Около дома нас ждали ещё трое. Завидя нас, стали прямо ногами разгребать дорожку к дому. Тоже трясли и сжимали мою заболевшую правую руку. На крыльце шумно и старательно топали ногами, оттряхивая снег. Крыльцо содрогалось.

Вот такая артель ввалилась в мои хоромы. В них уже было можно снять верхнее одеяние. Замороженные стёкла в окнах начинали сверху оттаивать. Пальто, телогрейки и шубы свалили в угол. Снова обменялись рукопожатиями. Я просил всех называть меня на ты.

- Мы Господа на Ты называем, а друг с другом будем чиниться.

- То есть вы, то есть… ты не чинодрал?

- Обижаешь.

Аркаша распоряжался. Со двора тащили доски, клали на табуретки, получались скамейки. Два ободранных стола застеливали, как скатертью, - нет, не старыми газетами, - а очень приличными листками белой неиспользованной бумаги.

- Откуда такая?

- Да тут всего выше крыши, - отвечали мне.

Аркаша давал знак, что всё потом объяснит. И он, да и все, да и я, что скрывать, очень хотели скорее приступить к основному событию новоселья.

- Прошу!

Зашумели, рассаживаясь. Кто-то сел на пол, но кричал, что ему и так хорошо, падать некуда.

- Мы тебе всё обустроим, - горячо обещали они. - Вешалку из карельской березы притащим. Дом же с вешалки начинается. Не только театр, а? - И хлопали по плечу.

Аркаша отозвал меня в кухню.

- Налей им по сто, ну, по сто пятьдесят и выгоняй.

- Это нехорошо.

- Тогда совсем не выгонишь. Ну, ты - хозяин, твоя касса, но я предупредил.

- А они женатые?

- Кто как. Но здесь нет.

- А ты женат?

- Да как скажешь, - отвечал Аркаша. В кухню просунулось два небритых лица.

- Аркаш, горит!

- Цыть! - прикрикнул Аркаша.

От старых хозяев остались треснутые чашки, толстые мутные стаканы, но их всё равно на такой табор не хватало. Но оказалось вдруг, что у некоторых стаканы были с собой.

- Сами наливайте, - велел я, за что и получил от Аркаши пинок под столом по ноге.

Запах сивухи заполнил застолье. Опять же, пнув меня под столом, Ар-каша подставил мне посудину, как я понял, налитую из качественной бутылки. Этим он давал мне понять отличие нас с ним от основной массы.

- Обождите, хоть колбасу нарежу, - сказал я.

Но они дружно загудели:

- Да зачем, да что ты, да разве мы не едали, да и зачем ты на еду тратился, себе оставь, рукавом занюхаем.

- Поднимем стаканы да хлопнем их разом, - возгласил Аркаша. Я видел, что он тоже торопится выпить. - С новосельем! Да скроется разум!

- Да скроется тьма! - поправили Аркашу.

- Во тьме скроется разум! - бодро добавили и к этому. О, тут народ собрался грамотный.

- Ты, солнце святое, гори! - И я вознес свой граненый кубок.

- Кустиком, кустиком! - кричал невысокий бородач. - Сдвигайте стекло.

Сдвинули. И правда, получилось, как кустик, выросший над столом на секунду и сразу распушившийся. Пошло у всех, кроме одного. У него, как говорится, не прижилось, его замутило, он выскочил.

- Это называется: раз травил я в окно, было душно не в мочь, - такая была реплика.

Бедняга вернулся побледневший, но ещё более желающий выпить. Ему налили, но велели пить не сразу, не тратить драгоценность, а отпивать по столовой ложке и прислушиваться к организму. Все с таким состраданием смотрели на беднягу, так солидарно морщились, что участие ему помогло. Больше его не тошнило. Он стал порываться рассказать анекдот, но не мог его вспомнить.

- Сегодня не твой день, - сказали ему. - Не ходи в казино.

Добрались и до закуски. Смели и колбасу, и сыр, и всё остальное. Хлеба я умудрился не купить, но о нём и не вспомнили. Мазали масло прямо на колбасу. Особенно любовно отнеслись к селедке. Снова налили. Наливал Ар-каша. Не забывал и меня, и себя. Надо ли говорить, что почти все они уже вовсю курили.

- А-а! - вдруг крикнул бледный мужчина. - Вспомнил! Вот! Один мужик всегда брал в магазине одеколон "Тройной". А тут приходит, просит ещё одеколон "Сирень". - "Зачем тебе?" - "Будут дамы".

Не надо было ему этот анекдот рассказывать, ибо давно замечено, что слова могут воплощаться. В дверь постучали, и вошла дама. Лет то ли под сорок, то ли за.

- Назад! - закричали на нее.

Но я заступился. Она села рядом со мною, оттерев Аркашу.

- А я жду, жду, напрягаюсь, думаю, пригласишь. Но я не гордая, сама пришла. Ждал Людмилу? За тобой хоть по снегу босиком. А ты одних кобелей свистнул.

Застольем командовал Аркаша. Двоих отправил за дровами.

- Пока не напились: марш-марш. Генат поможет. Сухих, лучше березовых. Березовые жарче, - объяснил он, считая, вероятно, что я и в этом не разбираюсь.

- Какие будут указания? - спрашивали у меня.

- А без указания вы и пить не будете?

- А-а. Ну, это-то. - Мужчина с бородой (в общем-то они почти все были с бородами, но у этого была позапущенней) обратился через стол. - Это-то нас уговаривать не надо. Но, ну ладно, буду тоже на "ты", я сразу, а то потом к тебе не пробьёшься, докладываю проблему дорог. Сюда нет дороги.

- И не надо! - я пристукнул по столу.

- Точно. Ты с лёту ловишь. Спасение России в бездорожье. Любишь Россию - ходи по ней пешком. Как появляются дороги - начинается разложение: наркотики, преступность, остальное. По бездорожью грехи не ходят. Пустынники уходили в леса, в пустыни, в горы. И там были нечистые, но боялись молитвы. Нынешние как свиньи, не боятся креста.

- Но боятся песта, - закончил кто-то пословицу. - Давай пить, хватит о работе.

Вот уже и последняя бутылка задрала дно к потолку, а коллектив ещё только-только начинал разогреваться. Аркаша, выскакивая, уходил на кухню и там чего-то химичил, хотя и меня постоянно помнил. Вскоре и он развёл руками. Я принял это к сведению и побежал в магазин.

Продавщица отлично понимала, что происходит в доме нового жителя, и советовала взять чего попроще.

- Мне-то выгодно продать дорогое, но вас жалко. Вот этим тараканов травят. Берите. Скорее упадут. Но сами этого не пейте. А их не напоить. Уже один пробовал.