Так, как мы потели, отписываясь за проведенный бой, мы не потели и в настоящих боях. Да-а, "канцеляристы" из моих летчиков никакие. Они пыхтели, морщили лбы, жалобно смотрели на меня в надежде что-нибудь списать или услышать. Да что вы мучаетесь, ребята. Пишите просто и понятно, что было, что видели, то и пишите. И время не забывайте указывать. Я-то быстренько закончил и рапорт и справку. Правда, у меня и опыта составления серьезных документов было явно больше…

Ну, пришлось помогать, конечно. С грехом пополам все нужные документы мы составили. Я их проверил, внес необходимые исправления, заставил "двоечников" переписать рапорты набело, и мы потащились сдавать свои сочинения на свободную тему командиру полка. Он, дымя как паровоз своим "Беломором", дирижировал работой штабников. Дело, похоже, закручивалось нешуточное. НШ, его помощники и машинистка штаба, крутились, как грешники на сковородке. Спасибо Петру Великому за привнесение бюрократии на отечественную почву! Большое спасибо!

Командир бегло просмотрел наши рапорты, более внимательно прочитал мою справку, одобрительно посмотрел на меня и поинтересовался, а где, мол, схемочки?

Вот, черт! А я и забыл про них. Что-то у меня голова стала тяжелая, от табака, что ли? Курят, паразиты, в служебных помещениях. А я на Матери от табака совсем отвык. Эх, как там, на Матери сейчас? Как барон и баронесса ля Реган поживают? Как Кот, Десница, другие ребята? Интересно, Кота там еще не окрутили, эта кузина, например? Вот бы хоть одним глазком взглянуть, да и по этому неправильному богу я соскучился. Король, опять же, маршал…

НШ коршуном налетел на меня. Давай-давай, Туровцев, не тяни резину! Дивизия все мозги уже прокомпостировала, требует документы. Бери Рощина, что тебе надо еще бери, и рисуйте схемы. Да хорошо рисуйте, наглядно чтобы было.

Мне стало интересно. Я и сам рисовал когда-то. Что бы тут сотворить? Хорошо бы диафильм. А вот можно ли это сделать технически? Наверное, можно. В штабе дивизии есть неплохой отдел, который занимается результатами фоторазведки, они наверняка смогут. Надо бы узнать…

Подошел Толя Рощин, молодой, скромный парень. Я поинтересовался, где он учился рисовать. Однако! В студии Грекова, во как. Здорово! Мы уселись в уголке, чтобы не мешать народу, и я объяснил ему свою задумку. Толя помараковал немного, и согласился, что это возможно, и это будет смотреться. План-схема Сталинграда у нас в полку была. Толя на нескольких листах кальки прорисовал основные этапы проведенного боя. На кальке красные и синие самолетики крутили петли, расходились, сходились, синие горели и падали, висели парашютики. Сменяясь на фоне плана-схемы города, эти листы кальки давали хорошее, детальное представление о проведенном бое. Калька дублировалась и листами гораздо большего масштаба, чтобы все эволюции самолетов были четко видны. Было весьма наглядно. Довольный командир кивнул, и НШ в углах схемы поставил свою закорючку. "Утверждаю". Все.

Нет, не все. Командир расслабился, ведь основная работа была уже сделана, и добродушно оглядел меня с ног до головы.

— А что, Туровцев, ты немецкий пистолет таскаешь? Да знаю, знаю, что подарок за сбитого. А ты знаешь, что немцы наших с трофейным оружием в плен не берут? Стреляют сразу!

— Да я, товарищ майор, как-то в плен и не собираюсь… — обалдел я.

— Ну, это я так, к слову… — немного смутился майор. — А что ты ТТ не получишь?

— Да никто не сказал, товарищ майор, а я и не сообразил.

— Слушай, Николай Гаврилович, — вдруг загорелся комполка, — а давай-ка подготовь приказик о награждении лейтенанта Туровцева именным пистолетом, а? Так мы и его "Вальтер" узаконим, и никто к парню придираться не будет. Как считаешь?

— Это можно, и правильно это будет… — согласился начальник штаба полка. — А за что наградим?

— Да за что хочешь. За успешное овладение новой техникой, вот. Давай набросай проектик, я его подпишу, а выписку из приказа — лейтенанту. Правильно? Вот и ладненько. Иди, Виктор, отдыхай. Сейчас и мы закончим уже.

Я вышел из прокуренной штабной землянки. Уже ощутимо похолодало. Ноябрь… уже скоро начнется наше контрнаступление. Скорее бы… Пойду-ка я в свою землянку, прилягу до ужина. Знобит что-то… А там и в столовку, может, еще грамм сто дадут?

Но — не получилось. В столовку, я имею в виду. Ужин мне подали как барону ля Реган — в постель. Точнее — в койку, в санчасти. Проснулся я с тяжелой головой, весь горячий и потный. Меня ощутимо потряхивало. Э-э-э, да ты, брат, простыл, видать… Так-то с открытым фонарем летать… Надо к врачу.

Военврач пощупал мой лоб, нахмурился, дал мне градусник. Когда он его посмотрел, то нахмурился еще больше, вынул из стакана с какой-то отвратной медицинской жидкостью ложечку или шпатель, приказал открыть рот и стал изучать мое горло.

— Да у тебя, Туровцев, ангина. Жутчайшая. Где ты так умудрился?

Знать бы — где. Впрочем, в свое время у меня эти ангины чуть ли не каждый год были. Вот и здесь достали.

— Все, будешь лежать у меня. Лечить тебя будем.

И понеслось — таблетки, уколы, полоскания, в общем, — вся радость пребывания в медучреждении. О полетах, естественно, и речи быть не могло. Я еле стоял, но ползал по нужде сам. Через пару дней шум в ушах стих, жар немного отпустил и горло стало получше. Военврач, после моих слезных просьб, разрешил доступ к телу. Первым появился Антоша.

— Салют, командир! Ты как?

— Как, как, хреново, Тоха, сам не видишь, что ли? Про меня не будем, вроде на поправку я пошел. Ты расскажи, как там у вас? На воле? Кто командует звеном, как комэск и все другие?

— А что им сделается, Витя? Летают, дырки привозят. Портят новую технику, бестолочи. Звено Толя Рукавишников водит, пока получается. Комэск просил тебе привет передать. Занят он очень, летает часто. Бои как-то усилились. Каждый день — минимум четыре вылета… Темнеть стало раньше, а то и поболе было бы. Да, кстати, Виктор! Номер-то, какой на машине рисовать? А то звездочки есть, а номера нету…

— Погоди, погоди, Тоха. Голова что-то у меня плохо варит… А со старым номером что?

— Так ведь передали мы соседям несколько самолетов, после того, как новенькие получили. И теперь все придется менять, все номера, коки винтов красить в цвет эскадрильи.

— Так, что? Я сам могу номер выбрать?

— Ну-у, пока да.

— Пятнадцатый не занят?

— Нет. Его, что ли, рисовать?

— Его, Тоха, его.

Пятнадцатый был моим номером в игре. Уже давно. Просто 15-е число — мой день рождения, а если наоборот — 51 — год рождения. Логично, а? И удобно. Может, мне и позывной взять "Пятнашка"? Ладно, с этим пока погодим. Тут я задумался о другом. Надо же! Всего-то девять лет до моего рождения осталось! Вот, как-то я никогда не задумывался — как же близко я от войны прошел…

— Мою машину кто берет?

— Да, понимаешь, Витя, неисправность у нее обнаружилась… Вот я ее и устраняю пока… — хитро посмотрел на меня Антоша.

— Ты, это, Тоха. Не балуй с этим. Это серьезные неприятности может принести. Саботаж это, если строго на дело посмотреть. Не балуй, понял? А то наш особист быстро тебе путевку выпишет. В Сибирь… лесным воздухом подышать.

— Да понял, понял. Не боись, командир! — С тем он и отбыл.

И тут же, вот только подумал о нем, а он уже здесь, в комнату вошел наш особист.

— Ну, что, больной? Гостей принимаешь?

— Да какой ты гость. Ты на земле хозяин…

— Правильно понимаешь, хе-хе… Ну, как ты?

Все опять пошло по наезженной схеме — как ты, как вы и что нового в международном положении СССР? Что на фронте?

— А скажи мне, товарищ капитан (тогда-то, со зла, я его называл по спецзванию НКГБ), если не секрет, конечно, что там с этим сержантом-оружейником?

— Да какой там секрет, Виктор, чмо он болотное, и больше ничего.

Эх, ты! Неужели это самое "чмо", что в своем времени мы расшифровывали как чудак, мудак, очкарик, и здесь и сейчас известно? Вот не ожидал.

— Посмотрели мы его, проверили. В плену не был, подозрительных контактов нет. Ну, я с ним профилактическую беседу провел, попросил твоих ребят посмотреть за ним. В последнее время вроде крутится, суетится. Поглядим еще, посмотрим…

— Еще вот, что, Сергей. Что за немца мы привели? Это уж точно не секрет?

— Точно, точно. Обычный немец, молодой и бестолковый. Ничего не знает, ничего не может, пустышка. Подтвердил он нам некоторые сведения и на том спасибо…

— А ты что хотел, чтобы мы тебе Геринга приволокли?

Особист, довольный, заржал.

— А вот Геринг нам бы не помешал! Да у тебя силенок не хватит такую тушу тащить!

Тут уже заржал я, как представил, как я на себе тащу Геринга. Отсмеявшись, я спросил.

— Что там нового разведка и контрразведка по немцам накопала?

— Да много чего. Не боись, доведут и до тебя, в части, сам понимаешь, тебя касающейся. Могу сказать, что на усиление немцы прислали каких-то асов из 52, что ли, эскадры. Вот выздоровеешь, повстречаешься в воздухе, привет от меня передашь.

Я задумался. Это серьезно. Как бы они ребят не подловили. Опытные, гады.

— Сергей, ты мне вот что скажи… Помнишь, тот майор, ну на совещании, из разведотдела дивизии, про радиоперехваты говорил. У нас ведь тоже немцев слушают?

— А как же? Конечно, слушают, — удивленно посмотрел на меня особист.

— А почему же вы нас, летчиков, не информируете? Ты пойми, Сергей, что расшифровка записей радиопереговоров немцев в воздухе нам многое может дать. От психологического портрета немецкого летчика, до раскрытия их тактики…

Тут я заткнулся. Лицо капитана Сереги (а, точнее, — лейтенанта ГБ Иванецкого,) выразило живейший интерес. Да-а, это я дал маху. Не тому, в общем, я дал. И сейчас он меня будет иметь. А лицо-то, лицо… Вот, посмотрел бы кто из наших правозащитников и общечеловеков на этого молодого капитана из особого отдела, — враз бы жидким поносом обделался бы. Что и говорить — это школа! Да еще какая школа!

— А вот скажи мне, Витюшенька, откуда простой паренек из райцентра из-под Смоленска знает такие выражения, а? Я и то это только недавно на спецкурсе услышал.

Я покрылся цыганским потом. Ты ничего странного не слышал, Сергей. Вы просто сидите и по душам говорите с летчиком Туровцевым. Он простой, нормальный парень. Интересно рассуждает — это да, но ничего странного, ничего выходящего за рамки. Все нормально, все в порядке… в порядке… в порядке…

— Что ты сказал, Виктор? Отвлекся я что-то…

— Я говорю, почему же вы нас, летчиков, не информируете?

— О чем?

— Да о радиоперехватах переговоров немцев в воздухе! Понимаешь, зная их летчиков, заранее можно предсказать, что они будут делать и как делать, когда подойдут к своим на помощь, на какой высоте, сколько у него бензина, снарядов. Да и многое другое, понимаешь? Вот, например, бьем мы немцев. Они, естественно, кричат по радио: "На помощь! На помощь! Нас обижают!" И тут же — съем информации. На каких аэродромах противника всплеск радиопереговоров? Сколько новых голосов? Кто это? Как ни натаскивай летчиков по правилам радиообмена, в горячке он обязательно что-нибудь, да болтанет. Либо имя назовет, либо пообещает скорую помощь и время подлета, либо еще чего. А наши сразу нам: "Внимание, мол, с аэродрома такого-то зафиксирован взлет такой-то группы, ведущий такой-то. Ориентировочное время подлета — такое-то." И нам все ясно! А сейчас… сам знаешь. На хрена нам такая разведка, которая важнейшие сведения от нас утаивает?

Тут задумался уже Сергей. Крыть ему было нечем.

— Слушай, ты, конечно, прав. Никакого секрета эти переговоры из себя не представляют. Это же идет в открытый эфир, чего уж тут секретить? Если немецкий знаешь — бери ручку, тетрадку и пиши. И, знаешь, что? — загорелся капитан Иванецкий, — Я тут недавно на спецкурсах был… Есть такая штука — психологический портрет называется. В общем, долго тебе объяснять. Но человека раскрывает, как под рентгеном. Практически все про него можно сказать. Что скажет, как поступит. Вот бы вам и дать его по немецким летчикам-то, в раскладочке! Надо с начальством это дело обкашлять, может интересно получиться! Молодец, Виктор, навел меня на мыслю хорошую. Ну, я побежал? Давай, пока!

Беги-беги, гроза шпионов и диверсантов. Может, и правда что-то дельное из нашего разговора получится.

Я откинулся на подушку и задумался. Как-то скомкано все происходит, спонтанно и неуправляемо. А нельзя ли в это внести элемент строгой организации и порядка? Например — создать какой-нибудь перечень моих знаний по тактике воздушной войны, по организации отдельно взятого воздушного боя, по технике, там, ее подготовке и обслуживанию? Вот скоро главной задачей будет уничтожение немецких тяжелых транспортников, которые будут летать в котел. А я и примерные маршруты помню, и места их базирования. Это ведь все в картах игры было. Не до точнейших деталей, конечно, примерно, да ведь и это — огромный плюс. Считай — я за весь разведотдел армии могу сработать. А уж тактику дать хоть сейчас могу. И передать эти знания я могу безопасно. Создать такие пакеты информации по различным аспектам боевой работы и передавать их людям прямо в сознание. Что бы они не сразу, а постепенно, как сахар в стакане с горячим чаем тает, и проявлялись в головах, а? Решено! Завтра же и займусь! А сейчас — спать. Сон — лучшее лекарство для солдата. В этой авиации будят в такую рань, а я люблю утром поспать, вот и надо пользоваться, пока дают.

Весь следующий день я, выклянчив бумагу и карандаш у миловидной медсестры Верочки, писал свой меморандум. Верочке я сказал, что приема посетителей сегодня не будет, не до них. Писалось хорошо, написал я много. Потом проверил, еще раз все перечеркал, все разложил по блокам. Ну, пора и запоминать, пора делать пакеты.

— Верочка! Подойди ко мне, красавица!

Девчонка подбежала, хлопая распахнутыми любопытными глазищами.

— Присядь, Верочка, я у тебя что-то спросить хотел. Да-а, а какие у тебя глаза красивые!

— Да что вы, товарищ лейтенант, говорите такое… — притворно засмущалась первая красавица полка, — я стесняюсь.

Стесняешься ты, ага! А как… ну, ладно, не будем сплетничать. В глаза-то тебе я успел заглянуть.

— Так что вам нужно, товарищ лейтенант, — Верочка нагнулась надо мной, чтобы поправить подушку и, заодно, мазанула меня по щеке полной грудью.

— Что мне нужно, что мне нужно… сама знаешь, что мне нужно, — я со зверской рожей, долженствующей отразить охватившую меня африканскую страсть, крепенько так, со вкусом, ущипнул Верочку за тугую попку.

— Ай! — во весь голос гаркнула полковая дива. — Виктор! Ты что?!

— Я, Верочка, наверное, в тебя влюбился, — грустным голосом поведал я. — Аппетита у меня нет и стул жидкий.

Тут от дверей прокуренным тенором заржал товарищ военврач.

— Так, Туровцев! А не пора ли тебя на бром переводить, а? А может — операцию? Тебе в паху ничего не мешает?

— Никак нет, товарищ военврач второго ранга, не мешает! Наоборот — без этого самого я и летать не могу, в полете это самое самолет стабилизирует! — заорал я, прикрывая это самое подушкой.

Через секунду мы ржали уже все.

— Сержант! Иди отсюда, иди! И больше без моего разрешения к Туровцеву одной не заходить. Только со шприцем, понятно?

— Да… — пропищала красная от смеха и смущения Верочка и выскочила из палаты.

— Выписывать тебя пора, Туровцев. Вон БАО полосу трамбует — туда и пошлю. Такая работа как раз для тебя. Застоялись, жеребцы.

А Верочка послушалась врача буквально. Вечером она пришла в палату со шприцем. А ушла без него… утром.

Всю ночь я ее экзаменовал по усвоению заложенного в ее красивую головку информационного пакета: "Истребительное обеспечение бомбоштурмового удара по наземным целям противника в условиях противодействия ЗА и ИА".

Экзамен Верочка сдала на "отлично"…