меня… Так точно, все это не сон, Меня разбойники украли, я умру…

Серый волк

Разбойники! Прекрасная Елена! Не бойтесь нас! Такие ли бывают Разбойники? Вот этот человек, Вот этот витязь, посмотрите: он Ни жив ни мертв, стоит, как полоненный, Глаза потупил, руки опустились; А отчего? Все оттого, что вы Очнулися, вы… чудо красоты! И он увидел ваши голубые Глаза и в вас влюбился всей душой. А я, кто я? Я добрый серый волк И нахожуся в должности коня, А иногда и в должности посланца У витязя, который перед вами! Я серый волк и зверь, а не разбойник!

Елена

Зачем же я похищена?

Серый волк

На это Ответит вам мой витязь. Вы не бойтесь! Иван-царевич тих и благонравен, Застенчив даже. Отвечай скорее, Иван-царевич, не робей, мой витязь!

Иван-царевич

Меня послал царь-батюшка поймать… Достать ему чудесную Жар-Птицу… И привезти…

Серый волк

Прекрасная Елена! Не будьте строги, улыбнитесь! Что вам Одна улыбка!

Елена улыбается.

Вот давно бы так! Улыбка ваша, право, слаще меда.

Иван-царевич

А ты как знаешь, что такое мед?

Серый волк

Признаться, понаслышке. У меня Был некогда приятель задушевный, Медведь, Кузьма Иваныч, мой земляк; Окончив курс учения в Сморгонской Гимназии, он вышел из нее И странствовал с поводырем и много Земель различных видел, потешая Людскую праздность пляскою своей; Потом в леса родные возвратился, Сорвавшись с цепи: так он говорил. Он возвратился, правда, стариком, Измученным, беззубым; но зато Преопытным и мудрым, как Уллис. Так от него-то много я узнал О меде и о свете вообще.

Иван-царевич

Я думаю, прекрасная Елена, Вы страшно испугались в ту минуту, Как Серый волк похитил вас из саду.

Елена

Смертельно испугалась.

Иван-царевич

Мне досадно, Мне больно, что усердный мой слуга Так быстро мчал вас; впрочем, он боялся Погони и поимки, торопился Скорей ко мне.

Елена

Прошу вас мне сказать, Зачем меня так неучтиво, странно Похитили?

Иван-царевич

Прекрасная Елена! Я вас не знал, я полагал, что вы Красавица, каких и я довольно Видал; бывало, взглянешь на нее — И вспыхнешь, и пробудятся в тебе Волнения, восторги и мечты Телесные и ровно ничего Духовного: живее сердце, кровь Живее… Ах, прекрасная Елена! Ах, вы не то, нет, я увидел вас Спокойно, равнодушно; я хотел Полюбоваться вами, посмотреть Красавицу, которую так славят Везде и все, а не влюбляться в вас. И долго, долго я на вас глядел Бесстрастно и свободно; но потом, Лишь только вы очнулися и взгляды Мои впилися в ваши, я не знаю, Что сделалось со мной! Затрепетал Я трепетом нечувственным; во мне Творилось что-то новое; мне было И радостно, и страшно, и легко; Я полон стал невыразимой неги, Сладчайшей и высокой; полон стал Невыразимой силы, тишины И ясности блаженства неземного! Казалось мне, что бытие мое Не прежнее, что в бытие иное Перенесен я, в дивный, чистый мир Гармонии и света! Я люблю! Я вас люблю, прекрасная Елена, Люблю вас каждым помыслом души И каждым чувством сердца вас люблю; Все, чем живу и движусь, чем я мыслю, Желаю, верю и надеюсь, все, Все это — ваше; вы мой светлый рай, Моя звезда, мое предназначенье. Вы мне ответ на роковой вопрос: Быть иль не быть? Прекрасная Елена!

Серый волк

Иван-царевич! не пора ль тебе К царю Афрону выменять коня?

Иван-царевич

Поди ты прочь с твоим царем Афроном! Ты видишь: мне теперь не до него! Оставь меня!

Серый волк

Ты сердишься. Юпитер…

Иван-царевич

Прекрасная Елена! Я дал слово Царю Афрону вас ему доставить: Вот для чего похищены вы были Вот этим волком. Этот царь Афрон Ваш давний, постоянный обожатель, Скажите мне, желаете ли вы К царю Афрону?

Елена

Я его не знаю… Он сватался когда-то за меня, И то заочно, я его не знаю.

Иван-царевич

Ах! не велите мне вас отдавать Царю Афрону: он вас не поймет, Я лучше… Он не силен так любить, Как я люблю вас. Вы владейте мною: Я вас введу в отеческий мой дом, К царю Выславу; он благословит Мою любовь, я буду счастлив вами, Я буду вам повиноваться; буду Все ваши мысли, все слова и взгляды, Всю вашу волю свято выполнять, Приветливо и весело; я буду Гордиться, величаться, ликовать Тем, что я ваш, прекрасная Елена! Согласны вы?

Елена

Я пленница, я жертва Беспечности придворных сторожей… О, будь со мной что надобно судьбе! Я ей во всем смиренно отдалась; Я не ропщу, я не могу желать К царю Афрону…

Серый волк

Я вас поздравляю, Прекрасная Елена, с женихом, Достойным вас по крови, по душе, По сердцу, летам, ростом и лицом! Иван-царевич, что же ты молчишь? Счастливейший из смертных!

Иван-царевич

Добрый Волк! Чем я могу тебя благодарить? Я совершенно счастлив! Это солнце Любви мое; оно все дни мои Осветит ясно тихими лучами, Согреет нежно сладкой теплотой, И дивною красою изукрасит, И жизнию прелестной оживит. Теперь домой! Послушай, милый Волк! Тебе не будет тяжело везти Обоих нас? Вези нас легкой рысью!

Серый волк

Нет, мой Иван-царевич, погоди: Ты позабыл, что надобно тебе Добыть Жар-Птицу.

Иван-царевич

Как ее добудешь? Отдать мою прекрасную Елену Царю Афрону! Не отдам никак, Ни за табун коней золотогривых И ни за что на свете не могу, Да, не могу!

Серый волк

А рыцарское слово?

Иван-царевич

(задумывается)

Что ты сказал? Ах, правду ты сказал! Да, я несчастный, вот моя судьба! Я полюбил… глубоко, вдохновенно, На весь мой век прекрасную Елену… И с ней расстаться! И ее отдать!.. Я сам умру! Мне легче умереть, Чем одному скитаться по земле!

(Плачет.)

Серый волк

Не плачь, Иван-царевич!

Иван-царевич

Ах, мой добрый Волк! Как мне не плакать? Слезы льются сами; Мне тяжело, смертельно тяжело… Я гибну… я лишусь моей Елены!

Елена плачет.

Серый волк

Уж разве мне вступиться в ваше дело, Прекрасная Елена?

Елена

Добрый Волк! Спаси его, спаси обоих нас!

Серый волк

Я вам слуга, прекрасная Елена: Спасу я вас обоих, — успокойтесь! Садитесь-ка на серого слугу! Я повезу вас самой нежной рысью, Прохладно и сохранно в государство Царя Афрона; там, Иван-царевич, Найдем мы лес, а в том лесу поляну, И в той поляне мы одну оставим Прекрасную Елену ненадолго. Я обернусь прекрасною Еленой, И ты отдашь меня царю Афрону И на своем коне золотогривом Туда приедешь; я же у него Останусь погостить, повеселиться Не более трех суток, убегу И снова к вам явлюся вам служить.

Иван-царевич, Елена и Серый волк.

В лесу.

Елена

Любезный Волк! я буду вечно помнить, Чем я тебе обязана, ты спас Обоих нас: благодарю тебя!

Серый волк

И есть за что, прекрасная Елена! Ах, если бы вы видели, как я Вас представлял перед царем Афроном! Комедия! Когда Иван-царевич Покончил с ним дела свои и вышел Из комнаты, где приняты мы были Блистательно и радостно и им Самим и ловкой, пестрою толпой Золотошвейных царедворцев, — царь Махнул рукой, и я осталась с ним Наедине. Он предложил мне сесть; Я села на диван под балдахином, Задумчиво склонилась головой К высокой спинке, очи и уста Полузакрыла томным выраженьем Пленительной усталости, а руки На бархатных подушках разметала; Во всей во мне была видна печаль, Но тихая и нежная печаль, Подобная тем тонким и прозрачным И мимолетным вешним облакам, Которыми скрывает иногда, Как белой дымкой, пурпуры свои, Свой пышный блеск веселая денница. Он преспокойно сел против меня И занимался долго созерцаньем Моей всесовершенной красоты, Бесперестанно взглядами своими, Смиренными и сладкими, на мне И медленно и мягко рассыпаясь. Я видела, что я ему мила И что ему легко и хорошо. Потом сказал: "Прекрасная Елена! Простите мне любовь мою; она, Отверженная… так неутомимо Гнела мне сердце, так немилосердо Томила душу, так несносно-душным Мне сделала путь жизни, что я впал В уныние, оцепененье чувств, В разлад идей; я стал угрюм, как ночь Октябрьская ненастная; ослаб Душой и телом; только и желал, Что умереть, — и наконец решился! Но вдруг случилось!.." Тут он рассказал Историю, как ты, Иван-царевич, К нему пришел и как ты обещал Достать ему предмет его любви В обмен на златогривого коня.

Иван-царевич

Да, царь Афрон — не промах: он хотел Взять за коня прекрасную Елену! Положим, что и дорог этот конь: Он златогривый… Все-таки он лошадь!

Серый волк

Он говорил мне об высоких чувствах, Которые возобновились в нем С тех пор, как я вблизи ему сияю, Его кумир, звезда и небеса! И говорил он многословно, жарко, Игрой души, влюбленной через край, И пеной удалых словокружений Кипела и блистала речь его. Я слушала и слушала, и вдруг Мне захотелось позабыться сном — И я зевнула; он заметил это, И замолчал и потихоньку вышел, На цыпочках, не смея и дохнуть.

Елена

Он очень мил.

Серый волк

Как всякий человек В присутствии красавицы, точь-в-точь Такой, как вы, прекрасная Елена. Я позабылась самым крепким сном, И долго им покоилась и встала, Пробуждена горячим поцелуем Полдневного сияния небес. Тотчас вокруг меня засуетился Игривый рой прислужниц молодых; Передо мной наставили уборов С три короба; во всем богатство, роскошь И прелесть свежей выдумки и вкус. Я нарядилась в бездну жемчугу, В тьму бриллиантов, в пышность и во блеск! И засияла, солнце красоты, В окне над садом, а сама запела: "Лишь только занялась заря, И солнце взошло вверх, горя, И осветило земный круг, Пошла пастушка с стадом в луг К потоку чистых вод".

Иван-царевич

Тут есть и смысл; а то обыкновенно Красавицы поют такую гиль, Что, право, уши вянут.

Серый волк

Царь Афрон Меня услышал и ко мне явился С приветствием; поднес мне пук цветов, Прелестных ботанических растений, И похвалил мой голос.

Елена

Очень мил!

Иван-царевич

Он человек лет сорока семи.

Серый волк

Обедали мы вместе; он шутил Довольно остроумно, я смеялась Так непритворно, что он мне сказал: "Я рад сердечно, что у вас характер Игривый и веселый — признаюсь: Я не люблю красавиц заунывных, Задумчивых, томящихся и слезных!"

Иван-царевич

Он в этом прав, я тоже не люблю…

Серый волк

По вечеру гуляли мы в садах, И по пруду каталися с пальбой И песнями, а пруд был освещен Потешными огнями, — вообще Веселостей и блеску было вдоволь.

Елена

И все ему не впрок?

Серый волк

Все суета! Назавтра он водил меня смотреть Различные полезные постройки: Теплицы, пчеловодство, домоводство И прочее; он сам мне толковал, Что, почему и для чего; потом Спросил меня, что более всего Мне нравится в его хозяйстве? Я Глаза склонила и сказала тихо: "Молоденькие шленские барашки". Тут царь Афрон задумался, но вдруг Сжал руку мне и на меня взглянул Так нежно, так любовно, так глубоко, Что у меня кровь бросилась в лицо! Он мне сказал: "Прекрасная Елена! Назначьте день, счастливейший мой день, Когда вполне вы будете моею? Угодно ли вам завтра?" Я смутилась, И трепетно и робко отвечала: "Я не противна…" Мы пришли домой, И он тотчас <же> отдал приказанье Готовить праздник: он был вне себя От радости, что завтра наша свадьба. День догорал, прекрасен вечер был: Мне захотелось походить в саду И по полю, — он отпустил меня. Окружена блестящею толпой Прислужниц, нянек, мамок и других Чинов придворных, я в саду гуляла И вышла в поле. Вдалеке чуть видно Синелся лес, я села на траве И приказала им сесть; а сама В то самое мгновенье, как они На землю опускались, вдруг вскочила И поминай как звали: прямо в лес! Там обернулась в свой родимый вид, И к вам сюда, за тридевять земель, Скорее ветра прибежал ваш Волк, По-прежнему готовый вам служить.

Иван-царевич

Вот молодец! Знай наших! Каково!

Елена

Мне жаль царя Афрона.

Серый волк

Ничего! Утешится и, верно, перестанет Вас обожать; сам виноват: зачем Влюбляется заочно…

Иван-царевич

Милый Волк! Мне полюбился златогривый конь. Не можешь ли ты сделать, ухитриться, Чтобы и он остался у меня? Ведь ты волшебный…

Серый волк

Я люблю тебя, Иван-царевич, я готов на все Тебе в угоду: буду златогривым Конем. Ты за меня возьмешь Жар-Птицу; Я убегу <и> от царя Долмата, И вновь тебе твой добрый Серый волк.

Иван-царевич, Елена и Серый волк.

Серый волк

Да, царь Долмат не удалой наездник, Не молодец; лишь я прибавил бегу, И вздыбился, и бурно поскакал, Он оробел, он задрожал, как лист, Поводья бросил, вскрикнул: "Помогите!" И бух с меня на землю — я и рад, Что с ним легко разделался, — и мигом К вам прибежал. Он ездит очень плохо, Ему некстати златогривый конь! Вот здесь мы остановимся: ты помнишь, Иван-царевич, здесь, на этом месте, Я встретился с тобою в первый раз, Здесь растерзал я твоего коня И вот теперь до этого же места Довез тебя. Теперь есть у тебя Ретивый конь; Жар-Птицу ты достал И сверх того достал себе невесту Прекрасную. На этом самом месте Расстанемся. Прощай, Иван-царевич! Мой витязь добрый, будь счастлив во всех Твоих делах. Прекрасная Елена! Живите с ним любовно, не слабейте В желании принадлежать ему, Как золоту блеск золота, весне Весенняя прохлада, лету летний Жар и огню сияние денное; Единственно и крепко будьте вы Всегда здоровы, радостны; цветите, Прекрасная Елена, упивайтесь Сладчайшими восторгами любви И юности счастливого Ивана — Царевича. А мне теперь позвольте Оставить вас: и мне пора домой, В мои родные горы и вертепы, В затишные поляны и леса. Иван-царевич! я тебе служил Усердно; вам, прекрасная Елена, Служил усердно: весело мне было Вам угождать; недолги и легки Казались мне большие перебеги И трудности, какие ради вас Переносил я; вы меня ласкали, Мне верили, вы называли волка Своим слугою милым и любезным! Я отслужил вам, я не нужен вам, Я не могу туда, где вы живете. Прости меня, Иван-царевич! Если Я огорчил тебя когда-нибудь, Неволею иль волей огорчил, Прости меня и позабудь о том. А ежели я был тебе полезен Моею службою — ах, Иван-царевич, Не поминай же лихом ты меня. Прошу тебя, когда тебе случится Быть на охоте и узнаешь ты, Что псы твои залаяли по волку, — Останови их, не вели им гнаться За ним, пусть он бежит в свой лес И поживет еще на белом свете. Прощай, Иван-царевич, добрый мой, Прощайте…

(Убегает.)

Иван-царевич

Он разжалобил меня, До слез меня разжалобил, — мой верный Слуга, какого мне уж не найти… Я им доволен.

(Плачет.)

Мы домой поедем; Здесь недалеко. То-то будет рад Царь-батюшка. Он выйдет на крыльцо Встречать меня, он обоймет меня И сам заплачет сладкими слезами Живейшего восторга. Я скажу: "Царь-батюшка! я вам привез Жар-Птицу, И с клеткою, а вот моя невеста, Прекрасная Елена! Полюбите Ее, она прекрасна и душой! А этот конь — он златогривый конь — Большая редкость! Он весьма хорош Вам в беговые дрожки, он недурен, А резвоног и крепок, добрый конь!" Ах милая Елена! мой отец Тебя полюбит — я любимый сын Его, — и я с тобою буду жить Так весело, так счастливо, что диво. И что за сад у моего отца! И яблоки единственные в мире!

Иван-царевич убитый, Елена, Димитрий-царевич и Василий-царевич.

Димитрий-царевич

Так не ушла же ты от наших рук, Прекрасная, чудесная Жар-Птица! И с клеткою! И златогривый конь, И сверх того и эта прелесть. Кто ты, Несчастная, без друга и в лесу? Да полно плакать. Как тебя зовут? Скажи скорее; а не то, ты знаешь, Ты видела, что мы шутить не любим. Ну, кто же ты?

Елена

Прекрасная Елена!

Димитрий-царевич

Прекрасная Елена! Слышишь, брат? Прекрасная Елена! Вот она!

Василий-царевич

Та самая Елена, о которой Молва кричит во все свои уста, Что на земле нет ровно ничего Подобного ей красотою.

Димитрий-царевич

Ты ли Та самая? Скорее отвечай, Не бойся!

Елена

Я прекрасная Елена.

Василий-царевич

(смотрит на нее)

Так как же быть: кому из нас обоих, Любезный брат, принадлежит она?

Димитрий-царевич

Я старший; разумеется, что мне.

Василий-царевич

Нет, я тебе ее не уступлю; Она и мне понравилась, и я С тобою ровен правом на нее. И то сказать, на что тебе Елену: Ведь ты влюблен.

Димитрий-царевич

Пожалуйста, не ври. В кого же я влюблен?

Василий-царевич

А в Кунигунду?

Димитрий-царевич

Неправда.

Василий-царевич

Как неправда? Ты при мне Ей изъяснялся в пламенной любви, Нелицемерной, верной, домогильной И даже замогильной, и потом Мне говорил, ну, помнишь, поутру?

Димитрий-царевич

Я изъяснялся в пламенной любви Трактирщице, любезной Кунигунде, Я говорил… Но я тогда был пьян, Жестоко пьян, с похмелья после бала И той проклятой ночи, как меня Картежники едва не удушили. Прошу не верить пуншевым парам.

Василий-царевич

Так жеребий, — пускай же нас рассудит Сама судьба!

Димитрий-царевич

Пожалуй!

Василий-царевич

Вот сейчас.

(Делает жеребьи.)

Димитрий-царевич

А ты послушай, милая, ни слова Не смей промолвить обо всем, что здесь Ты видела и слышала, ни слова! Молчи и знай, что если хоть во сне Ты… Я тебе вот этой самой саблей Срублю головку; помни, будь умна, Не смей и плакать, и кажись веселой, И будь тиха, и вовсе покорись Своей судьбе.

Василий-царевич

Вот жеребьи. Сначала Метнем на резвый.

Димитрий-царевич

(вынимает)

Резвый мой!

Василий-царевич

Так точно! Теперь вот эти: конь или Елена?

Димитрий-царевич

(вынимает)

Нет счастья мне! Мне златогривый конь!

Василий-царевич

Вот то-то же! Прекрасная Елена, Ты радуйся, что не ему досталась: Я на тебе женюся непременно, И станем жить да поживать. Теперь Пора домой!

Димитрий-царевич

Ты помни же, Елена…

Уезжают.

Царь Выслав, Димитрий-царевич, Василий-царевич и Елена обедают.

Царь Выслав

Я этому не верю: невозможно, Чтоб человек, который с юных лет До старости любил уединенье И тишину ученого труда, Бежал разврата, жил благочестиво, Возвышенный и дельный человек, Вдруг сделался гулякой, чертоплясом, Мерзавцем, волокитой. Я никак Не верю: есть в природе переходы, А этаких отчаянных скачков Не может быть. Прекрасная Елена! Вы ничего не кушаете… Что вы Так пасмурны? Уж вы здоровы ли?

Димитрий-царевич

Она здорова, но нельзя же ей, Царь-батюшка, не погрустить, покуда Не обошлася в нашей стороне, Не осмотрелась; ей у нас все внове, Все будто бы чужое. Сверх того, Скажу тебе всю правду, мы ее Похитили так смело и внезапно, Так быстро торопились от погони И чтоб скорей обрадовать тебя Жар-Птицей, — что прекрасная Елена Устала с перепугу и со спеху. Дай срок: она привыкнет с нами жить, И нас полюбит всех до одного, И расцветет, и будет весела! Не правда ли, прекрасная Елена, Вы скоро к нам привыкнете?

Елена

Не знаю.

Василий-царевич

И больше всех полюбите меня?

Елена

Не знаю я.

Василий-царевич

Ведь вы моя невеста!

Царь Выслав

А где-то он, мой друг Иван-царевич?

Василий-царевич

Мы ничего не слышали об нем, Хотя везде справлялись.

Димитрий-царевич

Где-нибудь Теряет время, ищет вам Жар-Птицу, Которая находится у вас!

Василий-царевич

Знать, он заехал чересчур далеко Иль заплутался.

Димитрий-царевич

Иль сидит в плену. Да, признаюсь! я очень удивился, Царь-батюшка, когда узнал от вас, Что и его вы тоже отпустили Отыскивать Жар-Птицу; он дитя! Ну мало ли, что может с ним случиться. Мы, например, мы, кажется, не дети, И мы не раз спасались от беды Лишь случаем. Большие переезды, Вертепы, горы, дикие леса, Наполненные лютыми зверями, И кое-где разбойники — не шутка!

Царь Выслав

Ты прав, мой сын: не должно было мне Пускать его. Да мне же и хотелось, Чтоб он остался утешать меня; Я всячески доказывал ему, Что молод он, что этот подвиг труден, Опасен, что мне нужно при себе Иметь всегда хоть одного из вас; Я говорил, что мало ли что может Вдруг сделаться. Он плакал, горячился, Упрашивал меня, мне представлял Свои причины, мысли и надежды Так жалобно и страстно, что я сам Разнежился и отпустил его. Ах, жив ли ты, мой друг Иван-царевич!

(Плачет.)

Елена плачет.

Димитрий-царевич

Царь-батюшка! смотрите, как она Вас полюбила, милая Елена! Заплакала, увидя ваши слезы!

Елена

Я не могу не плакать!

Димитрий-царевич

Перестаньте, что вы! Вы позабыли добрый мой… совет! Не плачьте же — вот выпейте вина!

Входит Иван-царевич, Елена бросается ему на шею.

Елена

Иван-царевич! Мой Иван-царевич!

Царь Выслав

Мой милый сын, ты жив и цел, мой сын! А мы было… Прекрасная Елена! Что это значит? Где же вы его?..

Елена

Он мой жених, мой милый и сердечный, Иван-царевич. Он достал для вас Жар-Птицу, златогривого коня И для себя невесту, но дорогой Его убили, а его добычу Похитили!

Василий-царевич

(на коленях)

Царь-батюшка, прости нас, Мы виноваты! Брат Иван-царевич! Мы виноваты, мы тебя убили! Присвоили себе твое добро, Твои злодеи…

Димитрий-царевич

Зависть нас смутила.

Царь Выслав

Я ровно ничего не понимаю! Они тебя убили, милый сын, Так как же ты живой к нам воротился?

Иван-царевич

Я в самом деле был убит; они, Царь-батюшка, зарезали меня И мертвого покинули в лесу.

Димитрий и Василий царевичи

Иван-царевич, добрый, милый брат! Иван-царевич! будь великодушен!

Иван-царевич

Я был бы съеден хищными зверями И птицами; но, знать, судьбе угодно, Чтобы не то случилось. Серый волк, Волшебный Волк, приятель мой, который Мне чрезвычайно много услужил В моих делах (я всем ему обязан), Нечаянно зашел в тот самый лес, Узнал меня и, сжалясь надо мною, Стал думать, как помочь моей беде! Стал думать; вот увидел он, что ворон И с ним два вороненка прилетели Поесть меня. Он спрятался за куст, И только что они на мне уселись И начали свой голод утолять — Он прыг из-за куста на вороненка, Схватил его и хочет растерзать! Тогда взмолился Волку старый ворон, Чтоб не губил он детища его. "Послушай же ты, Ворон Воронович! — Сказал ему мой добрый Волк. — Слетай За тридевять земель и поскорее Мне принеси воды живой и мертвой. Не принесешь, так будешь ты без сына; А принесешь, я отпущу его И целым и здоровым". — "Принесу", — Сказал ему проворно старый ворон, И полетел, и воротился к волку На третьи сутки, и принес ему Два пузырька с лекарством. Серый волк Взял их, а вороненка разорвал, И части спрыснул мертвою водою, И вороненок сросся от лекарства; Тут спрыснул он его живой водою, И вороненок ожил, встрепенулся И улетел. Волк за меня принялся: Он вылечил меня от смерти, рассказал Мне это приключенье и довез Меня домой до городской стены.

Царь Выслав

Теперь я понял. Ах они злодеи! Братоубийцы!..

Василий-царевич

Брат, Иван-царевич, Царь-батюшка, прекрасная Елена! Простите нас!

Царь Выслав

Прочь от меня!

Василий-царевич

Не будем Впредь никогда, исправимся, полюбим Всех вас. Ах, будьте милосерды, Простите нас, прекрасная Елена!

Иван-царевич

Я вас прощаю, встаньте!

Елена

Я прощаю!

Димитрий-царевич

Царь-батюшка, ужели ты один…

Царь Выслав

Ты слишком добр, Иван-царевич. Встаньте!

Димитрий-царевич и Василий-царевич

(встают и обнимают брата)

Дай нам обнять тебя, любезный брат, Забудь великодушно.

Иван-царевич

Все забуду! И станем жить, как братья жить должны! Царь-батюшка, она моя невеста!

Елена

Ты мой жених, моя любовь и радость, Мой нежный друг!

Димитрий-царевич и Василий-царевич

(с бокалами в руках)

Да здравствуют Иван — Царевич и прекрасная Елена!

Иван-царевич

(берет бокал)

Да здравствуют царь-батюшка и вы, Со мною помирившиеся братья!

Царь Выслав

Живите мирно, сыновья мои, Единодушно, ласково друг с другом, Бесхитростно — и будете счастливы, И будете отрадою отцу На старости. Благодарю тебя, Иван-царевич, видел я Жар-Птицу: Прекрасная, единственная, чудо! Величиной с павлина! Золотые И радужные перья! А глаза Как две звезды Востока! Для нее Мы выстроим высокие палаты С зеркальными окошками! Василий, Поди и прикажи подать сюда Десяток яблоков заветных! Это птица! Особенно мне нравится у ней Хвост! Вот так хвост! Величественный хвост! Раскидистый и разными лучами Сияющий…

Иван-царевич

Да здравствует Жар-Птица!

Между 1836 и 1838

Название книги

Стихотворения

Языков Николай Михайлович

ПОЭМЫ