Спальня, приготовленная для Андрея, находилась на втором этаже. Одна стена из той же дикой скалы; под потолком — длинное наклонное окно, выходящее в сторону горного леса. Электрический свет, падавший из комнаты, выхватывал широкие мясистые листья у самого стекла. Решеток и сигнализации не наблюдалось. Одна из секций окна, по идее, должна была открываться, по крайней мере, ручки у нее имелись. Повернув ручку, Шинкарев приоткрыл створку. «Если сигнализация включена, сейчас кто-нибудь припрется. Скажу, что хотел комнату проветрить. Не помешает, кстати». Внутрь потек прохладный лесной воздух, насыщенный запахом зелени и влажной земли. Никто не появился, и Шинкарев прикрыл окно, не заперев на задвижку.
Рядом со спальней оказалась ванная комната, отделанная цветочно-пестрым кафелем, с розовой ванной и фигурными позолоченными кранами. «Комнатка-то явно дамская». Выйдя из душа, Шинкарев снял с кровати серо-зеленое шерстяное покрывало, аккуратно свернув, положил его на коврик. Потом еще раз внимательно осмотрел комнату — покрутился, как собака, обживающая незнакомое место. Как будто ничего подозрительного. «Предпринять рейд в постель к Крысе? Не стоит, пожалуй. Вряд ли Чен шутил, предупреждая об осторожности. «Успеется». Щелкнул белый выключатель, и комната погрузилась в сумрак, пронизанный лунными бликами и изрисованный тенями. Андрей лег на спину на прохладные белые простыни, закинул руки за голову. «Неплохой домик. Мне бы такой! Пора нам на пастбище позеленее — в смысле «зеленых». Это, собственно, к тому же — к переходу из титулярных советников в статские. В чем задача? Притереться к китайскому предложению? Хорошо, но мало».
Нужна собственная сила — а значит, свои люди, не связанные с конторой. Или связанные — но через него, Андрея Николаевича Шинкарева.
«Что такое длинная жизнь? Только длинное прошлое... А моя жизнь длинная? Еще нет, но я понимаю того, кто так сказал. Прошлое должно бы учить, а нет, не выходит, — каждый раз все иначе. Ну, не все, так многое. Вот и с Крысой этой...»
***
Познакомились Андрей и Патриция на оружейной выставке в Джакарте, где и начались те дела, из-за которых Шинкарев вчера петлял, как заяц, уходящий от собак. Стране его нынешнего пребывания вскружила голову роль «азиатского тигра». И от такого, как выразился товарищ Сталин, «головокружения от успехов», собралась она запускать телефонные спутники, для чего ей вдруг понадобились ракетные двигатели, системы наведения «земля-земля» и боевые спутниковые комплексы. А для самой себя это закупалось или прикрывала она кого-то — сразу не разберешь, дела тут всегда многослойные. Ракеты и прочее подпадало под статью о «нераспространении», но ведь не зря сказано: не будь на свете правил, не было бы так приятно их нарушать.
Именно поэтому к шикарному российскому отделу прилепился стендик какого-то инженерного бюро с греческого Кипра, которому для полноты картины не хватало лишь вывески «Рога и копыта». Под длинной зеленой ракетой и бело-сине-красным триколором, составленным из воздушных шариков, его и видно-то не было, но именно сюда в назначенное время подвалила узкоглазая делегация, в составе которой содержалась весьма интересная дамочка — то ли переводчица, то ли научный консультант, то ли хрен-разберет-кто.
Шинкарев в то время работал в курьерском обеспечении. В любой спецслужбе исполнители делятся на две категории: «варяги» — лидеры, лично выполняющие ключевые операции, — и «обеспечение», которое у «варягов» на охране и на подхвате. Как раз в тот день Андрей пребывал в некотором смятении ума и чувств, приняв предложение (а, по сути, приказ) о формальном переходе из спецслужбы в штат той самой киприотской фирмочки, точнее, ее питерского представительства. Обязанности ему определили неясные, как впоследствии выяснилось, охранно-курьерские. Но не только.
Дамочка говорила на «инглише». Была она в условно-деловом костюме, состоящем из минимальных размеров юбочки и жакета с длинным узким вырезом. За вырезом периодически открывалась аккуратная загорелая грудь, обведенная понизу черными кружевами бюстгальтера. Изящно подкрашенные серо-голубые глаза равнодушно прошлись по бородатому русскому, пока она, закинув ногу на ногу, устраивалась за столиком для переговоров.
Случайное обнажение тела, не соответствующее холодному взгляду и замкнутому лицу, производит впечатление еще большей целомудренности. Либо, наоборот, распутности — глаза неподвижны, а титьки болтаются туда-сюда. А бывает то и другое сразу — вот тогда от бабы глаз не оторвать. Эта была именно такой — впрочем, на взгляд Андрея.
К переговорному столу Шинкарева близко не подпустили, о чем он, собственно, и не жалел. А вот дамочку запомнил, хотя на любой выставке эффектных женщин всегда хватает: одни у стендов продукцию рекламируют, другие свой товар предлагают — тот, что в трусиках.
Еще раз Шинкарев увидел ее поздно вечером, в ресторане, где охранял русских конструкторов, взявшихся выпивать с узкоглазыми бизнесменами. Дамочка тоже была здесь, держалась поблизости от одного из азиатов. Ее каштановые волосы были завиты крупными кольцами, низкий вырез приоткрывал грудь, чуть приподнятую и поджатую лифом белого вечернего платья. Золотой крестик заманчиво лежал в четко вылепленной ложбинке, а под белой тканью угадывались прозрачные кружевные трусики.
Держалась она без чопорности, часто присущей переводчикам, пила не меньше остальных и, похоже, на что-то раскручивала своего азиата. К тому времени все порядочно закосели: азиаты от выпитого, а русские от жары, лишь слегка умеряемой кондиционером. По темному залу пробегали красные и синие лучи прожекторов, на освещенной сцене белокурая немка-стриптизерша, усевшись верхом на черную с золотом карусельную лошадку, терлась голыми бедрами о деревянные бока. Когда она, закончив номер, убежала за сцену, переводчица, подламываясь на высоких каблуках, поднялась на эстраду и тоже залезла на скакуна. Из-под задравшегося платья показались кружева трусиков, а новая наездница сильно выгнула спину, сжав ладонями бедра.
В зале особенно не удивились, кто-то даже хлопнул в ладоши. Впрочем, стриптиз она исполнять не умела и быстро вернулась на место, держа туфли в руке. Заметив Шинкарева, стоящего поодаль с бокалом минеральной воды, подошла к нему:
— Знаешь, что я ему сейчас сказала?
— Извините?
— Меня зовут Патриция, Пэт. А тебя?
— Андрей. Или Эндрю — как вам удобнее.
— Я сказала, чтобы он купил мне эту лошадь. Мне она понравилась.
— Ту, что на сцене?
— Точно! Пойдем, выпьешь чего-нибудь покрепче. У них в баре неплохие коктейли.
— Нет, благодарю вас, — корректно отказался Андрей Николаевич.
— А... ну да.
Она покосилась на русскую делегацию. Потерла виски:
— Что-то я хотела... Ты ведь живешь со своими русскими? В той гостинице, что торчит, как член в эрекции? Что ты смущаешься? Я говорю — в этой башне, «Амбассадор-апарт»...
— Да, там.
— В котором номере?
— Простите, зачем это вам?
— Ты что, не понял? И я живу в «Амбассадоре». Хочешь время провести?
— Смокинг в чистке, — ответил Шинкарев, позволив себе улыбнуться.
— Да на тебе и так слишком много, — парировала переводчица, затем оглянулась на своих азиатов. — Пора им заканчивать, завтра снова переговоры. Стой здесь, я быстро!
Подойдя к своему азиату, она что-то шепнула ему на ухо, показывая на часы. Тот, посмотрев вполне бессмысленно, вдруг поднялся с места и громко хлопнул в ладоши. По его сигналу вся узкоглазая половина гулянки дружно встала из-за стола, с широкими улыбками тряся руки «осень, осень увазаемых росиских колег». Российские коллеги, судя по боевому настроению, собрались куда-то допивать.
Отказавшись от посещения экзотического борделя, Андрей взялся доставить в гостиницу бумаги, которые передал ему один из российских делегатов. Работая в структуре спецслужбы, Шинкарев никогда не пошел бы на сколько-нибудь сомнительную связь. Но, перейдя в сферу действия коммерческой структуры и не будучи уверенным в своем положении, он решил повести себя несколько вызывающе, на виду у всех завязав знакомство с иностранкой. Тут фифти-фифти — или выкинут со скандалом, или он закрепит новую степень свободы. А там, кто знает, может, с такой малости и пойдет раскручиваться его карьера. Ну а попрут за амурные дела, так и пошли они все... Снова к армянам поедет. Эдик вон звонил недавно, предлагал принять рембат танкового полка — единственного в Нагорном Карабахе.
Кстати, дежурный презерватив, как и положено по инструкции, всегда был при нем. Для знающего человека презерватив почти универсальный инструмент: используя растяжимость и прочность, коллеги Шинкарева связывали им задержанных, насыпав внутрь песка, использовали в качестве дубинки, хранили в нем воду, или, наоборот, защищали от воды спички или важные бумаги, наконец, использовали как перчатку, не оставляющую отпечатки пальцев. И, конечно, активно использовали по прямому назначению.
Люди из российской делегации, среди которых присутствовало и прямое начальство Шинкарева, разговор с дамочкой заметили, но виду не подали. В этой киприотской шарашке, похоже, были свои правила игры, которые следовало узнать, и чем скорее, тем лучше.
Переводчица вернулась быстро, но взгляд ее изменился, под внешним хмелем словно заработала программа. И походка была твердой.
— Ну? — спросила она, глядя Андрею прямо в глаза.
— Что?
— Твой номер? «Назад дороги нет?»
— Четыреста десять.
— Чао!
Мгновенная улыбка — и никакой программы в блеснувших глазах. Крутанула попой на развороте и исчезла с азиатами. А номер своей комнаты не сказала. Так что — ждать, не ждать? А если ждать, то когда? И кого — может, десяток негров с пушками? Андрей уже пожалел о новом знакомстве, решив в любом случае пойти в отель и принять душ, — в индонезийской влажной жаре потеешь беспрестанно.
Погоняв душ между горячей и холодной водой и попутно простирнув кое-что с себя, он вышел из ванной, переодевшись в мягкие белые штаны и такую же футболку. Пора было завершать день привычным способом: пара асан и на боковую. В этот раз хватило его только на «позу собаки», и, выйдя из асаны, он завалился на кровать, прихватив «Black Belt» с Чаком Норрисом на обложке, купленный в гостиничном киоске.
Подал голос телефон. Обычно звонил кто-то из начальства, как правило, с приказом о немедленном выходе на «обеспечение».
— Слушаю! — четко, по-русски ответил Шинкарев.
— Привет. Какой у тебя голос... бр-р-р... тоталитарный.
— Прошу прощения, кто это? — Андрей перешел на «инглиш».
— Пэт. Спиртное есть или мне принести?
— Сейчас посмотрю. Да, тут есть что-то, в мини-баре.
— Лучше я принесу. Приготовь бокалы, я из горлышка не пью.
В дверь постучали минут через десять. Не начальство, не негры — вошла она сама, с бутылкой шампанского в руке. Волосы успели слегка развиться, крупными мягкими кольцами падали на блестящую черную ткань не то платья, не то халата. Черные чулки, черные лаковые туфли на высоких каблучках-шпильках. Войдя, протянула ему бутылку:
— Открой, пожалуйста. Знаешь, тебе в спортивном костюме намного лучше.
— Тебе этот тоже идет.
Удобно говорить по-английски — нет разницы между «вы» и «ты». Очень... функционально. Быстрее переходишь к главному.
— За что выпьем? — спросил Шинкарев.
— Ты скажи.
Разлив шампанское по бокалам, Андрей поднял свой. «Ну-у-у, за единение», — вспомнился тост генерала Иволгина из «Национальной рыбалки».
— За знакомство, — слегка коснувшись ее бокала, Андрей сделал глоток. — А можно тебя спросить?
— Смотря о чем.
— Про твою грудь. — Андрей решил сразу внести ясность в происходящее.
— Да? И что в ней интересного? — Патриция по-женски бросила взгляд вниз.
— Как делают, что она вот так стоит? Это же...—
он задумался, вспоминая «френч», — pas normal (Ненормально (фр.)).
— А, вот ты о чем. По-разному: иногда это крой платья, иногда с помощью бюстгальтера. Вот, как сейчас. Видишь?
Женщина распахнула и отбросила халат, оставшись в черном кружевном белье, сквозь которое просвечивали небольшие соски на груди и треугольник волос внизу. Волосы были рыжеватыми, почти золотистыми; такие же — на тонких загорелых запястьях.
— Смотри, — спокойно продолжала она, — бюстгальтер их держит. А если снять... Помоги, пожалуйста. Нет, не так.
Следуя указанию Патриции, Шинкарев лег на спину, а она встала над ним на четвереньки. Тогда он закинул руки ей за спину, расстегнул бюстгальтер, и перед его глазами свободно повисли ее груди. Они были небольшими, но плотными, без всякого силикона, по крайней мере осязательно.
— Как по-русски красиво предложить даме секс? — спросила Патриция. — Предложи мне.
— Барышня, позвольте вам впиндюрить! — по-русски предложил капитан Шинкарев, вспомнив поручика Ржевского.
— What? (Что? (англ.)) — не въехала «барышня».
— Я пошутил, — ответил Андрей по-английски. — В русском языке нет красивой формы предложения секса. Насколько я знаю.
— Жаль, — прошептала женщина, перевернувшись на спину, — Давай понемногу. Petit-a-petit ( Потихоньку, не торопясь (фр.)).
— О'кей.
Прямо с кровати, протянув руку, Андрей достал из бара кусочек влажного льда — он блестел, переливался под светом лампы. Андрей капнул Патриции на губы, затем медленно провел по горлу, по ложбинке между раскинутыми грудями, потом — еще медленнее — вдоль эластичного пояска узких мягких трусиков. Патриция закрыла глаза, откинула голову — губы приоткрыты, зубы стиснуты, дыхание хриплое. Стянув с женщины трусы и взявшись за лодыжки, Шинкарев широко развел ей ноги, согнул их в коленях. Открылась влажная розовая щель. «Человек раздвоен снизу, а не сверху, — мудро заметил Козьма Прутков, — затем, что две опоры надежнее одной». Так-то оно так... Впрочем, дело пошло своим чередом, и через несколько минут женские ноги в темных туфлях, закинутые на плечи мужчины, конвульсивно подергивались в такт его ритмичным толчкам.
После всего они немного полежали рядом, и Патриция почему-то снова упомянула про ту карусельную лошадку из стрип-шоу. Сказала, что хочет себе такую же. «В детстве, что ли, не доиграла?» После этой встречи Шинкарев хотел понять, была ли какая-то иная цель у этого знакомства. Вербовать его не пытались. Важной информацией он не обладал, да она ни о чем и не спрашивала. Тогда что, просто симпатия? Нет, было за этим что-то, но вот что именно, Андрей не выяснил — ни тогда, ни позже, хотя они еще несколько раз встречались на разных международных перекрестках.
А в ту ночь, выпив на прощанье, она отправилась досыпать в свой номер. Оба были люди служивые, и каждого ждал трудный день. Андрей, еще раз сходив в душ, тогда уснул быстро, и сейчас тот сон сливался с нынешним сном, в пустой комнате, изрисованной лунными тенями. Было бы вполне естественным, проснись Шинкарев вдруг от прикосновения горячего женского тела, скользнувшего к нему в постель. И он проснулся — но в одиночестве. По-прежнему было темно, тени на потолке немного сместились. Что разбудило Шинкарева? Вроде бы ничего, в доме стояла тишина. И все же внутреннее чувство говорило ему, что спать не время. Андрей оделся, оставшись босиком. Что дальше? Спуститься в гостиную? Если что, можно сказать, что захотелось еще выпить в баре. Или покинуть дом через окно, благо с вечера оно осталось притворенным, но не запертым? Андрей осторожно отвел створку и, подтянувшись на руках, скользнул в ночные прохладные джунгли.
Над окном стена дома поднималась метра на полтора, дальше шла одна из террас.
«Туда не надо. И в сад спускаться не надо, наследишь только».
Показалось, что на бликующей глади моря что-то мелькнуло. Шинкарев пригляделся: вроде бы узкое темное пятно пересекло лунные блики и пропало. Ощупав босой ногой шершавую, чуть влажную поверхность известняка, Андрей осторожно двинулся в сторону моря. Виллу он обходил по скале, цеплялся за гибкие стволы деревьев, время от времени скрывался в нависающих зарослях.
Дом остался позади, скала пошла на спуск, выдвигаясь в море. Там, на воде, снова мелькнул темный силуэт. Теперь Андрей понял, что это такое: сверхмалая подводная лодка, какие используют для диверсионных высадок. По скале Шинкарев продвигался бесшумно, короткими рывками пересекал участки, освещенные луной, замирал и осматривался в глубоких тенях. С моря послышался рокот, и у берега показалась резиновая лодка с мотором, идущая на малом ходу. В лодке виднелись два человеческих силуэта. «Резинка» скрылась в бухточке, отделенной от пляжа скалой; звук мотора на мгновение усилился, срезонировав меж мокрых каменных стен, затем умолк. Плеснули весла, лодка исчезла в глухой темноте.
Андрей ждал, вжавшись в широкую расщелину. Минут через пятнадцать снова послышался плеск весел. Ритмично заурчал маломощный моторчик, булькнув, заработал винт. Лодка пошла в море, к ожидавшей ее субмарине. Потом субмарина неслышно погрузилась, море снова стало пустынным.
Андрей оглянулся в сторону виллы — слабый свет зажегся в баре за стеклянной стеной. Там двигались две фигуры — похоже, Крыса и Чен. Чен наклонил бутылку над стаканами, чокнулся с Патрицией, и оба выпили.
«Пока у них свет горит, они снаружи ни хрена не видят. Живо в дом! А то еще вздумают пригласить в компанию... вот смеху-то будет!»
Проскользнув в комнату, Андрей прыжком приблизился к двери, приотворил ее, прижавшись к стене. По лестнице, облицованной кафелем, прошлепали босые ноги Крысы — ее походку он знал на слух.
— Ты все поняла? — снизу, из гостиной, послышался негромкий голос Чена.
— Разделить на две части, — внятным шепотом ответила Патриция.
— Точно. Готовить первую, но ключевые данные свести во вторую.
— Во что ты играешь, Чен? Это опасно.
— Ты не поняла, детка. Это я сейчас опасен.
— «Уже поняла, — прошептала Крыса. — Ты вот что скажи. Куда мне: прямо (она кивнула на дверь своей комнаты), или налево (мотнула головой в сторону двери Андрея).
— Пр-р-р-ямо! — словно волк, перекатив рык в горле, в четверть голоса скомандовал Чен. — Равнение направо! И чтобы завтра...
Azzer! ( Хватит! (фр.)) — небрежно бросила Патриция и, прошлепав по коридорчику, осторожно затворила свою дверь.
Судя по всему, на этом ночные события закончились, можно было ложиться. Итак, виллу посетили гости, тайно приплывшие на подводной лодке. Похоже, они что-то привезли, нечто такое, что Крыса должна разделить на две части. Кто они? Что привезли? Что вообще известно?
«Ничего».
Мысли поплыли, Шинкарев уснул и всю оставшуюся ночь спал спокойно.
***
Той же ночью в нескольких десятках километров от виллы попал в засаду военный патруль. Коренастые азиаты, шедшие в патруле, оказались опытными и решительными солдатами, раньше в местной армии таких не было. Не ожидавшие столь жесткой обороны, две группы нападавших отступили в ночные горные джунгли. Командир патруля, поймавший на свою рацию переговоры чужих групп, с удивлением вслушался в русский язык (который он немного знал после учебы в Москве). На русском говорили с двумя разными акцентами: гортанным кавказским и мягким прибалтийским.
В столице страны, в кабинете директора одного из ночных клубов, состоялось тайное совещание. Среди присутствующих была и молодая женщина, которую Чен ударил на ночной улочке. Китайцы обращались к ней почтительно, как к начальнице достаточно высокого ранга. Единственный европеец говорил на американском английском: уже немолодой, ухоженный, он смахивал на седеющего плейбоя. Китайцы называли его Кеннетом и еще «полковником».
На стене висела эмблема «Фалунгуна» — желтая свастика в красном круге. Рядом с эмблемой размещалась крупномасштабная карта горной местности: в неярком свете лампы виднелись извивы ущелий, узкая лента реки, перечеркнутая толстой дугообразной линией. Внимание собравшихся было приковано к карте: обсуждались пути подхода и отхода, время какой-то операции. Периодически раздавались телефонные звонки — поступали сообщения о безрезультатных поисках двух беглецов. Наконец молодая женщина дала команду прекратить поиски и возвращаться в столицу. Все силы потребовались для создания нескольких боевых групп, действия которых и обсуждались в кабинете.
Второй вопрос касался командующего ВВС генерала Кьонга. Переговоры с ним не дали результата. Ценности либеральной демократии оказались чужды будущему диктатору, за которым явно стоял коммунистический Пекин в союзе с мафиозным Шанхаем. В ответ на деликатную просьбу о снижении активности истребителей-бомбардировщиков, задействованных в операции против мусульманских повстанцев, генерал лишь сощурил и без того узкие глаза, пообещав обратиться в контрразведку. Впрочем, в контрразведке у фалунгуновцев все было схвачено. Тем не менее, с ликвидацией генерала решили обождать — любая неудачная попытка могла сорвать работу с гораздо более важным политиком. Пока стоило ликвидировать лишь некоего Ли Ван Вэя — одну из мафиозно-коммунистических фигур, стоящих за спиной Кьонга.
Чен и Патриция постоянно имели дело с господином Ли Ван Вэем. Правда, они называли его по-другому — Ши-фу, по-китайски «Мастер».
По специальной просьбе полковника Кеннета Паркера гражданка США Патриция Фергюсон, или Крыса, тоже подлежала устранению — несколько позже, когда будут получены китайские материалы. Ликвидировать Чена Сяована и Андрея Шинкарева можно в любой момент, однако американец посоветовал фалунгуновцам сделать это собственными силами, не привлекая полицию и контрразведку.