Три иероглифа

Современное китайское чтение: Фань / цзянь / цзи

Перевод каждого иероглифа: 1. Переворачивать/обращать секретный агент/шпион стратагема 2. Тайный агент стратагема 3. Вызывать раскол / сеять раздор стратагема

Связный перевод: 1. Стратагема обращения вражеского лазутчика/шпиона в собственного лазутчика/шпиона 2. Стратагема привлечения одного/нескольких лазутчиков/шпионов 3. Стратагема раскола/раздора / натравливания противников друг на друга / подрыва вражеского союза / сеяния смуты во вражеском стане

Сущность: 1. Стратагема двойного агента 2. Стратагема лазутчика (тайного агента) 3. Стратагема сеяния раздора; стратагема заражения; подрывная стратагема

 

33.1. Заставить противника самого себя высечь

«Уже четыре тысячи лет назад в Китае пользовались услугами секретных агентов. Неудивительно, что в Срединном государстве издавна существовало развернутое теоретическое обоснование использования подобных средств», — пишет Инь Цзин в Очерке китайской культуры (2-е изд… Пекин, 1992, с. 129). Оба основных знака в выражении для стратагемы 33, по системе пинъинь пишущиеся как «фаньцзянь», впервые появились на страницах написанного около 2500 лет назад трактата Военное искусство Сунь-цзы в [13-й] главе «Использование шпионов» [ «Юн цзянь»]. Там говорится: «При использовании шпионов различают пять их видов: бывают местные шпионы, бывают внутренние шпионы, бывают шпионы обратные, бывают шпионы, которые должны умереть, бывают шпионы, которые должны жить… Местных шпионов вербуют из жителей страны противника… Внутренних шпионов вербуют из чиновных людей противника…» [ «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 207–208]. [Согласно комментарию Ду My], «внутренние шпионы» вербуются из семи разновидностей чиновников противника: «Среди чиновников есть (1) люди умные, но потерявшие должность; (2) есть люди, провинившиеся в чем-либо и подвергшиеся за это наказаниям; (3) есть любимцы, жадные до богатства; (4) есть люди, поставленные на низшие должности; (5) есть люди, не выполнившие возложенных на них поручений; (6) есть люди, стремящиеся приобрести более широкое поле для приложения своих способностей, пользуясь несчастьем других; (7) есть люди, склонные к хитрости и обману, двоедушные» [ «Сунь-цзы. У-цзы: Трактаты о военном искусстве». Пер. с кит. Н. Конрада. М.-СПб: ACT, 2001, с. 329]. «Обратных шпионов вербуют из шпионов, засланных противником… Шпионы, которые должны умереть, таковы: чтобы распространить ложные сведения, их сообщают этим шпионам, а они передают их противнику. Шпионы, которые должны жить, таковы: это те, которые возвращаются с донесением» [ «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 207–208].

Приобретенные подкупом или как-то иначе (например, посредством угроз) вражеские лазутчики (прямые двойные агенты) особенно важны, так как, согласно Сунь-цзы, через них «можно будет заполучить себе на службу и местных шпионов, и внутренних шпионов» [там же, с. 209]. При использовании и шпионов, которые должны умереть, и шпионов, которые должны жить, доставленные двойными агентами с той стороны сведения играют решающую роль. Завербованный двойной агент может к тому же в отличие от прочих четырех видов шпионов сразу же принести пользу, дав нужные сведения. Более того, завербованный двойной агент пользуется большим доверием у противника, так что неприятель легко поверит в полученные от него ложные сообщения. Поэтому подрывное действие двойного агента особенно велико.

Использование стратагемы обратного шпиона похоже на то, будто вы рукой самого неприятеля отпускаете ему пощечину, пишет исследователь стратагем Юй Сюэбинь. Поэтому Сунь-цзы указывает: «с обратным шпионом надлежит обращаться с особым вниманием» [там же, с. 209]. Разумеется, с двойными агентами связан большой риск, и потому за ними нужен глаз да глаз. В общении с обратными шпионами нужно соблюдать строжайшую тайну. Чтобы показать их пользу для врага, двойным агентам дают возможность оказывать противнику незначительные услуги.

 

33.2. Божественное дерганье нитей

Первые два знака из трех в выражении стратагемы 33 могут означать также «секретный агент». Тогда перевод будет звучать как «стратагема секретного агента». Секретные агенты и лазутчики незаменимы при получении сведений заранее. Сведений заранее, знаний наперед можно требовать лишь от тех, кто хорошо знает расположение врага. Поэтому, когда все пять видов шпионов действуют одновременно и остаются нераскрытыми, такое положение Сунь-цзы назвал «божественным дерганьем нитей» [ «Сунь-цзы», 13.6]. Это ценнейшее качество правителя, когда благодаря соответствующим сведениям о противнике он способен основательно сэкономить на денежных выплатах и издержках.

 

33.3. Расколоть ряды противника

Третье значение первых двух знаков (фаньцзянь) в выражении стратагемы 33 — «сеять раздор». Если «фаньцзянь» в этом значении используется главным образом в военных действиях, то в политической и гражданской областях более употребительно выражение «подстрекать к разрыву» («тяобо лицзянь»). То, что второй знак в выражении стратагемы 33, читаемый «цзянь», может означать одновременно «секретный агент» и «поссорить», связано с той ролью, которую секретные агенты издавна играли в Китае. Они занимались не только сбором сведений, но и использовали любую подвернувшуюся возможность для раскола рядов противника. Это значение «фаньцзянь» явственно видно в пьесе «Девушка, моющая шелк» [ «Хуань ша цзи», 1566] минского драматурга Лян Чэньюя (1521–1594), когда приближенный уского правителя замечает по поводу прекрасной Си Ши (см. 31.11): «Кто знает, не пребывала ли она здесь последние годы в качестве вражеской лазутчицы («цзо фаньцзянь»)?»

«Если он (противник) сплочен, посей в его стане раздор [ «Сунь-цзы», 1.7 «Первоначальные расчеты» («Цзи»): «Китайская военная стратегия». Пер. с кит. В. Малявина. М.: Астрель, 2002, с. 122]. Такова одна из «двенадцати хитроумных уловок», предлагаемых Сунь-цзы в первой главе, название которой британский китаевед Лайонел Джайлс [1875–1958] перевел на английский так: «Attack by Stratagem». Основная цель сберегающего собственные силы, экономического, столкновения с противником состоит в том, чтобы расстроить вражеские ряды, вбить клин между участниками вражеского союза, натравить друг на друга представителей вражеского стана, одним словом, внести раздор. Ведь выступающему единым фронтом противнику крайне трудно противостоять. «Единство делает сильным», — говорится в одном старом китайском военном трактате.

Вражеское войско можно пространственно расчленить и затем собранными в кулак собственными военными силами уничтожить его по частям. Однако враг, раздробленный лишь пространственно, по-прежнему может оставаться сплоченным внутренним единством; отдельные части войска при всей их пространственной раздробленности способны изо всех сил поддерживать друг друга. Для противодействия этому стратагема сеяния смуты осуществляет психологический надлом врага, приводящий к разброду и шатаниям в его стане.

Посредством смуты раскалывать ряды врага можно как по вертикали, так и по горизонтали. Раскол по вертикали направлен на противостояние государя и подданных, правительства и народа, полководца и воинов, что приводит к их недоверию друг к другу, взаимному обескровливанию и даже уничтожению. Горизонтальный раскол ослабляет сплоченность равных по положению лиц, объединений или государств во вражеском стане.

Далее, в Китае различают однонаправленный и разветвленный раскол врага. При однонаправленном расколе врага усилия сосредоточивают на одной из двух или нескольких сторон противника. Чтобы во вражеском стане исподволь пролегла невидимая полоса отчуждения, достаточно бывает заронить там зерно недоверия. Однако однонаправленный раскол может быть легко разгадан не поддавшейся действию стратагемы 33 вражеской стороной при ее достаточной прозорливости и предотвращен. Поэтому более действенным оказывается двух- или многосторонний раскол врага, когда друг против друга настраивают две или несколько сторон в стане неприятеля.

 

33.4. Опасайтесь синих мух!

Из многочисленной череды способов сеяния смуты, представленной в популярной китайской стратагемной литературе, мы выбрали четыре показательных примера.

1) Распространение слухов (см., например, 3.9, 3.10, 3.11, 7.19 и 7.20). Слухи, как считают китайские знатоки стратагем, представляют собой сообщения, не имеющие действительных оснований. Раз здесь не требуется связи с фактами, их можно стряпать и распространять как заблагорассудится (но см. 7.21), без особых затрат и без большого риска. К распространению слухов не предъявляют высоких требований. Чем придельней слух, тем он действенней и достоверней (Юй Сюэбинь). Исстари раздор сеют с помощью слухов. Уже составленная якобы самим Конфуцием Книга песен предостерегает от клеветы, сравнивая ее с мухами, засиживающими все белое:

Синяя муха жужжит и жужжит,

Села она на плетень.

Знай, о любезнейший наш государь, —

Лжет клеветник что ни день.

Синяя муха жужжит и жужжит,

Вот на колючках она.

Всякий предел клеветник потерял —

В розни и смуте страна.

Синяя муха жужжит и жужжит

Там, где орех у плетня.

Всякий предел клеветник потерял —

Ссорит с тобою меня.

[Ши цзин (Малые оды, II. VII.5: «Синяя муха»):

«Ши цзин: Книга песен и гимнов».

Пер. с кит. А. Штукина. М.: Худ. лит., 1987, с. 202].

2) Вызывание недоразумений, например нацеленной дезинформацией, распространением двусмысленных сообщений, раздуванием или сокрытием отдельных фактов и т. д.

3) Различное отношение к противникам: выделяют одного, а другим пренебрегают, вследствие чего между ними возникают соперничество и разлад.

4) Усугубление уже имеющихся противоречий во вражеском стане. С синомарксистской точки зрения противоречия наличествуют всегда и по не зависящим от нас причинам (см. Харро фон Зенгер. «Диалектический метод». Харро фон Зенгер. Введение в китайское право («Einführung in das chinesische Recht»). Мюнхен, 1994, с. 226 и след.). Всегда есть возможность выявить противоречия во вражеском стане и их использовать, подлить масла в огонь, обострить внутренние противоречия, из неантагонистических сделать их антагонистическими и тем самым способствовать распаду вражеского союза, тому, чтобы «собаки стали кусать друг друга» («гоу цзяо гоу»), т. е. чтобы противники вцепились друг в друга. Использование уже имеющихся у противника противоречий представляется более выгодным, нежели искусственное вызывание противоречий в стане врага.

 

33.5. «Разделяй и властвуй» — повсюду

В этой связи уместен прием «разделяй и властвуй» («фэнь эр чжи чжи»): искусственный раскол противника, приводящий к возникновению двух или нескольких вражеских группировок, постоянно угрожающих друг другу. Либо придание вражеской стороне дополнительной, соперничающей силы, чтобы вызвать трения между ними. Не следует забывать и о вводе отвлекающего кандидата на выборах. Можно так построить отношения между соперничающими сторонами, что ни одна из них так и не сумеет побороть другую. Одним словом, они будут уравновешивать друг друга.

Великобритания столетиями использовала против держав континентальной Европы стратагему 33 в виде политики уравновешивания сил: «издавна она занималась сталкиванием лбами народов с материка, извлекая выгоду из их разлада, заставляя их расплачиваться за ее интересы» (Томас Манн. Размышления аполитичного («Betrachtungen eines Unpolitischen», 1918). Франкфурт-на-Майне, 1956, с. 423). Однако Великобритания прибегала к «стратагеме заражения» и в иных частях света. «Своим доведенным до совершенства орудием «разделяй и властвуй» и «разжиганием религиозной вражды» («Мирут [Мератх] — воспоминания о предательстве и героизме: по следам [Синайского] восстания 1857 года». Новая цюрихская газета, 21–22.10.1980, с. 6) «коварный Альбион» способствовал кровавому разделению [индийского] субконтинента» (Урс Шёттли (Schöttli). «We dont want to fight, yet by jingo, if we do… («Мы не хотим драться, но если, не дай боже, ввяжемся…»)»: размышления о национализме в Англии». Новая цюрихская газета, 22–23.05.1993, с. 66). В Шри-Ланке «британцы поощряли противоборство между сингалезцами, тамилами и мусульманами», чтобы «воспрепятствовать становлению единого националистского движения» («Конфликт в Шри-Ланке — гражданская война в раю: полвека независимости, полвека раскола». Новая цюрихская газета, 4.02.1998, с. 7). Так, Британия «своей политикой «разделяй и властвуй» создала и в других странах [помимо Шри-Ланки] благодатную почву для позднейшего раскола» (Урс Шёттли. «Братоубийство в раю: трагедия Шри-Ланки». Новая цюрихская газета, 27.09. 1995, с. 89).

Противостояние в Палестине является «следствием британской политики управления мандатной территорией, когда сперва иудеев и арабов натравливали друг на друга, а затем умыли руки». Начало заклятой вражды между Индией и Пакистаном, с 1998 г. угрожающими друг другу ядерным оружием, «было положено британскими колонизаторами при их уходе» (Зигфрид Когельфранц (Kogelfranz). «Распад колониальной империи». Шпигель. Гамбург, № 47, 16.11.1998, с. 160).

Голландцы использовали миссионерскую деятельность на Суматре для «раскола с помощью Библии единого фронта туземцев и разрыва тесных антиколониальных уз между горными племенами и исламским приморским городом Банда Ачех [Катараджа]» («Посещение северной Суматры: крупнейшая христианская община в Индонезии». Новая цюрихская газета, 22.04.1987, с. 5).

«Разделяй и властвуй» — известный способ колониального правления, и он прекрасно зарекомендовал себя в Руанде. До прибытия туда европейских поселенцев никто не мог предложить объективных оценок различения так называемых этнических групп… Руандийское общество с 20-х годов XX столетия было искусственно расколото по расовому признаку преимущественно стараниями чужеземных миссионеров… К сожалению, после обретения независимости те, кому была доверена судьба Руанды, использовали [этнические] различия для укрепления своей власти. С 1959 г. в Руанде господствует политика этнической обособленности (этницизма)… приведшая к бойне 1959, 1961, 1963, 1967, 1973 и, наконец, 1994 г….» (Джон Э. Бэрри (Berry), Кэрол Потт Бэрри. Геноцид в Руанде: общая память («Genocide in Rwanda: A Collective Memory»), [столица Руанды] Кигали, 1995, с. 109 и след., 124.)

«Камбоджийцев и вьетнамцев французские колониалисты натравливали друг на друга, так что ненависть между двумя соседними народами определила дальнейший ход событий» (Вельтвохе. Цюрих, 19.10.1995, с. 21). «К политике «разделяй и властвуй» прибегал Париж и у себя на родине: Республика постоянно пользовалась сталкиванием различных политических интересов в обоих эльзасских департаментах Верхний и Нижний Рейн» («Ухудшение языковой ситуации в Эльзасе». Новая цюрихская газета, 2.03.1993, с. 7). «Для ослабления правых [Миттеран] устроил в 1986 г. пропорциональные выборы, что помогло крайне правому Национальному фронту попасть в Национальное собрание» («Франция прощается с Франсуа Миттераном: политика как высшее искусство лавирования между непреклонностью и реформой». Новая цюрихская газета, 17.05.1995, с. 3). Некогда кардинал Ришелье (1585–1642) старался «обезвредить «колосса по ту стороны Рейна» посредством раскола и раздела» (Тео Зоммер (Sommer). «Париж в тумане». Цайт. Гамбург, 27.10.1995, с. 1).

Впрочем, выражение «Divide et impera!» («Разделяй и властвуй!») восходит не к римской древности, а к Франции. Это просто латинский перевод девиза французского короля Людовика XI (1423–1483) «deviser pour régner» (Дуден: цитаты и высказывания («Duden: Zitate und Aussprüche»). Мангейм, 1993, с. 114).

На юго-западе США «до прихода белых жили мирно рядом [хопи и навахо]. Нынешние раздоры между ними — следствие экономических и политических шагов американского правительства. Ведь хопи и навахо живут на земле, полной полезных ископаемых, подобраться к которым лучше всего помогает издревле пускаемый в ход принцип «разделяй и властвуй» («Индейцы — разменная карта в игре, где сошлось столь много интересов»: Новая цюрихская газета, 19.10.1992).

В Советском Союзе «Иосиф Сталин, руководствуясь девизом «разделяй и властвуй», перекроил границы. Пока существовала советская власть, все этнические и религиозные распри были заморожены в холодильнике пролетарского интернационализма. Теперь, когда лед на севере стал таять, растаяли и они… Народы, подогнанные друг к другу клиньями и прикованные друг к другу цепями [см. стратагему 35], стали распадаться, располагая идеологией XIX, а оружием XX века» (Ахмад Тахери (Taheri). «Комсомольцы Пророка…»: Цайт. Гамбург, 24.04.1992, с. 16). Одно из важнейших средств, пущенных в ход Советским Союзом против моджахедов после вторжения в Афганистан 29 декабря 1979 г., заключалось в «использовании соперничества и противоречий, пронизывающих все афганское общество, для раскола рядов сопротивления…» («Борьба за афганский народ: стратегия секретной службы по расколу [общества]». Новая цюрихская газета, 19.09.1985, с. 5). Посредством дезинформации советский КГБ сеял «недоверие между оппозицией и ее зарубежными покровителями, содействовал соперничеству отрядов сопротивления между собой и подстрекал их к вооруженным столкновениям…» (Альберт А. Штахель (Stahel), Дитер Клей (Kläy). «Афганская война и шаги Советского Союза». Новая цюрихская газета, 25.07.1996, с. 13).

«Сознательно, с целью раскола страны, подогревали этнические страсти военные [в Нигерии], чтобы затем выступить в качестве примирителя» («Нобелевский лауреат по литературе Воле Шойинка о сопротивлении военному режиму Абачи и о будущем своей страны». Вельтвохе. Цюрих, 24.10.1996, с. 4).

Что касается Ближнего Востока, то, по утверждению палестинских обозревателей, исламское движение Хамаз «в начале 80-х годов удостаивалось со стороны израильских властей терпимого отношения к себе вполне осознанно, чтобы подорвать влияние составляющих ООП фракций» (Новая цюрихская газета, 8–9.02.1992, с. 5). «Разжигание вражды между братьями являлось очевидной целью израильских оккупационных властей. В начале 80-х годов они потворствовали фундаменталистам своим доброжелательным молчанием» («Благословленное восстание». Шпигель. Гамбург, № 9, 1993, с. 170). «Заповедь «разделяй и властвуй» звучала еще во времена нахождения у власти правительства Ликуд во главе с Ицхаком Шамиром. Что вредит ООП, выгодно Иерусалиму, полагали ответственные лица» (Фреди Гештайгер (Gesteiger). «Герои или преступники: во имя чего сражались изгнанные в Южный Ливан приверженцы Ха-маза?». Цайт. Гамбург, 15.01.1993, с. 5).

В 80-е годы Пекин обвинял Советский Союз в стремлении «расколоть страны третьего мира» (Пекинское обозрение. Пекин, 1981, № 15, с. 13), а европейские круги опасались, что Кремль хочет «расколоть Запад» (Brugger Tagblatt. Бругг [главный город округа того же имени в швейцарском кантоне Ааргау]. 5.10.1985, с. 2). Эти опасения разделяли и в КНР. «Миттеран требует быть бдительными в отношении [советской] стратагемы ссоры Америки с Европой» — такой заголовок появился на страницах Жэньминь жибао (Пекин, 22.01.1983). Тогда Китай главным образом опасался угрозы со стороны Советского Союза и хотел видеть сильный американо-европейский единый фронт против своего северного соседа. После распада Советского Союза обостренный стратагемой 33 взгляд китайских официальных лиц в значительной степени устремлен на Запад. Похоже, что именно Запад подозревают в усилиях по «деморализации» («фэньхуа») Китая, в частности руководящих кадров Коммунистической партии Китая (Жэнъминь жибао. Пекин, 18.02.1997, с. 9). С китайской точки зрения это предпринимается посредством стратегии так называемой мирной эволюции, когда с опорой на военную силу используют экономическую помощь в качестве приманки, привлекая также методы идеологически-культурного внедрения (см. 19.33). «Международные враждебные силы пытаются взрастить внутри рабочего класса и его партии «диссидентов», которые стали бы их пособниками. Далее, эти силы поддерживают определенные меры нашей политики на «реформы и открытость», приобретая тем самым влияние и возможность гнуть свою линию, чтобы в итоге перевести политику реформ и открытости в капиталистическое русло. И наконец, они используют наши просчеты в экономической, политической и идеологически-культурной областях наряду с экономическими трудностями, чтобы сеять смуту среди населения Китая, стремясь в итоге, опираясь на внутренние китайские подрывные силы, произвести смену общественного строя» (Жэнъминь жибао. Пекин, 27.05-1991, с. 5).

Своим утверждением о «китайской угрозе» США хотят «вбить клин между Китаем и соседними государствами» (Жэнъминь жибао. Пекин, 3.03.1995, с. 6). Китайцы обвиняют западные круги в намерении вбить клин между отдельными народностями Китая, с одной стороны, и Коммунистической партией и правительством Китайской Народной Республики, с другой (Гуанмин жибао. Пекин, 29.05.1997, с. 8). Поддержка Западом Далай-ламы служит цели «раскола Китая» (Пекинское обозрение. Пекин, 1997, № 22, с. 26), а чрезмерный интерес Запада к судьбе Тайваня разоблачается как использование уловки «разделяй и властвуй» (Жэнъминь жибао. Зарубежное издание. Пекин, 14.06, а также 17.06.1994, с. 5).

Сравнение немецкоязычной и китайской прессы показывает, что и там и там часто упоминается метод «разделяй и властвуй». Китайским статьям присуще распространять основанный на стратагеме 33 принцип власти прежде всего на анализ внешней политики в отношении к самому Китаю. А вот в немецкоязычных изданиях этот подход почти всегда встречается в сообщениях исторически-описательного плана о третьих странах. Когда существовал Советский Союз, его политика в отношении Запада порой распространялась с позиции «разделяй и властвуй».

Результирующая сцепленных между собой правилом «разделяй и властвуй» сил может оказаться могущественной, однако из-за расщепления общей силы на отдельные, грызущиеся между собой части, из которых ни одна не представляет собой серьезную угрозу, позволяет легко управлять всей этой махиной.

Вред, наносимый целому раздираемыми склоками его частями, может ограничиться некоторыми трениями и взаимными обидами, когда мешают друг другу или даже сковывают действия друг друга, или же достигнуть открытой враждебности и даже военного противостояния. Существование кризисных районов может оказаться полезным для укрепления собственной власти: «Создание уродливых государственных образований (например, Югославии или Чехословакии) и насильственное возведение границ всегда были испытанным средством нагнетания напряженности, которая в дальнейшем служила оправданием собственному вмешательству» (Новая цюрихская газета, 8.09.1992, с. 67).

 

33.6. Уловка дьявола

Религия только и делает, что сталкивает бога и человека (Рудольф Аугштейн: «Человек по имени Иисус». Шпигель. Гамбург, № 21, 24.05.1999, с. 218). Иного мнения придерживался Джакомо Акончио из Тренто (1492 — ок. 1566). В своем трактате [в восьми книгах] «Satanae Stratagemata» (Базель, 1565) Акончио относил возникновение многочисленных противоречащих друг другу мелочных религиозных догм к козням дьявола. Тем самым дьявол пытался разрушить единство христианства и расколоть его на противоборствующие вероучения и секты. Акончио, можно сказать, считал дьявола выдающимся проводником стратагемы 33. Недаром греческое слово «διάβολοζ» означает и «черт», и «клеветник» (см. Герхард Вариг. Немецкий словарь («Deutsches Wörterbuch»). Мюнхен, 1980, с. 894). Чтобы противостоять стратагеме дьявола, Акончио предлагал свести христианские догматы к минимуму, ограничившись упоминаемыми в Священном Писании основами веры, и проявлять терпимость ко всем другим, не затрагивающим основы христианства догматам.

 

33.7. Предупреждать саму уловку

«В представителях собственного лагеря, с которыми возникают разногласия, не следует видеть заклятых врагов. Напротив, необходимо оценить те вызовы, которые сделаны и вам, и им. Необходимо помнить об общих интересах и сознавать, что перед лицом сильного противника никто в собственном стане не сумеет выстоять в одиночку и что лишь всем сообща можно совладать с вызовами. Вот Сян Цянь и советует: «Добропорядочные граждане, не будьте слишком наивными! Не следует думать, что если у вас не поднимается на что-то рука, то и другие на это не решатся. Ныне встречаются люди ядовитее самих змей, не знающие удержу в своем бесчинстве. Они способны на то, о чем добропорядочный человек даже и не догадывается. За такими людьми нужен глаз да глаз. Любое утверждение требует подтверждения. Высказываниям, лишенным хоть какого-то обоснования, доверять не следует, и, разумеется, им не следует давать хода. Ради всего святого, не становитесь жертвами стратагемы заражения!» (Жэньминь жибао. Пекин, 6.07.1992, с. 4).

 

33.8. Духи отклонили жалобу

Между А и В существовала старая вражда. Дни и ночи напролет ломал голову В, как ему погубить А. Об этом проведал А. Тогда он тайком поручил своему родичу С изыскать путь, дабы поступить в дом к В. Это родичу удалось. Все советы, которые С давал В, оказывались дельными. Все, что ни затевал В, С устраивал на деньги А. Расходы были малы, тем больше казались получаемые барыши.

Через два года С завоевал полное доверие В. Тот уже не прислушивался к своим старым приятелям. В одном из разговоров с В С сказал, что А некогда состоял в тайной связи с супругой С. Он не смел перечить, поскольку боялся А, не будучи в силах справиться с ним. Теперь же он знает, что В тоже питает ненависть к А. Поэтому и служит В как верный раб. Преданность свою В он объясняет двумя причинами. Во-первых, он хочет доказать тому свое расположение, во-вторых, им движет желание поквитаться с А. Теперь выдался случай сообща выступить против А. В был вне себя от радости. Он дал С много денег, прося того устроить что-либо против А. Затем С на деньги В дал много взяток в пользу Л. Вслед за этим С распустил грязные слухи об А, составив список с именами свидетелей. О пущенных им самим слухах и именах свидетелей С сообщил В. Тогда В пожаловался на А судье. Когда тот стал рассматривать поданные жалобы, выяснилось, что все они необоснованны. Никто из свидетелей не выступил против А. Таким образом, В проиграл тяжбу и был наказан за возведенную им напраслину. Он был вне себя от ярости.

Поскольку С знал слишком много щекотливого о личной жизни В и располагал нужными свидетельствами, В не осмелился преследовать С. В конце концов В умер с горя. На смертном одре он поклялся обратиться с жалобой в преисподней. Но прошло несколько десятков лет, а никто так и не слышал о жалобе. Люди, обсуждавшие происшедшее, говорили, что свару затеял В. Что же касается А, дело шло о его жизни и смерти. Хотя сам он и затеял рискованную игру, все же ему удалось спастись. Поэтому упрекать А не в чем. С же ради А выступил в качестве лазутчика (фаньцзянъ). Он исполнял свой долг. В отношении В его себя не в чем упрекнуть. Так что и за С нет никакой вины. Поэтому духи, должно быть, и не вняли просьбе В.

Поведанная Цзи Юнеем (1724–1805) история показывает нам действие стратагемы 33 в сфере личной жизни. По схожему образцу можно представить себе разгром враждебной организации силами секретной службы, засылающей туда шпионов, которые от имени этой организации распространяют листовки с подрывным, уголовно наказуемым содержанием. Затем, с одной стороны, организация будет вынуждена выступить против них, что приведет к внутреннему раздору, а с другой — эти листовки дадут повод государству произвести обыски и аресты. Далее, секретная служба может сфабриковать подметные письма, где члены организации нападают на своих единомышленников. Возникшая затем фракционная борьба, куда постепенно втянутся многие члены организации, приводит к ее роспуску. Или же секретная служба финансирует или даже создает в чужой стране политическую, например шовинистически настроенную, группировку, которая там будет вызывать беспорядки или даже толкать страну к столкновению с другими государствами.

 

33.9. Два оставшихся не завоеванными города становятся камнем преткновения

«В то время циский Минь-ван… сильно возгордился… Вот тут яньский Чжао-ван и начал спрашивать Юэ И о возможности нападения на Ци. В ответ Юэ И сказал: «Ци бывало гегемоном, его земли обширны, население многочисленно, наступать на него в одиночку будет нелегко. Если ван непременно намерен напасть на него, лучше будет сделать это совместно с Чжао, Чу и Вэй». После этого Юэ И был послан в Чжао, чтобы договориться с чжаоским Хуэй Вэнь-ваном. Других послов отправили заключить соглашение с правителями Чу и Вэй, а с помощью чжаосцев решили привлечь циньского правителя выгодами нападения на Ци. Все чжухоу, боясь заносчивости и жестокости циского Минь-вана, объединились в союз, чтобы совместно с Янь напасть на Ци. Юэ И вернулся доложить [о выполненном поручении]. Яньский Чжао-ван поднял все свои войска, поставив Юэ И старшим военачальником, а чжаоский Хуэй Вэнь-ван вручил ему печать сяна. Тогда Юэ И встал во главе объединенных войск Чжао, Чу, Хань, Вэй и Янь и напал на Ци. Он нанес поражение циской армии… Юэ И оставался в Ци целых пять лет. Он занял более 70 циских городов; из всех этих мест были образованы области и уезды, подчиненные Янь. Не покорились только Цзюй и Цзимо. В это время умер яньский Чжао-ван, у власти встал его сын Хуэй-ван (278–272). Еще будучи наследником, Хуэй-ван недолюбливал Юэ И, поэтому, как только он занял княжеский престол, циский военачальник Тянь Дань, узнав про это, послал своего фанъцзяня в Янь, и тот сказал вану: «В Ци до сих пор не взяты два города; я слышал, это потому, что у Юэ И с вновь пришедшим к власти яньским ваном возникли разногласия. Он стремится, собрав вокруг себя войска, остаться в Ци, сесть там лицом к югу и править этим княжеством. Там, в Ци, опасаются лишь того, что к ним из Янь прибудет другой военачальник». После этих слов яньский Хуэй-ван, конечно, стал серьезно сомневаться в намерениях Юэ И и, поверив цис-кому лазутчику, послал Ци Цзе заменить Юэ И на посту военачальника, а самого Юэ И призвал ко двору. Тот понял, что яньский Хуэй-ван недоволен им и смещает его. Боясь казни, он бежал на запад и перешел в Чжао. В это время циский Тянь Дань сражался с Ци Цзе. С помощью хитрого плана он обманул яньскую армию и разгромил войска Ци Цзе под Цзимо, перевел военные действия на территорию Янь, двинулся на север, достиг низовьев Хуанхэ, отвоевал потерянные ранее циские города…» (см. 20.14) [ «Ши цзи», гл. 80: Сыма Цянь. Исторические записки. Пер. с кит. Р. Вяткина. М.: Восточная литература РАН, 1996, т. 7, с. 240–242].

 

33.10. Гибельная ревность жены

В конце ханьской династии (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.) после устранения Дун Чжо в 192 г. (см. 35.5) два его бывших подчиненных, Ли Цзюэ [ум. 196] и Го Сы [ум. 197], захватили столицу, подчинив себе императора Сянь-ди (правил 189–220). Они творили бесчинства, но при дворе никто не смел даже заикнуться об этом. Повсюду зрело недовольство, но было тяжело совладать с ними, поскольку они крепко держались друг за друга. Тогда начальник военного приказа Ян Бяо [142–225] и начальник земледельческого приказа Чжу Цзюнь (ум. 195) прибегли к стратагеме 33. Каждый раз после тайной встречи с Ли Цзюэ Го Сы поздно возвращался домой. И Ян Бяо распускает слух (стратагема 7), что Го Сы завел шуры-муры с женой Ли Цзюэ. Супруга Го Сы воспылала ревностью, и это стало началом конца боевого братства Ли Цзюэ и Го Сы. Здесь нет места вдаваться в подробности, как распалась их дружба. Во всяком случае, закончилось полное бесчинств правление погубивших в итоге друг друга Ли Цзюэ и Го Сы [см. 13-ю гл. Троецарствия].

 

33.11. Деля ложе, видеть разные сны

«На другой день Чжоу Юй [военачальник царства У (см. 34.1)] решил сам отправиться в разведку [к Цао Цао по реке Янцзы] на многопалубном корабле, захватив с собой музыкантов и самых сильных воинов с тугими луками и самострелами. Все быстро заняли свои места, и корабль поплыл вверх по течению реки. Неподалеку от вражеского лагеря Чжоу Юй приказал бросить якорь. На корабле заиграла музыка; тем временем Чжоу Юй занялся наблюдениями за врагом. «Здорово устроено! — проговорил он наконец тревожным голосом. — Кто у них командует флотом?» «Цай Мао и Чжан Юнь», — ответил кто-то из приближенных. «Да, дело тут будет не такое легкое, как мне показалось вначале, — подумал про себя Чжоу Юй. — Цай Мао и Чжан Юнь давно уже живут в Цзяндуне и войну на воде хорошо изучили. Придется еще поломать голову над тем, как их убрать… Иначе мне Цао Цао не разбить». В это время из неприятельского лагеря заметили Чжоу Юя и доложили Цао Цао. Тот выслал отряд судов, чтобы захватить Чжоу Юя в плен. Но Чжоу Юй, обратив внимание на то, что в лагере противника задвигались знамена и штандарты, приказал быстро поднять якорь и налечь на все весла. Корабль словно ветер понесся по реке. Когда суда противника двинулись за ним, Чжоу Юй был уже далеко, и они не смогли его догнать. Пришлось вернуться ни с чем. Цао Цао рвал и метал от гнева. «Вчера нас разбили в бою, а сегодня враг высмотрел наше расположение! Это всё вы виноваты! — напустился он на своих военачальников. — Что вы молчите? Говорите, как нам одолеть врага!» «Разрешите мне попытаться уговорить Чжоу Юя сдаться, — неожиданно произнес один из присутствующих. — Я был другом Чжоу Юя по школе, и я уверен, что мне удастся его убедить». Это сказал Цзян Гань, родом из Цзюцзяна. Цао Цао обрадовался его предложению. «Так, значит, вы были друзьями с Чжоу Юем?» — спросил он. «Не беспокойтесь, господин чэн-сян, — сказал Цзян Гань, — если я поеду на тот берег — успех обеспечен». «Что вам нужно для поездки?» — «Дайте мне мальчика-слугу да двух гребцов, чтобы управлять лодкой. Больше ничего не нужно». Цао Цао велел подать вино и устроил Цзян Ганю проводы. Потом Цзян Гань оделся попроще, сел в лодку и направился к лагерю Чжоу Юя. Там он велел страже передать Чжоу Юю, что приехал его старый друг и хочет с ним повидаться. «Вот и примирителя прислали! — улыбнулся Чжоу Юй, когда воины доложили ему о прибытии Цзян Ганя. — Выслушайте меня внимательно и выполните то, что я вам прикажу!» — обратился он к своим военачальникам и шепотом каждому из них дал указания. Военачальники разошлись. Чжоу Юй привел в порядок свою одежду и головной убор и в окружении нескольких сот воинов, важно выступавших впереди и позади с пучками стрел в руках, вышел из лагеря встречать гостя. Цзян Гань с гордым видом шел ему навстречу в сопровождении одного лишь мальчика-слуги, одетого в черную одежду. Чжоу Юй первый поклонился гостю. «Надеюсь, что вы пребываете в добром здравии с тех пор, как мы с вами расстались?» — спросил Цзян Гань. «Зато вы, наверно, как советник Цао Цао, трудитесь изрядно, предпринимая далекие путешествия по рекам и озерам!» — улыбнулся Чжоу Юй. «Как вам не совестно говорить так! — растерянно произнес Цзян Гань. — Мы давно не виделись с вами, я приехал вспомнить о былом, а вы…» «Да, конечно, — продолжал Чжоу Юй, не обращая внимания на обиженный вид Цзян Ганя, — я не так умен, как Ши Гуан (знаменитый музыкант, живший в княжестве Цзинь в период Чуньцю (VIII–V в. до н. э.), но все же чувствую, что выражают музыка и песни!» «Что ж, — вздохнул Цзян Гань, — если вы так встречаете старого друга, мне здесь нечего делать. Разрешите откланяться». «Извините, — с улыбкой сказал Чжоу Юй, беря Цзян Ганя за руку. — Я думал, что Цао Цао подослал вас уговорить меня помириться. Но если вы приехали с иной целью, я так быстро вас не отпущу». Они вместе направились в шатер. После приветственных церемоний старые друзья уселись, как положено хозяину и гостю. Чжоу Юй приказал созвать своих храбрейших людей. Вскоре в шатер вошли старшие и младшие военачальники и гражданские чины, все они выстроились двумя рядами. На всех были шелковые одежды и серебряные латы. Чжоу Юй каждого в отдельности представил Цзян Ганю. Потом они расселись по сторонам, и начался пир. Музыканты исполняли боевые песни, чаши ходили по кругу. «Это мой друг по школе, — сказал Чжоу Юй своим военачальникам. — Можете в нем не сомневаться. Хоть он и приехал с северного берега реки, но к Цао Цао никакого отношения не имеет». Чжоу Юй снял висевший у пояса меч и протянул его Таити Цы: «Возьмите этот меч и наблюдайте за пиром. Сегодня дозволяется говорить только о дружбе. Если кто-либо заведет разговор о войне — рубите тому голову!» Тайши Цы с мечом в руке уселся на хозяйском месте. Перепуганный Цзян Гань молчал. «С тех пор как я командую войсками, я не выпил ни одной капли вина, — сказал Чжоу Юй. — Но сегодня, по случаю встречи с моим старым другом, я буду пить допьяна. Опасаться мне нечего!» Он рассмеялся и принялся осушать кубок за кубком. Пир шел горой, все развлекались как могли… Веселье затянулось до позднего часа. Когда стемнело, зажгли светильники. Опьяневший Чжоу Юй встал со своего места и затянул песню… Время уже было за полночь, и Цзян Гань сказал: «Простите, но я совсем опьянел…» Чжоу Юй разрешил гостям разойтись. Они поблагодарили его и покинули шатер. «Мы уже давно не отдыхали вместе! — воскликнул Чжоу Юй, обращаясь к Цзян Ганю. — Сегодня мы будем спать на одном ложе!» Притворяясь совершенно пьяным, Чжоу Юй потащил Цзян Ганя к себе. Добравшись до постели, он так и повалился не раздеваясь, ему стало дурно. А Цзян Ганю никак не удавалось заснуть. Он лежал на подушке с открытыми глазами и размышлял. В лагере барабан пробил вторую стражу. Цзян Гань привстал и огляделся. Светильники еще горели. Чжоу Юй спал мертвым сном, храп его напоминал раскаты грома. На столе, стоявшем в шатре, Цзян Гань заметил связку писем. Он поднялся с ложа и принялся украдкой их просматривать. Это была обычная переписка, но на одном из конвертов стояли имена Цай Мао и Чжан Юня. Это письмо привлекло особое внимание Цзян Ганя, он лихорадочно развернул его и стал читать: «Мы не своей волею служим Цао Цао — нас к этому вынудили обстоятельства. Мы стараемся причинять ему вред, как умеем. Беспорядки, возникшие в лагере Цао Цао, — дело наших рук. Мы ищем удобного случая добыть голову самого Цао Цао, дабы положить ее у вашего знамени. Не сомневайтесь в нас. Вот наш почтительный ответ на ваше предыдущее письмо». — «Оказывается, Цай Мао и Чжан Юнь давно связаны с Восточным У», — подумал Цзян Гань, прочитав письмо. Он торопливо спрятал его к себе за пазуху и хотел просмотреть остальную переписку, но Чжоу Юй в этот момент заворочался на своем ложе. Цзян Гань поспешно задул светильник и лег. «Друг мой, — проговорил сквозь сон Чжоу Юй, — через несколько дней я покажу тебе голову злодея Цао Цао». Цзян Гань что-то пробормотал ему в ответ. «Поживи у меня несколько деньков и увидишь голову злодея Цао Цао…» — повторил Чжоу Юй. Цзян Гань не ответил. Прошло некоторое время. Он окликнул Чжоу Юя, но тот уже спал. Цзян Гань прилег рядом. Приближалось время четвертой стражи. «Господин ду-ду! — В шатер просунулась чья-то голова. — Господин ду-ду! Вы спите?» Кто-то осторожно вошел в шатер. Чжоу Юй поднялся с ложа. «Кто это здесь лежит?» — удивился он. «Разве вы забыли, что пригласили своего друга Цзян Ганя переночевать в вашем шатре?» — был ответ. «Я никогда не пил много, а вчера перепился и ничего не помню, — произнес Чжоу Юй тоном раскаяния. — Может быть, я и сболтнул такое, чего не следовало говорить…» — «С северного берега приехал человек», — сказал вошедший. «Говорите тише! — замахал руками Чжоу Юй и, обернувшись, позвал: — Цзян Гань! Цзян Гань!» Тот не отвечал, притворившись спящим. Тогда Чжоу Юй потихоньку вышел из шатра. Цзян Гань напряженно прислушивался. Снаружи слышались голоса. «Цай Мао и Чжан Юнь сообщают, что в ближайшее время им не удастся выполнить свой план и они этим крайне встревожены», — произнес кто-то. Потом там заговорили так тихо, что больше ничего не удалось разобрать. Вскоре Чжоу Юй возвратился в шатер. «Цзян Гань! Цзян Гань!» — окликнул он. Но Цзян Гань делал вид, что спит. Чжоу Юй скинул одежды и тоже лег. А Цзян Гань лежал и думал: «Чжоу Юй человек очень осторожный. Утром он хватится, что исчезло письмо, и убьет меня…» Пролежав до часа пятой стражи, Цзян Гань неслышно приподнялся и позвал Чжоу Юя. Тот спал. Цзян Гань повязал голову и тайком выскользнул из шатра. Разбудив своего слугу, он направился к воротам лагеря. На вопрос стражи, куда он так рано уходит, Цзян Гань ответил: «Я боюсь, что своим присутствием отвлекаю господина ду-ду от важных дел, и потому решил уехать…» Стража не стала его задерживать. Цзян беспрепятственно сел в свою лодку и поспешил вернуться к Цао Цао. «Ну, как дела?» — спросил чэн-сян, едва завидев его. «Чжоу Юй непоколебим, никакими уговорами…» — «Вы ничего не добились, и над вами еще посмеялись!» — гневно оборвал его Цао Цао. «Не гневайтесь, господин чэн-сян, — ответил Цзян Гань. — Хоть я и не сделал того, что обещал, но узнал одно важное дело! Прикажите всем удалиться». Цзян Гань вынул письмо и прочитал его Цао Цао. «Неблагодарные разбойники! — яростно закричал Цао Цао. — Ведите их сюда!» Цай Мао и Чжан Юнь явились. «Я хочу, чтобы вы вели корабли в бой!» — заявил им Цао Цао. «Воины наши еще недостаточно обучены, господин чэн-сян, — возразил Цай Мао. — Нельзя же так легкомысленно выступать!» — «А если бы они были обучены, моя голова была бы уже у Чжоу Юя, да?» Цай Мао и Чжан Юнь не поняли, что Цао Цао хочет сказать этими словами, и растерянно молчали. Цао Цао приказал страже вывести их и обезглавить. Вскоре головы несчастных положили у шатра. И тут только Цао Цао уразумел, какую ошибку он совершил. «И я попался на хитрость («цзи»)!» — с горечью произнес он» [ «Троецарствие», гл. 45: Ло Гуанъчжун. Троецарствие. Пер. В. Панасюка. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1954, т. 1, с. 562–567].

 

33.12. Из китайской Книги рекордов Гиннесса касательно стратагем

«Первой в ряду ста стратагем» величает Лэн Чэнцзинь стратагему 33 (Китайские стратагемы [ «Чжунго цюаньчжи»], т. 2. Пекин, 1995, с. 273). Ни одна другая стратагема не появлялась столь часто в китайской политической и военной истории. Так, в романе Троецарствие к ней прибегают чаще всего. Ее действенность потрясающа. В легких случаях она может привести к поражению в битве, в случаях средней тяжести — к потере войска, в тяжелых — даже к гибели целого государства. Стратагема 33 относится к тем немногим стратагемам, применение которых способно решить исход войны, даже судьбу всей страны.

Роман Троецарствие в качестве стратагемной энциклопедии, по мнению Лэн Чэнцзиня, представляет поистине неисчерпаемый источник применения стратагем в политической, военной, дипломатической и личной сферах жизни. Но лишь одно из представленных там многочисленных использований стратагем сказалось на одном из переломных моментов китайской истории. Имеется в виду то, как Чжоу Юй посредством стратагемы 33 обезвредил Цай Мао и Чжан Юня (см. 33.11).

Маньчжуры, захватившие в 1644 г. Пекин и основавшие последнюю китайскую династию Цин (1644–1911), поначалу были невежественными и отсталыми. Классические китайские сочинения им были недоступны. Но вот китайские романы читать они могли. Особое внимание по причине своих военных занятий маньчжуры уделяли роману Троецарствие. Крупнейшие маньчжурские военачальники должны были постоянно возить с собой эту книгу. В ходе их наступления на Срединное государство наиболее упорное сопротивление на северных его рубежах оказал китайский генерал Юань Чунхуань (1584–1630). Казалось, ничто его не возьмет. И тут на помощь маньчжурским военачальникам пришел роман Троецарствие с описанием того, как Чжоу Юй использовал стратагему раздора против Цай Мао и Чжан Юня. По этому образцу, как сообщает в

«Записках о священной войне» [ «Шэн у цзи», 1842] Вэй Юань (1794–1856), упоминающий дословно стратагему 33, маньчжуры устроили так, что один плененный китайский евнух узнал о том, что Юань Чунхуань якобы вступил в тайный сговор с маньчжурами. Затем евнуху создали благоприятные условия для побега, и, бежав, он обо всем доложил китайскому императору Чунчжэню (1611–1644, правил с 1628). Это донесение разгневало императора, который и так с некоторых пор не доверял своему военачальнику. Он даже не засомневался, что тот вступил в сговор с маньчжурами, и повелел казнить Юань Чунхуаня. «Тем самым минская династия собственноручно разрушила защищавшую ее «великую стену» (Лэн Чэньцзинь, указ, соч., с. 203). Теперь север Китая был по существу открыт для маньчжур. Несколько лет спустя они уже были в Китае.

Автор романа Троецарствие вряд ли мог предполагать, что рассказанная им история с использованием стратагемы раздора окажется той разводной стрелкой, которая направит Китай на длившийся несколько столетий перегон [засилья маньчжур]. Отсюда видно, насколько «велика бывает значимость стратагем» (Лэн Чэнцзюнь, там же). Совершенно другим образом, чем китайский император, реагирует Доргонь (1612–1651), маньчжурский военачальник и регент, прочитав бумаги, из которых явствует, что двое высокопоставленных чиновников новоиспеченной цинской династии тайно сотрудничают с мятежниками. «Здесь определенно чувствуется уловка раздора», — говорит он и отменяет их казнь (пьеса Го Можо (1892–1978) «Наньгуаньцао»).

Наивысшую оценку у Лэн Чэнцзиня получает использование стратагемы 33 владением Цинь, когда оно устраняет чжао-ского военачальника Лянь По (см. 3.9 и 22.7). После победной для Цинь битвы под Чанпином (259 до н. э.) владение Чжао уже не смогло оправиться. А Цинь благодаря этой победе заложило основу для последующего объединения страны под своим началом. Данному использованию стратагемы 33 как ввиду его удачного исполнения, так и благодаря выпавшему на его долю успеху и огромному воздействию на дальнейший ход китайской истории, отдана пальма первенства. Лэн Чэнцзинь считает его «самым удачным использованием стратагемы заражения за истекшие тысячелетия» (Лэн Чэнцзинь, там же).

 

33.13. Хаос, устроенный Хоу Цзином

Когда Гао Хуань [496–547], военный диктатор [с 534] Восточной Вэй умер в начале 547 г., его полководец Хоу Цзин [503–552] восстал против его сына и наследника Гао Чэна [521–549], но был им разбит. Тогда Хоу Цзин бежал и перекинулся к Западной Вэй, [диктатору Юйвэнь Таю (502–556)]. Однако Гао Чэну удалось с помощью стратагемы раздора восстановить правителя Западной Вэй против Хоу Цзина. Тому ничего не оставалось, как бежать на юг, в империю Ляп. Тамошний государь [ее основатель (502 н. э.)] У-ди (4б4—549) взял Хоу Цзина на службу, надеясь с его помощью покорить Северный Китай и объединить страну, и сделал его наместником [дасин-тай] Хэнани. У-ди отправил Хоу Цзина в поход на Восточную Вэй, но тот потерпел поражение. Поэтому У-ди вступил в переговоры с Восточной Вэй. Как раз тогда он и получил от сановника Вэй Шоу составленное по поручению нового властителя Восточной Вэй Гао Чэна послание (см. 19.10), которое должно было восстановить У-ди против Хоу Цзина.

Поначалу У-ди не поддавался попыткам Восточной Вэй втереться к нему в доверие. Однако упомянутое послание и иные поступающие из Восточной Вэй слухи побудили его обсуждать при дворе мирные заигрывания со стороны Восточной Вэй. Только один сановник, опираясь на стратагемный разбор посулов Восточной Вэй, выступил против мирных переговоров. Он предположил, что Гао Чэн с его мирными предложениями преследует одну лишь цель — вселить смятение в Хоу Цзина, чтобы тот, почувствовав угрозу, стал совершать действия с непредвиденными для Лян последствиями. Поэтому мирные переговоры с Восточной Вэй, по мнению сановника — любителя стратагем, будут означать одно — то, что в Лян попались на стратагему раздора. Но, несмотря на это предупреждение, большинство придворных высказались за переговоры с Восточной Вэй. Даже сам император был против военного вмешательства. Все шло к сближению Лян и Восточной Вэй за счет Хоу Цзина.

Хоу Цзин действительно опасался, как бы У-ди не выдал его Восточной Вэй. Он вошел в сговор с [Сяо Чжэндэ], приемным сыном лянского императора, и в 548 г. напал на лянскую столицу Цзянькан (ныне Наньцзин, провинция Цзянсу). Начались четыре года, получившие в истории название «хаоса Хоу Цзина». Хоу Цзин возвел на престол императорского приемного сына [получившего имя Линь Хэ-ван]. Тот сделал его канцлером и женил на своей дочери. Но вскоре после захвата столицы Хоу Цзин низложил нового императора, а потом убил его. Некоторое время Хоу Цзин использовал У-ди, выступая от его имени. После того как Хоу Цзин уморил захваченного в плен императора голодом, он возводит очередного императора [Цзянь Вэнь-ди, родовое имя Сяо Ган (503–551)], которого смещает в 551 г. и ставит третьего [Юй Чжан-вана, родовое имя Сяо Дун]. Однако месяц спустя он низлагает и его, чтобы самому занять престол под предлогом того, что предшественник якобы сам уступил ему власть. Но тут против узурпатора восстали преданные династии Лян придворные, и в 552 г. Хоу Цзин был убит.

Можно ли было предотвратить «хаос Хоу Цзина», если бы император У-ди проявил большую твердость в отношении Восточной Вэй, неизвестно. Однако нас здесь в основном интересует тот факт, что хотя бы один из приближенных У-ди недоверчиво отнесся к мирным заигрываниям Восточной Вэй, взглянув на них с позиции стратагемы 33.

 

33.14. Вавилонское столпотворение

«На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с востока, они (племена сынов Ноевых) нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню высотою до небес и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошел господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город [и башню]. Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал господь язык всей земли, и оттуда рассеял их господь по всей земле» (Быт. 11:1–9).

Бог использовал против людей стратагему 33, ибо знал: не имея возможности разговаривать друг с другом, они бросят свою работу. «Бог не пожелал… единства без различия и разграничений…» (Фридрих Невёнер (Niewöhner), «Рассеяние как претворение: новое толкование: история вавилонского столпотворения». Франкфуртер алъгемайне цайтунг, 30.09.1998, с. 6). Башня осталась незавершенной.

 

33.15. Три яблока Европы

В Китайской Народной Республике можно услышать, что склад ума европейцев воплощают три яблока. Первое яблоко росло в раю и было сорвано Евой, и олицетворяет оно собой христианство как краеугольный камень западной цивилизации. Второе яблоко упало перед Исааком Ньютоном (1642–1727), позволив тому открыть земное тяготение, и олицетворяет собой современную западную науку. Третье, золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей» подбросила на свадебном пиру смертного Пелея и богини Фетиды Эрида, богиня раздора, вызвав тем самым спор между богинями Герой, Афиной и Афродитой. «Всемогущий Зевс отказался решить спор, возникший между Герой, Афиной и Афродитой, но разрешил Гермесу отвести богинь на гору Ида, где их должен был рассудить сын Приама Парис, выросший вне родительского дома… Парис пас коров у скалы Гаргар, венчавшей гору Ида, когда Гермес в сопровождении Геры, Афины и Афродиты принес ему золотое яблоко и слова Зевса: «Парис, поскольку ты так же красив, как и умен в делах сердечных, Зевс повелел тебе стать судьей в споре этих богинь. Отдай яблоко самой прекрасной из них». Парис в нерешительности принял яблоко и воскликнул: «Как может простой пастух вроде меня судить о божественной красоте? Вот разделю сейчас яблоко на три части!» «Нет, нет, ты не можешь ослушаться всемогущего Зевса! — поспешно вмешался Гермес. — Я же не могу давать тебе советов, поэтому воспользуйся своим природным умом!» «Делать нечего, — вздохнул Парис. — Но сначала пусть проигравшие обещают мне не таить на меня обиды. Я всего лишь человек и способен совершить самую глупую ошибку». Все богини согласились подчиниться его решению. «Должен ли я судить богинь по их одеяниям, — спросил Парис Гермеса, — или они должны предстать предо мной обнаженными?» «Правила таковы, что ты должен все решать сам», — сказал Гермес, улыбаясь. «В таком случае не могли бы они разоблачиться?» Гермес передал просьбу богиням, а сам вежливо повернулся к ним спиной. Первой была готова Афродита, но Афина настояла на том, чтобы та сняла свой знаменитый волшебный пояс, благодаря которому всякий влюблялся в его обладательницу. «Хорошо, — не без злорадства произнесла Афродита, — но только после того, как ты снимешь свой шлем, без которого на тебя просто страшно смотреть». «Теперь, если вы не возражаете, предстаньте предо мной по одной, чтобы избежать ненужных споров. Подойди сюда, божественная Гера! Пусть остальные покинут нас на некоторое время». — «Смотри на меня внимательно, — Гера не спеша поворачивалась к нему то одним, то другим боком, стремясь показать все достоинства своего великолепного тела, — и помни, что, если ты признаешь меня прекраснейшей, я сделаю тебя повелителем всей Азии и самым могущественным из живущих ныне людей». — «Меня не должно подкупать, моя госпожа… Я уже видел все, что должен был видеть. Войди теперь, божественная Афина!» — «Я здесь, — и Афина поспешила приблизиться в Парису. — Послушай, Парис, если у тебя хватит здравого смысла, чтобы присудить мне награду, я сделаю так, что ты выйдешь победителем во всех своих битвах, а также будешь самым красивым и мудрым человеком в мире». «Я ничтожный пастух, а не воин, — произнес Парис. — Можешь сама убедиться, что во всей Лидии и Фригии царит мир и никто не угрожает царю Приаму. Но я все равно обещаю честно решить, кому отдать яблоко. А теперь надень все одежды и шлем. Готова ли Афродита?» Афродита робко подошла к нему, и Парис залился краской от близости оказавшейся с ним рядом богини. «Смотри внимательно, ничего не упусти… Между прочим, как только я увидела тебя, то сказала себе: «Честное слово, это самый красивый юноша во всей Фригии! Почему он должен прозябать в этой глуши и пасти этот дурацкий скот?» Почему бы тебе, Парис, не перебраться в город и не зажить более пристойной жизнью? Что ты потеряешь, если женишься, скажем, на Елене Спартанской, которая красива, как я, и такая же страстная? Я уверена, что стоит только вам встретиться, как она бросит все — и дом, и семью, чтобы стать твоей любовницей. Ты хоть что-нибудь слышал о Елене?» — «Никогда, моя госпожа. Я буду премного благодарен, если ты опишешь мне ее». — «Елена красива и хрупка; она появилась на свет из лебединого яйца. Она может считать Зевса своим отцом, любит охоту и борьбу, а в младенческом возрасте уже стала причиной войны. Когда она достигла брачного возраста, все царевичи Греции добивались ее руки. Сейчас она замужем за Менелаем, братом верховного царя Агамемнона, но это ничего не значит — если захочешь, она будет твоей». — «Как же она может стать моей, если она замужем?» — «О небеса! Какая наивность! Неужели ты никогда не слыхивал, что в мои обязанности как богини как раз и входит устраивать такие дела? Предлагаю тебе взять моего сына Эрота в проводники и отправиться в странствие по Греции. Когда ты достигнешь Спарты, мы с ним сделаем так, что Елена без памяти влюбится в тебя». — «Поклянись в этом!» — Парис сгорал от нетерпения. Афродита произнесла торжественную клятву, и Парис, не раздумывая, присудил ей золотое яблоко. Узнав о его решении, Гера и Афина, затаив гнев, удалились, взявшись за руки и строя планы разрушения Трои, а Афродита, победно улыбаясь, осталась на месте, раздумывая, как ей лучше сдержать свое обещание» [Грейвс Р. Мифы Древней Греции. Пер. с англ. К. Лукьяненко. М.: Прогресс, 1992, с. 469–472]. Третье яблоко олицетворяет собой греческое культурное наследие Европы, но как «яблоко раздора» еще и ее издревле укоренившуюся привычку к ссорам и размолвкам. Эта эристическая, т. е. склонная к спорам (Энциклопедия Майера («Mayers Enzyklopädisches Lexikon»), т. 8. Мангейм, 1974, с. 199) направленность сильна и сегодня, являясь, к сожалению, самой сутью европейского склада ума: «Как заведено: Европа бранится» (Цайт. Гамбург, 7.05.1998, с. 11); «при всем уважении к нашим европейским друзьям все же Евросоюз так и не смог ни разу по-военному избавиться от ненужного хлама» (Джесси Хэлмс (Helms), председатель внешнеполитического комитета сената США: Велыпвохе. Цюрих, 7.05.1998, с. 13; см. также 24.3).

 

33.10. Разобщенность немцев и китайцев

«Да будем мы народом граждан-братьев», — восклицал Фридрих Шиллер (1759–1805) в драме Вильгельм Телль [2.2: Шиллер. «Вильгельм Телль. Орлеанская дева». Л.: Лениздат, 1983, с. 64], наверняка имея в виду и своих соотечественников. Его призыв к единству не изменил часто свирепствующей среди немцев внутренней разобщенности, которую современник Шиллера Наполеон (1769–1821) определил следующим образом: «нет ни одного более добродушного, но и легковерного народа, нежели немцы. Мне не надо было даже сеять раздор между ними.

Мне требовалось лишь раскинуть свои сети, и они сами, подобно пугливой дичи, бросались туда. Они давили друг друга, полагая, что выполняют свой долг. Нет глупее народа на земле. Сколь груба ни была б ложь, немцы ей верят. Всего за одно слово, брошенное им, они преследуют своих соплеменников с большим ожесточением, нежели их истинные враги».

На недостаток внутренней сплоченности сетуют и китайцы: «значительно проще управиться с кучкой китайцев, нежели японцев». Если японцы крепко держатся друг за друга, «то китайцы сцепятся между собой, пока не вымотают друг друга во внутренних склоках. А их противник может ограничиться ролью наблюдателя, оказываясь в выигрыше» (Шао Яньсян [род. 1933]. Сто печальных и радостных глав [ «Ю юэ ши пянь»]. Пекин, 1986, с. 251; Ду Вэйдун. «Призыв в пользу Бо Лэ». Рабочая газета [Гунжэнь жибао]. Пекин, 27.07.1986, с. 2).

 

33.17. Единодушие между военачальником и канцлером

«Лянь По был одним из выдающихся военачальников княжества Чжао. На 16-м году правления чжаоского Хуэй Вэнь-вана (283 до н. э.) Лянь По командовал армией Чжао во время похода на Ци, нанес цисцам крупное поражение и захватил Янцзинь. Ему было даровано звание шанцина, храбрость его стала известна среди чжухоу. Линь Сянжу был уроженцем Чжао, служил дворовым при старшем евнухе Мяо Сяне.

Во время [правления] чжаоского Хуэй Вэнь-вана нашли [драгоценную] яшму мастера Хэ из царства Чу. Циньский Чжао-ван, прослышав об этом, послал гонца к чжаоскому вану, предложив 15 городов в обмен на эту яшму. Чжаоский ван стал советоваться со старшим командующим Лянь По и со всеми высшими сановниками. Они рассуждали так: можно и отдать драгоценную яшму циньскому правителю, но вряд ли удастся получить циньские города; если же не отдавать, то есть опасность нападения циньской армии. Не решив вопроса, стали искать человека, которого можно было бы послать в Цинь. Но такого не нашли. Тогда старший евнух Мяо Сянь сказал: «Можно послать моего приближенного Линь Сянжу». Ван спросил: «А откуда вы знаете его [способности]?» Тот ответил: «Ранее я провинился перед вами и намеревался бежать в княжество Янь, но мой приближенный Сянжу удержал меня, сказав: «Разве вам известно, что за человек яньский ван?» Я ответил ему: «В свое время я сопровождал нашего Великого вана в поездке на границу, где он встретился с яньским ваном. Яньский правитель тайком пожал мою руку, сказав: «Давайте будем друзьями». Потому я и знаю его и решил отправиться туда». Сянжу на это мне сказал: «Чжао могущественно, а Янь слабое, вы в милости у чжао-ского вана, поэтому яньский ван и домогался вашей дружбы. Ныне если вы покинете Чжао и уедете в Янь, то яньский правитель, боясь сильного чжаоского [вана], не осмелится оставить вас у себя и связанным вернет обратно в Чжао. Лучше вам, почтенный, обнажив плечо, склониться и признать свою вину, покаяться в своем прегрешении, и тогда, возможно, вы заслужите прощение». Я последовал его совету, и вы, [ван], милостиво простили меня. Смею полагать, что Сянжу — отважный муж, обладает мудростью; его несомненно можно отправить послом».

Тогда Хуэй Вэнь-ван велел призвать Сянжу к себе и спросил его: «Циньский ван предлагает мне 15 городов в обмен на мой яшмовый талисман; как мне поступить?» Сянжу ответил: «Царство Цинь могущественно, Чжао — слабое. Нельзя не согласиться». Ван дальше спросил: «А если яшму заберут, а обещанные города не отдадут, тогда что делать?» Сянжу сказал: «Циньский ван предлагает города за яшму, но если Чжао не согласится, то вина ляжет на Чжао; если же Чжао отдаст драгоценную яшму, а циньцы не отдадут городов, то вина ляжет на Цинь. В любом случае лучше, чтобы ответственность легла на Цинь». Ван спросил: «А кого же можно послать?» Сянжу в ответ сказал: «Если у вана нет подходящего человека, я готов принять драгоценную яшму и отправиться вашим послом. Если города перейдут к Чжао, яшма останется в Цинь, если же города нам не отдадут, я постараюсь сохранить яшму в целости и вернуться в Чжао». После этого чжаоский ван послал Сянжу на запад, в Цинь, поднести [его правителю] драгоценную яшму.

Циньский ван принял Сянжу, сидя на террасе Чжантай. Сянжу поднес циньскому вану драгоценную яшму. Ван очень обрадовался, тут же передал драгоценность своим красавицам и свите, чтобы они на нее полюбовались. Все приближенные дружно воскликнули: «Ваньсуй!» [досл. «десять тысяч лет» — восклицание, выражающее безоговорочное одобрение, восторг]. Тут Сянжу стало ясно, что циньский ван вовсе не намерен отдавать чжаосцам города; [он] вышел вперед и сказал: «Но в яшме есть изъян, разрешите, я покажу его вам». Ван передал яшму послу. Тогда Сянжу схватил ее, отошел назад, прислонился к колонне, разгневанный, так что поднявшиеся от возмущения волосы сбили его головной убор, и сказал циньскому вану: «Вы, великий ван, желая заполучить драгоценную яшму, отправили своего гонца с посланием к чжаоскому вану. Тот созвал на совет всех сановников, и они ему говорили: «Циньский правитель жаден, он, пользуясь своим могуществом, с помощью пустых посулов требует себе эту яшму, обещанных же городов мы все равно не получим». Все советовали вану не отдавать Цинь эту драгоценную яшму. Но я полагал, что обман недопустим даже в отношениях между простыми людьми, что же говорить об отношениях между великими государствами! Кроме того, [чжаоский ван] решил, что нельзя из-за одной маленькой яшмы лишать удовольствия правителя мощной циньской державы. После чего он постился пять дней, а затем отправил меня вручить вам драгоценную яшму и доверил мне свое послание к вам. Почему он так поступил? Этим он пожелал выразить свое почтение вашему могущественному государству. Ныне, когда я прибыл сюда, вы, великий ван, приняли меня не во дворце, встретили весьма надменно. Получив драгоценную яшму, вы тут же передали ее своим красавицам, чтобы посмеяться надо мной. Я вижу, что вы, великий ван, не имеете намерений отдавать чжаоскому вану обещанные города, поэтому я забираю обратно эту яшму. Но если вы вздумаете отобрать у меня ее силой, я и драгоценную яшму и свою голову разобью об эту колонну!»

Сянжу крепко сжал руками яшму и взглянул на колонну, словно намеревался ударить по ней. Циньский ван, опасаясь, что посол разобьет сокровище, извинился перед ним. Он призвал к себе управляющих делами с картами и отметил на них 15 городов, которые отныне должны быть переданы Чжао. Но Сянжу счел, что все это — обман циньского вана, лишь делающего вид, что он отдает города чжаосцам, и поэтому сказал ему: «Драгоценность рода Хэ — это сокровище Поднебесной, которое передается из поколения в поколение. Чжаоский ван опасался вас и не посмел не передать его вам; когда он посылал вам эту драгоценность, он постился пять дней. Сейчас вы, великий ван, тоже должны поститься пять дней, собрать во дворце знать всех девяти рангов, и только тогда я вручу вам эту яшму». Циньский ван задумался. Отнять драгоценность силой он не мог и потому в конце концов согласился поститься пять дней. Он поселил Сянжу в подворье Гуанчэн. Сянжу, поразмыслив, пришел к выводу, что циньский ван хотя и согласился поститься, но обещанные города наверняка не отдаст, поэтому он повелел своему слуге переодеться в грубую одежду и, спрятав понадежнее драгоценную яшму, короткой дорогой вернуть ее в Чжао.

После пятидневного поста циньский ван собрал в дворцовом зале всю знать девяти рангов и велел ввести чжаоского посланца Линь Сянжу. Сянжу вошел и сказал циньскому вану: «Со времени Му-гуна в Цинь сменилось более 20 правителей, но ни один из них твердо не соблюдал принятых на себя обязательств. Я решил, что буду обманут ваном и таким образом провинюсь перед Чжао, поэтому повелел своему слуге вернуться обратно с драгоценной яшмой. За это время он уже добрался до Чжао. Вместе с тем известно, что Цинь — сильное государство, [а] Чжао — слабое; если вы, великий ван, пошлете человека в Чжао, то чжаоский правитель [может] тут же передать вам драгоценный талисман. Если могущественное Цинь первым уступит чжаосцам 15 городов, разве чжаоский правитель осмелится удерживать драгоценность у себя и совершать преступление против великого вана! Я прекрасно понимаю, что за обман великого вана я должен быть казнен, и согласен даже на то, чтобы вы сварили меня в кипятке заживо, но прошу вас, великий ван, сначала обсудить вместе с вашими сановниками все ваши действия».

Циньский ван и его сановники переглядывались в растерянности, а некоторые из приближенных намеревались вытолкать Сянжу из зала, но циньский ван сказал: «Если мы сейчас убьем Сянжу, то никогда не сумеем заполучить драгоценную яшму и прервем добрые отношения между Цинь и Чжао. Не лучше ли поступить с ним великодушно и отпустить его обратно в Чжао? Разве чжаоский ван из-за какой-то яшмы пойдет на обман Цинь?!» Затем он принял Сянжу во дворце и, исполнив соответствующие церемонии, отправил его обратно в Чжао. По возвращении Сянжу чжаоский ван понял, что его мудрый посол не опозорил его перед чжухоу, и пожаловал ему звание шандафу. В конце концов Цинь не отдало своих городов Чжао, но и Чжао не отдало циньцам драгоценной яшмы.

После этого Цинь напало на Чжао и заняло Шичэн. На следующий год (280 до н. э.) циньцы вновь напали на Чжао и убили 20 тысяч воинов.

Циньский ван направил своих послов сказать чжаоскому вану, что он хотел бы встретиться с ним для установления дружеских отношений за пределами Сихэ, в Мяньчи. Чжаоский правитель боялся Цинь и не хотел ехать на встречу, но Лянь По и Линь Сянжу посоветовали ему: «Если вы, ван, не поедете, то этим покажете, что Чжао не только слабо, но и трусливо». Тогда чжаоский ван поехал. Его сопровождал Сянжу. Лянь По проводил [своего правителя] до границы и на прощание сказал: «Вся ваша поездка — дорога туда, церемония встречи и возвращение — должна занять не более 30 дней. Если же по прошествии этого срока вы не вернетесь, то разрешите мне поставить на княжеском престоле вашего Наследника, чтобы пресечь всякие поползновения Цинь». Чжаоский правитель свое согласие дал; после этого встретился с циньским ваном в Мяньчи (279 до н. э.).

Циньский ван устроил пир и сказал: «Я слышал, что вы, чжаоский ван, любите музыку, прошу вас сыграть на цине». Чжаоский ван заиграл. Тогда вышел вперед циньский юйши и записал: «В такой-то день такого-то месяца и года циньский ван пировал с чжаоским ваном и повелел чжаоскому вану играть на цине». Тут выступил вперед Линь Сянжу и сказал: «Наш чжаоский правитель слышал, что циньский правитель прекрасно исполняет циньские напевы, он просил бы его сыграть на пэнфоу, чтобы доставить всем радость и удовольствие». Циньский ван разгневался и отверг просьбу. Но Линь Сянжу вынес пэнфоу и, став на колени, стал просить циньского вана сыграть. Циньский ван, однако, не умел на нем играть. Сянжу произнес: «Я сделаю еще пять шагов вперед, и кровь из [моего] перерезанного горла прольется на вас, великий ван». Приближенные вана готовы были разорвать Сянжу на куски за такую дерзость, но он так сверкнул глазами и прикрикнул на них, что они отпрянули. Тогда циньский ван с явным неудовольствием ударил пальцами по поверхности пэнфоу, а Сянжу тут же подозвал чжаоского летописца и велел ему сделать следующую запись: «В такой-то день, такой-то луны и года циньский ван играл чжаоскому правителю на пэнфоу». После этого циньские сановники воскликнули: «Пусть 15 городов княжества Чжао пьют за здоровье циньского вана!» В ответ Линь Сянжу тоже провозгласил: «Пусть циньская столица Сяньян пьет за здоровье чжаоского вана».

Циньский ван на этом кончил пир, так и не сумев одержать верх над Чжао.

Между тем Чжао собрало достаточное войско, чтобы встретить нападение циньцев, и Цинь не решилось действовать.

Заслуги Сянжу были [столь] значительными, что после прекращения военных действий и возвращения на родину ему пожаловали звание шанцина и посадили справа от Лянь По. Лянь По негодовал: «Я являюсь военачальником Чжао, у меня большие заслуги в осаде городов и в сражениях в открытом поле, а Сянжу трудился только своим языком, положение же занимает выше моего. Кроме того, он человек низкого происхождения, мне стыдно быть ниже него». И он открыто заявил: «Как только встречу Сянжу — обязательно его опозорю». Когда об этом узнал Сянжу, он стал уклоняться от встреч с Лянь По. Во время дворцовых приемов он нередко сказывался больным, не желая спорить с Лянь По о том, где кому сидеть.

Как-то Сянжу, выехав из дома, издали увидел Лянь По; Сянжу направил свой экипаж в объезд, чтобы избежать встречи. Тогда его приближенные стали укорять его: «Мы ушли от родных и стали служить вам, почтенный, только ради вашего высокого духа и справедливости. Ныне вы занимаете с Лянь По равное положение, но он распускает грязные слухи о вас, а вы прячетесь от него. Неужели вы так боитесь, что он вас убьет? Ведь этого даже заурядный человек стыдился бы — что же говорить о военачальнике и советнике! Мы, недостойные, просим разрешения покинуть вас». Линь Сянжу никак не хотел их отпускать и спросил: «Кто страшнее — военачальник Лянь По или цинь-ский ван?» — «Разве их можно сравнить!» — был ответ. Сянжу сказал: «Так вот, несмотря на все могущество циньского вана, я, Сянжу, во дворце прикрикнул на него и сановников его сумел пристыдить. Хотя я, Сянжу, и невеликая фигура, но чего уж мне бояться военачальника Лянь По? Мне думается, что сильное Цинь не осмеливается поднять свои армии против Чжао только потому, что живы мы оба. Если же сейчас два тигра начнут драться друг с другом — и тот и другой погибнет. Именно по этой причине я на первое место ставлю насущные заботы о государстве и в последнюю очередь думаю о личной неприязни».

Лянь По узнал про этот разговор и однажды, обнажив плечо и неся терновую палку в знак покаяния, сопровождаемый своими бинькэ, пришел к воротам дома Линь Сянжу, чтобы просить прощения за свои слова. Он сказал: «Я недостойный человек, я не представлял себе, как вы безгранично великодушны». В конце концов они с радостью помирились, став близкими друзьями» [ «Ши цзи», гл. 89: Сыма Цянь. Исторические записки. Пер. с кит. Р. Вяткина. М.: Восточная литература РАН, 1996, т. 7, с. 247–252].

О возвышении Линь Сянжу сообщает Сыма Цянь в своих Исторических записках. Этот рассказ Сыма Цяня пользуется широкой известностью в Китае. Он мне повстречался не только во время двухлетней учебы на Тайване (1971–1973) на страницах пятого тома учебника китайского языка для высших учебных заведений, но и в 1997 г. в поездке по Китаю в 11-м выпуске учебника китайского языка для начальной школы. Линь Сянжу выделяется своей удивительной стратагемной чуткостью, тотчас угадывая любую замышляемую циньцами стратагему. Своим возвышением Линь Сянжу обязан собственной стратагемной проницательности, благодаря которой он сумел удержать от безрассудного поступка своего покровителя, старшего евнуха Мяо Сяня. Линь Сянжу не только разгадывал вражеские стратагемы, но и умел успешно противодействовать им, если требовалось, то посредством тех же стратагем. Перед лицом угрозы со стороны стратагемы 33 Линь Сянжу своим мягким поведением сумел переубедить Лянь По. Линь Сянжу проявил себя знатоком стратагемного самоанализа. Он понимал, какие стратагемные возможности открываются перед враждебным царством Цинь, стоит им повздорить с Лянь По. Его сообразующееся со стратагемным самоанализом стратагемно-уклончивое и одновременно соответствующее стратагеме 19 поведение, превратно истолкованное его подчиненными как трусость, заставляет Лянь По образумиться. Зависть исчезает, и из соперника тот становится другом. Тем самым у Цинь пропадает всякая возможность нажиться на соперничестве между Лянь По и Линь Сянжу.

Вспомним совет Гете по противодействию стратагеме 33:

«Разделяй и властвуй!» — совет дельный;

«Объединяй и направляй!» — покрепче оплот.