Незадолго до восьми Алан припарковал свой белый «холден» возле дома Эбони, но не вышел, а некоторое время просидел в задумчивости.

Почему он никак не может поверить в то, что Эбони действительно любит его? Его мать уверяет, что это правда. Адриана предполагала это несколько лет тому назад. И, наконец, сама Эбони сказала ему, что всегда любила его.

Может быть, дело именно в этом «всегда»? Или в намеке Эбони на то, что в пятнадцать лет она уже имела сексуальный опыт?

Если это так и девичьи опыты доставили ей удовольствие, тогда возможно, что ее понятие о любви настолько ассоциировалось с сексуальным удовлетворением, что она не в состоянии разделить их. Это беспокоило Алана, поскольку он знал отца Эбони. Пьер был печально знаменит своими изменами жене. Может быть, дочь пошла в него? Прирожденная авантюристка?

Как полагал Алан, существуют женщины, которые благодаря внешности становятся прекрасными любовницами, но отвратительными женами. Способность к общению у них не заходит дальше кровати. Если они и любят, то это не та любовь, которая может продолжаться и существовать без постоянной физической близости.

В его глазах стояла картина: Эбони, распростертая на крыше автомобиля, отвечает на движение объектива камеры и на требование человека, державшего ее. А этот фотограф к тому же входит в бесконечный список мужчин, с которыми она, по слухам, спала, и это только ухудшало дело.

Как мог он не верить этим слухам после того, как сам увидел ее за работой? Эта девушка была высококлассной соблазнительницей, прирожденной сиреной, не способной пропустить ни одного попавшегося ей на пути мужчины. Его мать неправа. Эбони не была оклеветанной невинностью. Ни в коей мере.

Но все эти разумные рассуждения исчезали, стоило ему оказаться рядом с ней. Сегодня днем, когда она снова заплакала, его единственным желанием было обнять и успокоить ее. И именно в этот момент он окончательно решил пойти на компромисс со своей любовью к ней.

Поэтому он и был сейчас здесь, намереваясь поужинать с ней и отчаянно надеясь на то, что из брака между ними может что-то получиться. В глубине души он в этом сомневался. Эбони, возможно, на самом деле показалось, что ей хочется выйти за него замуж и иметь детей, но Алан подозревал, что действительность может понравиться ей гораздо меньше, чем мечта. Он не мог представить себе ее желающей, чтобы это великолепное стройное тело стало бесформенным от беременности, или отказывающейся на долгие недели от физических удовольствий. Не мог представить ее пожертвовавшей своею блестящей жизнью модели с международным именем, как и себя, позволившим ей продолжать эту карьеру.

Алан знал свои слабые места. Он был человеком ревнивым, настоящим собственником. По крайней мере в отношении к Эбони. Может быть, она действительно намеренно разжигала его ревность только из-за природы их отношений, но Алан знал, что не позволит, чтобы его жена работала с мужчинами, с которыми когда-то спала. Не желал он также, чтобы она выставляла себя напоказ толпе в этих демонстрируемых ею кусочках ткани. Бог мой! Сегодня она с таким же успехом могла бы фотографироваться и голая. Через костюм было видно все.

При воспоминании об этих твердых сосках, почти пронзающих черное кружево, кровь заструилась быстрее, и Алан, застонав, быстро выскочил из машины и, разозлившись на свою несдержанность, сильно захлопнул за собой дверцу. Он поклялся сегодня не трогать ее – и где же эти благие намерения? Черт побери! Несмотря на все сомнения, он должен жениться на ней поскорее, сделать все, чтобы спать с ней каждый день. И, если уж ничего нельзя будет поделать, он даже позволит ей работать, но постарается, чтобы она как можно скорее забеременела, и так будет продолжаться и дальше. По ее словам, она хотела иметь большую семью. Что ж, надо предоставить ей эту возможность!

– Мне нравится твой костюм, – первое, что произнесла она, открыв ему дверь.

Он оглядел себя. Обычный серый костюм. Ничего особенного. Затем посмотрел на нее, и в нем вновь вспыхнул огонь желания.

Она была одета в простое черное трикотажное платье по фигуре, с длинными прямыми рукавами и не слишком короткой юбкой. Но Эбони в любой одежде возбуждала желание. Он скользнул взглядом вдоль длинных ног в прозрачных черных чулках и остановился на черных лаковых открытых туфлях, тонкие ремешки которых подчеркивали стройность лодыжек и совершенные формы маленьких ступней. Ему вспомнилось, как ей нравилось, когда он ласкал нежные подошвы этих ступней, гладил пятки. И целовал их.

Алан коротко вздохнул и поднял глаза.

– Ты готова? – напряженно спросил он.

– Только надену пальто и возьму сумочку.

Пальто представляло из себя жакет в черно-белую косую клетку, а сумочка была изготовлена из той же лакированной кожи, что и туфли.

– Ты прекрасно выглядишь, – вернул он комплимент.

– А ты немного возбужден, – ответила она с легкой улыбкой.

Он свирепо взглянул на нее, затем тоже улыбнулся.

– Ты слишком хорошо меня знаешь. Может быть, оставим ужин?

– Ни в коем случае! – с упреком воскликнула она. – И я не собираюсь быть последним блюдом в меню. Так хочется выяснить, сможем ли мы общаться без секса, Алан. Особенно ты.

– Почему особенно я? – удивился он.

– В конце концов ты мужчина. Для мужчин секс более важен, чем для женщин.

Алан с трудом удержался, чтобы не показать своего удивления при этих словах. Если Эбони действительно так думала, то он не мог с этим согласиться. Даже его родная сестра связалась с этим своим ничтожеством-любовником только ради секса. Бедняге в нарушение всех своих привычек пришлось поступить на работу вместо того, чтобы тянуть деньги из Вики. К несчастью, работа оказалась ночной, и Вики была недовольна тем, что это мешает их сексуальной жизни! Конечно, женщина должна быть удовлетворена, и это объясняет, почему некоторые из них придают такое значение исполнению подобных обязанностей.

– Кроме того, я хочу выяснить еще одно, Алан, – твердо продолжила Эбони. – Ты так и не сказал, что любишь меня. Так это или нет?

Он в упор посмотрел на нее.

– Какой из ответов приведет меня сегодня ночью в твою постель?

– Ни то, ни это.

– Ну что ж, тогда ни то, ни это.

Он удивился, увидев разочарование на ее лице. Но черт возьми, как ему хотелось поцеловать эти так соблазнительно надувшиеся губы!

– Очень остроумно, – надулась она еще больше.

Он подавил вздох.

– Слушай, сегодня мне совсем не до остроумия, но, если ты так уж настаиваешь, тогда да, я тебя люблю.

– Это... это правда?

Она одарила его чарующим взглядом, мягким, добрым и в то же время каким-то уязвимым. Никогда ранее он не видел на лице Эбони подобного выражения, и у него стало тепло на душе. Как и ее слезы, оно заставляло Алана не столько желать физической близости с ней, сколько просто обнять и убаюкать ее. Но при своем сегодняшнем настроении он не рискнул этого сделать.

Он нежно поднял ее голову за подбородок и заглянул в эти прекрасные черные глаза.

– Да, я люблю тебя. Теперь я в этом больше не сомневаюсь. Не могу сказать, что любил, когда тебе было пятнадцать, даже восемнадцать, но к тому времени, как тебе исполнился двадцать один год, я полюбил тебя. Ты это хотела услышать?

– Да, – сказала она дрогнувшим голосом, но в глазах стояло непонятное выражение: не то слезы, не то торжество. Алан не мог понять. Последняя возможность слегка обеспокоила его, но после того, как она обняла его за шею и притянула губы к своим, ему это стало уже безразлично.

Когда их языки встретились, его охватило страстное желание, по телу распространилась сладостная боль. Попозже, может быть, подумал он, отчаянно пытаясь сохранить хладнокровие. Попозже...

Когда они отпустили друг друга, оба еле дышали. Ее глаза были широко открыты, губы вызывающе предлагали себя. Сейчас я могу взять ее, понял он. Несмотря на благочестивые заверения в нежелании некоторое время заниматься сексом, она, по всей видимости, не станет останавливать меня.

Эта мысль мгновенно оглушила его, желание сразу пропало. Эбони в качестве его тайной любовницы могла быть как угодно чувственной и даже распутной. Но Эбони, которую он любил и на которой хотел жениться, – совсем другое дело. Алан предпочитал бы, чтобы она была немного менее чувствительна к простому поцелую.

– Я думаю, нам пора идти, – сказал он и захлопнул дверь за ее спиной.

– Куда... куда ты меня ведешь? – спросила она, когда они спускались по лестнице.

Алан старался не сердиться на нее, но, видит Бог, даже ее голос звучал волнующе. Она говорила, задыхаясь, хрипло и... все равно это было чертовски соблазнительно.

– Разумеется, обедать, – резко ответил он.

– Да, но в какой ресторан?

– Тебе не все равно?

– Да, в общем, неважно.

Он остановился. Черт побери, вот сейчас он и убедится, способна ли она хоть в какой-то мере обуздывать свои чувства.

– Может быть, ты хочешь, чтобы мы вернулись назад и заказали по телефону пиццу?

Он увидел, что она напряглась.

– Нет, Алан, не хочу. Я же сказала тебе.

– Я просто проверил. Ну что ж, тогда пойдем.

Эбони на протяжении всей дороги обдумывала слова Алана «просто проверил». С некоторым страхом она понимала, что это не шутка. Он на самом деле проверял, выяснял, не может ли один поцелуй заставить ее изменить свое решение и вернуться наверх.

И действительно, ей было трудно отказать ему. Она ведь любила его. Но стремление установить между ними нормальные взаимоотношения было гораздо сильнее жажды физического удовлетворения.

Однако Эбони понимала, что наибольшим препятствием к их совместной счастливой жизни были его противоречивые мысли по поводу ее поведения в прошлом. В нем была какая-то скрытая консервативность, не принимающая тайный и ярко выраженный характер их связи. По этому поводу его многое беспокоило, в немалой степени, в частности, то, что когда-то она была его подопечной, невинным ребенком, чью моральную чистоту он должен был охранять.

Конечно, он успокаивал сам себя, решив, что она просто распутница и поэтому о ее моральной чистоте говорить не приходится. Таким образом, он смягчил ощущение вины, но не избавился от него. И хотя его чувства к ней менялись, мнение об основе ее характера осталось без изменения. Вожделение, может быть, и переросло в любовь, но все же в его глазах она все еще оставалась распутной женщиной.

Тот Алан Кастэрс, которого она знала, не мог жениться на распутной женщине. Во всяком случае – с легким сердцем. Эбони понимала необходимость убедить Алана в том, что она не такая, иначе брак между ними был так же обречен, как и существующая связь.

Мысли о замужестве и об Алане навели Эбони на воспоминание о Немезиде ее юности, Адриане. Странно, но сегодня ей ни разу не пришло в голову спросить Алана о женщине, на которой он когда-то хотел жениться. Но вспомнив про нее, она не могла промолчать.

– А как насчет Адрианы? – выпалила она.

– Что насчет нее?

– Ты все еще любишь ее?

Почему он медлит с ответом. Почему просто не скажет: «Нет, Эбони, как же я могу любить ее и тебя в одно и то же время?»

– Нет, – наконец медленно ответил он. – Нет, я уже не люблю Адриану.

Эбони нахмурилась. Почему его ответ не удовлетворил ее? Почему осталось ощущение, что в чем-то он обманывает ее?

– Ей-Богу? – с детской непосредственностью спросила она.

Он неожиданно засмеялся с подкупающей откровенностью.

– Провалиться мне на этом месте. – И все еще улыбаясь, перекрестился.

Она почувствовала облегчение и, откинувшись назад, огляделась, чтобы понять, куда ее везет Алан. Без сомнения, они двигались к центру города.

– Ты так и не сказал мне, куда мы едем?

– К Хайету. Была там когда-нибудь?

– Нет, никогда. Но видела с залива. Выглядит недешевым.

– Разве в Сиднее есть дешевые приличные отели?

– Не знаю. Никогда ни в одном из них не останавливалась. Ты забыл, что у меня есть квартира? – И, подумала она, ты никогда не возил меня ни в один из них. Ни пообедать, ни зачем-либо еще. Почему он выбрал отель? Почему не просто ресторан. Не потому ли, что в отеле можно снять комнату?

– Я надеюсь, ты не думаешь, что мы останемся там на ночь? – прямо спросила она.

– Такая манерность тебе не идет.

– Тебе лучше привыкнуть к этому, – немного резко ответила она.

Он насмешливо покосился на нее. Исчезнувшее было неспокойное состояние вернулось к ней. Она была права, когда сказала Гарри, что иногда сама создает себе проблемы. Могла ли она представить себе, что настанет день, когда ей крайне необходимо будет, чтобы Алан поверил, что она просто хорошая девушка, а не девушка, с которой хорошо провести время.

– Мне... мне кажется, что ты плохо меня знаешь, Алан, – попыталась она объясниться. – Несмотря на то, что писали в газетах, у меня нет привычки ложиться в постель с каждым встречным и поперечным.

– Неужели?

– Да, и, к твоему сведению, кроме тебя у меня был только один мужчина.

– И это действительно так?

Боже мой, он не верит ей. Это можно было предвидеть. Что делать? Продолжать попытки убедить его или сменить тему?

– Да, это так. – Она решила все-таки прекратить разговор.

Несколько секунд прошло в напряженном молчании.

– И кто же другой счастливчик? – наконец спросил Алан необычно ровным тоном.

Эбони не хотела далее продолжать этот разговор. Он становился опасным. Она уже жалела, что вообще затронула рискованную тему.

– Это неважно, – пробормотала она.

– Стивенсон? – настойчиво спросил он по-прежнему безжизненным тоном.

– О Боже...

– Мне нужен ответ, Эбони. Это был Стивенсон?

– Да, – выдохнула она и отвернулась к боковому окну.

– Ты спала с ним в этот уикэнд?

Она резко повернулась обратно.

– Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?

Он посмотрел на нее жестким, пронзительным взглядом.

– За женщину, которая чувствовала себя оскорбленной. Которая прекрасно знает себе цену. И которая не знала, что я ее люблю. До сегодняшнего дня...

– Ты меня оскорбляешь!

– Но это правда.

– Нет, неправда. Нет... ты не знаешь меня по-настоящему.

– Разве это моя вина?

– Нет, – снова вздохнула она. – Может быть, и нет...

Эбони замолчала, ее опасения усилились. Мнение Алана о ней было еще хуже, чем она опасалась. Поэтому дальнейшие слова Алана принесли ей огромное облегчение.

– Мне кажется, нам надо попытаться забыть прошлое, Эбони. В конце концов его уже не изменить. Давай думать о настоящем и будущем. В конце концов главное в этом.

– Лучше ты не мог сказать, Алан, – охотно согласилась она и облегченно улыбнулась ему.

Он пристально смотрел на нее.

– Я действительно люблю тебя. Может быть, даже чересчур...

Ресторан отеля, в который он ее привел, назывался «Семерка». Он был респектабельным и тихим, и ненавязчивое, но превосходное обслуживание удовлетворило бы любого посетителя, кроме самых законченных снобов. Но наибольшей достопримечательностью его был вид из окна, равного которому не было во всем мире.

В этот ясный и тихий зимний вечер на Сиднейский залив действительно стоило посмотреть. Чернильно-черные воды, как идеальное зеркало, отражали огни моста и окружающего города, напоминая отделанный сверкающими бриллиантами ковер. Иллюзия нарушалась лишь проходившими мимо судами, да и то через пару минут спокойствие восстанавливалось.

– Я могла бы просидеть здесь всю ночь, глядя на воду и корабли, – сказала Эбони, пока они ожидали первого блюда. Алан заказал белое вино – по ее выбору, – и она с удовольствием потягивала превосходный напиток.

– Этот отель ведь недавно построен?

– Да, ему всего около двух лет.

– Одно местоположение должно было стоить целое состояние.

Отель стоял на небольшом мысе, который заходил под ближайшие к городу пилоны моста через залив. В Сиднее не так уж много мест, подумала Эбони, откуда открывался бы такой вид на залив и большинство из его знаменитых достопримечательностей: Мост, Набережную, Порт и Оперный Театр.

– Это заметно по здешним ценам, – с грустной миной сказал Алан, – хотя карта вин меня удивила. Принимая во внимание качество, цены вполне разумные.

– Ты еще даже не попробовал, – возразила она.

Его рот скривился в иронической полуулыбке.

– Выпить и лечь спать в пустую постель – разве это может сравниться с тем, когда я с тобой, моя любовь.

– О Алан... – Щеки ее загорелись.

Алан нахмурился, но больше ничего не сказал. За столом воцарилось молчание. Эбони отпила еще немного вина.

– О чем мы будем говорить? – спросила она, когда принесли первое блюдо. У нее была копченая лососина, у Алана – тушеное мясо с карри.

– Мы не привыкли долго разговаривать, не так ли? – сухо рассмеялся он.

Ее обиженный взгляд заставил его примирительно сказать с той же кривой усмешкой:

– Действительно, о чем мы будем говорить – о политике, погоде или экономике?

– Расскажи мне, как у тебя дела с этой новой серией «Горожанин», – предложила она. – Не пострадали ли дела от экономического спада?

Он пожал плечами.

– До некоторой степени. Но в итоге тяжелые испытания заставляют нас увеличивать производительность и делают более конкурентоспособными. Когда конъюнктура снова улучшится, наши дела пойдут прекрасно. Обстоятельства заставили меня искать более перспективные направления, более выгодных поставщиков и новые рынки сбыта. Поверишь ли, теперь я экспортирую товар на азиатские рынки. Кажется, это все равно что возить уголь в Ньюкасл, но среди богатых азиатов становится модным носить импортную одежду, а не вещи местного производства. Очевидно, это вопрос престижа. Чтобы удовлетворить тех, кто желает носить оригинальные, уникальные вещи, я и занялся теперь моделированием.

– Алан, это великолепно! Но ты всегда был способным бизнесменом. Немногие производители модной женской одежды способны воспринять идеи некоторых современных модельеров.

– А ты можешь? – улыбнулся он.

– Конечно, могу.

– Скажи мне, Эбони, тебе нравится твоя работа?

При воспоминании о своих недавних размышлениях об этом она тяжело вздохнула.

– Я привыкла к ней или по крайней мере делаю это, не слишком задумываясь. Всегда приятно носить красивые вещи, и деньги приходят достаточно легко. Но если бы я могла зарабатывать себе на жизнь чем-нибудь другим, то завтра же отказалась бы от этого.

– А если бы тебя попросил муж? – тихо спросил он.

Она смотрела на него несколько секунд, пока не поняла, что он совершенно серьезен.

– Конечно, – ответила она и могла бы поклясться, что он многого ждет от этого ответа.

– Я же говорила тебе, Алан. Я хочу большую семью. Когда мы поженимся, то сейчас же заведем ребенка. Если это тебя устраивает...

– Меня это совершенно устраивает.

Его улыбка была такой широкой, что Эбони чуть не заплакала, она никогда не чувствовала себя более счастливой.

Остаток обеда прошел в непринужденной и теплой атмосфере. Они болтали обо всем, чего не делали никогда раньше, рассказывали друг другу курьезы, случившиеся на работе, подшучивали над вкусами друг друга в одежде, обменивались мнениями о фильмах, которые видели, и местах, в которых бывали.

Никогда еще Эбони не чувствовала себя в компании Алана так свободно, однако, когда вечер начал подходить к концу, у нее появилось огромное желание лечь с ним в постель. Может быть, потому, что она знала – на этот раз все будет по-другому. На этот раз они действительно будут любить друг друга.

И именно Алан, несмотря на то, что прощальный поцелуй превратил их в одно трепещущее, наполненное страстью целое, в конце концов отстранился. Когда же Эбони захотела вернуться в его божественные объятия, он схватил ее за руки и отвел их от себя.

– Посмотрим, сколько мы сможем продержаться, – хрипло произнес он. – Пусть это будет игрой. Новой игрой.

При этих словах Эбони поежилась. Ей не хотелось больше никаких игр между ними. Это было настоящее, навсегда.

– А что, если мне не понравится новая игра? – грустно спросила она.

– Это ненадолго, я тебе обещаю. Но пожалуйста... сделай мне одолжение, Эбони. Это важно.

– Почему это так важно? Если ты любишь меня, а я люблю тебя, то вполне естественно заниматься любовью. Не понимаю тебя, Алан.

– Могу я напомнить твои же собственные слова в начале вечера? Ты хотела проверить мою любовь, удерживаясь от секса. Может быть, я хочу сделать то же самое.

Ее черные глаза удивленно раскрылись. Боже мой, он действительно принимает ее за нимфоманку!

И вновь совершенные ею за последний год поступки обратились против нее самой. Что еще она могла сделать, как не согласиться с ним?

– Хорошо, Алан, – сказала она и, собравшись с силами, приподнялась, чтобы поцеловать его в щеку. – Мы подождем.

Он казался довольным.

– Ты хорошая девочка.

Этой ночью Эбони легла в постель, говоря себе, что, если она будет вести себя спокойно и относиться к нему с пониманием, то все окончится хорошо. В конце концов ей есть чему радоваться. Алан больше не любит Адриану. Он любит ее. И хочет жениться на ней и иметь от нее детей. Это было гораздо больше того, на что она еще совсем недавно могла только надеяться.

Почему же тогда, ложась в свою холодную одинокую постель, она чувствовала такое беспокойство? Почему ей продолжало казаться, что попытки приобрести доверие и уважение Алана обречены на неудачу?

Однако последняя мысль, промелькнувшая у нее, прежде чем она погрузилась в сон, не была такой пессимистичной. И все же она заставила ее глубоко вздохнуть. Гарри убьет ее, когда она скажет, что снова передумала!