Четыре иероглифа

Современное китайское чтение: Шу / шан / кай / хуа

Перевод каждого иероглифа: Дерево / на / распускаться-распускать / цветы

Связный перевод: На дереве появляются цветы; распустить на дереве цветы

Сущность

1. Украсить засохшее дерево искусственными цветами; стратагема призрачного расцвета; возвести показные сооружения; установка муляжей военных укреплений, авиабаз, огневых точек, радарных станций; стратагема приукрашивания

2. На засохшем / увядшем дереве распустить чуждые ему цветы; стратагема приемных родителей

3. На здоровом дереве заменить отсутствующие / поврежденные цветы поддельными цветами; стратагема протезирования

4. На раскидистом / здоровом дереве выставить на обозрение неприметный сам по себе цветок; впрячь кого-либо/что-либо в свою колесницу; рядиться в чужие перья; воспользоваться чужой славой; стратагема выпендрежа

«Кончалась последняя луна старого года, и наступала ранняя весна; приближался праздник фонарей («юань сяо цзе», доел, «праздник новолуния») — Нового года. Сейчас мы расскажем вам о том, как население города Цинфын готовилось к этому празднику. Каждый пожертвовал в пользу Храма бога неба и земли деньги или вещи, а в кумирне этого бога соорудили большую рыбу для иллюминации. Сверху протянули гирлянду с разнообразными цветами, к которой подвесили около семисот разноцветных фонарей. В городе устраивались различного рода увеселения. Внутри кумирни шли игры. Перед каждым домом сооружались разукрашенные арки и на них развешивались фонари. На улицах затевались всевозможные развлечения и потехи. И хотя все это нельзя было, конечно, сравнить с празднествами в столице, все же это было большим, веселым торжеством для жителей Цинфына» [ «Речные заводи», гл. 32: Ши Найанъ. Речные заводи, т. 1. Пер. с кит. А. Рогачева. М.: Гослитиздат, 1959].

Праздник, описанный в романе XIV в. Речные заводи, отмечается на севере Китая в области, находящейся ныне в провинции Шаньдун. Как видим, кумирню украшали искусственными цветами. Для создания радостного настроения в Китае — да, пожалуй, не только там — и сегодня используют искусственные цветы. Эрвин Виккерт в своей книге Китай, увиденный изнутри («China von innen gesehen») (Штутгарт, 1982) так описывает свои впечатления от Пекина первого мая 1977 г.: «Повсюду в парках царило праздничное настроение… На кустарниках и деревьях висели цветы и фрукты, хотя время для них еще не пришло, и лишь присмотревшись, замечаешь, что все они сделаны из бумаги и пластмассы». Можно предположить, что выражение для стратагемы 29 связано с идущими издалека и сохраняемыми доныне народными китайскими обычаями.

В связи со стратагемой 29 неизменно упоминают тысячелетней давности присловье «тешу кай хуа»: «на железном дереве

распустятся цветы». Железным деревом «тешу» называют «саговник поникающий» (Cycas revoluta), род голосемянных из класса цикадовых, произрастающий на юге Китая и редко цветущий. Когда в шанхайском парке зацвел саговник, об этом 25 июля 1981 г. не преминула сообщить местная газета Освобождение [Цзефан жибао], поместив фотографию ботанического чуда. На севере саговник цветет еще реже. Данное присловье означает нечто невиданное, едва ли возможное. Так ведь и то, что может совершить стратагема, граничит зачастую с чудом.

 

29.1. Цветение дерева спустя 28 лет

Один человек хотел отыскать путь [к долголетию], но не знал, как напасть на его след. И тогда он с утра до вечера стал отбивать поклоны перед засохшим деревом с просьбой прожить столько же, сколько лет этому дереву. И делал он это без устали целых двадцать восемь лет. И в один прекрасный день на засохшем дереве вдруг распустились цветы [ «ку шу… шэн хуа»…], источавшие сок, сладкий, как мед. Он сорвал их и вкусил сока. Вкусив сока, он примкнул к сонму небожителей [сянь].

Данная история из Описания всех вещей («Бо у чжи»), исходный текст которого восходит к политику и сочинителю Чжан Хуа (232–300), изображает не стратагему, а чудо, перекликающееся с названием стратагемы 29. Именно в этой истории появляется, пусть и не в связи с уловкой, выражение «засохшее дерево покрылось цветами» [ «ку шу… шэн хуа»…].

 

29.2. Возродившееся дерево

Почти то же самое выражение встречается в пьесе «Люй Дунбинь уводит из мира Ли Юэ с железным посохом» [ «Люй Дунбинь ду тегуай Ли Юэ»] юаньского (1271–1368) драматурга Юэ Бочуаня (см. 14.1). Продажный судейский [кунму] Юэ Шоу из-за грозящей ему смертной казни умирает со страху. Владыка ада [Янь-ван] ждет Юэ Шоу, для которого готовят котел с кипящим маслом. Появляется даосский святой [сянь] Люй Дунбинь и спасает его — Юз отмечен при рождении как будущий праведник. Но поскольку тело его жена уже сожгла, ему предстоит воплотиться в теле только что умершего мясника Ли. Юэ воскресает. Теперь у него другая семья, сам он хром и ходит с железным посохом. Разобравшись в том, что произошло, он решает тайком вернуться к прежней семье. Своей супруге он говорит: «Дорогая жена, ты поступила дурно. Ничего ведь не стоило подождать пару дней», после чего поет:

Из-за того, что ты предала огню мой труп, Возникло великое замешательство. Хотел бы я знать, о чем думала Моя жена, когда вершила все это.

Представить, что я на мгновение вернусь домой, все равно что ожидать появления цветов на засохшем дереве.

Ввиду стихотворного немецкого перевода сами слова Юэ Шоу немного изменены. В оригинале стоит «ку шу гиан цзай кай хуа», что без учета контекста означает: «на засохшем дереве вновь распускаются цветы». Убрав два слова — «ку» (засохший) и «цзай» (вновь), — мы получаем точное выражение для стратагемы 29 «шу шан кай хуа».

Как видим, выражение для стратагемы 29 восходит к историям о необычном, не связанным с уловками. Стратагемой становится невинное словосочетание «на дереве распускаются цветы», которое согласно четырем различным толкованиям (см. сущность стратагемы в таблице) может означать «распустить на дереве цветы».

Прежде всего стратагема 29 служит для изображения мнимого цветения, при этом наряду с визуальным муляжом здесь может подразумеваться и голая риторика, и в первую очередь обманчивая статистика. В таком случае стратагема 29 имеет сходство со стратагемой 7: «из ничего сотворить что-то». Разумеется, исходным пунктом стратагемы 29 выступает не «ничто», а вполне определенное — пусть и крайне скудное — нечто. И создаваемое всегда положительно. Далее, если стратагема 14 «позаимствовать труп, чтобы вернуть душу» применяется после «смерти», т. е. после того, как что-то погибло или обрекается на гибель, в случае стратагемы 29 речь идет о скрытии слабости или изъяна и разыгрывании силы и процветания.

 

29.3. Зимний сад утопает в цветах

Стояла середина зимы. Чудный запах с лугов и лесов давно исчез. Безотрадно выглядели увядшие деревья. Однажды император Ян-ди (правил 605–617) трапезничал с супругой Сяо-хоу и своими наложницами в одном из парков. И он сказал: «Из четырех времен года прекрасней всего весна. Мириады растений стараются превзойти друг друга в своем очаровании, сотни цветов являют все свое великолепие. Красные навевают на людей любовь, зеленые пробуждают жалость. Летом над землей простирается чистый небосвод, цветы лотоса заполоняют пруды, а над просторами веет душистый ветерок. Осенью прямо над тунговым деревом [утун] висит ясная луна, а от коричного лавра [даньгуй] исходит дивный аромат, струящийся над чашами и деревянными блюдами. И осень полна чудных картин. Лишь этот зимний пейзаж сиротлив и пустынен, лишенный всякого очарования. Единственное, что остается, забраться под одеяло и проводить в постели дни напролет. Покидать ее нет никакого удовольствия».

Императрица Сяо-хоу молвила: «Я слышала, что у монахов есть ложе для созерцаний, где помещается несколько человек. Отчего бы и вашей светлости не приказать изготовить такое ложе с удлиненными подушками и большими покрывалами? Все красавицы могли бы там расположиться и вместе бы там пили, трапезничали и развлекались. Замечательно, не так ли?» Наложница Сюэ из павильона Осенних Голосов [Цюшэн] сказала: «Для такой кровати понадобится огромный полог». Император Ян-ди со смехом ответил: «Хоть и мило ваше предложение, все же с его помощью не воскресить лучезарные весенние пейзажи с раскидистыми ивами и яркими цветами, когда на террасах или во дворце нет ни одного места, которое бы не пленяло вас и где бы вы чувствовали себя одинокими и покинутыми». Наложница Цинь из павильона Чистоты и Совершенства [Цин-сю] сказала: «Коли ваша светлость не желает чувствовать себя одиноким, этому нетрудно подсобить. Я и другие наложницы нынче вечером попросим [нефритового государя, владыку] небесных чертогов сделать так, чтобы завтра поутру распустились цветы». Император Ян-ди воспринял эти слова как шутку и насмешливо заметил: «Ну что ж, нынче вечером я не стану вас беспокоить». Они еще немного поразвлеклись, пригубили вина, после чего император со своей супругой в экипаже вернулся во дворец.

Следующим утром, когда император завтракал, явились шестнадцать наложниц и попросили его прогуляться вместе с ними. Тот поначалу осерчал, но супруга стала его уговаривать, и в конце концов император согласился покинуть дворец в сопровождении жены, чтобы отправиться в парк. Стоило ему войти в ворота парка, как его взору предстала ослепительная игра красок всевозможных цветов. Персиковый и абрикосовый цвет соперничали в грации, являя своим блеском усладу для глаз. Император с императрицей были крайне поражены и недоуменно спрашивали: «Как за одну ночь в такую погоду могли столь пышно распуститься цветы? Это что-то невероятное!»

Не успели они замолчать, как появились 16 наложниц с множеством дворцовых служанок. Под звуки флейты они закружились в хороводе, приветствуя императора с императрицей. Приблизившись к императору, они спросили его: «Ну как, распустились цветы и вербы в императорском дворце?» Радостный и одновременно растерянный император воскликнул: «К какому искусному приему вы прибегли, заставив за ночь распуститься все цветы?» Женщины засмеялись: «К какому искусному приему мы прибегли? Этот чудный вид потребовал от нас целой ночи работы. Вашей светлости не надо ничего выспрашивать, просто сорвите пару цветков и рассмотрите их, после чего все прояснится».

Император подошел к декоративной яблоне с раскидистыми ветвями, наклонил одну ветку и стал внимательно рассматривать. И тут он увидел, что все цветы не настоящие, а изготовлены из разноцветного шелка, собраны в форму и прикреплены к веткам. Пораженный Ян-ди молвил: «Кому пришла в голову столь блестящая мысль? Все такие красные и чудные, такие зеленые и нежные, выглядят впрямь как настоящие. Хоть это и искусственные цветы, но они даже прекрасней природных». Наложницы ответили: «Замысел исходит от госпожи Цинь, она призвала нас поработать всю ночь, чтобы ваша светлость ныне могли порадоваться!» Император Ян-ди обратил свой взор на госпожу Цинь и молвил: «Вчера я полагал, что вы шутите! Просто не верилось, что подобное возможно!» Затем он с императрицей тронулся в глубь сада, где перед ним расстилалось целое море переливающегося зелеными и красными красками бескрайнего ковра из мириад цветов.

Эта сцена, взятая из исторического романа [гл. 28] цинской поры (1644–1911) [некоего Чу Жэньхо] «Повествование о [династиях] Суй и Тан» [ «Суй Тан яньи», 1686], имеет историческую основу. Соответствующее свидетельство находится в историческом труде «Всеотражающее зерцало, управлению помогающее» [ «Цзычжи тунцзянь»] Сыма Гуана (1019–1086) в описании 605 г. [5-й месяц, гл. 180]. Находчивость наложницы позволила развеселить императора Ян-ди. Весенний пейзаж развеял его тягостные думы. Устройство такого красочного представления помогло госпоже Цинь завоевать благосклонность императора. Даже узнав, каким образом удалось создать искусственную весну, сын неба не переставал восхищаться чудным зрелищем.

С военной точки зрения стратагему 29 рассматривает пекинский исследователь стратагем Ли Бинъянь. Итак, перед нами дерево, на котором нет цветов. Тогда из разноцветного шелка можно изготовить цветы, прикрепить их к веткам и создать пейзаж, выглядящий как настоящий. Если не присматриваться, невозможно понять, что это за цветы. А поскольку военные явления труднее поддаются пониманию по сравнению с прочими общественными явлениями, а еще меньше поддается проверке их достоверность, то различными призрачными образами можно исказить субъективную оценку вражеским военачальником положения дел. Созданием ложных обстоятельств и сознательным введением в заблуждение можно изобразить отсутствующую в действительности силу, даже превосходство и тем самым запугать противника. В качестве примера Ли Бинъянь приводит 13-ю бригаду, зимой 1947 г. во время гражданской войны входившую в состав армии под командованием Чэнь Гэна (1903–1961) и на протяжении месяца заставлявшую думать Ли Те, командующего пятой армией гоминьдановских войск, что перед ним основные силы противника. 13-й бригаде удавалось водить за нос противника числом оставляемых костров, разведением как можно большего количества бивачных огней и поднимаемой при ходьбе пылью. Тем самым и перед вражеской воздушной разведкой удавалось разыгрывать скопление больших сил.

 

29.4. Потемкинские деревни

[402]

«В 1783 г., по инициативе виднейшего государственного деятеля времен Екатерины II кн. Г.А. Потемкина (1739–1791), к России был присоединен Крым, включенный в состав Новорос-сии. Своеобразная фигура Потемкина породила огромную литературу, уделившую немалое внимание и поездке Екатерины II совместно с ним в 1787 г. на юг. Современники рассказывали, что Потемкин, с целью показать Екатерине процветание новой территории, возвел на пути императрицы селения, бывшие лишь декорациями, выставлял для встречи ее празднично одетых людей, пригнанных издалека, но выдававшихся за местных жителей, показывал склады хлеба, в которых мешки вместо муки были набиты песком, перегонял ночью из одного места в другое одно и то же стадо скота, насадил в Кременчуге и других городах парки, причем посадка производилась на несколько дней, так что насаждения гибли после проезда Екатерины, построил в Херсоне крепость, не выдержавшую первой грозы, соорудил корабль, который нельзя было спустить на воду, и т д. Источником всех этих рассказов были описания иностранцев, из которых одни участвовали в поездке Екатерины, другие писали с чужого голоса (см. письма австрийского императора Иосифа II, участвовавшего в поездке Екатерины под именем графа Фалькенштейна, в книге: A. v. Arneth. Joseph II und Katharina von Russland. Wien, 1869, S. 359; J. Castéra. Histoire de Catherine II. Paris, 1799, v. III, p. 17; Taurische Reise der Kaiserin Katharina II. Koblenz, 1799, S. 35, 102–103, 123, 178, 184 [автор этой анонимной книги лейб-медик Вейкард]; August v. Kotzebue. Das merkwürdigste Jahr meines Lebens. 1802, B. II, Anhang «Über die «Mémoires secrets sur la Russie», S. 221; Potemkin. Ein interessanter Beitrag zur Regierungsgeschichte Katharines der Zweiten. Leipzig, 1804, 3. 115, 116, 123 [автор этой книги Гельбиг (Heibig), саксонский резидент при дворе Екатерины. (Он печатал в 1797–1800 гг. в гамбургском журнале «Minerva» биографию Потемкина: «Potemkin der Taurier. Anekdoten zur Geschichte seines Lebens und seiner Zeit». — Прим. пер. ]). В ряде писем с дороги Екатерина опровергала дошедшие до нее слухи о мерах, принятых Потемкиным в целях маскировки непорядков в Новороссии. Однако показания французского посла при дворе Екатерины графа Сегюра разоблачают приемы Потемкина: «Города, деревни, усадьбы, а иногда и простые хижины были так разукрашены и замаскированы триумфальными арками, гирляндами цветов и нарядными архитектурными декорациями, что вид их обманывал, превращая их у нас на глазах в великолепные города, внезапно воздвигнутые дворцы, в сады, роскошно созданные» (Comte de Ségur. Mémoires ou souvenirs et anecdotes. Paris, 1827, v. III, p. 112, 121–123, 130–132, 182,213 [на рус. яз.: «Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II (1785–1789)». Пер. с франц. СПб, 1865, с. 11—208 // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л.: Лениздат, 1989, с. 438–440. — Прим. пер.]. См. также: Г.В. Есипов. Путешествие императрицы Екатерины II в Южную Россию в 1787 г. // «Киевская старина», 1890, № 11 и 12; 1891, № 1–5, 7–9, 11–12; 1892, № 2, 3, 5). Широкое распространение мемуарной литературы о путешествии Екатерины на юг привело к тому, что уже с 20-х годов XIX в. в литературной речи стали пользоваться образом «потемкинские деревни», но давали его первоначально описательно. Например, в «Комете» (1822) немецкого романтика Жан Поля (И.-П. Рихтера, 1763–1825) читаем: «Сколь иной облик представляет такой новый Николополь… я разумею, сколь иной облик сравнительно с теми расписанными голыми деревенскими фасадами Потемкина, на которых все было слепо, не только окна, но и стены, но которые все же (согласно Коцебу) полководец издалека, со столбовой дороги, показывал великой Екатерине… У Екатерины все было — видимость, здесь все — истина» (Jean-Paul. Sämtliche Werke. Berlin, 1842, S. 29, S. 40). В русской литературе А. И. Герцен прибегает к такому же развернутому образу: «Юбилей в Вольном экономическом обществе дал случай отличиться нашим неокрепостникам. Что такое это вольное общество, знает всякий, а кто не знает, пусть прочтет отчет В. Безобразова. Это — одна из тех неискусных декораций, которыми Екатерина II обманывала Европу, вроде картонных деревень, которыми Потемкин обманывал ее» («Крепостники». 1866, Собр. соч., изд. Акад. наук СССР, т. XIX. М., 1960, с. 8). С течением времени подобные многословные сравнения сократились в лаконическую формулу «потемкинские деревни», под которой разумеют: очковтирательство, показной блеск, скрывающий неблагополучное состояние чего-либо».

В китайском языке словосочетание «потемкинские деревни» можно передать выражением «делать пустое, заниматься подлогами» («нун-сюй цзо-цзя»), что означает также «пускать пыль в глаза» (Фразеологический китайско-немецкий словарь. Пекин, 1981, с. 172). Другое китайское выражение для фразеологизма «возводить потемкинские деревни» дословно означает «украшать / отделывать фасад» («чжуан-хуан мэнь-мянь»).

 

29.5. Игра в карты при трех градусах ниже нуля

В ходе визита американского президента Ричарда Никсона в Китай 21–28 февраля 1972 г. несколько раз устраивались «потемкинские деревни». Когда Никсон со своими спутниками посетил Великую китайскую стену, местные власти согнали туда людей. Некоторые играли в карты при трех градусах ниже нуля, что должно было свидетельствовать о хорошем их настроении. Позже госпоже Никсон показали детскую больницу, весь персонал которой и дети щеголяли в новехонькой одежде. Детей напудрили и подкрасили, а игрушки, которыми они обычно пользовались, заменили новыми. Однажды американские гости решили посетить овощной рынок. Служащих и рабочих быстро отрядили на роль покупателей. Все это выглядело крайне неестественно, делает заключение 25 лет спустя Тан Лунбинь на страницах пекинской газеты Гуанмин жибао от 1 декабря 1996 г. в занимающей целую полосу статье об историческом визите.

 

29.6. Захватывающий восьмичасовой доклад

На одном пятитысячном собрании принимали участие работавшие в августе 1974 г. в пекинском Издательстве иностранных языков два европейца. Их рассказ об этом мероприятии (в книге Клоди и Жака Бройель (Broyelle) «Deuxième retour de Chine» (1977)) передает впечатление о внешне внушительном, в действительности же совершенно пустом политическом обрядовом действе, где в соответствии со стратагемой 29 на передний план выдвигается сугубо показное представление. То подобострастие, с которым представляется собравшимся докладчик, прежде всего наводит на мысль о стратагеме 27:

«Несколько тысяч сотрудников издательства и типографии на заказных автобусах были доставлены в конференц-зал. Атмосфера походила на театральную перед подъемом занавеса; люди здоровались друг с другом, удобно усаживаясь в кресла и кучкуясь вокруг своего дорогого начальника. Наконец занавес поднялся, и на сцену из-за кулис вышел партийный работник, подошел к длинному столу, где уже сидел десяток официальных лиц, и занял место в центре. Он сообщил, что сейчас мы прослушаем доклад, в связи с нынешним этапом критики Линь Бяо представляющий для всех большой интерес. Ввиду злободневности темы изложить ее попросили товарища X, вплотную занимающегося этим вопросом. На сцену поднялся прямой, как жердь, товарищ X, подошел к трибуне, щелкнул в микрофон и начал:

«Товарищи, меня попросили поговорить с вами о походе на северо-восток. К сожалению, я недостаточно изучил этот вопрос, а мои познания в марксизме-ленинизме, в общем-то, весьма скудны; к тому же я недостаточно изучил идеи Мао Цзэ-дуна. Мое мировоззрение далеко не безупречно. Поэтому задача, которую доверила мне партия, мне не по плечу».

Можно было подумать, что доклад срывается, однако наш переводчик поспешил заметить: «Так всегда говорят перед началом выступления. Это своего рода… формальность». И действительно, докладчик продолжил:

«Поэтому я предлагаю провести сегодня совместно свободный и непринужденный обмен мнениями. Мы могли бы сделать это подобно членам большой семьи [весьма простое занятие для 5000 человек в зале. — Прим. ред.]. Я был бы благодарен услышать критические замечания и пожелания. Побеседуем непринужденно».

И он вынул из папки объемистую пачку в 200–300 листов и начал читать. Прошло восемь часов, а он все еще читал… Из соображений человечности его доклад был разбит на две части по четыре часа, между которыми был предусмотрен небольшой перерыв. Мы были единственные, кто конспектировал, но через час и мы сдались. Восьмичасовый доклад без всякой возможности задать хоть один вопрос выступающему. Сзади слышался шорох вязальных спиц. Одна сотрудница, повстречавшаяся мне после многочасовых мучений, доверительно шепнула: «Я связала почти два рукава». Но преимущественно люди спали. Нам пришлось лишь сожалеть, что не догадались, подобно своим коллегам, опершись локтями на спинки впереди стоящих кресел, сделать вид, что мы сосредоточенно слушаем докладчика, а на самом деле, скрыв лица ладонями, спать, чем и занималась то одна половина зала, то другая».

 

29.7. Прибор для измерения чистоты поверхности без электрической вилки

Один шанхайский учебный институт хотел наладить совместную работу с техническим вузом в Германии. При посещении шанхайского института немецкой делегации показали прибор, позволяющий с высокой точностью измерять степень шероховатости поверхности изделий. Речь шла о дорогостоящем, импортном приборе. На стене машинного отделения и рядом с прибором висели снимки поверхностей, полученных с его помощью. «Посредством данного прибора были произведены измерения и сфотографированы в увеличенном масштабе», — сказал сопровождающий немцев китаец, добавив, что прибор находится постоянно в работе. Перед прибором сидела китаянка, разъясняющая полученные снимки. Один представитель немецкой делегации просит женщину показать работу прибора. Та умоляюще смотрит на своего начальника. Тогда немцы начинают внимательно рассматривать прибор и видят висящую на нем нетронутую надпись с техническими данными, как будто им и не пользовались. И главное, в помещении отсутствовала электрическая розетка для подключения самого прибора.

Этот случай поведал мне в марте 1999 г. в Бонне руководитель немецко-китайского совместного предприятия в Шанхае по выпуску автомобилей. Он входил в состав той немецкой делегации и был свидетелем происшедшего. Он исходит из того, что китайский вуз приобрел и поставил прибор ради того, чтобы произвести впечатление на гостей: мол, смотрите, какой у нас высокий научно-технический уровень.

Сам этот случай не отразился на дальнейших событиях. Было достигнуто соглашение о взаимном сотрудничестве. Совместное предприятие в Шанхае должно было производить в Китае новую модель автомобиля. Однако, когда министерству машиностроения в Пекине предстояло утверждать соглашение относительно разработки новой модели с головным предприятием в Германии, а также возведения дополнительных производственных площадей в рамках существующего соглашения с совместным предприятием, из Пекина запросили у шанхайского автомобильного концерна SAIC, нельзя ли ввиду высказываний шанхайцев относительно собственных высоких возможностей по созданию новой автомашины вообще обойтись без помощи немецкой стороны. Ведь из Шанхая в связи с действующим с середины 80-х годов в Китае совместным немецко-китайским автомобильным предприятием прозвучали весьма амбициозные намеки на имеющиеся внутри Китая весьма значительные китайские, иначе говоря, не зависящие от иностранной помощи собственные возможности в отношении создания новой модели автомобиля. Увы! На вопрос руководства концерну SAIC пришлось смиренно признать, что сотрудничество с немецким партнером по-прежнему необходимо. Очевидно, шанхайская сторона подобно шанхайскому вузу с его дорогим показным прибором развесила «искусственные цветы на засохшем дереве».

 

29.8. Необустроенная аудитория

В феврале 1998 г. в одном крупном китайском городе торжественно открывали новый учебный курс. В официальной церемонии открытия принимало участие около пятисот гостей, среди которых были китайский и немецкий министры. Для преподавания данного учебного курса отремонтировали старое здание, оборудовав четыре небольшие аудитории столами и стульями.

После торжественного открытия начались лекции. Две недели обучение шло гладко, а затем случилось непредвиденное. Когда немецкий преподаватель экономики читал лекцию своим пятнадцати студентам, в помещение неожиданно вошли грузчики, которым, как оказалось, было поручено унести мебель. Столы и стулья вытаскивали буквально из-под учащихся. Немецкий преподаватель тотчас обратился к ректору университета, который объяснил, что мебель одолжили только на время проведения торжеств и настал срок ее возвращать. Данный случай поведал мне со слов того самого преподавателя немецкий коллега при встрече в Бонне 7 апреля 1998 г.

 

29.9. Как удержать гостиницу на плаву

В городе А на улице В открылось два ресторана, один под названием «Золотая столица», другой — «Серебряная столица». Поначалу и там, и там наблюдалось полное затишье.

И вдруг однажды прошел слух, что «Серебряная столица» кишит посетителями. На следующий день было то же самое. Обеспокоенный хозяин «Золотой столицы» послал туда соглядатаев. Те установили, что собрались там родственники, приятели и знакомые пригласившего их хозяина. Ели и пили они бесплатно. Хозяин «Золотой столицы» облегченно вздохнул, подумав: коль и дальше так пойдет с дармовым угощением, «Серебряная столица» скоро окажется «Разоренной столицей». Но не тут-то было! После подобных действий дела у «Серебряной столицы» пошли в гору. Даже завсегдатаи других заведений стали заворачивать туда. А вот оборот у «Золотой столицы» заметно поубавился.

Позже на вопрос о тайне своего успеха хозяин «Серебряной столицы» усмехаясь заметил: «Бесплатно потчевал гостей я для того, чтобы сделать привлекательным свое заведение и создать впечатление о его благополучии. Стоило разойтись таким слухам, как стал наблюдаться наплыв посетителей. Ну а тогда пошли в гору и мои дела».

Такое использование стратагемы 29 приводит наньцзин-ская газета Вестник услуг [Фуу даобао] от 26.10.1996 г. в серии очерков под названием «36 стратагем сегодня».

 

29.10. Овцы с водой

Во времена Конфуция (551–479 до н. э.) в уделе Лу жил некий Шэнь Ю. Каждое утро он давал своим овцам пить как можно больше воды, чтобы затем продать потяжелевших животных. Связано ли это со способом прибавки веса у Шэнь Ю или нет, во всяком случае, в китайском языке выражение «содержание воды» («шуйфэнь») одновременно означает «перебарщивание». В китайской печати, говоря о статистике, официальных сообщениях, нередко употребляют выражение — они «содержат воду». Также по поводу пустых по содержанию, но объемистых, что выгодно издателям, книг, при этом страшно дорогих, говорят, что они «разбавлены водой («чань шуй») (Жэньминь жибао, 10.11.1996, с. 4).

Даже в сообщения об ущербе от паводка добавляют «воду», раздувая его последствия. Ведь чем больше ущерб, тем щедрее помощь сверху, а кроме того, затронутым наводнениям областям дают налоговые и иные послабления. Ведь вышестоящее начальство большей частью ограничивается сообщениями о паводке с мест, не утруждая себя проверкой их достоверности (Жэньминь жибао. Пекин, 20.08.1995, с. 10). Добросовестные чиновники, конечно, стараются «отжать воду» («цзидяо шуйфэнь») из раздутых сообщений о наводнениях. Так, руководитель одного уезда в провинции Ляонин в августе 1995 г. выяснил, что в его уезде от паводка пострадало лишь 98 000 вместо указанных в сводке 125 000 домов и уничтожено только 40 000 га посевных площадей, а не 46 000 га. Благодаря его проверке общую сумму ущерба удалось уменьшить на один миллиард юаней (Жэньминь жибао. Пекин, 23–08.1995, с. 4).

А теперь вернемся к упомянутому вначале использованию воды во времена Конфуция: два читательских письма в пекинскую газету Жэньминь жибао за август и ноябрь 1996 г. показывают, что этот способ не устарел. Согласно этим письмам в одном автономном округе провинции Гуйчжоу в 1995 и 1996 гг. в тысячи килограммов свинины и говядины для увеличения отпускного веса впрыскивалась вода.

 

29.11. Собачонка из Бреттена

У церкви в Бреттене изваяна из камня бесхвостая собачонка. О происхождении каменной собачки из «Немецких сказаний, обычаев и нравов Швабии» («Deutsche Sagen, Sitten und Gebräuche aus Schwaben»), собранных Эрнстом Майером (Meier). Штутгарт, 1852 [сказание № 395, переиздана книга в 1983], известно следующее: «Некогда враг долго осаждал городок Брет-тен, желая взять его измором. Испытывавшие крайнюю нужду жители собрали чуть ли не последние запасы и принялись откармливать одну собачку. Когда та поправилась и ее бока округлились, те выпустили собачонку во вражеский стан. Увидев упитанную животину, там решили: «Раз у них такие откормленные собачонки, то уж для себя запасов у них еще предостаточно», и огорченные сняли осаду и ушли восвояси. Но вначале отрубили собачонке хвост и отправили с обрубком обратно. В благодарность за верную службу жители Бреттена изваяли ту собаку в камне, сперва поместив на городские ворота, а затем возле церкви св. Лаврентия.

 

29.12. Ненадежность зрения

«Как говорил мудрец: сомневаюсь даже в том, что вижу своими глазами, как же поверю тому, что говорят за спиной» [ «Цветы сливы в золотой вазе», гл. 9: «Цзин, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе». Пер. с кит. В. Манухина. Иркутск: Улисс, 1994, т. 1, с. 217]. К особо излюбленным в Китае выражениям принадлежит и такое: «бай вэнь бу жу и цзянь» («лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»). В конце августа 1997 г. я, будучи членом инспекционной группы по правам человека, направленной в Китай по приглашению Народного политического консультативного совета Китая швейцарским министерством иностранных дел, неделю провел в Тибетском автономном районе. Почти в каждой беседе официальные представители власти использовали это выражение. Китайский переводчик обычно передавал его английской фразой «seeing is believing» [ «увидеть — значит убедиться»]. При таком переводе получается, что нужно верить всему, что видишь.

Но как раз Жэнъминь жибао, печатный орган Коммунистической партии Китая, в своем номере от 13 января 1998 г. предостерегает от чрезмерного доверия зрительным впечатлениям. Автор статьи ао Тэн, журналист с 20-летним стажем, пишет: «Часто говорят: увиденное истинно, а услышанное — ложно [ «янь цзянь вэй ши, эр тин вэй сюй»]… Но верна ли эта «житейская мудрость»? С некоторых пор я все больше в этом сомневаюсь. Корреспондентом мне часто доводилось сопровождать руководителей в их инспекционных поездках. Куда бы они ни приезжали, все выглядело с иголочки. Однажды высокопоставленный чиновник посетил с проверкой рынок одного города. Если накануне фунт постной свинины стоил девять юаней, то в день проверки его цена упала до шести юаней. Другой город зимой постоянно был окутан смогом. Все жалобы горожан были напрасны. Неожиданно на несколько дней над городом раскинулось чудесное, безоблачное небо, а воздух стал значительно чище. Позже выяснилось, что в те дни там гостила служба санэпидемнадзора, вот и почистили город. Университетам и институтам запретили топить печи. Студентам и рабочим выдали хлеб и колбасу для пропитания. На несколько дней письменным распоряжением была приостановлена работа заводов. В другом городе, куда с проверкой прибыла комиссия по охране окружающей среды, запущенные тротуары вдруг стали утопать в зелени. За ночь их обсадили вечнозеленым ландышем японским (Ophiopogon japonicus). Все перечислять мне никакого времени не хватит. А теперь внимание! Дешевое мясо, прозрачное небо, зелень по обе стороны улиц — все это я, корреспондент, видел воочию, однако здесь и речи не могло быть о «действительности» тех мест. Вот почему я не могу не сомневаться в истинности утверждения «увидеть — значит убедиться». Журналист Ао Тэн свои рассуждения заключает таю «Существует ли способ при посещении того или иного места доискаться до истины? Я полагаю, что здесь нужно следовать правилу «услышать — значит убедиться». То, что мы слышим, конечно, во-первых, не должно страдать однобокостью, во-вторых, не иметь ничего общего с муссируемыми в подворотнях слухами, и, в-третьих, не должно ограничиваться тем, что стоит в гладко составленных руководителями инспектируемых мест отчетах. Самый верный способ — стоять обеими ногами на земле, спуститься в низы, доверительно, как с друзьями, пообщаться с народом. Ведь глас народа — незримое свидетельство, а сердце — весы. В народной массе можно постоянно узнавать истинное положение дел. Этот опыт я вынес из своих репортажей последних лет». Между прочим, сама статья ао Тэна называлась «В том, что видишь, немало лжи. Только если еще прислушиваться, можно обнаружить действительность».

 

29.13. Чиновники сами украшают себя цветами

В некоторым местах захламляется по обыкновению окружающая среда, царит повсюду беспорядок, во всем испытывается недостаток. И сама работа налажена скверно. Но едва высокопоставленные чины объявляют о намечаемой проверке, все приходит в движение и все силы бросаются на наведение внешнего лоска. Происходит примерно следующее: временно выгоняют куда-нибудь на задворки розничных торговцев, а на главных улицах вывешивают разноцветные флаги и транспаранты, тем самым создавая красивые и опрятные декорации (см. также 29–12). А если высокопоставленные чины пожалуют проверить состояние сельского хозяйства, созывают крестьян сооружать овощные прилавки вдоль главных улиц и т. д. (Рабочая газета [Гунжэнъ жибао]. Пекин, 15.04.1998, с. 5). Сами деревни получают наименование «деревень, где достигнута средняя зажиточность [сяокан]», хотя они и не удовлетворяют связанным с данным понятием критериям, где, например, большая часть населения безграмотна, крайне большая рождаемость и 20–30 % крестьян бедняки. Если у деревенских жителей имеются лишь черно-белые телевизоры, рапортуют о цветных телевизорах с дистанционным управлением (Жэнъминъ жибао, 2.04.1998, с. 9). Или же, невзирая на время года, устраивают показуху с механизированной уборкой пшеницы, приглашая многочисленное руководство. После торжественных речей и перерезывания ленточки дюжина огромных комбайнов с грохотом въезжают на поле и начинают уборку, чтобы получасом спустя остановиться. Ведь к тому времени все важные чины уйдут. К тому же пшеница еще не поспела (Жэнъминъ жибао, 10.04.1998, с. 12).

Устраивается посадка деревьев и докладывается о числе высаженного молодняка, чтобы затем оставить всякую заботу о нем, обрекая на гибель. Тем не менее сама посадка в отчетах предстает как вполне удавшаяся (Жэнъминъ жибао. Пекин, 21.05.1998, с. 9). Если классы оказываются переполнены, то на время проверки школы «лишних» учеников отправляют на несколько дней в другую школу либо умело подчищают список учащихся (Рабочая газета [Гунжэнь жибао]. Пекин, 15.04.1998, с. 5). Лица, коллективы или организации, всячески изображаемые средствами массовой информации и преподносимые в качестве примера и образца, порой оказываются целиком или частично химерами (Жэнъминъ жибао. Пекин, 17.01.1995, с. 11; 15.11.1996, с. 4; 2.04.1998. с. 12 и т. д.). Предприятия обзаводятся дорогостоящими новейшими компьютерами, за которые усаживают своих работников лишь при посещении высокого начальства. В иное время компьютеры простаивают (Жэнъминъ жибао. Пекин, 11.07.1998, с. 7). Наверх отправляют лишь хорошие, а не плохие новости (Жэнъминъ жибао, 24.10.1998, с. 4). Стараясь замазать собственные ошибки и выпятить только достижения, чиновник тем самым «налепляет на себя цветы» (Жэньминь жибао, 10.11.1995, с. 9).

Всевозможные статистические данные обрабатываются нужным образом. «Злоупотребление статистическими приписками («факуа») приобрело ужасающий характер», — жалуется Рабочая газета [Гунжэнъ жибао], печатный орган Всекитайской федерации профсоюзов (Пекин, 29.09.1998), и приводит ходящие в народе стихи: «деревня дурачит волость, волость дурачит уезд, и так дурачат вплоть до Госсовета», и «чинуши стряпают статистику, статистика стряпает чинуш». Тем самым отмечается распространенная в Китае склонность рассматривать статистику основным мерилом в оценке достижений, а значит, в поощрении чиновников. Отчасти сами чиновники склоняют сотрудников статистических служб к подтасовке цифр. Неудивительно, что завершившееся в 1997 г. расследование об исполнении закона о статистике от 8.12.1983 в измененной редакции от 15.05.1996 г. выявило 60 тысяч случаев подтасовки статистических данных.

Когда председатель Госсовета Чжу Жунцзи [род. 1928] совершал в мае 1998 г. инспекционную поездку по юго-восточной китайской провинции Аньхой, ему на радость в уезде Наньлин показали ломящиеся от риса закрома. Посетившие несколько позже Наньлин китайские журналисты увидели эти закрома пустыми. Дальнейшее расследование выявило, что уездные власти закупили в соответствии с установленными для них квотами лишь 50 % риса. Будучи оповещены за пять дней о приезде высокопоставленного гостя, они одолжили у других закупочных пунктов и зерноперерабатывающих предприятий свыше 1000 тонн риса. Затем это зерно было отправлено обратно, причем перевозка в оба конца обошлась в 100 тыс. юаней (примерно 20 тыс. марок) («Учитесь у Гарун аль-Рашида, товарищи!». Новая цюрихская газета, 17.11.1998, с. 23). Чтобы дать ход этому делу, 12 ноября 1998 г. о нем поведало центральное китайское телевидение. «Причесанная статистика, подложные оперативные сводки, показуха в ходе посещения тех или иных мест — все это просто невозможно вскрыть и пресечь. Большинство руководящих работников с готовностью пускаются на такие ухищрения», — открыто сетует Лю Цзянь на первой странице Китайской молодежи [Чжунго циннянь бао] в статье под названием «Как можно набраться такой наглости, чтобы водить за нос самого председателя Госсовета?».

Махинации, на которые пускаются чиновники, чтобы приукрасить состояние дел во вверенных им областях, вызваны желанием не ударить лицом в грязь, прославиться, но главное — преуспеть по службе. Ведь «тому, кто несет хорошие вести, живется припеваючи, а кто несет плохие вести, приходится несладко» ([выходящий два раза в месяц журнал] Двухнедельная беседа [ «Баньюэтань»]. Пекин, № 20, 1994, с. 55).

«Формализм» («синшичжуи) — официальное слово для обозначения действий по образцу стратагемы 29- Под «формализмом» подразумевается стиль работы, при котором содержание отрывается от формы и, оставляя в небрежении содержание, чересчур выпячивают внешнюю форму предмета. Чиновников председатель КПК Цзян Цзэминь обвинял в «бюрократическом формализме» (Жэньминь жибао. Пекин, 13.04.1998, с. 1). В этой связи употребляются различные образные выражения. Так, мы читаем о формалистской «подставке для цветов» («хуа цзяцзы») (Жэнъминъ жибао, 5.02.1990, с. 6). Исходно «цветочная подставка» означает выглядящую эффектно, но в действительности бесполезную стойку, демонстрируемую при показательных выступлениях по китайским единоборствам. «Выходить на сцену» («цзоу гочан»), «писать поверхностные очерки» («цзо бяомянь вэньчжан»), «писать пустые очерки» («цзо кундун вэньчжан»), «добавлять масла и уксуса» («цзя-ю тянь-цу»), «прославлять успехи» («чан гун»), «золотить» («те цзинь») — вот еще некоторые, метящие в бюрократический формализм и, соответственно, в стратагему 29 выражения.

На то, как из-за наигранного величия вредят самим себе, намекает и выражение «бить себя по щекам до опухоли, чтобы казаться полнее (солиднее)» («дачжун лянь чун панцзы») (см. подробнее 34.19)· Упрекают в «формализме» чиновников не только низового уровня, но и руководящего звена, например при проведении проверок, протекающих следующим образом: «Разъезжают, сидя в машинах и глядя на все из окна автомобиля, вынося суждение о положении дел из бумажных сводок и принимая решение на основе субъективных мнений» (Гуанмин жибао. Пекин, 20.05.1993, с. 2).

Уже не один десяток лет в Китае ведется война против «формализма». «Негативные явления, связанные с продажностью, по-прежнему удручают. Бюрократизм, формализм и склонность раздувать собственные достижения приходится отмечать у некоторых представителей органов власти», — сетовал председатель Госсовета Ли Пэн (род. 1928) в докладе правительства Всекитайскому Совету Народных Представителей (ВСНП) 1 марта 1997 г. Насколько часто в Китае прибегают к стратагемному приукрашиванию (вкупе с сокрытием всего отрицательного), можно заключить из постоянных заверений Дэн Сяопина в том, что провозглашенный Мао Цзэдуном призыв «раскрывать в реальных фактах их подлинную сущность» [(«ши ши цю ши»): Мао Цзэдун. Избранные произведения, т. 3. Пекин, 1969, с. 22] составляет суть марксизма. Неудивительно, что Дэн Сяопин в своем последнем большом выступлении, произошедшем в ходе его поездки на юг в начале 1992 г., особо настаивал на борьбе с «формализмом», как подчеркивает пекинская газета Жэньминъ жибао в статье «Решительно покончить с формализмом» (1.04.1999, с. 9).

 

29.14. 3000 кур вместо 1500

«Накануне нового 1997 г. года во время зимних каникул я приехал в родную деревню, небольшое местечко на западе провинции Гуандун, — пишет Mo Вансюн из Института пищевой промышленности в Ухани (провинция Хубэй) в Жэнъминъ жибао (Пекин, 16.04.1997, с. 9). — В ту пору как раз по всей стране изучалось состояние сельского хозяйства. Для уяснения положения в деревнях после начала политики реформ и открытости я взял на себя роль «добровольного уполномоченного по проведению опроса».

Вместе с одним из таких же добровольцев я отправился домой к старосте восточнобережной деревни. Услышав о цели нашего визита, деревенский глава радушно нас встретил и передал уже готовые бумаги. Там приводились следующие данные: восточнобережная деревня состоит из 517 жителей, насчитывает 608 свиней, 210 быков и свыше 3000 курей. Деревню покинуло 100 работников. Средний ежегодный доход на человека составляет 2115 юаней [примерно 400 марок]. Затем мы посегили пять крестьянских дворов. И везде нам говорили, что эти цифры не соответствуют действительности. Один старый крестьянин сказал: «По моим расчетам, в нашей деревне более 550 жителей. Там насчитывается самое большее 200 свиней, около 100 быков и не более 1500 кур. Деревню покинуло свыше 150 человек, уйдя на заработки. Годовой подушный доход не превышает 1000 юаней [примерно 200 марок]». Не зная, верить ли услышанному, мы посетили другие крестьянские дворы. И везде нам говорили, что приведенные деревенским старостой сведения неверны, называя другие показатели. Подготовив реальные цифры и собираясь отправлять их наверх, мы получаем от руководства «Памятку»: сообщаемое наверх число жителей восточнобережной деревни не должно превышать 510 человек, количество свиней, кур и быков должно составлять соответственно 1000, 5000 и 300 голов и более. Число отправившихся на заработки не должно превышать 1/10 от числа жителей деревни. Ежегодный подушный доход должен составить

2500–3000 юаней… Если итоги опроса не совпадут с данными «требованиями», необходимо проводить «опрос и подсчет» до тех пор, пока результаты не будут соответствовать указанным требованиям. Мы были крайне поражены. Как при такой постановке дела можно получить истинную картину о положении сельского хозяйства? Завышенные «показатели» не только не смогут верно отразить положение в деревне, но еще будут способствовать принятию неверных решений. Надеюсь, что обратят внимание на действия упомянутых органов», — заключает Mo Вансюн свое письмо в Жэнъминъ жибао, печатный орган Центрального комитета Коммунистической партии Китая.

 

29.15. Изменения в определении «безработный»

Ирландцу Джорджу Бернарду Шоу (1856–1950) принадлежит выражение «существует пять разновидностей лжи: обычная ложь, прогноз погоды, дипломатическая нота, официальное сообщение и статистика». Так обманывают посредством статистики («So lügt man mit Statistik») — название интересной книги дортмундского профессора экономической и социальной статистики Вальтера Кремера (Krämer) (6-е изд. Франкфурт-на-Майне, 1995). Об «искажении цифр» («шу-цзы фу-бай») в связи с приукрашенной статистикой одного из городов провинции Хубэй идет речь в Банъюэтанъ (Двухнедельная беседа. Пекин, № 12, 1999, с. 14.)

«Ведь эти цифры рисуют картину более радужной, чем она есть на самом деле», — пишет Йохен Витман в очерке под названием «Чудо деловой активности в Британии — скорее арифметический трюк» (Kölnische Rundschau, 21.11.1997). Он продолжает: «Есть и другая статистика, согласно которой в Британии четверть населения живет за чертой бедности. Каждая пятая британская семья лишена кормильца — в 1975 г. таких семей было 6,5 %. Среди 15 стран Евросоюза Соединенное Королевство стоит на одиннадцатом месте как самая бедная страна. Каждый третий ребенок живет в нищете, и уже 111 лет не разделяла такая пропасть самых высоко и малооплачиваемых рабочих. Союз более чем 140 благотворительных организации обвиняет ныне свою страну перед комиссией ООН по экономическим, социальным и культурным правам в недостаточных мерах против дальнейшего обнищания народа».

Как же тут согласуется одно с другим? За 18 лет правления консерваторов определение «безработный» пересматривалось 32 раза и оказалось столь суженным, что ныне под него попадает все меньшее число людей. Да и новоявленное лейбористское правительство придерживается такого же подсчета, способствуя приукрашиванию положения с занятостью. По расчетам экспертов, реальная безработица в Британии составляет 14,2 %.

 

29.16. Трюкачества с выполнением требований Маастрихтских соглашений

«Я сторонник евро, — заявил Фриц Болькестейн (Bolke-stein), с 1990 г. председатель Народной партии за свободу и демократию (Нидерланды) и с 1996 г. [по 1999] президент Европейского объединения либеральных и реформистских партий [так называемого Либерального Интернационала, основанного в 1947 г.]. — Для Голландии как торгового государства он дает большие выгоды, уменьшая затраты по сделкам и непредсказуемость валютного курса. Однако все это предполагает выполнение требований Маастрихтских соглашений. Евро выгоден нам, лишь будучи таким же твердым, как гульден. В Голландии у нас привыкли к стабильной валюте и терять этого не желают, — продолжает Болькестейн. — Он выказывает доверие к немцам, но во французах и итальянцах он не столь уверен. Маастрихтские требования должны быть нерушимы и исполняться без всяких бухгалтерских трюков, — подчеркивает Болькестейн. — Мы считаем евро экономической, а не политической денежной единицей» (Новая цюрихская газета, 4.05.1998, с. 7).

Бросается в глаза то, как часто в немецкоязычной прессе на пространстве Валютного союза употребляется слово «трюк» (Trick) (согласно Большому словарю немецкого языка Дуден, т. 6. Манхейм, 1981, с. 2627 это «хитро задуманный, ловкий ход»): «Больше никаких трюков в Валютном союзе» (название статьи в газете Tages-Anzeiger. Цюрих, 4.02.1997, с. 27); «Вот это изобретательность — Европу веселят и тревожат бухгалтерские трюки немцев с золотом» (название статьи в Цайт. Гамбург, 30.05.1997, с. 13); «Заядлые игроки в боннском правительстве: ловкость рук — тоже трюк?» (название статьи в Новой цюрихской газете, 30.05.1997, с. 23); «Карманы, игроки, трюки» (название статьи на первой полосе Цайт. Гамбург, 11.07.1997); «Евросоюз не согласен с трюками итальянцев по отношению к золоту» (название статьи в Новой цюрихской газете, 28.01.1998, с. 21). «Нынешний канцлер освоился с трюками и ложью в европейском сообществе… Даже поднаторевшие в этом деле противники не посмеют тягаться с ним» (Рудольф Аугштайн: Шпигель. Гамбург, № 20, 1998, с. 36).

Какие цели связывают с этими «трюками», указывают слова «украшать фасад» в названии статьи из Новой цюрихской газеты (3.06.1997, с. 21) и подзаголовок «Потемкинские деревни» (в статье «Махинации с бюджетом Бельгии». Новая цюрихская газета, 17.01.1997, с. 23). При этом откровенно, по имени названа стратагема 29 (см. также 19–26). Конечно, она используется столь неуклюже, что легко угадывается:

«Глубокие структурные огрехи французской экономики он (французский премьер-министр Ален Жупен) лишь тащит за собой, по-настоящему не принимаясь за них… Соблюсти внешние приличия, искусственно создавая трехпроцентный барьер (определенная Маастрихтскими соглашениями величина дефицита бюджета, которая не должна превышать 3 % от валового национального продукта)… Жупен умудрился с помощью финансово-технического «пируэта», как полагает один парижский обозреватель: французское государство в 1996 г. просит компанию France-Telecom авансировать пенсионные выплаты в размере 37,5 млрд. франков для того, чтобы внести эти чрезвычайные поступления в свой бюджет» (Стефан Брендле (Brandie). «Спасительный трюк». Tages-Anzeiger. Цюрих, 19.09-1996, с. 33). «Не только принятое во Франции решение рассматривать пенсионные обязательства France-Telecom как статью государственного дохода показало участникам рынка границы ожидаемого, но и указание статистического ведомства Евросоюза Eurostat учитывать при расчете экономических показателей, которые будут ложиться в основу оценки происходящего сближения с требованиями Маастрихтских соглашений, в национальном валовом продукте помимо официального сектора экономики и «теневую экономику» (Новая цюрихская газета, 16.09.1996, с. 9).

«Хотя большинство стран Евросоюза в своих проектах бюджета на 1997 год указывают 3 %, возможно, что в некоторых странах подобные величины были достигнуты с помощью бухгалтерских трюков» («Оптимизм по поводу евро [в частном цюрихском банке Julius] Bär: банк ожидает расширение исконного союза». Новая цюрихская газета, 11.10.1996, с. 23). В «бездумном приукрашивании и умалении экономического и политического риска» упрекает Рената Ор (Ohr), профессор Гогенгеймского университета [некогда земледельческой академии, Штутгарт] в области внешнеэкономической деятельности (Цайт. Гамбург, 6.12.1996, с. 30). В деле изобретательного ведения хозяйства страны «вроде Франции или Италии уже заражены плохим примером, а Германия вот-вот готова» опуститься до уровня этих стран («Неприятности, свалившиеся на Валютный союз». Новая цюрихская газета 7.08.1997, с. 21). «Если даже Бонн прибегает к трюкачествам ради точного соблюдения Маастрихтских требований, Европе остается только ежиться» (из передовой статьи Новой цюрихской газеты, 7–8.06.1997, с. 1). О предостережениях президента Бундесбанка [в 1993–1999] Ганса Титмайера (Tietmeyer) «касательно причесывания и подтасовки статистических данных» в отношении Италии и других стран и касательно того, что «сегодня на такого рода подтасовках поймали [немецкого министра финансов] Вайгеля (Waigel)», сообщает бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт на первой странице Цайт (Гамбург 13.06.1997).

О введении евро «при сомнительных условиях» и притягивании за уши «посредством бухгалтерских трюков» собственных показателей к требованиям Маастрихтских соглашений предупреждал Ролан Вобель (Vaubel), профессор политэкономии Мангеймского университета и член научного совета при министерстве экономики Германии, в статье «Деньгам нужно время» (Цайт. Гамбург, 27.06.1997, с. 26). Прочного сплочения нельзя достичь разовыми мероприятиями и «особыми бухгалтерскими приемами», предостерегал Александр Ламфалушши (Lamfalussy), некогда директор Европейского валютного института [1994–1996] («Прочен ли порядок?». Новая цюрихская газета, 15.10.1997, с. 23). Большая часть так называемых успехов в приближении к Маастрихтским требованиям покоится «на манипуляциях» наподобие одноразовых действий, новых статистических подсчетов и приписок («Вред для Германии». Шпигель. Гамбург, № 42, 1997, с. 34). «…Несмотря на многочисленные примеры изобретательной бухгалтерии, именно «составляющим костяк [Евросоюза], странам» не удается надолго удержать согласованный уровень дефицита», — заявили в начале 1998 г. 150 ученых-экономистов, главным образом из немецкоязычных регионов («Противники преждевременного валютного союза». Новая цюрихская газета, 10.02.1998, с. 17).

Во многих странах «столь усердно заняты наведением лоска в собственном хозяйстве, что закрадываются сомнения насчет прочности достигаемого сплочения. Что, например, делать с головоломками в цифрах, которые возникают при измерении дефицита бюджета в единицах Евросоюза?» (Стефан Поль (Pohl). «Политически уместно». Westfalenpost. Хаген, 28.02.1998, с. 2). «Сообщаемые ныне приемлемые величины дефицита нередко получаются благодаря «изобретательной бухгалтерии», как пишет Альбрехт Бек (Beck) в Badische Zeitung (Фрейбург на Брейсгау, 28.02.1998, с. 1). Показатели евро «подгоняются», полагает Карл Хайнц Деке (Däke), с 1994 г. председатель Союза немецких налогоплательщиков. Германия и другие страны с евро такой важнейший показатель, как дефицит бюджета, подогнали «лишь посредством трюков и одноразовых мероприятий» (Бильд. Гамбург, 13.03.1998, с. 1).

Установленная Маастрихтскими соглашениями предельная величина дефицита государственного бюджета в 3 % от совокупного общественного продукта оказалась необходимой лишь на вступительном экзамене, но не в дальнейшем. Хотя по требованию немецкой стороны дополнительно был заключен договор о стабильности, который требовал неукоснительно придерживаться установленных показателей, однако санкции, которые следовали бы автоматически, предусмотрены не были, и превышение [дефицита] без труда оправдывали «разглагольствованиями» перед советом министров Евросоюза (Ганс Мартин Кёлле (Kölle). «Факты и мифы о евро». Finanz und Wirtschaft. Цюрих, 25.04.1998, с. 1). Как раз здесь и кроется угроза инфляции. Дыры в бюджете многих стран с евро при всех заверениях будут расти из-за необходимости наверстать упущенное, что было «обусловлено бухгалтерскими ухищрениями 1997 г., когда многие расходы были просто отсрочены» (там же). «Необходимо честно признать, что при всех усилиях, предпринимаемых такими странами, достичь стойкого упрочения казны в данной валютной зоне еще не удавалось. Добивались лишь краткосрочного, благоприятного для показателя дефицита бюджета положения многочисленными разовыми, сообразующимися с текущим моментом мероприятиями. Для Италии это налог на евро, для Германии — привлечение поступлений от приватизации или выведение сферы больничного лечения из ведения государственного финансирования» (Эрнст Бальтеншпергер (Baltensperger), профессор политэкономии Бернского университета. «Грядет евро». Der Monat in Finanz und Wirtschaft. Базель, май, 1998, с. 6).

Ответственные политики сами опровергали использование стратагемы 29 или избегали занять четкую позицию в этом вопросе. Например, тогдашний немецкий министр финансов Тео Вайгель на вопрос: «А на трюки по увязке итоговых показателей вы просто закрываете глаза?» — ответил: «С этим пусть разбирается брюссельская комиссия. Я уже говорил, что у меня нет никакого мнения на этот счет» (Шпигель. Гамбург, № 47, 1996, с. 22). В начале 1998 г. Вайгель «в доверительной беседе» заверял: «При 3,0 % дефицита (максимально допустимый уровень дефицита бюджета), которого мы добиваемся, уже не словчишь» (Бильд. Гамбург, 18.02.1998, с. 2). Премьер-министр Нидерландов [в 1994–2002] Вим Кок (Kok) на вопрос: «А не пользуется ли изобретательная бухгалтерия по соблюдению требуемого уровня дефицита огромным спросом в министерствах финансов многих европейских стран?» — ответил следующее: «Я как за изобретательность, так и за бухгалтерию. Но их содружество бывает и чревато. С введением евро мы приняли бесповоротное решение. Как можно большее число стран должны сотрудничать, но имея здоровый бюджет, а не только соответствующие цифры на 1997 год. Необходимо покопаться и проверить, на чем эти цифры держатся» (Шпигель. Гамбург, № 50, 1997, с. 119).

Таким образом, невозможно отделаться от впечатления, что, несмотря на все опровержения, стратагема фасада 29 играла существенную роль в столь значительном событии, как введение евро. Но в каком качестве? Как стратагема услужения, очевидная для всех заинтересованных сторон, которые, однако, ради высшей цели, за некоторым исключением, приняли в ней участие? Или как вредящая стратагема, к которой отнеслись с полной доверчивостью и беззаботностью, чтобы в один прекрасный день оказаться у разбитого корыта? Поживем — увидим. Во всяком случае, похоже, что рождение евро доказывает, сколь неотъемлемы от пашей жизни стратагемы. С опорой только на одну, требуемую Иммануилом Кантом правдивость в общении, как и под страхом потерь, вряд ли могло появиться на свет это вожделенное евро.

 

29.17. Желаемое выдавать за действительное

Американец Майкл Мозер (Moser) в своей работе на звание доктора наук «Право и общественные перемены в китайском обществе» («Law and Social Change in a Chinese Community») (Лондон, 1982, с. 60), частично основанной на полевых исследованиях в Тайване, описывает следующий случай:

«Вскоре по прибытии в Бэйюань [на Тайване] я посетил дом члена местного согласительного совета. Мы сидели в гостиной и пили чай. Я спросил, как улаживаются споры в данной общине и доводят ли люди дело до суда. Похоже, это был любимый конек моего собеседника, так как его рассказ занял целых три часа. Он говорил о вреде судебного разбирательства и о том, что жители Бэйюаня обычно свои разногласия утрясают по-приятельски, без привлечения властей. «Мы, китайцы, неохотно обращаемся в суд, — сказал он мне твердо и с выражением некоторого нравственного превосходства. — В отличие от вас, иностранцев, — продолжал он, — у нас за плечами пятитысячелетняя цивилизация. А наши великие традиции учат, что верный путь к разрешению спора лежит во взаимных уступках, на которые идут живущие в одном доме братья. Доводят дело до суда те, кому не стыдно ронять свое достоинство. Но это неразумные люди, которых, к счастью, крайне мало».

Спустя несколько дней после нашей беседы я встретил своего приятеля при посещении суда в Синьчжу, в коридоре отдела по гражданским делам. Он поклонился мне, и мы пожали друг другу руки.

Его явно озадачила встреча со мной, вызвав замешательство. После того как мы попрощались, я зашел в отдел по гражданским делам и выяснил, что мой приятель как раз подал жалобу на своего соседа за неуплату ссуды».

Американский обозреватель Майкл Мозер комментирует это событие следующим образом: «Рассказывая о спорах, жители Бэйюани исходят из идеального образца [в английском первоисточнике стоит «normative model»], дающий картину того, как следует утрясать разногласия. Неважно, является ли собеседником не умеющий ни читать, ни писать крестьянин, деревенский староста или чиновник местной управы, сами очертания данного образца неизменны. Но действительность зачастую оказывается иной. Различие между обеими сферами отражается в очевидном расхождении того, как видится улаживание споров в идеале и как они утрясаются на самом деле».

Анализ Майкла Мозера не мешало бы дополнить стратагемным видением происходящего. Описывая иностранцам Китай, китайцы часто стараются дать по возможности приукрашенный образ своей отчизны. Вместо сущего они изображают согласующееся с их представлениями должное, естественно, зачастую таким образом, что иностранцы полагают, будто его китайский собеседник говорит о действительности.

 

29.18. По одежке встречают

«Ненастным ноябрьским днем шел бедный портной в Гольдах, маленький, но богатый город, до которого от Зельдвилы было всего несколько часов ходу. Денег в кармане у него не было, один только наперсток, который он то и дело крутил пальцами; руки у него замерзли, пальцы болели от игры с наперстком; он потерял сразу и работу, и все заработанные деньги из-за банкротства одного зельдвильского мастера и вынужден был пуститься в странствия. Он еще не завтракал, лишь проглотил несколько снежинок, случайно залетевших в рот, а надежды на обед у него тоже не было никакой. Просить милостыню ему было очень тяжко, да и вряд ли такое было бы возможно, поскольку поверх черного воскресного костюма, который был у него единственным, развевался широкий темно-серый дорожный плащ, подбитый черным бархатом; плащ придавал юноше благородный и романтический вид, бородка и длинные черные волосы были заботливо ухожены, а лицо отличалось бледностью и правильностью черт. Носить подобную богатую одежду стало его потребностью, хотя у него и в мыслях не было пускать пыль в глаза или выдавать себя не за того, кем он был на самом деле; наоборот, он бывал доволен, когда ему не мешали и давали спокойно работать; но он скорее умер бы с голоду, чем расстался со своим дорожным плащом или польской меховой шапкой, которую также носил с большим достоинством… Печальный и усталый, добрел он до вершины холма и увидел там новую и удобную карету, которую кучер перегонял из Базеля своему господину, чужеземному графу, жившему где-то в Восточной Швейцарии в купленном или арендованном старом замке. В карете было много приспособлений для крепления багажа, и поэтому она казалась тяжело нагруженной, хотя на самом деле была пуста. Кучер шел по крутому склону рядом с лошадьми, а когда снова взобрался на облучок, то пригласил портного сесть в пустую карету. Ведь начинался дождь, и кучер сразу заметил, что путник устал и с трудом бредет по белу свету. Портной принял предложение с благодарностью и с приличествующей скромностью, и карета, быстро рванув с места, через час с грохотом величественно въехала в ворота Гольдаха. У первого трактира «У весов» богатый экипаж внезапно остановился, и слуга тотчас так сильно дернул колокольчик, что чуть было не оборвал веревку. Хозяин и прислуга тут же выскочили, откинули подножку; дети и соседи окружили великолепную карету, с нетерпением ожидая, что за орешек выскользнет из такой невиданной скорлупы, и когда смущенный портной наконец появился в своем плаще, бледный и красивый, с потупленным взором, он казался по меньшей мере таинственным принцем или сыном графа. Проход от кареты к воротам гостиницы, и без того узкий, был почти до отказа забит зеваками. Быть может, портному не хватило присутствия духа или мужества, чтобы, растолкав толпу, пойти дальше своей дорогой — он этого не сделал и безвольно дал ввести себя в дом, поднялся по лестнице и заметил свое новое странное положение только тогда, когда оказался в уютной зале и с него с услужливой готовностью сняли внушавший почтение плащ. «Господин желает отобедать? — спросили его. — Сейчас же накроем стол, у нас уже все готово»… Все время, пока шли обстоятельные приготовления, портной переживал мучительный страх, так как на столе уже сверкала белизной скатерть, и хотя еще совсем недавно изголодавшийся путник мечтал о любой пище, теперь, испуганный, он желал бы незаметно ускользнуть от грозившего ему обеда. Наконец он собрался с духом, схватил свой плащ, натянул шапку и направился к выходу. Но в смятении своем он не сразу нашел в обширном доме лестницу, и кельнер, которого, несомненно, сам дьявол заставил оказаться рядом, подумал, что господин ищет известные удобства, и крикнул: «Позвольте, сударь, если угодно, я покажу вам, куда надо идти!» — и повел его длинным коридором, который заканчивался отлично отлакированной дверью с аккуратной табличкой. Носитель плаща, не сопротивляясь, кротко, как ягненок, вошел в эту дверь и закрыл ее за собой. Там прислонился он к стене, горестно вздыхая о золотой свободе проселочной дороги, которая казалась ему теперь, пусть и при плохой погоде, наивысшим счастьем. И все-таки он сам запутался в своей собственной лжи и, пробыв немного в закрытой комнатке, вступил тем самым на крутую дорогу зла. А между тем хозяин, который увидел его расхаживающим в плаще, закричал: «Господин мерзнет! Натопите получше в зале!.. Быстро корзину дров в печь и горсть лучинок, пусть разгорится как следует! Черт возьми, что же, людям в плаще садиться за стол, что ли?» Когда портной появился снова из длинного коридора, меланхолично, как прогуливающийся в родовом замке призрак прародителя, хозяин с тысячами извинений снова ввел его в проклятый зал. Там без промедления его подвели к столу, придвинули кресло, и так как аромат крепкого бульона, которым он уже давно не наслаждался, лишил его последних остатков воли, то он положился на волю божью и тотчас зачерпнул тяжелой ложкой золотисто-коричневую жидкость. В глубоком молчании подкреплял он свой усталый дух, а ему прислуживали в почтительной тишине… Вот так и тянулся обед — очень медленно, так как бедный портной ел и пил жеманно и нерешительно, а хозяин, чтобы не торопить его, подолгу оставлял кушанье на столе. Пока, правда, он съел очень мало, но голод, который столь опасно раздразнили, заглушил страх, и, когда на столе появился паштет, настроение портного резко изменилось и появились новые мысли: «Теперь уж все равно, — сказал он себе, согретый и возбужденный новым глотком вина, — я буду дураком, если мне придется выносить неизбежный позор и преследование, оставшись голодным! Так что — вперед, пока есть время! Может быть, то кушанье, которое они мне принесли, будет последним; приналягу на него хорошенько, а там — будь что будет! Что у меня в желудке окажется, никакой король не отнимет!»… Кучер между тем накормил лошадей и сам сытно пообедал в зальце для простого народа, и так как он спешил, то попросил снова запрягать. Родственники хозяина не смогли удержаться и решили разузнать у господского кучера, пока тот еще не уехал, кто же его хозяин и как его зовут. Кучер, плутоватый и сметливый малый, спросил: «А он сам этого еще не сказал?» — «Нет», — ответили ему. «Оно и понятно, — сказал кучер, — он ведь не очень разговорчив; так вот — это граф Стра-пинский! Он пробудет здесь несколько дней, а мне приказал уже сегодня отправляться дальше». Он сыграл эту весьма злую шутку, чтобы отомстить портняжке, который, вместо того чтобы поблагодарить его за помощь и попрощаться, сразу направился в трактир, да еще изображал из себя важного господина. Решив довести свою шутку до конца, кучер сел в коляску, не заплатив по счету ни за себя, ни за лошадей, щелкнул кнутом и уехал из города; и все это было принято как должное и занесено на счет портного. И ведь должно было так случиться, что портной, родом из Шлезии, действительно звался Страпинским, Венцелем Страпинским; может, это был просто случай, а может быть, оставил портной свои бумаги в коляске и кучер взял их себе. Короче, хозяин, радостно потирая руки, подошел к нему и спросил, не желает ли господин граф Страпинский на десерт стакан токайского или шампанского, и сообщил ему, что комнаты сейчас будут готовы, а бедняга Страпинский лишь побледнел, смутился и снова ничего не сказал. Между тем пришли городской писец и нотариус, чтобы, как обычно, выпить кофе и сыграть свою ежедневную партию в карты; скоро появился также старший сын из дома «Геберлин и K°», младший из дома «Пючли-Нивергельт», бухгалтер большой прядильни, господин Мельхиор Бёни; но вместо того чтобы сесть за игру, господа ходили широкими кругами вокруг польского графа, заложив руки в карманы, прищурив глаза и кривя рты. Это были те самые господа из хороших семей, которые всю жизнь провели дома, но так как их родные и знакомые ездили по всему миру, то им казалось, что они тоже знают свет. И это — польский граф? Карету-то они видели из своих контор; к тому же им было не понять, кто кого угощает обедом — хозяин графа или граф хозяина; правда, до сих пор хозяин никаких глупостей не делал; он слыл хитроумным малым, и поэтому круги, которые любопытные господа совершали вокруг незнакомца, все уменьшались, пока наконец они не уселись за тот же стол и ловко навязали себя в компанию, начав играть в кости на бутылку вина… Кто-то предложил насладиться благоприятной погодой, ведь вряд ли этот год подарит много таких дней; было решено навестить веселого советника, у которого совсем недавно давили виноград, и попробовать новое красное вино… Графа настоятельно пригласили присоединиться и немножко познакомиться с окрестностями. Через полчаса добрались они до имения советника. Страпинский подкатил по великолепной дуге и резко остановил разгоряченных лошадей. Все высыпали из экипажа, и советник повел общество в дом, где тотчас был накрыт стол, на котором красовалась дюжина графинов с молодым вином. Горячий шипучий напиток сначала лишь попробовали, похвалили и только потом начали пить, а хозяин дома оповестил всех в доме, что пожаловал знатный граф, поляк и следует приготовить изысканное угощение. Общество разделилось, и стали играть в карты, чтобы наверстать упущенное время, поскольку в нашей стране мужчины не могут сойтись вместе и не играть — быть может, это врожденная тяга к деятельности. Страпинский, который под различными предлогами от игры уклонился, был приглашен посмотреть, так как господа хотели показать, сколь умно и с каким присутствием духа они обычно играют. Ему пришлось сесть между противниками, и они очень старались играть остроумно и ловко, да еще развлекать гостя. Так он и восседал, как больной князь, которого придворные развлекают приятным зрелищем и изображают ход событий в мире. Они ему объясняли все важные повороты игры, удары и события, и в то время как одни на какое-то мгновение должны были заняться исключительно игрой, другие еще более старательно поддерживали беседу с портным. Лучшим предметом разговора показались им лошади, охота и тому подобное; Страпинский в этом тоже неплохо разбирался; ему нужно было только вспомнить выражения, которые он когда-то слышал от офицеров и помещиков и которые и тогда ему особенно нравились. И поскольку он стал употреблять эти выражения понемножечку, с известной скромностью и грустной улыбкой, то достиг тем еще большего впечатления; если двое или трое из господ вставали и отходили в сторону, то они согласно восклицали: «Он настоящий юнкер!» Только Мельхиор Бёни, бухгалтер, как прирожденный скептик, потирал удовлетворенно руки и говорил самому себе: «Я уж предвижу, как снова разразится скандальчик в Гольдахе, он, пожалуй, уже начался! Да и пора, с последнего раза прошло больше двух лет. У этого господина странно исколоты пальцы, наверное, он из Праги или Остроленки! Но я не стану вмешиваться». Обе игры закончились, были выпиты горячительные напитки, и все захотели охладиться старыми винами советника, которые как раз были принесены; но охлаждение получилось несколько бурным, так как, чтобы не впасть в порок праздности, была предложена общая азартная игра. Карты смешали, все бросили на стол по талеру; очередь дошла до Страпинского, но ведь не мог он бросить туда свой наперсток. «У меня нет таких монет», — сказал он, покраснев; но Мельхиор Бёни, наблюдавший за ним, поставил вместо него, и никто этого не заметил; всем было так хорошо, что никто и подумать бы не мог, что у кого-то в этом мире совсем нет денег. В следующее мгновение портному пододвинули его выигрыш; в смятении он не притронулся к деньгам, и Бёни поставил за него и во второй раз; второй тур, да и третий, портной проиграл. А в четвертый и пятый раз снова выиграл поляк, который понемногу пришел в себя и начал играть сам. Он играл спокойно и тихо и с переменным успехом; однажды у него остался последний талер; он вынужден был его поставить, снова выиграл, и под конец, когда игра всем надоела, у него оказалось несколько луидоров, больше, чем было когда-либо в жизни; увидев, что все забирают свои деньги, взял и он свои, опасаясь, не сон ли это. Бёни, который не переставал за ним наблюдать, почти уверился в своих догадках и думал: «Да, этот малый пустился во все тяжкие!» Но поскольку он заметил, что загадочный чужеземец не выказал никакой алчности и вообще вел себя скромно и прилично, то не стал на него сердиться и решил пустить все дело на самотек. Тем временем граф Страпинский, когда все перед ужином вышли прогуляться, собрался с мыслями и решил, что пришла пора незаметно исчезнуть. Теперь у него была солидная сумма на дорогу, и он мог из ближайшего города отослать хозяину трактира плату за навязанный ему обед. Он живописно закутался в свой плащ, пониже надвинул меховую шапку на глаза и стал медленно прогуливаться по аллее акаций, освещенной вечерним солнцем, любуясь прекрасными окрестностями или, лучше сказать, разыскивая дорогу, по которой можно было бы уйти.

Он выглядел великолепно — нахмуренный лоб, приятные, хоть и тоскливые, усики, блестящие черные локоны, темные глаза, развевающийся плащ; закат и шелест листьев над ним усиливали это впечатление, и общество рассматривало его издали внимательно и благосклонно. Потихоньку он уходил все дальше от дома, прошел через кустарник, за которым начиналась тропинка, и когда ему показалось, что он уже скрылся от взглядов общества и сможет быстро удалиться, из-за угла навстречу ему неожиданно вышел советник со своей дочерью Неттхен. Неттхен была красивой барышней, весьма роскошно, даже щегольски одетой, с богатыми украшениями. «Мы ищем вас, господин граф! — воскликнул советник. — Во-первых, чтобы познакомить с моей дочерью, и, во-вторых, чтобы просить вас оказать нам честь и отужинать с нами; остальные господа уже в доме». Путник быстро сорвал с головы меховую шапку и, густо покраснев, почтительно, даже боязливо поклонился. Все снова вдруг переменилось — на сцену событий вступила барышня. Но его стеснительность и преувеличенная почтительность отнюдь не повредили ему во мнении дамы; напротив, скромность, робость и почтительность такого благородного и интересного юного дворянина показались ей воистину трогательными, даже обворожительными… Поэтому она приветствовала рыцаря самым любезным образом, тоже мило покраснела и тотчас заговорила с ним быстро и сразу обо всем на свете, как это было в обычае у состоятельных девушек из маленьких городков, когда они хотели понравиться чужеземцам. Страпинский в ответ почти сразу преобразился; и если раньше он ничего не делал, чтобы вжиться в навязанную ему роль, то теперь он невольно стал говорить изысканнее, вставлял в речь польские словечки, короче, чувства портного вблизи девицы взыграли и понесли. За столом его посадили на почетное место рядом с дочерью хозяина; барышня была хозяйкой стола, поскольку мать ее умерла. Он, правда, снова впал в задумчивость, вспомнив, что он теперь вместе с остальными должен будет вернуться в город или же, вырвавшись, бежать в ночь, вспомнил он также, что счастье, которым он сейчас наслаждается, преходяще. Но все-таки он ощущал это счастье и утешал себя: «Ах, хоть раз в жизни ты что-то из себя представляешь и сидишь рядом с таким возвышенным существом»… И что бы он ни делал, все казалось присутствующим необыкновенным и благородным, и даже неловкость была любезно истолкована как очаровательная непринужденность той самой дамой, которая обычно могла часами болтать о нарушении общественных приличий. Все были в хорошем настроении, несколько гостей спели песни, которые были модными в тридцатые годы. Графа попросили спеть какую-нибудь польскую песню. Вино победило наконец его сдержанность, хотя и не прогнало прочь его заботы; однажды он несколько недель работал у поляков, знал несколько польских слов и даже затвердил наизусть, как попугай, одну народную песенку, не понимая ее смысла. И вот он запел по-польски, в благородной манере, скорее робко, чем громко, а голос его слегка трепетал от скрытой печали… Страпинский [в своем увлечении] окончательно потерял рассудок и нашел счастье, которое всегда благоволит безрассудным. В ту же самую ночь (признания в любви) Неттхен по пути домой открыла своему отцу, что только граф и никто иной будет ее избранником; граф явился ранним утром, как всегда робко и меланхолично, просить руки ее дочери…» Состоялась помолвка. Но тут вмешался Мельхиор Бёни, сам добивавшийся руки дочери советника, но получивший отказ. Он устроил так, чтобы обман раскрылся. Но Неттхен, которой бедный портной, из-за своей одежды принятый за графа, искренне повинился, прощает возлюбленного и вся история счастливо заканчивается их браком (Готфрид Келлер. Новелла «Платья делают людей» (1866) из сборника «Люди из Зельдвилы» // Готфрид Келлер. Избранное. Пер. с нем. А. Березиной и Г. Снежинской. М.: Худ. лит., 1988, с. 173–210).

 

29.19. «Все — одна вывеска»

Это выражение, указывающее на использование стратагемы 29, согласно Луцу Рериху (Словарь пословиц и поговорок. Т. 2. Фрайбург, 1999, с. 420), означает нечто показное. «Внешне все изображается благополучным и прекрасным, страхи и упущения ловко прячутся подобно изъянам дома, скрываемым за привлекательным, [по возможности] подновленным фасадом».

В отношении людей это выражение, вызывающее в памяти представление о «двойной жизни», означает, что приятная внешность обманчива, что за ней ничего нет, т. е. грим скрывает морщины, а учтивое поведение, якобы хорошее воспитание — отрицательные качества. Иначе говоря, эти люди действуют согласно восходящему к Конфуцию выражению «внешне казаться сильным, но быть слабым внутри», что примерно означает «колосс на глиняных ногах». Так, «образ твердого, целеустремленного руководителя часто оказывается дутым, маскарадным» («Миф руководителя: он охотно выдает себя за провидца и знатока. Но за вывеской сильной мужественной личности скрывается совершенно другой человек». Вельтвохе. Цюрих, 16.06.1994, с. 17).

Несоответствие привлекательной внешности и на первый взгляд не заметной убогости или неблагонадежности китайцы научились различать еще тысячи лет назад, что мы видим, например, в приписываемом Лао-цзы труде Дао дэ цзин, где в 53-й главе есть такие строки:

«Если дворец роскошен, то поля покрыты сорняками и хлебохранилища совершенно пусты. [Знать] одевается в роскошные ткани, носит острые мечи, не удовлетворяется [обычной] пищей и накапливает излишние богатства. Все это называется разбоем и бахвальством. Оно является нарушением Дао» [пер. Ян Хиншуна].

Таким образом, китайцы с древних времен приучили себя к мысли, что за прекрасной внешностью может скрываться неприглядная суть. Благодаря выработанному у них, не в последнюю очередь посредством стратагемы 29, зрению они видят мир по обыкновению не столь плоским и однозначным, как многие европейцы. Если на Западе неизменно поражаются, когда в романе, фильме или еще где-то за благообразной вывеской обнаруживается нечто отвратительное, то китайцев скорее обескуражит и насторожит, если благообразная вывеска и то, что за ней скрывается, совпадут между собой.

 

29.20. Заглянуть за золоченый занавес

Многочисленные западные сочинения разоблачают внешнее благообразие земного бытия. «Мир, в котором мы живем, одна лишь вывеска, за которой скрываются страх и чувство вины, судорожное самоутверждение и эгоизм», — говорится в одной из рецензий на книгу Хорста Э. Рихтера (Richter) Комплекс бога («Gotterkomplex») (Новая цюрихская газета, 19.02.1980, с. 35).

Европейцам прежде всего хочется разоблачить видимость западного буржуазного мира. Среди них встречались и такие «писатели, политологи, политики и теологи, борцы за лучший мир» («Жило-было Никарагуа», передовица Новой цюрихской газеты, 21–22.08.1993), которые считали, что лишь в странах вроде сталинского Советского Союза или кастровской Кубы можно было увидеть величественную реальность. Пытливо-стратагемным марксистским взглядом они всматриваются лишь в свое собственное общество. А тех, кто, глядя на социалистические страны, «указывают на скрывающуюся за видимостью торжеств и народного благополучия действительность, причисляют к приспешникам ЦРУ или финансовых воротил…» (там же).

Что же касается Запада, то даже «церковь представляет взору непрочную вывеску, скрывающую притеснение и лицемерие», — утверждает Анна Дёрдельман-Люг (Dördelmann-Lueg) в своей книге «Когда женщины любят священников: целибат и его последствия» («Wenn Frauen Priester lieben. Der Zölibat und seine Folgen». Мюнхен, 1994) («Церковь: слезы на глазах». Шпигель. Гамбург, № 2, 1994, с. 98). В романе американского адвоката, представляющего интересы детей, Эндрю Вакса (Vachss) герой срывает со среды зажравшихся снобов привилегированного предместья «величественную вывеску, обнаруживая за ней преступный клубок из изнасилования детей, садомазохистской порнографии, вымогательств, крайне опасных опытов с лекарствами и бездну личных зависимостей, темных делишек и ранящих детскую психику переживаний» (Стефан Красе (Krass). «Голый, холодный, израненный». Новая цюрихская газета, 28.03.1996, с. 77). Немецкий драматург Рольф Хоххут (Hochhuth) занят «разоблачением видимости «благообразия» в «Наместнике» («Stellvertreter», 1963) и пьесе о Черчилле «Солдаты» («Soldaten», 1907)» (Эрнст Неф (Nef). «Разрушение видимости». Новая цюрихская газета, 10.04.1995, с. 20). А мать швейцарского писателя Томаса Хюрлиманна (Hürlimann) «познала показной мир политики, настрадалась там и не упрекает своих детей, пытающихся сорвать эту видимость» (Петер М. Хетцель (Hetzel): Schweizer Illustrierte. Цюрих, 10.08.1998, с. 68). Прежде всего, художественная литература считает своим долгом высветить, что скрывается «за благообразной вывеской» (Пия Райнахер: Tages-Anzeiger. Цюрих, 12.06.1997, с. 85).

Фильмы также разоблачают встречающуюся на Западе на каждом шагу стратагему пристойной видимости. Например, снятый Романом Полански в 1974 г. американский детектив «Китайский квартал» («Chinatown») [премия «Золотой глобус» за режиссуру, присуждаемая аккредитованными в Голливуде журналистами] показывает, что «за пленительным фасадом Лос-Анджелеса… разрослась непроходимая чащоба продажности, наживы, властолюбия, алчности и убийства» (Zürcher Studentin, 3.06.1993, с. 12). Безнравственная действительность зачастую прячется за «внешне благопристойной семейной жизнью», как явствует из книги Позови меня! («Call me!»), [где повествование идет от имени актрис Голливуда] Робин, / Лайзы, / Линды, / Тиффани, занявшей через несколько дней после выхода первое место среди бестселлеров в США (Бильд. Гамбург, 16.06.1997), а американский писатель Норман Мейлер (Mailer) считает: «Мы живем на искусственно созданной почве, где не прекращаются наркотические войны и бедствия» (Вельтвохе. Цюрих, 9.03.1989, с. 63).

«За приятной внешностью своего спутника» скрывалась со своим бешеным честолюбием Нэнси, супруга бывшего американского президента Рональда Рейгана. По мнению ее биографа Китти Келли (Kelley), Нэнси была одержима «внешним видом». Всю жизнь она стремилась «ради внешнего вида подправлять, подменять, приукрашать, выдумывать, переписывать прошлое и настоящее… отражать любые натиски действительности и все подчинить, всем жертвовать ради сохранения этого воображаемого мира». Она изменила день и место своего рождения, придумала для своей матери знатное происхождение. Но дело здесь не ограничивается лишь одной, поставившей себя на службу стратагеме 29, личности: «жизнь Нэнси Рейган представляет собой притчу о современной Америке, притчу о сущем и видимом, о форме и содержании, о власти и манипулировании, о лжи, действительности и выдумке, об обмане и достоверности» (Рето Пит (Pieth). «Бестселлер о первой леди Америки Нэнси Рейган: женщина, выдумавшая саму себя». Вельтвохе. Цюрих, 18.04.1991, с. 83).

А вот еще одно утверждение: «Под прекрасным обличьем американского образа жизни повсюду, где бы и когда бы ни свела судьба белых и черных, все еще жжет рана рабства» («Чернее «черной серии»». Новая цюрихская газета, 14–15.11.1998, с. 48).

«Запоздалый обвал викторианского фасада» — название статьи о «праздной жизни при английском дворе» (Вельтвохе. Цюрих, 25.01.1996, с. 61). «Фасад еще белый, хотя сзади начинает крошиться» — подпись под фотографией принца Чарльза, принцессы Дианы и их сыновей (Бильд. Гамбург, 1.03.1996, с. 5). В своей злой политической сатире «Переметнувшись в другой стан» («Crossing the floor»), снятой на Би-би-си, автор сценария и режиссер Гай Дженкин (Jenkin) проявляет «поразительную чуткость к духовному убожеству, что скрывается за блеском передовой «Хладной Британии» («Cool Britannia») нового кабинета Тони Блэра: «new, exciting, young, bright, fresh» («новая, будоражащая, молодая, блестящая, свежая»)» («Rule Britannia», или груда мертвых ослов…». Новая цюрихская газета, 30.04.1998, с. 52).

«Ведет игру с буржуазными бесплодными мечтателями, не обремененными нравственностью и полагающими, что могут под защитой буржуазного фасада вести свои грязные игры, французский кинорежиссер Клод Шаброль» (Вольфрам Кнорр (Knorr). «Ничего уже не происходит за фасадом». Вельтвохе. Цюрих, 30.10.1997, с. 56). С вкрадчивым цинизмом проникает «он за фасад погрязшего в удовольствиях буржуазного мира, чтобы заглянуть в бездну ненависти, алчности и смертоубийства» (Велыпвохе. Цюрих, 9.11.1995, с. 65).

«Буржуазная добропорядочность — всего лишь вывеска, за которой зияет бездна», — учит нас роман Моники Кёлер (Köhler) «Уродица-подменыш» («Kielkropf») (Марион Лёндорф (Löhndorf). «Зачатая в проклятиях». Новая цюрихская газета, 5.11.1996).

При виде того, как разрушают весь этот западный фасад, не удивительно, что в шанхайской ежедневной газете Вэньхуэй бао (9.05.1979) рецензент появившегося на китайском языке Сборника современного американского рассказа приходит к выводу, что различные американские писатели, в том числе Артур Миллер, в своих рассказах разрывают «золоченый занавес так называемого общества всеобщего благоденствия». Что же открывается за этим «золоченым занавесом»? По мнению автора рецензии, «крайняя духовная убогость и пустота», «нравственный упадок», «расовая дискриминация», «наркомания», «убийства», «похищения детей»…

 

29.21. Нежданное отцовство

[411]

«У чуского Као Ле-вана не было сыновей. Чуньшэнь-цзюнь (ум. 238 до н. э.) был озабочен этим и хотел найти для него женщину, которая могла бы родить ему сына. Хотя женщин у него было очень много, но сын так и не родился. Чжаосец Ли Юань решил предложить чускому вану свою младшую сестру, но боялся, что дело затянется и сестра не сможет добиться расположения вана. [Поэтому] он постарался попасть в число приближенных Чуньшэнь-цзюня. Вскоре после этого он попросил разрешения съездить на родину и намеренно задержался с возвращением. Вернувшись, он попросил аудиенции. Чуньшэнь-цзюнь спросил его о причинах [опоздания]. Ли Юань сказал: «Циский ван послал сватов к моей младшей сестре, я пировал с ними и потому задержался». Чуньшэнь-цзюнь спросил его: «Что же, о свадьбе договорились?» Ответ гласил: «Нет еще». Чуньшэнь-цзюнь спросил: «А я могу повидать ее?» Ответ был: «Можете». После этого Ли Юань представил свою младшую сестру Чуньшэнь-цзюню; она ему понравилась, [и он взял ее в наложницы]. Узнав, что она забеременела, Ли Юань стал с ней строить план действий. Младшая сестра Ли Юаня, используя удобный момент, сказала Чунынэнь-цзюню: «Чуский ван ценит и любит вас даже больше, чем своих братьев. Ныне вы, господин, служите сяном (первый советник государя) в Чу уже более 20 лет. У вана нет сыновей, и когда он завершит свою жизнь, его сменят у власти братья. Но когда в Чу сменится правитель, разве те, кто был близок к прежнему вану, останутся в почете, разве вам удастся сохранить свое прежнее положение? Более того, вы, господин, долго были в должности сяна и много раз не соблюдали этикет с братьями вана, и когда они станут у власти, то беда коснется и вас лично. Каким же образом вы сохраните печать сяна и свое владение к востоку от Янцзы? Сейчас я чувствую, что беременна, но никто не знает об этом. Я близка с вами недавно, и если вы, используя свое положение при дворе, представите меня чускому вану, я ему наверняка понравлюсь. Тогда если Небо будет ко мне благосклонно и я рожу мальчика, то ваш сын станет ваном. Так можно будет заполучить царство Чу, а это намного лучше [грозящих вам] неисчислимых бедствий!» Чуньшэнь-цзюнь счел такие суждения в высшей степени правильными. [Он] поселил сестру Ли Юаня в прекрасный дом и рассказал о ней чускому вану. Ван вызвал ее к себе, и она ему понравилась. Вскоре [она] родила мальчика, который и был объявлен наследником, а младшая сестра Ли Юаня стала княгиней. Чуский ван стал высоко ценить Ли Юаня, которого приобщил к делам управления. Когда Ли Юань уже ввел свою младшую сестру во дворец и она стала княгиней, а ее сын — наследником, он начал опасаться, что Чуньшэнь-цзюнь проговорится и еще больше возгордится. Втайне он стал готовить смертников, чтобы убить Чуньшэнь-цзюня и так заставить его замолчать навсегда, но об этом замысле стало многим известно. Когда Чуньшэнь-цзюнь прослужил сяном 25 лет, заболел чуский Као Ле-ван. Чжу Ин (уроженец Гуаньцзиня) сказал Чуньшэнь-цзюню: «В мире бывает как нежданное счастье, так и нежданная беда. Вы сейчас находитесь среди неожиданных людей, служите неожиданному правителю, почему бы не появиться на вашем пути нежданному человеку?» Чуньшэнь-цзюнь спросил его: «Что вы имеете в виду, говоря о нежданном счастье?» Тот ответил: «Вы служите сяном, но фактически вы являетесь чуским ваном. В настоящее время чуский ван тяжело болен, со дня на день он может скончаться, и вы останетесь советником малолетнего правителя и со сменой нынешнего правителя станете [на деле] во главе царства… И лишь когда ван вырастет, он приступит к управлению. Не означает ли это возможность, обратившись лицом к югу и назвав себя единственным, править чуским царством? Это я и назвал нежданным счастьем». Чуньшэнь-цзюнь далее спросил: «А что вы называете нежданной бедой?» Чжу Ин ответил: «Ли Юань, не участвуя в управлении государством, является вашим врагом, не занимаясь военными делами, давно готовит наемных убийц. Как только чуский ван скончается, Ли Юань тут же попытается захватить власть и убить вас, чтобы закрыть вам рот. Это я и назвал нежданной бедой». Чуньшэнь-цзюнь опять спросил: «А кого вы называете нежданным человеком?» Чжу Ин ответил: «Сделайте меня ланчжуном (т. е. телохранителем), а когда чуский ван умрет и Ли Юань первым нанесет удар, я убью Ли Юаня. Вот я и есть тот нежданный человек». На это Чуньшэнь-цзюнь сказал: «Прошу вас оставить эти [замыслы]. Ли Юань — слабый человек, у меня с ним хорошие отношения, разве он может дойти до такого?!» Чжу Ин, поняв, что его советы не будут использованы, испугался, что беды обрушатся на него самого, и бежал из Чу. По прошествии 17 дней чуский Као Ле-ван умер. Ли Юань действительно нанес удар первым; он посадил в засаду убийц у ворот Цзимэнь, и, когда Чуньшэнь-цзюнь проходил через эти ворота, убийцы, окружив его, зарезали и, отрубив ему голову, выбросили ее за ворота. После этого были посланы люди, чтобы истребить всю семью Чуньшэнь-цзюня. А сын младшей сестры Ли Юаня, которая вначале полюбилась Чуньшэнь-цзюню и от него забеременела, а потом перешла к вану и родила ему сына, этот сын взошел на княжеский престол и стал Ю-ваном. Тот год был 9-м годом правления Цинь Ши-хуана (238 до н. э.)» [ «Ши цзи», гл. 78: Сыма Цянь. Исторические записки. М.: Восточная литература РАН, 1996, т. 7, с. 213–215].

Вначале сестра Ли Юаня дала завязаться на дереве сяна цветку, забеременев от него. Но затем она перешла к засохшему дереву, т. е. к Као Ле-вану, чтобы там дать вызреть ее цветку. Благодаря тайной пересадке «завязи» от одного родословного древа к другому все чуское государство попало в руки Ли Юаня.

 

29.22. Недостающие 500 лян серебром

В конце сунской эпохи (960—1279) [начальник уезда Юньчэн Гэ] Тяньси со своим подчиненным [тюремным надзирателем Би] Инъюанем сопровождали обоз с заключенными в провинциальный центр. Среди заключенных были Цянь Цзи и несколько осужденных вместе с ним повстанцев. Прибыв в провинциальный центр, Тяньси отыскал Хэ Тайпина, инспектора при судебном надзирателе [тисин]. Тот спросил у Тяньси, почему он самолично решил доставить заключенных в город, а не доверил это поручение кому-то из своих людей. Тяньси сказал, что из-за боязни, как бы заключенные не стали отпираться от своих показаний. Чтобы обезопасить себя от такой напасти, он хотел бы прежде навестить генерал-губернатора [аньфаши] Лю Биня и убедить в своей правоте. Хэ Тайпин поинтересовался, сколько денег он прихватил с собой. «500 лянов серебром». По мнению Хэ Тайпина, это было слишком мало. Требуется самое малое 2000 лянов серебром. 1000 он мог бы достать, а вот о недостающих 500 лянах должен позаботиться Тяньси. Тот стал советоваться со своим помощником Инъюанем. Оказалось, что возвращаться домой за 500 лянами нет времени. Как же поступить? И Инъюань предлагает «развесить на дереве цветы». Он хороший приятель младшего архивариуса (кунму) управы Вана и попросит того письменно подтвердить получение 500 лянов серебром. А эту сумму ему затем доставят.

Замысел удался. Вместе с удостоверяющей получение указанной суммы распиской Тяньси смог передать генерал-губернатору Лю Биню 2000 лянов серебром. Все прошло, как и хотели.

«Деревом» выступили имеющиеся 1500 лянов серебром. Развешенными на дереве цветами явилась любезно предоставленная расписка о якобы внесенных в казну генерал-губернатора 500 лянов серебром. Данный эпизод взят из [24 (94) главы] «Полного заключительного повествования о Речных заводях» [ «Цзе шуйху цюань чжуань»] Юй Ваньчуня [1794–1849].

 

29.23. Дракон в облаках

«Шэнь-цзы сказал: «Летающий дракон (Фэйлун) летает в облаках, а прыгающая змея (Тэншэ) плавает в тумане. Уйдут облака, рассеется туман, и дракон и змея станут похожи на цикаду и муравья; они потеряют почву. Если добродетельный в подчинении у негодного, власть становится слабой, а положение низким, тогда как при обратном условии вышесказанному (негодный может быть подчинен добродетельному) достигается соответствующий результат (власть значительна, положение почетно). Когда император Яо был простым смертным, он не мог управиться с троими, а Цзе, занимая императорский престол, был в состоянии привести в смятение весь Китай. Из этого я заключаю: власть и положение достаточная опора сами по себе, а добродетель и мудрость не заслуживают сами по себе того, чтобы к ним стремиться. Лук слаб, стрела же заносится высоко — ей помогает ветер. Человек сам по себе никуда не годится, а [оказывается, что] его распоряжения исполняются, он получает поддержку в людях. Поэтому, когда Яо приказывал подчиненным, народ не слушал его указаний, когда же он сел на престол, лицом обратись к югу, и стал императором, его распоряжения исполнялись и запрещения имели силу. Из этого следует, что способности и мудрость недостаточны для покорения толпы, а власть может подчинить способных (добродетельных)» [ «Хань Фэй-цзы», 40-я глава «Положение» («Нань ши»): Иванов А. И. «Материалы по китайской философии. Введение. Школа Фа. Хань Фэй-цзы». СПб, 1912, с. 227–228].

В этих размышлениях Шэнь Дао (ок. 395 — ок. 315 гг. до н. э.) нашли отражение духовные начала стратагемы 29, выступающей в обличий стратагемы внушения уважения. В приведенных строках Шэнь Дао подчеркивает значимость «положения», особенно дающего власть. В китайском языке для этого употребляется слово «ши», появляющееся уже в первом предложении разъяснений к стратагеме 29 трактата пятисотлетней давности Тридцать шесть стратагем: «Воспользовавшись обстановкой, утвердить свое положение (ши) и даже небольшими силами обрести большую власть (ши)» [ «цзе-цзюй бу-ши, ли-сяо ши-да»]. Тем самым незначительное войско может поднять свою значимость и нагнать страху на врага, представ для него, например, в составе военного союза, союзником по-настоящему устрашающей военной державы. Воспользоваться можно именем человека или дела, о которых идет добрая слава, величием чего-либо, иначе говоря, всем тем, что способно придать важность.

«Рузвельт с исторического далека представляется выдающейся личностью, но вблизи часто разочаровывает». Разумеется, эти слова журналиста Уолтера Липмана (Lippmann) (Цайт. Гамбург, 8.10.1998, с. 110) о Франклине Д. Рузвельте, президенте США в 1933–1945 гг., говорились без всякого стратагемного подтекста. Однако они дают почувствовать, какие возможности способны предложить проводнику стратагемы 29 всего лишь временные обстоятельства, которые ему только надобно распознать и использовать.

 

29.24. Устрашающее облако пыли

При нападении Цао Цао на Цзинчжоу после кончины Лю Бяо (см. 20.15) Лю Бэй оказался в отчаянном положении. С тремя тысячами конных воинов, за которым следовало несколько десятков тысяч жителей Цзинчжоу, Лю Бэй уходил от наседавшего на него Цао Цао. «С тридцатью всадниками помчался Чжан Фэй к Чанфаньскому мосту [находится в северо-восточной части уезда Данъян провинции Хубэй]. К востоку от этого моста виднелся небольшой лесок. Чжан Фэй решил пуститься на хитрость: он приказал своим воинам привязать ветки к хвостам коней и разъезжать по лесу во всех направлениях, вздымая пыль, чтобы создать впечатление, будто в лесу находится большой отряд, а сам в это время остановился на мосту и стал смотреть на запад… [Передовой отряд Цао Цао во главе с Вэнь Пином (род. 178 н. э.)] достиг Чанфаньского моста. Там с копьем стоял Чжан Фэй. Глаза его пылали гневом, усы ощетинились, как у тигра. К тому же за рощей, к востоку от моста, Вэнь Пин заметил облако пыли. Боясь попасть в засаду, он остановился… Грозный вид Чжан Фэя испугал [подоспевших остальных военачальников]. Опасаясь какой-либо хитрости со стороны Чжугэ Ляна, они тоже остановились в нерешительности. Построившись в линию к западу от моста, они отправили гонца к Цао Цао. Тот лично приехал посмотреть, что здесь происходит. Чжан Фэй, все еще неподвижно стоявший на мосту, заметил в задних рядах войск противника темный шелковый зонт, бунчуки и секиры, знамена и флаги и, решив, что это явился сам Цао Цао, зычным голосом крикнул: «Эй! Кто там хочет насмерть драться со мной? Я — Чжан Фэй из удела Янь!» Голос Чжан Фэя напоминал раскаты грома, и у воинов Цао Цао от страха задрожали поджилки. Цао Цао поспешно велел убрать зонт. «Я слышал от Гуань Юя, — сказал Цао Цао своим приближенным, — что Чжан Фэй может на глазах многотысячной армии противника снять голову полководцу так же легко, как вынуть что-нибудь из своего кармана! Надо с ним быть поосторожнее!» — «Чжан Фэй из удела Янь здесь! — снова донесся голос Чжан Фэя. — Кто посмеет сразиться со мной?» Цао Цао совсем пал духом, и у него появилось желание поскорее убраться восвояси. От зоркого взгляда Чжан Фэя не укрылось движение в задних рядах противника. «Ну, что вы там возитесь? — крикнул он, потрясая копьем. — Драться не деретесь, уходить не уходите!» Голос Чжан Фэя был так грозен, что стоявший рядом с Цао Цао Сяхоу Цзе от страха замертво свалился с коня. Цао Цао бросился без оглядки, а вслед за ним бежало и все его войско. Поистине, как желторотый птенец, испугавшийся удара грома, или как беззащитный дровосек, услышавший вблизи рев тигра, неслись воины Цао Цао неудержимым потоком, топча и сминая друг Друга. Многие из них побросали копья и шлемы… Устрашенный грозной силой Чжан Фэя, Цао Цао мчался на запад. Шапку он потерял, волосы его растрепались… [Затем] Цао Цао немного пришел в себя и приказал вернуться к Чанфаньскому мосту на разведку» [ «Троецарствие», гл. 41 и 42: Ло Гуаньчжун. Троецарствие. Пер. В. Панасюка. М., 1954, с. 511, 518–520]. Но тем временем, воспользовавшись передышкой, Лю Бэй сумел добраться до спасительного Сякоу [ныне город Ухань, столица провинции Хубэй].

Согласно китайскому исследователю стратагем Юй Сюэбиню здесь Чжан Фэй воспользовался стратагемой 29, когда своим устрашающим видом, могучим голосом, а главное, облаком поднятой пыли изображал силу и мощь.

 

29.25. Жаргонное пугало

«Раз этот человек ценит себя так дорого, он должен, конечно, обладать большой ученостью», — говорит в романе Речные заводи [богач] Лу Цзюньи и тотчас попадается на удочку мнимого гадателя, навлекая тем самым в дальнейшем на себя беду [ «Речные заводи», гл. 60: Ши Найанъ. Речные заводи, т. 2. Пер. с кит. А. Рогачева. М.: Гослитиздат, 1959, с. 455]. Обыкновением принимать высокие слова за большую ученость пользуются и интеллектуалы, и не только в Срединном государстве.

На высокопарный слог в научных экономических статьях последнего времени сетует Гу Хайбин в Рабочей газете [Гунжэнь жибао], печатном органе Всекитайской федерации профсоюзов (Пекин, 11.05.1990, с. 3). Авторы этих статей обеспокоены тем, чтобы величавыми фразами поведать людям о чем-то маловажном. Подобные претензии то и дело раздаются и на Западе. Так, Карл Поппер (1902–1994) взял выражение одного известного современного немецкого светила [Юргена Хабермаса] — «теории доказывают свою полезность в определенной области лишь тогда, когда под них подпадает все действительное многообразие» — и перевел на простой язык: «теории применимы в некой области тогда, когда они применимы». «Здесь нельзя не заметить скудости выражения; то, что данное светило могло бы и не пичкать книги подобными высказываниями, вполне очевидно, ведь разрушение жаргонной вывески создает угрозу самому их существованию; и кто решается на это, должен быть готов к тому, что навлечет на себя ненависть», — пишет Вольф Шнайдер (Schneider), размышляя о «научном оперении» (NZZ-Folio. Цюрих, июнь 1992, с. 69).

 

29.20. Спасительная стройка

Ha китайском рынке минеральной воды в 1992 г. по счастливому стечению обстоятельств удалось утвердиться марке «Сто драконов». Тем самым пришлось потесниться марке «Крез». Производитель обратился в пекинский Институт конъюнктуры рынка. Там пришли к заключению, что «Крез» при имеющихся денежных и людских ресурсах не может организовать рекламную кампанию, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. В то время как раз строилась вторая окружная дорога в Пекине, и это событие занимало внимание прессы столицы и всего Китая. И помочь вновь встать на ноги марке «Крез» предстояло этой стройке.

По совету пекинского института однажды под оглушительный бой барабанов на стройку пожаловали представители компании «Крез» и стали бесплатно раздавать потеющим рабочим бутылки с минеральной водой. Для находящихся на стройке журналистов это было сущей находкой. В Китайской Народной Республике нет «желтой прессы» в западном понимании, так что реакция китайских журналистов понятна. По телевидению, радио и в печати, везде только и говорили про бесплатную раздачу минеральной воды. Тем самым «Крез» неожиданно оказался в центре внимания. Компании ловко удалось привлечь крупный строительный объект Пекина — дерево — для повсеместного рекламирования себя — цветение почти увядшего собственного цветка.

 

29.27. Вместо имени Мао название косметического средства

После смерти Мао Цзэдуна (1893–1976) по всему Китаю зазвучала песня [Ван Сижэня (род. 1929)] с припевом «Самое красное — солнце, самый любимый — председатель Мао». Добрых двадцать лет спустя один завод в Уси (провинция Цзянсу) использовал эти строки для рекламирования своего косметического средства, только «председателя Мао» заменили на название этого самого средства. Такого рода рекламу, окружающую преподносимый товар ореолом известной личности, Рабочая газета [Гунжэнь жибао] (Пекин, 1.03.1995, с. 3) отнесла к стратагеме 29.

 

29.28. Как одна японская фирма завоевала американский рынок

Японская фирма Кано, как сообщает Юй Сюэбинь в 29-й главе своей книги по стратагемам, разработала фотокамеру и хотела продвинуть ее на американский рынок. Но пробиться туда оказалось непросто: борьба там велась за каждую пядь земли. Японцы увидели, что собственных сил для этого не хватит. Тогда они создали в США дочернюю фирму, которой удалось добиться сотрудничества с одной уважаемой американской компанией. Они использовали совместно одну марку, состоявшую из начальных букв американской фирмы, В.Н. и японского названия Кано — «В.Н.-Кано». Теперь японцы могли воспользоваться весом и рыночным опытом американского партнера, чтобы пробиться на американский рынок. Когда через несколько лет Кано со своими фотокамерами удалось утвердиться на американском рынке, она совершила следующий шаг. Японцы отделились от американского партнера и стали использовать для продукции лишь свою марку «Кано». Таким образом японская фирма обрела самостоятельность на американском рынке, а затем и на международном.

В данном примере собственная, слабая завязь пересаживается на сильное дерево. Когда же «завязь» благодаря этому набирает силу, она более не нуждается в «дереве» в образе американской фирмы и уже в состоянии цвести далее самостоятельно.

 

29.29. Пряный порошок карри на горе Фудзияма

«Фудзияма меняет свой прежний облик!» Под таким лозунгом вела свою рекламную кампанию в средствах массовой информации несколько лет назад японская фирма [по производству специй и приправ] S&B [(Spice&herB) Foods Inc., основана в 1923 г. Ямадзаки Минэдзиро (1903–1974)]. В рекламе говорилось: «Наша компания нанимает несколько вертолетов, откуда на белоснежную вершину Фудзиямы посыплется производимый нами желтый порошок карри. В тот час перед зрителями Фудзияма предстанет с золоченой вершиной». Подобного рода заявлениями компания хотела увеличить сбыт плохо раскупаемого порошка карри.

«Один камень способен вызвать волны высотой в тысячеэтажный дом» [ «и ши цзици цянь цэн дан»], — пишет Чжан Чицзи в газете Освобождение [Цзефан жибао], печатном органе шанхайского городского комитета КПК (7.03.1994). Стоило развернуться указанной рекламной кампании, как поднялась волна возмущения. Компания S&B в мгновение ока стала мишенью нападок. Все крупные средства массовой информации задали ей головомойку: Фудзияма является символом Японии, и кто позволил компании S&B менять ее макушку и перелицовывать ее облик?

На самом же деле подобная реакция и входила в планы компании: ведь она оказалась у всех на устах. Возникший на пустом месте шум привлек к ней внимание людей. Немного спустя компания объявила: «Видя, какое неприятие вызвал ее план в японском обществе, S&B решила отступиться от своего замысла посыпания порошком карри макушки Фудзиямы и извиниться перед общественностью».

Теперь народ стал прибегать к выражениям вроде «кто богат, тому свойственно великодушие», «вот это поступок», «указанную ошибку незамедлительно исправили» и т. д., вовсю хваля компанию S&B. Ее имя было у всех на слуху, а ее порошок карри стал пользоваться бешеным спросом.

Фудзияма послужила компании S&B «деревом», на котором им удалось устроить, пусть и виртуально, свои «цветы», порошок карри.

 

29.30. Лиса пользуется могуществом тигра

[413]

Цзинский Сюань-ван (правил 369–340 до н. э.) спросил собравшихся придворных: «Я слышал, что по ту сторону наших северных рубежей боятся нашего военачальника Чжао Сисюя. Так ли это?» Никто из собравшихся придворных не ответил, лишь один Цзян И взял слово:

«Тигр охотился на разных зверей и пожирал их. И вот как-то раз поймал лису. «Только не вздумай меня съесть! — сказала лиса. — Небесный Владыка прислал меня сюда начальницей над всеми зверями. Сожрешь меня — нарушишь его волю. А если не веришь — давай я пойду впереди, а ты ступай следом. Сам увидишь — посмеют ли звери, при виде меня, не разбежаться!» Тигр ей поверил — и пошел следом. Все звери, завидев их, разбегались кто куда. Невдомек было тигру, что звери разбегаются из страха перед ним, и он решил, что они и вправду боятся лисы!» [ «Из книг мудрецов: Проза Древнего Китая». Пер. В. Сухорукова. М.: Худ. лит., 1987, с. 316]. Ныне ваши владения составляют 5000 ли, латников свыше миллиона, которых вы поставили сугубо под начало Чжао Сисюя. То, что Чжао Сисюя страшатся на севере, означает, что на самом деле страшатся латников вана, подобно тому, как звери на самом деле страшились тигра, а не лисы».

Поведанная Цзян И притча живет в выражении «лиса пользуется могуществом тигра» («ху цзя ху вэй») и характеризует стратагему заимствования чужого авторитета. Тигр играет здесь роль дерева, придающего жалкому цветку — лисе — ореол могущества. Как особая разновидность стратагемы придания веса 29 стратагема заимствования чужого авторитета находит применение по всему свету при стечении самых различных обстоятельств.

 

29.31. Власть над солнцем

От китайских императоров, именовавших себя «сынами Неба», и от римских пап, выступавших «наместниками бога», длинная череда проводников стратагемы заимствования авторитета ведет к герою комиксов [молодому репортеру] Тантану [фр. Tintin] (на нем. яз. «Tim und Struppi» [ «Тантан и [его пес] Мелок (фр. Milou)»], см. Эрже (Hergé). «Храм солнца» («Der Sonnentempel», φρ. «Temple du Soleil» (1946)). Гамбург, 1998). Тантан, капитан Хэддок [досл. Треска] и профессор Лакмус [фр. Tournesol] в [уцелевшей] стране инков были приговорены к сожжению на костре, который должен был заняться от солнечных лучей. Поскольку Тантан до своего пленения защитил одного мальчика-индейца [от грубого обращения двух белых], ему была дарована милость выбора дня казни из ближайших тридцати дней. Тантан определяет сожжение на 18-й день, зная, что на него выпадает день затмения. Когда троим осужденным принесли увеличительное стекло, посредством которого им предстояло поджечь костер, Тантан перед собравшимися индейцами, [верховным] Инкой и своими друзьями по несчастью стал взывать к солнцу: «О, могущественный Пачакамак! Я молю тебя, яви свою власть! Если ты не желаешь принять этой жертвы, сокрой свой огненный лик!» И действительно, солнце стало темнеть, пока не исчезло вовсе. Тогда Инка бросился умолять Тантана: «Сжалься, чужестранец! Пусть солнце вновь засияет! Я сделаю все, что ты пожелаешь!» И Тантан воззвал к солнцу, чтобы светило вернулось. «Клянусь Пачамакой! — воскликнул Инка. — Солнце повинуется ему. Быстро развяжите пленников!»

 

29.32. Коль точно слово, то и дело сладится

«Если имена не выправлены, то слова не согласуются [с истинным положением дел]. Если же слова не согласуются [с истинным положением дел], то дела не завершаются» [ «Лунь юй», 13-3]. Отсюда устойчивое выражение «при правильных формулировках и речь льется плавно» («мин чжэн янь шунь»). Ли Жу (ум. 194), советник диктатора Дун Чжо (ум. 190), как сообщает роман Троецарствие, использовал это выражение, когда советовал Дун Чжо прикрыть истинные намерения задуманного похода на столицу каким-нибудь благовидным предлогом (см. 19.9). Естественно, стороннему наблюдателю зачастую нелегко уяснить, является ли ладно скроенное обоснование совершаемого действия лишь предлогом или же истинной побудительной причиной либо сочетанием того и другого.

Верное, ясное, убедительное название своего намерения на этапе замысла, как и в ходе и после его осуществления подобно величественному, раскидистому древу, на фоне которого более не воспринимается убогость пристроенного на нем «цветка». Измышление неуязвимого наименования для задуманного подвоха в Китае именуют «хитроумно придумывать название (предлог)» («цяо ли минму»). Основным поставщиком всякого рода оправданий служит право, а в отношениях между странами международное право, мораль, этика, религия и идеология (см. 25.24). В Китайской Народной Республике, например, во время «культурной революции» (1966–1976) целый арсенал высокопарных наименований из сокровищницы синомарксизма служил для оправдания вторжения — порой самого бесцеремонного — в личную жизнь граждан.

«Государство всегда именуют отечеством, когда готовятся к убийству людей», — отмечает со стратагемной прозорливостью швейцарский писатель Фридрих Дюрренматт [в пьесе «Ромул Великий» (1949) о последнем императоре Римской империи Ромуле Августуле (460 — сер.530-х; правил 475–476)]. Когда на Западе готовятся к подрывной деятельности и собираются куда-то вмешиваться, там начинают говорить о правах человека. Так иногда переиначивают слова Дюрренматта в Китае (Жэньминь жибао. Пекин, 11.07.1990, с. 4). В Европе промышлявшие работорговлей государи говорили римским папам, «что вырученные от продажи негров средства они могли бы направить на борьбу с мусульманами. Так политики и духовенство покрывали рабство, а этика Католической церкви допускала его вплоть до девятнадцатого века» («Рабство: преступление тысячелетия». Шпигель. Гамбург, № 8, 1998, с. 149 и след.). Но еще раньше, во время Пелопоннесских войн (431–404), свою высадку на Сицилии в 415–413 гг. афиняне представили как помощь тамошним жителям и своим союзникам. В действительности же они с самого начала намеревались прибрать к своим рукам весь остров. «Подобно тому, как двумя с половиной тысячелетиями спустя сербы и хорваты маскировали свои боевые действия в Балканской войне; подобно тому, как США оправдывали свое вторжение в Корею или Вьетнам» (Райнер Луйкен (Luyken). «Присмотритесь сперва к миру! Разыскания касательно Фукидида». Цайт. Гамбург, 1.08.1997, с. 36).

 

29.33. «Белая яшма» вместо «соевого сыра»

«Драконовые «усы» [ «лунцзы»] вместо «побегов маша» [фасоли золотистой]; «белая яшма» [ «бай юй»] вместо «соевого сыра» [яп. тофу, кит. «доуфу»]; «золотые крючочки на яшмовом подносе» [ «цзиньгоу гуа юйпай»] вместо «ростков пророщенных бобов на соевом сыре»; «когти феникса» [ «фэн чжуа»] вместо «куриных коготков» [ «цзи чжуа»] — все это лишь некоторые употребительные в Китае наименования блюд. Несомненно, они порывают с действительностью, давая разыграться фантазии. Подобного рода украшения психологически способствуют более обостренному восприятию прославленной китайской пищи. Красивый цветок здесь лишь усиливает очарование чего-то изначально добротного.

Но некоторые китайские рестораны в своем рвении заходят слишком далеко, создавая крайне причудливые названия, вводящие посетителей в заблуждение. Поэтому в данной сфере необходимо больше «раскрывать в реальных фактах их подлинную сущность» [см. 29.13] и, поменьше «витийствуя в толпе, приобретать ее любовь» («хуа-чжун цюй-чун), — призывает Лю Шаоин в шанхайской газете Литературное собрание [Вэньхуэй бао] (27.02.1997, с. 4).