— Как же так произошло, Виктор? Как прозевали атаку "Мессершмиттов"?
— Не знаю, товарищ подполковник… Все время думаю об этом, раскладываю по полочкам и по секундам, пытаюсь понять… Ясно одно — атаковал опытный охотник, скрытно, быстро, наверняка… Он стрелять начал метров с четырехсот, и держал очередь до сближения с Илом. Убил бы его, наверняка бы убил. Если бы не Хромов…
Я непроизвольно сглотнул. На сердце лежал холодный, тяжелый булыжник. Сердце ныло…
— Степаныч, товарищ подполковник, все это видел, все понял, и не прекратил атаку. Собой заслонил четырех человек в илюше… Прошу ходатайствовать перед вышестоящим командованием о представлении старшего лейтенанта Хромова к званию "Герой Советского Союза"! Вот мой рапорт!
— Рапорт, рапорт… Эх, Виктор! Если бы все так просто было бы… Представление на Хромова мы уже подали, думаю, в дивизии и в армии нас поддержат. Да и штурмовики свое слово сказали. Знаешь, эти два экипажа на своих самолетах сделали надпись: "Отомстим за летчика-героя Хромова!"
— Молодцы ребята, правильно сделали! А может, и нам?
— Опоздали уже… Раньше думать надо было. Теперь нам надо думать о другом. Кого на командира звена ставить будешь? Есть соображения?
— Есть двое на выдвижение — лейтенант Демченко и лейтенант Хорошилов…
— Сам за кого?
— Я, товарищ подполковник, считаю, что нужно на звено ставить Хорошилова. Демченко — молодец. Летчик отличный, стрелок — от бога. Но командовать не любит, не лидер по характеру. Подождем с ним, может, еще дозреет?
— Хорошо, согласен. Сделаем, как говоришь. Теперь вот еще что…
***
Жизнь продолжалась, жизнь не остановить. Новый день означал новые дела, новые задачи, новые бои.
А бои становились все напряженнее. Я точно не помнил, когда, собственно, был самый высокий накал схваток в кубанском воздухе, но и сейчас было весьма жарко. А с числа с 15-го апреля все и началось. Что ни вылет — то с воздушным боем, а таких вылетов — четыре, как минимум.
На весьма узком по авиационным меркам участке фронта, километров так в двадцать пять — тридцать, ежедневно и практически в течение всего дня сходились в боях по сорок-пятьдесят самолетов с каждой стороны. А иногда и больше. Нам служба ВНОС давала данные по самолето-пролетам немцев. До полутора тысяч, как вам?! За день! Мы с немцами с нарастающим ожесточением ломали друг друга в попытке завоевать господство в воздухе.
Вот тут-то я и понял, что это такое — господство в воздухе. Но об этом — немного позднее, а сейчас о тех новшествах, которые вольно или невольно отмечал мой незамыленный "попаданческий" взгляд.
Во-первых — на новый, весьма и весьма действенный уровень поднялось управление авиацией в бою. Пункты и станции наведения, связанные в одну сеть с локаторами, постами ВНОС, авиационными представителями в боевых порядках сражающихся войск, аэродромами и эскадрильями самолетов в воздухе, четко отслеживали намерения немцев, с достаточной степенью вероятности определяли угрозу для наших войск и, в случае необходимости наращивая силу удара, организовывали эффективное противодействие. Единственно, что несколько мешало и сковывало гибкость управления авиацией, — это разное подчинение авиачастей — тут вам и 4-я, и 5-я воздушные армии, ВВС фронтов и флота, и каждый начальник тянул одеяло на себя. Правда, с этим тоже довольно быстро разобрались и подсократили количество командных звеньев…
Порадовала своими возможностями и наша разведка. По ее данным немцам удалось сосредоточить на аэродромах Кубани и Крыма свыше 800 самолетов 4-го воздушного флота. Ну, это не удивительно — немцы всю войну были большими мастерами по оперативной переброске сил авиации, мастерски добивались количественного превосходства, концентрации ударного воздействия на ключевых участках фронта. Кроме того, они могли привлекать еще около 200 бомбардировщиков с аэродромов на юге Украины. Всего против нас было задействовано более 1000 самолетов, в том числе почти 600 бомбардировщиков и 250 истребителей. Для наращивания силы удара сюда, на Кубань, кроме воюющей здесь 52-ой JG, были переброшены лучшие истребительные эскадры Германии: 3-я "Удет", 51-я "Мельдерс", 54-я "Зеленые сердца", вооруженные последними моделями истребителей Me-109G2, G4 и Fw-190А. Что интересно — вместе с немцами на нас тявкали и их шакалы — на фронте появились истребительные эскадрильи Словакии, Хорватии и Румынии.
Насколько я знал, наши сумели противопоставить противнику примерно 900 машин, в том числе — 370 истребителей, 170 штурмовиков, 360 бомбардировщиков, половина из которых была ночными. Теперь в наших авиачастях примерно две трети самолетов были новыми, современными машинами, способными успешно противодействовать и бить немцев. Я имею в виду наши "лавочки" — Ла-5, "яшки" — Як-1 и Як-7Б, а также технику, которую мы получали по ленд-лизу: бомбардировщики Дуглас А-20 Бостон, а также истребители "Спитфайр" и "Аэрокобра".
На сравнительно небольшом участке боевых действий противники собрали немалые силы. Это должно было вылиться в тяжелые, ожесточенные бои… Бои без пощады, бои насмерть. Ведь господство в воздухе — это, фактически, либо полное уничтожение противника, либо доведение его до такого состояния, что он лежит на земле, с передавленной вашим сапогом шеей, и ни дыхнуть не может, ни, я извиняюсь, пер… передвигаться.
Но пока до такой, радующей глаз позиции, было еще далеко. Борьба за господство в воздухе только начиналась.
***
А выглядело это примерно так…
— Дед, ты где?
— Море, я уже подхожу, я от солнца, высота четыре с половиной, как поняли?
— Понял, слышу тебя… Все — вижу тебя. Пройди за линию фронта, посмотри, что там немцы кучкуются? В драку особо не лезь — сразу дай знать. Я здесь на шести "Кобры" держу…
— Море, вас понял, иду в квадрат 32-8. Высота 4500.
Сегодня я вел всю эскадрилью. Нечасто мне доводилось испытывать такое удовольствие. Тремя эшелонами по высоте, строем "фронт", мы шли, по-хозяйски оглядывая небо Кубани. Я был уверен в своих ребятах, в последнее время эскадрилья здорово выросла и заматерела, что ли…
Самая верхняя пара — это наш лучший стрелок Демыч, и "радар" Петруччо Щепотинников. Их задача — все видеть, все оценивать и все говорить. А так же — убивать всех, кто попытается убить наших ребят. Такую пару или звено здесь называют по разному: и крыша, и шапка… Мы же называем с уважением — "диспетчеры". Демычу полезно поучиться командовать, пора и ему в начальство переходить. Да не хочет он, вот в чем вопрос. Говорит — стану начальником, когда стрелять по врагу буду? Некогда ведь начальству это делать. В чем-то он и прав, в чем-то…
Километрах в двенадцати от линии фронта мы обнаружили большую группу мессов. Башок, наверное, шестнадцать. Кого-то ждут. Явно не нас. У нас сейчас бомберы в основном ночью работают. Это более оправданно и эффективно. Уже две ночи подряд они бьют немецкие аэродромы. Расшифровка снимков фотоконтроля точно показывает — горят, "бубновые", хорошо горят! И прямо на стоянках!
Ага, вот что тут мессера жужжат! Из дымки неба начинает проявляться тысячах на пяти строй немецких бомбардировщиков. Много… не сосчитать — еще далеко, но много. Так дымят, что эта дымная полоса в бледно-голубом небе уже отчетливо видна.
Срочно сообщение пункту наведения. А нам — на солнце, в набор высоты. Надо как минимум залезть тысяч на пять — пять пятьсот…
— Демыч, ты как там, еще управляешься?
— Управляюсь, но с трудом. Высоковато для нас, Дед.
— Терпи, Демыч, терпи. Ты нам там, на высоте, очень нужен. Единственно — не спеши с выбором цели и атакой. Лучше повиси — пока ты выше всех, мессера смирные будут и вежливые, ты же знаешь.
— Терплю…
— Дед, наблюдаю две колонны Ю-88 по девять троек в каждой. — Это наш радар. Две колонны — это серьезно. Мощный удар готовят. Нельзя их через линию фронта пускать.
— Море, наблюдаю две колонны по девять троек Ю-88. Высота ориентировочно пять. В точке рандеву их ждут шестнадцать худых, как поняли?
Рация минуты две шипела фоном, а потом разродилась.
— Дед, бомберов не трогай, повторяю — бомберов не трогай. Приказываю атаковать истребители противника. Я уже направил к вам подкрепление. Как понял?
— Есть атаковать истребители противника! Эскадрилья, разворот все вдруг, вперед!
Мы все еще шли в наборе высоты. Мессера тоже начали перестроение. Две четверки худых стали карабкаться на солнце, остальные, дав форсаж, полезли на нас.
— Демыч, остуди нахалов!
— Со всем нашим удовольствием! А ну — салфет вашей милости!
Наконец-то Демычу выпал случай порезвиться. Мне было видно, как его пара бледных в дымке, почти прозрачных в солнечных лучах самолетиков, кажущихся неспешными и ленивыми, скользнула вниз, на немцев. Вот набрана в пологом пикировании скорость… немцы забеспокоились… вот Демыч делает резкий переворот через крыло… три секунды падения и за мессером потянулся сначала дым, а потом и огонь с дымом. Есть один! А Демыч снова взлетел на солнце.
— Демыч, следи за худыми, мы работаем. Атака!
Одно за другим наши звенья атаковали лезущих на высоту немцев. Те боя не приняли, крутнулись через крыло и камнем рухнули вниз. Мы даже и не стреляли. Так, два звена немцев мы минуты на четыре из боя вывели. А где другие? А вот и они…
Собравшись и перестроившись после атаки пары Демыча, семь немецких самолетов, набрав скорость, по дуге строили заход на нас. Да, нужно признать, что "Мессершмитт-109 G4" в скорости прибавил, и на высоте он чувствует себя получше, чем наши Яки. Но идеального истребителя еще никто не создал. Я знал, что прибавив в скорости, месс потерял в управляемости. На высоте, на большой скорости месс плохо слушался рулей, немецкому пилоту приходилось прилагать большие усилия, чтобы управлять самолетом. Виражить и делать каскад фигур месс просто не мог.
— Блондин, вверх! Выставляй своих под Демыча! Первое звено — резко вправо!
Мы смогли крутануться, а немцы — нет. Они так и просвистели мимо нас, без стрельбы.
Пара Демыча еще раз упала на фашистов. Уже два дымных мессера вышли из боя пикированием. Так бы вы до земли бы и падали… Эх, не засчитают ведь нам никого, кроме сгоревшего… Как там Покрышкин говорил: "В счет войны будет…"
А вот, кстати, и он сам.
— Сотка! Приказываю атаковать бомбардировщиков, не допускать их до сброса!
— Я Сотка, вас понял, всем — атака!
Далеко уже, да и на солнце… Но, все равно видно — во-о-н, два дыма пошли вниз. Кто-то отлетался… Да, на "Кобрах", с их 37 мм пушкой, бомберов можно давить со всем моим удовольствием. Попадание даже одного фугасно-зажигательного снаряда может уничтожить любой самолет. Даже такой крепкий на повреждение, как немецкий бомбардировщик Ю-88.
Ну да ладно, у Саши свои игры, а у нас — свои! Хотя, какие уж тут игры? Два звена немцев, те, что упали в пике, так и не думают возвращаться, а эти два битых звена тоже уходят… Ишь, как коптят на форсаже, бедняги! Не понравилось им, значит! Не для них игрушки…
— Море, мы уже почти выработали бензин… Прошу разрешения… — закончить мне земля не дала.
— Понял, Дед. Вам — 555!
Все, пришли сменщики, можно уходить…
— Всем — занять свои места, идем домой!
Тем же вечером —
"От Советского информбюро…
В течение 22 апреля на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска артиллерийским огнём и бомбардировкой с воздуха продолжали разрушать укрепления противника.
В воздушных боях сбито 35, огнём зенитной артиллерии 21, а всего 56 немецких самолётов. Наши потери 11 самолётов. На других участках фронта ничего существенного не произошло…"
Тем же вечером, но уже в столовке —
— А что ты, Витя, даже и не стрелял в бою?
— Нет, он теперь только командует, а стреляет всякая мелочь и пузота, вроде Демыча с Петруччо! А оне с высоты только пальчиком указуют — туда, мол, стрельните, братцы!
Я в это время стоял над здоровенной кастрюлей с крышкой в одной руке и "разводящим" в другой. Нужно что-то сказать, а то заклюют ведь.
— А ведь вы и сами не поняли, насколько вы правы, ребята. Я — командир эскадрильи. Я теперь воюю не одним самолетом, а звеньями! Вот так! — я прикрылся крышкой от кастрюли и угрожающе поднял руку с половником над головой.
— Одним звеном я прикрылся, а другим — ударил! И, напомните мне, сколько мессеров упало-то? А? Вот, видите… А вы — не стрелял! Мне и стрелять не надо. Я одним махом семерых побивахом! Подставляй миску — давай плесну горяченького!
Народ молча задумался…