Для того чтобы понять причину испуга Нанси и представить себе степень опасности, которой подвергался Генрих Наваррский, нам придется вернуться к тому моменту, когда Паола отправилась вместе с Годольфином в Париж, терзаемая ревностью и жаждой мести.

Вспомнив, что кабачок, в котором его держали пленником, находится против Лувра, Годольфин легко отыскал заведение Маликана. Кабачок был уже заперт, но луч света, просачивавшийся из — под двери, свидетельствовал, что там еще сидят посетители. Только эти посетители, должно быть, были очень молчаливы, так как ни малейшего шума не слышалось из кабачка.

Обойдя вокруг дома, Годольфин наконец увидал место, откуда можно было что-нибудь видеть: это была плохо заделанная старая замочная скважина. Годольфин приложился к ней глазом и, должно быть, увидал что-нибудь интересное, так как сейчас же пустил на это место Паолу.

Дочь Флорентийца посмотрела, пронзительно вскрикнула и покачнулась, теряя сознание: она увидала, что Ноэ сидит с Миеттой, держит ее за руки, и оба они с глубокой любовью смотрят в глаза друг другу; в другом углу сидел принц Генрих с красоткой — еврейкой, по-прежнему одетой беарнским пареньком.

Годольфин не отличался силой, но сознание опасности и страх за любимую девушку на мгновение сделали его Геркулесом, так что он успел оттащить полубесчувственную Паолу шагов на десять от дома в тень. Поэтому, когда Генрих и Ноэ вышли на крик из двери, они никого не увидали. Но этот же крик выдал их присутствие Рене, и таким образом парфюмер нежданно нашел свою дочь.

Читатель помнит, что первыми словами Паолы были:

— Прости меня, отец, и отомсти за меня!

— Отомстить за тебя? — с волнением крикнул Рене.

— Да, отец, отомсти за меня! Там… в этом доме… сидит человек, которого я… любила и который изменил мне!

Не дожидаясь дальнейших объяснений, Рене подбежал к дверям указанного ему дома и заглянул в замочную скважину. Вдруг он вздрогнул и почувствовал, как пот крупными каплями высту пил у него на лбу. Он увидал Ноэ, затем Коарасса. Потом его внимание привлекло лицо беарнского мальчика. Рене пригляделся и узнал Сарру.

Флорентинец был слишком осторожен, чтобы кинуться в кабачок Маликана. Поэтому он вернулся к дочери, молчаливо взял ее за руку и отвел к самому берегу.

— Теперь скажи мне, — спросил он затем, — кто из тех двух мужчин изменил тебе?

— Ноэ.

— А, так это тот… тот…

— Тот, который похитил меня и Годольфина.

— Хорошо! — сказал Рене. — А теперь расскажи мне все как было, дитя мое!

Хотя Рене и был сердит, но понимал, что упреки теперь ни к чему и что в данный момент нечего сводить счеты с дочерью. Прежде всего надо было все узнать.

Тогда Паола рассказала отцу всю историю своего знакомства с Ноэ, ничего не умалчивая и не пропуская ни одного свидания и ни одной подробности. Мало-помалу Рене становилось понятным, каким образом сир де Коарасс мог разыгрывать так удачно роль колдуна!

— Успокойся, дитя мое, — сказал он, когда Паола кончила свой рассказ, — ты будешь отомщена, да и… я тоже!

Рене видел красотку-еврейку и теперь понял значительную часть истины. Коарасс побил его его же оружием.

— Теперь пойдем в Лувр! — сказал он дочери. — Ты расскажешь королеве!

— Ну а о принцессе Маргарите ей тоже следует рассказать?

— А при чем тут принцесса?

— Да ведь я тебе ничего не рассказала об этом! Принцесса любит сира де Коарасса и каждый день по вечерам принимает его у себя!

— Ты уверена в этом? — со злой радостью спросил Рене.

— Но как же, отец, конечно уверена!

— Ну, так моя месть будет полной! — сказал Рене. — Но королеве тебе ни к чему говорить об этом. Мы сделаем это иначе. Ну а теперь идем в Лувр! А ты, — продолжал он, обращаясь к Годольфину, — ступай в лавочку! Вот тебе ключ, отопри дверь и иди в комнату Паолы. Ты увидишь там барина, очень плохо одетого. Но не обращай внимания на внешность, будь с ним почтителен и титулуй «монсиньор»! Ты попросишь его следовать за тобой и приведешь вот на это самое место. Ты попросишь его обождать меня.

Годольфин ушел по направлению к лавочке. Читатель уже знает, что герцог Гиз скрылся в это время, и, таким образом, поймет, что Годольфин никого не нашел дома. Открытое окно и привязанная лестница объяснили ему путь исчезновения неиз вестного ему важного гостя…

А Рене с Паолой направился прямо в апартаменты королевы — матери. Екатерина сидела за письменным столом и работала. Вдруг в маленькую боковую дверь постучали, и королева, вздрогнув, подняла голову. Вслед за стуком дверь открылась, и на пороге показалась Паола, а за ней Рене.

Королева была достаточно хорошей физиономисткой, чтобы сразу понять положение вещей: выражение лица Рене говорило о том, что ему удалось открыть нечто такое важное, перед чем окончательно рассеется и исчезнет ее гнев на провинившегося фаворита.

— А! — сказала она. — Так ты нашел свою дочь?

— Да, ваше величество.

— В объятиях какого-нибудь красавчика?

— В обществе Годольфина и как раз вовремя, чтобы предупредить ваше величество о мистификации, жертвой которой сделалась высокая особа вашего величества!

— Что это значит, господин Рене? — крикнула королева.

— Благоволите, ваше величество, расспросить Паолу, и вы тогда все поймете.

Королева с холодным равнодушием выслушала рассказ Паолы, а затем промолвила:

— Ну-с, я все-таки не понимаю, почему это должно касаться меня?

— Но, ваше величество, совершенно ясно, что этот обманщик отнюдь не умеет читать в звездах, а просто…

— Постой! Весьма возможно, что сир де Коарасс рассказал тебе кучу разных вещей, подслушанных его приятелем из комнаты твоей дочери. Но мне-то он открыл ряд поразительных секретов! Вот, например… — И королева рассказала, как сир де Коарасс открыл способ бегства заговорщиков-гугенотов, хотя об этом никто в Париже не мог знать; как он указал их путь и дал подробное описание их остановки в Шарантоне и как все подтвердилось.

— Так это доказывает, что он был соучастником этих заговорщиков! — с уверенностью сказал Рене.

— О, если это так, — сказала королева с мгновенно за блестевшим взором, — то сиру де Коарассу придется посчитаться со мной!

— Ваше величество, дайте мне одни сутки, и я докажу, что это именно так!

Королева не успела ответить, так как в кабинет вошел паж и доложил:

— Господин Нанеси прибыл из Мелёна!

— Пусть войдет! — с жаром сказала королева и продолжала, обращаясь к Рене: — Если сир де Коарасс их соучастник, тогда Нансей не найдет беглецов в Мелёне…

Вошел Нансей.

— Ну, что? — спросила Екатерина.

— Ваше величество, — ответил шталмейстер, — сир де Коарасс ошибся: за Шарантоном никто не видал этих двух господ. Я обыскал в Мелёне все гостиницы, опросил всех; я про ехал до Монтро, и нигде никто не мог сказать мне ни слова о беглецах!

— А, так! — крикнула королева. — — Ну так берегитесь же теперь, господин Коарасс!

Теперь можно понять, почему Нанси, подслушивавшая весь этот разговор, была так испугана. Увидав, что в комнату входит Рауль, она поспешила закрыть ему рот своей розовой рукой, приказывая, таким образом, соблюдать тишину.

— Что с вами? — шепотом спросил Рауль. — Вы так бледны.

— Сиру де Коарассу грозит страшная опасность!

— Ну да, я знаю это, — ответил Рауль.

— Как? Что же ты знаешь?

— Да как же не знать, если я из-за этого пришел к вам. Он здесь!

— Кто? Сир де Коарасс?

— Да нет! Герцог Гиз.

И без того бледная, Нанси окончательно помертвела.

— Господи, этого еще не хватало! — сказала она. — Герцог здесь, в Лувре…

— Да, он в моей комнате и ждет вас. Нанси подозрительно посмотрела на Рауля: уж но. сошел ли, чего доброго, с ума ее обожатель?

— Герцог пробрался в Лувр переодетым в костюм слуги из трактира, — продолжал Рауль. — Он сделал вид, будто принес мне вина. Затем он приказал мне сходить за вами, а сам остался в моей комнате.

Нанси показала пальцем на дырочку, просверленную в полу, и сказала:

— Ложись на пол, смотри, слушай и подожди меня здесь! Дай только мне ключ от твоей комнаты. Ну вот!

Нанси взяла ключ от комнаты Рауля, заперла свою комнату и ушла. По дороге она успела несколько справиться со своим волнением. Приходилось защищать друга ее обожаемой госпожи от грозивших ему со всех сторон опасностей!

Герцог был несколько неприятно поражен появлением Нанси. Хотя он сам послал за ней Рауля, но ему почему-то казалось, что придет не камеристка, а сама госпожа. Но Нанси в первых же словах сообщила ему, что принцесса ничего не знает о его прибытии в Париж и появлении в Лувре, да и нельзя ей никак сообщить об этом теперь.

— Как нельзя? — вскрикнул герцог. — А я так рассчитывал повидаться с нею!

— Но, ваше высочество, это совершенно невозможно…

— Да почему?

— Потому что королева сейчас у принцессы…

— Но она выйдет от нее когда-нибудь!

— Не ранее завграшнего утра… Дело в том, что королеву в последнее время стали одолевать видения, и она боится спать одна. Поэтому ее величеству стелют постель в комнате принцессы…

Нанси лгала с самозабвением, но герцог даже не вдумывался в правдоподобие ее слов: его сердце острой болью пронизывала мысль, что не придется повидать ту, ради свидания с которой он так рисковал!

— Но неужели ни сегодня, ни завтра мне не удастся увидеть ее! — воскликнул он.

— О, завтра другое дело, — ответила Нанси, которой было важно спровадить герцога. — Завтра я постараюсь как-нибудь устроить это. Но теперь, Бога ради, уходите поскорее, ваше высочество! Ведь достаточно, чтобы вас встретил кто-нибудь, как поднимется страшная тревога. Теперь, ввиду брака принцессы с принцем Наваррским, ее высочество так стерегут, что, узнай кто — нибудь о вашем присутствии здесь, и принцессу посадят за семь замков в какую-нибудь башню. Неужели вы хотите ее несчастья?

Этот аргумент подействовал; герцог, не боявшийся за свою жизнь, испугался, как бы не причинить страдания любимой девушке. Он натянул колпак на голову и сказал:

— Ну, хорошо, я пойду, но черт меня побери, если в этом костюме кто-нибудь узнает во мне герцога Гиза!

— Этим не следует даже и рисковать, — рассудительно ответила Нанси. — Пойдемте, я провожу вас потерной, где стоит преданный часовой. Достаточно три раза кашлянуть, и часовой делается глухим и немым!

Нанси провела герцога к потерне и с облегчением перевела дух, когда Гиз скрылся из виду.

Выйдя из потерны, Генрих задумчиво направился берегом реки. Не успел он пройти несколько шагов, как на него наткнулся какой — то закутанный в плащ субект.

— Невежа! — крикнул герцог, забыв, что он в неподходящем для подобного окрика костюме.

Но окликнутый насмешливо сказал:

— Я был уверен, что встречу ваше высочество по выходе из Лувра, а потому вот уже добрых четверть часа поджидаю вас!

— Рене! — крикнул герцог.

— Да, ваше высочество, он самый. Но как нехорошо с вашей стороны до такой степени не доверять мне! Вы убежали от меня через окно, тогда как я более, чем когда-либо, предан вам!

— Но ты запер меня!

— Да, для безопасности.

— Ну, я знаю, что ты не задумаешься продать меня за грош, да и не меня одного, а кого угодно…

— Ваше высочество, я пробыл целый час у королевы-матери, и пусть меня Бог поразит вот на этом самом месте, если я обмол вился хоть словом о пребывании вашего высочества в Париже!

— А, так ты был у королевы-матери! Значит, ты видел и принцессу Маргариту тоже?

— Нет, принцессы я не видал, но…

— Постой, милый друг, как же ты мог не видать Маргариты, раз королева ночует теперь у дочери?

— Да кто вам рассказал такую ерунду?

— Нанси.

— Нанси — дура, которая позволила себе посмеяться над вашим высочеством!

— Рене!

— Да посмотрите сами вот на те окна. Видите, как сквозь ставни льются полоски света? Вы сами должны знать, что эти окна принадлежат к апартаментам королевы-матери. Так почему же они освещены, если королева не находится у себя?

— Но что же все это значит, Рене?

— Это значит, что другой человек вытеснил из сердца принцессы ваш образ!

— Ты лжешь! Я убью тебя, подлый клеветник!

— А между тем такой человек существует на самом деле! Каждый вечер он прокрадывается к принцессе и уходит от нее лишь после двенадцати…

— Так покажи мне его! Скажи, кто это! — крикнул герцог, дико вращая глазами и хватаясь за пояс, где должна бы висеть шпага.

— Вот, ваше высочество, наденьте мою шляпу и ппащ и при цепите себе мою шпагу…

— Давай!

— Затем идите туда: видите, там светится слабый огонек? Это — кабачок Маликана. Там сидит ваш соперник. Его зовут сир де Коарасс!

Герцог схватил шляпу и шпагу и бросился к кабачку. «Этот человек заплатит мне своей жизнью!»— думал он.