Прошло ещё несколько дней.

— Славик, деточка мой, когда ж хрёс будешь делать? Мужиков бы нанял. Вон сколько денег на ветер пустил. Фермеры грозятся в милицию заявить, чтобы тебя из деревни выселить. Народ уже неделю не работает. Мужики без дела слоняются, пьянствуют, злые. Бабы плачут. А хрёс…

— Няня, ну я же сказал…

— Ты только говоришь, а время уходит. Вот спустишь все денежки, и доски гожей не на что купить будет!

— Зачем нам доска?

— А как же — зачем? Как — зачем?! На хрёс!

— Няня, ну что ты, на самом-то деле, няня… Ну прости ты меня за ради Бога! Завтра же займусь крестом.

— Правда? Вот и хорошо, Славик. Вот и займись делом. Хватит их

поить. Они, пропойцы, и до белых мух бы пьянюжили. Им что? Налей да налей…

— Няня, — спросил вдруг Славик, привстав с дивана, — а куда ты свой пай дела? Продала?

— Какой пай, деточка?

— Земельный. Гектары свои, которые после ликвидации колхоза тебе отошли?

— И-и, на што мне эта земля? Мне теперь… Под хрёс скоро… Володе я свой пай продала. Пускай хозяйствует. Он мне сенца привозит, дров. Огород распашет, когда попрошу. И денег не берёт. Уважительный он человек. Хорошей породы. А что ты спросил?

— Да так.

Наступил следующий день. Но и на следующий день Славику было не до креста. И на другой, и на третий, и на тот, что пришёл следом…

— Няня, вот какая незадача — завтра надо ехать, — сказал он однажды, проснувшись на диване у распахнутого в сад окна; в сумке у него зазвонил телефон, маленькая коробочка, похожая на пудреницу. Славик только и сказал: "Да. Так точно, понял. Буду в срок. Конец связи". И вздохнул как-то непонятно. И долго неподвижно смотрел в потолок.

Няня стояла в дверях. Стояла не дыша. Прижала к груди мокрое полотенце, которым только что вытирала посуду, и молча смотрела на племянника, которые тоже молчал.

— Отгостевал, стало быть… Что ж, поезжай, раз дела ждут. Только вот хрёс родителям…

Славик молчал.

Встав, он перетряс все свои брюки, джинсы и шорты, внимательно обшарил обе сумки. Денег не хватало даже на дорогу. Нет, у няни просить нельзя. Это уже слишком.

И он пошёл к бывшему своему однокласснику. Два дня назад встретил его на речке. Славик продолжал свои кутежи с мужиками. А Володька пришёл с сыновьями искупаться. Видать, весь день работали в поле, на заготовке кормов.

Сыновья у Володьки уже взрослые, ростом выше батьки. Такие же лобастые, светловолосые, крепкие. Володька проводил их взглядом, пока они не кинулись в воду, и сказал:

— Ну, здорово.

Ухватились за руки, какое-то время крепко держали друг друга, давили ладони, а потом рассмеялись, потянулись друг к другу, обнялись. И полезли вместе в воду.

Володька увидел на боку у Славика две крупные родинки, которых раньше вроде как не было.

— Это что, от пуль, что ль?

— Да нет, — засмеялся Славик, — чёрт — рогами.

— Ну-ну, как аккуратно входят… Вынули?

— Вынули. Берегу как память о Вьетнаме.

— Где нас не было?

— Да, так точно, где нас не было.

Вечером сошлись. Вспомнили школу. Девчат. Было что вспомнить.