Богатая замужняя старуха наводила красоту. Она накладывала сулему слой за слоем на морщинистые щеки, испещренные веснушками; отбеливала бурую кожу, как маляр — дверь в распивочную, коптила брови, словно колбасу; помертвелые губы Притирала восковой мазью, дабы они горели, как свечи, а ланиты, с помощью щепотки румян, озарялись стыдливой алостью. Дуэнья, набальзамированная, подобно мумии, состояла при ней в качестве советника по старому хламу; она сидела на корточках перед хозяйкой с гигантским шиньоном в руках, а горничная, хлопотунья по части баночек и скляночек, держала наготове подушки, подобные тем, что на седлах у амазонок, ибо шерстью сих подушек почтенная сеньора намеревалась заполнить впадины, соответствующие парочке горбов, торчавших у нее на спине.

Долго мерзостным видом своим терзала и мучила хозяйка зеркало, пока не настиг ее Час, и тут принялась она все хватать невпопад: сулемой протерла волосы, сажей вымазала зубы, брови покрыла красным воском, румянами измазала как щеки, так и лоб, шиньон сунула в рот, подушки нацепила как раз там, где были выпуклости, сидит седая, прокопченная, щеки празднуют кто Крашеного, кто Размалеванного, подбородок оброс кудрями, как чертополохом, два горба сзади, два — спереди — вместе и видение, и свинья святого Антония!

Дуэнья, решив, что сеньора тронулась умом, дала тягу, подхватив рукой облекавшие ее траурные хламиды. Горничная обомлела, будто ей привиделся дьявол, а хозяйка вне себя от бешенства припустилась вслед за дуэньей, сея повсюду ужас.

На шум явился муж и, почитая, что в супругу вселился бес, побежал со всех ног искать заклинателя.