Глава 1

Полковник из штаба ВВС действительно оказался «настоящим полковником». Закончив беседу, он попрощался со мной, крепко ответив на рукопожатие, и, пока я шел к дверям огромного кабинета, поднял трубку внутреннего телефона: «Коля? Возьми капитана… да… в госпиталь. И все остальное… машина до 17.00. Все, занимайтесь!»

В приемной меня уже ждал шустрый старший лейтенант-порученец.

– Капитан Туровцев? Здравия желаю… старший лейтенант Сидоренко, Николай. Очень приятно! Ну, пошли прибарахляться? Товарищ полковник уже распорядился.

Я своим зрячим правым глазом выразил всю глубину своего интереса и в то же время непонимания ситуации.

– А то как же! Для фронтовика-героя! Да еще по приказу товарища Сталина! Даже и не думайте, товарищ капитан, даже и не пытайтесь!

Я продолжал с терпеливой, ласковой улыбкой смотреть на порученца, как бравый солдат Швейк, бывало, смотрел на своего поручика Лукаша. Мой взор выражал глубокий, искренний интерес – чего я даже не должен и пытаться? И не будет ли мне от этого больно? Я имею в виду – не заболит ли душа от того, что я, по скромности своей, не попытался схомячить побольше?

– Я это к тому, что вам надо получить талоны на питание, разместиться, приодеться немного… – Старлей Коля посмотрел на часы и нахмурил брови. – Ну что, пошли? Пока все бюрократы на месте?

Плюнув на все эти тайны мадридского двора, я сказал: «Пошли!» Ближайшее будущее хоть немного, но стало яснее. Надо что-то получить у бюрократов. Что-то получать я очень любил. Особенно – много и бесплатно.

Почти так оно и оказалось. По уголкам и закоулкам штаба мы бегали едва ли не час. Но все, что нужно, удалось получить. «Вырвать» – как выразился Николай.

Вырвали мы немало. Талонную книжку на питание в ресторане гостиницы «Метрополь» – это раз.

– Литера «А», товарищ капитан! – уважительно поцокал языком Коля. – Как для высшего комсостава!

Далее мы собрали ворох каких-то бумажек, по которым на вещевом складе в подвальных помещениях штаба я получил целую кучу барахла – отрез шевиота на парадный китель, отрез на бриджи, новые хромовые сапоги дивной довоенной красоты, фуражку, всю офицерскую ременную сбрую, кобуру (как я не отказывался, все равно – всучили), всякие там пошивочные или подшивочные материалы (приклад, как сказал кладовщик), золотые – наконец-то! – парадные погоны, звездочки, петлицы, белье, нижние рубашки, носки и проч. и проч. Я уже перестал реагировать на все эти сокровища пещеры Лейхтвейса, а Николай все еще что-то метал на расстеленную плащ-палатку (тоже мою!), ставя галочки в каком-то списке. Все! Наконец мы закончили, упаковали ценности в плащ-палатку и поперли ее во внутренний двор, к машине.

– А сейчас – размещаться…

– Коля, стоп! – Взял я ситуацию в свои надежные руки. – А вот с этим не спеши! Ты куда меня планировал засунуть?

– Известно куда, в наше общежитие!

– Ага! Пятьсот тараканов на двести постояльцев? И все в одной комнате? Не пойдет! У меня есть жилье в Москве. Погоди… сейчас… а, вот! Малосуздальский переулок, дом 17. Интересно, где это может быть?

– А вы что, не знаете, где живете? – в легком обалдении уставился на меня Коля.

– Я сказал, что у меня есть жилье, а не то, что я там когда-либо жил. Кумекай, Николай, шевели извилиной! Это квартира, а точнее – студия моего знакомого художника. Между прочим – из студии Грекова!

Но бравому Николаю имя Грекова ни о чем не говорило. Скорее всего, живописи батальной он предпочитал «ню»…

Где находится искомый Малосуздальский переулок, нас просветил помощник завгара, до войны работавший в Москве таксистом. Оказывается, совершенно рядом с «Метрополем». Вот и отлично! И далеко ходить не надо – все под рукой. Но сначала по пути мы заехали в маленькую швейную мастерскую, которая обслуживала огромную армию штабных командиров. Пожилой полный татарин-закройщик, с профессионально прищуренным глазом и десятком-другим воткнутых в закройщицкий фартук булавок, быстро меня обмерил, отошел, еще более прищурился – дальше уже было просто некуда, и спросил: «У вас высокая фигура… длину мундира какую будем делать?» Я показал, попросил не раздувать паруса на бриджах и пришить к ним парные пуговицы под подтяжки, а также попросил заранее проколоть на кителе и заштуковать дырочки под штифты орденов, и мы расстались. На три дня, как сказал меланхоличный закройщик.

– А вот теперь, Коля, летим искать мой дворец! – с легкой грустью о своем замке на Матери сказал я.

Дворец оказался так себе. Здание было дореволюционное, красивое, хорошей архитектуры. Но, надо сказать, довольно запущенное. Что поделать – война! Не до ремонтов было. Да и почистить двор и подъезд от мусора не мешало бы. Мы с Колей походили, покричали, вызнали, где можно найти домоуправа, и пошли на его розыски. Оказалось – на ее розыски. Пятидесятилетняя живая и бодрая женщина заявила, что она помнит Толеньку Рощина как живого.

– …тьфу на вас! Он и есть живой и здоровый! – буркнул я…

…и что она сделает для его командира…

…сослуживца и боевого товарища!

…ну да, сослуживца и боевого товарища, все-все… как только взглянет на мое командирское удостоверение! Вот!

Я с удовольствием смотрел на это чудо в юбке. Какой темперамент! Какая хватка! Интересно, а в молодости мадам не работала вместе с неким Ф. Э. Дзержинским?

– Да! Совершенно упустил из виду, уважаемая Капитолина Сергеевна! Вот для вас письмо от Рощина, а вот мое удостоверение… из рук, из рук, пожалуйста, а вот командировочное предписание, видите? Достаточно? Вот и хорошо. А вот, кстати, и ключ – Толя дал. Пошли смотреть палаты каменны?

* * *

По-моему, это называется мансарда. В общем и целом – вполне подходяще. Гораздо лучше, чем землянка или, скажем, глинобитный барак, который больше известен чабанам и овцам под гордым именем «кошара».

Да-а, несколько запущено помещеньице-то… Бардак, одним словом! Пыль, потеки на паркете под окном, какие-то подозрительные пятна на потолке. А так – места много. И света, и, что, как говорят, особо ценят художники – воздуха! Правда – несколько затхлого.

Я подошел к большому окну и с немалыми усилиями и треском распахнул створки. Вот так-то лучше! Весна, май! Только-только прошли праздники.

– Ну, что, товарищ командир? Помощь нужна? – Это, естественно, Капитолина.

– Нужна, Капитолина Сергеевна! Еще как нужна! Мне здесь без женских рук не справиться. Вот что… Жизнь сейчас нелегкая, вы тут всех знаете. Давайте пригласим три-четыре женщины, убраться, привести студию в порядок, тряпки какие постирать. Вот деньги… Отставить отпирательства! Вот деньги! Нужно будет еще – скажите. Всем, кто будет работать на уборке помещения, достойно заплатить. Я в армии живу на всем готовом, мне деньги тратить некуда. Да и не на кого… пока. Так что не будем спорить, уважаемая Капитолина Сергеевна! Да и заработают женщины хоть что-нибудь, на чулки там, на сласти… для детей, понятное дело. Ну, что? По рукам? Вот и хорошо. А я сейчас в госпиталь. Сегодня уже не вернусь, так что давайте командуйте тут! Ключ оставить? Ах, у вас дубликат? Просто великолепно, тогда – до завтра!

С тем мы с Николаем, освободившись от узла с барахлом, и отбыли. Машина довезла меня до госпиталя, довольный Коля распрощался, сказал, что ежели что – он в миг и сразу, и исчез в клубе дыма. Ну а я побрел искать глазника или, выражаясь научно, офтальмолога. Вспомнив анекдот про офтальмолога и гинеколога, я фыркнул и пошел бодрее…

Найдя заведующего соответственного отделения, я представился, показал бумаги и объяснил свою боль и печаль. Это встретило полное понимание, и я тут же был препровожден под белы ручки в смотровую. Там меня бросили в пыточное кресло, немного напоминающее кресло зубного врача, и надо мной склонились две головы. Одна принадлежала жгуче-черному армянину в белой шапочке, а другая – прекрасной незнакомке с голубыми глазами. Почему я говорю про глаза? А просто – все остальное скрывалось под белой марлевой повязкой. Как паранджа, прости господи! Вот что они – армяне эти, – со своими прелестными ассистентками делают!

Девушка начала осторожно снимать с меня повязку, а врач отвернулся и забрякал какими-то медицинскими инструментами на блестящем лотке. Началось! Сердце сжалось от испуга. Страсть не люблю больницы.

– Так, так, так… Где это вас, дарагой мой, так приложило?

Таиться от славных представителей советской медицины я не стал и выложил все как на духу.

Неожиданно приговор был мягок и щадящ. Все в полку с моим ушибом было сделано правильно. Теперь нужно было только время. Я ощутил гордость за нашего военврача и военфельдшера Верочку. Впрочем, некие процедуры не помешали бы… Вы где остановились и какие у вас планы на вечер?

Я честно сказал, что никаких планов у меня нет, а в жилье я еще не въехал. Оказалось, что это то, что доктор прописал! Причем – буквально! Доктор что-то мне прописал, и в госпитале я проведу время до завтрашнего обеда. А чтобы мне не было скучно, придется испытать на моем ушибе несколько новых процедур.

Чтобы избавиться от уродского синяка, я был готов босиком ходить по углям, а не только млеть под ловкими пальчиками красивой девушки, которая втирала мне какую-то мазь, и я с радостью согласился. Таким образом, я и переночевал в госпитале, будучи прогрет и усыплен целебным синим светом лампы…

В общем, в мансарду я поднимался почти другим человеком. Повязка была снята за ненадобностью, а глаз прикрывала небольшая марлевая салфетка на лейкопластыре. Да и ту через день-другой можно было снимать. Вот что значит наша передовая военная медицина!

Открыв своим ключом дверь, я просто обмер! Студию было не узнать! Даже цветы стояли в какой-то вазе. Воздух был свежим и чистым – машин-то в военной Москве поубавилось значительно, да и что им делать в нашем переулке? Вся студия сверкала чистотой, даже потолок освежили побелкой. Вот молодцы! С меня причитается новоселье, и никаких отказов я не принимаю!

Тут я заметил большой и уродский телефон. Интересно, а он работает? Нет, тона вызова не слыхать, но телефон «дышит». Значит, его можно подключить. Только вот куда мне звонить? А почему это обязательно я буду звонить? Может быть, мне позвонят! Поскребышев, например…

Коротко хохотнув, я взял на заметку зайти на телефонную станцию и разобраться с этой проблемкой. Пригодится. Может, я тут задержусь.

Теперь надо бы решить вопрос и с кормежкой. Та-а-к, что у нас есть? А ничего у нас и нету! С собой в самолет я ничего не брал, пообедали мы с Колей в столовке штаба, вчера вечером и сегодня утром меня, пусть и весьма скромно, покормили в госпитале. А вот где мне обедать? Я порылся в планшете и нашел талонную книжку. Где, где – в Караганде! В «Метрополе» я имею в виду, ведь Коля об этом мне и говорил. А вообще-то, что-нибудь надо купить и в студию. «Приз в студию!» – вспомнил я одного развеселого телеведущего. Правда, в моем случае лучше – «Харч в студию!» Придется мне и этим озаботиться. Да! А где есть харч, не помешает и бутылка-другая чего-нибудь легкого и освежающего… Например – водки и коньяка… Это надо бы оговорить с Капитолиной, она здесь должна все знать.

Капитолина Сергеевна не подвела. Она пришла с инспекцией как раз перед тем, как я собрался выходить на охоту за пропитанием. Я всячески расшаркался и рассыпался в благодарностях. Причем абсолютно искренних. Капа была явно тронута. Видимо, уже давно капитаны ВВС Красной армии с орденами на широкой груди не брали ее под локоток и не заглядывали в глаза с искренней благодарностью!

Моя идея с новосельем после некоторой попытки отпора была принята, я профинансировал затраты на стол и заодно попросил прикупить что-нибудь легкое на завтрак – яйца, там, сыр, масло с молоком. Держать все это богатство можно будет в ведре с холодной водой, еще довольно прохладно – за три-пять дней не пропадет. Да я, собственно, и не дам пропасть – все сожру!

Заодно легко и просто решился вопрос с алкоголем. Профессорская семья из соседнего подъезда получала весьма приличный паек из распределителя. Дед вносил немалый вклад в оборонку, и это высоко ценилось. Так вот. В этих продуктовых пакетах был и весьма качественный алкоголь – чудесная московская водка и – о чудо! – выдержанный армянский коньяк! Двум старикам это было абсолютно ни к чему, сын воевал на фронте, а его жена вместе с оборонным заводом откочевала на Урал. А вот немного лишних денег старикам бы не помешало. Так что мы с профессором провели взаимовыгодный обмен, благо что у меня на сберкнижке деньги еще были.

Жизнь налаживалась! Это я понял, когда сытый и довольный выходил из ресторана «Метрополь». Вот это аттракцион! Честно говоря, я не очень люблю рестораны. Как правило, готовят там не очень вкусно, закуски лежалые, рыба пересоленная, а водка… Ну, сами догадаетесь. Да – пусть будет теплая! И этот шум, бренчание посуды, табачный дым и накатывающий с кухни духан.

Так вот, «Метрополь» меня, надо сказать, удивил. Особенно своим интерьером. Такого великолепия, зеркал и позолоты я давно не видел! Это было что-то! Похоже на крутую VIP-парикмахерскую в Зимнем дворце. Ну – у каждого свой вкус, кому-то, может, и нравится. Да, воздух был, как бы это помягче сказать… не совсем свеж, лязг посуды тоже присутствовал. Как и излишне громкие звуки оркестра. А вот кухня была на высоте. Все было вкусное, свежее, исполнено и сервировано с душой и выдумкой. Опять же – великолепные вина, водки и коньяки. Причем водка из настоящего зернового спирта «Люкс», а не из производных процесса нефтеперегонки, как в моем недавнем времени. Да и коньяк был выдержанным коньяком, а не виноградным самогоном, подкрашенным марганцовкой. А лососина, грибы, икра! Это сказка! Правда, сказка была не дешевой. Причем очень не дешевой! Эдак у меня никаких денег не хватит, на такие-то швыряния купюр за роскошный, надо сказать, обед.

Ну, ничего! С деньгами что-нибудь решим, надо подумать и что-нибудь толкнется в мозг. А потом – у меня же есть талоны. Я их сегодня не использовал, а пошел на разведку. Посмотреть, кто там чего и почем. Вот и посмотрел на две двести. Теперь буду думать. Да и моя полушерстяная, но все же явно полевая форма в ресторане режет глаз. Тут, если оставить обсуждение костюмов штатских товарищей в стороне, в основном были старшие офицеры и, естественно, в мундирах. Чуть ли не парадных. На широкую ногу живет московское офицерство! Кутить умеет! Интересно, с каких это прибытков?

Женщины тоже… Красивых – полно. Но взгляд у них такой, оценивающий… взвешивающий. И улыбки холодные. Вера Холодная, м-да… Я не могу сказать – что это профессионалки, но и любительницами я бы их не назвал. Хищницы – во! Самое точное определение для них будет. Интересные для меня платья, я бы сказал – очень женственные, и приятно на женщину взглянуть. Меховые горжетки – так, что ли, они называются? Маленькие кокетливые шляпки, кружевные перчатки, ну – тут я пас. Многие дамы полусвета курят папиросы с длинным мундштуком. Да уж – разврат… Детский разврат середины сороковых…

Но, поймите меня правильно, такими были, конечно, не все! В роскошном зале ресторана я видел и обычные милые женские и девичьи лица, просто эти львицы сразу бросаются в глаза. И, надо сказать, умеют удерживать на себе мужской взор. Ну да ладно. Мне сейчас не до них… Мне бы телефонную станцию найти.

Тяжелые, с полированными стеклами двери ресторана «Метрополь» закрылись за мной. Неспешным прогулочным шагом я прошел всего-то метров двадцать от дверей ресторана, как…

– Товарищ капитан! Товарищ капитан! Остановитесь!

Я недоуменно оглянулся. А-а, офицерский патруль! И встали, засранцы этакие, в засаду к кабаку, чтобы ноги по длинным московским улицам не бить. Совсем как наши гаишники в кустах. Плохо это, как-то разлагающе Москва на людей действует. Забыл я уже на фронте, что такое каменные джунгли, как любили говорить в советское время те наши загранкорреспонденты, которые при дерьмократах стали это самое советское время активно обгаживать и намекать, что тогда в загнивающем Лондоне (Париже, Нью-Йорке) они фактически боролись с советской властью и против засилья партократии.

– Товарищ капитан! Прошу предъявить документы! – сурово, по-аракчеевски уставился на меня старший патруля артиллерийский майор.

Я молча достал удостоверение и командировочное предписание. Майор принялся вдумчиво изучать документы, то и дело бросая на меня тяжелый взгляд.

– Что у вас за оружие?

Я вздохнул и полез за выпиской из приказа.

– Наградное оружие, товарищ майор. Это оружие немецкого аса, которого я сбил над Сталинградом.

– Что вы, капитан, делали в «Метрополе»?

– Обедал я там, товарищ майор. Обедал по талонам, которые мне выдали в штабе ВВС. Вот, ознакомьтесь.

– Вы ранены? – продолжал пытать меня майор, по второму разу перебирая мои документы.

– Это не имеет отношения к делу, товарищ майор! Теперь я хочу спросить – вы удовлетворили свое любопытство? И часто вы тут фронтовиков у кабаков отлавливаете, а?

Не отвечая на мой выпад, майор попросил предъявить пистолет.

Я достал «вальтер» из кобуры, не выпуская его из рук, предъявил номер пистолета, а потом и серебряную наградную табличку, приделанную к щечке рукоятки умельцами из наших мастерских.

– Не серчай, капитан! – улыбнулся майор, протягивая мне документы. – И не лезь в бутылку. Вот это видишь? – Он постучал пальцем по двум красным полоскам на правой стороне груди. – До сих пор вздохнуть полной грудью не могу, пройду метров двести и задыхаюсь. Мы тут в тенечке встали передохнуть, когда ты весь из себя такой красивый в новой форме из ресторана вышел. В полевой форме и пилотке из ресторана «Метрополь»! Ты бы на моем месте не удивился бы? Недавно один наш патруль при проверке таких вот молодых и красивых военных в новенькой форме двух человек ранеными потерял. Нет, не шпионы, шпионы поумнее будут. Жулье это было, хорошо, стволов у них не нашлось, одни ножи. Но двух наших порезали.

– И что?

– Да ничего… Шлепнули их там же, на месте. Милиция, правда, потом обижалась, но въехала в ситуацию и успокоилась. Забрала жмуриков и укатила их пальчики откатывать.

– Круто тут у вас!

– Как ты говоришь? Круто? Нет, это не круто, это грязь и накипь… А круто там, на фронте. Сколько у тебя сбитых?

– Уже больше пятнадцати…

Майор понимающе покивал головой.

– Послали представление?

– Да вроде послали…

– Ну, тогда жди, в Штабе-то знают, что ты здесь. Выйдет указ – тут тебе Звезду и вручат! Ну, желаю удачи, капитан! А на проверку не обижайся. Пока!

– Подождите, ребята! Где тут районная телефонная станция, не подскажете?

Получив подробные разъяснения, как найти связистов, мы откозыряли друг другу и разошлись по своим маршрутам. А он ничего мужик, этот майор. Да, не все тут просто и элементарно, в этой Москве.

 

Глава 2

На телефонной станции все решилось просто и быстро. Командовал ею молодой парень в выгоревшей военной форме и без руки. Я представился, объяснил ситуацию и сказал, что мне было бы намного удобнее, если на период командировки телефон в студии заработал. Деньги я внесу, задолженность, если она есть, я покрою.

По команде начальника тетки из абонентского отдела быстро со мной разобрались. Задолженности на Рощине не было, я внес плату за пару месяцев, и меня заверили, что телефон завтра подключат. Заодно я попросил карандаш и записал свой номер.

Потом я отправился домой. О как! Уже домой… Я загрустил. Нет у меня тут дома, тело и то – не мое! Чужой, всем чужой. Да еще и не родившийся. Самозванец в общем. Ладно, переживем.

Недалеко от нужного мне переулка я увидел старушку, продающую сирень. Взял, да и купил у нее всю сирень, прямо с ведром. А что? Ведро в хозяйстве необходимая вещь! Будет в чем воды согреть, помыться. Какую-то душевую я там видел. Да, а вот интересно – канализация в доме работает? Не дай бог, с пятого этажа придется в сортир бегать!

Когда я заявился с ведром сирени в студию, приготовление к пиршеству там почти было завершено. Несколько женщин, в основном среднего возраста и ближе к пятидесяти, хлопотали у стола, заставляя его тарелками с какой-то закусью. На скатерти стояли уже открытые бутылки вина и коньяк.

– Здравствуйте, девушки! – радостно гаркнул я, вынимая сирень и стряхивая с веток воду. – Давайте за стол! Эх, давно у меня новоселья не было, а ну, принимайте цветы! Это вам… вам и вам… Никого не обидел? Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Виктор, фамилия – Туровцев. Я с Толей служу в одном полку. Человек он у нас известный и уважаемый. А когда узнал, что мне надо ехать в командировку в Москву, вручил мне свой ключ и обязал расположиться у него в «студии», как он сказал. Вот, собственно, и все. Вопросы, барышни?

– А вы, Виктор, летчик?

– Да, я летчик-истребитель.

– И сколько вы сбили немецких самолетов?

– Семнадцать было…

– Ух, ты! Геройский парень! А в Москву зачем?

– А вот это, девушки, военная тайна! – Ну, не могу же я им сказать, что и сам еще не знаю толком, зачем меня вызвали в столицу.

– Ну, за стол, за стол! Что тут самое вкусненькое? Кому что наливать? Давайте, не стесняйтесь!

Стесняться никто и не думал. Я потом понял – женщины просто соскучились по празднику, по мужчине рядом с ними. Чтобы можно было вот так сидеть за столом, накрытым белой крахмальной скатертью, уставленной тарелками с закуской и бутылками с вином, сидеть и ни о чем не думать, ничего не опасаться. Выпить глоток вина, захмелеть, послушать рассказы о войне, а потом спеть задушевную русскую песню.

Скоро к нам прибежала целая куча ребятни, малышню начали кормить, стало шумно и весело. Разговор разбился на несколько групп, кто-то уже тихонечко запел, кто-то говорил о своем, о женском. О тяжелой бабьей доле в стране, где идет война.

Я старался везде успевать – и всучить кусок повкуснее ребятне, и подлить вина женщинам, и предложить чаю дамам постарше. Все шло хорошо. Мы засиделись допоздна, и только необходимость укладывать ребят заставила нас свернуть праздник.

Женщины моментом перемыли посуду, стряхнули в раскрытое окно скатерть, отодвинули стол к стене. Я даже и вмешаться не успел.

– Не лезь, Витя! Дай похозяйничать у холостяка!

– Петровна, ты уж куда? Вот вернется с фронта твой «холостяк», что ему скажешь?

– Эх, бабы, лишь бы вернулся…

– Ну, спокойной ночи, Витенька! Спасибо тебе, родной! Спасибо за праздник, за минутку счастья…

Проводив всех, я еще пару минут бесцельно походил по студии, а потом, застелив тахту свежим бельем, упал и моментально заснул…

* * *

Утром я проверил телефон и с радостью убедился, что он работает. Первым делом я позвонил в приемную полковника из штаба ВВС и попросил связать меня с Николаем. Николая на месте не было, и я попросил соединить меня с полковником.

– Шустрый ты парень, Туровцев! Мне Николай доложил о квартире. Молодец! Быстро принимаешь решения! А у тебя уже и телефон имеется. Просто завидный жених! Ну да ладно. Что с глазом? А если нормально, то где-то к десяти жди, тебе позвонят. Номер телефона скажи секретарю. Придет машина – отвезет куда надо. Все понял? Тогда до связи.

Я быстренько привел себя в порядок, легко перекусил, благо кое-что осталось со вчерашнего дня. Критически посмотрел на форму – гладить или нет? Решил, что гладить еще рано, а вот сапоги надо привести в должный порядок. Чем и занялся на четверть часа. Потом вспомнив и обругав себя за забывчивость, подшил свежий подворотничок. Все, я готов! Посмотрел на одеколон, подумал и посомневался, потом все же плеснул «Тройного» на ладонь и протер лицо и шею. Теперь уж точно готов!

Как по заказу раздался звонок. Мне назвали номер машины и попросили через пятнадцать минут спуститься во двор. А чего ждать? Пойду-ка я на воздух. Лучше на улице машину подожду.

Как и говорили, минут через двенадцать к дому подкатила машина. Я оставил детей, с которыми играл, и пошел навстречу какому-то штатскому парню, который вышел из трофейного «Опель-капитана» и неуверенно смотрел на меня.

– Представьтесь, пожалуйста, молодой человек, – попросил я. – Я – капитан Туровцев, а вы кто?

Парень суетливо достал какое-то удостоверение и протянул мне.

– Я начальник группы второго конструкторского отдела Сергей Крашенинников. Александр Сергеевич попросил меня привезти вас, товарищ Туровцев. Поедем? Товарищи военные прибудут прямо в КБ.

– Ну, что ж, Сергей, поехали. Да, зови меня Виктором, ладно? Вот и хорошо, давай пять!

Москву 43-го года я знал плохо. Точнее – никак не знал. Понял, что едем мы к какой-то окраине, западной или северо-западной, что ли. Ехали мы долго, да и скорость машины была 30–40 километров. Да, не «Бугатти-Ваерон», однозначно! Но помните? Совершенно верно! «Все проходит…»

Наконец в каком-то не то достаточно запущенном огромном парке, не то в недостаточно прореженном лесу мы проехали через мощный КПП, разрывающий стену трехметрового зеленого забора, и увидели трех– и четырехэтажные чистые корпуса, покрашенные в светлые тона, асфальтовые дорожки среди зелени, а дальше – высокие и длинные ангары. Это явно была вотчина главного конструктора Александра Сергеевича Яковлева.

– Вот, Виктор, и наша Контора! Как тебе?

По тому, с какой гордостью это было сказано, я понял, что начальник группы второго конструкторского отдела Сергей Крашенинников – настоящий фанат своей фирмы. Ну, это же здорово! Не так ли?

* * *

Через большую, какую-то мрачную приемную мы прошли быстро и не задерживаясь.

Двойные двери в кабинет главного конструктора остались позади, и мне открылся огромный, светлый кабинет.

Из-за большого стола темного дерева с несколькими небольшими моделями самолетов и кучей телефонов поднялся человек в штатском костюме с каким-то усталым лицом. На вид ему было лет сорок. Крупноватые брови делали выражение лица Яковлева не очень-то радостным и дружелюбным. Под глазами лежали тени. Чувствовалось, что работы у мужика много.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Капитан Туровцев прибыл для…

Закончить я не успел. Яковлев слабо улыбнулся, махнул рукой и проговорил:

– Тише, тише, товарищ капитан! Вы нас совсем оглушили! Я знаю, что я генерал, но сейчас, как видите, я одет в цивильное. Так что давайте знакомиться снова – Яковлев, Александр Сергеевич! А вы?

– Виктор Михайлович Туровцев. Рад познакомиться, Александр Сергеевич!

– Взаимно, Виктор Михайлович, взаимно! Мне тоже было интересно увидеться с вами после того, как я прочитал ваше письмо… Вы когда его написали?

– Точно не помню, Александр Сергеевич, кажется – числа пятнадцатого января. Что-то так.

– Проходите вот сюда, Виктор Михайлович, садитесь на этот диван, разговор у нас будет долгий. Чаю?

– Да не откажусь, если разговор будет долгий.

Мы одновременно рассмеялись. Яковлев прошел к своему столу, что-то нажал. Не успел он вернуться к своему креслу напротив дивана, на котором сидел я, как открылась дверь, и девушка в кокетливом фартучке и наколке вкатила симпатичный сервировочный столик, сделанный из алюминиевого профиля. На столике был накрыт маленький чайный набор – чашки, ложки, заварочный чайник, термос с кипятком, вазочки с вареньем, пирожные в корзиночке из металлической сетки. Все аккуратно, красиво и быстро. Да, мне думается, в Конторе, как называют КБ его работники, выработан определенный стиль. И это мне нравится. А столик, наверное, он у своего «друга» Вилли Мессершмитта подсмотрел. Все же по заграницам он поездил, много что видел, много что запомнил.

– Наливайте себе, Виктор Михайлович, чего вашей душеньке угодно! Берите лимончик… вот – сахар, пирожные.

– Спасибо, Александр Сергеевич, не хлопочите – я все вижу, а мама меня с руками родила!

– Вот как! Это здорово! – рассмеялся Яковлев. – А папа позаботился о вашей голове, не так ли?

– Абсолютно верно! – тут уж рассмеялся я.

– Пейте, пейте чай, Виктор Михайлович. А я пока вам кое-что скажу.

Яковлев на минуту задумался.

– Вы знаете, Виктор Михайлович, как я был удивлен, когда получил ваше письмо. Сказать, что я был сильно удивлен, – значит не сказать ничего. У меня даже ворохнулась мысль – а как это может быть? Только что, в декабре 42-го года, я и несколько моих самых доверенных людей только задумались о возможности – я подчеркиваю! – о возможности работ по созданию глубоко модифицированного самолета, набросали лишь самые общие наметки, как приходит письмо от никому не известного… Простите, Виктор Михайлович, но это так и есть на самом деле… от никому не известного лейтенанта Туровцева, и нате вам! В его письме, по сути, дана концепция нового истребителя! Как это понимать?

– Так и надо понимать, – совершенно спокойно заявил я, со вкусом прихлебывая хорошо заваренный, душистый и терпкий чай. – Так это и надо понимать, товарищ главный конструктор, что думали мы об одном и том же. Только вы – как конструктор боевой техники, а я – как специалист, эксплуатирующий эту технику в бою.

Яковлев в изумлении откинулся в кресле.

– Да-да, нет тут ничего удивительного, никакой чертовщины и волшебства. Мы действительно думали об одном и том же. По крайней мере – я об этом думал. О том, что мне очень нужен истребитель завоевания господства в воздухе. И что он должен представлять из себя следующее…

 

Глава 3

… Я поставил чашку на сервировочный столик, подумал и все же уцепил одну шоколадную конфету. Давно я не ел шоколадных конфет! Хорошо…

– Вы знаете, Александр Сергеевич, я еще в Сталинграде, в госпитале, после того как меня сбили, долгими ночами думал – а как так получилось, что мы все время отстаем от немцев по ряду летно-технических характеристик наших истребителей? А потом понял, что я не совсем прав в своих рассуждениях.

Вот взять, например, «И-16» и «Ме-109Е» первых серий. Оба запущены в производство в 34–35 годах. «Месс», правда, немножечко позже «ишака»… Оба – монопланы с убирающимся шасси, оба скоростные для своего времени истребители, оба вначале были вооружены лишь пулеметами. «Месс» скоростнее, «ишак» маневреннее. Да и не очень уж и сильно «ишак» отставал от «месса» по скорости. Ведь максимальную скорость для самолета как определяют? Ну, вы и сами знаете… Определенная высота, наиболее подходящая для оптимальной работы мотора, температура, давление, определенные обороты, выверенный вес, полет по прямой… Да и готовят самолет перед замером скорости не так, как готовят к вылету истребитель на фронте. А в бою как? А в бою на максимальной скорости не летают – никакой ас этого не сможет сделать. Там ведь как? Скорость нагнал, подскочил к самолету противника – и, чтобы точно отстреляться, скорость надо подсбросить. Очередь дал – и снова – «по газам» и вперед! А «ишак» очень легко скорость набирал – только сектор газа стоило дать вперед. Особенно на последних типах моторов.

Так вот. Сам я на «ишаках» летал только в училище, боев на нем я не вел. Мне повезло сразу «Як-1» получить… Но другие летчики много рассказывали… «Ишак» вполне сопоставим с «Эмилем». Более того, он довольно легко его «делал», особенно – если затащить «месс» на виражи! Как говорили ребята, «ишак» вокруг столба развернуться может. Шутка ли – вираж 16–17 секунд! Да и бронирован «Эмиль» был слабовато, пулеметов «И-16» на него хватало, особенно Березина, крупнокалиберного. Во всяком случае, в Испании наши летчики «мессеров» гоняли, и вы это отлично знаете…

Это «ишак», я уже не говорю, что ваш «як» превосходил немца и по виражу, и в боевом развороте, и по мощи секундного залпа. Но вот появляется «Фридрих». Все – «ишак» уже не пляшет… «Як-1» еще может драться с ним на равных, но у «Фридриха» мотор все же помощнее будет, так ведь? Примерно на сто пятьдесят – двести лошадиных сил? Ну, хорошо, пусть не двести… Он начинает выигрывать у «яка» вертикаль… Но, что очень важно и интересно! Уже можно отметить это как вполне сформировавшуюся тенденцию. Увеличение мощности идет у немцев только в одном направлении – за счет увеличения веса самолета! И это им еще икнется. Этот недостаток станет для них необратимым.

Так вот, в ответ на «Фридриха» вы делаете облегченный «як», немцы быстренько подсуетились и выдали «Ме-109 F-2», а потом – «F-4». Вы – «Як-1б»! Отличный истребитель! Облегченный, маневренный, с достаточным по убойной силе для боя с истребителями противника вооружением. Правда, 105-й мотор все же слабоват для него… Ну – не может он дать того, чего бы мне, как летчику-истребителю, хотелось! Не могу я ввинтиться в небо, как ракета! Но тут у немцев появляется «Густав», и это уже серьезно. Отличный истребитель! Скоростной, маневренный, устойчивый к повреждениям. Правда, если его зажечь – горит весело! Говорят, у него в металле обшивки марганца, что ли, много… Или магния – уж извините, не знаю.

Яковлев, внимательно меня слушавший, рассеянно покивал головой.

– «Густав» – это серьезно, – повторил я. – Но, заметьте, Александр Сергеевич! Все его плюсы построены на одном, но огромном минусе! Это опять увеличение веса. Я даже не говорю о «пятиточечном» «мессе», он явно перетяжелен. Мы на фронте заметили, что изменилась тактика боя у немцев. Они и раньше избегали маневренного боя с нами. Нет, если мы их затягивали, то дрались – мастерства и опыта немцам хватало. Но – не любили, старались сразу уйти. Не их это бой – грудью на грудь. Маневренный бой – это наш вид воздушной войны. А немцы все чаще и чаще стали использовать всего один прием. Если отбросить все красивости, его можно описать так: «Ударил – и беги!» Или бомбу бросил и удирай во все лопатки. Не только «месс» с подвесами – тот действительно тяжелый. На скорости просвистит, даст очередь, попал – не попал, и летит себе дальше по прямой! Пока опять высоту для атаки не наберет – не вернется. А частенько и не возвращается вообще! Так даже трехточечные «Густавы» стали воевать. Ведь нам же видно – на высокой скорости потерял «месс» управляемость, не может крутиться, как мы, все больше прямо летит. Или сразу после атаки уходит на вертикаль. Еще больше стали немцы маневренных боев избегать. Ударил и ушел – стало для них нормой и тактическим приемом. Но это – если фриц наших поймал… А если наоборот? Если у него высота меньше или скорости нет? А маневренный бой он вести не может? Тогда – все! Тогда иди сюда, милый! Я тебя сейчас потрошить буду. И потрошили ведь… Да вот, не сочтите за хвастовство, однажды мы звеном раздраконили девятку «мессов» над Сталинградом за три секунды. На «Як-1б» мы летели, правда – летели с превышением…

Яковлев снова кивнул, мол, слышал я про это, продолжай.

– Так вот я и подумал, товарищ Яковлев, а какой будет ваш ответ фашистам? Так оно по всему и выходит – нужно еще более облегчить «як». Вплоть до того, что снять к чертовой бабушке с него все ненужное оборудование! Для ночных полетов, к примеру. И фару тоже. Ну не летают фронтовые летчики по ночам! Для перехвата ночных бомбардировщиков немцев «ночники» ПВО у нас есть. Все облегчить, что можно! Убрать тяжелые деревяшки из силового набора фюзеляжа, крыльев. Отделку улучшить, все щели закрыть, лючки резиновыми прокладками обеспечить.

Да! У «ила» вон – бронекороб служит силовым каркасом самолета. А почему бы на «яке» мотораму не сделать неотъемной частью каркаса фюзеляжа? А площадь крыла? Если я все правильно помню из теории – площадь крыла, она же «площадь смачиваемой поверхности», и дает основное трение, а значит – волей-неволей снижает скорость самолета. К тому же – меньшая площадь крыла должна, как я понимаю, дать лучшую маневренность. И вообще – надо десять, двадцать, да что там! Сто раз продуть самолет в аэродинамической трубе, убрать, зализать все лишнее, максимально улучшить аэродинамику!

Яковлев что-то черкнул в блокноте и снова незаметно для себя кивнул.

– Я вас, Александр Сергеевич, вашему делу учить не собираюсь. Все это вы и без меня знаете. Но так болела душа на фронте! Так хотелось получить от вас самый лучший истребитель – легкий, скоростной, маневренный, с мощным вооружением! Так, чтобы, только увидев нас в небе, у немцев «цыганский пот» на заднице выступал!

Я выдохся и замолчал. Что-то распелся я курским соловьем, аж в горле пересохло. Спокойнее надо, где там мой чай? Остыл уж, наверное…

Тут слово взял главный конструктор:

– Ну, хорошо, Виктор Михайлович! Многое вы уже высказали в своем письме, многое у нас уже воплощено в металле, так сказать… Два самолета-то практически уже готовы, облетывают их уже… Кстати, хочу вам предложить совершить пару-тройку вылетов в рамках летных испытаний. Мы вас включим в группу, временно – но включим… Это не помешает… – Он еще что-то пометил в блокноте.

– Так вот! Кое-что уже сделано, кое-что я услышал от вас впервые… Чувствуется, что вы много об этом думали… Да, кстати! Могу вас порадовать – моторостроители клянутся и божатся, что дадут для нового истребителя новый, более мощный мотор – «семерку»! Это будет просто отлично! Это позволит настолько повысить… – Он замолчал, постукивая себя карандашом по губам и глубоко о чем-то задумавшись. – Это позволит, в том числе, установить и более мощное вооружение… Мощности хватит… Мощности тогда много на что хватит… Черт! Нужно было закладывать еще два-три самолета!

– А что мешает подготовить не два-три, а с десяток самолетов, Александр Сергеевич? Насколько я знаю, технологически новый «як» почти не отличается от «Як-1», так ведь? На вашем опытном заводе их легко и быстро соберут, поставим разное вооружение, разное оборудование, бензобаки, что там еще? А потом – на этих истребителях – да и на фронт! Провести войсковые испытания, а? В нашей эскадрилье, Александр Сергеевич? Ребята счастливы будут!

– Погодите, погодите, Виктор Михайлович! Экий вы горячий! Еще ни коня, ни возу, а вы уже войсковые испытания! Где их проводить, это мы с Генштабом посоветуемся. А вас в любом случае в группу испытателей включим. Вас и вашего ведомого, так? Ведь разрывать пару нельзя, я правильно понимаю? Вот и хорошо.

Теперь давайте договоримся так. Официально – вы прикомандированы к нашему конструкторскому бюро на период подготовки и проведения испытаний нового истребителя. Значит, на вас будет распространяться статус летчика-испытателя, соответствующие денежные выплаты, режим рабочего дня, питание и все такое. Соответствующий приказ мы подготовим. Но вы, я вижу, еще не совсем здоровы. Так что, пока сделаем вам «свободное посещение лекций». Я вас представлю группе, пока походите, потолкайтесь среди народа, поговорите о том о сем, поделитесь своим фронтовым опытом и наблюдениями. Они нам будут очень полезны, я в этом уверен, понял из нашего с вами разговора. А потом – начнем летать и там посмотрим… Ну, что? По рукам? Вот и отлично! А сейчас – можно перекурить и, через… да, через десять минут прошу на первое для вас совещание по «И-30». Так у нас называется новый истребитель. Прошу!

* * *

На столе Яковлева звякнул телефон, и он отвлекся. Потом стукнули двери, и в кабинет зашли два авиационных генерала. Я бочком-бочком, по стеночке, выполз из кабинета главного конструктора и замнаркома авиапромышленности. В приемной уже толпился народ. Я никого не знал и лишь молча рассматривал людей, одетых в белые халаты. Надо же! Мы боремся за высокую культуру производства.

Через минут восемь нас всех вновь пригласили в кабинет Яковлева.

Все расселись за длинным столом для заседаний, покрытым привычным зеленым сукном. Через равные промежутки на столе стояли лакированные деревянные стаканы с остро заточенными желтыми конструкторскими карандашами, на сукне стопками по три лежали дешевые блокноты для записей. Я открыл один блокнот. Его листы были пронумерованы и прошиты. Однако! Тут я вспомнил, что все разговоры, которые ведутся в этом кабинете, являются секретом и государственной тайной, и уважительно положил блокнот на место. Куда уж мне-то супротив тайн поршневого истребителя! Может, рассказать им что-нибудь про самолеты пятого поколения? Или подпирающие их боевые беспилотники? А что это сейчас даст? Да ничего! Вот и промолчим, памятуя, что… – правильно! Молчание – аурум.

Расселся народ тоже интересно. На одной стороне стола сели военные в немалых чинах, на другой – инженеры-конструкторы в белых халатах и костюмах. Я каким-то образом попал на сторону «конторских». Как гость, наверное.

Совещание, как я и был извещен, было посвящено проблемам доводки нового истребителя. Его заводской шифр – «И-30», это и будет знаменитый «Як-3».

Ну а сейчас у будущего замечательного истребителя был болезненный период неизбежных и разных детских хворей и неполадок – проблем с кишочками-трубопроводами, сыпь на некачественном плексе фонаря, то утечки, то запоры в пневмосистеме, разные сложности с радиаторами, обтюраторами и еще какой-то технической хренью. Я не инженер, к сожалению, чтобы понимать все тонкости технических проблем. Достаточно ясно было одно – неладно что-то в Датском королевстве. Я имею в виду, что птенец еще не научился летать. И будет ли он летать так, как задумывали его создатели – это еще вопрос…

Все совещание, которое прошло в достаточно жестком и требовательном тоне, я просидел тише воды и ниже травы. Кукарекать мне было еще рано. Ведь я даже не представлял себе, что такое средняя аэродинамическая хорда! Которая, кстати, довольно часто упоминалась в ходе совещания. А ведь Виктор Туровцев должен был бы знать этот термин, он ведь его наверняка учил. Видимо, никому, кроме конструкторов, эта самая хорда и не нужна. По крайней мере в полку я никогда про нее и не слышал. Без нее как-то летали. Так, что-то я разговорился, плюнуть на эту хорду и забыть!

О чем народ спорит? Ага, ясно. Ну, это они еще долго будут мусолить. Так, а это кто? Ага, понятно – это и есть ведущий конструктор «птенца» товарищ Синельщиков. Ну-ка, ну-ка… поглядим… А что – нормальный на вид мужик. Сделал он самолет, и хорошо сделал. И тут, в этом 43-м году, сделает. Недолго уж ждать осталось. А я ему постараюсь помочь. Вот для него и подготовленный мной блок информации по «яку-третьему» подойдет самым лучшим образом. Яковлеву этого не надо, у него и других дел полно. Хочешь – не хочешь, а Яковлев еще три направления в работе тащит. И нач, и зам, и пом, и ответственный за… Хватит ему! А тут надо постоянно и вдумчиво. А надо будет – так товарищ Синельщиков с товарищем Яковлевым и посоветуется, чтобы мои нетвердые воспоминания проверить наукой и практикой авиастроения.

Совещание тем не менее шло к своему завершению. Военные охрипшими голосами продолжали талдычить про недостаточный ресурс мотора «М-105» и малое количество бензина в баках, конструкторы злыми, осипшими голосами отбивались от них, говоря, что много бензина было у бомбардировщика «ТБ-3» и не хотят ли уважаемые представители военно-воздушных сил гоняться за «мессершмиттами» на «братских могилах»? На военных и на конструкторов резко ополчились моторостроители, утверждая, что не сегодня, так уж наверняка завтра они дадут на новый истребитель новый мотор «М-106», а может быть, даже и «М-107». При этом они закатывали глаза и восхищенно качали головой. Как евреи-лоточники на блошином рынке. В общем – было ясно, что пора эту говорильню заканчивать.

– Так, товарищи! – хлопнул по столу ладонью Яковлев. – Пора заканчивать! А то скоро вы друг друга за манишки хватать начнете. Все! Все высказались, все всем понятно. Надо работать, надо устранять вскрытые недостатки. А они – вы ведь все это отлично знаете, товарищи! – они, эти недостатки, и на стадии госиспытаний полезут, и на первых сериях выпуска… Так что – все! Расходимся.

Народ, все еще оживленно бубня, потянулся на выход. Я поймал утомленный, больной взгляд главного конструктора и молча поклонился, прощаясь. Он только кивнул головой и успокаивающе махнул рукой: «Мы еще увидимся…»

К Синельщикову я без рекомендаций главного не полез. Еще успеем познакомиться. Выбрав какого-то подполковника с добрым лицом, я поинтересовался, а не подбросит ли он героя-фронтовика до центра Москвы? Желательно – до ресторана «Метрополь»? Подполковник, не раздумывая, согласился. Только спросил – откуда я. С Южного фронта, с Кубани… Подполковник понимающе кивнул и махнул рукой – во-о-н та машина! Поехали…

 

Глава 4

В общем я не очень-то понял, что хотели мужики из ОКБ-115 от меня? Они что, думали, я приеду и сразу, как солнце из-за туч, освещу все проблемы и решу все сложности? И все станет вокруг голубым и зеленым? Нет, я так не могу и не умею. А могу я им сказать, какой результат должен появиться от их работы. Это я могу, и это я сделаю. Кровь из носа, но сделаю!

Додумывал я это, поглощая дежурный обед, полученный мной в зале ресторана «Метрополь» по талонам с литерой «А». А ничего – вполне прилично! Особенно если для аппетита плеснуть грамм 50 армянского коньячку. А лучше – сто! Мне сегодня не летать. Да и завтра тоже. Да, кстати, завтра в госпиталь, да и за мундиром пора зайти. Полевая форма меня лично не смущает. Она смущает принимающую сторону и отдельных высокопоставленных собеседников.

Вон еще зашли три летуна, тоже по талонам, наверное. Привет, пернатые, кивнул я им. Привет!

Так, обед закончен. А дела еще есть. Надо найти порученца Колю Сидоренко. Дело есть к нему. Порученец Коля нашелся в штабе.

– Слушай, Коля! А свяжи ты меня сейчас с полком, а? Можешь?

– А что тут сложного, товарищ капитан?! Пошли на узел связи.

Мы вышли из главного здания штаба, долго шли двором и наконец подошли к трехэтажному строению за плотным забором. Предъявив на КПП документы серьезной охране, мы прошли в помещение.

Попросив меня подождать, Коля на секунду куда-то умчался, а потом вернулся с таким же молодым и улыбчивым лейтенантом, как и он сам.

– Слушаю вас, товарищ капитан!

– Здравствуй и ты, вольный сын эфира!

На сына эфира лейтенант хохотнул, пояснил, что он телеграфист, и начал меня пытать, а что же мне, собственно, надо?

– Слушай, ты можешь меня с полком связать? 111-й ИАП, на Южном фронте, позывной вроде «Гроза» был…

– Да раз плюнуть! Что нужно – спецсвязь, телеграф, телефон?

– Телефон, конечно! Зачем мне телеграф? У меня в квартире телефон есть, а телеграфного аппарата нет.

– Пошли! – И лейтенант пошел по коридору, на ходу пытаясь открыть двери попадающихся на его пути кабинетов. Наконец третий или четвертый кабинет оказался не запертым, и мы вошли. Лейтенант-связист снял трубку со стоящего на столе аппарата и стал вполголоса о чем-то говорить, потом долго слушал, потом опять что-то бормотал. Затем он замигал мне обоими глазами и замахал свободной рукой.

Я взял теплую от его руки и уха трубку.

– Оперативный дежурный лейтенант Корзухин!

– Сашка! Привет! Это я, Туровцев! Ну, как вы там?

– Какой Туровцев? Витька, ты, что ли?

– Я-я, пень глухой, сказал же, что я. Как у вас дела? Все живы-здоровы?

– Все нормально, Витя! А как там Москва?

– Стоит Москва, никуда пока не делась… Вот что, Сашка, ты мне Толю Рощина покличь, он там где-то у тебя под боком сидит. Мне с ним парой слов перекинуться надо…

Пришлось подождать пару минут, пока разыскали и притащили к телефону нашего живописца.

– Толя? Привет! Ага, это я, Виктор! Карандаш есть? Возьми у Корзухина, он без планшета не ходит. Готов? Записывай! Зачем я тебе твой номер телефона диктую? Да затем, чтобы вы ночью мне в Москву на этот телефон позвонили. Сначала на «Редут» – это штаб ВВС, а потом попросите у «Редута», чтобы вас соединили с городским номером. Скажите – там ваш командир эскадрильи звонка ждет. Все понял? Ну – пока! Всем привет! Пока-пока!

Я, довольный и улыбающийся, положил трубку телефона на аппарат.

– Соединят твои телефонисты моих ребят с фронта с квартирой в Москве? – обратился я к такому же довольному и улыбающемуся лейтенанту.

– Соединят, я предупрежу… Но только – сам понимаешь – линия открытая!

– Да брось ты! Какие могут быть секреты! Обычный бытовой разговор. Ну, спасибо тебе, лейтенант! Здорово ты меня выручил! Бывай!

И мы с Колей ушли.

– Ты не занят, Николай? Пошли, по кружечке пивка дернем? Есть тут поблизости?

– Есть, как не быть! Пошли только разом и быстренько, а то мне уже пора по делам бежать.

Мы быстро опрокинули с Николаем по кружке вполне приличного и прохладного пива по два двадцать пять, я еще удивился – надо же, недорого, и он убежал к себе в штаб, а я пошел на троллейбус. Кстати – вполне приличный для 43-го года троллейбус, сине-белый такой, с мягкими сиденьями.

Все, на сегодня беготни хватит, пора домой.

* * *

А поздно вечером мне дозвонились ребята. В общем – как я и надеялся, так оно и получилось. Этому трюку меня научили еще в Советской армии. Ночью, когда наступает известное затишье, ребята по цепочке всеми правдами и неправдами разысканных и разнюханных позывных частенько звонили домой, на свои городские телефоны. Правда, для этого лучше служить в какой-нибудь серьезной части. Лучше всего – со своим узлом связи. Я служил в штабе дивизии ПВО страны, в Куйбышеве. Через несколько городов и частей мне удавалось дозвониться до дома. Я родных не часто баловал, но случалось.

Теперь таким же макаром ко мне дозвонились ребята. Мы болтали, наверное, целый час. Я выслушал все новости, в щадящем, конечно, не секретном варианте. Рассказал, что мог, о своем московском житье-бытье. Немного подколол ребят, сказав им, что «птенчик» вылупился из яйца, но пока еще дохленький – ни летать, ни пищать еще не умеет. Ничего, к лету научим! Передал приветы всем-всем, получил долгожданный привет из одного полка ночных бомбардировщиков, летающих на «По-2», и, совершенно счастливый, аккуратно положил трубку.

Жить – хорошо! А спать – уже пора! Отбой. А как известно – по команде «Отбой!» моментально наступает темное время суток. И ведь правда – уже 23.40! Все – пошли баиньки…

* * *

«Нас утро встречает прохладой…» – мурлыкал я, умываясь и бреясь. Где-то я уже это пел, не помню… Надо же! Не любитель я петь, совсем не любитель. Да и текстов песен, считай, не знаю совершенно. Так – одну-две самых любимых. А тут – распелся, как Басков какой.

Что, неужели пришла пора перепеть всего Высоцкого, создать промежуточный патрон, изобрести автомат Калашникова и напомнить конструктору Кошкину про командирскую башенку на «Т-34-85»? Такой, как мне кажется, должен быть «попаданский минимум»? Ах, да! Еще нужно поставить палку в колеса «Манхэттенского проекта» и подвести под некролог Н. С. Хрущева. Сколько дел-то впереди, а я еще не жрамши!

Быстренько спроворив яичницу с обжаренными кубиками хлеба, я со вкусом позавтракал, испил чаю и пошел на остановку, где, как мне сказали в Конторе, останавливается их автобус, который собирает конторский народ по одному из московских маршрутов.

Благодаря форме и командирскому удостоверению в автобус я влез. Но по приезду был ненавязчиво остановлен охраной объекта. Попросил бдительную стражу кое-куда позвонить, и буквально через пять минут за мной прибежал спортивного вида молодой человек с временным пропуском для меня. Гордо помахав пропуском перед грустными глазами гвардейцев кардинала, совсем уж было раскатавшими губенки на задержание агента абвера, я незаметно просочился на охраняемый объект. Спортивного молодого человека звали Петром, и он был приставлен ко мне – гидом и оруженосцем. По крайней мере – сегодня.

– Куда пойдем? – доброжелательно осведомился херр Питер. – Сразу к нам, в группу?

Я почему-то сразу представил группу продленного дня какого-нибудь детского садика «Ягодка» и сидящих на ночных горшках молодых, умных конструкторов, продолжающих что-то чертить на ватмане. Улыбнулся и отрицательно помотал головой:

– Нет, Петр. Не будем пока мешать занятым людям. Потом с ними познакомимся. А пока пойдем в цеха опытного завода. Там ведь «И-30» стоят? Вот и пойдем, глянем на них, хорошо?

– Хорошо, товарищ капитан…

– Давай так договоримся, Петр. Меня Виктор зовут, и хотя мой позывной на фронте был «Дед», парень я еще достаточно молодой. Да, молодой… достаточно… – хмыкнул я. – Так что – давай по именам и на «ты»!

– Давай, Виктор, заметано! Пошли.

* * *

В цехах опытного завода тоже было чисто, аккуратно, продуманно. Видимо, главный конструктор А. С. Яковлев уделял этим вопросам большое значение, и коллектив понял и поддержал своего руководителя. Это мне понравилось.

Рабочие тоже ходили в халатах. Только в синих. К двум пожилым «синеблузникам» меня и подвел мой новый чичероне.

– Привет славному отряду тружеников тыла! – весело поздоровался я. – Ваш новый член коллектива – летчик Туровцев.

Труженики тыла переглянулись, и один из них, тот, что постарше, ответил: «Ну, здорово, член! Новый…»

Это была катастрофа! Так попасть! Да причем сразу и по собственной дурости. Теперь мне тут жизни не будет.

Я снял пилотку и низко поклонился.

– Извините за дурь, отцы! Не было у меня желания вас обидеть. Я действительно новенький у вас, прикомандированный. С Южного фронта, летчик-истребитель, капитан Туровцев, Виктор. Командир эскадрильи… – с каждой фразой я говорил все тише и тише.

Отцы молча слушали, не проявляя к В. Туровцеву, командиру и орденоносцу, никакого интереса.

Тут кашлянул позабытый позаброшенный Петр.

– Между прочим, Архипыч, это ведь Виктора придумка – делать мотораму единым блоком со всем каркасом фюзеляжа. И счетчик боекомплекта – тоже он… – индифферентно, как бы ни к кому особо не обращаясь, обронил мой гид. – Да и еще кое-что… Килограмм на семь-десять веса, между прочим…

– Да ты что! – ужаснулся Архипыч. – Такой человек! А с первого взгляда – дурак дураком!

Я покаянно повесил голову, кося на отцов глазом с поволокой…

– Ладно тебе притворяться, парень! Не боись – не выдадим. А ты впредь язык не распускай! И рабочего человека зря не чепляй! Не дело это, понимаш… А что ты воин знатный – поглядели мы уж на твои заслуги. Ладно, забыли! Говори, чего пришел?

Я и высказался по полной программе. Мол, полазать мне надо по истребителю, в кабине посидеть, прикинуть что-нибудь к носу, покумекать… И еще – комбинезончик бы мне не помешал. А то, вот беда, – переодеться мне не во что. Сирота я московская, стало быть…

Отцы усмехнулись в усы и ответствовали, что, мол, все будет, все, стал быть, справим. Не сомневайся. Иди, сирота московская, руки мой. Сейчас чай пить будем, с сушками. Так, с чаепития, и начались мои трудовые будни.

Первые впечатления были несколько смутными. Во-первых, в цеху было несколько темновато. Поэтому, переодевшись, я воодушевил передовой отряд работников авиапромышленности на трудовой подвиг, и мы, кряхтя и поругиваясь, выкатили истребитель на солнышко.

Теперь дело пошло веселее. Правда, несколько диковато было смотреть на не покрашенную в привычный камуфляж машину. Истребитель был покрыт пятнами какой-то не то мастики, не то шпаклевки мерзкого серо-желтого цвета и выглядел, как больное проказой, несчастное существо с обвисшими крыльями.

Не было у него бодрого боевого вида, не было. Хоть ты плачь! Ну, ничего! Это сейчас, как я понимаю, не главное. А что главное? А вот это мне и предстоит уяснить…

 

Глава 5

В общем и целом день прошел не зря. Я от души налазился по, наползался под и насиделся в кабине истребителя. Но успокоения моей мятущейся душе это не принесло. Что-то было не так. Ну, не складывалась общая картинка, не складывалась! Не получалось этакого красивого и гармоничного рисунка, как в калейдоскопе. Хоть ты убейся – не получалось, и все тут! Все время вылезала какая-то пусть и маленькая, но несуразность, несоразмерность какая-то. А время ведь шло. Уже первая декада мая. Еще немного – и ожесточенная воздушная схватка разразится в небе над Курской дугой. А я тут новенький комбинезон маслом пачкаю, руки ветошью вытираю и лоб морщу… Вместо того, чтобы летать. Что же не так?

Я еще раз со всех сторон осмотрел истребитель, потом отошел от самолета и присел поодаль на вытащенную из цеха табуретку.

– Что ты, Виктор, все его обнюхиваешь? Гляди, дырку в машине протрешь, поломаешь, значит… – Это Иван Архипыч подошел. Скоро за ним, как на веревочке, подтянется и его давнишний друг и напарник Николай Кузьмич. Самые опытные кадры на производстве. Еще с самого начала века судьба-придумщица связала их жизнь с авиацией. Сначала, еще солдатами, таскали первые воздушные этажерки на показательных полетах в Гатчине, потом ремонтировали битые аэропланы, потом – строили первые русские машины. В общем – живая история нашей авиации стоит передо мной, не хала-бала, полено дров!

– Чего-то, Архипыч, не вижу я в нем… Не узнаю. Неправильность какая-то… Или незавершенность. Да еще эти пятна, будь они неладны! Так и лезут в глаза, нервничать заставляют. А вторая машина крашеная? И где она, кстати?

– Вторая-то крашеная, летают уже на ней. А чего ты, голубь, не узнаешь? Рази ты видел где уже этот аэроплан-то?

Вот, блин, Шерлок Холмс советского разлива! Моментом поймал меня за язык. Уже какой раз… Осторожнее надо быть. Надо же! Смершевцы, контрразведчики ничего особого во мне не замечали, а этот дед постоянно меня ловит на нестыковках!

– Да где же я мог его видеть?! Окстись, Архипыч! Я о другом. Мне кажется, что в нем какие-то линии нарушены. Ну – не вижу я целой и законченной картины. Как будто смотрю на красивого боевого коня, а у него одной ноги не видно. А ведь я знаю – она есть! Четыре ноги у него – а нет! Не видать ее, хоть плачь. Так вот и здесь – все вроде бы есть, а в полете я его не могу представить. Не привык еще, может быть, не знаю…

Но Архипыч вдруг насторожился.

– А ты не спеши, сынок! Не торопись, Витя! Ты сядь, сядь… Подумай, посмотри еще. Это очень важно! Знакомо мне такое чувство, бывало и у меня когда-то вот так же зудела душа, искала ответ, а его и нету! А потом – упаси бог! Прямо-таки – бац! И либо самолет разобьется, либо еще что случится плохое. Знать, можешь ты чувствовать, дано, вишь, тебе это… – уважительно покачивая седой головой, закончил старик.

– Что там мне дано – не дано, я не знаю, но смотреть и думать буду, за тем и пришел… Как там насчет чайку? Погорячее?

– А един момент, Витя! Един момент! Тебе сахар как – внакладку или вприкуску?

– Вали внакладку, Иван Архипыч, не умею я, как ты, вприкуску, чаи гонять! Ты, видать, еще при царизме, в трактирах, эту школу превзошел? А, дед?

Добродушно посмеиваясь, Иван Архипыч протянул мне самодельную, лично им изготовленную «особую» чайную кружку из мельхиора. Емкостью 0,7 литра, по-моему.

– А как ты думаешь, Витя, если бы при царизме все плохо было бы, то и России не было бы! Все умели – и чай пить, и воевать, и самолеты строить научились! А уж детей делать на Руси всегда умели! Вон – какие вы, молодые, – все красивые и уверенные…

Вот ехидный дед, всегда вывернется! Всегда последнее слово за собой оставит.

* * *

Рабочий день подошел к концу. Пора было и мне заканчивать. Ничего сегодня я не придумаю. Хотя… как знать! Одна задумка у меня уже вырисовывается.

Я замочил испачканный комбинезон в большущей банке с бензином. Пожилой вахтер обещал часа через два его вытащить, сполоснуть и повесить на просушку. Знакомый «конторский» автобус довез меня до знакомой остановки, и я побрел домой. Кажется, на легкий ужин я что-нибудь в своей студии наскребу… В ресторан идти неохота, устал малость. Теперь бы еще одно – надо, чтобы сегодня мне позвонили ребята.

Ребята не подвели – позвонили около полуночи. Я их сначала отругал, что не спят. Ведь им завтра вставать ни свет ни заря. А потом мы минут двадцать потрепались. Затем я приказал идти спать, а трубку передать солдату Рощину. Уже сержанту, как мне сказали. Растет парень, глядишь – скоро лейтенантом станет!

– Толя, привет! Слушай, мне твоя помощь нужна… Тут такое дело… Нет ли у тебя в Москве друга-художника, который либо служил, либо служит в армии. А еще лучше – если он на фронте сейчас. Так, погоди-погоди, записываю… Записал… Еще? Давай, чем больше – тем лучше. Ага! Готово. Ну, Толя, спасибо. Нет, пока не могу сказать – линия не защищена. Был бы ты в Москве, я бы тебя попросил… Слушай! А ведь это идея! Обойдутся они там без тебя месячишко! А ну, пан Анатоль, позови-ка мне оперативного!

– …Кто? Серега, ты? Здорово, это Туровцев, Виктор. Ага, из Москвы… стоит пока. Да, девушки красивые! В таких легких, понимаешь, платьицах – аж в дрожь бросает! Ага, и театры работают, и кино… и рестораны тоже! Все-все, Серега! Хорош! Теперь слушай сюда… Бери бумагу, карандаш – пиши…

– …Все записал? Не забудь – сразу, как командир придет… Сразу ему и доложи. И на словах передай – это очень важно! Очень! Все, пока.

По команде «Отбой», как и следовало ожидать, сразу наступила тьма египетская. Спо-кой-й-й-ной но-о-о-о…

* * *

Утром я уже не пел, утром я чуть не опоздал. В госпиталь, я имею в виду. Ну да! Пришла пора снимать марлю с морды лица и начинать смотреть на мир двумя широко распахнутыми, по-детски радостными глазами, а не как циклоп какой-то, прости господи!

В ОКБ я всех предупредил, сегодня меня там не ждут. Да и пауза там пока намечается. Сегодня надо закончить все медицинские дела и получить допуск к полетам. Это главное. Да, еще и мундир надо взять – пригодится. Может, в театр схожу, может, еще что… А если Анатолия удастся вытащить, может, мы суаре какое закрутим, дело молодое, дело нужное. Еще бы одного летчика пригласить. Из ночного бомбардировочного… Но это уже мечты, причем кретинско-подростковые.

В госпитале, как я ни старался прогнать все процедуры поскорее, пришлось потратить время до пятнадцати ноль-ноль. Но врачебную комиссию я прошел и соответствующий допуск к полетам получил. Уже веселее. Как там товарищ Сталин сказал: «Жить стало лучше, товарищи! Жить стало веселее!»

А ведь верно! Этот солнечный май 1943 года явно показывает всему советскому народу – жить явно стало лучше. А немцев бить стали веселее. Погодите, гады! Еще вам на Курской дуге рога обломают – обхохочетесь! И я, если успею, в этом веселье поучаствую. Уж я эту веселуху никоим образом пропускать не собираюсь.

Мое хорошее настроение еще больше поднял красивый вид молодого офицера-летчика, которого я увидел в зеркале маленького швейного ателье. Облаченный в новенький, прямо с иголочки, мундир, офицер довольно лыбился узкоглазому татарину-закройщику. У того, кстати, глаза и вовсе превратились в щелки от довольной улыбки. Костюмчик, как это сформулируют позже, сидел! Как влитой сидел! Мне очень понравилось. Правильно сделал Верховный, что вернулся к традициям русской армии и военной формы. Мне лично царская офицерская форма времен Первой мировой, да еще с двумя ремнями портупеи, всегда очень нравилась. Настоящая мужская форма – красивая, достойная и щегольская! И фуражки тогда были куда как хороши. Я вспомнил аэродромы, введенные Пашей-мерседесом, бр-р-р!

Я полностью рассчитался за пошив мундира, сунул закройщику бутылку коньяка в знак благодарности. Тот начал было, но я его пресек – от души подарок, прими, не обижай. Чтобы мундир не помять, решил домой идти в нем. Форму мне упаковали в аккуратный тючок, и я, распрощавшись, отбыл к себе в студию.

А там уже надрывался телефон. Он продолжал звенеть, пока я крупной рысью гнал через три ступеньки вверх, звенел, пока я судорожно искал ключ, брякал, сволочь, когда я этот ключ провернул в замке, и замолк, паразит, когда я распахнул дверь настежь.

Но не успел я разочарованно плюнуть и выругаться, как телефон грянул снова.

– Слушаю, Туровцев! – рявкнул я в трубку.

– Где ходишь, Витя?! Я уже весь палец стер твой номер набирать! Жди, сейчас командир твой с тобой говорить будет! – Это, если кто не понял, Коля-порученец из штаба ВВС.

– Туровцев? – раздался в трубке голос майора Россохватского. – Ты что чудишь там, Виктор? Какая еще командировка для оказания шефской помощи? Совсем офонарел? Ты что? Весь полк в Москву за собой перетащить хочешь, а? Ну, что замолк? Отвечай!

– И вам здрасссте, Кирилл Константиныч! Привет вам из весенней Москвы! Столицы нашей Родины, как известно! Ну что вы на меня кричите, что сердце надрываете, а? Мало вы меня знаете? Не было бы нужды – я бы к вам с такой просьбой и не обратился бы.

Майор только хмыкнул.

– А тут – дело государственное, можно сказать. Необходимость – прямо «Аллюр три креста!»

– Какой еще аллюр, ты же авиатор, а не лошадник!

– Как знать, как знать, Кирилл Константиныч! Вот обидели вы меня словами своими злыми, подозрениями разными… Почитай – смертельно обидели. А подам-ка я рапорт товарищу Буденному, попрошусь у него в нашу славную кавалерию! Все лучше мне служить будет в казаках – на коне, на свежем-то воздушке, в поле, вокруг – сплошные ромашки! А не в кабине истребителя – жарко, тесно, пахнет бензином и гарью из моторного отсека, трясет. А ну как помочиться приспичит? Что – с парашютом сигать надо? Не-е-т, не по мне это! Щас прям и напишу рапорт Семену Михалычу!

На другом конце телефонного провода ржали уже, по-моему, несколько человек. Вот, наверное, «кровавая гэбня», подслушивающая мой телефон от Москвы до самых до окраин, смеется на всем протяжении провода. Смеется и записывает, пишет – и смеется.

– Все-все, Виктор, кончай! Некогда мне тут с тобой ржать! Я что тебя приказал разыскать? Отправили мы твоего Толю Рощина к тебе, с попутным бортом сегодня днем и отправили. Встречай. Уже, наверное, сели они в Москве.

– А где сели-то, товарищ майор? Как я их искать буду?

– А я откуда знаю, куда они сели? Ты его в Москву выдернул, ты его и ищи! Все! Не грузи меня больше. У меня и без вас, оглоедов, дел выше крыши! Пока.

Так, что же делать? Нужно искать палочку-выручалочку. Как хорошо, что я придумал этот телефон подключить! Опять набираю номер штаба.

– Штаб? Приемная? Здравия желаю, капитан Туровцев… Как бы мне старшего лейтенанта Сидоренко найти? Я только что с ним говорил. Ну, да, Николая! Хорошо, жду… Коля, тебе снова привет! Это опять я – да Виктор же! Нужна твоя помощь… Слушай…

…Шебутной какой день! Мысли лениво, нехотя, катались в голове. Думал я так, сидя за разграбленным столом, заставленным бутылками и тарелками с закусью. Коля Сидоренко уже ушел, благостный, пьяненький и довольный. С его помощью мне быстро удалось определить, где мог сесть бомбардировщик с юга, вызвонить дежурного по этому аэродрому, убедиться, что найденный им сержант действительно Рощин, и смотаться за ним на штабной машине, любезно предоставленной порученцем Колей.

В общем, Николай это застолье полностью заслужил. Да и мне не вредно было оттянуться, а про Толю я уже и не говорю – он за дорогу сильно оголодал и изнервничался. Сейчас сытый, пьяный и помытый нагретой на керосинке горячей водой сержант Рощин продолжал тянуть службу Родине в горизонтальном положении. Ничего – пусть спит. Его работа еще впереди, успеет.

* * *

– Так, мон шер Анатоль! Тебя сегодня я не трогаю – твое дело все свои дела решить. Так ты точно – в отпуск, а не в командировку? Понял, понял! В отпуск, поскольку командировать тебя с фронта некуда, да и незачем. Значит – мотай в комендатуру, вставай на учет. Вот возьми деньги, пробегись по магазинам и рынкам. Купи, что пожрать, а то я тебя не прокормлю. Тощий, как глист, а лопаешь, как слон… или нет – как баклан! Тот целый день есть может. Все понял? Тогда – вперед! На винные подвалы! Да, не забудь к управдому заглянуть, пофорсить сержантскими лычками.

А мой путь уже известен: остановка – автобус – Контора. Но сегодня день начнем иначе – начнем знакомиться с ведущим конструктором проекта.

– Вот, Константин Владимирович! Я вам рассказывал – капитан Туровцев, Виктор Михайлович! Прошу, так сказать, любить и жаловать! Да и не забывайте, заодно, и делами его загружать. Да поплотнее так, поплотнее! Ничего, он фронтовик, он выдержит!

– Здравствуйте, Виктор Михайлович, – протянул мне руку моложавый, подтянутый человек. – Я – Синельщиков!

– Здравствуйте, Константин Владимирович! Да уж наслышан. Очень рад! Ну, приказывайте, с чего начинать будем? Да, кстати, кому я могу сдать допуск на полеты? Кто у вас выпускает летчиков? А заключение медкомиссии кому? Санчасть у вас своя должна быть?

– Погодите, погодите, товарищ Туровцев! – засмеялся ведущий конструктор. – Дойдет время и до полетов. А сегодня мы просто поговорим. Вы мне, кстати, объясните, что вы нашим мастерам в цеху наговорили. А то они талдычат что-то, а мне не понять. Так мы пойдем, Александр Сергеевич?

– Да-да, идите! Проведите товарища Туровцева по всем службам, завершите все формальности и можете работать, хорошо? Ну – пока.

Так мы и поступили. Вместе с ведущим конструктором проекта я прошел через кадры, первый отдел, медсанчасть. Посетили секретчиков, где на меня завели формуляр и выдали тетрадь для секретных записей. Потом Синельщиков бегло познакомил меня с несколькими руководителями рабочих групп и утащил в свой кабинет.

– Ну, Виктор Михайлович, рассказывайте!

– Что рассказывать, Константин Владимирович?

– А все и рассказывайте! С того момента, как вам в голову стали приходить идеи по параметрам «истребителя завоевания господства в воздухе». Ваша, кстати, формулировочка?

– Моя… – вздохнул я, немного задумался и начал свое повествование.

* * *

– Вот, в общем и целом, так оно и получилось! – плавно завершил я свою сагу.

– Интересно, интересно… Как вы говорите? Истребитель должен на любом маневре догнать и поразить противника! Да-а… на любом. И на вертикали? Даже если «Мессершмитт» со скоростью на нее уходит?

– А без скорости «месс» на вертикаль не пойдет, Константин Владимирович! Зависнет он, есть у «месса» такая интересная особенность – зависает худой в высшей точке – ни скорости, ни маневра! Бери его, как снулую курицу, – голыми руками! Они это дело знают и здорово боятся. Если не будет скорости – он в пике, и поминай как звали!

А вот если он на скорости вверх уходит, то новый «як» должен его взять! Просто обязан! Знаете, как мне осточертело вот так вот их глазоньками провожать? Он, сволочь, – фьють! – и вверх! Я за ним – чах-чах, а не вытягиваю. Не хватает мотору мощности догнать «месса» на вертикали! Пора дать нашим летчикам такой истребитель, чтобы фрицы боялись даже рядом пролететь! Даже на горизонте его увидеть! А уж за фронтовыми летчиками задержки не будет – вмиг порвут гадов!

И еще… Конечно, это при возможности… Дело вот в чем – оружие «яка». Нет-нет! Кто стреляет метров со ста – тот немца возьмет, конечно. Но вот бомбардировщик – тут уже сложнее. Бывает – дашь ему очередь, есть попадание! А он летит, зараза! Дашь вторую, третью – летит! Обшивка кусками с него сыпется, дымит, как кочегарка, а летит! Не ошибусь, если выскажу пожелание за всех летчиков – хорошо бы дать новому истребителю пушку покрупнее калибром! Это было бы здорово! Это, я думаю, все наши летуны горячо поддержат.

Что еще? Ну, что… Про счетчик боеприпасов я уже говорил… А, вот! Вы знаете, Константин Владимирович, у нас в полку один техник выступает в художественной самодеятельности. Он на губной гармошке пародирует или, правильнее сказать, копирует человеческую речь. Здорово у него получается, очень похоже и смешно! Я вот о чем подумал. Иногда, в горячке боя, некогда смотреть ни на приборы, ни на что другое… А информация летчику ежесекундно должна поступать в мозг – температура головок цилиндров, там, критический угол атаки, БК к концу подошел, еще что… Да, шасси вот у меня один раз не вышло.

Так вот, их – этих параметров – не так уж и много. Скажем, критических – штук пять-шесть. Я и подумал, а что если мы их летчику будем озвучивать громким сигналом, ревуном – не ревуном, но что-то вроде. Пропоет динамик три ноты – «По-лун-дра!», а я знаю – осталось тридцать снарядов, или, там, угроза срыва потока! Вот было бы здорово! Подумайте, а? А я попрошу ребят, чтобы они ноты для сигналов подобрали. Что, свои музыканты есть? Ну, это тогда просто здорово! Принимается? Отлично!

Пошли далее…

– Вот давайте вернемся к ручке управления…

 

Глава 6

Тихо и плавно я подвел разговор к вопросу технического, а может быть, и конструкторского дизайна или, иначе говоря, поиску прекрасного в формах и внешнем виде оружия. В данном конкретном случае – во внешнем виде самолета-истребителя «Як-3».

– Константин Владимирович, я вам сейчас выскажу одну просьбу… Прошу вас – не надо немедленного ответа, не надо резкого отказа или возмущения и вообще – не надо сразу хлопать крыльями и кукарекать. Просто выслушайте и подумайте. А еще лучше, если подумав, вы дадите «добро» на эксперимент.

– Да в чем дело-то, Виктор? К чему такое многословие?

– А вот сейчас и поймете. Непривычное еще это дело, потому так и подкрадываюсь, чтобы не спугнуть удачу. И не пробудить излишнюю техническую гордыню, которая, как известно, великий смертный грех!

– Виктор, вы меня пугаете!

– Подождите, Константин Владимирович, я еще посмотрю, как вы режимный отдел пугать будете!

Значит, так, Константин Владимирович. Не сочтите меня хвастуном, но я специально с фронта вызвал одного специалиста, которому надо показать вашу машину. Это художник студии Грекова, сержант-картограф нашего полка Анатолий Рощин. Допуск к гостайне у него есть. По второй, что ли, форме. Как вы это дело проведете – решать вам. Цель у нас будет такая. Простите меня за формулировки, но я пока не увидел в новой машине жизни. Она пока без души. Спит она. Вы же знаете эту мысль – не помню, кто ее впервые высказал, но мысль, безусловно, верная! Хорошее оружие должно быть красивым! Можно и наоборот – красивое оружие обязательно будет хорошим! Да что там! Отличным оно будет. Вот я и хочу пригласить художника, да еще и солдата, чтобы он посмотрел истребитель, посидел около него, залез бы в кабину, на крыло лег – не знаю, что ему потребуется, чтобы он сжился с истребителем, слился с ним… А потом – он нарисует его, как он его видит. Чертежи и точные размеры ему давать не надо. Это ни к чему, это, наоборот, его собьет. А вот когда он нарисует, тогда вы и попробуете алгеброй проверить гармонию… А? Попробуем? Чего нам бояться? С другой стороны – может, что и получится… На что я, собственно, сильно рассчитываю. Если надо согласовать этот вопрос с главным, готов идти с вами и защищать идею!

Но идти и биться за новаторский подход в конструировании боевой техники не пришлось. Синельщикову идея не показалась совсем уж безумной, а прав и возможностей подключить месье Анатоля к проекту у него и так хватало. Так что завтра мне было разрешено привести баталиста к «птенчику».

Картинка была еще та – экспрессионисты на пленэре! Толя был в форме. Я отсоветовал ему рисковать и переодеваться в гражданку. Хоть он и в отпуске – пусть пока остается солдатом. Тем более – задание у него будет самое боевое. Так вот. Длинный и тощий боец с мольбертом и коробкой с красками сразу привлек внимание окружающих. Любит наш народ постоять за спиной у поглощенного работой человека, радостно наблюдая, как другой пашет изо всех сил, и давая труженику абсолютно не нужные ему советы.

Но этот праздник жизни быстро прекратили проверенные бойцы сталинского авиапрома – Иван Архипович и Николай Кузьмич. Они ядовитыми фразочками и подзатыльниками для непонимающих простое русское слово разогнали экскурсантов по картинной галерее на рабочие места, сами глянули коротко, но уважительно, и тоже отчалили. Я некоторое время посмотрел за Анатолием, но парень искал настрой, и я не стал ему мешать, занявшись своими делами.

Так прошло два дня. Потом Анатолий начал творить. Листы ватмана со скоростью осеннего листопада полетели на пол цеха. Неприметный человек в серой униформе эти листы бережно поднимал, нумеровал, ставил какой-то штамп устрашающего размера и тихо вздыхал. И хоть вздыхал он тихо, но многие его услышали.

Сначала по одному, потом по двое, а потом и небольшими группами вокруг Анатолия стал крутиться народ из группы Синельщикова. Они совсем затерли неприметного человека в угол, нагло вырывали листы ватмана прямо у него из рук и что-то негромко обсуждали, разложив эскизы под светом лампы. Потом стали обсуждать это громко. Потом стали орать и хватать друг друга за грудки.

Поскольку такое хамское, прямо говоря, поведение стало мешать творцу прекрасного, я этих крикунов быстренько попер из цеха, а сам пригласил ведущего конструктора.

Синельщиков долго перебирал листы ватмана, что-то хмыкал, а потом отошел к телефону и отдал какое-то распоряжение. Какое – я узнал тогда, когда в цех притащили кульман. Группка из трех молодых людей шустро завозилась около него, ваяя что-то тянущее как минимум на Сталинскую премию.

К вечеру Толя долго стоял перед очередным листом ватмана, то поднимая руку с карандашом, то опуская ее, как бы боясь дотронуться до рисунка, потом он все же решился, бросил карандаш в коробку, нашел меня глазами и пробормотал: «Ну, вот… Как-то так. Теперь бы это показать конструкторам надо… Я не знаю, что дальше…»

Минут через десять по моему звонку в цех подошел Синельщиков. Причем ведущий конструктор тащил за собой и главного.

– Ну и что тут у вас? – заинтересованно спросил Яковлев.

– Вот, посмотрите, Александр Сергеевич. И вы, Константин Владимирович… Вот что у Толи получилось. Теперь, как говорится, вам решать… Но эта машина на рисунке – живая!

Я еще раз взглянул на лист ватмана. Там, в карандашном наброске, чуть склонив к зрителю правое крыло, летел сокол! Красивый, сильный, уверенный в себе благородный хищник! Это было что-то.

Начальство долго смотрело на рисунок, переглядываясь и легко постукивая по листу пальцем в каких-то понятных только им местах. Последовал быстрый, короткий обмен мнениями.

– А если чуть-чуть сместить назад фонарь?

– А прилив крыла…

– Здесь – воздухозаборник сделаем…

– Нужно точно рассчитать диаметр тоннеля…

И потом:

– Ну что, Константин Владимирович? Оставляйте на ночь необходимую группу и оставайтесь и сами, пожалуй… За ночь надо проверить гармонию алгеброй и перевести эту красоту на язык цифр и типоразмеров… А вы сможете остаться в КБ на ночь, Анатолий? Ведь формально вы же в отпуске?

* * *

Конечно, Анатолий остался. Да и я тоже решил заночевать на заводе. Благо это было для конструкторов не в первый раз, и схема ударного ночного труда была уже отработана. Вместе с подачей горячего чая, бутербродов и предоставления, в случае необходимости, спального места нуждающимся. Одно из которых я и занял, попив чая и съев пару бутербродов с соленой кетой.

Наутро картина прояснилась. У конструкторов произошел прорыв и что-то сложилось. Какую-то идею из рисунка Толи Рощина удалось ухватить на кончик конструкторского карандаша и перенести на чертеж. Какой-то пустяк, но он изменил всю картину. Причем кардинально. Настолько, что невыспавшийся Синельщиков крепко пожал мне руку. Я лишь пожал плечами и сказал, что своей заслуги в сделанном я не вижу. Ведь сделано-то это не мной, а художником Рощиным и инженерами-конструкторами из группы Синельщикова.

Константин Владимирович лишь отмахнулся и сказал, что принято решение заложить малую серию – истребителей 15–17, не дожидаясь проверки внесенных изменений в трубе ЦАГИ, поскольку, мол, и так видно, что это хорошо. А эта группа самолетов потом и пойдет на войсковые испытания.

А ему теперь надо срочно просить подогнать под новые размеры стволы пушек на 23 и 37-мм для установки на двигателе «ВК-107», которые все же были сделаны заводом № 26 и прошли проверку и испытание на выработку 100-часового ресурса.

А вот это – совсем замечательно! Это лучше, чем я мог ожидать! Однако ведь в прошлой реальной истории «Як-3» был выпущен с двигателем «ВК-105 ПФ2». А 107-й двигатель пошел на «Як-3» только в октябре – ноябре, что ли, 1943 года. И в части новый истребитель поступит лишь в 1944 году… Интересно, неужели что-то меняется в ходе войны? Или просто я недостаточно точно помню и представляю давно минувшие события? Нет ответа…

* * *

Не было ответа и мне. Ответа на единственный мой вопрос: «Когда же я полечу на новом истребителе?»

Дело было в том, что на летающей машине, прототипе № 1, уже были назначенные на испытания летчик, инженер-двигателист и оружейник. И пускать туда еще и никому не известного В. Туровцева никто, собственно, и не собирался. Ждали вторую машину, а оно вон как оказалось! Я сам себе и подложил свинью.

Оказалось, что теперь надо ждать совершенно другую машину, которую сейчас, под неусыпным ежеминутным контролем Синельщикова, делали рабочие под командой Архипыча и Кузьмича.

Причем, когда утих первый шум и гам по поводу рисунков Толи и необходимости переделки, а точнее, создания совершенно нового самолета, довольный Архипыч толкнул меня в бок и прошептал: «Вот видишь, Витя? Посидел ты, подумал, вот оно что из этого и вышло! Хорошо вышло, одним словом! Не ошиблись мы в тебе с Кузьмичом! Я тогда с первого взгляда сказал ему – наш парень! Орел!»

Я, который лучше многих помнил, что именно сказал мне тогда старый хрыч, лишь помотал головой. В радостном, можно сказать, изумлении. Но с полным пониманием и поддержкой: мол, а как же! Я – да и не помню! Именно так ты и сказал, Архипыч!

Ну да ладно! Дела шли, шли довольно скоро, рыбьи скелетики истребителей в цеху быстро обрастали фанерной и дюралевой «кожей», самолеты принимали свою изящную форму. В свое время подошли и были установлены климовские 107-е моторы. На самолеты поставили и оружие. Причем – в трех вариантах. Пушка ШВАК и два УБС, 23-мм пушка ВЯ и две пушки по 20 мм, и последнее – 37-мм пушка и две пушки по 20 мм. Вот это сила! Правда, снарядов для 37-мм пушки удалось запихнуть всего 25 штук, но оставалась надежда, что конструкторы извернутся, но кое-что еще в этом направлении сделают.

По моей просьбе Толя Рощин не бросил свое теперь уже родное детище и сейчас разрабатывал для него схему окраски в летний и зимний камуфляж. Причем летом был предусмотрен и зеленый, и серо-голубой цвет раскраски. Получалось красиво.

В общем – дела шли.

* * *

Шли они, шли, и пришло наконец время, когда первенца выкатили из дверей цеха. Красивый, новенький, блестящий лаком на плоскостях, истребитель был прекрасен. Насчет лака пришлось спорить и надрываться тоже мне. Ранее, проектом, лак не был предусмотрен. Но, зная, что превышение скорости более 700 км/час на пикировании грозит «яку» отрывом обшивки крыла, я уж постарался и настоял на том, чтобы фанерный лист сажали на площадку для крепления большей площади, и заодно предложил покрыть плоскость крыльев лаком. Для повышения скорости, разумеется, а не для красоты. Истребитель был красив и так. Казалось, он присел на бетон полосы и недоуменно ждет – что же вы, люди, не отпускаете меня в небо?

Отпускать его в одиночку я не собирался. Теперь был мой черед поднимать «третьяка» в небо. Как-то так сложилось, что однажды в разговоре я назвал его так. Как всегда – болтнул, не подумав. А оно возьми да и укоренись. Так и прижилось – «третьяк» да «третьяк». А что? По-моему – хорошо! Кратко, но образно.

В общем, все было к полету готово. Шеф-пилоту Конторы все необходимые зачеты я сдал, местность изучил, облетывая район с инструктором на двухместном «Як-7», сам был весел и здоров. Пора было «третьяку» вставать на крыло. Раз пора – значит, пора!

…Механик, помогавший мне запустить двигатель, ободряюще хлопнул меня по плечу, улыбнулся и ссыпался с крыла.

Новый 107-й мотор ревел молодым, веселым зверем. «Третьяк» дрожал от нетерпения поскорее разбежаться по полосе, оттолкнуться и ввинтиться в бескрайнее голубое весеннее небо…

– Дед, взлет разрешаю! Удачи!

– Вас понял, поехали!

Разбег, меня привычно вжимает в бронеспинку. Отрыв! Миг – и я снова в небе!

– Здравствуй, небо! – в восторге заорал я. – У меня снова крылья-я-я!

 

Глава 7

Нет слов! Просто нет слов, чтобы описать все, что я чувствую! Лучше всего подошло бы – «Это просто праздник какой-то!», но это уже сказано Этушем (точнее – будет сказано, сейчас молодой лейтенант Этуш где-то тянет армейскую лямку), да мне и не передать его интонацию.

Истребитель – блеск! Я чувствовал абсолютную свободу в полете, изумительный по легкости пилотаж и огромные возможности, заложенные в машине. Надо бы поскорее провести учебный бой, причем – сначала с каким-нибудь нашим истребителем, с точно установленными летными данными, чтобы не было разногласий в оценке результатов. Ну а уж потом… Потом можно и с трофейным «мессом» каким-нибудь. Желательно – не битым и поновее чтобы был, с мотором, еще не выработавшим свой ресурс.

Полетное задание на первый вылет было, сами понимаете, достаточно простым – взлет, полет по коробочке, заход на посадку и посадка. И все. Да, тут особо не разгуляешься. Но что делать? Поспешать нужно медленно.

…Самолет прижался к бетонке, лег на «воздушную подушку», собранную у него под фюзеляжем выпущенными в посадочное положение закрылками, стукнул колесами раз, другой, победно качнул крыльями и покатился к ангару, где размахивал руками и подпрыгивал ждущий нас народ.

– А хорошо «як» вписывается в воздух, Витя! Как-то органично. Сидит, что называется, как влитой! Только вот камуфляж… Резкий он какой-то. Как ты поближе подлетел, так это стало бросаться в глаза… – закручинился Толя Рощин.

– Ничего, Толя, не горюй! – пыхтя, ответил я, борясь с лямками парашюта и пытаясь удержать зажатый коленями шлемофон. – Я тебе сейчас «один умный вещь скажу»… Уф-ф! Наконец-то! – Я сбросил парашют на крыло, сверху швырнул шлем и рукой распушил мокрые волосы.

– Ты, Толя, попробуй этот камуфляж наносить точками. Ну, не точками, конечно, как при письме, а квадратиками такими маленькими, сторона сантиметра полтора-два, а? Вот увидишь – станет намного лучше. Эти резкие переходы уйдут – ведь более темные квадратики можно чередовать с более светлыми, и делать такой пла-а-а-вненький переход! А метров с тридцати-сорока это будет смотреться вообще как картинка! А для работы надо шаблоны такие нарезать, из квадратиков, – гуще, реже, совсем редко… Ну, ты понимаешь?

– Понял! Это ведь как пуантилизм! Здорово придумал, Витя! – обрадовался наш баталист. – Сегодня же и попробую. Архипыч! Архипыч! Вы какую машину сегодня заканчиваете? Что? «Семерку»? Погодите под покраску ставить – я кое-что на корпусе помечу…

Ну, вот, рад как ребенок. А пуантилизм там или вообще «цифра» – какая нам разница? Лишь бы работало!

Да, вот еще что… Надо бы праздничный вечер для Толи сделать. А то вытребовал парня в Москву, дали ему отпуск, а он пашет, как лошадь, даже по ночам, а отдыха – никакого. Да и мне немного развеяться можно, а то мы действительно что-то заработались…

Все… Я вроде все закончил, парашют сдал, «третьяка» уже облепили техники, Толе установку выдал. Теперь надо идти писать отчет о пробном вылете. Отчет будет написан просто и лаконично: «Это полный… восторг!»

…Вот есть такие моменты в жизни человека, а то и целого коллектива, когда как по волшебству все становится легко и просто, все на удивление ладится и получается – прямо как в сказке! Такие удачные дни пришли и к нам. Конечно, я понимаю, что так просто, без вложенного труда и пота, этого не бывает, но – со стороны смотрелось именно так. И что интересно, многими прорыв связывался с личностями двух прикомандированных с Южфронта, вот ведь что интересно! Спорить и рвать рубаху на груди я не собирался, а больше все хмыкал и отмалчивался. А за Толю я был искренне рад. Синельщиков однозначно шепнул мне, что орден – не орден, рано еще об этом говорить, сначала нужно провести все испытания и поставить истребитель на серию, но премию – и очень весомую премию – Толя уже заработал. На самом деле, он здорово сократил время работы над истребителем, просто здорово! Да, а прогон сделанных по новым пропорциям моделей «третьяка» в аэродинамической трубе ЦАГИ дал исключительно положительный результат. Но, конечно, были нащупаны и некоторые «шероховатости», а как же без этого! Но это все дело поправимое! Над ними уже работали.

* * *

Так, в трудах и бореньях, прошла неделя… Я стал чувствовать, что копится усталость. Пошептался с Синельщиковым, намекнул, что это опасно чреватостями… Тут ведь можно либо допустить серьезную ошибку, либо вообще – просто и примитивно грохнуться при испытательном полете. Во всем нужна мера. И наша любимая сталинская конституция прямо говорит, что кроме права на труд мы имеем еще что? Правильно, возьмите пирожок. Мы имеем право на заслуженный, активный и разносторонний отдых!

Ведущий проникся, скорректировал программу испытаний и работ по подготовке к выпуску оставшихся истребителей и дал нам с Толей четыре дня отдыха. Причем, что очень вовремя, нам выплатили премию. Мне поменьше, а вот Рощину дали хорошо, не стали жаться. Двадцать тысяч выписали баталисту-пуантилисту! И я считаю – вполне заслуженно! Это ведь государственного масштаба дело Толя своротил, как тут не отметить человека.

Так что на следующее утро я стоял перед мольбертом в студии, на котором висел мой новый мундир, и переносил на него свои ордена. Достойно, весьма достойно! Скромно и красиво! А если еще… Эх! Не будем торопить события.

– Ну, пан Анатоль? Какая у нас будет программа? Пойдем мы с тобой в цирк? В зоопарк? В театр? Или в ресторан? Впрочем, в ресторан мы и так пойдем, обедать ведь где-то надо… А может, соберем вечеринку, а, Толя? У тебя девушка есть? Друзья в Москве? Что зарделся, как маков цвет? Есть, чую, что есть! Так это же здорово, что ж ты молчал. Под это дело пошли покупать тебе костюм!

После посещения одного универмага мои сияющие мечты насчет костюма несколько поблекли. То, что висело на плечиках, было… да, было, в общем.

– Вот что, Толя! А пойдем-ка мы с тобой знаешь куда? В комиссионку! Что значит «дорого»? Для нас это абсолютно не дорого! Как говорил незабвенный Остап Бендер – деньги просто валяются на дороге! Их можно подбирать по мере необходимости. Вот ты прилетел в Москву нищим и бедным студентом-заочником в сержантских погонах. А теперь ты – уважаемый человек! Старшина бригады маляров на ОКБ Яковлева! Не надо! Не бейте меня, пожалуйста, я хороший! Ах, так?! Ну, погоди… Все-все! Миру – мир, войне – сам понимаешь что… Ну, двинули.

Смена курса и приоритетов оказалась абсолютно правильной. Мы с Толей разыскали богатую комиссионку, перетряхнули ее сверху донизу и одели художника, как принца Кентского. Нет, не кента какого-то, а именно – как принца!

Серый, цвета «хворой мыши», костюм в мелкую-мелкую клеточку сидел на Анатолии просто отлично. К нему мы взяли бледно-голубую, «холодного» цвета рубашку, темно-синий галстук в серебряную полоску и серую же шляпу «Борсалино». Темно-серых туфель мы не нашли, удовлетворились черными штиблетами и черными носками. Все! Это не сержант Рощин – это принц Поддатский! Где тут ближайший ресторан, ваше высочество? Я договорился с молоденькой продавщицей, что военные шмотки Толи немного полежат у нее под прилавком, и мы отправились на поиски приключений.

До ресторана решили идти пешком, благо тут было недалеко. Я с огромным интересом оглядывался и пялился по сторонам. Вообще-то, действительно, это и для меня праздник. Все время до сегодняшнего дня я либо куда-то мчался, сломя голову, либо решал какие-то срочные дела, либо безвылазно сидел в ОКБ. А Москву, собственно, так толком и не увидел.

Ну, что вам сказать? Видно, что это столица воюющего государства. Разрушений не видать. Хоть, как я знаю, столицу бомбили, но разбитых зданий, следов пожаров я не видел. От витрин крупных магазинов убрали баррикады из мешков с песком. Бумажные полосы крест-накрест на окнах, однако, еще были видны.

Много людей в форме. Причем не обязательно в военной форме. Ну, да! Какое время, такова и одежда. Тут носят форму почти все – и школьники, и пэтэушники, и дипломаты, и железнодорожники… Замучаешься перечислять. Впрочем – это было характерно и для императорской России.

Вот что интересно! Очень много лошадей! А как же! Гужевой транспорт пришел на помощь своему прореженному войной автомобильному собрату. Смотрится – как бы вам сказать? – непривычно смотрится, одним словом. Но – как-то мило, живенько и по-домашнему. Только вот кучки конских… гм-м, отходов, что ли… Ну, ничего! Дворников полно – вон суетятся, как хомячки какие.

Говоря по правде, нужно признать, что город был несколько запущен и грязноват. Это и понятно – много народа из коммунальных служб ушло на фронт, и технику у них забрали. Но сейчас уже кое-что начали делать, субботники, наверное, провели, скорее всего. В парках и скверах, да и во дворах домов горели и тлели, давая низкий, стелящийся светлый дым, многочисленные кучи мусора. Воздуха они, как это метко заметили по другому поводу, правда, товарищи Ильф и Петров, не озонировали… Да бог с ними! Чище будет, вот и всем будет хорошо!

Много магазинов, в дверях туда-сюда снует народ. Причем в магазинах очень интересный ассортимент – можно купить и костюм, и колбасу, и хомут для лошади, и парфюмерию. Да… интересно!

Особая статья – рынки или, правильнее сказать, толкучки-барахолки. Уже на подходе к ним толчется, колышется и гудит огромная масса народа. Все всё продают. Море барахла – подержанного, потасканного, ненужного… Мы туда даже подходить не стали – просто страшно! Дохнуло застоявшимся запахом мочи и бедности… А ищут в основном что-нибудь из питания – картошку, хлеб, сало, овощи, соленья всякие… Голодно живут люди. Что поделаешь – карточная система. Но свободная продажа товаров сельскохозяйственного производства есть, и их много. Купить можно почти все, правда, все довольно дорого.

Так, крутя шеей, как на экскурсии, мы дошли до ресторана. Обед, однако! Поскольку я в основном смотрел по сторонам, названия кабака я и не увидел. Толя просто поймал меня за руку и куда-то затащил. Оказалось – ресторан. Так себе, средней руки заведение. Но – кормят и поят. Мы выпили и поели. Ничего. Вкусно. Вот интересно, а «Арагви» сейчас существует? Хочу кавказскую кухню, шашлык хочу!

– А шашлык хорошо готовят на ипподроме, – поделился мыслью Толя.

– То-о-ля! Стой! Ты гений! – прошептал я, сделав квадратные глаза. – Ипподром – это же лошадиные бега! Толя – ты молодец, что вспомнил! Это же просто Клондайк какой-то! Срочно едем на бега – бегать будем. За банкнотами бегать.

Одобрительно посмотрев на висящий поперек улицы транспарант, который гласил: «Под знаменем Ленина, под водительством Сталина – вперед на разгром немецких оккупантов и изгнание их из пределов нашей родины!», я пробормотал: «Вперед, под водительством Сталина… на бега!», и мы побежали…

Вот интересное место в военной Москве – бега! Свой мир, очень специфический и закрытый, куда чужаку вход воспрещен. Но не нам с мосье Анатолем. Я – грозный молодой бог войны и Толя – изнеженный, аристократический принц с берегов Темзы оказались на бегах своими в доску парнями.

Первым делом мы нашли общепитовскую точку, где делали шашлыки, но взяли и слопали всего лишь по одному чебуреку. Некогда, надо делать деньги!

– Так, Анатолий! Стой и смотри. За мной смотри. Я сейчас впаду в транс. Буду считать возможность нашего выигрыша. А ты смотри, чтобы меня из штанов тут не вытряхнули, вон, рожи какие криминальные ходят. На ходу портянки снимут. Причем не снимая сапог!

Толя проникся и принял позу знаменитого на весь СССР бойца-пограничника Карацупы, стоящего на охране госграницы где-то на суровых берегах Амура. Правда, без его верного пса… Хотя Толя стоял, а я-то сидел… Аналогия прямая.

А я… Я в это время погрузился в лихорадочные подсчеты. Чувствовал я себя, как на рыбалке. Дано: богатое, уловистое место. Просто слышно, как, шурша друг о дружку спинками, по беговым дорожкам ипподрома идет-плывет стая новеньких банкнот. Задание: как и на какую снасть нам половить здесь с Толей всласть и взять еще при этом удачу банковским билетом? Хорошо срифмовал, черт меня побери! Надо в «Новый мир», что ли, экспромт продать! Или в «Мособлторг». Писал же рекламу Маяковский: «…и я достаю из широких штанин…». Что? Это не реклама? Ах, да! Как же! Я помню – «Нигде кроме – как в «Моссельпроме»! Но – вернемся к нашим баранам, точнее – к нашим коникам. Или конникам…

Так, сколько же тут метров беговой дорожки от того дальнего поворота и до меня? И что я могу на этом отрезке сделать?

Ну, сделать, положим, я могу много чего. Могу сжечь весь этот ипподром к чертовой матери! Но это не нужно. С человеческими пороками и «жучками» с ипподрома я буду бороться экономическими методами. А именно – отберу у них наличность. А как?

А вот так – на всю дистанцию, как моих сил хватит, облегчу вес выбранного всадника. Или даже коня… Даст мне это что? Мне-то, может, и даст что-то… В кассе, например, но лишь только после того, как мой жокей выиграет забег. А на кого ставить деньги? На фаворита – глупо, слишком мало получится, на него ставки и так достаточно высоки. На аутсайдера тоже глупо – это будет явно бросаться в глаза. Какой-нибудь середнячок… А что, это пойдет… Может выгореть… Ну, помолясь, начали!

Сначала минут двадцать у меня не клеилось. То жокеи дергались, почуяв мою хватку телекинезом, то лошади шарахались и ржали, испугавшись некоей потери своего веса. Одна кобыла даже устроила на беговой дорожке свалку и сорвала забег. Потом все же дело наладилось. Мне удалось нащупать те крохи веса, которые я могу отобрать у жокея и лошади при прохождении скакуна мимо трибун. А это позволит моему избраннику изрядно прибавить в скорости и, в конечном счете, выиграть забег.

Ну, пора!

– Толя! Сейчас ты, медленно и торжественно, пройдешь к кассам, купишь программку, минут десять ее поизучаешь. Потом выберешь первую попавшуюся клячу и поставишь на нее… скажем – триста рублей? А? А номер лошади скажешь мне. Давай действуй!

Бац – и мимо! Деньги на ветер! Не смог я удержать своего избранника до победного финиша. Ну, ничего. Не сразу Москва строилась, не сразу мы ее и грабить будем. Наш проигрыш – это целевое вложение привлеченных средств в развитие советского конного спорта! Во как.

Другой забег. Мы уже вторые. И это радует.

Еще забег. Ставим самый минимум, чтобы просто проверить механизм отъема денег… нет, не так! Проверить процедуру подъема денег с беговой дорожки ипподрома! Так! Есть! Деньги наши!

Теперь – не наглеть! Мы здесь не на танковую колонну «Жулики Московского ипподрома – фронту!» зарабатываем. Мы с паном Анатолем рубим бабки на три-четыре дня активного отдыха и знакомства с достопримечательностями столицы.

– Иди, Толя, ставь деньги! Пегас с тобою, Толя! Иди-иди, не отсвечивай…

И началось. Раз забег – наши семь тысяч. Два забег – нам двенадцать. Три – еще восемь.

В общем, дожидаться, когда на нас станут коситься, мы не стали. Распихав по карманам почти сорок тысяч, мы с мусью Рощиным пошли есть шашлык. А ничего здесь подают шашлычок. Да еще под коньячок… Шашлычок под коньячок жрет не каждый мужичок! Опа, опять вирши. Что-то меня повело. Или это пьянит чувство победы и приличного выигрыша? Не знаю…

Ладно, хорош. Пошли, Толя, за твоими тряпками и в студию. Дрыхнуть будем. А то пребывание на свежем воздухе меня утомило и расслабило… Да и вечер уже, как быстро время-то летит. Все в трудах, все в заботах…

Бай-бай, Толя, баюшки-баю…

Хр-р-р-р… Хр-р-рошо, в смысле…

 

Глава 8

Итак, наше финансовое благополучие несколько укрепилось. Теперь не надо думать о куске хлеба насущного… Да и раньше мы себе этим голову-то особо не забивали, но все же… Теперь новая забота – на что тратить будем? Как на что? А друзья нам на что? Вот именно – тратить будем на друзей! Ну и на подруг, естественно.

Толя привел себя в порядок, мы позавтракали и уселись – я за купленную вчера газету, Анатолий за телефон.

Тэ-э-к-с! Ну и что там пишет советская пресса? Вот, например, статья – «Оружие для фронта»! Интересно – почитаем, почитаем!

«В эти дни коллектив каждого предприятия взвешивает свои возможности и намечает реальные пути дальнейшего увеличения производства, чтобы достойно ответить на первомайский приказ товарища Сталина…»

Та-а-к, хорошо! Я повозился в продавленном кресле, сел поудобнее и продолжил читать газету «Известия».

«За минувшие четыре месяца 1943 года наш завод по сравнению с соответствующим периодом 1942 года увеличил выпуск боевой продукции более чем в два раза».

Хорошо! Более чем в два раза… Дальше, дальше…

«За четыре месяца было дано сверх плана вооружения для нескольких авиационных и пехотных дивизий».

Здорово! Для авиационных дивизий! Да, хм-м… и для пехотных тоже… Что же они выпускают? Ну-ка, ну-ка!

«Себестоимость продукции за это время снизилась в 1,7 раза, а производительность труда увеличилась на 75 процентов…»

Да вам пора Героев соцтруда давать, мужики… Но что же вы выпускаете, а? Дальше…

«…в короткие сроки у нас пересмотрен технологический процесс по ряду изделий… время на обработку основных изделий снижено на 41 проц. и по новым видам боевой продукции на 24 процента».

Черт, черт, черт! Что же вы там у себя делаете-то, гады?!

А-а-а, вот оно!

«Первомайский приказ товарища Сталина вызвал на заводе могучий патриотический подъем. Горя желанием быстрее разгромить ненавистного врага, наш коллектив принял обязательство досрочно выполнить полугодовую программу и дать сверхплана в фонд Главного Командования Красной армии стрелкового вооружения для оснащения нескольких пехотных и авиационных полков.

Конструкторы и технологи в тесном сотрудничестве с передовыми производственниками неустанно совершенствуют виды изделий…»

Гады! Гады! Что же вы делаете?!

«…упрощают узлы и механизмы…»

У-у-у-у!! Убью!!!

«…с тем, чтобы дать фронту боевое оружие высокого качества. В ответ на приказ товарища Сталина наш коллектив изо дня в день будет увеличивать выпуск вооружения!

Директор завода Ф. Черский. Город N».

Всех убью, урою всех, суки! В ответ на первомайский приказ товарища Сталина!! Целую статью болтать и ни словечка не сказать – а что же вы делаете на заводе, паразиты! Ну, не рогатки же! Вот что такое – СЕКРЕТНОСТЬ! Вот что такое БДИТЕЛЬНОСТЬ, товарищи! Все берите пример с этого паразита директора Ф. Черского! Тем более что этот гад из города N!

Я скомкал газету, бросил ее на пол и принялся с ожесточением ее топтать.

– Виктор, Виктор, ты что? Витя, да что с тобой! Прекрати ты, наконец! – уже в голос заорал пан Анатоль.

– Ничего, Толя! Это я так развлекаюсь, пар выпускаю. Веселюсь, одним словом. – Я поднял и разгладил газету.

Читать передовицу, озаглавленную «О мерах по увеличению поголовья лошадей, улучшению за ними ухода и содержания в колхозах и совхозах», я не собирался. Но быстренько проглядел.

Так. Идем далее – от Советского информбюро.

«В течение ночи на 12 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска… В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии сбито 18 немецких самолетов. Наши потери 5 самолетов…» Кто-то погиб из ребят. Не дай бог – кто-нибудь из наших…

Ошалеть! «Заявление Рузвельта об авиационном производстве в США». Знаете, что заявил м-р президент? Ловите!

«…Рузвельт указал, что, учитывая различные типы выпускаемых самолетов, измерение объема производства самолетов в… – знаете, в чем? Никогда не догадаетесь – в ФУНТАХ! – является наилучшим методом определения роста авиационного производства… В США в этом году будут выпущены самолеты общим весом в 911 миллионов фунтов против 87 миллионов в 1941 году. В будущем году США выпустят самолеты общим весом в 1 417 миллионов фунтов…»

Черт, черт, черт! Что этот гад – директор завода Ф. Черский из города N, что президент Соединенных Штатов Америки м-р Ф. Д. Рузвельт из города N-ска, федеральный округ Колумбия, – одна сатана! Директору завода Ф. Черскому из города N тоже надо учитывать выпуск оружия для авиационных и пехотных частей в фунтах. А еще лучше – в пудах и в золотниках! Может, быстрее расстреляют за приписки.

Все! Больше я читать эту газету не буду. Только вот еще… Что там у нас в театрах?

Так, «Риголетто» и «Тоска» в филиале Большого… Мос. гос. театр им. Ленинского комсомола – «Живой труп», так, этого мне не надо. Андрея Круза на вас нет, паразиты… Он бы вам написал либретто для «Рыголетто» про зомбаков! Вы от такого либретто на свои ватные матрасы всю ночь писаться будете!

Что за черт! Отдохнуть нельзя! Дальше – Мос. гос. театр миниатюр – «Коротко и ясно» – хм-м, может, Райкин? Надо уточнить…

Так… Кио в цирке… Интересно, это какой по счету Кио? Нулевой, что ли?

О! Театр эстрады! Ленинградский джаз-ансамбль под руководством и при участии Клавдии Шульженко и Владимира Коралли. Надо бы послушать Клаву…

Та-а-к, в кино – «Актриса» – ну, это я помню, «Веселые ребята» – это я знаю, Леня Утесов со своими дрессированными… «Музыкальная история», «Джульбарс». Так, хватит! Лучше пойду смотреть документальный фильм «В песках Средней Азии» и Союзкиножурнал № 29 в «Метрополе». Все спокойнее! В корзину эту газету.

А на что там мсье Анатоль так пристально уставился? Он что? В советском периодическом издании порнуху увидел? Полковник Брежнев взасос целует Генералиссимуса Сталина?

– Толя, агу!

– Не агу, Витя, а АГА! Читай, на первой странице читай! – Толя протянул мне еще одну газету.

Ну и что там? Так. Указ Президиума Верховного… присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда…

Не может быть! Под номером пятнадцать четко и ясно было напечатано:

«Капитану Туровцеву Виктору Михайловичу, летчику-истребителю N-ского авиационного полка».

N-ского! Вы понимаете?! N-ского!!! Как и у директора Ф. Черского…

Я упал на софу и захохотал.

– Витя, ты что, плачешь?! – умилился принц Поддатский.

Я уже не просто ржал! Я теперь ржал с подвываниями, всхлипываниями, сучением ножками и настоящими слезами!

Я был по-настоящему счастлив! Хорошо мы проводим время на отдыхе! Мы – молодцы!

За окном весело и молодецки хохотнул весенний гром…

* * *

Фу-у-ух! Посмеялись. Ажник скулы свело… Слезы утер, серьезность надел.

– Анатолий, друг мой! Что в этой ситуации вам шепчет ваша совесть сержанта и комсомольца?

– Все пропить, но воздушный флот не опозорить, тащ капитан!

– Молодец! Настоящий воин и красный боец! – умилился я. – Хватай комок денег, дуй в коммерческий! Бери только закусь! Я к профессору. Да, заскочи к Капе – скажи: «Свистать всех на пьянку! Героя обмывать будем!» Ну, давай, Толя, мухой!

– Есть, тащ капитан!

Когда мы уже накрывали застеленный скатертью стол, Толя, смущенно виляя взглядом, сказал: «Витя, я девушку одну пригласил… это ничего?»

– Конечно, Толя, это просто здорово! А что за девушка?

– Ну, так… – совсем запунцовел маляр-грековец, – встречались…

– Ага! – глубокомысленно прокомментировал я. – Действительно, что еще сказать? А тут раз – и все как на ладони: встречались, мол, и все понятно. Как зовут предмет обожания?

– Лида…

– Хорошая девочка Лида в подъезде напротив живет…

– Виктор! А ты-то откуда знаешь?! – вылупил на меня глаза пан Анатоль.

– Что знаю? – удивился в ответ я.

– Да что Лида в подъезде напротив живет!

– Дела-а-а… – прошептал я в совершеннейшем обалдении. – Вот и не верь потом в сказки…

Вечеринка, надо сказать, удалась на все сто! Все были рады и довольны, все было вкусное и питательное. В первую очередь это относится, естественно, к коньяку «Три звездочки» Ереванского коньячного завода. Умели ведь делать так, что душа поет. Раз душа требует песни – будет и песня!

Наши дамы, клюнув кто винца, кто водочки, а кто и коньячка, порозовели, расстегнули по верхней пуговке на кофточках и затянули какую-то жалобную песню-плач.

– Стоп, стоп, стоп, барышни! Мы что, на поминках, что ли? А ну, давайте что-нибудь повеселее! А вот я вам спою про нас, про летчиков!

И я затянул:

Тут я похолодел – фильм-то, по-моему, будет снят только в 45-м году! Что же я наделал!

А сам тем временем разливался соловьем:

Песня имела бешеный успех. Еще бы! Хорошая песня, на самом деле – душевная, веселая. Что же мне делать-то, а?!

– Вот такую песню, друзья, услышал я в госпитале, в Сталинграде. Пел ее незнакомый мне парень, в халате и подштанниках. Кто ее автор – я не знаю. Похожа на народную, но точно не скажу. Ну что, еще по рюмочке?

– Все-все-все, Витя! Хватит нам, старухам! Пора и честь знать. Давай-ка мы тебе поможем убрать все…

Как я ни сопротивлялся, организованная женская дружина, сломив мое сопротивление, быстренько навела порядок и, распевая на лестнице – следи-и-ть буду строго, мне сверху видно все, ты так и знай! – покинула пределы нашего расположения. Я обернулся к оставшимся. Толя и Лидочка сидели на тахте, взявшись за руки и умильно глядя друг на друга. Да-а, это серьезно!

– А пойду-ка я, ребятки, подышу на улице! – проинформировал я молодежь и, не слушая возражений, ссыпался вниз по лестнице.

Делать мне во дворе было особо нечего, и я действительно решил прогуляться. Бродил я минут тридцать, а потом решил вернуться во двор. И правильно, надо сказать, решил. Ибо! Ибо поспел прямо к конфликту, который грозил перерасти во что-то серьезное.

Четверо молодых парней, в кепочках, наброшенных на одно плечо пиджаках… кого же они мне напоминают? Точно – Промокашка! «Место встречи изменить нельзя» – однако как точно актер передал характер! Вот они – настоящие, просто один в один!

Так вот, четверо промокашек уже теснили Толю грудью в темный угол, а один, самый молодой, держал и не пускал бьющуюся в его руках Лидочку. Видимо, их привлек богатый прикид пана Анатоля. А может, тут замешана ревность? Я не знал. Да и не хотел, честно говоря, знать. Так с девушками себя не ведут. И с моими друзьями тоже!

Чертом вылетев из темноты на освещенный квадрат двора, я подскочил к парню, который уже по-серьезному выкручивал руку Лиде, и жестко пробил ему прямо в нос. Удар ослепил мачо, он схватился за лицо руками и оставил живот открытым. Получай! Я пробил его в солнечное сплетение и бросился на помощь Толе. Тут впервые вскрикнула Лида. Она увидела, что один из парней врезал Анатолию в челюсть.

Ага! А мсье Анатоль тоже не мальчик из Бердянска! Боксом, что ли, занимался… Толя увидел замах и сумел перевести удар в скользящий. Однако голова у него мотнулась. Но – ничего! Как он пробил в ответ! Здорово! Парня буквально унесло в кусты. А тут и я подлетел. И сразу пробил с ноги пенальти. Причем – в область паха. Этому донжуану достаточно, не убить бы… Еще один… Получай, не жалко, на всех хватит!

Последний из парней выхватил нож. Лида звонко крикнула: «Толя!» Звонко, но с опозданием… Парень успел ударить. Толя прикрылся, и нож, распоров новую рубашку, сильно чиркнул его по руке. Вот гад! Ну, держи!

Я бросил его телекинезом на забор. Парень сильно ударился о доски, спружинил, как от канатов на ринге, и снова бросился в атаку.

Так, эту агрессию надо ломать. С ножом на безоружных людей… Да у тебя, парень, ни чести нет, ни совести. Хочешь битвы – на фронт иди.

Я пресек его атаку и ударил. Ударил от души. Безвольной кучкой мяса он отлетел и упал.

Воздух уже буровил милицейский свисток…

Хорошо отдохнули – и выпили, и спели, и погуляли. И даже подраться успели.

– Здравия желаю, товарищ капитан, что здесь произошло?

– Здравия желаю, товарищи! Вот, нападение хулиганов… Впятером на девушку и моего друга. Он, кстати, военнослужащий, в отпуске. А теперь отпуск и продлится, на срок больничного. Порезали его, сволочи!

– Товарищ капитан! А этот-то и не дышит… – окликнул меня один из милиционеров, склонившийся к парню с ножом.

– Спокойно, товарищи! Не толпитесь! Сейчас во всем разберемся!

Вот и погуляли, называется… Обмыли награду. Что суд грядущий мне готовит?

Будем посмотреть.

 

Глава 9

Как сказал поэт – «Моя милиция меня бережет…». Да, тогда это еще было, тогда так можно было сказать с полной уверенностью…

Тяжелое время было, но какое-то чистое, что ли… искреннее. Двери, считай, и не запирались, дети, как воробьи, счастливо и в полнейшей безопасности возились по своим мелким делам во дворах, ночью по улицам ходить не боялись. Действительно, человек был хозяином необъятной Родины своей. А напал враг, так тоже все просто. Вот – рядом с тобой друзья, а там, напротив, – враги! И все ясно и понятно! Сейчас, конечно, можно сморщить губы и процедить небрежно и свысока: «Примитив! Совок! Коммунячья пропаганда!» И кое-кто на это поведется, кое-кто будет также пытаться скривить губу, пристраивая на свою дебилоидную морду выражение крайнего интеллектуального презрения и превосходства.

До тех пор, пока по этой самой морде ему кто-нибудь не выпишет кулаком. А потом – «Милиц…» – ан, нету уже рабоче-крестьянской милиции-то! Тогда – «Полиция!» – ага! Еще скажи – фельджандармерия! Не интересуешь ты их, парень! Сложно тебя защищать и хлопотно, понимашь?! Да есть ли вообще смысл из-за тебя суетиться? Да еще с угрозой для собственной безопасности? Да пошел ты… У порядочных людей есть бодигарды, они и позаботятся о достойных и финансово благополучных членах нашего общества, а ты, плесень, скребись себе в темный уголок и не отсвечивай там! И не вздумай опять кричать: «На помощь! Убивают!» Не до тебя сейчас. Нам надо свою высокую зарплату перед хозяевами жизни отрабатывать…

Примерно такие носились у меня мысли в голове, пока работники милиции споро опрашивали свидетелей, снимали показания с уцелевших «плохишей-промокашек» и заполняли бланк протокола.

Лида, всхлипывая и слизывая катящиеся по щекам слезы, бинтовала руку Анатолию, который радостными глазами уставился ей в макушку, дожидаясь, когда же она поднимет к нему лицо, чтобы тут же чмокнуть в мокрые от слез глаза.

Боевая Капитолина притащила из дворницкой чей-то старый халат и набросила его на труп бандита. Кучкой стояли женщины, что-то активно, с душой обсуждая и комментируя… В общем, все были при делах…

Все, кроме меня. Конечно, я не думал, что меня сейчас будут арестовывать и вешать обвинения в непредумышленном убийстве. Но и того, чем закончилась эта сцена, я не ожидал.

– Вот и все, товарищ капитан! Позвольте еще взглянуть на ваше командировочное предписание? Я его реквизиты на всякий случай запишу… так, номер… от… штаб ВВС. Цель не указана? Понимаю, военная тайна! А что праздновали-то, если не секрет? Да ну-у-у! Нет, правда? Поздравляю! От всей души поздравляю вас, товарищ капитан! Желаю, так сказать, дальнейших успехов… и быть живым и здоровым!

– Что вы говорите? А, труп! А что – труп… Сейчас придет труповозка, мы ее уже вызвали, да и заберет его. Все, отмучился Костик… Говорили ему, предупреждали – не понял, не захотел понять! Ка-а-к же! Блатной! В авторитете! А вот он, авторитет – получил в раз в морду и накрылся дворницким халатом-то. И вся карьера фартовому тут и вышла! А остальные? А остальные получат за хулиганство и нарушение общественного порядка, поработают немного на свежем воздухе… Пока в башке не прояснится, что так шалить нельзя. Да вы за них не беспокойтесь, товарищ капитан! Эти хлопцы нам известные, присмотрим мы за ними.

– …Расписаться в протоколе? А зачем? Вы в протоколе не фигурируете. Нападение ведь было на гражданина, – виноват, – сержанта Рощина? Вот он там и указан. Как потерпевший. А то, что вы пришли на помощь боевому другу и осадили шпанюков, – так это ваш, можно сказать, гражданский долг, товарищ капитан! Что тут непонятного? И какие еще могут быть разбирательства, когда дело-то абсолютно ясное? Зачем нам извещать военную прокуратуру, ждать от них дознавателя, бумаги пересылать туда-сюда? А вы, я извиняюсь, через пару-тройку дней – фью-ю-ть! Обратно на фронт! А у меня на участке – висяк! Да еще и какой висяк – по простой хулиганке. Да меня начальство со свету сживет с этим делом. Нет – показания свидетелей есть, дело мне представляется совершенно ясным, а то, что эта блатота на ногах не удержалась и голову себе о бордюр разбила, вас, товарищ капитан, никаким боком не касается. У вас – свои дела, у нас – свои… Ну, мы закончили. Разрешите быть свободными? Всего доброго! Еще раз поздравляю с высокой наградой!

Старший лейтенант милиции отошел к своим работникам в темно-синей форме, а я забрал смущенного Анатолия из рук Лидочки.

– Все, Лида, все! Детям пора баиньки! Спокойной ночи, малыши. Завтра еще наговоритесь – придешь ведь Анатолия проведать? Вот тогда и нашепчетесь. А теперь – по кроваткам! Пошли, варвар Конан ты наш! Кто это? Да был такой… Первый мечник королевства Дорна! Кто такой Дорн? А отличный такой парень, правда, работа у него трудная, много времени отнимает. Ему даже жениться некогда, понимаешь ли, Толя. Вот такие, брат, дела…

* * *

Следующим утром, наплевав на наш короткий отпуск, я потащил Рощина в ОКБ, а точнее – в весьма хорошо укомплектованную кадрами и медоборудованием санчасть Конторы. Там Анатолию руку осмотрели, наложили несколько швов и снова забинтовали. Поинтересовались, правда, чем это Толя так порезался? Банку с килькой пряного посола открывал? Пришлось рассказать о героическом поступке художника Рощина, в рукопашной схватке обезоружившего преступника. Я даже предъявил копию протокола с описанием битвы. На всякий случай я взял в санчасти справку о ранении сержанта-отпускника Рощина. Вдруг ему приспичит еще пару дней провести в обществе Лидочки? А что? Он это своей кровью заслужил. Я также не поленился зайти к режимщикам и проинформировал их о происшествии с местной гопотой. Никакого ажиотажа мой рассказ не вызвал, но фамилию старшего милиционера мужики все же записали, пообещав при случае поинтересоваться, как там дела.

Раз мы попали в Контору, то не могли не забежать в цех завода. Просто посмотреть на готовые истребители. А их уже стояло ровно одиннадцать штук. Причем практически все были уже перекрашены по предложенной Анатолием схеме. Вблизи выглядело это забавно и непривычно, а вот в небе или на фоне земли – этот камуфляж, я думаю, будет замечательно выполнять свою главную задачу – по возможности как можно дольше укрывать истребитель от чужих глаз.

Оставив Анатолия в цеху, – в него сразу вцепились и производственники, и конструкторы, – я прошел в корпус КБ и нашел ведущего инженера.

– Вот, Константин Владимирович, не успели уйти в отпуск, как пришлось вновь вернуться… Да так – пустяки… Толю у нас бандюганы ножом поцарапали, в медсанчасть заходили. А раз уж зашли – я сразу к вам. Какие новости? Что с самолетами?

Оказалось, что и новости были, и предложения для меня. Учитывая, что заложенные по обновленным чертежам 17 истребителей были уже все практически готовы, последние три-четыре машины ждали установки вооружения, некоторых приборов, покраски и можно было их облетывать, было решено собирать группу летчиков, которые будут проводить войсковые испытания новых истребителей на фронте. Меня приглашал на беседу Яковлев. Это мы вовремя зашли.

– Здравия желаю, Александр Сергеевич!

– Здравствуйте, Виктор Михайлович! От всей души поздравляю вас с присвоением высокого звания Героя Советского Союза!

– Всегда готов! – отмахнул я шутливое пионерское приветствие. Яковлев был в костюме. Будь он в форме, я бы себе этого, конечно, не позволил бы.

– Вижу, вижу – настроение хорошее!

– А что, Александр Сергеевич, намереваетесь испортить?

– Да нет, капитан, – я насторожился, – наоборот – может, и обрадовать! Принято решение о проведении войсковых испытаний истребителя. Как вы и просили, нам дали возможность выбрать район испытаний. Можно и в районе Курска и Орла. Правда, в Генштабе немного удивились нашей просьбе, но почему – я не совсем понял…

Зато я совсем понимаю… Дальше, дальше!

– Так вот! Передавать сделанные самолеты в какую-нибудь боевую часть не очень-то разумно. Мы им поломаем всю боевую работу, внесем сумятицу с разными модификациями самолетов, особенностями их обслуживания, обеспечения запасными частями и так далее. Это всем ясно.

Принято решение – создать либо усиленную, сверхштатную эскадрилью, оперативно подчинив ее какой-нибудь действующей части, либо сформировать отдельную авиационную группу с прямым подчинением воздушной армии фронта и впоследствии, по завершении фронтовых испытаний, развернуть на базе этой группы истребительный полк. Лишним нашей армии полк, освоивший новые истребители, точно не будет! А как ваше мнение, Виктор Михайлович?

– Здорово! Я думаю, что создание на время фронтовых испытаний авиагруппы наиболее полно будет отвечать поставленным перед нами задачам. Я за группу! Да и потом – всем прямая выгода. За время своей боевой работы ребята слетаются, выработают тактические приемы, накопят опыт боевого применения нового истребителя! Вы абсолютно правы – в результате воздушная армия получит боевой, зубастый истребительный полк да еще вооруженный самыми лучшими на сегодняшний день самолетами! Это просто здорово!

– Так вот, встает вопрос о вашем месте в этой авиагруппе…

– Я за чинами и должностями не гонюсь, товарищ генерал-майор! Где поставят, кем поставят – служить буду рад.

– Да нет, Виктор Михайлович, вы меня не совсем поняли… Речь не о том. У вас-то какое желание? После испытаний останетесь в группе или вернетесь в свой полк?

– Это даже и не обсуждается, Александр Сергеевич! В свой полк, конечно! Ведь там мои ребята, мои друзья. Да и мы, надеюсь, получим новые машины, когда они пойдут в серию? Вы уж за нас похлопочете?

– Да, да! Похлопочу, конечно! Куда я теперь от вас денусь, – рассмеялся Яковлев. – Да и не забывайте, товарищ капитан, кто, в конечном итоге, закрепил вас за испытанием нового самолета и кто в скором времени получит итоговую информацию о результатах войсковых испытаний с вашей, смею надеяться, подписью. В числе других подписей, разумеется, но с вашей в том числе. У товарища Сталина отличная память на людей. Я помню, что он мне звонил после выхода статьи в «Красной звезде» о вашем бое в Сталинграде. Звонил и поздравлял, говорил – вот какой хороший истребитель вы сделали, товарищ Яковлев! Как о нем фронтовые летчики хорошо отзываются! Так держать!

Так вот, о чем это я? Сбили вы меня своей просьбой… Ах, да! О вашем месте в группе. Зная вас, я осмелился предположить, что на командную должность вы навряд ли будете претендовать. Ведь это означает большую и кропотливую работу в основном на земле. А вы наверняка захотите как можно больше летать?

– Так точно, товарищ генерал-майор! Только и исключительно летать! На земле я еще насижусь, надеюсь…

– А вот должность заместителя командира группы, да еще по боевой работе, думаю, вас устроит?

– Еще как устроит, товарищ генерал-майор!

– Вот и замечательно, Виктор Михайлович! Считайте, что договорились. Да, прямо говоря, я за вас все эти мысли уже и высказал при обсуждении вопроса… Не обижаетесь? Я ведь угадал?

– Точно так, товарищ генерал-майор!

– Ну вот, ну вот… Вот и хорошо, вот и славно… Значит, так! – Яковлев прошел к своему огромному столу и перелистал календарь. – Тогда слушай боевой приказ! Рощина оставьте мне тут, в Москве. Есть еще к нему несколько дел. Не бойтесь, ничего с ним не случится. Вам дается четверо суток, чтобы вернуться в полк, решить там свои служебные дела, передать командование эскадрильей вашему заместителю, подобрать себе ведомого и… – Яковлев опять обратился к перекидному календарю, – и числа, скажем, 25 мая – ждем вас в Москве. На следующий день вы включены в группу военнослужащих, отмеченных правительственными наградами, и будете получать свою Золотую Звезду в Кремле. За это время уже будет подобран костяк авиагруппы… надо бы ей какое-нибудь имя дать…

– «Молния», группа «Молния», Александр Сергеевич! Ваш истребитель будет, как молния, бить фашистов!

– «Молния», х-м-м, «Молния»… – покатал на языке новое название главный конструктор. – А что? По-моему, подходит! Лаконично и образно. И на борту самолета можно молнию дать! Хорошо будет, я думаю, а? Годится! Так и сделаем – группа «Молния»!

– Так вот, летчики уже к этому времени прибудут из боевых частей и начнут овладевать новой машиной. А вы, как человек уже с опытом ее эксплуатации, да еще и зам командира группы «Молния»… да! – активно им в этом поможете. Ну, и свои дела будете делать – расстановка летчиков по звеньям, тренировка слетанности, стрельбы опять же, что там еще? Ну, вам виднее… Как вам, Виктор Михайлович?

– Мне кажется, все правильно. В полк приказ поступит?

– Уже отдали, по-моему… Так что – поезжайте в штаб, получайте бумаги и – на самолет! Времени совсем мало осталось.

– Есть, на самолет, Александр Сергеевич!

Сказано – сделано. Коротко попрощавшись с паном Анатолем, я устремился в штаб ВВС. Там я получил инструктаж от знакомого полковника, примерную штатку особой авиационной группы…

– «Молния», товарищ полковник! Особая авиационная ударная группа «Молния»! С генерал-майором Яковлевым согласовано, а он еще кому-то звонил при мне… – немного схитрил я.

– Ну, «Молния» так «Молния», – согласился полковник. – Подходит, а то группа «Меч» там уже есть, еще и «Молния» будет… К «Мечу», конечно, «Щит» напрашивается, только какой из вас щит, драчуны ведь вы, истребители… Вам бы все самим – всех фашистов перебить-перестрелять охота!

– Это точно, товарищ полковник!

– А то! Сам летал – знаю! Как глаз-то, капитан? Вот и хорошо, вам теперь оба глаза нужны будут. А я бы так и от третьего не отказался бы… Ну, ребят вам в группу мы подобрали хороших, у каждого не менее пяти сбитых. Так что сила у тебя в руках будет немалая, Туровцев! Помни об этом и береги мне ребят! Так, чтобы по завершении испытаний их только пополнить молодыми – и вот вам и новый истребительный полк! Уяснил?

– Уяснил, товарищ полковник!

– Ну, тогда все, лети к себе на фронт. Команда туда дана, с отправкой тебе Коля поможет. Давай, Туровцев, удачи тебе! Да, мои поздравления с наградой!

 

Глава 10

– Поздравляю тебя, Виктор, с Героем!

– Да и я вас, Кирилл Константинович, с тем же! Одним указом ведь! От всей души поздравляю, товарищ майор! А вот что по награде Хромову слышно? Поддержали наше представление?

– Насколько я знаю – поддержали! Будем ждать указа. Третий Герой в полку будет… Эх, жаль как мужика!

– Не то слово, Кирилл Константинович. А я как вспомню, что накричал на него тогда, ну, помните? Ас румынский еще их пару атаковал… Вот я и думаю, что не отвернул тогда Степаныч еще и аса этого припомнив…

Мы помолчали. За дверью кабинета комполка слышался неумолчный штабной шум и гам, в отдалении слышался рев моторов истребителей.

– Ну а как вы тут, товарищ майор?

– Да ты знаешь, Витя, тьфу-тьфу-тьфу! Не сглазить бы. Неплохо! Скажу тебе по секрету – скоро мы станем гвардейцами!

– Да вы что!

– Только – т-с-с! Молчок! Рано еще кукарекать, но вопрос уже, считай, решенный! А что ты удивляешься? У нас очень неплохие показатели боевой работы! И с тобой были, и без тебя получились. Нас по праву считают полком, который может дать решительный укорот фашистам. Полк с хорошей боевой закалкой! Сталинградцы – этим все сказано, сам понимаешь!

– Это да, понимаю, Кирилл Константинович. Как ребята?

– Живы-здоровы ребята. За время твоего отсутствия никого не потеряли, постучу, чтобы не сглазить! Летают ребята, ордена зарабатывают. Да и полегче, надо сказать, стало. Как тебя отозвали в Москву – еще пару дней, может быть, и была рубка. А потом – сдулись немцы, кончился у них напор. И на земле, и в воздухе. Тут уже наши бегали по всей линии фронта – кого бы подловить, кого бы в землю загнать. Много тут таких резвых стало – и Покрышкина ребята, и из других полков… Да, выросли бойцы, окрепли. Уверенно встали на крыло!

– А…

– И твои не хуже! Толя Рукавишников уверенно руководит эскадрильей. Видать, нахватался от тебя умения. Демченко тоже… Сначала ковырялся немного, но как звено под атаку немцев однажды попало – как подменили парня, честное слово! Такой бдительный и активный стал, понимаешь! К своим как клушка к цыплятам относится – бережет и учит. В общем – молодец Демыч!

– А…

– А в первой эскадрилье Дюсембаев капитана получил, тоже рулит аккуратно и с головой. Тут другое меня беспокоит… Стали наши кадры щипать… То одного отдай в другой полк им на усиление, то другого. Я уже к комдиву ездил скандалить.

– А кто сейчас комдив?

– А ты что, не знаешь? Ах, да! Тебя же как раз в это время отозвали… Наш Артюхов Петр Сергеевич комдив и есть… Грабитель! Забирает у меня людей, другие полки укрепляет, а мы?

Россохватский горестно вздохнул и с подозрением посмотрел на меня.

– А ты, Витя, чего прилетел? Срок твоей командировки вроде еще и не вышел, а?

– Да вот, Кирилл Константинович, было мне сказано сдать эскадрилью заму, а самому завершить тут все дела, взять ведомого и назад, в Москву. Формировать авиагруппу для войсковых испытаний нового истребителя.

Россохватский оживился:

– Ну, расскажи, расскажи, Виктор, про новый истребитель.

– Това-а-а-рищ майор! Может, вечером? Для всех? А то ведь у меня язык отвалиться по десять раз все рассказывать!

– Всем – да, отвалится! А мне – командиру – нет! Давай, садись. Рассказывай!

Ну что тут поделаешь? Пришлось сесть и рассказать.

* * *

Лезть к ребятам во время боевой работы я не стал. Лучше – вечером, спокойно и не торопясь, посидим за ужином, поговорим, да и выпьем глоток-другой.

А сейчас у меня была просьба к командиру полка… Однако, как оказалось, и у него была встречная просьба…

– Виктор, ты тут меня не выручишь? Взял бы истребитель, смотался бы к соседям. Вот пакет им бы забросил, а? А то мне и послать некого, отрывать от дела придется…

Эх, как не вовремя!

– А куда слетать-то? Я тоже вас попросить хотел…

– Слетать-то? А вот к девчатам-ночникам бы и слетал?

Есть! К ночникам! А что это у майора глаз такой хитрый?

– Лутошкина! Ефрейтор Лутошкина! – заорал майор Россохватский. Да-а, интеркома здесь еще не придумали. Обходятся просто – если напрячься, то не только до ефрейтора Лутошкиной можно докричаться, в Москву суточную сводку передать можно!

Дверь приоткрылась, и в дверную щель влезла рыжая прическа с двумя веселыми глазами под выщипанными в дугу бровями.

– Я, товарищ майор!

– Вижу, что «я»! Ты пакет-то подготовила?

– Так точно! Подготовила!

– Ну так передай его капитану. Он и слетает к соседям. Заодно, Витя, и пообедаешь там. Девчата гостеприимные, обязательно тебя покормят.

– Ефрейтор Лутошкина! Звони соседям – летит, мол…

– Есть звонить соседям, товарищ майор!

Что-то мне эта сцена подозрительно напоминает… А напоминает она мне репетицию второго состава актеров Театра юного зрителя! Ну-ну, товарищ майор! Не Станиславский я, говорить «Не верю!» – я не собираюсь! Наоборот – верю! Верю и ценю вашу заботу о людях.

– Ефрейтор Лутошкина! Давай пакет, ефрейтор.

Оставив сидор с вещами прямо в штабе, я схватил пакет и, позвонив на стоянку, чтобы мне подготовили самолет, выскочил на воздух. Как раз и машина свободная была под рукой.

– Давай! На стоянку первой эскадрильи подбрось!

К самолету я подъехал одновременно с подошедшим техником, который тащил летный шлем и парашют.

– Витя! Привет! Поздравляю тебя со звездой Героя!

– Тоха! Спасибо! Ну, как ты тут? Давай – помогай мне нацепить этот мешок…

Накоротке перекинулись несколькими фразами, и я вновь в кабине своего истребителя.

Ну, здравствуй, Дедушка! Я взволнованно провел рукой по приборной доске, покачал ручку управления, погладил рычаг оборотов мотора. Самолет отозвался теплом нагретой солнцем кабины, знакомым запахом бензина и сгоревшего пороха.

– К запуску!

– Есть к запуску!

Так, сжатый воздух, чуть качнуть топлива, кнопка запуска… Пошел… Мотор чихнул клубами дыма, воздушный винт судорожно провернулся, еще раз, снова – «Апчхи-и!». Толчок, самолет вздрогнул и затрясся. Мотор заревел и вышел на нужные обороты. Погоняв его с минуту на разных режимах, я махнул рукой: «Колодки убрать!» Короткая рулежка, разрешительный взмах флажками выпускающего, разбег – и я в воздухе…

* * *

Лететь до соседей было всего ничего – километров пятнадцать. Аэродромчик у них был небольшой, тихий такой. Знать не будешь – никогда не найдешь. Они ведь что придумали? Работают-то девчата в основном по ночам, так вот, чтобы немцы им днем спать не мешали, они так маскировали самолеты, что в двух шагах пройдешь, а стрекоталки их и не увидишь. Да еще на взлетной полосе придумали устанавливать срубленные молодые деревца в специально выкопанные лунки. Раз – и нету взлетной полосы! А есть лесополоса! Вот мастерицы камуфляжа! Что и говорить – молодцы девчата!

Меня ждали, майор ведь приказал позвонить, и деревца успели убрать. Впрочем, только я сел, их выставили обратно. Дисциплина и скрытность, а как же!

– Девчата, куда идти? Пакет вот мне велели передать!

– Сейчас, товарищ капитан! Во-о-н, к вам старший лейтенант уже бежит. Она и проводит.

Бежала ко мне царевна-лебедь…

– Ну, здравствуй, Катюша! Здравствуй, моя радость!

– Здравствуйте, товарищ капитан!

– Катя, да ты что? – Я немного обалдел. – Ты что? Не рада?

– А чему мне радоваться, товарищ капитан? Почти месяц ни привета, ни ответа…

– Катя, побойся бога! Я же в Москве, в командировке был. Тебе что, не передали, что ли, ребята? Ну, я их…

– Не сердись, Витя. Сказали мне твои ребята… А я вот подумала – а что же ты сам мне не сказал?

– Да я не хотел тебе на глаза попадаться… Со своим глазом-то подбитым. Вот такая опухоль была. Вылитый Карабас-Барабас!

– Эх, Витя-Витя! Здоровый вымахал, а дурной! Не испугал бы меня твой глаз… А вот то, что избегал ты меня…

– Катя!

– Ну что – Катя… Ладно. Что прилетел-то?

– Да вот, пакет…

– Пакет? А ты вскрой его, Витя…

Я недоумевая посмотрел на пакет, на Катю, снова на пакет. Потом подцепил пальцем уголок пакета и дернул. В нем лежала тщательно разглаженная и уложенная дивизионная газета…

– Катя, ну – прости меня, Катя! – Я бросил злополучный пакет на крыло, шагнул вперед, обнял и поцеловал девушку в приоткрытые, ждущие губы. – Я люблю тебя, Катя! Прости…

* * *

В общем – получил я прощение… А потом и поцелуй… И как это женщины так могут устраивать, что как бы мы, мужики, не поступили, а все равно остаемся виноватыми? Вот летучее племя! Я, конечно, имею в виду, что все женщины – ангелы! Как минимум – феи… А вы что подумали? О метле вспомнили? Кх-м-м, да… Тоже – летают ведь… Да как бы и не большинство, если разобраться… Но – т-с-с! Об этом – молчок!

Сменившая гнев на милость царевна-лебедь незаметно забрала пакет, а потом повела меня обедать… Обед под ее пристальным взглядом не шел. Абсолютно. Потом поем. А сейчас надо чаровать и голубить…

– Царевна, а вот посмотри… Нравится?

– Что это, Виктор? Это мне? А зачем?

Вот, прости меня, Отец воинов, – бабы! То – «не любишь!», то – зачем это? Как зачем? Чтобы понравиться тебе, вот зачем! Чтобы заохала ты, чтобы глазки засверкали… Хотя – да… Это я здорово промахнулся. Лет этак на шестьдесят. Другие здесь пока девушки, не те, которых я знал в молодости. Те, считай, скромницы были, а эти… эти вообще – монашки… Ни косметики у них нет, ни белья красивого, ни цацек всяких… Нет, конечно, старший лейтенант Лебедева хорошую косметику, красивое белье и бижутерию, наверное, уважает. Или так думает. Да вот беда – нету ни того, ни другого, ни третьего!

А я сразу расстарался – бриллиантовую каплю ей притащил…

С этой висюлькой тоже интересно получилось. Я как в Москве-то очутился, сразу замыслил – нужно Кате что-нибудь в подарок подыскать. Что-нибудь интересное и памятное. Но что? Вот в чем вопрос! О бриллиантах я даже и не мечтал – не мой уровень. Да и не разбираюсь я в них. Хотя… Как я помню, и сейчас – во время войны, и потом – десять-пятнадцать лет спустя, и при Брежневе – бриллиантовый дым многим глаза слепил… Много скандалов было в Москве, много было громких краж, даже убийств. Что они все в этом углероде находят? Не понимаю… От голода не спасет, от холода не согреет, от пули – не защитит… Может, это я такой примитивный? Ну, не дано мне, не дано…

Однако. После нашего выигрыша на бегах я подошел к Капитолине. И задал простой вопрос – а что, Капитолина свет Сергеевна, можно было бы купить в качестве подарка красивой, как царевна-лебедь, девушке? Простому старшему лейтенанту из ночной бомбардировочной авиации?

Помню, Капа долго смотрела на меня, с жалостью и непониманием смотрела… Как на дурачка деревенского, честное слово. Может, и правильно смотрела, как я сейчас понимаю. Наконец она спросила: «Что за девушка?» А я что скажу? Я правду и сказал: «Бриллиант, мол, чистой воды!»

Вот бриллиант и подари, ответствовала опытная Капа. Да где же я в Москве бриллианты найду? Я даже ювелирных магазинов и не видел. Да и есть ли они сейчас? Есть-то они есть, да не про твою честь, ответствовала опытная Капа. А с бриллиантом я тебе помогу, сокол ты наш военно-воздушный. Есть у меня подруга лет преклонных, всю родню она уже потеряла… Часть на той, на Гражданской, часть на этой – Отечественной войне… Одинокая, больная старуха. А жить-то надо, жизнь-то не остановишь. Вот она и обратилась к Капе за помощью. Надо было пристроить в хорошие руки кое-какие драгоценные вещицы…

Я сразу и резко отказался. Даже еще высказал что-то. Типа – я не мародер! Ага, не мародер ты, согласилась мудрая Капа. Болван ты, молодой и здоровый, который настоящей беды еще и не нюхал. И не видишь, что в беде человек, что помочь ему надо. Да я и так помогу вашей подруге, не нужны мне ее цацки… А не возьмет она у тебя деньги. Просто так – не возьмет. Ты бы в такой ситуации принял бы? Или подачкой посчитал? Дворянка она, из старой и знатной фамилии. Одна только гордость и осталась от ее рода. Кто на фронтах погиб, кто в эмиграции сгинул… А последний – племянник, офицером он был, погиб недавно, смертью храбрых погиб. Моряк-подводник он был. Не вернулась их лодка из похода. Вот и совсем сдала подруга, недолго ей осталось землю-то топтать… Вот у нее и возьми бриллиантовую каплю, а ей лекарства да еда нужны. Ну и немного человеческого тепла…

Мне стало стыдно. Я опять вызвонил к порученцу Коле, рассказал о своей нужде и подрядил его на не очень-то чистые махинации. Короче, удалось нам у одних спекулянтов и лекарства купить, и продукты. Да какие еще продукты! И мед, и масло, и шоколад, и другие вкусности разные. Денег я не считал, честно говоря, мне было стыдно, до горящих щек стыдно. Взяв Капу, мы на машине поехали к ее подруге. В квартиру я не хотел подниматься. Но Капа цыкнула на меня, взяла половину пакетов, а на остальные показала мне глазами.

В темной из-за забранных шторами окон комнате нас встретила сидящая в кресле у стола хозяйка. Сухая, немощная, но с прямой спиной и гордым взглядом из-под нависших век. Капа начала что-то ворковать, расставляя на столе пакеты и банки, а я как привязанный смотрел в глаза пожилой женщине. Жизнь уже оставляла ее. Да и она уже не хотела цепляться за жизнь. Они, видимо, уже договорились и поняли друг друга. Без взаимных обид поняли…

Вдруг она слегка улыбнулась.

– Не терзайтесь, господин офицер, тут нет ничего постыдного. Вы дарите мне мгновенья жизни, а я дарю вашей любимой часть моей молодости… Это равноценный обмен. А еще я даю вам память обо мне – вы ведь не откажетесь это принять?

– Нет, не откажусь… – помотал я головой.

И она вынесла мне вот эту бриллиантовую каплю. С пожеланиями всего самого хорошего для девушки, которая ее будет носить…

Вот это все я Кате и рассказал. А она слушала, держа бриллиантовую слезинку в руке. А потом молча надела цепочку, расстегнула воротничок гимнастерки и опустила камешек туда, на грудь…

– Ты все правильно сделал, Витя… Ты ее не оскорбил, ты ей помог. А эта капля – это на память… Как на нее поглядим, так эту сильную и гордую женщину и вспомним, правда?

– Правда, царевна, правда. Она, наверное, на тебя похожа… Такая же смелая и красивая, как ты, мой старший лейтенант! – Я обнял Катю и немного помолчал. – Катя… а ты знаешь…

– Знаю, Виктор, я чувствую… Ты прощаться прилетел, правда?

– Правда… Я улетаю под Курск, месяца на два… Ты жди меня, и я вернусь, только очень жди. Хорошо?

– Хорошо, только ты возвращайся скорей… Ко мне возвращайся, голубь ты мой сизокрылый! Или – позови меня, и я прилечу к тебе…

 

Глава 11

…В общем – последний поцелуй перед расставанием был уже на фоне заходящего солнца. Как в голливудском блокбастере, честное слово! А еще говорят, что Голливуд – это фабрика грез… Оказывается – реальнее не бывает! Кате скоро надо было работать – ночь самое время для «ночных ведьм», а мне, мне пора было лететь домой, в полк… Там уже ждали меня друзья.

Сел я уже в сумерках, но нормально сел, ничего не сломал. Однако вредный Антоха весь избурчался, бросая на меня короткие, негодующие взгляды. Из его бормотания можно было понять, что боевая семья ждет своего непутевого сына, а он шляется по каким-то непонятным делам, неведомо где, а в расстегнутом кармашке гимнастерки какой-то полевой василек торчит, форму одежды нарушает. А от расстегнутой пуговицы до летного происшествия…

– Так, Антоха! Перестань бубнить! Я уже не мальчик и все тебе говорить не буду! У Кати я был, прощался… Через денек мне улетать, когда вновь увидимся – не знаю…

Антоха устыдился и замолчал. Я скинул парашют, сунул ему в руку шлем и, хлопнув его по плечу, свистнул дежурке: «В штаб!»

…Когда я с вещмешком зашел в барак, отведенный первой эскадрилье, меня ждал строй улыбающихся лиц и дружный туш: «Та-та-тарам! Бац! Бац!» Это кто-то изобразил не то тарелки, не то литавры.

– Здравствуйте, воздушные бойцы!

– …Здрав… жел… тащ капитан! Поздравляем вас с высоким званием… Качать его, ребята!

– Стойте! Стойте, черти! Не в бараке – о потолок расшибете, в побелке перемажете!

Кое-как мне удалось отбиться. Довольные, раскрасневшиеся летчики обступили меня со всех сторон, хлопали по плечам, жали руки… Честно скажу – у меня вдруг зачесались глаза…

– Ну – все, все, ребята! Пошли на ужин. Там и поговорим, и выпьем за встречу. Плеснете своему комэску, а? Костя, держи сидор. Там пара бутылок коньяка – это нам на вечер будет, на разговор… Шоколадку найдете? Ну, пошли в столовку?

И мы двинули на ужин.

Ужин в полку – это, надо сказать, событие. Еще наш бывший командир – майор Артюхов заложил основы традиции. А потом она только крепла и развивалась. Тем более сейчас. Когда полк окреп, летчики выросли по мастерству и опыту. Не было уже таких вечеров, как в Сталинграде, в июле – августе. Когда вечером, на ужине, на столе стояли пустые тарелки с граненым стаканом водки, накрытым куском черного хлеба…

Нет, и сейчас полк терял летчиков. И раненые были, и убитые… Хромов вот… Но это было уже не так часто, эти потери не давили на душу летчиков тяжким, неподъемным грузом, а лишь раздраконивали их ярость и чувство мести…

Так вот, традиция… Еще в Сталинграде, правильно посчитав, что ужин – это маленький праздник (а то как же! – живые ведь!), майор Артюхов с командиром БАО – не помню, кто тогда был… да это и не важно – постановили: на ужин накрываются столики на четверых, скатерти – белые, столовые приборы из нержавейки (где только нашли?), граненые стаканы и стограммовые лафитнички под водку. Водка – в графинчиках! Учитывая, что кормили нас и так неплохо, ужин стал походить на вечер в ресторане, что ли… Или – на какой-нибудь мужской клуб… Правда, с женщинами-официантками, что тоже хорошо! Молодые ребята ведь всегда с особой охотой смотрят на молоденьких девушек, а на войне – так особенно! Не надо думать, что такая красота была организована лишь для офицерского состава. Так же чисто, аккуратно и с душой кормили и наземный персонал. Правда, норма питания была у них другая, тут уже ничего не поделаешь…

– Товарищи офицеры! – Это наш милейший начальник штаба, вечно замотанный и деловой Николай Гаврилович. Тоже – подполковник!

– Товарищи офицеры… Прошу садиться! – Это комполка. – Виктор! Иди-ка к нам за стол, пусть летчики на тебя посмотрят. Ты у нас многостаночник – принадлежишь и первой и второй эскадрилье!

Зал грохнул смехом.

– Так чтобы тебя не делили, сядь сегодня с нами. Ну, у всех наркомовские есть? Начштаба – тост!

– Товарищи! Выпьем за то, что к многотысячной семье советских героев присоединились и наши однополчане! За Героев! Ура!

– Ура! Ура! Ура-а! – Короткий, рубленый крик продолжился энергичным, я бы даже сказал грозным, звоном стаканов. Все выпили, расслабились, забренчали столовыми приборами. То и дело то тут, то там вспыхивал смех и шутки. Пошли разговоры о минувшем боевом дне.

– Ну, что? Может, еще грамм по сто, Николай Гаврилович? А? – Командир встал с налитым лафитником, постучал ножом по графину с водкой. Шум притих.

– Наливайте, товарищи… Я вот о чем хочу сказать… Давайте поднимем стаканы за третьего Героя Советского Союза в полку, за Хромова. Он честно жил, честно воевал и честно умер… Он погиб, закрыв собой четырех летчиков-штурмовиков. Недаром у нашего народа есть пословица – «Сам погибай, а товарища выручай!». За Героя Советского Союза Виктора Степановича Хромова!

Весь летный состав полка встал, грохнув стульями и табуретами, молча заглянул в плещущие водкой стаканы и выпил тост не чокаясь…

Жизнь есть жизнь… Еще минут через десять командир разрешил курить. Ребята все чаще и чаще стали поглядывать на меня: мол, что же ты, Виктор? Давай, рассказывай!

– Давай, Виктор, рассказывай!

Я не стал манерничать и ломаться. Взглядом спросив у комполка разрешение, я взял свой стул, вынес его на свободное место, где меня было всем видно, развернул его спинкой от себя и уселся, положив руки на спинку стула, как на трибуну.

– Значица так, товарищи летчики! Скоро, в июне, начнутся фронтовые испытания нового истребителя конструктора Яковлева. Большого секрета в этом нет – самолет называется «Як-3». Это, товарищи, истребитель завоевания господства в воздухе!

Зал затаенно ахнул…

* * *

– Так вот… Костя, плесни еще на донышко всем… Это, ребята, не истребитель, а сказка! Он небольшой, аккуратный и красивый. Отличная отделка, очень удачный фонарь – обзор – изумительный! Легкий в полете – как перышко! А что в воздухе вытворяет! Рулей слушается моментально, без задержки. В этом похож на «И-16». Но в воздухе держится более уверенно, плотно, что ли… В пилотировании очень простой, посадку производит легко – только к земле его подведи. Скорость очень приличная, официально при мне замеры не проводили, но, думаю, за семьсот будет!

– Да ты что! – ахнул кто-то. – Врешь!

– Ей-бо, ребята! А что вы хотели – новый мощный мотор! Теперь вертикаль – наша! Никакой худой у нас теперь не уйдет – догоним и порвем на обмотки!

– А оружие, Виктор?

– Оружие… С оружием еще не знаю… Понимаете, ребята, одной пушки и двух «убээсов» для боя с «мессерами» и «фоками» вроде должно хватить, но… В общем – знаю, что на несколько машин установлено разное оружие – от 37-мм пушки и до обычного 20-мм швака… А там, на войсковых испытаниях, посмотрим, будем искать «золотую середину»…

– Надо же – 37-мм, как на «кобрах»… – покачал головой Толя Рукавишников. – Если «як» маленький и легкий, его же отдачей такой пушки в воздухе останавливать будет?!

– Ничего подобного! Истребитель очень устойчив при стрельбе, хотя, на мой взгляд, да – 37-мм – это, пожалуй, перебор. А вот 23-мм – было бы самое то! Но – еще раз говорю, там, на фронте, и посмотрим.

– Ну, давайте по глоточку! Эх, хорош коньячок!

– У нас еще бутылочка для тебя припасена, Витя…

– Нет, ребята. Хорош! Вам завтра летать.

Выпили по глотку, закусили шоколадом.

– А что ты примчался к нам, Витя? Катюшу к Звезде прижать? Так она и к твоему ордену Ленина готова…

– Ну, цыть! Кончай о девушке двусмысленности говорить! Нехорошо это… Нет, надо тут кое-какие дела завершить, принять некоторые документы, подписать кое-что… Да и передать дела вот ему, Косте. А то он, говорят, жалуется – пашу, говорит, за комэска, а получаю как старший летчик! Несправедливо это! Опять же – вещевое довольствие – бархатные портянки для высшего комсостава, кружевные кальсоны…

Ребята грохнули. Возмущенный Костя, с потемневшим от прилива крови и без этого смуглым лицом, что-то начал говорить, но ему не дали. С минуту все задушенно смеялись и толкались в грудь ладонями. Пацаны… Что с них возьмешь!

– И еще… Мне нужен ведомый.

Все заинтересованно замолчали.

– Блондин, пойдешь?

Толя несколько секунд помолчал.

– Нет, Витя… Извини – но нет! Эскадрилья у меня, не могу я их бросить! Это уж твое дело. Ты и Яковлеву писал, и выстрадал ты этот истребитель. Тебе его и в жизнь вводить.

– Правильно, Толя! – Хлопнул я рукой по колену. – Это я тебя проверить хотел, да не подумал… Извини, не то я сказал.

– Есть у меня ведомый… – Я поискал глазами и наткнулся на не верящий своему счастью взгляд Васи. – А ну, Василий, иди-ка сюда! Полетишь со мной? Только учти – там будет очень опасно, я это знаю… Очень! У немцев там волки серьезные, бои будут тяжелые.

– Да я… товарищ капитан… да мне… Виктор, возьми меня с собой! Я справлюсь! Я не боюсь!

– Ты-то не боишься, Вася, я это понимаю… Я за тебя боюсь! Ну да ладно! Ты в тишке да в тенечке сидеть не будешь, не тот ты человек, Василий! Если ты согласен – то летим вместе. А там посмотрим – может, и наше теляти волка сможет заломати… Или задрати? В общем – грохнути, к чертям собачьим! Ну, все обговорили? Отбой! Вам завтра воевать, а мне крутиться, как волчку! Всем спать!

* * *

Так оно, в общем-то, и получилось. Крутился полдня – что твой волчок. Но все успел, все сделал. Все бумаги выправили, нужные – написали; Василия должным образом оформили.

После обеда я попросил разрешения слетать с кем-нибудь на боевое задание.

– Не знаю, Виктор, не уверен, что это хорошая идея. Хочешь – не хочешь, а ты уже сколько на боевые не летал, а? Вот то-то и оно! И навык подутрачен, и настороженность упала, тебя сейчас в бой вводить нужно осторожно, мелкими шагами. А то мотню у штанов можно порвать…

– Ну-у, товарищ подполковник, Кирилл Константинович! Да я разок – туда и обратно! А Вася и ребята присмотрят, а?

– Ладно! Лети со своей эскадрильей, но – «контролером»! В бою им, если что, не мешай, посмотри там, хвосты им прикрой. Сам в драку не лезь – убедительно тебя, Виктор, прошу! Не лезь! Это не игрушки, сам понимаешь… Ну, давай! С богом!

А ведь прав командир! Это я погорячился со своей просьбой. Я и сам бы так ответил, спроси кто у меня разрешение на полет в такой же ситуации. Ну да ладно! Решение принято, «добро» получено. Раньше надо было думать…

– …так что, Вася, присматривай там за мной, не давай мне особо рысачить, ладно? Вот и хорошо, что «хорошо»! Ну что, по самолетам?

Как сказал капитан Костя Дюсембаев, полет нам предстоял обычный, на прикрытие района. Сорок минут проболтаемся в небе – и домой. Встреч с немецкими самолетами Костя не ожидал. В последние дни наблюдатели отмечали лишь пять-семь самолето-пролетов немцев на фронте за сутки. Не более… Ну, край – с десяток! В общем – рядовой, рутинный вылет.

Ага, если бы я не летел…

В общем – взлетели, построились, пошли… Мы с Васей забрались метров на восемьсот повыше и заняли место со стороны солнца.

– Вася, смотри только направо, на солнце… Со всех других направлений нас предупредят.

– Принял, исполняю…

Пять пятьсот… Небо чистое, прозрачное. Видимость, как говорят летчики, «миллион на миллион». Только вот солнце слепит, полыхает огромным, сияющим, нестерпимым для глаз светом, шаром.

– Вася – змейку, скольжение! Ни минуты по прямой! Двигаемся, смотрим…

У нас уже шесть… Мне кажется – перебор. Но Костя затащил эскадрилью на высоту не случайно. У кого высота – у того и уверенность в бою, активность и агрессивность.

– Ковыль, немцы ведут переговоры двух пар истребителей! – Это земля, наведенцы. Ковыль – это, естественно, наш степняк Костя Дюсембаев.

Минуты через три:

– Ковыль, это пара асов-охотников с прикрытием, высота у них, судя по переговорам – около семи тысяч.

– Вас понял. Всем – усилить поиск.

И тут же:

– Ковыль! Звено худых только что ударило по «пешкам», квадрат 7-13, высота 5500. Срочно на помощь!

– Вас понял, бегу в 7-13!

И тут же мне – «Дед, не теряй высоту! Они, скорее всего, уже на шести тысячах опять…»

Интересно, что там с «пешками»? Сколько их? Судя по всему, они шли еще без истребительного прикрытия. Видимо, фашисты поймали их до точки рандеву с нашими «ястребками».

Но «пешки», если их, скажем, девятка, да идут в плотном строю, могут отбиться от атаки истребителей. Это все же «мессеры», а не «Фокке-Вульфы». Те – да-а… «Фоки», если упадут на наших сверху, группой, могут так ударить всей своей «батареей» – шесть стволов на истребителе! Мало не покажется никому… А попасть в мгновенно пролетающий мимо тебя в пике истребитель – очень сложно, если вообще возможно для бортстрелков «пешек».

Так что – скорее туда! Надо искать немцев.

– Внимание, Ковыль! Одна «пешка» не держит скорость, идет с дымом… Поворачивает к себе. Выдели пару – пусть сопроводят…

– Понял, исполняю… – и, с сожалением в голосе, мне: – Ничего не поделаешь, Дед. Придется тебе слетать с «пешкой»…

Да-а, тут не поспоришь…

– Исполняю, сопровождаю «пешку».

Где же она? Должна уже показаться… А-а-а, вон она! Дымит немного левым мотором, однако не выключили его… Ничего, с нами доберутся…

– Вася, смотреть во все глаза! Худые сейчас будут где-то тут крутиться…

– Дед! Худые выше на пятьсот на десять часов! Заход на «пешку»!

– Земля! Скомандуйте «пешке» падать вниз! Атакую худых!

– Вася! Прикрывай! Выход из атаки на солнце…

Странно – почему немцев только одна пара? А-а-а, вторая пара так и увязалась за бомберами… Ищет, наверное, возможность вновь их атаковать.

Немцы, преследуя наш бомбардировщик, пролетели нашу высоту. Нас они пока на солнце не заметили. Теперь мы выше, это хорошо. Но скорость пока у них больше…

Стрелок с «пешки» увидел атаку и начал стрелять. К «мессерам» потянулись и трассы штурмана. Худые вильнули, вышли из атаки без стрельбы и снова полезли вверх.

А вот теперь и наш выход – в присядку, с коленцами и со свистом!

– Вася, сможешь – пробей по ведомому!

Мы падаем, скорость растет. Немцы лезут вверх, все медленнее и медленнее… Чуть подвернуть. Вот он – момент истины. Тот долгожданный истребителями момент, когда вражеский самолет всей своей проекцией распластался в твоем прицеле… Скорость уже слишком высока… Поздно – «Огонь!».

Ударили очереди, трассы протянулись к немецким самолетам… Выход! Выход из атаки! Краем глаза я еще успел увидеть разрывы снарядов на крыле ведущего «месса» и, борясь с перегрузкой и чернотой в глазах, переломил «Дедушку» и полез в набор высоты. Как и сказал Васе – на солнце.

Слепящий свет прогнал темноту от перегрузки и залил глаза кипящим золотом…

– Дед, бомбер благодарит! Оба «месса» падают! Продолжайте сопровождать его до аэродрома…

 

Глава 12

– Ну и паразит же ты, Витя! – ласково и проникновенно сказал подполковник Россохватский. – Сказано же было – не лезь…

– Вам было сказано – не лезть в бой!!! – грохнул он кулаком по столу. – Почему ослушался командира? А, сынок? Сби-и-и-ть захотел, новую звездочку нарисовать, да? Что молчишь! – Новый удар по бедному столу.

Он опять стучит по мебели! Просто маньяк какой-то! Так не любить это бедное произведение «Мосдревоблбыта»! Что ему эти мебельщики сделали? Чем навредили? Не постигаю! Это, по-моему, даже старик Фрейд не растолкует.

– Никак нет, товарищ подполковник! – Обиженной добродетелью, вытянулся я во фрунт. – Только лишь исполнял команды ваши и капитана Дюсембаева! Вы сказали – не лезь в бой, а я и не лез. Костя приказал проводить «пешку» в тыл – я и пошел в тыл. Плакал, глотал слезы горечи, закапавшие весь ларингофон, а шел в тыл – повинуясь боевому приказу… А тут! Вж-ж-ж! Как осы… нет – как мухи… – нет! – как голодные драконы! Двое худых падают на беззащитную «пешку». А у меня приказ – в бой не вступать и сопроводить! Так я в бой не вступал – стрельнули мы с Васей разок, и все! Чесс слово – все! И продолжили сопровождать… До самой до ихней посадки. А там – «качну серебряным тебе крылом, трам-пам-пам-па-а-а-м!». Попрощались – и вот я здесь. А тут – угрозы и придирки разные, незаслуженные… Что с вами, товарищ подполковник? Сердце?

– Уйди, Виктор, с глаз моих уйди… А то и правда – сердце заболит. Собирай-ка ты, капитан, манатки свои, бери своего Васю-Василька, такого же гада и неслуха, как и ты, и… Машину возьмите и чешите в дивизию. Они уже звонили – завтра в Москву борт идет с истребительным прикрытием. Они вас на него подсадят. Уматывай отсюда, Витя… Без тебя плохо, а с тобой… – комполка безнадежно махнул рукой, – иди, в общем.

– Есть! – гордо, как и подобает сталинскому соколу, ответствовал я и пошел собирать манатки.

Но прежде меня выловил уже майор «Смерша», небезызвестный врагам народа и прочим шпионам-диверсантам, Серега Иванецкий.

– Здоров был, Сергей! За тобой, брат, не угонишься! Только я получил капитана, глядь! А ты уже майор. Поздравляю!

– А я тебя, Виктор, поздравляю! С высоким званием! Майор-то я майор, да вот Героем никогда не буду… Рапорт подать, что ли? В танкисты, например? Там я хоть на танке могу за немцем гоняться! Может, и орден какой заслужу.

– Служите, товарищ майор, и заслуженным будете! Какие ваши годы. Да, кстати, Сергей. Я только сейчас вспомнил – эта девушка… из столовки, помнишь? Чем там дело закончилось? Шпионка она? Точно?

Контрразведчик сначала было нахмурился, потом заперхал от сдерживаемого смеха, а потом заржал в открытую:

– Да уж! Шпионка! Резидент вражеской разведсети, твою мать! Знаешь, сколько я времени убил, а? Следил за ней, людьми обставил… А у нее просто был триппер! А любовник ее, из БАО хлопец, который ее в столовку-то и протолкнул в обход медкомиссии, как узнал про это, так и стал ей угрожать разоблачением. Вот она на всех зверем-то и косилась! Конечно, только устроилась к сытному котлу, а ее отсюда метлой! Да уж, Витя, подколол ты меня! Надо мной весь отдел в дивизии тогда ржал. Я же их о ходе разработки-то информировал… Я тебе это, брат, не забуду. Я тебе связь с японской разведкой еще устрою, только попадись мне на карандаш!

Да-а, дела! А я-то думал, что на самом деле врага рассмотреть удалось… Но – что ни деется, все к лучшему! А Серега что-то мозги мне пудрит, не иначе. Откуда бы у него на груди новенький орден Боевого Красного Знамени появился, а? Не хочет говорить – ну и не надо. А вот меня лечить – точно не надо, что-то я тогда почувствовал ведь…

* * *

В общем, 25 мая 1943 года, как и приказывали, мы с Васей-Васильком бодро процокали подковками по бетонке подмосковного аэродрома и еле успели догнать полуторку, идущую в Москву. Успели, в общем.

Дома, в студии, помытые, накормленные и довольные жизнью, мы благосклонно слушали пана Анатоля.

– …уже все прибыли. Ровно двенадцать человек. Грызут гранит науки, изучают машину, щупают ее. На конвейере еще три самолета стоят, так они во все щели лезут. В общем – хорошие парни. Молодые все, но уже все с орденами, а как же! Девчонки из КБ повеселели, так и порскают в цех! Любимое дело теперь – что-нибудь на опытный завод оттащить и с летчиками позубоскалить…

А командира группы я и видел-то лишь один раз. Серьезный такой мужик. Лицо и руки с ожогами, три ордена. Такой нахмуренный всегда, суровый… Тебя, Виктор, очень ждет…

– Ну, ждет, значит – дождется! Вот только завтра Звезду получу – и в Контору, с личным составом знакомиться! Ты, пан Анатоль, мои хромовые сапоги еще не пропил? Не пропил – это хорошо! Тащи их сюда, чистить буду, к завтрашнему дню готовиться…

А завтра – хотите – верьте, хотите – нет, но запомнилось мне немногое. Сам себе удивляюсь – вроде держался всегда, фыркал на награды, считал суетой. А тут, как самому Звезду получать, так и расчувствовался, сердчишко-то и заколотилось, а голова циркулем пошла… Все же не каждый день я Звезду Героя с орденом Ленина получаю, не привык еще.

В общем, чтобы вас не разочаровать своим сбивчивым и бестолковым рассказом, сошлюсь лучше на любимый миллионами советских граждан орган Советов депутатов трудящихся СССР, славную газету «Известия».

«Вручение орденов и медалей СССР.

Председатель Президиума Верховного Совета Украинской ССР тов. М. С. Гречиха…»

– …да-да-да! Вот так вот! Я и сам думал, что вручать награды будет знакомый всем попаданцам родной «всесоюзный староста» дедушка М. И. Калинин, ан – нет! Какой-то Гречиха! Дедушка уже, наверное, старенький и больной, а этот лоб, тов. М. С. Гречиха, – здоровый. Да еще и безработный, поскольку, как известно, Украинская ССР еще оккупирована немцами, и делать этому Гречихе абсолютно нечего, только вот награды вручать! Шел бы лучше работать в Центральный штаб партизанского движения, что ли.

…так вот, упомянутый «…тов. М. С. Гречиха вручил вчера ордена и медали награжденным.

Орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» вместе с Грамотой о присвоении звания Героя Советского Союза вручаются гвардии старшим лейтенантам В. А. Орехову и А. Н. Пономаренко…»

Я когда подошел в назначенное время к штабу ВВС, автобус уже стоял. Несколько офицеров, в том числе и знакомый полковник, курили, смеялись и громко разговаривали перед открытыми дверями транспортного средства. Там нас, летунов, которым будут вручать награды (не только Героя я имею в виду, а и другие ордена), наскоро познакомили, какой-то адъютант зачитал список награжденных, мы все крикнули «Здесь!», загрузились и поехали…

«…капитану В. М. Туровцеву…»

Я дежурно улыбнулся М. С. Гречихе, потряс его за щупальце, забрал свою грамоту, коробку и пошел на свое место.

«Ордена и медали за отличное выполнение заданий правительства и военного командования были вручены также…»

Красивая грамота, и коробка какая хорошая! Я уже не говорю про Звезду… Я невольно опять покосился себе на грудь… Честно говоря, я то и дело это делал – и вольно, и невольно… Эх, что поделать? Слаб человек… И я слаб, несмотря на то что сделан из стали высшей пробы. Или высшей пробы – это золото? Ладно – из нержавеющей стали… Как Верный Дровосек. Опять меня куда-то не туда понесло. Так, внимание!

«Тов. М. С. (Мирон Сидорович? Мыкола Степаныч?) Гречиха после вручения орденов и медалей обратился к награжденным с краткой речью…»

Поскольку М. С. Гречиха ничего нового не сказал, а начал цитировать первомайский приказ товарища Сталина и призывать нас сломать хребет фашистской армии убийц и разбойников, слушать я его перестал, а стал думать, что еще купить на стол…

«В заключение тов. М. С. Гречиха сердечно поздравил получивших награды товарищей и пожелал им полного успеха в выполнении своего долга на полях сражений и на трудовом фронте».

Все! Аплодисменты, нас приглашают в соседний зал, где накрыты столы. Шампанское, водка, коньяк… – коньяк, конечно, – икра, балык… Помню, читал в мемуарах генерал-лейтенанта графа Игнатьева, что лейб-гвардейцы на парадах в Царском Селе закусывали коньяк осетровым балыком… закусил… нормально. Эх, взял – и закусил еще и икрой! Все, хватит! Нужно трезвым добраться до студии, а то Илья Лисов, вон, на полном серьезе ведь предупреждает, – как попадет в Кремль на вручение наград, так и напьется в сисю… То со своим друганом Леней Брежневым, то с диверсантом Судоплатовым, а то и вообще с каким-то подозрительным типом: с тов. М. С. Гречихой из ВС УкрССР…

После Кремля автобус вновь нас подвез к штабу ВВС, и тут уж вояки завернули пьянку посерьезнее. Еле убежал. Благо – мне было куда бежать. А остальных ребят, этих бедных овечек, мне пришлось бросить на растерзание штабных пьяниц.

По пути в студию мне удалось кое-что купить на стол. А так, в основном, стол был уже накрыт, и народ ждал только меня. И вот я пришел, сверкая новой Звездой… Эх, сопьюсь ведь я здесь! Пора завязывать…

* * *

Завязывать не завязывать, а прекратить злоупотреблять и водку пьянствовать – уже пора.

Пора заниматься делом. Времени почти не осталось. Ведь, насколько я помню, бои на Курской дуге должны начаться 5 июля… А мы к этому времени должны быть уже там, разместиться, создать и отладить базу, облетать район, определить места для площадок подскока, наладить взаимодействие с соседями, да мало ли чего еще. Голова кругом идет.

А тут мне еще не давала спокойно спать проблема с вооружением «третьяка». Понимаете, когда уж слишком много вариантов, это тоже не есть гут, ибо… Ибо – глаза разбегутся, и сделается косоглазие… Ага!

А еще личный состав группы! Мама! Роди меня обратно! Кстати, для него – личного состава, естественно, – я подготовил и отшлифовал чудесный информационный пакет по новому истребителю, его особенностям, боевому применению и прочим вкусностям. Пакет самораспаковывался через двое-трое суток после установки и уже тогда воспринимался как что-то свое, родное… Только дума иногда посещала казака – а что же я раньше-то таким дураком был, а?

В общем вот с этого, самого главного, на мой взгляд, с установки новым членам группы информационных пакетов я и начал.

Подполковник Степанов, командир формируемой группы и наш, стало быть, отец-командир, где-то еще мыкался по штабам, выколачивая для нас финансы и всякие материально-технические ценности, а также – средства транспорта и сапоги, техсостав и пишущую машинку, да и многое-многое другое, о чем я даже и говорить не хочу от испуга, что подполковник вспомнит про своего зама и пошлет меня в набег на склады и хранилища ГСМ. Бр-р-р, не хочу… Так вот, мыкался подполковник, я ему не был еще даже и представлен. А вот на ребят из группы я уже посмотрел. Хорошие ребята, боевые и способные…

Способные довести меня до преждевременной седины с одновременным выпадением всех волос, заикания и идиотизма.

Они так насели на меня, считая, наверное, что именно я и рождал в муках, прямо здесь – на конвейере, в цехе опытного завода – новый истребитель, с просьбами все-все-все тут же, сразу, рассказать и показать, что я несколько опешил. Да-а, меня все считают наглым и нетактичным, а уж это племя младое и незнакомое… Эти племенные бычки еще похлеще меня будут.

– Так, товарищи воздушные бойцы… Как будем выполнять требования Устава?

Пока товарищи воздушные бойцы в непонятках крутили головами, пытаясь разобраться, что же от них хочет этот незнакомый капитан со Звездой Героя на груди, я продолжал:

– Кто тут старший? Порядком кто заведует, я спрашиваю? Что за птичий базар? А ну, в одну шеренгу становись! Смирно! Вольно…

– Слушать меня внимательно! У нас хронически не хватает времени на подготовку и сколачивание боевой группы для вылета на фронт. Чем раньше мы дадим заключение по новому истребителю, подготовим предложения по его боевому применению, проверим машину в бою – тем быстрее авиапромышленность поставит его в серию, тем скорее новый истребитель поступит в боевые полки… А быстрейшее перевооружение этих полков на новую замечательную технику, вот эти самые истребители, которые вы здесь видите, – означает дополнительные сотни сбитых фашистских самолетов, десятки, да что там – сотни тысяч спасенных от бомбежек и воздушных атак наших солдат и офицеров, гражданских жителей. Поэтому с этой самой минуты все будет посвящено одному – должному овладению новым истребителем, формированию пар и звеньев, отработке слетанности и взаимопонимания и подготовке к тяжелым боям… А они, товарищи, уже ждут нас впереди.

Поэтому – я сейчас с вами познакомлюсь, лично с каждым, поговорим по паре минут, в глаза вам посмотрю, расскажу, кто я такой и что здесь делаю… А потом – учиться, учиться и учиться… Учиться воевать настоящим образом! Разойдись! Можно оправиться и покурить.

А потом я за вас возьмусь…

Настоящим образом!

 

Глава 13

…И началась каторга! Ну, вообще-то, рисуюсь я… выделываюсь несколько. Тяжело было – это да! Но не каторга, конечно, – не может любимое дело быть каторгой. Началась трудная, но интересная боевая работа.

После того как я поговорил с пилотами и потихонечку поставил им информпакеты по «третьяку», мне стало более-менее понятно, кто есть who в нашей особой авиагруппе. Хороших ребят подобрали нам в Штабе ВВС, боевых, опытных. У всех были сбитые, кое-кто и сам был сбит в бою. Да это я не в укор, наоборот, я считаю, что когда тебе по носу дадут и юшку пустят – это здорово мозги прочищает и адреналинчику в кровь добавляет. До звона в ушах! Опыт это дает, здоровой осторожности прибавляет и боевой злости.

Особо я в мозги ребятам не лез – и времени на это недостаточно было, и не люблю я это мозголомство, да и необходимости нет… Так, попытался определить лидеров в группе. У мужиков ведь как? Как двое соберутся – так иерархическая лестница и начинает строиться… А без этого никак! Ведь главное дело мужчины – это бой, война, в крайнем случае – охота, которую тоже можно рассматривать как вариацию боя… А там, в бою, требуется четкая структура в группе ли, в подразделении ли. Властная вертикаль и единоначалие. Право одного командовать и посылать людей на смерть. Вот такие лидеры, пусть сейчас и скрытые, мне и были нужны. Тут ошибаться нельзя, слишком высока цена ошибки…

Когда я закончил собеседование со своей группой, я пригласил к дальнейшему разговору отобранную тройку летчиков, а остальных отпустил к самолетам.

– Ну что, товарищи? Давайте познакомимся поближе… Сначала о себе… Как вы, наверное, краем уха уже слышали – Туровцев Виктор Михайлович… Что капитан – сами видите. Начинал воевать на Калининском фронте, потом – Сталинград. Там, в сентябре, первый сбитый… Тогда же, в первом, считай, бою, сбили и меня. Ранение, госпиталь, само собой… Крови литра два потерял. Но появилась злость, азарт появился. Потом пошло-поехало. Бои, победы. В общем – к январю 43-го у меня уже десять сбитых было, поставили меня комэском. Потом наш полк перебросили на Южный фронт. Там дрались над станицей Крымской… Слышали, наверное? Ага! Там, на Кубани, еще семь сбитых, и вот – буквально позавчера, что ли, – еще одного «месса» в командировке встретил.

Да, а в свое время у меня хватило наглости написать главному конструктору генерал-майору Яковлеву письмо о создании для нас, фронтовых летчиков, истребителя для завоевания господства в воздухе… – Летчики оживленно завозились и стали переглядываться. – Да-да! Именно так! Мечталось о такой машине, которая даст даже средне подготовленному летчику возможность на равных драться с фашистами. Надоело провожать глазами «мессера», когда они от нас на высоту или в пике уходят… А товарищ Яковлев и так, без моего напоминания, этот истребитель уже проектировать начал. Ну, и меня к нему, значит, на помощь направили… Не то в испытатели, не то в советчики. Так я тут, в ОКБ, и появился. Кое-что нам удалось – и вот, вы его видите! Наш «Як-3», «третьяк», как мы его тут между собой зовем. Поверьте – это будет лучший истребитель всей войны. Лучший в мире истребитель! Прошу любить и жаловать! А также прошу осваивать и овладевать! Чтобы завтра-послезавтра лететь на нем в бой! Все ясно, товарищи? Вот так-то…

Теперь давайте о вас. Ну, кто самый смелый? Начинайте.

Ребята переглянулись, и самый смелый начал. Храбрецом оказался старший лейтенант Кузьмичев. Так, воевать начал с августа 42-го… боевых вылетов… сбитых – шесть! Это хорошо. Командир звена – это отлично! Вот командиром звена мы тебя и назначим.

Второй – старший лейтенант Невский. Ого! Не Александр? Нет – Федор. Тоже ничего – у Феди, между прочим, на груди два ордена…

Третий – капитан Извольский, Кирилл. Из дворян, что ли? Кто отец? Точно – из дворянской офицерской семьи. Отец, еще в Гражданскую, твердо встал на сторону большевиков. Сын ни о чем другом, кроме как о военной карьере, и не мечтал. А тут еще и авиация! Наш человек! Пять сбитых, два ордена. Точно – наш! Пойдешь на первое звено. Правда, надо еще с командиром, подполковником Степановым, посоветоваться и доложить ему свои предложения. Хотя я думаю, что он будет доверять своему заму по боевой…

В общем, поговорили, познакомились… Попросил их присматриваться к летчикам, поговорить с ними, выяснить, у кого к чему душа лежит, кто что предпочитает? На каких высотах вел бои? Как стреляет? Есть ли «фирменные» приемчики? И какие?

Отпустил ребят, поручив капитану Извольскому, до создания штаба авиагруппы, подготовить таблицу плановых полетов на неделю. И понеслось-поехало…

А с подполковником Степановым удалось познакомиться прямо на следующий день. Произошло это так…

Я на спарке-«семерке» проводил вылеты с летчиками группы, чтобы посмотреть уровень их пилотажа и мастерства. В целом все было весьма неплохо. Мой Вася крутился на старте. Вдруг он передал, что прибыл командир группы и ищет меня. Ну, что делать? Приказал летчику идти на посадку…

На земле передал своих опытному летчику-испытателю из Конторы, он их еще погоняет по особенностям «третьяка», а сам скинул парашют и, как был – в комбинезоне и в шлемофоне, порысил в помещение, отведенное на аэродроме для нашей группы.

– Товарищ подполковник…

– Не надо рапорта, капитан! Давайте знакомиться – Степанов, Иван Артемович!

– Туровцев, Виктор Михайлович!

Крепкое рукопожатие, глаза в глаза. На лице и на руке – ожоги. А взгляд ничего – твердый, волевой… И ум недюжинный проглядывает… Думаю – сработаемся!

– Ну, Виктор Михайлович, что тут вами уже сделано?

Однако! Резко подполковник салазки загибает! Я же только вчера прибыл и познакомился с людьми. Но – что делать! Сам же ведь талдычил, что времени абсолютно нет.

Я кратко проинформировал командира о сделанном, подобранных кандидатах на командные должности, предполагаемой разбивке летчиков по звеньям, наметкам по программе обучения…

Подполковник Степанов слушал молча, что-то помечая у себя в большом потрепанном блокноте.

– Хорошо… Что еще нужно, Виктор Михайлович?

– Товарищ подпол…

– Виктор Михайлович, мы же договорились… Сейчас у нас деловой разговор, важный разговор – что же мы козырять и щелкать каблуками-то все время будем? Дойдет еще дело до официоза, дойдет! Так что нужно?

– Нужно формировать свои службы, Иван Артемович! Штаб нужен, инженерная служба, вооруженцы, снабженцы, связисты. Не могу я летчиков на решение всех этих вопросов отвлекать. Яковлевское ОКБ, конечно, помогает, но не их это дело, и не смогут они в полной мере заменить всех нужных нам специалистов. И нужно нам отсюда, из Конторы, уходить. Уходить на свой аэродром. Сейчас – только полеты, пилотаж, слетанность, стрельба. Все остальное – пока побоку, не до него… Может, подсесть нам к какому-нибудь полку ПВО Москвы, а? Сейчас не 41-й, угрозы воздушного нападения на Москву, считай, что и нет. Так – один разведчик в неделю пролетит, а пэвэошники за ним полками гоняются… А так, если бы штаб ВВС дал команду нам помочь, пока мы мясом не обрастем, мы могли бы сосредоточиться на главном – на боевой подготовке. Так я мыслю.

– Правильно мыслите… И я так думаю, и уже кое-что нащупал, кое-что подготовил. Думаю – через пару дней снимемся мы отсюда и перелетим в Подмосковье, на один тихий и спокойный аэродром. Настолько тихий, что принято решение полк, который там стоял, расформировать. Вот мы его службами и воспользуемся. Я сегодня туда выезжаю. Послезавтра прилечу на истребителе за вами – будьте готовы к перелету!

– Есть быть готовым к перелету, товарищ подполковник!

Степанов покосился на меня, но ничего не сказал. Потом перебрал поданные мной документы по штатам и сказал: «Что наметили – то и делайте! Уверен, что вы не ошиблись. Оформите приказом – как вернусь, так и подпишу. На новый аэродром сядем авиагруппой «Молния», а не стаей грачей! Ну, до встречи!»

* * *

На день перелета было назначено много дел. Во-первых – митинг. Не смейтесь, митинг – дело хорошее. Если он к месту и если ими не злоупотреблять по каждому мелкому поводу. Да и люди здесь к такой форме работы с массами привыкли. Потом – киносъемка. То ли Яковлев, то ли еще кто, не знаю, пробили приезд на аэродром группы кинодокументалистов. Дело нужное, я думаю. Страна должна знать своих героев! Нет, серьезно! Вылет с фирмы Яковлева группы новых истребителей на фронтовые испытания – это, братцы мои, определенный и весьма значимый рубеж. Или этап. А может – и старт. Чему-то.

Вот только как тут быть с секретностью? Ну, это дело тех инстанций, которые и принимали решение о киносъемке, не так ли? Может, они этот сюжет только в сентябре в выпуск «Союзкиножурнала» поставят? Когда немцы и так уже отлично о нас знать будут. По рубцам на своей шкуре. Я надеюсь…

Значит, подведем итоги… Митинг, съемка, оркестр, напутственное слово, ответ от нас… Какая-нибудь клятва? А зачем, у нас есть присяга. Обязательство? У нас одно обязательство – бить смертным боем фашистов, пока они не кончатся… А если сказать, что перечислим оклады и премии за сбитых на создание именного самолета для лучшего бойца группы? А может, не группы, а фронта? Это надо обдумать, посоветоваться. Вот, кстати, у нас и замполит появился. Да еще и летающий! Это совсем хорошо. А то я не очень понимаю тех политработников, которые пламенно призывают летчиков бить фашистов, не щадя своей жизни, а сами же не вылезают с аэродрома километрах в 20–30 от линии фронта. У штурмовиков правильно сделали – все политработники полкового и эскадрильного уровня ежемесячно летают на боевые задания стрелками. Это здорово оживляет политическую работу, уж поверьте! И дерьмо на этих должностях не держится, враз улетает, как пыль из-под винта! В общем, поручил я замполиту обдумать этот вопрос и порешать с кем надо детали. Если идею примут в общем и целом.

Командирам звеньев, естественно, задача – должным образом использовать зубной порошок, гуталин и чистящую пасту. Чтобы летчики в строю сверкали и горели блеском орденов, медных пуговиц и пряжек, сияли черным великолепием сапог. Так вот… И сам попал под очарование этого армейского военно-полевого сумасшествия и показухи… Скоро прикажу траву красить зеленкой и небо синькой из пульверизаторов обрызгивать! Позор приспособленцу и очковтирателю Туровцеву! Нет, не так! Да здравствует попаданец Тур, стойко сопротивляющийся тяге к очковтирательству. А блестящий внешний вид – так это требование Устава, ребятушки… Устав читать надо! Как там нам в армии старшина говорил? «О, воин, службою живущий! Читай устав на сон грядущий. И утром, ото сна восстав, читай усиленно устав!»

…А тем временем – часы свое оттикали, время прошло, и наступил день отлета. День, когда наша группа станет настоящей, самостоятельной боевой частью.

День был отличный – теплый, солнечный. Мягкий ветерок развевал флаги, установленные на флагштоках аэродрома и на ангарах еще к Первомаю и, как всегда, еще не снятые… До октябрьских праздников висеть будут, не иначе… А то я не знаю…

Вместо трибуны к рулежке подогнали грузовик, наскоро декорировали его красным материалом. В кузове радиотехники Конторы установили микрофон, сзади к грузовику поставили ящики, чтобы начальство могло бы вскарабкаться. Рядом с грузовиком тихо вздыхал басом геликон и мягко стучал большой барабан. Это разогревался оркестр. Для киношников немного сбоку поставили еще один грузовик. С него, как с площадки, они будут снимать и трибуну, и участников митинга, и стоящие чуть сбоку истребители. Я им посоветовал взять у аэродромных пожарку с лестницей и посадить оператора на самый верх. Киношники посмотрели на меня прозрачными глазами, пожевали губами, но на верхотуру не полезли. У-у-у, приземленный народ! А вот вторую мою идею – оператору взлететь пораньше на спарке и отснять общие планы с нашей группой в воздухе – они приняли с восторгом и тут же договорились об этом с местным аэродромным начальством.

В девять тридцать над аэродромом появился истребитель подполковника Степанова. Он зарулил на площадку, поставил свой истребитель в строй «третьяков» и, надев фуражку, нашел меня взглядом.

– Ну, Виктор Михайлович! Во-первых, здравствуй! Во-вторых, поздравляю тебя с этим праздничным для нас днем! А в-третьих… показывай, что вы тут натворили?

Я повел его к линейке истребителей. Эх, хорошо-то как! Просто здорово! Новенькие, сияющие лаком, в непривычно-красивой серо-голубой камуфляжной окраске «кубиками», с молниями, продуманными и нарисованными Толей Рощиным, «яки» смотрелись великолепно!

– Да-а, красота! Впечатляет, надо сказать… Красивый получился самолет, удачный. Эх, жаль-то как, что я за всей этой суетой еще на нем не слетал!

– Ничего, Иван Артемович! Вот перелетим на новый аэродром, там и слетаете, какие ваши годы.

– Это верно… – Подполковник ласково похлопал «як» по капоту. – Красавец, право слово! А мой который?

– А ваш – еще на заводе… Как и мой, впрочем.

– А почему, Виктор Михайлович? – заинтересовался подполковник Степанов.

– Ну – ваш-то понятно. Вам пока не до него было, стало быть, вы и получите самолет в числе последних, когда будете готовы летать. – Подполковник крякнул, но ничего не сказал.

– А мой… Тут такое дело, Иван Артемович. Разговор у меня был с генералом Яковлевым… Насчет вооружения «третьяков». Определяли, чего и сколько… А тут оказалось, что одно КБ, забыл я его номер, Нудельман там еще конструктором… В общем – у них на выходе 23-мм авиапушка оказалась. Чуть ли не в два раза легче, чем ВЯ, и отдача у нее снижена. А то ВЯ нам уже крепление на двух моторах поломала – срывает отдачей напрочь! Как будто не металл, а картон какой!

– Ну-ну, – заинтересовался Степанов.

– Ну, я и обрадовался – уж больно я покрупнее калибр хочу, мало мне 20-мм, а 37 – наоборот, чересчур для меня много. Вот я и жду, когда эти пушки в ОКБ подвезут. Поставят их на оставшиеся четыре истребителя – тогда уж я себе и выберу один из них.

– Вот как! Ну, вам виднее, Виктор Михайлович! Однако пойдемте-ка к летчикам, а то они волнуются уже, что это начальство тут в одиночку обсуждает? Давайте, Виктор Михайлович, командуйте, а я отстану немного…

– Группа-а, равняйсь! Сми-и-ирна!

Я отдал рапорт, подполковник его принял и обернулся к летчикам в строю.

– Здравствуйте, товарищи!

– Здав… жел… тащ… полк!

– Вольно-о… Эк, какими вы франтами стоите, товарищи красвоенлеты! Любо-дорого посмотреть! Все девки ваши будут!

– Так уже, тащ подполковник, вон, обратите внимание на девчонок в первом ряду – у многих глаза-то заплаканные…

– Ну, рысаки, ничего не скажешь… Слабо ты их гонял, Виктор Михалыч, если они у тебя еще на девчонок глядеть могли, слабо!

– Нормально, товарищ подполковник, я им немножко сил для сегодняшнего перелета оставил. А там, на новом месте, я у них всю оставшуюся кровь-то и выпью! – Я обратил к строю свою фирменную улыбку а-ля граф Дракула. Раздался задушенный стон.

– Ладно, циркачи! Отставить представление! Вон – начальство пожаловало.

– Смир-р-р-но, равнение – на…

Митинг покатился по наезженной колее. Яковлев, в парадном генеральском мундире, сиял, как жених на деревенской свадьбе. Около него с постоянной улыбкой на губах стоял Синельщиков. На грузовик вскарабкались какие-то незнакомые военно-воздушные генералы.

Дирижер взмахнул рукой – четко и слаженно ударил «Авиационный марш».

Застрекотала кинокамера.

– Дорогие товарищи! Разрешите митинг, посвященный началу войсковых испытаний изделия «И-30», считать открытым! Ура, товарищи!

Мы радостно заорали «Ура!!!».

Маленькое облачко, на минуту скрывшее солнце, уплыло по своим небесным делам, и всю стоянку вновь залило солнечным светом. Самоварным золотом зажглись трубы оркестра. Одобрительно хлопнули на ветру стяги. Митинг набирал обороты…

 

Глава 14

Аэродром, на который мы перелетели, мне понравился. Был он километрах в сорока от Москвы, но рядом с хорошей шоссейной дорогой в столицу. Недалеко была и железная дорога, так что со снабжением и переброской необходимых грузов вроде бы проблем не будет.

Место было тихое и красивое. Рядом – лес, луга и речка. Воздух – м-м-м! – лесной, земляничный!

Летный состав полка ПВО Москвы уже улетел на своих машинах, большей частью откочевали и наземные службы. В наше распоряжение был оставлен необходимый и разумный минимум наземного обслуживающего персонала.

Кроме того, на следующий день транспортным самолетом на аэродром были доставлены шестеро техников, один оружейник, один специалист по винтам изменяемого шага, один радиомастер. Это Яковлев поделился. Ведь те техники, которые остались от полка ПВО, наших машин не знали. Их надо было учить и учить. А пока – хоть на подхвате будут. Все конторским полегче. А они, конторские, будут с нами весь период войсковых испытаний. Самолет доставил также несколько авиационных моторов, наиболее расхожие запчасти. Потом железной дорогой доставят плоскости, узлы шасси, воздушные винты, капоты и прочий необходимый ассортимент для ремонта той или иной степени сложности. А то, как я слышал в одном штурмовом полку шуточную песенку, бывают такие пилоты и такие посадки, что:

Надеюсь – тьфу-тьфу-тьфу! – у нас до такого не дойдет!

А завтра у нас по плану стрельбы…

* * *

Наша особая авиагруппа, конечно, не дивизия по численности, даже и не полк. По штатному расписанию в группе три звена – двенадцать летчиков, и звено управления – летающие командир, замкомандира по боевой и замполит. Итого получается пятнадцать летчиков в строю. Но это в идеале. В реальной боевой обстановке будет, скорее всего, так – два звена в воздухе, одно – в боевой готовности на земле. Заместитель по боевой, естественно, с теми, кто в воздухе. А вы как думали? Или с ними комполка, а я – с дежурным звеном на земле. Все равно – они меняются в течение дня. Одни – в небо, другие – на отдых. И в случае необходимости – летят на усиление. Тогда мы все пятнадцать в небе.

А пятнадцать новейших истребителей «Як-3» – это, я вам скажу, что-то! Это очень весомо. Вот только нам надо научиться как можно лучше использовать все возможности, которые дает летчику новая машина. Вот и учимся.

Сегодня стрельбы. Насколько я помню, даже «Як-3» с одной пушкой и двумя пулеметами УБС имел весьма весомый секундный залп. Что же тогда говорить про трехпушечный истребитель, да еще – если одна из пушек имеет калибр 37 мм? Вот то-то и оно! Приятно, черт побери, понимать, что попадания твоих четырех-пяти снарядов хватит, чтобы наверняка сбить истребитель, а один 37-мм снаряд вообще разнесет вражеский самолет в клочья! Как говорится – капля никотина наповал убивает лошадь, а хомячка – вообще разрывает на куски!

Но чтобы получить такой результат – нужна лишь одна-единственная малость. Одно, но непременное, условие. Нужно попасть! Причем – не случайно, заполошно поливая противника снарядами на расплав ствола, а точно дозированной, в 6–8 снарядов, очередью, точно нацеленной в точно выбранное место – в мотор, а еще лучше – в кабину вражеского самолета.

Мы довольно долгое время просидели с командирами звеньев, тасуя летчиков и «виртуально» пересаживая их с одного истребителя на другой. С 37 мм на 20, скажем. Или наоборот. Многое должны были подсказать нам воздушные стрельбы и стрельба по наземным мишеням.

Поскольку самолета, чтобы таскать конус, у нас не было, решили начать со стрельбы по земле. Подобрали поле в качестве полигона, попросили у пехоты тягач и оттащили на это поле несколько разбитых немецких машин, ржавеющих еще с нашего контрнаступления под Москвой. Отправили на самопальный полигон полуторку с солдатами в оцепление, двумя офицерами для подсчета попаданий и радиосвязи. Я со звеньями сразу не полетел. Была у меня одна задумка… Так капитану Извольскому и сказал – ты, мол, командуй, а я буду попозже, встречай… Но Кирилл, по-моему, прохлопал намек ушами. Ну, что ж! Дело его. На войне, как говорится, а-ля херр!

Меры безопасности, коридор захода на цель, высоту и скорость мы оговорили, я еще раз потребовал от «звеньевых», чтобы они довели эти требования до остальных летчиков, и отпустил птенцов на свободу.

На следующий день первым в сторону полигона ушел замполит. Он будет висеть в воздухе и осуществлять функции диспетчера и надзирателя. Через несколько минут после него в воздух поднялось первое звено. Рутинное колесо стрельб по наземным целям завертелось…

– Ну, Вася, давай! Поиграем в войнушку! Убрать колодки! Взлет…

Мы с Василием, соблюдая полное радиомолчание, от солнца, стали подкрадываться к самолетам, выполняющим учебные стрельбы. Замполит о проверке бдительности знал и спокойно отошел с нашего пути, заняв безопасное место в стороне.

Я молча качнул Василию крылом. Он качнул в ответ.

«Атака!»

А ведь у них полный БК, просквозила по единственной извилине от фуражки мысль, как бы не пальнули со страху-то! Ничего! Мы с Васей так просвистим, что пока они поймут, почему в штанах мокро, нас уже и видно не будет!

Так оно, в общем-то, и получилось. Эфир взорвался матом, растерянными криками и беспомощными командами. Выскочив на безопасную высоту, я отдал приказ прекратить словесный понос и доложить, что произошло.

Скрипя зубами, Киря Извольский доложил, что его звено только что было атаковано парой неизвестных истребителей, напоминающих по силуэту самолеты «Як-3», бортовые номера 7 и 11. Правильно, между прочим, опыт не пропьешь! Именно – 7 и 11!

– Поздравляю вас, воздушные бойцы! Только что смерть вырвала из ваших рядов двух летчиков. На ужин Извольскому достанется лишняя порция горчицы, мать вашу, истребители вы хреновы! Столпились, все на землю загляделись! Девок на пляже рассматривали? Ладно – остальное на земле. Продолжать стрельбы! Кирилл, командуй… Мы с Васей последние.

Думаю, особенного удовлетворения от проведенных стрельб у ребят не было. Да и результаты я бы ошеломляющими не назвал. Взволновали мы с Васей ребят, задрожали ручонки-то! Отвыкли от фронтовой оглядки пацаны. А ведь, как писали на одном из форумов игры, «летчик смотрит вперед, только когда стреляет»… Мысль, конечно, не бесспорная, гиперболизированная, плакатная, но… В целом – оно где-то так и есть. Или, по крайней мере, близко к этому. На фронт ведь готовимся, ничего, что сейчас в тылу. Да, «мессер» сюда не залетит, а вот «Ю-88» – запросто! А тут у летчиков особой авиагруппы такие курортные настроения! Это не дело, товарищи!

– Это не дело, товарищи! – закончил я разнос. – Вы что-то уж больно легко забыли о своих фронтовых навыках. А ведь нам дней через десять-двенадцать туда, на фронт! Я требую – наша учеба – это ваша боевая деятельность! Буду жестко, даже жестоко вас проверять. Летчику допустимо будет получить лишь одно замечание. Второго не будет. Будет отчисление из группы. Мне не нужны живые трупы в авиагруппе. Сбитые немцы, да, нужны! А своих я терять не собираюсь. Вы забыли, что стоит за итогами войсковых испытаний? Так я вам напомню – решение о серийном производстве истребителя «Як-3»! И мне не нужны итоговые данные – сбито 30 вражеских самолетов при 10 потерянных своих! Это не тот счет! Только «всухую!» Всухую – и никак иначе! Всем ясно? Разойдись!

А стрелков на 37-мм пушки мы отобрали. И слетали потом к соседям, постреляли там по конусу. Хорошо в общем и целом постреляли. В заданные мною нормативы уложились. И мы с Васей в том числе.

* * *

А тут – радость пришла в наш кишлак! ОКБ завершило последние самолеты для нас, и на наш аэродром прислали самолет за перегонщиками. Надо ли говорить, что Васю я оставил тренироваться, а сам с еще тремя опытными пилотами отправился в яковлевскую Контору.

– Ну, Иван Архипович, не темни! Какой истребитель ты мне подготовил, рассказывай!

– Да что ж, Витя! Что тут готовить? Оне и так один в один, как яйца у курочки!

– Архипыч, ты меня не зли! Какие еще там «яйца»… Курочка в гнезде, а яичко, сам понимаешь, в…! Я человек болезненный, измученный «Нарзаном». Со мной шутить так нельзя! А ну, колись! Который?

– Эх, грехи мои тяжкие… Вот этот, Витя, вот этот – пятнадцатый, стало быть! Это уж Толя Рощин нас надоумил. У тебя такой номер на фронте ведь был? Ага! Ну и сейчас, значит, будет. Вот, владей! Машина – загляденье! Мы с Кузьмичом все сами проследили, все сами на ощупь проверили. Бери, Витя, на доброе дело, на святое дело – бери!

Старик неожиданно всхлипнул.

– Ну, ну… Иван Архипович, не надо… Что ты! Тут радоваться надо – какое оружие ты сделал! А ты – в слезы… – Я обнял старика, похлопывая его по спине. Вылупившимся на нас рабочим и летчикам я сделал страшные глаза.

– Прими, Иван Архипович, от нас земной поклон! – Я снял пилотку и низко поклонился. – Выковал ты для нас оружие, эту небесную молнию, а теперь и передаешь ее в руки внуков Пе… кх-м-м, в руки твоих внуков в общем. Обещаю тебе, старик, что не посрамим мы славы русского оружия… не посрамим. Спасибо вам всем, товарищи! Теперь – ждите от нас известий с фронта!

* * *

Ну, что сказать? «Як» был великолепен! Пока мы мчались к себе на аэродром, я летел и наслаждался чувством полета на новой замечательной боевой машине. Чуткий, легкий, послушный руке летчика. Готовый бросить меня, как из пращи, в небо или метеором к земле! Да-а, дождался ты, Виктор, чуда. Исполнилась твоя мечта! Теперь – скорее бы на фронт.

Скоро – не скоро, а почти все, что наметили, было выполнено. Последние дни шла шлифовка новых навыков, закрепление новых тактических приемов. А вот их перечень очень значительно расширился! Новый истребитель позволял делать такие вещи, что фашистские асы, знай они об этом, срочно бы стали подавать рапорты о переводе их в рейх, на Западный фронт. И подальше от вероятности встретить «Як-3» в воздухе…

Последним, как я и предполагал, новую машину закончил осваивать комполка. В последние дни подполковнику Степанову удалось завершить все организационные дела. Наша отдельная авиагруппа нарастила на летный костяк еще и немного «мяса». У нас появился небольшой, но весьма эффективно действующий штаб, необходимые службы, даже с кормежкой наладилось. Каким-то чудом к котлу встал шеф-повар одного из ленинградских ресторанов, до этого долгое время работавший на пассажирском флоте. Готовил он просто замечательно. А вот официанток решили не набирать. Что мы, сами себе тарелку супа не нальем, что ли? А притащить на стоянку термосы с обедом солдаты помогут. Слишком нас мало для полноценной столовки, не до роскоши сейчас…

Так вот, комполка… Самолет он, конечно, освоил, но вот навыки летчика-истребителя у него были значительно ослаблены. Да и прежние ранения не прошли для подполковника Степанова даром. Сначала я просто немного удивлялся, а потом… Потом стал понимать, что тут что-то не так. Миндальничать и деликатничать в таком деле нельзя. Тут любой ошибке цена одна – чья-то жизнь.

Пришлось тактично просканировать комполка. Оказалось, что страшного, может, ничего и нет, но и приятного – тоже мало.

Подполковник Степанов потерял цветоощущение. Проще говоря – он стал дальтоником. В результате ранений или ожогов своих – я не знаю. Да и не важно это. Летать и даже вести воздушный бой он, наверное, сможет, но – нужно ли это? Тут есть определенная опасность и для него, и для людей, летящих с ним в одном строю. Что делать – я не знал и решил пока все эти сомнения отложить. До фронта. До боевой практики. Посмотрим, как там пойдет. Может, командиру особо часто и летать-то не придется? А то начну я кричать, и не только карьеру могу ему поломать, но и жизнь тоже. Подождем, посмотрим… Не горит, чай. Есть кому вести звенья, есть зам командира по боевой работе. Справимся, я надеюсь.

А нам пора получать летные карты, прокладывать маршрут на Курск и готовиться к перелету на новое место службы.

Труба зовет!