На следующий день король Карл IX проснулся ровно в восемь часов утра. На звонок его вошел паж Готье.
— Кто из придворных находится сейчас в приемной? — спросил король.
— Господин де Пибрак, герцог Крильон и шталмейстер свиты ее величества Нансей.
— Пусть эти господа войдут!
Готье приподнял портьеру и провозгласил:
— Господа, король принимает. Крильон вошел первым.
— А, это вы, дорогой герцог? — сказал король. — Знаете, эту ночь я спал как убитый! Две сотни пистолей, которые мы выиграли пополам с гасконским дворянчиком, принесли мне счастье. Я обыкновенно сплю, как король, то есть на один глаз; сегодня же ночью я храпел, как последний из моих подданных!
— А как вы думаете, ваше величество, — спросил Крильон, — так же ли хорошо спала королева-мать, проигравшая вчера?
— Не думаю, — ответил Карл IX.
— А между тем ее величество — отличный игрок! Королева проигрывает не моргнув глазом!
— Да, но только тогда, когда играет в паре со своим милым Рене, — с дурной усмешкой ответил Карл IX. — Вчера Рене не было, и королева играла очень плохо. Маленькие подробности, которые я рассказал ей о предстоящей на сегодня пытке, так расстроили ее, что она делала ошибку за ошибкой: она играла словно конторщик, впервые взявший в руки карты!
— Кстати, по поводу пытки, — спросил Крильон. — Значит, и сегодня тоже вы угостите нас этим зрелищем, ваше величество?
— Ну конечно! — ответил король. — А сколько времени теперь, герцог?
— Восемь часов, ваше величество.
— Черт возьми! Надо вставать! Ведь я велел вызвать Господина Парижского к девяти часам!
— Ваше величество, — сказал Пибрак, — ведь вам известно, что я ужасно нервен!
— Еще что!
— Я страшно впечатлителен…
— Поди ты!..
— И если в сражении я так же спокоен, как и всякий другой, то…
— То, присутствуя при пытке, вы рискуете упасть в обморок?
— Вот именно, ваше величество. Я уже заранее дрожу при мысли, что мне придется быть свидетелем этой сцены, и если бы вашему величеству было благоугодно избавить меня…
— Боже сохрани! — ответил король. — Ведь вы, Пибрак, — капитан моей гвардии, и я не хочу идти в Шатле без охраны!
Пибрак молча поклонился и подумал: «Нансей слышал, что я старался уклониться от присутствия при пытке Рене. Он передаст это королеве, и больше мне ничего не нужно».
— Обыкновенно я бываю очень добродушным королем, — продолжал Карл IX, — но вот что я вам скажу: вчера я пригласил всех присутствовавших на игре у королевы быть сегодня на пытке Рене, и, если хоть один из них не придет, я… прикажу повесить его словно простолюдина, пренебрегая правом дворянина быть обезглавленным.
Король уже не шутил и не смеялся.
— Ваше величество… — несмело начал Нансей.
— А, это вы, Нансей! Вы от королевы?
— Да, ваше величество.
— Ручаюсь, что королева послала вас просить меня, чтобы я избавил ее от присутствия на пытках?
— Ее величество боится, что слабое здоровье не позволит ей…
— Ну что же, я согласен, Нансей, но предлагаю ей на выбор: или присутствовать сегодня при допросе Рене, или сейчас же отправиться в Амбуаз, где я посоветую ей подождать, пока у меня поседеют волосы: тогда она получит возможность вернуться в Лувр.
— Однако, ваше величество, — буркнул Крильон, — у вас сегодня что ни удар, так в цель!
— Вы находите, герцог?
— И я уверен, что ее величество предпочтет лучше самой подвергнуться пытке, чем отправиться в ссылку. Нансей скользнул за спину Крильона.
— Герцог, — шепнул он, — вы играете в опасную игру! Рене умеет отравлять герцогов так же легко, как простых смертных!
— В таком случае посоветуйте ему отравить палача Кабоша: это будет ему несравненно полезнее!
В то время как Крильон и Нансей обменивались этими фраза ми, король одевался.
— Пришел ли господин де Коарасс? — спросил наконец он.
— Он у меня, ваше величество, вместе с другим моим кузеном, Амори де Ноэ, — ответил Пибрак.
— Отлично! — сказал король. — Ну-с, — обратился он к Нансею, — ступайте передайте королеве мой ответ!
— Слушаю-с, ваше величество!
— И вернитесь сказать мне, что она решит!
Нанеси отправился к Екатерине.
Королева-мать заканчивала свой туалет в присутствии при нцессы Маргариты. В ее руках был клочок белой бумаги, переданный ей пажом, которому эту бумажку сунул какой-то незнакомец. Но королева, должно быть, ждала письма, так как то обстоятельство, что на бумажке ничего не было написано, отнюдь не смутило ее. Она велела Маргарите зажечь свечу, и, когда записка нагрелась на пламени, на бумаге выступили коричневые буквы, гласившие: «Необходимо, чтобы королева присутствовала на пытке. Быть может, от этого будет зависеть участь Рене».
В этот момент Нансей передал Екатерине ответ короля.
— Хорошо, — спокойно сказала она, — передайте его величеству, что его воля — закон для меня. По дороге велите подать мои носилки.
Карл IX был уже совершенно одет, когда Нансей вернулся.
— Ну, что? — спросил он.
— Королева приказала подать ей носилки, ваше величество!
— Чтобы ехать в Амбуаз?
— Нет, чтобы ехать с вашим величеством в Шатле, — улыбаясь, ответил Нансей.
— Слава Богу! — воскликнул король. — Наконец-то моя матушка стала рассудительнее! Ну, раз она так покорна, то я хочу оказать ей милость. Не надо носилок для королевы: я уступлю ей местечко возле себя!
Нансей поклонился и вышел.
— Господа, — сказал король, подойдя к окну и взглянув на двор, — мне кажется, что на мое приглашение отозвались решительно все: двор полон народа! Ну, едем!
Король вышел из комнаты, прошел через парадные апартаменты, похлопал по щеке пажа Готье, которого очень любил, сошел по лестнице, напевая веселую охотничью песенку, и спустился во двор. Там он посмотрел на небо.
Стояла превосходная погода: небо, лазурь которого не ом рачалась ни одной тучкой, было залито лучами солнца. Тогда король повернулся к Крильону и сказал ему:
— Герцог, мы запоздали на три дня!
— Как это, ваше величество?
— Ну да, если бы все это случилось дня на два — на три раньше, то, вместо того чтобы ехать сейчас в Шатле, мы ехали бы теперь на Гревскую площадь. Сегодня дивная погода, ну а я боюсь, что в тот день, когда Рене будут колесовать, пойдет дождь.
В это время на лестнице показалась королева Екатерина, опиравшаяся на руку Маргариты. Король подошел к ним.
— Ах, ваше величество, — прошептала королева, — вы так жестоки!
Король ничего не ответил. Он подал матери руку и проводил ее к носилкам.
По дороге Карл IX по-прежнему был в отличнейшем расположении духа, и его шуточки причиняли немалую боль Екатерине.
Наконец носилки остановились у Шатле. У дверей этого мрачного здания показался губернатор Фуррон, а сзади него трое людей, вид которых достаточно ясно говорил об их профессии. Это был палач Кабош с помощниками.
— Ваше величество, — сказал Карл IX матери, — представляю вам исповедников вашего любимчика Рене!
Королева не могла подавить дрожь, охватившую ее. Но ее волнение сейчас же успокоилось, когда из-за красных одежд палачей показалась черная мантия Ренодэна. Последний бросил на королеву многозначительный взгляд, и тот вернул ей уверенность.
В пыточной камере по приказанию короля еще накануне вечером были установлены скамьи и стулья. Усевшись в приготовленное для него кресло, Карл IX сказал:
— Господа, можете сесть; я предполагаю, что представление затянется.
Генрих ухитрился поместиться сзади принцессы Маргариты. Почувствовав его близость, она обернулась и шепнула:
— Смотрите, как волнуется мать! Она не волновалась бы так, если бы собирались пытать ее родных детей!
— Однако она вполне уверена, что ей удастся спасти его, — заметил Генрих.
— Ренодэн обещал ей это.
— И он сдержит свое обещание, будьте покойны!
— Да, но Рене будут пытать, Ренодэн не будет иметь возможности помешать этому!
— Как знать! — ответил Генрих. В этот момент король сказал:
— Сир де Фуррон, прикажите ввести обвиняемого. Губернатор подал знак одному из ландскнехтов, стоявших на часах у дверей, и тот троекратно стукнул алебардой о пол. Тогда дверь раскрылась, и появился Рене между двух солдат. Его руки были связаны за спиной, а цепь, сковывавшая ноги, позволяла переступать лишь мелкими шажками. Он был очень бледен и едва держался на ногах. При виде короля он проявил сильный испуг, но, заметив королеву, несколько успокоился.
— Положите обвиняемого на лежанку. Господин Парижский, — распорядился президент Ренодэн. — Мы опять начнем с пытки водой.
Палачи схватили несчастного парфюмера, а Ренодэн уселся за стол и взял в руки перо, чтобы записывать показания Рене, который неистово кричал:
— Я невиновен! Я невиновен!
— Да ну же, приступайте к делу, Господин Парижский! — нетерпеливо сказал король. — Заставьте похлебать водички этого чудака, который кричит заранее!
Один из помощников палача прижал голову Рене к изголовью, а другой ввел ему в рот воронку.
Екатерина взволнованно отвернулась и пробормотала:
— Какое варварство!
— Но почему же? — отозвался король. — Это сенская вода, ее профильтровали, и она очень чиста.
Придворные не могли удержаться и рассмеялись. Рене извивался так, что лежанка плясала под ним, и старался перекусить трубочку воронки зубами.
— Ваше величество, — сказал палач, — вода не вырвет у него признания, но огонь…
— Ну так что же, Кабош, — милостиво согласился Карл IX, — в таком случае поджарьте ему правую руку!
Но в то время как палачи отвязывали Рене от ложа, заговорил президент Ренодэн.
— Ваше величество, — сказал он, — раз Рене так энергично отпирается, то, быть может, надо добраться до истины другим путем.
— Ну-ну!
— У Рене были соучастники…
— Вы откуда знаете это? — спросил король.
— Несколько дней тому назад арестовали вора по имени Гаскариль, — продолжал с невинным видом президент, — и главный судья приговорил его к повешению. К нему в камеру посадили «барана»… «Бараном», — пояснил он, заметив недоумевающий взгляд короля, — у нас называют агента сыскной полиции, который садится в одну камеру с каким-нибудь преступником, притворяется тоже арестантом и в разговоре по душам выпытывает у преступника все его секреты. Так вот, Гаскариль сказал этому «барану» следующее: «Бедный мессир Рене Флорентинец! Не везет ему! Меня-то повесят, а его колесуют».
— А! — сказал король. — Так, значит, Гаскариль — соучастник Рене?
— Да, так оно выходит, ваше величество!
— В таком случае надо поджарить Рене правую руку. Если он не признается — пустить в ход клинья. Ну а если он устоит и здесь, тогда можно попытать счастья в пытке калеными щипцами! А тогда уж можно будет допросить и Гаскариля.
Екатерина смертельно побледнела, Рене оглядывался по сторонам с видом затравленного зверя.
— Не разрешите ли вы мне, ваше величество, высказать кое — какие соображения по этому поводу? — спросил Ренодэн.
— Говорите!..
— Если Рене в конце концов сознается или — что то же самое — если истину мы узнаем от Гаскариля, то парламент для суда над Рене соберется сегодня же?
— Разумеется! Что же из этого?
— Если ему сожгут и правую руку, то как же он будет держать свечу, отправляясь на эшафот?
— Вы правы, — согласился король. — Ну, так приступите прямо к клиньям.
— Но если Рене будет осужден сегодня, то его будут казнить завтра?
— Разумеется.
— Для народа, который возмущен убийством на Медвежьей улице, будет отличным примером, если осужденный перед казнью пройдет по улицам босым со свечой в руках и, перед тем как взойти на эшафот, принесет покаяние на паперти собора Богоматери.
— Вполне согласен с вами, господин президент!
— Но если мы пустим в ход клинья, он не будет в состоянии ходить!
— Ах, черт! — буркнул король. — Ну, так в таком случае позовите Гаскариля!
Екатерина и Рене перевели дух. Крильон наклонился к уху Пибрака и сказал:
— Король попался в ловушку. Этот судья кажется мне поря дочной бестией и…
Крильон не договорил: он посмотрел на Екатерину и заметил, что ее взор сверкает затаенной радостью.
«Короля провели!»— подумал он.