Гетеборг, Швеция — июнь 1958 года

Я никак не могу уснуть — дает о себе знать возбуждение от игры с русскими. Смотрю в потолок и размышляю о своей судьбе.

И вправду, какое это счастье находиться сейчас в Швеции и принимать участие в матчах на первенство мира. Накануне отъезда на чемпионат я получил в игре травму и не надеялся, что попаду в сборную. В окончательном составе команды, которая отправлялась в Швецию, могло быть не более двадцати двух человек: одиннадцать игроков плюс по одному запасному на каждое футбольное «амплуа». При таких условиях не могло быть и речи о том, чтобы брать травмированного футболиста. Однако врач сборной Хилтон Гослинг и массажист Марио Америке (кстати сказать, исключительно важная персона в профессиональном футбольном клубе) были уверены, что я скоро оправлюсь от травмы и смогу быть полезным для команды.

Я хорошо помню день, когда меня решили попробовать как кандидата в национальную сборную Бразилии. Думаю, что для любого футболиста этот день запоминается на всю жизнь.

Мне уже доводилось играть в составе бразильской сборной — в традиционном турнире Кубка Рока, когда команда Бразилии выступала против сборной Аргентины. Игроков тогда отбирал известный тренер Сильвио Пирилло. Мы проиграли первую встречу со счетом 1:2 и выиграли вторую — 2:1, причем в каждом из этих матчей я забил по голу. Попасть в команду, принимавшую участие в турнире Кубка Рока, очень почетно, и все же это несравнимо с приглашением сыграть в национальной сборной, которой предстоит сражаться с лучшими футболистами мира на чемпионате в Швеции.

К тому времени я уже почти целый год регулярно играл за «Сантос». Получалось у меня неплохо. Моим напарником на месте центрального нападающего был Дель Веккио, и хотя меня не ставили на каждую игру, мне удалось забить достаточно голов. Тридцать два забитых мяча позволили мне возглавить список бомбардиров среди команд штата Сан-Паулу. И тем не менее я даже не предполагал, что мне могут доверить место в сборной, готовившейся к участию в чемпионате мира. Кроме всего прочего, тогда мне исполнилось лишь шестнадцать лет, в то время как в Бразилии было сколько угодно классных игроков более зрелых и более опытных, способных лучше меня выдержать огромное напряжение таких ответственных матчей.

В тот знаменательный для меня день я приехал из Сантуса к своим, в Бауру. Я был в доме один, когда по национальному радио (мои родители к тому времени уже смогли позволить себе купить радиоприемник, который «ловил» Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро, правда, не совсем четко) начали передавать спортивные новости. Диктор объявил о том, что определены кандидаты в сборную Бразилии по футболу. Я вскочил и подбежал к приемнику. Наклонившись над ним, стал напряженно вслушиваться в каждое слово. Пока диктор шуршал листами бумаги, прежде чем начать читать список, у меня от возбуждения забегали мурашки. Я знал, что своей фамилии, наверное, не услышу. И дал себе слово, что из-за этого не буду плакать, ломать мебель или биться головой о стену. Я понимал, что слишком молод, что за спиной у меня всего лишь год игры за профессиональный клуб, в то время как стаж у большинства классных игроков составляет добрый десяток лет. И все же я надеялся.

Надо знать латиноамериканских дикторов. Говоря о футболе, они священнодействуют. Если в имени футболиста имеется буква «р», диктор непременно «раскатит» ее чуть ли не на минуту.

«…Кастильо… Жильмар-р-р-р-р… Джалма Сантос… Нилтон Сантос… Маццола… Пеле…»

Я не дослушал до конца и плюхнулся в кресло, меня била нервная дрожь. Не ослышался ли я? Может, принимаю желаемое за действительное? Но нет, диктор прочитал список еще раз — мое имя в нем было. В комнату вошла мама. Она посмотрела на меня и обеспокоенно спросила:

«Что с тобой, Дико? Не заболел ли?»

От нервного возбуждения мне было трудно выдавить из себя хоть слово.

«Мама! Меня пригласили в сборную!»

Судя по ее взгляду, она никак не могла взять в толк смысл моих слов.

«Ты что, не понимаешь, мама? Меня пригласили в сборную!» — повторил я.

Очень сомневаюсь, что мои слова дошли до нее.

«Дай-ка пощупаю твой лоб, — произнесла дона Селесте. — Вид у тебя совсем больного человека!»

Бразильская сборная образца 1958 года была в несколько привилегированном положении по сравнению с командами других стран. Кроме тренера с помощниками и лица, отвечавшего за физическую подготовку футболистов, в штат команды входили врач, дантист, массажисты, ассистенты и даже психолог.

Обычно в распоряжении тренера оказывается больше желающих, чем мест в команде, предусмотренных правилами проведения матчей на первенство мира. Таким образом, из общего числа кандидатов остаются лишь очень немногие, остальные же после окончательного отбора из списка вычеркиваются. Это один из трагических моментов комплектования сборной. Все мы, оказавшиеся в роли кандидатов, тренировались до безумия, четко выполняя указания тренера. Мы жертвовали своей личной жизнью во имя интересов команды, такой самозабвенный труд позволял нам ощущать себя одной семьей. И вот эту дружную семью поджидали неотвратимые утраты.

Каждый из кандидатов в сборную был по-настоящему первоклассным футболистом. Но кто из этих звезд лучше всего сыграет в составе команды и таким образом закрепится в сборной, предоставлялось решать нашему тренеру Висенте Феоле.

После нескольких месяцев тренировок пришло наконец время сделать этот выбор. Каждый из нас с трудом сдерживал свои нервы. Даже ветераны, участники прошлых чемпионатов, кусали губы. Можно себе представить, какой страх владел нами — новичками.

Руководитель бразильской спортивной делегации доктор Паулу Мачаду дю Карвалью собрал нас в большой комнате. Рядом с ним стоял Феола, под руководством которого мы напряженно тренировались все это время. Доктор Паулу произнес речь, но я не воспринял из нее ни единого слова. В таком же состоянии наверняка были и другие, ибо нас волновало только одно. Потом заговорил Феола. Он похвалил каждого за проделанную работу, поблагодарил за проявленный при этом дух товарищества. Но я опять-таки не уверен, что все было именно так, потому что до меня не доходил смысл его слов В тот момент я ощущал лишь страх, который метался в моей душе, как обезумевший мышонок. Одновременно я старался придумать убедительное оправдание на случай, если меня не возьмут и придется вернуться домой.

Наконец, доктор Паулу с печальным лицом стал зачитывать список тех, с которыми придется расстаться. Имя мое не было названо. На какое-то мгновение я усомнился; уж не зачитал ли он случайно список остающихся в сборной? Когда же до моего сознания дошло, что я действительно попал в окончательный состав, с души свалился тяжеленный камень…

Многие футболисты, не попавшие в сборную, откровенно плакали, крепко сжав кулаки и всячески сдерживая себя, чтобы не накинуться на стоявших рядом. Среди них был Луизиньо, нападающий экстра-класса из клуба «Коринтианс» из Сан-Паулу. У него было бледное лицо, в глазах читалось сомнение в истинности происходящего. У Джино, одного из талантливейших центрфорвардов, когда-либо выраставших на бразильской земле, по щекам текли слезы. Доктор Паулу и тренер Феола сами были на грани слез. Они вдруг повернулись и быстро вышли из комнаты. В скорбном молчании мы последовали за ними. А когда те, кому было отказано, пошли к автобусу, никто не знал, как сказать им по-человечески «до свидания».

Оспаривать решение тренера-селекционера в Бразилии очень сложно, а в общем-то просто невозможно. Тренера назначает бразильская комиссия по спорту (БКС), поэтому его слово — закон. Пожалуй, на всей земле нет человека, облеченного большей властью, чем тренер бразильской сборной по футболу. Он отбирает игроков, где ему вздумается, тренирует их, как ему хочется. Однако это не означает, что репортеры или некоторые бесцеремонные журналисты не могут обвинять его в том, что при отборе он пристрастен или вообще ничего не понимает, что он свихнулся или кому-либо продался.

В Сан-Паулу многие тогда считали, что в отношении Луизиньо из клуба «Коринтианс» была допущена величайшая несправедливость. Этот игрок пользовался огромным авторитетом, хотя на тренировках и в играх со спарринг-партнерами он выглядел не лучше других (в том числе и меня), примерно на одном уровне со всеми Видимо, он был в хорошей спортивной форме, если его пригласили на сборы.

Что касается меня, то твердо знаю, я никогда бы не посмел усомниться в решении Феолы и вовсе не потому, что мне удалось попасть в состав сборной. Если бы этого не случилось, то, наверное, я бы забился в какую-нибудь нору, чтобы никого не видеть и не слышать. И решение тренера воспринял бы как должное, хотя бы потому, что ничего поделать с этим было нельзя.

Жители Сан-Паулу, все его многомиллионное население, болезненно восприняли отказ тренера включить Луизиньо в состав сборной. Поднялась мощная волна протеста, которую поддержали радио, телевидение, газеты, журналы, болельщики. А тут еще какой-то идиот накануне нашего отъезда на чемпионат организовал тренировочную игру: сборная Бразилии против клуба «Коринтианс». Тем самым Луизиньо предоставлялся шанс доказать, что Висенте Феола и БКС поступили опрометчиво, отказавшись от его услуг.

Я очень хорошо помню эту игру, ибо она чуть не перечеркнула мою футбольную карьеру еще до того, как она началась. Матч состоялся на стадионе «Пакаэмбу» в Сан-Паулу, самом большом стадионе в штате и втором по величине в стране. Трибуны были забиты до отказа. Когда на поле появилась сборная Бразилии, ее встретили оскорбительными возгласами. За всю свою спортивную жизнь мне не приходилось видеть подобного. Этот шум слышали, наверное, все жители Сан-Паулу. Казалось, что каждый горожанин — независимо от того, болеет он за клуб «Коринтианс» или нет — под влиянием газет и радио был убежден: на карту поставлен престиж Сан-Паулу, и те, кто оказался в сборной, несут личную ответственность за зло, причиненное Луизиньо и городу. Поэтому местных футболистов встретил взрыв аплодисментов. На трибунах пронзительно кричали:

«Коринтианс!», «Луизиньо!»

Можно было подумать, что «Коринтианс» — это бразильская сборная, а мы — уругвайцы или какой-нибудь другой ее соперник на заключительной стадии чемпионата мира!

Сдерживать наступательный порыв звезды «Коринтианс» было поручено защитнику Орландо. Я видел, Орландо нервничает перед игрой, его нервозность передалась и другим игрокам. Ведь сборной, в которой собраны лучшие футболисты страны, не к лицу проигрывать клубной команде. Но для волнений не было оснований. Висенте Феола (понимали мы это или нет, сказать трудно) сформировал действительно классную команду. «Коринтианс» так и не сумела наладить комбинационную игру. Наша защита легко парировала все проходы ее нападающих. «Коринтианс» оказалась самой заурядной командой, в то время как наше нападение продемонстрировало дальновидную мудрость нашего тренера.

Когда мы повели со счетом 3:1 (я забил наш второй гол), некоторые зрители стали поддерживать нас. В столь пристрастном окружении это требовало немалого мужества. Они увидели в нас команду, которая отправляется в Швецию отстаивать честь Бразилии — во имя всех бразильцев, включая и город Сан-Паулу. Орландо легко нейтрализовал Луизиньо. Яркая звезда клуба «Коринтианс» так ни разу и не вспыхнула на протяжении всех девяноста минут игры.

Хотя наше преимущество и не было большим сюрпризом для игроков «Коринтианс», оно все-таки их здорово разозлило. В один из моментов игры мяч попал ко мне. Подхватив его, я на высокой скорости помчался к воротам. Когда я обыграл почти всех защитников, игрок «Коринтианс» Ари Клементе, которому, видимо, надоела роль стороннего наблюдателя, решил проучить молокососа и выскочку Пеле. Он двинулся на меня, как вагон с кирпичом. И вот я уже на земле и корчусь от боли — кажется, чья-то гигантская рука переломила мое правое колено. Марио Америко осторожно массирует травмированную ногу.

«Ну как, Пеле? Сможешь доиграть матч?» — взволнованно спрашивает он. Я, разумеется, не собирался отвечать «нет».

За грязную игру Ари мы получили право на свободный удар. Мне очень хотелось довести атаку до конца. Марио Америко помог мне подняться на ноги. Несмотря на боль в колене, я ни за что не хотел уходить с поля. Скоро мне удалось увеличить счет до 4:1. Но едва я нанес удар по мячу, боль в колене вновь свалила меня на землю. То, что я не забил еще одного гола, особого значения не имело, поскольку наши игроки не оставили «Коринтианс» ни малейшего шанса на успех. Матч закончился со счетом 5:1. Но меня на поле уже не было. Я находился в раздевалке вместе с доктором Гослингом и Марио Америко. Посматривая с тревогой то на одного, то на другого, я надеялся услышать, что мое колено в порядке и что я все себе придумал. Из Гослинга получился бы прекрасный игрок в покер — с ничего не выражавшим лицом он похлопал меня по плечу и, обратившись к Марио Америко, сказал:

«Пока надо положить ему на колено лед. Детальное обследование проведем позже».

Марио кивнул и, ни на минуту не умолкая, занялся моей травмированной ногой:

«Ты только не волнуйся, мальчик! Доверься папочке! Я мигом тебя поставлю на ноги, и ты снова будешь бегать за девчонками!»

Слова звучали ободряюще, но меня охватило тревожное предчувствие, что при отлете в Швецию мое место в самолете обязательно займет кто-нибудь другой. Ведь от такой же травмы пострадал Дондиньо, она повлияла на всю его карьеру, на всю его жизнь. Странно, но я не сердился на Ари. По правде сказать, я даже не думал о нем, пока репортеры и радиокомментаторы не затеяли спор по поводу моей травмы.

Газеты Рио-де-Жанейро писали: «Ари сделал это намеренно!»

Журналисты в Сан-Паулу отбивались: «Ари ни за что не позволил бы себе такого!»

Признаться, я и по сей день не знаю, было это нарушение умышленное или случайное. И даже сейчас, много лет спустя, я не уверен, может ли сам Ари дать на это четкий ответ. Но в чем я был абсолютно уверен, так это в том, что мне придется (и действительно пришлось) пройти бесконечный курс лечения и обследования, постоянно натыкаясь на ничего не выражающий взгляд доктора Гослинга. И лишь когда я занял место в самолете, то поверил, что отправляюсь в Европу. Правда, это еще не означало, что я прочно обосновался в сборной, ибо на мое место в любой момент могли вызвать из Бразилии другого футболиста. Правилами такие замены разрешались, но только до начала финальных игр чемпионата.

Во время перелета и в Италии, где мы сделали первую остановку на пути в Швецию, я стал забывать о колене. Настроение улучшилось. Наша команда превратилась в большую дружную семью — Маццола, Гарринча, Диди, Загало, Мауру — никаких споров и разногласий. А у дантиста Марио Триго всегда была наготове шутка. Этого человека никто не видел в плохом настроении. Однажды Гарринча заметил: «А почему бы ему не быть таким веселым? Ведь в кресло ему садиться не приходится!»

Мы сыграли товарищеские матчи с «Интером» и «Фиорентиной» и обе игры выиграли. Но оба раза я просидел на скамейке запасных. Поэтому на душе кошки скребли. Мне казалось, что, несмотря на лечение, колено не заживает. В моем сознании стал вырисовываться образ Дондиньо. Зловеще замаячили реальные последствия полученной травмы. И тут впервые до меня дошло, сколь многим пожертвовал Дондиньо для своей семьи. Он выходил на поле с мучительно болевшим коленом и не щадил себя, чтобы заработать на хлеб для жены и детей.

Перед отъездом из Италии я зашел к руководителю бразильской спортивной делегации доктору Паулу. Я сказал ему, что, судя по всему, колено не заживает, и мне не хотелось бы, чтобы наша команда в финальных матчах имела на одного игрока меньше, чем разрешается правилами. Не лучше ли отправить меня обратно в Бразилию и вызвать замену? Доктор Паулу холодно посмотрел на меня:

«Пеле, ни ты, ни я такое решение принимать не вправе.

Дать ответ на твой вопрос здесь может только доктор Гослинг. Давай спросим, что он думает на этот счет».

Пришлось пройти еще один осмотр. Доктор Гослинг нахмурил брови.

«Ну что ж, колено действительно заживает не так быстро, как хотелось бы. Это факт. Однако я уверен, что хоть в нескольких матчах ты сможешь сыграть, но это при условии, что ты найдешь в себе мужество выдержать действительно суровый курс лечения. Вот так. Ясно?»

В ответ можно было только поблагодарить и согласиться.

Доктор Гослинг обещал, что лечение будет суровым, и он не преувеличивал. Марио Америко с ассистентом Чико де Ассисом нагревали воду до бурного кипения, затем держали какое-то время над струей пара полотенце и потом обматывали им мое колено. Мне запомнилось, что сами они ни разу не отдернули пальцев от этого обжигающего компресса. Вместе со мной такой же пытке подвергались Пепе и Диди, которые повредили себе колени в играх с итальянцами. Мы так и сидели втроем. Из глаз лились слезы, но ни один не позволил себе пожаловаться на боль.

Каждый день доктор осматривал мое колено и каждый раз кивал мне в своей ни к чему не обязывающей манере, бросая как бы мимоходом, что колено подживает. Но когда объявили состав бразильской команды на первую нашу финальную игру со сборной Австрии, я опять оказался на скамейке запасных. То же самое повторилось и в игре со сборной Англии. Между прочим, в резерве были и такие звезды, как Зито, Гарринча, Джалма Сантос, хотя им и удалось избежать травм. Поэтому я считал, что у меня не было основания жаловаться на судьбу. И все же я жаловался на нее, только не в открытую, а про себя. Ведь мне отчаянно хотелось играть, но с затаенным чувством обиды нельзя выходить на поле.

Наконец наступил этот прекрасный день — после очередного осмотра доктор Гослинг окинул меня взглядом и одобрительно кивнул:

«Ты можешь играть».

И тогда на первый план выступил психолог нашей команды профессор Жоао Карвальес.

Он производил довольно приятное впечатление и, надо сказать, не очень утруждал себя изучением наших характеров. Он говорил, что не любит работать одновременно со всем коллективом, ибо такой метод не представляется ему достаточно эффективным. С другой стороны, общение с игроками как с индивидуумами их нервирует, усугубляет имеющиеся проблемы и делает любой диагноз сомнительным. У него был собственный метод. Заключался он в том, чтобы заставить всех игроков рисовать человечков. По его теории, игроки с широким кругозором — если таковые найдутся в составе сборной — будут рисовать усложненные фигурки, тщательно прорабатывая отдельные детали. Те же, у кого кругозор поуже, неизбежно изобразят человечков угловатыми детскими линиями. Согласно его концепции один из этих двух типов лучше может проявить себя на флангах. Он никогда не объяснял своих теоретических построений, а просто излагал их. Еще он был убежден в том, что нападающие должны действовать в оборонительном духе, а защитники проявлять агрессивность, но одновременно и контролировать ее. Он утверждал, что способен отличить оба типа игроков по манере изображать человеческие фигурки.

Профессор пытался убедить тренера, что заявлять Гарринчу на игру нельзя, поскольку уровень его кругозора значительно уступал требованиям, предъявляемым его, психолога, теорией. В отношении меня он утверждал следующее: «Пеле очевидно инфантилен. Ему недостает необходимых бойцовских качеств. Он слишком молод, чтобы ощутить агрессивность и должным образом реагировать на нее в стиле классного нападающего. Кроме того, он не обладает чувством ответственности, столь необходимым для командной игры. Нет, ставить его на игру нельзя».

К счастью для Гарринчи, для меня и для команды в целом, Висенте Феола не понял аргументов психолога, а если понял, то отнесся к ним так, как все бразильцы к чужим высказываниям. Бразильцы имеют обыкновение не принимать на веру любые идеи, от кого бы они ни исходили, а Феола не был исключением. Он выслушал все изложенные аргументы и кивнул головой:

«Может быть, вы совершенно правы. Но дело в том, что вы совсем не разбираетесь в футболе. Когда Пеле оправится от травмы колена, он выйдет на поле!»

И вот накануне третьего матча, когда мы играли против русской сборной, я наконец увидел свое имя в протоколе встречи. Однако хочу добавить несколько слов к рассказу о профессоре Жоао Карвальесе. По сути это была первая попытка внедрить психологию в футбол.

Несколько лет спустя он признал, что был не прав в отношении меня и Гарринчи. Прошло время, и его теоретические изыскания стали оказывать значительное влияние на углубленное понимание футбольной игры, а также на формирование молодых футболистов. Я считаю необходимым подчеркнуть эти моменты, заканчивая свой рассказ о добром ученом Жоао Карвальесе.