Порой в сравнительно бессильных и нищих странах вдруг появляются великие провидцы, что разочарованы и оскорблены краткостью человеческой жизни и стремятся к звездам от себя лично и от имени своего народа. Они словно кричат с горных вершин: «Взгляните, как могущественны наши мечты! Узрите рождение Величия!» Бывает, рождаются сразу два таких человека, и тогда миру остается лишь трепетать. В нашем случае этими двумя оказались министр экономики, доктор Хорхе Бадахос и столичный мэр Рауль Буэнаноче; деятельность их, пускай напрямую и не связанная, шла на удивление параллельно.
В то время у Президента только-только появились поводы для оптимизма насчет экономической ситуации в стране. Городские террористы чудесным образом исчезли; до Президента доходили слухи, что их тайно истребили военные, но Президент был доволен, что открытые им мосты не взлетают на воздух на следующий же день, а перебои в энергоснабжении вызываются не взрывами, а старой доброй некомпетентностью. Его радовало также, что во время недавней всеобщей забастовки необъяснимо пропали многие профсоюзные лидеры; их преемники скромнее требовали повысить заработную плату в возмещение инфляции, достигшей двухсот процентов. Президент благословил аресты сотен забастовщиков за нарушение общественного порядка, а генерал Рамирес любезно предоставил большое количество солдат в штатском, которые внедрялись в отряды забастовщиков и подстрекали к насилию. При малейшем поводе являлись полицейские с дубинками и водяными пушками, пускали рвотный газ, и забастовщики немилосердно блевали, а их тем временем вымачивали до нитки водой и лупили дубинками по головам. Рабочие, познав на собственном опыте, каково лежать в мерзкой луже рвоты, когда тебя нещадно молотят, по понятным причинам, стали терпимее воспринимать неуклонное падение уровня жизни, и порядок в промышленности был более или менее восстановлен.
Партизаны в горах и джунглях не доставляли Президенту особых хлопот. По стране он не ездил и не собирался; его совершенно не трогало, чем там заняты грязные неграмотные крестьяне, коль скоро они не приближаются к столице. С теми же, кто приезжал в город и обустраивался в трущобах по окраинам, он расправлялся, приказывая полиции сжигать картонные лачуги, грузить крестьян в грузовики, вывозить и вышвыривать где-нибудь подальше.
Появилась возможность развивать экономику, и Президент поручил доктору Бадахосу совершить чудо. Тот руководил Государственной нефтяной компанией и председательствовал в Совете свободной торговли. У него имелись широкие связи в международной банковской системе, он закончил Итон, был снобом и англофилом. Докторскую степень по экономике он защитил в Гарварде, стал абсолютным приверженцем фридманской теории монетаризма и верил, что в атмосфере конкуренции рыночные силы стабилизируют цены и инфляцию.
В первый же день на посту доктор Бадахос проверил состояние национальной экономики: внешний долг – пятнадцать миллиардов долларов, баланс платежного дефицита – пять миллиардов, валютный резерв почти на нуле, темпы роста национального дохода выражаются в отрицательных величинах, и потому их называют «темпы сокращения». Он обнаружил, что правительство пятнадцать лет проводило национализацию разваливающихся отраслей, и теперь едва ли не половина всех рабочих в городах – государственные служащие. Открылось, что в прошлом государство приняло мощнейшие протекционистские меры против импорта, отчего на плаву сохранилась масса убыточных компаний. Доктор Бадахос решил распродать государственные предприятия и отменить непомерно высокие тарифы на импорт, но Президент запретил плодить безработных, полагая, что все они станут террористами. Очень скоро Бадахос понял, что все будет сложнее, чем казалось; единственный выход – сыграть на понижении уровня жизни при одновременном росте производительности, сохранив тем самым занятость населения, которое получает неуклонно обесценивающуюся зарплату.
Доктор Бадахос смело отпустил цены до рыночных; стоимость табака мгновенно удвоилась, а стоимость бензина выросла на сорок процентов. Вскоре все цены вырастали наполовину ежемесячно, и доктор понял, что взращивает инфляцию, которую его позвали уничтожить; тогда он заморозил заработную плату, успешно снизив покупательную способность граждан почти вдвое против той, что была до его вступления в должность.
Доктор Бадахос обнаружил, что поднять государственные доходы за счет налогов не удается; их никто не платил, кроме госслужащих, и теперь, при денационализации предприятий, налогов поступало в казну еще меньше. Все, за исключением госслужащих, обычно давали взятки налоговым чиновникам, чтобы от налогов уклониться, и к тому же все сделки заключались в долларах США, которые не имели хождения в стране; стоимость доллара на черном рынке ежедневно сообщалась в газетах.
Несколькими годами ранее правительство выпустило индексированные облигации и ценные бумаги, и народ приспособился покупать их на свои жалованья, дабы возместить потери от инфляции; ими расплачивались при покупках, если не удавалось договориться о бартере. Чеками не платил никто: выяснилось, что за три дня они теряют значительную долю своей стоимости.
Доктор Бадахос решил полагаться на торговлю нефтью, кофе и тропическими фруктами – традиционную основу национальной экономики, – и развернул кампанию мощного стимулирования сельскохозяйственных предприятий, а снятие госконтроля с импорта должно было заставить промышленность выпускать конкурентоспособную продукцию. Таким образом, промышленное производство полностью свернулось: дешевые импортные товары вытеснили отечественные, а иностранный капитал кинулся раскупать активы брошенной индустриальной базы.
Оценив все эти непредвиденные последствия, доктор Бадахос решил укрепить национальную валюту путем привлечения иностранных вкладов и снял ограничения с процентных ставок, а для уменьшения инфляции установил официальный курс песо: двести за доллар (в действительности доллар стоил четыреста песо), но закрывал глаза на тех, кто торговал по реальному курсу. Осознав, что его отец, один из богатейших людей в Латинской Америке, находится при смерти, Бадахос довел принцип невмешательства в экономику до логического завершения, упразднив налог на наследство.
Наиболее ценным активом великого экономиста было доверие центральных фигур мировой банковской системы. Возможно, их впечатляли докторская худоба, мертвенно-бледная глубокомысленность, безукоризненный английский, костюмы от дорогих портных, аристократичная выдержка; так или иначе, Бадахос вертел иностранными банками, как хотел. Он получил ссуду в шестьсот миллионов долларов от группы американских банков, триста миллионов – от европейских и столько же от Международного валютного фонда, и притом на выгодных условиях. Открыл даже филиал Национального банка в Париже.
Ему это было раз плюнуть, поскольку резкое падение уровня жизни в стране и наводнивший ее дешевый импорт снизили инфляцию до ста процентов, а усиление конкуренции на внутреннем рынке увеличило темпы роста до пяти процентов. Хороший урожай кофе позволил благополучно справиться с платежным балансом и валютным резервом.
Будь Бадахос мудрым, каким его считали, немедленно подал бы в отставку, предоставив пожинать бурю кому-нибудь другому. Но он полагал, что все под контролем, и сдуру продолжал вести дела. Президент, опасаясь безработицы, по-прежнему не давал добро программе денационализации промышленности, но иностранные корпорации, купившие предприятия, не желали ими управлять и просто вывезли все оборудование, оставив армию безработных. Бадахосу пришлось их трудоустраивать, хотя рабочих мест у него не имелось, так что число госслужащих осталось прежним, и бюджетные расходы стремительно росли.
К тому же доктор обнаружил, что существует крупный сектор экономики, находящийся вне его контроля, а Президент отказывался даже сказать, насколько этот сектор велик.
– Это вас только расстроит, – отмахивался он. – Я сам стараюсь о нем не думать.
Бадахос понял, что ему не справиться с инфляцией, пока вооруженные силы тратят на себя, сколько хотят. У них имелись свои текстильные фабрики, химические, кораблестроительные, сталелитейные и авиационные заводы, они тратили огромные суммы на закупку немецких танков, американских истребителей, английских радаров, французских вертолетов и ракет любого происхождения. Вдобавок они не позволили министру экономики наложить вето на приобретение шести лайнеров для национальной авиалинии – на том основании, что машины пригодятся на случай войны. Планировалось, что самолеты будут использоваться на новых маршрутах в Японию и Сингапур, но туда никто не летал, и самолеты простаивали. Бадахос узнал также, что в деловых кругах существовал обычай выплачивать военным по пять процентов с каждой сделки «в знак расположения», и ему не удалось прекратить крупные инвестиции военно-морских сил в ядерные исследования и строительство гидроэлектростанций. Короче, экономическая ситуация в стране улучшалась, и военные сочли это поводом требовать еще больше денег.
Все случилось будто разом. Из-за дешевых импортных товаров и завышенного курса песо в течение месяца приказало долго жить машиностроение, состоявшее из пяти больших компаний. Сельскохозяйственную революцию, призванную спасти экономику, пришлось тянуть дальше на зарубежной технике. Стремясь не допустить валютных спекуляций, доктор Бадахос снял ограничения с процентов по ссудам, но они вдруг взлетели выше уровня инфляции, все фермеры обанкротились, и больше никто ни во что не вкладывал. Хозяева распродавали имущество, предпочитая играть на бирже. Иностранный капитал влился в экономику, пользуясь преимуществами новых процентных ставок, а спустя месяц вылился обратно и унес с собой государственные деньги в виде процентных выплат. Три банка лопнули и начали процедуру ликвидации, поскольку не могли требовать погашения долгов – иначе в их руки перешли бы фабрики и фермы-должники, от которых не дождешься прибыли.
Те, кто удачливо поиграл на бешено неустойчивой бирже, отправились на отдых расточать денежки и за два года потратили сорок один миллиард долларов – главным образом в Соединенных Штатах, – поскольку официальный курс песо к доллару оставался завышен, и доллар был дешев. По той же причине доля импорта за год увеличилась на пятьдесят пять процентов.
По истечении трех лет экономических чудес доктор Бадахос ознакомился в ежегодном докладе министерства со следующей информацией: с момента его вступления в должность девяносто процентов кредитов и валюты находится в руках государства, уровень жизни снизился вполовину и настолько же упала производительность. Внешний долг составил шестьдесят миллионов долларов, инфляция удвоилась, достигнув четырехсот процентов. Казначейство уже напечатало первые в истории банкноты в миллион песо. Удрученный, разочарованный, грустный доктор Бадахос распродал все, что у него было, и внезапно исчез с чемоданами долларов; потом его видели в Уругвае.
Рауль Буэнаноче был развитым человеком и предвидел великое будущее столицы под своим отеческим руководством. Вот его речь при вступлении в должность – в том же году, когда занял свой пост доктор Бадахос:
– Мы можем по праву гордиться нашим городом с его великолепными колониальными зданиями, с четырьмя кварталами многоэтажных домов, с его парками и бульварами! У нас расположен филиал фирмы «Сел-фридж», где продаются кожаные и ювелирные изделия! Наши мужчины и женщины одеваются элегантно, как парижане. У нас четыре театра, где идут лучшие постановки Буэнос-Айреса и Мадрида! В 1944-м, а затем в 1963 году у нас выступал Сеговиа! Но мы не можем почивать на лаврах! Я мечтаю, чтобы до истечения срока моих полномочий наш любимый город стал не просто столицей великой страны, но культурным центром всего цивилизованного мира! Я полностью снесу трущобы, эти «бедняцкие городки», что окружают наши пригороды, и на их месте выстрою парк, какого еше не видел свет! В этом парке благодарные горожане смогут отдохнуть и восстановить силы, отерев с лица пот дневных трудов!
Эта благородная речь, вызвавшая бурные аплодисменты, предваряла невероятную программу строительства, самую амбициозную в мировой истории.
Вначале в планах значилось сооружение гигантской автострады к аэропорту прямо через центр столицы. Получив миллиард долларов от международных финансовых структур, Буэнаноче прорубил полосу в исторической части города с древнейшими постройками, поскольку в магистрали предполагалось пятнадцать рядов. Она была абсолютно прямой, только в одном месте огибала посольство Норвегии, отказавшееся переехать, пока не освободят Регину Ольсен. Три тысячи людей остались бездомными, но проект так и не был завершен, поскольку Буэнаноче не терпелось приняться за парк. Автострада заканчивалась посреди моста, и все ездили в аэропорт старой дорогой.
Мэр снес лачуги в трущобах, силой выдворив оттуда триста тысяч человек. Оборванцы вернулись, и тогда мэр сформировал собственную секретную службу, обязав ее нагнать такого страху на трущобных обитателей, чтобы духу их тут не было. Служба сохранилась и потом стала приглядывать за сотрудниками и выкорчевывать инакомыслие в столице.
На строительство магистрали Буэнаноче израсходовал двести тысяч тонн асфальта, четыре тысячи стальных опор и семьсот тысяч кубометров бетона – ничто по сравнению с затратами на воссоздание великих чудес света в парке отдыха.
– Я точно знаю, что делать, – говорил он с улыбкой, от которой разъезжались его многочисленные подбородки. – У меня достаточно опыта, я понимаю: чем больше замыслов, тем лучше. А коль уж начал, не останавливайся.
Предполагалось, что на потрясающий проект не будет потрачено ни песо бюджетных денег, а все инвестиции пойдут из частного сектора, причем на конкурсной основе, и все расходы лягут на плечи инвесторов. Выигравшая тендер компания получит пятьдесят миллионов долларов из общественных фондов, которые вернет потом из прибыли. Если работы не завершатся в срок, компанию будут штрафовать на двадцать тысяч долларов за каждый лишний день.
Все выглядело вполне по-деловому, если не считать того факта, что выигравшая компания принадлежала генералу авиации, бригадному генералу сухопутных войск и контр-адмиралу военно-морского флота. В знак расположения Буэнаноче раздобыл им дополнительные двадцать миллионов долларов, и, чтобы работы завершились в срок, все проекты открылись одновременно. Вот что начали строить:
Зоопарк, аквариум, гигантский парк аттракционов, кинотеатр, шестисотфутовую башню на вращающейся подставке, разноцветные фонтаны, танцевальный зал на пятнадцать тысяч человек и экологический заповедник. Еще в точных копиях создавались: руины майя в Чичен-Ица, Висячие сады Вавилона, Вавилонская башня, египетские пирамиды, Пизанская башня, статуя Свободы, собор Святого Павла, собор Василия Блаженного, собор Святого Петра, сфинксы, замок в колумбийской Картахене, статуя Давида Микеланджело (в два раза больше подлинника), Мачу-Пикчу, Золотой храм в Амритсаре, крепость Куско, Тадж-Махал, Эмпайр-Стейт-Билдинг, обсерватория в Интихуатане, город Петра, Эйфелева башня, заброшенный оперный театр в бразильском городе Манаус, Нотр-Дам, стоящие камни Карнака и Стоунхеджа, пирамида Солнца в Теотихуакане, храм Графа в Паленке, Запретный город в Пекине, Эскориал, копенгагенская Русалка (в два раза больше оригинала), храм Виракочи, лондонский Тауэр, дворец султана Брунея, Хуанако Вьехо, масштабная модель Уральских гор, дворец Хайна-Капака, уменьшенный Панамский канал, модель моста «Золотые Ворота» в четверть натуральной величины.
Проект получил название «Инкарама», но вскоре поползли слухи, что не все идет на лад. Отчасти сложности возникли потому, что таможня в обмен на ответные любезности согласилась не досматривать огромные контейнеры, прибывающие морем. По слухам, вместо «чертовых колес» и тележек разносчиков контейнеры были набиты танками, бронетранспортерами, запчастями к самолетам, ракетами, контрацептивами, фланелевым бельем, государственными флагами, электробичами для скота, зубной пастой, туалетной бумагой и заграничными произведениями искусства. Вдобавок расходы в бухгалтерии оказались до странности раздуты, а большая часть денег необъяснимо осела на депозитных счетах с фиксированным процентом в банках Швейцарии, Люксембурга и острова Джерси и зачислена в доход акционеров «Инкарамы».
Предельный срок окончания строительства приблизился, миновал, и никого не оштрафовали. Консорциуму предоставили дополнительные полгода на завершение работ, а из городских фондов ссудили двадцать миллионов долларов. Затем «Инкарама» обанкротилась и свернулась; все проекты остались незавершенными. Долги были настолько огромны, что банк, являвшийся главным кредитором программы, тоже лопнул, и Национальному банку пришлось принять его обязательства на себя, что расстроило финансовые прогнозы доктора Бадахоса на тот год.
Столица обанкротилась, и Рауль Буэнаноче, закрыв больницы и социальные службы, бежал в Уругвай с чемоданами стодолларовых купюр. Город прославился на всю Латинскую Америку тем, что его трущобы расположены среди живописнейших древних руин, а их обитатели берут воду из копии Панамского канала.