Танк ехал по заросшему травой и бамбуком гребню горы, обстреливая большой храм и тех, кто там находился. Несколько пуль вонзилось в висевший над дверью неправильный шестиугольник с изображением изогнутого в виде перевернутой буквы «С» хвоста скорпиона на красном фоне – эмблему Братства Нод. Танк, казалось, специально старается разгромить этот символ на мелкие кусочки.

Грохот орудий эхом разносился в ночи, а солдаты ВОИ, бежавшие перед танком, уже собирались приступить к захвату разрушаемого здания.

Но мелькнула зеленоватая вспышка, и взрыв отбросил дюжину бойцов назад. Цвет пламени свидетельствовал о том, что в состав взрывчатки входил тибериум. Солдаты – все без исключения боевые ветераны – долго кричали от боли, словно дети, когда ядовитое кристаллическое вещество прожигало им кожу, мышцы и кости.

Однако наступление ВОИ не ослабевало, атаки следовали одна за другой. Гранатометы вели огонь по изрешеченному пулями храму, и вскоре оттуда стали выбегать кашляющие и истекающие кровью солдаты Нод.

Укрывшись за зарослями красного можжевельника и ногоплодника, несколько одетых в черное воинов вели огонь по танку и бойцам ВОИ, но те обладали численным превосходством и занимали более выгодную позицию. По очереди они перестреляли всех оставшихся фанатиков Братства Нод.

Глазам солдат, ворвавшихся в храм Нод, предстало неожиданное зрелище: лаборатория с пробирками, кипящими растворами, компьютерными станциями, центрифугой и прочим. Строевой командир распорядилась приступить к конфискации оборудования.

Этот приказ оказался для нее последним.

Мелькнула еще одна вспышка, и здание охватил огонь.

Послышался голос: «45-я дивизия пехоты уничтожила штаб Братства Нод в Кении. Погибли три дюжины солдат ВОИ, и еще сотни получили ранения, но благодаря данной операции удалось одержать одну из решающих побед во Второй тибериумной войне. Строевой командир Илона Грюнвальдт после официального окончания войны была посмертно удостоена медали Почета ВОИ.

В ходе осмотра обломков удалось выявить генетический материал, принадлежащий Кейну, психотическому лидеру Братства, и таким образом подтвердились сообщения оперативно-разведывательного отдела ВОИ о том, что Кейн находился на опорном пункте. Быстрое падение Нод, а также то, что сам Кейн со времен боя в Ж-2 не появлялся на публике и в сети, подтверждают предположения о его самоубийстве. Кейн не мог смириться с поражением и желал избежать суда над военными преступниками, который закончился бы его казнью».

Повисшее в центре зала голографическое изображение успешной операции 45-й дивизии постепенно исчезало, и Жасмин Мартинес опять подумала о поразительной мощи, пропагандистской машины ВОИ. Она уже несколько лет была репортером «Дабл-Ю-Три-Эн», одного из крупнейших информационных агентств, и не раз видела отснятый материал о том, как 45-я дивизия сносила опорный пункт Кейна в Кении. Тем не менее голограмма произвела на нее сильнейшее впечатление. Сцены боев и звуки казались такими реальными. Интересно, как бы все это воспринималось, если бы нашли способ передавать в голограммах запахи.

В зале «Филадельфии», крупнейшей орбитальной космической станции ВОИ, где проходил энергетический саммит, уже около часа демонстрировались различные пропагандистские документальные фильмы. Репортеры собрались только потому, что сюда планировала заглянуть генеральный директор ВОИ, Лия Кинзбург, чтобы немного побеседовать с прессой. Это означало лишь, что Кинзбург зайдет, скажет что-нибудь туманное и затем удалится, однако каждый представитель средств массовой информации считал своим долгом дождаться ее.

Наконец Кинзбург вошла в зал в сопровождении пожилого лысого мужчины. Невысокий, сутулый, он казался Жасмин смутно знакомым. Она прикоснулась к своим очкам, чтобы активировать камеру. Несмотря на то что почти ничего существенного сейчас сказано не будет, Жасмин должна была вести запись, если не хотела остаться без работы.

Большинство репортеров постоянно держали камеры включенными, считая, что им потом удастся смонтировать хороший ролик. Жасмин обычно робко ссылалась на желание сэкономить заряд батарейки, но на самом деле она просто ненавидела процесс монтажа и старалась максимально упростить его. При одной лишь мысли о необходимости сидеть в темной кабинке и заниматься нудной работой в надежде создать хоть что-то ценное ее охватывал необъяснимый страх.

«Вообще-то не такой уж и необъяснимый. Это обычная лень». Она словно слышала голос отца.

Остальные репортеры также считали, что, выключив камеру, могут пропустить что-нибудь важное. Но за все годы работы в «Дабл-Ю-Три-Эн» Жасмин еще ни разу не сталкивалась с чем-то неожиданным.

Она активировала камеру и перевела дрон в режим ожидания, чтобы иметь возможность вести съемку под другим углом, а также включить себя в кадр. Учитывая, что в помещении находились более дюжины репортеров и все они разместились в одном углу, только с помощью дронов удавалось добиться такого разнообразия.

Конечно, ВОИ не было никакого дела до углов съемки и видеоряда. Они просто поддерживали безопасность, и именно поэтому дронам почти никогда не удавалось снять что-либо интересное, а при попытках сделать это они подвергались незамедлительному уничтожению. Разбирались с дронами автоматические системы безопасности или один из четырех телохранителей Кинзбург, вооруженных почти так же, как и любой пехотинец ВОИ.

Один из дронов Жасмин как-то раз уже уничтожили. Именно тогда она узнала, какие они дорогие, поскольку «Дабл-Ю-Три-Эн» вычла стоимость нового оборудования из ее зарплаты.

Несколько репортеров одновременно задавали фактически один и тот же вопрос:

– Директор Кинзбург, не могли бы вы вкратце рассказать, о чем будет ваша завтрашняя речь?

Глубокие морщины на лице Лии Кинзбург свидетельствовали как о немалых прожитых годах, так и о постоянном нервном напряжении, в ее темных волосах серебрилась седина, взгляд голубых глаз отличался остротой. Она улыбнулась, демонстрируя безупречно ровные зубы, и направилась к столу с закусками «фингер фуд» и напитками, к которым репортерам прикасаться не дозволялось.

– Я не хотела бы сообщать слишком много подробностей, Альфред, а не то ты завтра проспишь всю мою речь, потому что тебе будет неинтересно. – Датский акцент в ее речи был почти незаметен.

Хотя шутка не отличалась особым остроумием, все вежливо захихикали. Кинзбург была самым могущественным человеком в ВОИ, а значит, учитывая положение дел в мире, и самым могущественным человеком на планете, поэтому все смеялись даже над не очень удачными ее шутками.

– Но пару намеков, – добавила Кинзбург, наливая себе кофе, – я дать могу. Завтра я буду говорить об итогах нашего саммита.

Жасмин едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Уже было известно, что завтрашняя речь станет кратким изложением того, что совет директоров и остальные консультанты ВОИ обсуждали в течение последних нескольких дней за закрытыми дверьми здесь на «Филадельфии». И действительно, эта речь еще несколько месяцев назад была запланирована в качестве завершающей части саммита. Большинство директоров в перерывах между заседаниями выдавали репортерам ничего не значащие клише. Несколько тщательно отобранных деталей просочилось раньше времени, но ни одна из них не являлась по-настоящему важной.

Кинзбург продолжила:

– Когда все это закончится, у ВОИ будет новый девиз. Последние пять десятилетий нам приходилось уделять особое внимание борьбе с распространением тибериума, противостоянию Нод и другим силам, которые стремились изменить нашу жизнь. Завтра все изменится к лучшему.

Затем Кинзбург указала на пожилого мужчину рядом с собой. Жасмин уже несколько минут безуспешно пыталась вспомнить, кто он.

– У меня есть еще одна приятная новость. Это доктор Игнатио Мобиус. Я уверена, что его имя вам прекрасно известно.

«Ну конечно». Просто на большинстве фотографий Мобиус моложе и еще с волосами.

– Мне приятно сообщить, что после моего выступления доктору Мобиусу вручат медаль Почета за героические усилия в попытках найти выход из кризиса, вызванного тибериумом. Я уверена, вам всем известно… – («Но ты все равно нам скажешь», – недружелюбно подумала Жасмин), – …что когда пятьдесят два года назад был открыт тибериум, доктор Мобиус одним из первых приступил к его изучению, и по сей день он продолжает оставаться в первых рядах исследователей тибериума. Он работал сначала с НАТО, а позднее и с ВОИ. Мир в огромном долгу перед доктором Мобиусом, и, награждая его завтра медалью, мы лишь начинаем воздавать ему за все его заслуги.

С этими словами Кинзбург взяла кружку с кофе и удалилась. Телохранители шли рядом с ней, Мобиус позади. Жасмин жадно уставилась на кофейник. Ее контрольный чип не запрещал ей пить кофе, но в этом году его было слишком мало, и С-2, Синяя зона, где жила Жасмин, оказалась одним из регионов, который не получил ничего. Жасмин раздумывала, кому надо дать взятку, чтобы ей налили здесь чашку кофе.

Также она размышляла о том, почему ничего не сказал Мобиус. Да, он далеко не молод, и она подозревала, что чествовать его завтра будут в основном ради того, чтобы успеть вручить ему медаль, пока он не умер.

Поскольку Жасмин была из «Дабл-Ю-Три-Эн», все думали, что она владеет какой-то секретной информацией, которой больше ни у кого нет. Раньше она сама надеялась, что так и будет. Но когда Жасмин начала работать в «Дабл-Ю-Три-Эн», после того как четыре года занималась местными новостями и спортивными репортажами в Бостоне, она была глубоко разочарована, обнаружив, что ее, сотрудника крупнейшего в мире информационного агентства, ВОИ ограничивает так же строго, как и остальных.

Однако не все об этом знали. С выражением живейшего любопытства на лицах к ней подошли двое местных репортеров: Амелия де Гуардиола, невысокого роста женщина из Лиссабона в С-5, и долговязый Джанкарло Трондейм из Хельсинки в С-1.

Амелия поинтересовалась:

– Ты знаешь, о каком девизе шла речь, Жасмин?

– Нет, но могу поспорить, что все мы получим много эфирного времени, пытаясь это выяснить.

Карло засмеялся:

– Готов побиться об заклад, что девизом станет «Тибериум».

– Несколько разочаровывает, да? – спросила Амелия.

– Вот почему я думаю, что девиз таким и будет. Брось, ты же не ожидаешь оригинальности. Мы ведь говорим о ВОИ.

– Я просто боюсь, что этим словом может оказаться «война», – сказала Амелия.

– Думаешь? – Жасмин постаралась не выдать своей радости, затем упрекнула себя за это чувство.

К сожалению, она слишком поздно спохватилась, и Карло с Амелией устремили на нее скептические взгляды.

– Ты хочешь войны?

– Нет, конечно нет, просто… – Она вздохнула. – Я стала репортером сразу после окончания Второй тибериумной войны… Трудно представить что-либо более скучное, чем репортажи с заседаний на саммитах.

Амелия вздрогнула.

– Уж пусть лучше будет скучно.

После этих слов Амелия и Карло нашли себе других собеседников. Жасмин вздохнула. Она не могла винить коллег за то, что те плохо о ней думают. Вторая тибериумная война оказалась кровопролитной, число погибших просто ужасало. Радовало лишь одно: Нод был нанесен серьезный ущерб, а Кейна убили.

После прекращения боевых действий прошло двенадцать лет. ВОИ с тех пор более десяти лет пыталась сдерживать распространение тибериума. Сейчас мир уже не состоял из стран и континентов, а был разделен на Синие, Желтые и Красные зоны в зависимости от уровня проникновения в них тибериума. Синие зоны заражены не были, Красные являли собой полную противоположность, а Желтые находилась где-то посередине. Неудивительно, что большая часть мира представляла собой Желтую зону. Жасмин, Карло и Амелии повезло: они жили в Синих зонах.

В Красных зонах, конечно, никого не было. Уровень заражения тибериумом, слишком высокий для людей, не позволял там выжить.

Раздался треск в наушнике:

– Жасмин, ты меня слышишь?

Это была ее начальница, Пенни Сукдео. Прикоснувшись к наушнику, Жасмин произнесла:

– Да, шеф?

– Эн сообщила мне, что Кинзбург только что разговаривала с репортерами. Почему ты мне ничего не прислала?

– Я как раз составляла материал, шеф. Просто…

– Твой дрон не активирован. Попробуй еще раз.

– Составление происходит у меня в голове. Вы же меня знаете, я Мартинес Один Дубль.

– Если у меня через пять минут не будет готового материала, я отправляю туда By.

Пенни прервала связь, прежде чем Жасмин успела ответить, что, вероятно, было к лучшему. «Аннабелле By как репортеру до меня очень далеко. Она совсем не умеет держаться перед камерой». Жасмин предпочла бы видеть на экране эту дурочку Кассандру Блэр. По крайней мере на нее работал ее австралийский акцент.

По правде говоря, Жасмин не собиралась посылать какой-либо сюжет о так называемой пресс-конференции Кинзбург. Причина проста: директор не сказала ничего существенного. Она хотела сделать репортаж о настоящей речи Кинзбург, а не комментировать ее поддразнивания насчет магического слова, которое возвестит о радикальном изменении в политике ВОИ.

Кроме того, «радикальное изменение» уже произошло. Набор в вооруженные силы ВОИ сократился, но то же самое случилось с числом стычек, в которых они участвовали. Каким бы словом Кинзбург ни собиралась поразить всех в своей завтрашней речи, она, вероятно, признает, что эта перемена продолжается уже десять лет.

Может, новым девизом станет «мир».

Конечно, еще состоится награждение Мобиуса. Об этом стоит упомянуть.

Жасмин коснулась внутренней стороны запястья, и дрон перешел из режима ожидания в активный режим. Небольшой предмет, размером с шарикоподшипник, на ее поясе зажужжал и ожил. Вытащив из-за пояса электронного помощника, Жасмин с помощью сенсорной панели переместила дрон так, чтобы он был напротив нее. Помощник проверил состояние гирокомпасов и систем управления полетом, уровень заряда батареи (в режиме ожидания израсходовалось лишь четыре процента энергии) и чистоту линзы.

Затем Жасмин оглянулась. Она вовсе не хотела показывать зрителям «Дабл-Ю-Три-Эн» пустой зал, где ей было выделено лишь двадцать процентов. На стене, около которой находились все репортеры, висело две омерзительных картины. Жасмин не пожелала бы и злейшему врагу смотреть на них. Одна представляла собой космический пейзаж. Отвратительным он был из-за того, что автор намешал слишком много разных цветов там, где следовало использовать только черный. На другой в неоимпрессионистском стиле на фоне неба был изображен Нью-Йорк 2020-х годов. По глубокому убеждению Жасмин, всем неоимпрессионистам следовало отрубить кисти рук, чтобы они прекратили осквернять мир искусства.

Ей пришлось выбирать между видом сверху – что было слегка радикально для короткого репортажа о бессодержательном событии – и кадром, в котором окажутся другие репортеры.

После непродолжительного размышления она решила помучить своих зрителей так называемым искусством. Пенни всегда кричала на нее, когда в кадр попадали репортеры, не работающие на «Дабл-Ю-Три-Эн», поскольку это напоминало зрителям, что они могли бы смотреть на кого-нибудь другого. Поскольку Пенни и так уже сердилась на нее, не стоило злить ее еще больше.

Глядя на дисплей, расположенный на внутренней стороне левой линзы ее очков, она проверила изображение, которое получал дрон. Удостоверившись, что ее блестящие темные волосы хорошо выглядят, а четыре косички (по две с каждой стороны) располагаются симметрично и аккуратно уложены, она начала запись.

– Жасмин Мартинес ведет репортаж с энергетического саммита ВОИ на орбитальной космической станции «Филадельфия». Сегодня последний день переговоров между директорами ВОИ и несколькими военными, экономическими и научными консультантами. Завтра директор Кинзбург расскажет нам об итогах этого саммита, а сегодня она сообщила мне… – (Опять же Пенни не любила, когда упоминались другие репортеры, поэтому Жасмин решила притвориться, что Кинзбург разговаривала только с ней, а не с дюжиной людей.) – …что объявит в своей речи новый девиз ВОИ. Выстраивается масса предположений о том, что это за девиз, но директор ясно дала понять, что все они ошибочны.

Затем Жасмин остановила дрон, дала помощнику команду показать на дисплее речь Кинзбург и вставила в монтируемый репортаж ее заключительный фрагмент: «Последние пять десятилетий нам приходилось уделять особое внимание борьбе с распространением тибериума, противостоянию Нод и другим силам, которые стремились изменить нашу жизнь. Завтра все изменится к лучшему».

– Означает ли это, что ВОИ будет действовать на опережение, а не просто реагировать на продолжающееся распространение тибериума, или предпримет даже что-нибудь более радикальное, мы узнаем позже. Директор Кинзбург также сообщила, что доктор Игнатио Мобиус, один из ведущих мировых экспертов по тибериуму, получит медаль Почета ВОИ за самоотверженную работу в течение последних пятидесяти лет.

Она снова остановила дрон, на этот раз вставляя следующее: «Мир в огромном долгу перед доктором Мобиусом, и, удостаивая его завтра медалью, мы лишь начинаем воздавать ему за все его заслуги».

– Жасмин Мартинес с репортажем для «Дабл-Ю-Три-Эн».

Она просмотрела весь материал. Следовало убедиться в отсутствии каких-либо оплошностей, не говоря уже о таких мелочах, как жужжащая перед дроном муха и тому подобное. Один-единственный раз Жасмин забыла просмотреть сюжет перед отправкой его Пенни. Потом оказалось, что ее дрон заглючил и изображение, которое он записывал, находилось примерно в десяти градусах в стороне от исходного изображения, поступающего на ее линзу. С тех пор она обязательно проверяла репортаж перед отправкой.

Удовлетворенная тем, что все в порядке, и гордясь своей фразой о действии на опережение и реагировании, она отослала запись Пенни.

Не прошло и минуты, как у нее в ухе зазвучал голос редактора:

– Неплохо. Мне понравилась твоя реплика о действии на опережение. Как мило, что Мобиусу дают награду, когда он уже одной ногой в могиле. Как думаешь, о каком девизе шла речь?

Зная, что Пенни ценит прямоту, Жасмин не стала сдерживаться, как с Карло и Амелией:

– Да откуда, черт возьми, я могу знать, а?! Я ведь простой репортер.

– Да. – Голос Пенни прозвучал странно.

– Что это значит, шеф?

– А, извини, Жасмин, в зоне С-два что-то происходит. Военные зашевелились. Мне нужно это проверить. Ты хорошо поработала, продолжай в том же духе.

Жасмин с облегчением вздохнула. Когда Пенни заканчивала разговоры подобным образом, это означало, что у нее достаточно хорошее настроение и что, вероятно, сегодня она больше не влезет к ней в ухо. Впрочем, возможно, Пенни просто поглощена другими мыслями. Интересно, почему в зоне С-2 мобилизация?

Генерал Закарий Харкин как раз заканчивал связь с оперативно-разведывательным отделом, когда в его кабинет вошла директор Кинзбург.

Или, скорее, в его временный кабинет. Обычно, как старший военный офицер «Филадельфии», Харкин занимал самый большой кабинет на станции. Однако когда на борту находились все директора, это помещение по протоколу переходило Кинзбург.

К ее чести, она извинилась за это неудобство и даже предложила не занимать кабинет, но Харкин и слышать ни о чем не хотел. Не такая уж это и жертва. Космические станции потребляли энергию в таких количествах, что ни один из кабинетов не был особенно большим, и рабочее место площадью в сто двадцать квадратных футов мало отличалось от того, что занимало «всего лишь» сто квадратных футов.

Кроме того, пока Харкин имея доступ к ЭВА, военному компьютеру и искусственному интеллекту ВОИ, он мог работать даже в земляной норе.

Не хватало ему одного: дубового стола, который был в его семье уже четыре поколения. Как военный генерал, Харкин получал неплохое жалованье, но, временами испытывая трудности с наличностью, начинал думать, что может продать этот стол за несколько тысяч кредитов. Из-за сильного распространения тибериума по Земле растения были очень важны для поддержания необходимого количества кислорода, и поэтому деревянные предметы роскоши перестали производить. Те же, что были сделаны ранее, становились все более редкими и, следовательно, весьма ценными. Иногда Харкин думал, как людям удалось так истощить растительный мир, но с другой стороны, кто мог заранее знать о появлении тибериума? Кроме того, подобные мысли были несколько странными для обладателя ценного дубового стола – генерал не раз клялся, что этот стол будет рядом с ним до самой смерти. Когда Харкин отказался остаться в своем кабинете на время проведения саммита, Кинзбург предложила хотя бы выделить несколько солдат, чтобы перенести стол, но Харкин отказался и от этого. Ему очень хотелось продолжать пользоваться этим столом из-за семейной гордости. Но отрывать солдат от выполнения важных обязанностей ради собственного каприза значит неоправданно растрачивать ресурсы. Подобный приказ стал бы первым шагом к ухудшению дисциплины. Кинзбург спросила:

– Хорошие новости?

– И плохие, к сожалению. Хорошая новость заключается в том, что, по официальному заявлению оперативно-разведывательного отдела, уровень угрозы со стороны Нод стал «низким».

Усаживаясь, Кинзбург кивнула:

– Весьма кстати. Попрошу Эллу вставить это в речь.

Харкин остался стоять главным образом потому, что терпеть не мог сидеть за обычным металлическим столом.

– По правде говоря, мы могли бы это сделать несколько недель назад, но со стороны ряда генералов имелись возражения.

После этих слов на лице Кинзбург появилась улыбка, настоящая, а не фальшивая, как перед камерами. Искренние улыбки были для нее редкостью.

– Полагаю, под «рядом генералов» вы подразумеваете Джека Грейнджера?

Не желая дурно отзываться о коллеге в разговоре с штатским, – пусть даже это и женщина, которой он дает отчет, – Харкин лишь сказал:

– Да, он тоже возражал.

Именно Грейнджер твердо верил в то, что Нод все еще представляет угрозу, даже если Кейн действительно мертв. Кроме того, Грейнджер, как и многие, считал, что харизматичный лидер Братства на самом деле не погиб. И это несмотря на то что Грейнджер и Харкин были среди тех немногих, кому сообщили, что смерть. Кейна произошла не в Кении, как объявили общественности, а в Каире от рук строевого командира ВОИ Майкла Макнила. Хотя Макнил нанес Кейну удар в сердце, тела так и не нашли, и это вызвало скептицизм Грейнджера.

Харкин тоже начинал склоняться к подобной точке зрения.

– А вот и плохая новость: Грейнджер только что отправил часть войск в Северную Каролину.

Нахмурившись, Кинзбург спросила:

– Зачем?

– Обычная проверка грузовика превратилась черт знает во что. Оказалось, что это грузовик Нод. Водитель взорвал себя вместе с машиной.

Кинзбург подалась вперед.

– А кто-нибудь из наших пострадал?

Харкин покачал головой:

– Ранена одна защитница, но она поправится.

– Господи. – Кинзбург откинулась на спинку стула и потерла лоб. – Кажется, мы уже год не сталкивались с камикадзе.

– Два года. В ходе спутникового сканирования, проведенного оперативно-разведывательным отделом, выяснилось, что уровень потребления энергии в сетке выше, чем ожидалось. Поэтому Грейнджер решил не рисковать и отправил туда группу. Кодовое название операции «Альфа грив».

– Держите меня в курсе, – произнесла Кинзбург. – Если Нод действует так близко к Синей зоне, то, возможно, выводы о снижении уровня угрозы оказались поспешными.

Северная Каролина была в Ж-шесть, Желтой зоне, занимающей немалую часть Северной Америки прямо возле южной границы С-2.

– Может, тревога ложная. Мы даже точно не знаем, был ли это действительно грузовик Нод. Так мог действовать какой-нибудь безумец, который хотел убить себя в присутствии других людей. Давайте посмотрим, что нароют люди Грейнджера, прежде чем менять сообщение.

– Хорошо, Зак, как скажешь. – Кинзбург перевела дух. – Кроме того, я предпочла бы заявить в завтрашнем выступлении, что угроза со стороны Нод низкая. Даже если через несколько дней выяснится, что данная информация ошибочна, это повысит доверие людей к нашим действиям, особенно когда мы объявим о программе-резонаторе.

– Конечно, Лия. – Харкин понимающе кивнул, зная, сколь важно убедить гражданских в том, что ситуация находится под контролем, независимо от того, соответствует это действительности или нет. Вот почему ВОИ, тайный альянс, созданный в соответствии со специальным приказом ООН, долго держал в секрете сведения о тибериуме, обнаруженном в Италии, которая теперь являлась центром К-один, на данный момент крупнейшей из восьми Красных зон. Директора ВОИ обнародовали информацию о тибериуме, лишь когда Кейн вынудил их сделать это. Харкин искренне верил, что людям не может повредить то, о чем они не знают.

Зажужжала дверь кабинета. Кинзбург, как генеральный директор, имела на «Филадельфии» доступ в любое помещение, которое не было опечатано специальным образом, чего Харкин обычно не делал. Он ничего не скрывал от тех, кто имел разрешение находиться в этой части станции, и, в каком бы кабинете он ни был, никакими личными делами не занимался.

Прежде же чем входили все остальные, раздавалось жужжание. Оно сопровождалось появлением голографического изображения того, кто находился за дверью. Сейчас там стояла невысокого роста женщина с коротко стриженными волосами серо-стального цвета и строгими голубыми глазами. Количество морщин позволяло ей с легкостью придавать лицу убедительное сердитое выражение. Особенно заметны были морщинки в уголках глаз. Элиза Скаранджелло, одна из ученых, консультирующих директоров ВОИ во время саммита, уже двадцать лет являлась женой Харкина.

Генерал прикоснулся к верхнему правому углу голограммы, и дверь открылась.

Элиза переступила через порог, затем остановилась, увидев, кто сидит на стуле для гостей.

– Извини, Зи, я не знала, что ты не один. Я зайду позже.

Кинзбург снова улыбнулась, но на этот раз улыбкой, предназначавшейся общественности.

– Ни в коем случае, доктор. Я как раз собиралась уходить. Ваш муж рассказывал мне о ситуации, о которой он, вне всякого сомнения, поведает и вам.

Напряженным тоном Элиза произнесла:

– Директор, у меня допуск только пятого уровня, а мой муж никогда…

– Конечно, никогда. – Кивнув Харкину, Кинзбург сказала: – Держите меня в курсе, Зак. Мы снова поговорим сегодня вечером.

С этими словами она ушла.

Элиза посмотрела, как за директором закрывается дверь, затем повернулась к мужу с сердитым видом, наводившим ужас на сотрудников лаборатории.

– Эта идиотка всегда будет так меня злить?

– По-видимому, да. – Харкин говорил нейтральным тоном. Меньше всего он хотел ссориться с женой из-за своей начальницы.

– Знаешь, что я только что выяснила? Бойл изменил свое отношение к финансированию проекта резонатора, и только лишь потому, что он действует по прямым указаниям директора. Этой чертовой Лии Кинзбург собственной персоной. Можешь поверить в это дерьмо?

– Нет, – машинально ответил Харкин.

Он сел. Когда жена начинала ругаться, стоило устроиться удобнее.

– Я видела речь, которую она завтра произнесет. Эта стерва два дня орет на меня по поводу «больших расходов» на программу, затем делает ее краеугольным камнем своей речи, приписывая себе все заслуги! Это, черт возьми, была даже не ее идея, и с самого начала она выступала против!

– Но она ее реализует, – заметил Харкин.

– Конечно. Когда все до единого твердят ей об этом, включая половину этих чертовых директоров, еще бы она не сказала «да»! Она беспокоится, что повторится Флорида.

– Ее можно понять.

Харкин заметил, что на его столе пурпурным цветом горит лампочка – входящий вызов. Он нажал на кнопку удержания: когда Элиза в таком состоянии, ее лучше не прерывать. Каюта у них крошечная, о том, чтобы уйти спать в гостиную, не могло быть и речи, и, если он ответит на вызов, ему придется ставить здесь походную кровать.

Однако Элиза увидела огонек и поняла, что это означает.

– Извини, тебе нужно работать.

– Да.

– Зи, любовь моя, ты ведь генерал. И когда ты на службе, у тебя есть более важные дела, чем разговоры с женой. – Сейчас ее улыбка могла бы осветить целую Красную зону. – Но сегодня ночью я замучаю тебя вопросами.

Харкин усмехнулся:

– Прекрасно.

Элиза повернулась к двери, затем снова посмотрела на мужа:

– О, я чуть не забыла, зачем пришла…

– Не для того, чтобы разносить в пух и прах Лию?

На лице жены снова появилось сердитое выражение.

– Нет. Ты знаешь Манфреда, моего бывшего помощника?

Элиза меняла лабораторных помощников с такой же частотой, как большинство людей нижнее белье. Харкин уже давно перестал обращать на них внимание.

– Конечно, не знаю.

– Ну, он сделал предложение техничке, с которой встречается, и сегодня вечером будет празднование в ординаторской. Я обещала прийти туда, и будет очень хорошо, если ты тоже заглянешь.

– Когда?

– В девятнадцать часов, после окончания смены.

– У меня в это время должно быть совещание с оперативно-разведывательным отделом, но потом я приду.

– Спасибо. – Она снова улыбнулась. – Манфреду и Натали очень важно получить твое благословение.

Харкин поднял брови:

– Я не собираюсь никого благословлять. Я этих двоих даже не знаю.

– Тогда просто пожелай им счастливого брака.

Лампочка на его столе стала янтарной.

– Хорошо, это я сделаю. А сейчас я должен ответить.

– Прекрасно. – Она направилась к двери. – Я люблю тебя, генерал.

Он послал ей воздушный поцелуй.

– Я тоже тебя люблю, доктор.

Как только за Элизой закрылась дверь, он дотронулся до лампочки, и над столом появилась еще одна голограмма.

– Харкин слушает.

На голограмме были видны приятные азиатские черты Сандры Телфэр из оперативно-разведывательного отдела.

– Генерал, я хотела проинформировать вас о том, что поступили первые сообщения из Северной Каролины. Это определенно своего рода опорная база Нод, но у нас еще нет точных сведений насчет войск.

Харкин задумчиво почесал подбородок. Возможно, это ничего и не значит. В конце концов, что у них есть кроме грузовика с камикадзе?

– Спасибо, Сандра. Держите меня в курсе. Как там генерал Грейнджер?

Телфэр стала серьезной:

– На стенку лезет, как обычно.

– Джек всегда недоволен, если ему не о чем беспокоиться. – Харкин перевел дух. – Будем надеяться, что его беспокойство совершенно беспочвенно.

Жасмин поерзала на металлическом стуле, пытаясь устроиться удобнее. Она хотела спокойно просидеть долгую речь Кинзбург и не мучиться потом три дня от боли.

Она подозревала, что это невозможно. Как говаривал ее отец, «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». Правда, там, где она росла, зайцы не водились. Она сделала в своем Помощнике пометку: раздобыть немного мази от боли в мышцах, которая наверняка появится после сегодняшнего долгого сидения.

С помощью электронного помощника Жасмин стала подыскивать подходящую точку для ведения съемки. Как репортер «Дабл-Ю-Три-Эн», она сидела в самом центре и прекрасно видела то место, где будет стоять Кинзбург. Наконец Жасмин решила направить дрон туда, откуда он сможет взять в кадр девять мест позади трибуны. Там, пока Кинзбург будет произносить свою речь, будут сидеть восемь членов совета директоров и доктор Мобиус. Жасмин хотелось увидеть их реакцию. Все восемь директоров уже читали речь и одобрили ее – вероятно, каждый хотел что-то вставить или выкинуть, – но она все же надеялась заметить непроизвольное проявление чувств. Конечно, профессиональные политики более сдержанны, чем, скажем, атлеты, у которых она брала интервью в Бостоне, но даже лучший из них мог себя выдать. Если такое случалось, это вызывало обсуждение, что заставляло людей переключаться на «Дабл-Ю-Три-Эн». Повышение рейтинга агентства очень радовало Пенни, а Жасмин знала, что лучше всего, когда редактор доволен. При мыслях о раздраженной Пенни ей становилось не по себе.

В маленьком пресс-центре «Филадельфии» было самое большое на этой орбитальной станции окно. Один из своих первых репортажей для «Дабл-Ю-Три-Эн» Жасмин делала о строительстве станции. Во время интервью инженер говорил о том, как трудно, дорого и рискованно ставить здесь окна. Прозрачные вещества отличались меньшей прочностью по сравнению с непрозрачными, а станция находилась в неумолимом вакууме космоса. Даже стеклосталь, используемая для изготовления окон, не была такой крепкой, как сплавы, применяемые для строительства самой станции. Когда Жасмин спросила, зачем вообще нужны окна, инженер улыбнулся и ответил: «Просто подождите и посмотрите, какой откроется вид».

Жасмин пришлось вырезать большую часть интервью, перегруженного терминологией, но она сохранила этот фрагмент.

Инженер оказался прав. От вида планеты, лежащей внизу в величественной пустоте космоса, просто дух захватывало. (С некоторыми буквально так и произошло: у Карло Трондейма случился приступ астмы, когда он впервые это увидел.)

Портило вид лишь одно: даже с такой высоты было заметно, какой урон причинил Земле тибериум. Когда Жасмин впервые прибыла на станцию после завершения строительства, она увидела из окна пресс-центра, что Европа, Западная Азия и Северная Африка представляют собой отвратительное зеленовато-желтое пятно. Раньше же вся планета, если смотреть на нее из открытого космоса, была чистого голубого цвета. Сегодня, однако, станция находилась над Северной Америкой. Глядя на Восточное побережье, Жасмин тихо засмеялась и подумала: «Я вижу отсюда свой дом…»

Амелия села рядом с ней.

– Есть какие-нибудь новости о главной новости? – спросила она.

Жасмин покачала головой:

– Я говорила с несколькими помощниками вчера вечером после ужина, но они ничего не сказали.

– Мне тоже ничего не удалось выяснить. Мой босс начал опрос зрителей. Пока семьдесят пять процентов говорят, что этим девизой будет слово «мир», а двадцать процентов считают, что «единство». Оставшиеся пять процентов называют примерно сотню различных слов.

Не в состоянии сдержать усмешку, Жасмин спросила:

– Не «тибериум»?

Посмеиваясь, Амелия ответила:

– Кто-то предложил такой вариант, вполне возможно, что это сам Карло.

К трибуне вышел пресс-секретарь ВОИ Такаши Чао.

– Дамы и господа, мы скоро начинаем, занимайте, пожалуйста, свои места.

Стоявшие репортеры сели. Жасмин улыбнулась. Большинство из них, вероятно, хотели избежать дискомфорта как можно дольше, но она считала, что лучше заранее привыкнуть к неудобному стулу, чтобы во время съемки не ерзать и не двигать камеру. (Правда Жасмин знала, что некоторые полагались исключительно на дроны, а часть репортеров делали только аудиозапись, поэтому ерзанье не имело особого значения.) Жасмин нажала на очки и активировала свой дрон.

Как только все сели, Чао произнес:

– Дамы и господа, позвольте мне представить вам совет директоров Всемирной оборонной инициативы и доктора Игнатно Мобиуса из научного отдела ВОИ.

Все вежливо зааплодировали. Большинство людей в этом зале за прошедшую неделю десятки раз говорили по меньшей мере с одним или двумя директорами, поэтому находиться с ними в одном помещении не было чем-то неслыханным. Аплодисменты стали чуть громче, когда вошел Мобиус.

Жасмин думала, мог ли Чао заговорить, не начиная со слов «дамы и господа». Почему-то она в этом сомневалась.

Семь директоров, и мужчины, и женщины, были в стандартных европейско-американских парадных костюмах: хлопковых или льняных рубашках на пуговицах и без воротников, слаксах, мокасинах. Только двое выглядели иначе: руководящий зонами С-10, С-13 и С-14 в Африке директор Мокае в яркой цветастой дашики и шляпе и директор Дельгадо – ее темно-синее платье и туфли на высоких каблуках были удивительно старомодны. В совете она отвечала за самую маленькую территорию, возглавляя зону С-8 в Южной Америке. В этой женщине чувствовалось что-то от традиционалиста, поэтому Жасмин не слишком удивилась такому наряду. Мобиус тоже пришел в старомодном костюме, похожем на те, которые носили в конце двадцатого века, в дни его молодости.

Мобиус и восемь директоров сели, а Чао уступил место за трибуной Лии Кинзбург.

Дрон Жасмин находился в точке, с которой мог снимать всех входивших директоров, и кое-что привлекло ее внимание. Она воспроизвела сделанную дроном запись. Кинзбург выглядела так, словно на ее плечи взвалили непосильную тяжесть. Спустя секунду все изменилось и на ее лице появилась широкая улыбка. Точно так же она улыбалась вчера в зале. «Интересно, в чем же дело?»

– Добрый день, представители прессы. Знаю, что вы ведете запись, поэтому приветствую также и всех людей мира. Эта неделя оказалась для нас просто замечательной, и мы надеемся, что наша радость передастся жителям планеты, которая вращается под нами, в то время как мы смотрим в будущее.

«Клише, но неплохое», – подумала Жасмин.

– Пятьдесят два года тому назад в Италии, в реке Тибр было найдено некое вещество. Этот роковой день тысяча девятьсот девяносто пятого года навсегда изменил мир. Вещество, которое ученые назвали тибериумом, стало доминирующей силой на планете, оно неумолимо расползалось по земному шару, трансформируя – можно даже сказать, поражая – все на своем пути.

«Как будто мы об этом еще не знаем». Жасмин вздохнула, думая, когда Кинзбург наконец дойдет до слова, которому суждено войти в историю.

– Тибериум сделал непригодными для проживания ряд регионов на планете, изменил погодные условия и наш образ жизни. Он также оказался движущей силой в политике и объединил нации мира. К сожалению, объединились они не под одним знаменем. Уже произошло две ужасных войны, как раз в то время, когда наши ученые пытались найти способ борьбы с распространением тибериума. Военные были вынуждены сражаться за нашу свободу и с террористами – людьми, введенными в заблуждение и считающими тибериум не естественным феноменом, которым он является, а некой священной силой, достойной преклонения.

Жасмин заметила у одного из репортеров, ерзающих на своих местах, камеру того же типа, что и у нее. «Надеюсь, твой дрон записывал, поскольку это высказывание достойно цитирования». По крайней мере некоторым оно понравится. Сама Жасмин не видела необходимости повторять то, что все и так уже знали, а пока в речи ничего нового не прозвучало.

– Однако сегодня ситуация изменится. После Второй тибериумной войны нам сопутствовала удача. Братство Нод по большей части уничтожено, его лидер мертв. Теперь мы уже не ждем, пока тибериум уничтожит нас, не ждем нападения террористов. Настало время действовать. Со времени своего создания ВОИ всегда использовала оборонительную или сдерживающую тактику, включавшую защиту от тибериума, борьбу с Братством Нод и переменами, которые обе эти силы произвели в нашем мире. Но сегодня все изменится.

«Наконец-то». Жасмин показалось, что другие директора напряглись или, по крайней мере, выпрямились. То же самое сделали и ее коллеги-репортеры. Именно этого они и ждали.

– Теперь у ВОИ новый девиз: противостояние. Больше мы не будем просто наблюдать и позволять этой странной силе влиять на нас. Мы изучаем тибериум уже пятьдесят лет и теперь ближе, чем когда-либо, подошли к пониманию его и контролю над ним. Нам не нужно сейчас вести войны с Братством Нод, и поэтому мы сможем справиться с мощью тибериума и вернуть себе наш мир.

Покосившись на Амелию, Жасмин подумала, выбрал ли «противостояние» кто-нибудь из тех пяти процентов ее зрителей, кто голосовал за девиз, состоящий из одного слова. Самой Жасмин такое слово не пришло бы в голову.

– Недавно мы выяснили, что у тибериума есть слабое место. Наши лучшие ученые уже работают над программой, с помощью которой можно будет воспользоваться этой слабостью. Для отражения натиска тибериума мы применим звуковой резонатор. Наша первоочередная задача – остановить распространение тибериума в Желтых зонах и не допустить его в Синие. Однако наши планы идут гораздо дальше. Когда-то нам сказали, что если не бороться с тибериумом, к году он покроет всю планету. Сейчас у нас новый прогноз: к две тысячи сто двенадцатому году ВОИ снова сделает все Красные зоны обитаемыми.

«К вечеру эта цитата облетит планету», – с улыбкой подумала Жасмин. Она готова была побиться об заклад, что Кинзбург специально дала указания ученым фальсифицировать результаты исследований, чтобы запланированная дата совпала с датой захвата планеты в старом предсказании. Определенно сделать Красные зоны обитаемыми всего лишь за шестьдесят пять лет невозможно.

– Люди поднялись на вершину эволюционной лестницы, добившись поразительных успехов. Мы расщепили атом, побывали в космосе, разложили человеческий организм на мельчайшие компоненты, открыли способы продления жизни и расширения наших знаний до невообразимых пределов. И с этой проблемой мы тоже справимся. Тибериум просто самая последняя из тех трудностей, которым мы противостояли и продолжим противостоять.

Как только Жасмин начала пересылать материал Пенни – обычно она сначала монтировала сюжет, но сейчас ей хотелось, чтобы босс увидела это, – станция неожиданно затряслась.

Жасмин едва успела подумать о том, что «Филадельфия» благодаря вращению должна обладать устойчивостью, как раздался взрыв.

Когда Кинзбург начала свою речь, генерал Харкин стоял в дальнем углу пресс-центра. Он, разумеется, читал речь и даже видел, как Кинзбург ее репетирует, поэтому ему было неинтересно слушать это выступление. Он пришел в основном ради того, чтобы увидеть Землю из самого большого окна станции.

Сначала генерал не хотел, чтобы его назначали сюда, – хотя он и не отказывался, поскольку никогда не оспаривал приказы, – но первый взгляд из окна станции изменил его отношение к ней.

«Вот ради этого мы и сражаемся». Он думал об этом, глядя на опустошенную тибериумом планету, на которой родился; эти слова он сказал жене, когда она впервые появилась на «Филадельфии». Элиза и сама повторила их, когда ее назначили сюда несколько месяцев спустя, и он всегда радовался, что она находится рядом с ним.

Сейчас, когда была начата программа-резонатор, положение улучшалось. После десятилетий разочарований они наконец нашли способ справиться с тибериумом: оказалось, что техническая акустика способна остановить его распространение, и ресурсы ВОИ были направлены на разработку акустического оружия. По правде говоря, Нод все еще представлял угрозу. Генерал получил от Грейнджера сообщение о том, что в Северной Каролине имеется самый настоящий опорный пункт Нод, включая завод, и что солдат там больше, чем, по мнению оперативно-разведывательного отдела, может быть во всем Западном полушарии.

К утру уровень угрозы со стороны Нод будет повышен до «среднего», но Харкину хотелось, чтобы он оставался низким, по крайней мере, пока достаточное количество информационных агентств не осветит сегодняшнее выступление Кинзбург. Потом никому не будет особого дела до этого. Как-никак в обязанности генерала входило создавать у гражданских видимость хорошего положения дел.

Внезапно в наушнике раздался треск и зазвучал голос Сандры Телфэр:

– Генерал, уничтожен космодром имени Годдарда.

– Кто это сделал? – Харкин шевелил губами, не издавая ни звука, чтобы не мешать выступлению Кинзбург, но для передающего устройства этого было достаточно.

– Мы считаем, что Нод, но это не главное. Космодром имени Годдарда…

– Отвечает за спутниковую систему обороны, пока мы находимся над Северной Америкой. Черт! Нам нужно…

– Что нужно, генерал? – с беспокойством спросила Телфэр после того, как Харкин неожиданно замолчал.

Но пораженный Харкин не мог даже шевелить губами: глядя в окно, он видел ракету, которая направлялась прямо к станции.

«Я люблю тебя, Элиза».

«Филадельфия» сильно накренилась, и в тот самый момент, когда воздух вырвался наружу, раздался оглушительный звук разрываемого на части металла. Сам Харкин почувствовал, как взрывная волна потащила его по залу. Благодаря годам тренировок он сразу полностью расслабил мышцы, но это не имело значения. Через мгновение он окажется в вакууме, если допустить, что будет еще жив.

Неожиданно стало очень жарко, и генерал понял, что этому не бывать. Перед смертью Закарий Харкин успел почувствовать, как пожар, вспыхнувший в результате попадания боеголовки, пожирает его плоть и кости.

– Просим прощения за прерывание репортажа, но мы получили сообщение чрезвычайной важности о «Филадельфии». Только что из-за серьезного сбоя произошла авария. Мы приложим все усилия, чтобы получить точные сведения о происшедшем. Пока же у нас нет никакой информации о том, что могло вызвать столь значительную трагедию. Мы будем…

На голограмме вместо Уильяма Фрэнка из «Дабл-Ю-Три-Эн» появились горящие обломки космической станции «Филадельфия», которая сходила с орбиты и начинала неизбежное падение на Землю.

Кейн посмотрел на служителя, сидящего за компьютерным терминалом.

– Мы готовы, брат Имонн?

– Да, сэр. Трансляция начнется по вашему указанию.

– Хорошо. – Он оглянулся на голограмму, на которой снова бормотал Фрэнк.

– …По-прежнему не знают, что вызвало эту ужасную катастрофу…

– Сейчас узнаешь, – прошептал Кейн.

– …Но мы получаем сообщения о том, что все тысяча сорок семь пассажиров на борту «Филадельфии»– предположительно мертвы, включая девятерых директоров и по меньшей мере дюжину других членов руководства ВОИ…

– Прекрасно. – Кейн ожидал подтверждения того, что директора, ученые и военный персонал на борту станции мертвы. – Давай, брат Имонн!

Имонн набрал код на клавиатуре и кивнул Кейну, который перевел дух, когда зависший перед ним в воздухе дрон активизировался. На голограмме вместо ведущего «Дабл-Ю-Три-Эн» появились лысая голова, козлиная бородка и проницательные глаза Кейна. В динамиках зазвучал его глубокий голос:

– «Филадельфия» не потерпела катастрофу, ее уничтожили. Подобный шаг явился ударом милосердия в сердце злостной идеологии. Это стало смертью страха и рождением надежды. Возрадуйтесь, сыновья Нод! Рекой потечет кровь ваших угнетателей, и пятьдесят лет тирании окончательно уйдут в прошлое. Грядет трансформация. Начинается новая эпоха. Будущее за нами.

Кивнув, Имонн прервал трансляцию. Кейн знал: никому не удастся проследить, откуда передавался сигнал. Имонн был слишком талантлив, чтобы совершить ошибку. В противном случае его никогда не допустили бы в круг приближенных Кейна.

«Начало положено», – подумал Кейн, страстно предвкушая кровопролитие, которое за этим последует, и то, к чему оно приведет…