Его лицо, как у всех Бессмертных, призрачно и прозрачно, и черты видны лишь боковым зрением. Он чаще всех любит появляться из теней, словно забавляясь чужим страхом. Действительно, кто не перепугается, когда, к примеру, говоришь, так скажем, неподобающее, а тут вездесущий Бессмертный возьмет да и возникнет! Знаю пару харадрим, которые со страху аж обмочились. Но мы, нуменорцы, народ стойкий. И штаны наши в порядке.

О нем я не знаю почти ничего, впрочем, как и об остальных. Но «почти ничего» в отношении господина Элвира чуть ли не равно «совсем ничего». Нигде никаких документов. Только какие-то намеки, обрывки сведений, слухи. Наверное, потому я боюсь его больше всех остальных Бессмертных. Но остальные хотя бы понятно, откуда родом. А этот словно из ниоткуда пришел. Я хотя бы могу предположить, зачем остальные нужны Самому. Но этот?

Мне кажется, что он знает все про всех. По крайней мере, когда он изволит остановить на тебе свой красный взгляд из темноты капюшона или заговорить с тобой, начинает казаться, что он видит тебя насквозь и знает твои мысли — даже те, которые еще и родиться-то у тебя в голове не успели. И он явно знает, что я пытаюсь найти сведения о нем. Он всегда так загадочно и почти ласково улыбается при встрече, что я вижу — он все знает. И это для него игра.

Он юн. Настолько юн, что это просто не вяжется с всезнающей холодностью и усталостью его взгляда. С первого взгляда ему не дашь больше семнадцати лет. Да, я понимаю, что он намного старше — Бессмертные не стареют с того момента, как принимают кольцо. Или не меняются так, как меняются с годами люди.

Я не знаю, к какому народу он принадлежит. По масти он похож на нуменорца или человека из северных эдайн, но сложением не тянет — хрупкий, тоненький, того гляди ветром сдует. Длинные пепельные волосы и огромные серо-зеленые глаза под черными ресницами.

Впрочем, когда смотришь ему прямо в лицо, видишь только бледное размытое пятно с черными провалами глаз, в которых плавают красные тусклые огоньки.

Иногда мне кажется, что если он улыбнется, во рту у него мелькнут остренькие белые клыки. Но каждый раз он улыбается одними губами.

Вот все, что я о нем знаю: он родом откуда-то с севера, но не из нуменорских колоний. Он очень древней крови, такой же древней, как Моро Бессмертный. В прошлом их предков тоже есть нечто общее. Он очень образован. Он умеет убеждать — просто виртуозно.

А еще — между Самим и господином Элвиром есть какая-то странная связь. Особая.

Как он сюда пришел, с чем, почему получил кольцо — я не знаю.

Это все, что я могу сказать о нем.

Но однажды на своем столе я нашел листок тонкой бумаги, на которой в Ханатте любят писать во время стихотворных состязаний. Ее называют лунной, потому что у них принято смотреть на каллиграфически начертанные строки, глядя на круг полной луны через листок такой бумаги. Я взял листок и огляделся по сторонам. Прямо как вор. Хотя листок я ни у кого не крал, мне кто-то сам его положил, чего ж я опасаюсь?

Однако я запер дверь в свой кабинет — мой господин Аргор сейчас все равно все по военным делам в Минас-Моргуле мотается, то есть отсутствует, и всеми канцелярскими делами я сам распоряжаюсь. Я схватил листок. Бисерным, паучьим почерком на отличном разговорном ах'энн почти правильной ритмической прозой была написана «краткая повесть» в стиле ханаттайских придворных «печальных повестей об ищущих неведомое». Я уселся поудобнее и принялся читать.

 

ПОВЕСТЬ О ЗВЕЗДОЧЕТЕ

14

— Дитя мое, сын мой, зачем ты уходишь, меня оставляя?

— О мать моя, мать, не держи меня — сын твой рожден под звездою странствий, и Путь мой далек. Земля-у-Моря, мой дом — не удержат меня. Пора мне идти.

— О, Элвир, мой сын, скажи мне, куда ты уходишь?

— О мать моя, мать, я иду за звездой, и нет мне покоя.

— О сын мой, сын, не скрой от меня, что сердце твое терзает?

— О мать моя, мать, я ищу следы Учителя. Где его Путь. Зачем покинул он нас и куда ушел он? И где звезда, что Мельтор звалась, почему погасла она? Я не знаю. Сказали мне мудрые, что на юге, в далеком краю загорелась сестра ее. Верю сердцем, что это знак. Не могу я остаться.

— О, сын мой, сын… Не зря в час рождения твоего в наш дом Странник вошел — и отныне судьба твоя Странником стать. Нарек он тебя Звездочетом — звезда ведет тебя вдаль. Ступай же, сын мой, мой Элвир, мой Звездочет.

— О мать моя, мать, я вернусь. След Учителя я найду, и вернусь в нашу землю я с вестью о нем…

К Востоку лежал мой путь, где сумрак рассвета таится в узких глазах людей. На Север путь мой лежал, где древняя память живет. К Закату лежал мой путь, где чужой закон, где сердца ледяные и жажда войны. Ныне к Югу мой путь, где горит Звезда над горами. Любовь и Мудрость зажгли ее, как и ту звезду, что погасла, что Мельтор звалась.

И горы черные встали передо мной, и в ущелье вошел я, и вот вижу — всадник на черном коне, в одеянии черном, и ветер плащ развевает. И словно крыла полуночной птицы плащ его. И бледен венец стальной на челе его, и меч его бледен в холодной ночи.

— Стой, пришелец. Что ищешь ты здесь? Откуда ты родом? Как имя твое?

— Привет тебе, страж-государь. Я иду за Звездой, иду из далеких краев. Имя мне Элвир.

— Где же, странник, твой меч? Опасны дороги, ты безоружен. Меня обмануть ты хочешь? Как же дорогами мира ты мог идти, безоружный, слабый и одинокий?

— Мой народ не носит меча. Оружие наше — слово, любовь и мудрость.

— Странен народ твой. Но мир так велик, что может всякое быть. Так что же ты ищешь?

— Я ищу следы того, кого Учителем звали мы. Много веков, как он нас покинул. Был на Восходе я — и не нашел ответа. Север молчит, а Запад жесток, и слова там тонут в звоне металла. Вот — я пришел сюда, чтобы ответ сыскать.

— Что же, мой Повелитель многое знает, и мудрость его велика и прекрасна. Странно, однако, что ждали вы столько веков и лишь сейчас пожелали искать Учителя след, если он так был вам дорог. Как его звали?

— Мелькор.

— Мелькор? Странник, видать, земля твоя впрямь далека, раз и за тысячи лет не дошли туда вести!

— Страж-король, я молю тебя — если ты знаешь — скажи мне! Истерзано сердце мое, и тоска убивает меня!

— Знаю. Но не я, Звездочет, расскажу тебе повесть былого. Пусть Повелитель расскажет тебе о том, что свершилось. Следуй за мной.

И вот коня повернул он, странника взял на седло. И сказал ему тихо:

— Друг, не зови меня королем. Мое имя Аргор.

Не было бы страшно — посмеялся бы вдоволь. Да, приходили сюда порой блаженненькие из Ханатты, как приходили, так и уходили. Их дальше озера Нурнен никто не пускал. Не думаю, чтобы в старину бывало иначе. Здесь нужны не блаженненькие, здесь нужны полезные. И чтобы мой начальник вот так разговаривал со всяким встречным-поперечным? Интересно, над кем он издевается — надо мной или над Бессмертным Королем? Похоже, господин Элвир затеял со мной игру. Охота поразвлечься. Скучно ему, видать. Ну, столько лет не умирать — затоскуешь тут…

М-да. Раз он вот так оставил сие творение у меня на столе, то ясно дает понять — для него не тайна то, чем я втихую занимаюсь. Не думаю, чтобы это было преступным и чем-то подрывало устои державы, но кто знает? Как бы то ни было, мой собственный начальник прикончит меня, если что. Но он сначала скажет и растолкует, за что меня отправит на тот свет, а то, может, и оправдаться получится. Или не получится.

Да что я задумываюсь? Сейчас не до меня. Сейчас решаются дела куда более великие, и никого не интересует какой-то секретарь, на досуге составляющий для себя жизнеописание Бессмертных. Но раз господина Элвира заинтересовало — может, и есть в этом некий больший смысл?

И не сыграть ли мне с ним в эту игру? Первый ход был его. Теперь, стало быть, мой.

Я достал новую, еще не начатую тетрадь и аккуратно подшил в нее листок. Затем красиво написал на первой странице: «Жизнеописание господина Бессмертного Элвира». Пронумеровал документ. А затем написал: «Комментарии к документу номер 1». И вот что я там изложил.

«Судя по данному документу, господин Элвир происхождение свое ведет из так называемой земли у моря она же Эс-Тэллиа. Об той земле, почитай, никому и ничего не известно, кроме того, что расположена она в широтах, где жить настолько тяжела и трудна, что обитающие там племена как дикарями были, так и остались. Ибо времени ни на что другое, кроме добывания пропитания и размножения, не остается. Отсюда следует мне заключить, что либо сия земля просто не существует и господин Элвир скрывает почему-то происхождение свое, либо земля сия необычными свойствами обладает. В последнее как-то не верится.

Второе. Никогда господин Аргор не был стражем. Это удел солдат, а он всегда был военачальником.

Третье. Уж кто-кто, а господин мой Аргор себя королем всегда считал и считает. И подобное обращение его уж никак не смутило бы, он воспринял бы его как должное.

Четвертое. Господин Аргор никогда не считал, не считает и не будет считать своим учителем Мелькора хотя бы в силу своей нуменорской гордыни и никогда так его не назовет. Его предки Мелькора били, а у битого нуменорцам учиться нечему.

Пятое. Мимо такого блаженненького он в лучшем случае проехал бы, не глядя, а вообще свита, скорее всего, надрала бы страннику задницу и либо отправила бы камень ломать, либо сдала бы оркам на пропитание.

Шестое. Я не могу себе вообще представить, как сей Валаров одуванчик до Мордора добрел.

Хотелось бы все-таки узнать, зачем господин Элвир покинул свою землю, как он сюда дошел и опять же зачем и чем он полезен Властелину нашему, да живет он вечно, Гортхауэру — Ортхэннэру — Саурону».

Я злорадно поставил жирную точку и запрятал тетрадь в ящик. Вот и посмотрим.

Посмотрение произошло довольно скоро. Уже на второй день я застал господина Элвира собственной персоной в моем кабинете. Он мило мне улыбнулся и даже встал, освобождая мое любимое кресло. Сам переместился к окну, где воссел на стул. Поскольку стоял хоть вечно пасмурный, да день, он набросил на свои пепельные волосы капюшон.

— С вами приятно иметь дело, господин секретарь. Ваша наглость мне нравится.

— Всегда приятно говорить правду, — схамил я, полагаясь на своего начальника. — А уж как приятно было бы еще правду и услышать!

— А зачем она вам? Да и кому она вообще нужна? Ну, узнаете вы всю правду, и что это изменит? Понимаете ли, друг мой, мы, Бессмертные, уже на такой высоте, что ни правда, ни ложь ничего не прибавит нам и не убавит. Даже если бы за нами стояли жуткие преступления, это уже ничего не изменит. Разве не так?

— Именно.

— Так зачем вам? Какая в этом выгода?

— Никакой, — пожал я плечами. — Любопытно.

Он вальяжно облокотился на подоконник.

— Кто знает, кто знает. Может, и выйдет польза. Знаете ли, не обязательно правду скрывать. Ее можно… ну, преподнести должным образом.

Я понял и закивал.

— Ну вот, вы же умнейший человек!

Он резко встал.

— Ведь в каждой легенде можно откопать правду. Верно? Ив каждой легенде можно эту же самую правду… закопать. А легенды нам нужны, верно? Любому государству нужны свои легенды и свои герои. На них зиждется история.

— Верно, — покорно ответил я.

Он обошел вокруг комнаты кошачьим легким шагом.

— Что толку рассказывать вам о моей земле, вы все равно ее не увидите.

— Так мне же интересно, господин Элвир.

— И почему же? — покосился он на меня красным взглядом.

Я не сразу нашел, что сказать. Когда говоришь с Бессмертным, надо очень тщательно подбирать слова.

— Я воспринимаю Эс-Тэллиа как сказку. Но вы — живой человек оттуда. Я слышал только смутные, туманные предания. Хотелось бы знать, что стоит за этими сказками…

— Это, друг мой, не сказки. — Он ласково рассмеялся. И У меня аж мурашки по спине побежали. — Во-первых, — он многозначительно посмотрел на меня — мол, читал я твои комментарии, — она и вправду в очень холодных и далеких краях. И вокруг если кто и живет, то сущие дикари, которым времени их краткой жизни только и хватает на добычу пропитания и размножение. — Он с ехидной улыбочкой чуть поклонился. — И земля эта и правда обладает необычными, так скажем свойствами. Ее окружает с суши вечный лес, сквозь который могут пройти лишь жители этой страны — если, так скажем, большой мир его не испортил — да еще те, кого мы сами приводим. Ну, была пара-другая случаев, когда приходили ну совсем со стороны. А так — заходят в лес и уже не выходят. — Он снова глянул на меня. — Надо сказать, что у нас не слишком-то холодно. Вулканы, гейзеры. Белые ирисы и единороги, — мечтательно зажмурился он. — И будет так, пока стоит Закон земли. Вот так. — Он снова открыл глаза и посмотрел на меня — словно две черных бездонных дыры с красными углями на дне. И куда делась их мягкая зелень? — Полгода ночь, полгода день.

— А про Закон земли можно поподробнее? — осторожно спросил я.

— Можно, но попозже. — По его губам снова скользнула усмешечка. — Я расскажу тебе сущую правду, но все будут считать ее сказочкой. Такова жизнь. Сегодня я желаю ответить по пунктам на твое обвинение, друг мой. Итак, пункт второй. Да, Аргор в короне на вороном коне меня не встречал. Меня приволокли с веревкой на шее, потому как взяли как шпиона, и эта нуменорская сволочь меня допрашивала.

Тут я предпочел потупить взгляд, потому как представил себе картину. Не очень понятно было, как этот тоненький юноша после этого вообще жив остался.

— Ничего, я крепче, чем кажусь. Кроме того, у меня была одна вещь, которая меня и спасла. Мне надо было, чтобы она попала к тано. Она и попала. Я, понимаешь ли, хорошо знал, к кому иду и что ему будет ценно. Да, ты прав, наш Аргор, принц Эльдарион (последние слова он произнес совсем другим тоном, словно бы ругался), вбил себе в голову, что он король. Ну да, подданных у него полно — все здешние нуменорцы и ты в том числе. И корона тоже есть. Только ему ведь не просто королем быть охота — всенуменорский он у нас король, понимаешь ли. Ему вас одних мало. И ничего он слышать не желает — а ведь все предсказания, слова и клятвы что-то да значат. Говорят же ему — засохло в Гондоре Белое Древо, окончился род Королей, и ты, стало быть, не король. То есть не нуменорский король, другое королевство предстоит тебе. Нет, хочется ему во врата Города въехать на вороном коне! Ты верно сказал — уперся. Гордыня. — Он помолчал. — И наконец четвертый пункт. Самый важный.

Он помрачнел.

— Это отчасти касается и Закона моей земли. Зачем я покинул свою землю? Про все эти звезды — это для восторженных. Хотя и в этом есть правда. Мы хорошо знаем звездное небо — не зря же ночь полгода. Странники наши в большой мир выходят и даже возвращаются. Так что то, что в мире творится, мы все же знаем. Потому я знал, в какую сторону идти, — ориентировался по звездам. И зная, кого ищу.

Он улыбнулся.

— Конечно, красиво звучит — потянуло найти Тано, узнать его судьбу. Но надо быть совсем уж блаженным, — он изящно сплел тонкие пальцы, — чтобы не понять и не узнать того, что произошло две тысячи лет назад. За столько-то веков… — Он помрачнел. — Правители всегда все знают, — с горечью сказал он, — и всегда знали. Скрывали от нас, как говорится, ради нашей же пользы и спокойствия. Тайное знание, страшное знание. Но я тоже узнал. Догадался, докопался. И мне стало страшно. Да, мы тысячи лет жили без Тано, без Мелькора, вроде все было как всегда, но сколько это продлится? Что с нами будет? Представьте себе, что это узнали бы все…

Я представил. Не понравилось.

— А еще мне, понимаете ли, надоела благость моей земли. Благостность. У нас прекрасные законы. У нас нет греха. Везде есть правила, по которым живут. Только блюдут эти правила сами же люди. У нас их блюдет сама земля. Чуть нарушил — она тебя просто выпихивает. Не переносит она тебя. Что скрывать, для нас, избранных, сию благую землю создал Мелькор. Да, мы его очень даже любим, восхваляем и Учителем зовем. Знаем мы побольше, чем и нуменорцы знали, и вы тоже. Да, я честно исполнял все, что предписано. Но, небо, как же там скучно! Благостно, сытно, мирно — и тяжело. Я понял, что я неправильный, когда мне стало тошно от страданий.

— То есть? — осмелился встрять я. — Вас наказывали?

Он тихо рассмеялся.

— О, нет. Страдания, понимаете ли, считаются в нашей земле великой ценностью. Они очищают и совершенствуют душу. Тот, кто не страдает, по меньшей мере странен. Тот, кто не мечтает о смерти, как о продолжении Пути, — не наш.

— Тогда почему вы все еще не вымерли? — удивился я

— Потому что самоубийство не приветствуется — ты не получишь отведенных тебе страданий и не очистишься этим самым страданием для того, чтобы уйти на Путь… Нельзя умирать прежде времени… — Он заговорил как бы про себя — быстрым полушепотом, словно сумасшедший. Я даже испугался. — И нельзя, чтобы людей было больше, чем есть, еды не хватит… а живем мы долго… и женщины не могут рожать… да и роди тут, если все друг другу уже давно родня по крови. Нас же немного. И куда уродов девать… — Он словно очнулся и опять заговорил как ни в чем не бывало: — И непонятно, почему земля вот этих уродов не выпихивает. Значит, они правильны?..

Кстати, я ведь не совсем напридумывал насчет того, что ушел я узнать, что случилось с Тано. Понимаете ли, друг мой, мы ведь помним и чтим его заветы. Очень трепетно чтим. А Тано говорил о бесконечности Пути. Бесконечности. Понимаете? А мы давно уже никуда не идем. Закон земли — раз и навсегда. Только начинаешь куда-то идти, так скажем, как земля начинает тебя отвергать. В чем дело? Мы что-то утратили? Мы что-то не так понимаем? А ведь никто ничего не знает, мудрые говорят — слушай, мол, сердцем… Я и слушал. — Он опять замолчал, и я побоялся спрашивать, как все же он ушел. Я хотел знать все в подробностях — но не осмеливался спрашивать. Наверное, это так и останется простором для моих измышлений. Он, словно читая мои мысли, насмешливо посмотрел на меня. — Понимаете ли, проницательный друг мой, стать странником — единственный способ законно оттуда уйти, не нарушая никаких правил и не рискуя быть вышвырнутым. Пусть там живет тот, кому это нравится или кто опасается Закона. — Он вдруг ударил кулаком по столу. — Или закон этот дурен, или мы выродились. Тано, как я помню, велел творить, не ограничивая себя ничем, слушая только сердце. Хрен вам! — Я аж вздрогнул, настолько непристойно прозвучало в его устах это довольно невинное ругательство. — Человек — извилистая тварь, он так все повернет, что любое деяние станет преступлением! — Он скривился, словно собирался заплакать. — Я спрашивал. Я честно пытался понять.

Я ждал продолжения, но он не стал развивать эту тему.

— Словом, я стал странником. Мне было что искать, мне было куда идти и что дать Тано. Я рассчитал верно. — Он вдруг снова заулыбался. — Вы правы. И задницу мне надрали, и оркам чуть не скормили, но до Мордора я добрел. Большой мир быстро учит, а у меня была цель, до которой я намеревался дожить. И, как видите, дожил.

— А… что вы предложили Самому? — обмирая от собственной наглости, пробормотал я.

— Что? — Он рассеянно дернул плечом. — А, одну красивую вещь. Браслет. Браслет, выточенный, похоже, из цельного кристалла мориона. Внутри пульсирует красная точка. Вроде моего глаза, — усмехнулся он. — Над алым пятном светится в воздухе руна Эрат, руна Пламени, знак Движения и Творения.

Он снова стал обаятелен и плотоядно мягок. Откуда-то извлек бокалы черного хрусталя. Похоже было, что их не резали, а тянули из расплава, и они застывали на воздухе странными, текучими изгибами. Я уже знал, что это еще один его излюбленный фокус — извлечение из ниоткуда бокалов и вина, причем вино всегда было отменным.

— Что ты знаешь о нас, Бессмертных? Это все всего лишь то, что знаешь ты, то, как понимаешь ты. Так что пиши. В этом нет вреда, потому что нет правды, как нет и лжи.

А разливаемое по бокалом вино призывно журчало, бормотало, уговаривало. Такое коварное, такое ласковое. И я спросил:

— Пусть то, что написано мной, — не правда. Не вся правда.

— Точнее, не ложь, — как сытая ласка улыбнулся он. — Так что ты хотел сказать?

— Я хотел спросить, зачем вы Самому? Я понимаю пользу остальных. Вашей — не вижу.

— Понимаешь? — насмешливо поднял он брови. — Тогда ты чрезвычайно умен, — медово протянул он, и мне стало страшно. — Нет. Ты только думаешь, что понимаешь. Но тебе и не надо. Тем более знать, зачем я ему понадобился. Главное, что я нужен ему, и этого достаточно.

— Но чем?

Он с нехорошей усмешкой обернулся ко мне.

— Уж не ради, как вы, нуменорцы, говорите, харадского греха. Я довольно тебе сказал. Хочешь — думай, ищи, вычисляй. Я с удовольствием почитаю. И откомментирую. По пунктам.

Больше я ничего не знаю о нем. Он еще часто приходил ко мне, пока позволяла война. Кое-что рассказывал про других своих собратьев — порой с издевкой, порой чуть ли не с сочувствием.

…Прямо-таки роман в переписке. Мой господин затребовал из архивов разведки материалы по последнему гондорско-умбарскому конфликту. Господин Орхальдор, который к господину Аргору относится с подчеркнутым отчуждением, причем взаимным, документы выдал после долгой и нудной канцелярской волокиты. Наконец пухлый том лежал у меня на столе. Естественно, я не мог не заглянуть туда. Донесения нашей разведки с севера. Гондорских донесений почти не было — наместник Денетор противник опасный. Забавнее всего оказалось то, что и мы, и он копали в одном направлении. Все это я окрестил бы делом Торонгиля.

Любопытнее всего были последние, совсем свеженькие документы, с извращенной любезностью присланные лично господином Орхальдором. После прочтения оных мой господин долго буйствовал, по причине чего я предпочел на глаза ему не попадаться. Господину Сайте это стоило некоторого количества орков. Согласитесь, я такого не пережил бы. Мне влетело, да, куда ж денешься, зато жив остался. И, главное, имел удовольствие прочесть собственноручную резолюцию господина моего Аргора на последнем отчете, написанном рукой господина Орхальдора: «Просрали, козлы».

Всегдашний обмен любезностями.

Как бы то ни было, через некоторое время мой господин успокоился. И напугал меня. Он стал каким-то другим. Спокойным и торжественно-замкнутым. Отстраненным, словно готовился к чему-то великому. Окончательному.

— Скоро все будет кончено, — сказал он мне однажды. — Он последний. И я тоже. Останется один. Истинный король. — Он улыбнулся. Холодно и надменно. — Останется только один. И понятно, кто.

 

То, чего не было в записках Секретаря

…Майя положил на стол браслет. Пристально посмотрел на стоявшего перед ним оборванца. Жестом отпустил молчаливых гвардейцев — здешних нуменорцев. Те повиновались.

— Ты хотел меня видеть — ты меня видишь.

Оборванец глубоко вздохнул, чуть прикрыв глаза, и слабо улыбнулся.

— Значит, эта вещь тебе известна и что-то для тебя да значит, — почти прошептал он.

— Откуда она у тебя и что тебе от меня надо? Оборванец медленно кивнул — или поклонился — и сказал:

— Мне надо было увидеть тебя — я тебя увидел. Мне надо было увидеть, что ты именно тот, кому я хотел бы оказаться полезным, — я это тоже увидел. Я хочу остаться при тебе.

— И чем же ты хочешь мне быть полезным?

Оборванец сел, поблагодарив, словно бы ему предложили сесть. Майя внутренне усмехнулся — его забавлял этот человек.

— Тано, ты не будешь против, если я начну с самого начала?

Майя весело рассмеялся.

— Ну, говори. — Он подпер щеку рукой, изящно облокотившись на подлокотник высокого резного кресла черного дерева, доставленного в качестве очередного дара — или дани — из Ханатты. Надо же иногда и поразвлечь себя. Любопытный мальчик. Никакого страха, никакого восторга — он спокоен и напорист. Кто знает, может, и пригодится.

Юный бродяга коротко кивнул. Вздохнул, собираясь с духом, потом вдруг рассмеялся, замотав головой.

— Даже не знаю, с чего начать. Столько раз проговаривал — и вот растерялся. — Он снова помотал головой, затем поднял взгляд прозрачно-светлых глаз, и взгляд этот оказался неожиданно холодным и жестким. Любопытно. — Для начала, я тебе полезен хотя бы тем, что принес тебе это, — он показал подбородком на браслет. — Я знал, кого я ищу и почему. Тано Мелькор ушел из мира, ты остался. Я не знал, каким ты будешь. Предания — это одно, жизнь — другое. Я всего ничего живу на свете, я не могу знать, как все было на самом деле и что я встречу. Но больше было некуда. Не к кому. Я сразу понял это, когда вышел за пределы нашего Леса. — Он задумался на мгновение. — Наша земля не жила бы, если бы ее не поддерживало некое заклинание. Некая сила. Я только под ее защитой и жил. А когда вышел из ее круга — сразу ощутил, что мне худо в этом мире. Когда я добрел до здешних мест, я почувствовал себя снова как дома. Здесь та же сила…

Я вышел летом, естественно, когда через наши ледяные пустоши пройти можно. Болота, мухи, все ровное, как тарелка. Пока добрел до холмов, чуть не сдох. «Упорный мальчик», — внутренне улыбнулся майя. — Я, — хмыкнул он, скривившись, — по Закону нашей земли не мог носить оружия. Я даже не умел им пользоваться. У меня был только охотничий нож. Я избегал людей, вообще всех избегал. Я мог умереть с голоду, утонуть в болоте, меня сотни раз могли сожрать звери, зарезать орки или разбойники. Когда я добрался до колоний, я был просто счастлив. Там куда как безопаснее, хотя такие, как я — никто и звать никак, да еще непонятно, откуда и куда… Словом, я в колониях Нуменора вполне мог наткнуться точно на такого же, хм, приятного собеседника, как… король? Его здесь так называют… — Спасало меня то, что я умею сочинять правдоподобные истории и уговаривать и языки быстро усваиваю. Даже местное орчье меня за нуменорца приняло, — горделиво улыбнулся он.

— Почему ты принес мне эту вещь? Откуда ты знал?

Юноша пожал плечами.

— У нас мало кто не знает про хранителей Девяти Рун и эти Знаки. Другое дело, что никто не ведает, что с ними делать. Если они были так важны для Тано, то они наверняка важны и для тебя. Наверняка ты знаешь, в чем их настоящий смысл и ценность. Наурэ говорил, что ощущает не только присутствие остальных хранителей, а нечто необычное, словно сами Знаки пытаются пробудиться. Он был очень обеспокоен. Не понимал, что творится.

— И как к тебе попал браслет?

Юноша посмотрел прямо в глаза майя.

— Случилось так, что Наурэ умер. Я оказался рядом, когда он умирал. Я взял браслет и ушел из своей земли.

— Это все прекрасно, ты будешь вознагражден, но ты ведь хочешь за свой дар чего-то определенного.

Юноша медленно кивнул.

— Я очень хочу быть при тебе. Всегда рядом.

Майя усмехнулся.

— В каком качестве? Секретаря? Личного слуги? Шута? Или кого еще? Я не человек, мне этого не нужно.

— Ты не человек, — дерзко усмехнулся мальчишка, — но ведь подумал сейчас, как человек. Видишь, я смогу предугадывать твои желания. Я смогу пригодиться тебе.

Майя почувствовал одновременно раздражение и странное удовольствие и не мог сразу решить, к чему склониться. А юноша тем временем продолжал:

— Ты хочешь победить, и это принесет тебе удовольствие — человек тоже любит побеждать. Думаешь, я не понимаю, что такое человек? В каждом нашем благом порыве живет его же противоположность. Мы спасаем другого вроде бы из жалости к нему, а на самом деле просто не хотим, чтобы нам было неприятно оттого, что мы его не спасли. Человек, даже если думает, что делает все для других, на самом деле делает все для себя. И только так. И разве ты не так же думаешь? — Юноша потянулся через стол к руке майя, игравшей браслетом. — Ты же был с Тано, творцом людей. Разве не он постарался, чтобы мы стали такими, как есть, не стал нашим, так сказать, создателем? А творец в тварях своих выражает себя. Так что никто лучше меня тебя не поймет. Ты стремишься облагодетельствовать человечество — для себя. Но ведь можно сказать, что ты трудишься для себя, чтобы облагодетельствовать человечество, разве не так?

Майя молчал, впервые чувствуя себя не в своей тарелке — словно попал под какое-то могучее заклятие. Ему было сейчас… жаль себя.

— Я не полководец — на то у тебя есть Аргор. Я не могу отдать тебе под власть великий народ — на то у тебя есть Денна.

«Откуда он успел узнать имена? Или вправду умеет исподволь заставлять людей говорить?»

— Есть такая сказка — у одного короля на голове росли ослиные уши. И каждый раз, призывая к себе цирюльника, он потом его приказывал убивать, чтобы тайна не вышла наружу. Лишь раз пощадил он одного юношу, который от страха молчал как рыба, приводя голову короля в порядок. Но потом тайна так его измучила, что он нашел в лесу дупло и проорал ее туда. А на дереве выросла ветка. А из нее сделали свирель, и она пропела всему миру о королевской тайне. Тебе тоже нужно такое дупло, только молчаливое. Моя польза в том, что я могу им стать. Я нужен тебе не для великих целей, а для тебя самого. — Он помолчал. — Ведь так?

Майя ответил не сразу.

— Ступай, — негромким, сдавленным голосом сказал он. — Тебя накормят, вымоют, приведут в порядок. Жди, когда позову. Ты меня развлек.

— Вот ты пришел ко мне. Далеко шел, как я понимаю. А вдруг я оказался бы другим? И вдруг я поставил не на ту сторону?

— Но я ведь уже увидел.

— И что же? Ну, давай, возноси хвалу, ври, пытайся у меня что-то выгадать.

— Разве тебе это нужно? Таких у тебя много. Я боялся, когда шел сюда. Теперь я увидел, что могу тебе быть полезным и что могу служить тебе на пользу себе, и потому не боюсь.

— И какая же тебе польза?

Юноша покачал головой.

— Можно сказать очевидное — быть при великом вожде всегда выгодно. Но это не совсем то. Я не могу сказать словами, не получается или сам пока вижу не до конца, но это ощущение того, что я там, где мне надо быть, и могу делать то, что мне надо делать.

— Даже сам до конца не знаешь, — холодно усмехнулся майя.

— Но ведь ты до сих пор не приказал убить меня или отправить в каменоломни или куда там еще. Ты тоже что-то видишь во мне, нужное тебе, тебе лично.

Майя встал.

— А ты понимаешь, что я могу делать не то? Что я могу быть не прав?

Юноша пожал плечами.

— Что с того? Даже если так, то мне все равно нет иного пути — я из земли, созданной Тано, я и так ему принадлежу с рождения. Идти мне больше некуда, кроме как туда, где живет его сила. Если я дам клятву, то я сдержу ее, хотя бы потому, что клятвы надо держать.

Майя походил по комнате, порой с усмешкой поглядывая на юношу, спрятавшего руки между колен.

— Знаешь ли, ты забавляешь меня тем, что уж как-то слишком хорошо все понимаешь.

— Ты же знаешь, откуда я и где мое начало.

— Знаю. А ты знаешь, что всякий владыка не очень любит, когда кто-то читает его мысли? И что таких умных убивают, чтобы не слишком завладели владыкой?

— Или берегут, потому что владыке нужно дупло, чтобы туда выкричаться?

Майя криво усмехнулся, отвернулся от юноши.

— Ступай. Будешь пока работать в моей личной канцелярии.

…По коридору за спиной затопали торопливые шаги.

— Господин секретарь? Повелитель зовет, — задыхаясь, проговорил гвардеец.

Элвир повернулся так, чтобы не было видно длинного красного рубца на скуле и заплывающий глаз.

«Да если и увидит — что с того? Тано имеет право. Имеет право выкричаться, имеет право дать по морде. Для этого я здесь. А ведь мог бы, — с какой-то злой насмешкой подумал Элвир, — выместить гнев и на ком-то из них. Так что я, можно сказать, защищаю и их, и его. Надо же, я, оказывается, основа всего их Дела. И никто не знает об этой тайной власти…»

Элвир молча пошел за гвардейцем. Он так и думал — надо было переждать, и майя сам его позовет.

Майя шагал по кабинету, заложив руки за спину и не глядя на как ни в чем не бывало занявшего свое место секретаря.

— Больше не смей задавать мне подобных вопросов, — предупредил майя.

— Слушаюсь, повелитель. Но это был не мой вопрос.

— И чей же? — недобро прищурился майя. Воздух тихонько, на пределе слышимости, зазвенел.

— Твой. Иначе ты бы так не разгневался.

— Я сейчас прикажу запороть тебя насмерть, — спокойно, почти легкомысленно сказал майя.

— Тогда я просто умру, — пожал плечами Элвир. — Я же не Бессмертный, меня тогда уже не вернешь приказом, как сейчас.

— Ты думаешь, тебе нет замены? Я не найду другого?

— Несомненно, найдешь. Но его еще надо искать, а я — уже есть. — И он, мягко улыбаясь, посмотрел на майя своими невинными глазами.

Майя сел, подперев подбородок руками.

— Что ты за человек? Я не понимаю тебя и не верю тебе. Впрочем, это все пустое, я в любой момент могу тебя уничтожить… — Майя резко встал. — Ты хочешь втереться ко мне в доверие и навредить мне? Кто тебя сюда прислал? — Он говорил тихо и мягко. Любой от такого тона майя обычно начинал испытывать странное чувство слабости где-то в животе, некоторые даже падали в обморок. — Решили таким необычным способом обдурить меня? Я давно слежу за тобой.

— И ни в чем не можешь меня обвинить, тано. Я не могу тебя разубедить, потому что ты себя уверил в том, что я прячу камень за пазухой. Потому я и не буду тебя разубеждать. У тебя есть способы выяснить правду. Хотелось бы, чтобы я все же после этого остался жив и не изуродован — единственное, о чем прошу.

— Тебя это пугает? — Майя отвернулся к окну.

— Очень. — Голос у него резко осип.

Майя постоял молча, затем зло топнул ногой.

— Меня раздражает твоя наглость, твоя нелогичная, неправильная правдивость! Так не бывает!

— Но я же есть, — все еще сипло ответил Элвир.

— Я все, что хочу, могу с тобой сделать, все, что хочу, — очередной раз повторил почти дрожащим голосом майя.

Элвир молчал. Подтверждать очевидное не было смысла. Он уже начал уставать от этого. Надежда постепенно угасала. Сначала быстро возвыситься — чтобы наткнуться на стену?

— Ты понимаешь?

— Понимаю. Но я попал в ужасное положение — я не могу говорить тебе правду, потому что ты не веришь, а лгать не хочу, потому что ложь ты почуешь. И переубеждать тебя не могу — ты начинаешь гневаться, а твой гнев может убить меня. Я не знаю, что делать, — тихо закончил он.

Майя медленно повернулся к нему с каким-то странным торжеством в глазах.

— Сказать «да», — красиво округлив брови и ласково улыбнувшись, сказал он. — Открыться.

Элвир облегченно вздохнул, встал, чуть пошатнувшись от пережитого страха.

— Я готов.

Теперь он был открыт. Теперь майя мог не сомневаться в нем. Поначалу открывать сознание было больно — чужой, огромный разум врывался туда бесцеремонно, нарочито болезненно, и иногда Элвиру казалось, что вот сейчас он умрет.

Иногда непроизвольно пытался закрыться и получал в лицо жестокую насмешку — значит, врешь, есть что скрывать. Но он должен был доказать. Должен был приучить майя к мысли, что он полностью откровенен и ничего не скрывает. И постепенно вторжения стали все более редкими. Майя поверил — но только ему. Элвир видел это. Другим майя не доверял, хотя и был уверен, что способен пресечь в зародыше любую попытку вольничать в душе или явно.

«Да кто бы вольничал. Каждый получил то, что хотел, разве не так? Все честно. А если кто считает, что его обманули, так сначала надо думать о последствиях, а потом уже говорить „да“. Но все равно — человек всегда почему-то думает, что его обманули. Что ему чего-то недодали или дали не то. Нет, дорогие мои. Каждый получил именно то, чего желал. Но ведь за все надо платить, не так ли? Люди, люди, почему же вы так неблагодарны и себялюбивы? Как обмануть, понимаете ли, врага, так благо, а как платить по счетам — так сразу кричим, что обманули нас, глупеньких. А когда хихикаем в душе над глупым Врагом — тогда мы умненькие?

Даже лучшие из людей таковы. Ничего, придет время совершенства. Оно придет».

— И что будет потом?

Майя резко обернулся. Нет, такого не может быть. Жалкий человечишка, даже не одаренный кольцом, не может читать его, майя, мыслей, ежели он сам того не пожелает. А это бывает, лишь когда он отдает приказы.

— Ты говорил вслух, Повелитель.

— А ты слушал? — нехорошо осклабился майя, по-птичьи склонив голову набок.

— Слушал. Я же все время был здесь, только ты забыл обо мне.

— И что?

— Ты прав, — пожал плечами Элвир. — Человек всегда думает, что ему чего-то недодали. Он никогда не будет удовлетворен. Как и ты.

— То есть? — Майя оперся ладонями на стол, нависая над хрупким светловолосым юношей. — Говори.

Элвир кивнул — будто клюнул, вздохнул, собираясь с силами. Он чувствовал, что сейчас надо быть откровенным до бесстыдства. Это было опасно. Это было страшно. В горле пересохло. Неужели так трудно отдавать свою верность, искреннюю верность, пусть и понимаешь, что избранный путь может оказаться чудовищно неверным?

— Я не знаю другого пути и не хочу, — пробормотал он сам себе. Решился — иди и не оглядывайся. Если сказал «да», то сожалеть поздно. Остается только принимать все что дается, и уверять себя, что это благо. Впрочем, все благое — так относительно… Ты не будешь доволен моими словами, — заговорил он сбивчиво и торопливо, пригвожденный к креслу взглядом майя — насмешливым и страшным, похожим на скальпель лекаря. — Ты строишь совершенное государство. Ты его построишь. В нем будут жить совершенные люди — ты их воспитаешь, ты создашь совершенное общество. И что потом? Ты удовлетворишься и остановишься? Неужто остановишься? Ведь ты, как и Тано, выбрал вечный Путь.

Майя молчал, неотрывно глядя в лицо человеку. Взгляд был непроницаем. Если бы хоть искорка, хоть намек на то, что думает майя, — но взгляд был непроницаем. Человек почувствовал себя совсем маленьким и ничтожным, страх нарастал дикой волной, и он говорил, продолжал говорить, потому что иначе страх стал бы таким, что человек умер бы:

— Ты не хочешь об этом думать, потому что не знаешь… Ты боишься, что достигнешь конечной цели. И тогда Дело твое будет бессмысленно… потому что все кончится. Тебе важна не конечная цель. Тебе важно само действие… Что будет потом, что? Ты сейчас живешь ради этой цели, даже не ради себя, вообще ни для кого, только для цели…

Майя чуть повернул голову и теперь смотрел немного искоса. Свет из окна еле заметно изменил выражение его лица, и оно теперь казалось растерянным. И человек воспрянул духом, говоря все быстрее:

— Ты поставил на людей. Ну, не на катапультное же тупое орочье мясо, это раса слуг. Они тебе не помогут, когда настанет конец. Если он будет… Они все хотят конца — и Тано, чтобы вернуться, и остальные… А ты не хочешь конца. Ты хочешь вечного продолжения. — Он стиснул зубы, собрав все свое мужество, прежде чем продолжить. — Если сбудется все, что предсказано, то Дагор Дагорат будет… И что тогда? На чьей ты будешь стороне? И зачем тогда все твои труды, если все равно будет конец? На что ты надеешься? Или ты что-то знаешь? Конца не будет?

Майя молчал, только чуть расширились красивые ноздри. Элвир чуть приподнялся.

— Если ты сделаешь людей счастливыми, то Он не станет их губить, верно? Ты на это надеешься?

Майя молчал.

— Но если вдруг Тано все же вернется? Повелитель, — вдруг осип он, — он ведь может вернуться. Иначе зачем ему наша Земля-у-Моря, как не для этого? И зачем были Девять Хранителей рун, как не для этого? Когда они соберутся вместе со своими Знаками — вдруг это откроет ему путь?

— Девятая ушла. Насовсем, — прошептал майя. — Ушла! Она не вернется!

— Вернется, — почти падая в обморок от страха, проговорил Элвир. — Она вернется, потому что дала слово, а слово в нашем мире не просто звук. Она вернется и родит ребенка. И Тано воплотится в него… у нас есть такое поверье… И ты отдашь все — ему? Тано? — Он с трудом произнес это слово. — Но ведь ты не захочешь быть снова при хозяине. Ты никогда не хотел хозяина. На чьей ты будешь стороне, когда придется выбирать? Или сядешь на щит? Отойдешь в сторону?

Движение было мгновенным. Элвир даже не успел ощутить удара. Боль и холод стены под лопатками и всех ее камней пришли, когда он уже встал на четвереньки. В голове плавали искры, желудок прыгнул к горлу.

— Ты слишком много понимаешь, чтобы жить, — послышался над самым ухом голос майя. — И ты слишком много понимаешь, чтобы я дал тебе умереть. — Сухой смешок, почти отчаянный. — Бери. Ты слишком долго его добивался. А «да» ты мне и так уже сказал.

Легко и буднично, чуть суховато и дробно звякнул металл по полу. Черным мягким крылом взвихрился край одеяния, исчезая за дверью. Элвир сидел на полу, зажимая разбитый рот, и сквозь слезы глядел на тусклый металлический ободок на гладких плитах. Его вырвало несколько раз, потом рвать было уже просто нечем, но спазмы продолжались. Наконец, еле живой, он после нескольких безуспешных попыток схватил кольцо и, закрыв глаза, уснул.

 

Продолжение записок Секретаря

— Так что, господин мой разумный, я бесполезен для великого дела. Но я полезен для того, кто это дело вершит. Забавно получается, да? Наш господин творит свое Дело ради вас, людей. Тащит вас за шкирку к совершенству и всеобщему счастью. Остальные Бессмертные тоже трудятся, в общем-то ради Дела, хотя каждый прибежал сюда за своей собственной целью. А я — яслужу только Ему. И скажи теперь, кто из нас ценнее? А?

Он улыбался. Сейчас даже днем сумрачно, потому я видел его лицо, и он не прятался от света. Как он обаятельно улыбается — и как страшно.

— Молчишь. Я понимаю, ляпнешь что — твой господин узнает, а рука у него тяжелая… Он давно уже потерял способность испытывать привязанность хоть к кому-то. Все мои… собратья уже давно живут только своей отдельной целью каждый. — Он как-то вмиг осунулся. — Им ничего больше не интересно. Они не видят целого, не понимают. А я, понимаю и вижу.

Я деликатно промолчал. Наверное, потому, что знал одну вещь. Точнее, догадывался почти наверняка. Этот обаятельнейший мальчик четырех тысяч лет от роду врал. Зачем он врал мне — я не понимаю, я ничтожен, я мелкая сошка. Что ему от меня нужно? И я просто молчал.

А вранье было вот в чем. Никакого целого он не видел. Не возвышался он над всеми собратьями, аки орел над горами. Слухами, как говорится, земля полнится. Если бы Бессмертные не упустили Кольцо, я бы, может, и поверил. Но ведь и сам наш всевидящий Элвир был на этой Охоте. И — упустили. Ну, не нарочно же они это сделали, об этом даже помыслить невозможно. Стало быть — как там написал мой господин на отчете господина Бессмертного Орхальдора?

Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему Сам так суетился по этому поводу. Кольцо само придет к нему, кто бы им ни завладел. Уж сколько нам талдычили об этом. Кольцо само приведет своего носителя к Хозяину, надо только подождать. Впрочем, не мне судить, наверное, ему просто надоело быть без тела. А как же, сколько он вот так уже торчит? Поневоле взбесишься. Ой, не надо бы думать… Когда Он взбешен, у всех нас нутро просто переворачивает — его бешенство везде, повсюду, ты готов разорвать любого, кто попадется на глаза, это страшно, страшно…

Словом, как бы то ни было, за этим Кольцом погнал он всю Девятку…

— Вот именно, друг мой, — насмешливо смотрел он на меня. — Именно. Кого? Самых верных, тех, кто в любое мгновение его слышит, кто никуда от него не денется… Только опять же — кого? Полководца? Орочьего предводителя? Провидца, который у себя под ногами ничего не видит, весь ТАМ? Друг мой, из всех нас если кто для этого и годился, так это Ульбар, коего ваши собраться с той стороны Хамулом называют, да Хонахт. Но кто нами командовал? Конечно, наш несравненный великий Король всея Нуменора Обновленного… Дальше объяснять?

Я промолчал. Мне бы очень хотелось объяснений. Во-первых, разве Сам не слышит их постоянно, а они — его? И тогда не промахнулся ли Сам? Или это промах Бессмертных и господина Элвира всевидящего тоже? А если Сам может промахнуться, не промахнется ли он и сейчас? Ведь это и моей шкуры касается. И самое главное — а с чего этот мальчик вообще передо мной так оправдывается?

Он ответил на мой вопрос, хотя и не совсем на тот, который мне хотелось бы задать — вряд ли он читает мои мысли, я ему клятвы не давал, просто, наверное, он и сам думал о том же.

— Он может и ошибаться… Он гениален. Он гениальнее всех, кто сейчас существует в этом мире, и я восхищаюсь им и рад ему служить, что бы я о нем ни думал. Знаешь, почему я еще способен смотреть со стороны, рассуждать о чем-то? Потому, что я для него не инструмент, как прочие. Я ему как раз вот таким, смотрящим со стороны, нужен… Но он может ошибаться, да еще как… Хотя бы в том, какую клятву он брал с каждого из нас — если постараться, так там столько дырок, ха-ха, было бы желание выкрутиться… Хотя выкручиваться придется, сдирая мясо с костей, а на это даже из нас вряд ли кто пойдет, да и зачем? Да… Он сделал нас только орудиями, и каждый может мыслить лишь в том направлении, которое он оставил. Боюсь, он поздно это понял. И еще я боюсь его расчетливости. Он безошибочен. Он страшно логичен, но, увы, противники наши нелогичны… Вдруг они выкинут что-то такое? Нелогичное? Такое, что сдуру разрушит все его прекрасное гениальное построение? Провидец ничего не видит, а я, — он приблизил лицо ко мне, — я нутром чую. Что-то может получиться не так.

Он встал, а я встать не мог. Я просто оцепенел от страха. После таких откровений мне вряд ли придется долго жить. — Не трясись, — бросил он. — Владыкам нужно дупло, чтобы выкричаться. К тому же я, знаешь ли, очень не хочу, чтобы настала Последняя Битва. А уж если она настанет, то я хочу, чтобы она кончилась для меня в любом случае как можно… благоприятнее. Потому держись меня и Властелина.

— Но я… я не ваш!

— Ага. А кто тебя спросит? Ты задумался о нас — так получи все по полной, друг мой, — издевательски рассмеялся он. — Захочешь жить и благоденствовать — будешь молчать. А если все пойдет не так — сдохнешь вместе со всеми, так что мне говорить с тобой ну совершенно безопасно.

Он вышел, и больше я не видел его.

Ну, вот, оно и началось… Сайта погнал орков. Они идут, идут и идут. Они вымостят нам дорогу на Минас Тирит своими трупами. Не жаль. Мясо есть мясо. А потом мы по их трупам войдем в Город. Он будет уже очищен и готов для нас. И мой господин воссядет на престол Королем всех истинных потомков Нуменора и начнет строить свой Нуменор Обновленный на развалинах прежних сгнивших королевств.

Осталось недолго».

Последняя запись в тетради Секретаря. Написано корявым, торопливым почерком, свинцовым карандашом, писали явно на какой-то неровной поверхности — на колене, на камне, кто его знает…

«Вот все и кончилось. Действительно все. И действительно кончилось. И я не знаю, что мне делать. Как говорил господин Элвир, Девятый Бессмертный — где они теперь все? — каждому народу нужна своя легенда. А легенды, как ни странно, имеют тенденцию сбываться. У наших врагов была легенда о Короле, который вернется. Я честно думал, что этим самым Королем станет мой господин. Ошибся. Да, можно считать легенды всего лишь легендами — только вот этот Король взял да и вернулся. И как вернулся…

Мы настолько были ошарашены тем, как все это повернулось, что даже сражаться уже никто не мог — не за что. Ничего не осталось.

И куда мне деваться с моей свободой. И не привык к ней, не знаю, что мне делать. И ничей. Я не умею быть ничьим. Хотя этот самый новый Король помиловал нас всех, бросивших оружие — деваться-то куда? В Хараде глотку перережут или в рабство продадут. В Умбар — а что я там забыл, среди этих морэдайн? Среди этих полукровок?

В Гондор — да ни за что. Я их боюсь. Мы же с ними века воевали, да никогда! Они же меня в клочья порвут.

Но надо как-то жить, что-то есть. Собрать, что ли, банду? Не могу, я слово давал вместе с остальными — не воевать против победителей. Что делать? Землю пахать? Я не умею. Я ничего не умею. Я никому не нужен.

Что мне делать с этой проклятой свободой?»

На сем рукопись Секретаря обрывается.