Оставшись один и уже на ногах, Обер ле Фламен толкнул одну дверь и, сдернув толстый слой паутины, вошел в залу, уцелевшие окна которой не давали прохода воздуху, свободно гулявшему в других комнатах, отчего здесь сильно пахло плесенью. Если стекла и были целы, то их покрывал такой слой грязи, что дневной свет не проникал сюда вовсе. Обер, человек, как нам известно, суеверный, чувствовал себя не совсем хорошо среди этой темноты, сопровождаемой еще удушающим запахом. За минуту до того храбрый, теперь колосс дрожал как ребенок. Перед его отуманенными глазами носились тени, принимавшие различные очертания. Одно мгновение ему казалось, что он видит Мариету и сенешала. Он кинулся схватить одну, ударить другого, но поймал только пустое пространство. Вне себя от ярости, он треснул другую дверь так, что она разлетелась, и через нее вошел уже в очень большую комнату, в старину служившую залой вассалов. Здесь ему показалось будто пахнет серой, что, как известно, и составляет атмосферу шабаша.

– О, – прошептал он с ужасом, потом, вдруг прибавил:

– Ну что же! Если я увижу Сатану, я буду просить его отомстить за меня! Долой этот страх, недостойный меня! Я отдам душу мою за жизнь этого подлого герцога! Презренный! Он теперь может быть сжимает в объятиях мою красавицу Мариету. Довольно! Я не отступлю.

Он очертил вокруг себя волшебный круг и произнес дрожащим голосом:

– Господин Сатана, прошу вас явиться ко мне на помощь.

Потом он стал прислушиваться, в ушах у него звенело, но ни одного ясного звука не было слышно.

– Однако, – прошептал он, – достоверно известно, что в аду слышат все проклятия, точно также как на небе слышна каждая молитва.

Он прошел несколько шагов, разминая дрожащие ноги, и повторил уже громче:

– Господин Сатана, прошу вас явиться мне на помощь!

Вдруг – о чудо! Ему показалось, что в отдалении блеснул свет, будто блуждающий огонек.

– Не блестит ли это алмаз, который Сатана носит во лбу? – сказал он сам себе, не попадая зуб на зуб от страха.

Почти в ту же минуту он услышал разговор, очевидно бесовский.

– А что, пасть адова раскрывается во всю ширину? – спрашивал какой то могильный голос.

– Раскрывается, хозяин, – отвечал другой, не менее гробовой голос.

– А котел для осужденных?

– Он горяч и глубок: если спустить туда всех мужей, которые в аду, то он не будет полон.

Этот намек на его супружеские несчастия мог бы возбудить его недоверие: но Обер нисколько не удивился, что в аду уже все знают о его бедствиях.

Холодный пот выступил у него на лбу.

Тут он увидел неясные, прихотливые тени, двигавшиеся к нему. Но это были поистине отвратительные чудища, такие, какими изображали пособников Сатаны Ланиры, Лелойе и другие знаменитые демонографы XV века. Два рога на шее, третий на лбу, всклокоченные волосы, мертвенно-бледное лицо, круглые воспаленные глаза, козлиная борода, нескладное тело, такие же руки и ноги, остроконечные и с когтями наподобие лап хищной птицы и вдобавок ко всему ослиный хвост: такова была внешность появившихся демонов.

– Кровь у меня стынет! – шептал сам себе Обер.

Но тотчас же, подбодряя себя:

– Подумай о жене своей, презренный трус! – говорил он.

И так как бешенство придавало ему храбрости, то он крикнул уже во все горло:

– Господин Сатана, прошу вас прийти ко мне на помощь.

Наступило глубокое молчание, потом послышался шепот, который становился все слышнее и, наконец, разразился звонким дьявольским хохотом.

– Вот так веселый шабаш, – сказал сам себе Обер.

Пока он рассматривал банду Сатаны, какой то черт, рогатый, бородатый, проскользнувший позади его, вдруг обернулся и стал к нему лицом к лицу. Он был сперва скрючившись в комок, как калека, но мало-помалу расправился, вытянулся, стал большой, черный и спросил:

– Кто зовет меня? Не ты ли, профан?

– Я – ответил Обер, уже совсем без страха.

Черт, казалось, удивился гораздо больше, чем тот, кто его вызвал, ибо, рискуя изменить себе, он пробормотал с легким смехом:

– О! Вот забавный случай! Эта встреча облегчит мое дело, только со мною, Гоненом, могут случиться такие вещи!

– Черт возьми! В аду, как видно, веселее, чем рассказывают, – проговорил бедный Обер, обидевшись этим смехом.

Но дьявол спохватился, что нужно держать себя с достоинством и наставительно произнес голосом, который, казалось, выходил из могилы:

– Ты говоришь громко, друг, стало быть боишься. Успокойся. Между людьми рогатыми должно быть доверие. Я пришел без вихря и пламени и потому говори со мной, как со смертным, чего тебе нужно?

– Ах, господин, должен ли я поведать вам мой позор? Вы сами намекнули… Обер взялся рукою за лоб.

– Да, да, знаю. Людовик Орлеанский женил тебя на знатной девушке, ради этой свадьбы при дворе устроено было шаривари.

– Да, да, довольно.

– Тот же Людовик Орлеанский приказал отнять у тебя жену, чтобы она погостила у него в замке де Боте, где он пробудет несколько дней. Чего же ты хочешь?

– Жену мою.

– Ладно.

– Я хочу отомстить, убить похитителя. Я хочу, чтобы ад оказал мне вперед всевозможное содействие взамен погибели моей души.

– Ты требуешь слишком многого за пустяки. Ты говоришь – за твою душу. Мне это невыгодно. Людовик Орлеанский загубил половину душ во Франции, и у меня относительно его самые лучшие намерения. И при том, что принц набожный, хотя и распутный. Он носит на себе часть мощей св. Дионисия – подарок своего брата. Я ничего не могу сделать против такой защиты. Ну, кончим. Я возвращу тебе жену.

– И больше ничего? Чего же вы хотите за это? Разве этого достаточно, чтобы погубить мою душу?

– Да кто тебе говорит о душе твоей? Бери жену, я ставлю только одно условие: ты убежишь с нею как можно дальше, и смотри, чтобы она больше никогда не видела герцога Орлеанского.

– О, клянусь вам смертью! Будьте уверены, но время не терпит.

– Ах, да! Бедный ты мой! Иди же за мной.

– Пешком?

– Нет, в повязке, с моими чертями, они все добрые ребята.

– Но я полагал, что вам стоит сказать одно слово, чтобы мы все перенеслись туда, или чтобы жена моя очутилась здесь.

– Устарело! Не годится! Ад теперь действует только естественными средствами. Ну, идем.

Сир де Кони пошел за сатаной, но в уме говорил сам себе:

– Что за странность: господин сатана ходит точно, как я, и ни смолой, ни серой от него не пахнет. Ну, да что за беда, лишь бы сдержал обещание.