Дневник эфемерной жизни
хаха Митицуна-но
Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена. Особенную прелесть повествованию придают описания японской природы и традиционные стихи.
Перевод с японского, предисловие и комментарии В. Н. Горегляда
Горегляд В.Н
Этот суетный десятый век
***
В десятом веке города были деревянными. И хотя Столице мира и спокойствия (Хэйанкё), как тогда именовали Киото, не было еще и двухсот лет (императорскую резиденцию перенесли сюда в 794 г., а строительные работы продолжались в столице до начала IX в.), в ней встречались и дряхлые строения, даже в престижных кварталах, ибо дерево требует постоянного за собой ухода, а хозяин не всегда его обеспечивает.
Столицу сооружали по твердым канонам, касающимся не только ее внутренней планировки (у северной границы города — императорский дворец, городские «линии» и «проспекты», пересекаясь между собою под прямым углом, делят город на 1200 равных кварталов, восточная половина столицы — зеркальное отражение западной, от планировки до управления), но и ее расположения в ландшафтном окружении (чтобы с трех сторон столицу окружали горы, чтобы она была открыта к югу, чтобы омывалась двумя потоками)… Старая концепция «воздуха и вод».
В литературе часто встречается утверждение о том, что Столица мира и спокойствия планировалась и застраивалась по образцу китайской столицы, г. Чанъани. Это не совсем точно, потому что некоторыми деталями новая японская столица отличалась от китайской. До Хэйанкё в Японии по китайскому образцу (хотя и с небольшими отклонениями от него) сооружалось несколько столиц. «Но, — как заметил Дж. Холл, — историческая Чанъань достаточно отличалась как от Хэйдзе (совр. г. Нара — В. Г.), так и от Хэйана, так что нужно допустить, что японцы либо имели для подражания другие образцы, либо использовали идеальный вариант».
Начало и середину десятого века средневековая японская традиция считала золотым веком. У тогдашней знати отношение к миру определялось в первую очередь эстетическим его восприятием, «печальным очарованием». И сама эта знать была представлена «цветоподобными девами» и «облачными кавалерами», искусными в стихосложении, стрельбе из лука и церемониальном танце (а часто и в знании китайской классики). К началу X в. знать и младшие чиновники в столице, по оценке историков, составляли десятую часть ее населения — около десяти тысяч человек. В общей массе выделялись три соподчиненных уровня государственных чиновников и особый слой «семейных чиновников», обслуживавших высшую знать (с одобрения своих патронов они тоже могли перейти в категорию государственных и даже достичь высоких постов на государственной службе). На государственной службе состояли как могущественные сановники вроде канцлера или министров, так и клерки низших рангов, специалисты в строительном деле, астрологии или медицине.
От начального младшего ранга до старших царевичей существовало девятнадцать официальных рангов. Чем выше был ранг чиновника, тем уже круг претендентов на этот ранг, ибо «всяк сверчок знал свой шесток»: если данный род из поколения в поколение не претендовал больше, чем на шестой ранг, то представители его только по наивности могли рассчитывать на должность, соответствующую четвертому рангу (исключения, конечно, были, и заканчивались они для претендента трагически).
Быт придворной знати был регламентирован жестко. Мы привыкли считать, что всяческие ограничения в средневековом обществе касались главным образом низших слоев населения. Это неверно. Запретов и ограничений у высшей аристократии в средние века было не меньше, чем у простолюдинов, но отношение к ним было несколько иным. Ведь цель таких ограничений одна — подчеркнуть социальный статус. Здесь не дозволялось нарушать ни верхнюю, ни нижнюю границу. Соответственно рангу регламентировалась ширина ворот в усадьбе и высота экипажа, цвет и материал шнуров, кистей и декоративных тканей, фактура, расцветка и покрои одежды, нормы поведения, походка и жестикуляция. «Подумать только, — писала младшая современница автора настоящего дневника, Сэй-сенагон, — куродо вправе носить светло-зеленую парчу, затканную узорами, что не дозволяется даже отпрыскам самых знатных семей!»
Мужчина, кроме главной жены, мог иметь несколько жен и наложниц. Главная жена именовалась Госпожой из Северных покоев (усадьба аристократа, состоявшая из садика, пруда, ручейка и целого комплекса строений разного назначения, среди которых постройка для главной супруги хозяина располагался в северной части усадьбы). Другие жены жили отдельно, как правило, в собственных усадьбах, полученных ими в наследство от родителей. С ними супруг поддерживал так называемые визитные отношения, причем навещал их обычно сам, и только в самых исключительных случаях (общественное мнение относилось к таким посещениям неодобрительно) — они его. (С одной из таких ситуаций читатель встречается в приведенном дневнике.)
Наследование шло от матери к дочери. Семьи, как правило, были разветвленными: от разных жен мужчина имел по несколько сыновей и дочерей. Дети жили с матерью. Распространен был обычай принимать детей на воспитание, причем такие дети брали фамилию приемных родителей и пользовались правами родных. Такой обычай сохранялся в Японии до XX в.
В середине VII в. большие заслуги перед будущим императором Котоку проявил вельможа Накатоми-но Камако (614–669), который впоследствии по монаршему соизволению стал называться Фудзивара-но Каматари. К середине X столетия род Фудзивара превратился в обширный разветвленный клан, контролировавший и центральную, и провинциальную власть в Японии.
Беспримерное упрочение позиций Фудзивара началось с того, что в 858 г. при малолетнем императоре Сэйва (850–880) пост регента занял его дед со стороны матери — Фудзивара-но Ёсифуса (804–872), который закрепил собственную власть, женив в 868 г. своего царственного внука на одной из своих же младших дочерей и сделавшись, таким образом, не только дедом, но и тестем императора Сэйва. Надо заметить, что близкородственные браки в высших слоях раннесредневекового общества в Японии не были в диковинку. Пример оказался заразительным. Племянник Ёсифуса, Фудзивара-но Мотоцунэ (836–891), в 882 г. объединил в своих руках пост регента и канцлера (кампаку) и положил начало господству регентского дома рода Фудзивара (сэкканкэ), продолжавшемуся до середины XII в.
По материнской линии японские императоры в эту эпоху принадлежали только к этому дому (в историко-культурных исследованиях ее нередко так и называют — «эпохой Фудзивара»), что при сохранении в обществе многих матриархальных традиций удерживало их во власти авторитета старейшин рода Фудзивара.
На протяжении раннего средневековья было предпринято несколько попыток отстранить от власти регентский дом этого рода. На заре X века, когда он еще набирал силы, на его пути к высшей власти чуть не встал талантливый поэт, дипломат и администратор Сугавара-но Митидзанэ (845–903). Его оклеветали, сослали на о. Кюсю в г. Дадзайфу, разметали по провинциям всю его большую семью. В ссылке поэт умер. В 935 г. поднял восстание и в 939 г. объявил себя «новым императором Тайра» (хэй синно) крупный феодал, представитель одной из линий императорского дома, Тайра Масакадо (?—940) а во Внутреннем Японском море и в районе Санъё открыл военные действия против центрального правительства его единомышленник Фудзивара-но Сумитомо (?—941). Мятеж (тэнкэй-но ран) был подавлен, а зачинщики казнены.
Регентский дом рода Фудзивара разделился на пять ответвлений (госэккэ), из числа которых императоры выбирали для себя (вернее, из числа которых им предлагали) жен и которые снабжали из своих рядов государство высшими сановниками.
Муж писательницы, создавшей «Дневник эфемерной жизни», Фудзивара Канэиэ (929–990), принадлежал к одному из этих ответвлений. По образному замечанию автора дневника он «возвышался над обычными людьми как высокий дуб над прочими деревьями». Дед Канэиэ был регентом при несовершеннолетнем императоре и Первым министром, дядя — Первым министром, государственным канцлером и регентом при собственном внуке, малолетнем императоре, отец — Правым министром. Сам он был представлен ко двору в десятилетнем возрасте и пользовался монаршим благорасположением.
Однако высокое рождение еще не гарантировало ему занятие ключевых постов в государственной структуре. Начать с того, что отец Канэиэ, Фудзивара Моросукэ (908–960), был лишь вторым сыном в семье. Впереди по административной лестнице поднимался его старший брат. А у того было два сына. Да и Канэиэ у своего отца был только третьим сыном. Мало того, что в общей очереди к высшим административным постам он занимал отнюдь не первую позицию, даже его материальное положение оставляло желать лучшего: у старших братьев было больше прав на родительские владения.
Правда, некоторые возможности предоставляла молодому аристократу принятая в тогдашней Японии система надельного землевладения, закрепленная сводом законов «Тайхорё», принятым еще в начале восьмого столетия. Законы предусматривали для сановников высокого ранга выплату регулярного жалования, сезонных и кормовых пожалований и пожалований за заслуги, разного рода земельные наделы и натуральные пожалования.
Однако судьба Фудзивара Канэиэ сложилась совершенно непредсказуемо. После кончины его дяди, Фудзивара Санэёри (900–970), первым вельможей в государстве стал не кто-либо из его сыновей (как чаще всего случалось в Европе), а его племянник, старший брат Канэиэ, Корэтада (924–972). Но через два года после смерти дяди умер и он. Канэиэ в год смерти старшего брата был возведен в ранг старшего советника (дайнагон), который тогда имели представители либо императорской семьи, либо близких к ней домов рода Фудзивара. Число старших советников в те времена ограничивалось четырьмя, и по своему положению они следовали непосредственно после Правого министра, замещая любого из министров во время его отсутствия. Казалось бы, двери к правительственному Олимпу были для Канэиэ распахнуты. Однако реальная его судьба оказалась сложнее: чем ближе Олимп, тем сложнее узоры интриг.
На всех ключевых постах преемником старшего брата стал средний брат, Канэмити (925–977), который не замедлил укрепить свои позиции, выдав замуж за императора свою дочь. Однако воспользоваться результатами этого шага Канэмити не смог, потому что вскоре умер. Казалось бы, настала очередь Канэиэ. Но сбыться его честолюбивым мечтам на этот раз не было суждено. Дело в том, что средний брат при жизни недолюбливал младшего. Чтобы к нему не перешла вся полнота власти, он завещал высшие посты двоюродному брату, сыну покойного Санэёри, Еритада (924–989). Тот, как водится, выдал замуж за императора свою дочь и стал ждать появления августейшего внука, чтобы занять при нем должность регента и обеспечить себе безраздельную власть.
Канэиэ с головой погрузился в придворные интриги. Еще раньше, озабоченный в первую очередь своим материальным благополучием, Канэиэ заключил свой первый выгодный брак. Он женился на Токихимэ, дочери губернатора одной из самых богатых провинций Японии Сэтцу. Тесть обеспечил материальное благополучие Канэиэ, а зять при необходимости стал поддерживать в Высшем государственном совете и при дворе его новые выгодные назначения. Немного времени спустя благосклонным вниманием Канэиэ овладела красавица и талантливая поэтесса, дочь губернатора провинции Муцу, Фудзивара-но Томоясу (?—977). В провинции Муцу, расположенной в северной части страны, находились месторождения золота, что предоставляло богатые возможности для безбедного существования местным чиновникам. Недаром, как отмечено в одном из средневековых памятников, Томоясу однажды преподнес императорской казне в виде дара триста золотых. Дочь Томоясу и стала в 954 году второй женой Канэиэ.
Укрепив свои финансовые позиции, Канэиэ продолжал попытки подняться вверх по административной лестнице. Свою дочь Сэнси он выдал замуж за императора Энъю (959–991), который до этого стал зятем его двоюродного брата Ёритада. Можно только гадать, сам ли Канэиэ решился на такой шаг или его побудила к нему партия сторонников, но улучшить отношения между братьями он, понятно, не мог: ставка была уж очень серьезной. В своеобразном соперничестве верх одержал Канэиэ: в то время как дочь Еритада оставалась бездетной, Сэнси родила мальчика, который чуть позже был провозглашен наследником престола Канэхито, а в 987 г., в возрасте семи лет, 66-м императором Японии Итидзё.
Чтобы семилетний мальчик мог удержаться на престоле, при нем нужен был регент. По традиции, регентом стал его дед по матери, Фудзивара-но Канэиэ. Предусмотрительные царедворцы имели по несколько дочерей (не обязательно от одной жены), чтобы по меньшей мере одну из них выдать за императора и стать дедом наследного принца. Не этим ли объясняются многочисленные любовные похождения героя, которые так ревниво описываются в «Дневнике эфемерной жизни», автором которого и была дочь Томоясу?
***
Дочь Томоясу (Томоясу-но мусумэ) или Мать Митицуна (Митицуна-но хаха)… Не под собственным именем (даже в очень знатных семьях по собственным именам становились известны потомкам далеко не все женщины), но по имени отца или по имени сына известна нам писательница — автор «Дневника эфемерной жизни». Ее считали одной из самых красивых женщин своего времени. Литературной традицией она причисляется к тридцати шести лучшим поэтам эпохи Хэйан (IX–XII вв.). В начале XI века кто-то из близких поэтессе людей собрал ее стихотворения, не вошедшие в «Дневник эфемерной жизни», и составил «Собрание стихотворений Митицуна-но хаха» (Митииуна-но хаха касю), включив в него 51 стихотворение-танка (позднее «Собрание» стало переписываться как приложение к «Дневнику эфемерной жизни»).
Будущая поэтесса родилась в 935 г. Своего отца, Фудзивара-но Томоясу, писательница в дневнике называет «скитальцем по уездам»: он поочередно занимал должности губернатора в провинциях Митинокуни (Муцу), Исэ, Тамба, Ава, Хитати и Кадзуса. Одна из жен Томоясу, дочь хэйанского аристократа Минамото Митому (имя ее осталось неизвестным), и стала матерью Митицуна-но хаха.
Митицуна-но хаха принадлежит к числу людей, с раннего детства до последних лет жизни связанных с литературой. С литературой и политикой. Время и окружение писательницы было такое, что тем и другим занимались в основном люди одного круга. Императоры и министры были поэтами, организаторами поэтических состязаний и инициаторами составления антологий.
Семья была талантлива: старший брат, Фудзивара-но Масато (он был сыном Томоясу от другой жены и старше Митицуна-но хаха на четырнадцать лет), пошел по стопам отца: дослужился до пятого ранга и стал губернатором провинции Хидзэн. Младший, единоутробный с поэтессой, брат Фудзивара-но Нагато — один из тридцати шести известнейших хэйанских поэтов. 56 его стихотворений включено в официальные, составленные по высочайшему повелению, поэтические антологии. Племянница Митицуна-но хаха стала известной писательницей.
Главное произведение Митицуна-но хаха — «Дневник эфемерной жизни» — посвящено переживаниям ее как жены и матери. Муж и сын были людьми разного склада: если отец с самого молодого возраста был активно настроен на организацию своей быстрой карьеры, то сына вполне устраивали вторые роли, которые он исполнял бы под патронажем удачливого и напористого режиссера. Вначале Митицуна опекал отец, потом единокровные братья (их было трое). В «Дневнике эфемерной жизни» мы видим начало жизни Митицуна: рождение, детство, юность. Штрих за штрихом писательница показывает, как взрослеет ее сын. В конце дневника ему столько же лет, сколько ей самой было в начале его. Описано начало его официальной карьеры — первый придворный чин, который он получил при содействии Канэиэ. В начале 974 г. Митицуна был зачислен при дворе вторым по важности чиновником ведомства, занимавшегося выездными лошадьми и экипажами императора. Обязанности его не были обременительными, но для девятнадцатилетнего аристократа обременительные обязанности и не предусматривались.
И в дальнейшем Митицуна повышался в чинах: его братья (один из них был старше него, два других моложе) заботливо опекали юношу, когда поочередно становились обладателями высших чинов в государстве. Самый младший из братьев был фактическим диктатором Японии около тридцати лет. С такой надежной поддержкой Митицуна занимал различные придворные должности, пока в 996 году не стал средним, а летом 997 года и старшим советником и начальником охраны наследного принца — все это не взирая на то, что ни особенной остротой ума, ни образованностью не выделялся. В дневнике Правого министра Фудзивара-но Санэсукэ (957—1046) «Сёюки» отмечено, что Митицуна не мог прочесть никаких иероглифических записей, исключая собственное имя (стихи на японском языке записывались национальным слоговым письмом). Впрочем, и он сам, и его ближайшее окружение были вполне довольны тем, как сложилась жизнь Митицуна: «Век при дворе, да при каком дворе!».
***
Читатель-европеец найдет в «Дневнике эфемерной жизни» немало деталей, требующих введения в ситуацию. Это касается религиозных представлений, примет и суеверий, детален культуры, быта.
Прежде, как и в наши дни, основная часть японцев исповедовала две религии одновременно: исконную — синто и заимствованную с континента — буддизм. Один и тот же человек, в зависимости от ситуации, посещал либо синтоистское святилище, либо буддийский храм. В «Дневнике» Митицуна-но хаха упоминание синтоистских церемоний в основном связано со святилищем Нижний Камо, расположенным недалеко от столицы (ныне — в черте г. Киото), а буддийские службы, верования, обряды — с целым рядом храмов, расположенных, главным образом, в окрестностях столицы (это было не очень далеко от города, даже если автор дневника пишет, что храм расположен «глубоко в горах»: езда на быках создавала свои представления о расстояниях).
Исконная синтоистская вера выросла из шаманских корней, отличалась многообразной и крепкой связью с явлениями живой и неживой природы, с обожествлением предков и культом чистоты. Во главе пантеона богов здесь стояла богиня Солнца, я император считался ее потомком. Буддизм, заимствованный с континента, делился на множество школ, группирующихся в «явные» и «тайные» учения. «Явные» учения (школы, позднее — секты) были сосредоточены, главным образом, в Нара, «Тайное учение» — это прежде всего теория и практика эзотерической школы сингон («Истинное слово»), центр которой находился к югу от столицы, в провинции Кии.
Проповедники сингон придавали большое значение выявлению тайных функций плоти, речи и мысли каждого адепта, приводящих его как к достижению высшего просветления, так и к выполнению прижизненных желаний, «выгод в настоящей жизни». Возглашение особых мистических формул в сочетании с ритуальными манипуляциями рук и пальцев были предназначены для налаживания контакта (осознания принципиального единства) с вселенским буддой Дайнити (санскр. Махавайрочана) и достижения желаний.
Священнослужители из сингон-буддийских храмов приглашались в дома киотоской знати для совершения всевозможных эзотерических обрядов: снятия наговоров, изгнания из одержимого злого духа, ограждения от неблагоприятных сил новорожденного, моления о благополучном исходе задуманного дела, исцеления больного и т. д.
Недаром, описывая болезнь Канэиэ, Митицуна-но хаха отмечает: «При помощи чтения сутр и проведения буддийских обрядов здоровье Канэиэ… стало понемногу улучшаться…» Или: «Пришел буддийский наставник и они стали заниматься целительными заклинаниями и осуществлять магические движения» (попутно нужно заметить, что для исцеления больного использовали жесты, позы, движения рук и всего тела, а также и микстуры, для приготовления которых употребляли побеги, корни и листья растений, растертые в порошок минералы, а также иглоукалывание и прижигание).
Хэйанцы время от времени оказывались в ситуации, которая считалась оскверняющей. И здесь нужно было осуществить очищение — в буддийском храме или в синтоистском святилище. Существовала сложная система представлений о благоприятных и неблагоприятных для каждого человека направлениях для передвижений в разных ситуациях, о благоприятных и неблагоприятных днях для разного рода начинаний. Их определяли астрологи. Для поддержания чистоты или для очищения от скверны регулярно проводились воздержания, когда человек соблюдал определенную сумму запретов, не вступал в контакт с посторонними и т. д. Временами люди выезжали в горные буддийские храмы для молений и временного затворничества, также имеющего очистительный характер.
Оскверниться можно было не только из-за собственного поведения, но и из-за ситуации, в которой оказался. Оскверняющими не только участников, но и свидетелей считались, к примеру, роды. Особо оскверняющей была, разумеется, смерть. Быть свидетелем чьей-то смерти, видеть умершего (даже мертвого животного) считалось предельно дурным признаком, требующим немедленного проведения тщательного очищения.
Обряды проводились ситуационно и по календарному признаку. Календарь в хэйанской Японии был сложным, но чаще всего летоисчисление вели по девизам царствования императоров и по шестидесятилетним циклам. Вступая на престол, император выбирал девиз из двух иероглифов с благоприятным значением, и этим девизом обозначались годы его царствования. Если случалось какое-нибудь знаменательное событие, в память о нем девиз правления мог измениться и до смены царствующего императора. Так, при жизни Митицуна-но хаха четыре девиза правления было у императора Мураками (правил в 946–967 гг.), пять — у императора Энъю (968–984). На практике в письменных памятниках сочетались два принципа обозначения года события — по девизам правления и по циклической системе.
Год делился на двенадцать лун по лунному календарю, причем обозначались они как по порядковым номерам (китайский порядок счисления), так и по старинным японским названиям, ориентированным на сезонные изменения в природе. В быту равно употреблялись оба вида названий. Новый год считался началом весны (в переводе на солнечный календарь он приходился на конец января—февраль). Обычно по названиям знаков зодиака обозначались и часы: так принято называть отрезки времени, на которые делили сутки.
Обычно пишут, что один час равнялся двум современным (европейским). Это удобно, но не совсем точно, поскольку его продолжительность зависела от времени суток и от сезона: светлая и темная части суток каждая в отдельности делилась на шесть равных частей, поэтому летом «дневной час» был длиннее «ночного часа», а зимой — наоборот. Одинаковую продолжительность (два наших часа) они имели только во время осеннего и весеннего равноденствия.
С конца IX в. в традицию вошел китайский обычай отмечать пять сезонных праздников в году (госэкку): 1-й день 1-й луны (дэиндзицу), 3-й день 3-й луны (дзёси или хинамацури), 5-й день 5-й луны (танго), 7-й день 7-й луны (танабата) и 9-й день 9-й луны (mёё). С каждым из них были связаны многие благопожелательные обряды и приметы.
Празднования Нового года не ограничивались его первым днем и были связаны с поверьем о том, что новогодние обряды проецируют судьбу на весь год. Такого рода приметы и обычаи бытуют в Японии до наших дней. При наступлении нового, 1793-го года, глава первого Российского посольства в Японию поручик Адам Лаксман записал в своем путевом журнале:
«Накануне же Нового года зажигают перед своими идолами курительные свечки и, ходя по углам, бросают горстью жареный горох, произнося с криком следующие слова: „Онива сото фуку уджи“, значащие: „Дьявол вон, добро останься!“ И каждый, сколько от роду ему лет, съедает по стольку числом горошин».
Аналогичные детали отмечает для современной Японии С. А. Арутюнов, а для десятого века — Митицуна-но хаха.
Новогодние праздники были самыми продолжительными среди всех. В разные дни 1-й луны проводились ритуальное вкушение супа «из семи трав» (7-й день), «процессия белых коней» в синтоистском святилище Камо и др. В 3-й день 3-й луны в числе обрядов важное место занимало изготовление бумажных кукол, которые пускали плыть по воде, чтобы избавиться от всевозможных напастей (в позднее средневековье этот день стали считать праздником кукол или праздником девочек и сооружать в домах целые кукольные ансамбли с фиксированными персонажами).
В 5-й день 5-й луны цветы ириса на длинных стеблях и чернобыльник втыкали в карнизы домов, образуя сплошной ковер, из искусственных цветов сооружали шары, к которым прикрепляли кисточки из длинных пятицветных крученых нитей, и этим старались отпугнуть злых духов. На обед готовили особые рисовые клецки, которые подавали на бамбуковых листьях, и завернутые в дубовые листья рисовые лепешки.
Еще через два месяца, в 7-й день 7-й луны отмечался праздник влюбленных. Считалось, что в ночь на 7-е в небе происходит встреча влюбленных Волопаса и Ткачихи (звезды Альтаир и Вега), которые для этого переходят друг к другу через Небесную Реку (Млечный Путь) по распростертым крыльям сорок, слетающихся к месту их встречи. На улицах всю ночь царило ликование, ворота домов украшали ветками криптомерии и бамбука, а также разноцветными бумажными лентами с благопожелательными надписями на них.
Последний из Пяти сезонных праздников — Праздник хризантем — отмечали в 9-й день 9-й луны. Его справляли и в семьях, и при дворе. Хризантема — символ долголетия. Сам праздник приходится на время сбора урожая риса, потому с ним связано много примет и обрядов. Самый, пожалуй, интересный из них — обтирать тело ватой, пропитанной росой с хризантемы, которую укрывали этой ватой в ночь на «двойную девятку». Так хэйанские дамы стремились вернуть себе молодость.
Помимо сезонных отмечали еще и другие праздники — в седьмую луну — Бон (День поминовения усопших, считалось, что в этот день они навещают своих близких, которые встречают их весельем и угощеньями), в 8-ю — любование полной луной, сопровождаемое возлиянием и стихотворными состязаниями, позднее — любование багряными листьями клена, свежевыпавшим снегом, цветущей сакурой. При дворе проводились всевозможные церемонии и соревнования — по борьбе, танцам, стрельбе из лука, скачкам. Митицуна-но хаха время от времени упоминает и о них.
***
«Дневник эфемерной жизни» охватывает огромный промежуток времени — 21 год (954–974 гг.). Это не фиксация одного какого-то события и не собрание поденных записей бытового характера, а рассказы о большом отрезке жизни, составленные в конце (или после завершения) этого отрезка под определенным настроением и, следовательно, с сознательным отбором фактов, укладывающихся в авторскую концепцию бытия. В изложении есть большие пропуски — от нескольких дней до трех лет.
«Дневник» записан созданной в начале эпохи Хэйан — на базе иероглифической скорописи — слоговой азбукой хирагана. Как правило, ею записывались стихотворения на японском языке (вака). Преимущественное хождение хирагана имела в женской среде, в сочетании с нею почти не употреблялись иероглифы (они именовались «настоящим» или «мужским» письмом). Однако и мужчины, когда они писали вака, тоже пользовались хираганой. А литературное (в первую очередь поэтическое) творчество играло огромную роль в хэйанском обществе. «В то время в среде придворной аристократии Хэйана, — пишет Е. М. Ермакова, — литературная практика была настолько связана с повседневной жизнью, что нередко границы между законами творчества, этикета и быта оказывались размытыми. Литературные удачи становились залогом продвижения по службе и успеха в любви. Можно считать, что почти все носители придворной культуры Хэйана в той или иной степени были активными творцами поэзии, знатоками поэтических традиций и мастерами экспромта, автор превращался в читателя, читатель — в автора». Публикуемый здесь дневник полностью подтверждает эти слова, тем более, что они относятся к памятнику той же эпохи.
Среди японских ученых бытуют разные мнения о времени написания дневника. Указывают различные сроки его завершения — от 970 до 995 г. Большинство исследователей считает, что, по крайней мере частично, «Дневник» Митицуна-но хаха был создан как воспоминания о минувшем.
Текст первой книги, описывающей события за 15 лет, в печатном издании Иванами (1966 г.) занимает 62 страницы и содержит 69 статей (средний объем каждой статьи — 13 строк). Первая книга содержит 120 стихотворений, которые занимают около двадцати процентов ее текста. Если принять во внимание прозаические части «Дневника», непосредственно относящиеся к стихам (написанные по принципу прозаических введений в поэтических сборниках или некоторых частей прозо-поэтических произведений ута-моногатари), то стихотворный материал охватит около половины объема всей первой книги.
Текст второй книги, охватывающей трехлетний период, занимает в том же издании 82 страницы и содержит 77 статей (средний объем каждой статьи — 16 строк). Книга содержит 58 стихотворений, которые занимают около трех процентов ее текста. При этом три четверти всех стихотворных строф приходится на первую треть текста книги, описывающую события до 7-й луны года Тэнряку 2-го (август 971 г.).
Текст третьей книги (последние три года) занимает 74 страницы и включает 62 статьи (средний их объем — 19 строк), причем стихи занимают семь процентов текста книги.
Совершенно очевидно, что первая книга «Дневника» базируется на стихотворных материалах. Дело в том, что стихосложение в эту эпоху стало элементом быта. В среде столичной аристократии обмен стихами (танка) был при ухаживании влюбленных или при знаменательных событиях, даже при решительных изменениях погоды, обязательным. Стихотворения записывали изящной скорописью на веерах, на ширмах и на декоративных свитках, которыми украшали интерьер. Свои и чужие стихотворения переписывали на память, часто присовокупляя к их тексту прозаические объяснения ситуации, в которой приведенные стихи были сложены. Такой обычай отразился на характере поэтических антологий, где стихотворный текст нередко предваряется прозаическим, и привел к появлению ута-моногатари, особого прозо-поэтического жанра. «Стихотворный архив» служил также источником для написания воспоминаний, произведений литературы, которую можно определить как дневниково-мемуарную.
Материалы такого «архива», судя по приведенным выкладкам, послужили автору «Дневника эфемерной жизни» основой при написании не только первой книги, но и первой трети второй, которые, несомненно, написаны значительно позже соответствующих событий. Большая же часть второй и вся третья книга создавались преимущественно под непосредственным впечатлением от событий, без сколько-нибудь существенного привлечения «вспомогательных материалов».
Японское название дневника матери Митицуна «Кагэро никки» (старояпон. «Кагэро-но ники»). Первоначально оно писалось силлабемами хирагана, а с XIII в. — иероглифами означающими «Дневник поденки» (поденка — насекомое, живущее всего один день, от утра до вечера). Но так интерпретировать можно только иероглифический текст, а иероглифический вариант заглавия, а следовательно, и его данная интерпретация принадлежит, видимо, знаменитому поэту, филологу и текстологу Фудзивара Тэйка (1162–1241). Стоит учесть, что слово кагэро имеет в японском языке омоним, который в написании означает «струящийся от жары воздух». На авторское толкование заглавия некоторый свет проливает последняя фраза первой книги дневника: «…все в мире быстротечно, и эти записи можно назвать „Кагэро-но ники“ („Дневником эфемерной жизни“), наполненной всяческими недостойными чувствами».
Во времена Митицуна-но хаха сочетание слов кагэро и ару ка наки ка («то ли есть, то ли нет») стало принимать характер устойчивого и ассоциировалось в литературе со словом ё — «этот мир», «наша жизнь». Кагэро — нечто реальное и вместе с тем неуловимое, мимолетное.
Такой, по буддийским представлениям, и является человеческая жизнь. Многие предшественники и современники сравнивали ее с пузырьками на воде, с каплями росы на кончике листа в ожидании жаркого солнца. Она похожа на струящийся от жары воздух, и она же похожа на жизнь поденки, потому что протекает «как сон одной ночи». Это подчеркивается и фразеологией: кагэро-но готоки (подобный поденке). Человек, за двадцать лет переживший минуты высокого подъема, глубокого отчаянья и самозабвенного счастья, мог отметить это без жеманства. Было в жизни все, и все унеслось, как дым.
Независимо от того, как этимологизировала слово кагэро сама писательница, название ее произведения нельзя толковать как «Дневник поденки» (и уж тем более — «стрекозы», как это принято в англоязычных работах), так же, как нелепо переводить его словами «Дневник струящегося от жары воздуха». Это отражение той мимолетности, непостоянства, призрачности, эфемерности, какой представлялась Митицуна-но хаха ее собственная жизнь. Поэтому вернее всего переводить название дневника как «Дневник эфемерной жизни».
***
Автограф «Дневника эфемерной жизни» не упоминается ни в сохранившихся колофонах (хотя японские копиисты часто сохраняли в своих работах все предшествовавшие колофоны, что очень облегчает составление генеалогии списка), ни в каталогах средневековых хранилищ. Считается, что он погиб (как и оригиналы многих других сочинений раннего средневековья) во время «смуты годов Онин» (XV в.), когда сгорело много старых храмов и книгохранилищ.
Известные в настоящее время рукописные копии дневника Митицуна-но хаха датируются временем не ранее XVII в. и образуют две большие группы: Линию старых книг и Линию книги Кэйтю (Кэйтю — буддийский монах, ученый-филолог, комментатор крупнейших памятников старины, 1640–1701). Каждая из этих групп, в свою очередь, делится на две подгруппы.
В XVI–XIX вв. было издано много ксилографов с текстом «Дневника эфемерной жизни». Со многих из этих ксилографов впоследствии снимались рукописные копии. Значительное количество рукописей базируется как на книге Кэйтю, так и на ксилографических текстах — это так называемые смешанные тексты. Известный интерес представляют также фрагменты «Дневника», помещенные в многочисленные сочинения и специальные собрания XVIII–XIX вв. Сравнивая разные рукописные линии и ксилографические издания, привлекая к сравнению фрагменты из сборников, текстологи составляют критический текст «Дневника» Митицуна-но хаха, однако о воссоздании его авторского архетипа пока даже не думают, настолько эта задача кажется им нереальной.
Мы видели, что почти половина «Дневника эфемерной жизни» была написана по «вспомогательным материалам», а не под непосредственным впечатлением от событий. Естественно предположить, что манера описания, авторское видение действительности отличаются в начале и в конце произведения. «Подчас, — замечает Митицуна-но хаха во вступлении к первой книге „Дневника“, — и далекие годы, и дела недавнего времени не вспоминаются отчетливо, и тогда многое приходится описывать так, как оно должно происходить».
Здесь же писательница замечает, что в старинных повествованиях, «которых так много ходит в этом мире», она при чтении неизменно обнаруживала «всего лишь многочисленные небылицы». Чем отличаются эти «небылицы» от домысливания, записи не действительно имевшего место факта, от того, каким он должен был быть? На этот вопрос можно найти ответ в начале второй книги, после рассказа об аресте министра Нисиномия, свояка писательницы: «дневник… ведешь только о себе».
Из всей записи о Нисиномия можно сделать три вывода:
1) автор является главным героем дневника, центром, вокруг которого организуется повествование; 2) в дневник в виде исключения могут вноситься записи о других лицах, непосредственно не связанных с автором, если эти записи касаются событий, вызвавших у автора повышенную эмоциональную реакцию, настроения, типичные для дневника в целом; 3) событие описывается целиком, с его последствиями, имевшими место намного позднее даты следующей статьи дневника; вся запись помещается под тем числом, когда событие началось. В этом проявляется разница между фиксацией факта и обобщением, рельефно выступающая в таких, к примеру, фразах, как: «Он был в это время уже влиятельной особой, и людей к нему в дом приходило необыкновенно много», — требующих заметного разрыва во времени между событием (ситуацией) и его описанием.
Повествователь и главный герой неразделимы почти на всем протяжении дневника. Герой последовательно ставится в положение пространственного и эмоционального центра повествования, поэтому попытка писать о нем от третьего лица, предпринятая в начале дневника, не была распространена на весь текст.
Этот прием был нужен только для того, чтобы разграничить повествователя и героя во времени (пусть даже подсознательно), чтобы с позиций накопленного за прошедшие десятилетия опыта повествователя (я не исключаю и попыток авторской редактуры дневника) дать ретроспективную оценку жизни героя, еще не готового для самостоятельного выведения такой оценки, а также чтобы предоставить читателю своего рода ключ, в котором будут рассматриваться события в остальной части «Дневника».
Когда эта задача считается повествователем выполненной, он сливается с героем, реконструируя его эмоции, синхронные с событиями, а не вызванные более поздним их анализом. Автору «Дневника» важно было показать не только эфемерность вещей и человеческих отношений, но и преходящий характер чувств и привязанностей, динамику психологической реакции героя-повествователя на сходную ситуацию. Поэтому Митицуна-но хаха нередко старается создать иллюзию временной и локальной неразрывности события и его описания.
Такая иллюзия создается лексическими средствами. Вместо точного указания места действия (это было отличительной особенностью не только дневников, но и художественных произведений той эпохи), она пишет: «здесь», «сюда» и т. д., а в глагольных окончаниях вместо форм прошедшего времени употребляет формы настоящего времени.
Как правило, повествователь в «Дневнике эфемерной жизни» занимает определенную позицию в пространстве и имеет свой «сектор обзора». События оцениваются в зависимости от того, какими они видятся повествователю. В большей части «Дневника» повествователь пространственно и эмоционально сближается с героиней. Правда, в силу особенностей средневекового японского языка деятель не называется, не обозначается ни именем, ни местоимением (за исключением тех сцен, где он — лицо эпизодическое или его появление не подготовлено контекстом). Объект и субъект повествования отражены в специальных формах глагола — нейтральных для героини и вежливых для Канэиэ. В русском переводе (как, впрочем, и в переводе на другие западные языки), разумеется, приходится вставлять и имена, и местоимения. Но это дела не меняет.
И все-таки в некоторых местах повествователь отделяется от героини, и тогда дневник, приобретая черты произведения художественного вымысла, пространственно организуется вокруг повествователя и вмещает описание деталей, невидимых героине с того места, где она находится, другими словами, писательница домысливает ситуацию. Так, описывая болезнь Канэиэ в 3-ю луну 966 г., автор пишет, что от жалобных речей мужа и его слез она перестала понимать его слова и сама залилась слезами. Однако слова, которые она не понимала и плохо слышала, приведены в дневнике полностью и занимают в нем сравнительно много места.
В начале произведения, говоря, что у «женщины с городской улочки» от ее мужа родился ребенок, Митицуна-но хаха упоминает детали, свидетелем которых быть не могла: «Выбрав благоприятное направление, он сел с нею в один экипаж и , подняв на всю столицу шум, с непереносимым для слуха галдежом проехал в том числе и мимо моих ворот (Разрядка моя. — В.Г.)». Нужно при этом учесть, что героиня экипажа не видит, а судит только по звукам.
Здесь совершенно очевидно отделение повествователя от героини, преследующее цель не точной передачи факта, а художественного, наиболее выразительного описания ситуации, объясняющего эмоциональную реакцию на нее и подчиненного общему замыслу произведения. Такие отступления очень редки в «Дневнике эфемерной жизни» и выражены в нем сравнительно слабо.
Анализ таких примеров неизбежно приводит к определению границ дневниковой литературы как самостоятельного жанра — к отделению художественных дневников от регистрирующих (эти последние велись на китайском языке) с одной стороны, и от повествовательной литературы (моногатари, сикасю, ута-моногатари и др.) с другой.
По этому вопросу написаны многие исследования, и углубляться в проблему генезиса и специфики средневековой японской дневниковой литературы здесь не место.
***
Классическая японская литература в разных ракурсах осмысливала проблему человека и окружающего его мира. В X веке эта проблема стояла в буддийско-синтоистском ракурсе. Буддизм здесь выработал несколько концепций тождества двух этих вероисповеданий, и самой влиятельной среди них была сингонская концепция, получившая название рёбу-синто. Она исходила из идеи деления сущего на две составляющие — эмпирическую и абсолютную (схематически их сочетание представлено в мандалах).
Развивая эту доктрину, теоретики сингон-буддизма провозгласили синто не самостоятельным явлением, а всего лишь частным проявлением буддизма, а синтоистских ками (божества синтоистского пантеона) — частным проявлением истинной сущности — будд и бодхисаттв (концепция хондзи-суйдзяку). Были даже установлены конкретные соответствия.
Вера во всеобъемлющую сущность буддийского учения, в таинства сингон-буддизма с его заклинаниями, гаданиями, зрительными и звуковыми эффектами, запретами глубоко проникла в сознание киотоской аристократии. С дохэйанских времен ранние буддийские школы укрепляли у верующих убеждение в неизбежность кармического воздаяния, во влияние предшествовавших существований на нынешнюю жизнь, в то, что реальная жизнь — это цепь страданий, усугубляемых суетой земных желаний («Четыре чудесных истины»).
У Митицуна-но хаха такое истолкование собственной жизни находит бесспорное понимание из-за ее тонкой душевной организации. Непостоянство Канэиэ, смерть больной матери, тревоги о будущем ребенка привели ее к нервному перенапряжению, закончившемуся в 964 г. параличом конечностей и нарушением речи.
Японская прозаическая литература в X веке только еще готовила опорную базу для мощного рывка вперед, для потока великолепных полотен, из которых «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу (нач. XI в.) затмила все, до того созданное. «Дневник эфемерной жизни» — одно из лучших произведений, созданных на старте великого рывка. Из дошедших до нашего времени — это первый по времени бытовой дневник. Произведение с большой непосредственностью отражает реальную жизнь японской средневековой знати «досамурайской эпохи», без притязаний на внешний эффект описывает события и ситуации, отношения между людьми на протяжении очень большого промежутка времени — и этим особенно интересно.
На русском языке его полный перевод публикуется впервые.
Ссылки
[Книга первая] В ремена, когда все это было, прошли. Проводила свою жизнь некая особа, у которой мирские привязанности были так непостоянны, а все вокруг было исполнено такой неуверенности!
[Книга первая] Внешностью она была совсем непохожа на других людей, да и нельзя сказать, чтобы отличалась рассудительностью и благоразумием — все это, может быть, и так, но когда эта особа с рассветом или при наступлении сумерек начинала читать те старинные повествования, которых так много распространяется в этом мире, то обнаруживала в них всего-навсего многочисленные небылицы.
[Книга первая] Иногда хочется знать, какова жизнь у той, что связана с человеком самого высокого положения [1] . Но подчас и далекие годы, и дела недавнего времени не вспоминаются отчетливо, и тогда многое приходится описывать так, как оно должно было происходить…
[Книга первая] Л ето восьмого года Тэнряку (954 г.).
[Книга первая] Так вот, получала я и прежде мимолетные признания в любви, — все это так, только на сей раз решили узнать, что стану я отвечать тому, кто возвышается над рядовыми людьми, как высокий дуб над прочими деревьями.
[Книга первая] Обыкновенный человек предложение о браке делает либо через подходящего посредника, либо через служанку; этот же господин то в шутку, то всерьез сам стал туманно намекать моему родителю, а потом, словно не ведая о моих словах о том, что брак между нами никак невозможен, прислал верхового, и тот принялся истово стучать в наши ворота. Послали узнать, кто это там, но в ответ раздался такой шум, который не оставлял сомнений в его происхождении. Тогда мои служанки взяли у верхового послание и ужасно переполошились. Взглянув на него, я больше всего удивилась, что бумага там не такая, какая принята в подобных случаях, а почерк, о котором я издавна была наслышана как о безупречном, оказался настолько плох, что вызывал сомнение, сам ли Канэиэ написал это письмо. А слова в нем были такие:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] — Надо как-то отвечать, — стала советовать моя старомодная матушка. Я послушно согласилась: «Ладно!» — и написала так:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] О сень того же года.
[Книга первая] С этого началось. Снова и снова присылал мне Канэиэ свои письма, но от меня ему ответов не было, и он прислал мне такое:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] На все это я говорила только одно:
[Книга первая] — Немного погодя отвечу, — так что Канэиэ, кажется, совсем потерял выдержку и написал мне:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Тогда моя матушка, человек старинных обыкновений, заявила:
[Книга первая] — Его письма — большая для тебя честь. Следовало бы отвечать сразу.
[Книга первая] Я велела одной из своих служанок написать подобающее письмо и отослала его. Однако и оно вызвало у него искреннюю радость, и послания от Канэиэ стали приносить одно за другим.
[Книга первая] Одно из посланий сопровождалось стихотворением:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Я и на этот раз сплутовала, велев написать ответ той же служанке, которая сочиняла серьезные ответы на послания Канэиэ. И вот опять он пишет: «Весьма тебе благодарен за такое серьезное письмо, но если ты и на этот раз писала его не сама, это было бы так для меня огорчительно!» — и на краешке этого послания прибавляет:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Но я, как всегда, отослала ему подставное письмо. И в такой ничего не значащей переписке проходили дни и месяцы.
[Книга первая] Н аступила осенняя пора. В присланном мне письме Канэиэ написал: «Мне грустно оттого, что ты представляешься такой рассудительной; и хоть меня это заботит, я не знаю, как быть дальше.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] В ответ я написала только одно:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Воистину, странно! Немного погодя, опять его стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] А утром третьего числа:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Мой ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Между тем, однажды получилось так, что я ненадолго отлучилась из дому, он же без меня пожаловал и ушел наутро, оставив записку: «Я надеялся хоть сегодня побыть с тобою наедине, но нет о тебе вестей. Что же случилось?! Не укрылась ли ты от меня в горах?». Я отвечала кратко:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] П ришла девятая луна. На исходе ее, когда Канэиэ не показывался ко мне две ночи кряду, он прислал лишь письмо. На него я отвечала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] С тем же посыльным Канэиэ прислал ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Когда я заканчивала свой ответ на это, появился сам Канэиэ.
[Книга первая] Еще немного погодя, после перерыва в наших в ним встречах, в дождливый день, Канэиэ прислал сказать что-то вроде: «Как стемнеет — приду». Я написала ему:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответ он принес сам лично.
[Книга первая] Н аступила десятая луна. Я находилась в очистительном затворничестве [4] , и Канэиэ сообщал, что оно тянется медленно:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответ мой был весьма старомодным:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Как раз в эту пору родной мой отец отправлялся служить в провинцию Митинокуни [6] .
[Книга первая] Т о время года было преисполнено печали. К мужу я еще не привыкла и всякий раз, когда встречалась с ним, только обливалась слезами, а грусть, которая охватывала меня, была ни на что не похожей. Видя это, весьма растроганный Канэиэ твердил мне, что никогда не оставит меня, но мысль о том, могут ли чувства человека следовать его словам, заставляла мое сердце лишь печалиться и сжиматься еще больше.
[Книга первая] Н аступил день, когда отец должен был отправиться в путь, и тут он, уже собравшись, залился слезами, и я, которой предстояло остаться, впала в неизбывную печаль. Отец не мог выйти, пока не произнесли: «Пришла пора отправляться!». Тогда он свернул трубочкой послание и положил его в тушечницу, стоявшую под рукой, а потом снова залился слезами, переполненный чувствами, и вышел. Некоторое время я не открывала коробку и не могла заставить себя посмотреть, что там написано. Когда же проводила отца окончательно, то подошла к коробке и посмотрела, что отец написал. Это были стихи для Канэиэ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] «Пусть это увидит тот, кто и должен увидеть», — подумала я и, охваченная безмерной печалью, положила письмо на прежнее место, а вскоре ко мне пришел и Канэиэ. Я не подняла глаз, погруженная в свои думы, и он произнес в изумлении:
[Книга первая] — Что такое? Это ведь дело обычное. А все, что с тобой происходит, лишь доказывает, что ты мне не доверяешь.
[Книга первая] Потом увидел письмо в тушечнице и воскликнул: «Ах!» — после чего отослал отцу на его внешнюю стоянку стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так проходили дни, и мне было грустно, когда я думала об отце, который находился теперь под небом странствий. Да и Канэиэ не выказывал в своем сердце возлагавшихся на него надежд.
[Книга первая] П ришла двенадцатая луна. Канэиэ уехал по делам в Ёкава [7] и оттуда написал мне:
[Книга первая] «Насыпало много снега; думаю о тебе с большой грустью и с любовью».
[Книга первая] Я ответила стихами:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] С тем и закончился этот полный непостоянства год.
[Книга первая] В первую луну [8] , не видя его у себя дня два или три, я передала слугам стихотворение, сказав им:
[Книга первая] — Если придет посыльный от Канэиэ, вручите ему.
[Книга первая] Там было написано:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] В его ответе значилось:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] М ежду тем, обнаружилось, что я забеременела. Весну и лето я провела в страданиях, а к исходу восьмой луны, наконец, разрешилась от бремени. В ту пору Канэиэ был полон внимания ко мне — казалось, его мысли полны одною мной.
[Книга первая] Да. А однажды, в девятую луну, после того, как он ушел из дома, я взяла в руки шкатулку для бумаг, открыла ее, и заглянув внутрь, обнаружила письмо, намеченное к отправке другой женщине. Охваченная презрением, я решила дать ему знать, что видела это письмо, и написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Пока меня занимали эти мысли, в конце десятой луны случилось так, что Канэиэ не показывался на глаза три дня кряду. А когда пришел, то сделал вид, будто «некоторое время испытывал» меня.
[Книга первая] Когда однажды после этого с наступлением вечера Канэиэ сказал:
[Книга первая] — Мне обязательно нужно быть ко двору, — и вышел от меня, мне это показалось подозрительным, и я послала следом за ним человека, который проследил за Канэиэ, вернулся и доложил:
[Книга первая] — Велел остановиться в таком-то месте на городской улочке.
[Книга первая] «Все так и есть», — подумала я и, совершенно растерянная, не знала, как быть. Так прошло дня два или три, и вот как-то перед рассветом раздался стук в мои ворота. Я поняла, кто это стучит, но была в дурном расположении духа и не велела открывать. Тогда он ушел, как я думаю, в привычный уже для себя дом. На следующее утро, чтобы не оставлять этот случай без последствий, я тщательнее обыкновенного написала стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Потом прикрепила его к увядшей хризантеме и отослала Канэиэ. В ответ он написал: «Я собирался прождать до самого рассвета, но ко мне пришел посыльный и вызвал меня по делу. Как верно то, что пишешь ты!
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Итак, поведение его было весьма подозрительным, обидным для меня, хотя разве не мог он делать свои дела втайне, чтобы я искренне верила ему, когда он говорил, что должен быть при дворе или где-нибудь еще?
[Книга первая] С менился год, наступила третья луна.
[Книга первая] Я украсила помещение цветами персика и ожидала, что он придет посмотреть, но не дождалась. И еще одну особу, которая обычно не пропускала случая, чтобы прийти к нам, сегодня мы так и не увидели. И вот на следующий день, четвертого числа, показались оба. Наши служанки, которые ждали их всю ночь, еще с вечера, теперь заявили, что там-де еще осталось, и вынесли все украшения из наших комнат — и от меня, и от сестры. Когда я увидела, что оборваны цветы персика, которые еще с вечера намеревались использовать по-иному, и что выносят цветы из внутренних помещений, то потеряла покой, и, чтобы чем-то заняться, написала стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Написала и подумала, что прямо так его отдать было бы неприятно, сделала вид, что прячу стихотворение — он заметил это, забрал, и вот его ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Услышал это и тот, другой человек [9] , и написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] О днако теперь Канэиэ уже открыто уходил к той женщине с городской улочки. Мне иногда казалось, что его поведение даже вызывало тревогу у главной его супруги [10] . Мне было так горько, что и не сказать, — но поделать с этим я ничего не могла.
[Книга первая] Сначала я видела, как мою сестру то и дело навещал ее супруг, но потом он перевез ее в другое место, сказав, что там им будет удобнее встречаться. Я осталась одна, и мне сделалось еще печальнее. Я уже стала думать, что и тени ее не увижу, и печалилась ото всей души. А когда экипаж, прибывший за нею, приблизился к дому, прочла стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответное стихотворение сложил ее супруг:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так прочел он, оставил мне стихи, и все уехали.
[Книга первая] Как и ожидалось, я стала после этого жить совсем одна. По большей части между мной и Канэиэ еще не было расхождений в житейском плане, но не только с моими желаниями не совпадали сердечные устремления Канэиэ, — я слышала, что он прекратил также посещения старшей госпожи. Бывало, что мы с нею прежде обменивались посланиями, поэтому в третий или четвертый день пятой луны я написала ей:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ее ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Н аступила шестая луна. С первого числа зарядили долгие дожди. Глядя в окно наружу, я произнесла вслух:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Пока я произносила что-то в этом духе, наступила и седьмая луна. В то время как я уже довольно долго размышляла о том, что мне лучше бы совсем перестать видеть Канэиэ, чем он бы вот так наведывался сюда ненадолго, он как раз навестил меня. Я не сказала ему ничего, всем своим видом выражая недовольство, но служанка, которая находилась тогда со мной, среди прочего прочла и мои стихи о нижних листьях на деревьях сада. Выслушав ее, Канэиэ сказал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Тогда я придвинула к себе тушечницу и написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Он не переставал заходить ко мне по дороге к другой, однако мы уже не поверяли друг другу то, что лежит на сердце, а случалось, что Канэиэ приходил ко мне, а расположение духа у меня было дурное, и он, постояв молча, как гора Татияма [11] , скоро возвращался восвояси. Близкий мой сосед, которому было известно истинное положение вещей, встретив однажды Канэиэ, когда тот уходил от меня, сложил:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так я обнаружила, что наши отношения стали достоянием соседей. В ту пору я особенно долго не видела Канэиэ.
[Книга первая] У меня появилась такая привычка, которой прежде не было. Я стала так глубоко задумываться, что, бывало, оставлю где-нибудь любимую вещь, а потом смотрю прямо на нее — и не замечаю. «Может быть, между нами уже все прервалось; есть ли что-либо, что напоминает мне о Канэиэ?» — так я думала, и это продолжалось дней десять, когда вдруг пришло письмо. В нем говорилось о том о сем, и в числе прочего: «Возьми стрелу для спортивного лука, что привязана к стойке спального балдахина», — и тогда я подумала, что эта стрела и есть напоминание о нем, и развязала тесьму.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Это послание я прикрепила к стреле и отправила Канэиэ.
[Книга первая] А в ту пору, когда встречи между нами прервались, мой дом как раз выходил на дорогу, по которой он ездил ко двору, поэтому то среди ночи, то на рассвете Канэиэ проезжал мимо него, отрывисто покашливая. Он думал, что я не слышу этого, но до моих ушей доносилось все это, и сон не шел ко мне. Как сказано: «Ночь длинна, но мне не спится» [12] . На что было похоже чувство от таких видений и звуков? Теперь я подчас думала о том, как хотелось бы мне жить там, где его не видно и не слышно. До меня доносилось, как мои люди говорили между собою: «Неужто тот, кто прежде бывал здесь, теперь оставил ее?». Я не придавала этому значения, только с наступлением темноты мне делалось очень одиноко…
[Книга первая] Было слышно, что в доме главной госпожи, где, как говорили, было много детей, он совсем перестал бывать. «Ах! Ей еще тяжелее, чем мне», — думала я, проникнувшись состраданием к главной госпоже. Дело было около девятой луны. Вложив в стихи все свои чувства, я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответные слова были краткими:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Насовсем Канэиэ меня не оставлял, время от времени мы с ним виделись, — с тем и наступила зима. Ложилась ли, пробуждалась ли ото сна, я только и делала, что забавлялась со своим ребенком и незаметно для себя напевала: «Я как-нибудь задам вопрос малькам форели из садка» [13] .
[Книга первая] Г од опять сменился, и наступила осень. В это время Канэиэ забыл у меня рукописный свиток, который читал тогда и с которым ко мне пришел. Он прислал за ним. На бумаге, в которую я завернула рукопись, я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] В ответ он прислал объяснение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Пока посыльный ждал, я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Т ак мы и общались. А между тем наступило лето, и в это время у женщины с городской улочки родился от Канэиэ ребенок. Определив благоприятное направление [15] , он сел с нею в один экипаж и, подняв на всю столицу шум, с непереносимым для слуха галдежом проехал также и мимо моих ворот. Я была сама не своя — не проронила ни слова, но те, кто видел все это, начиная с моих служанок, громко возмущались:
[Книга первая] — Какое беспокойство все это доставляет! Сколько на свете других дорог, чтобы ездить по ним!
[Книга первая] Когда я слышала их, то думала даже, что лучше бы мне умереть. Однако обстоятельства никогда не складываются так, как думаешь. Поэтому в голову ко мне стали приходить горестные размышления о том, что уж лучше мне отныне и впредь никогда не видеть Канэиэ, раз я не могу составить соперничество другой. Дня через три-четыре пришло письмо. Когда я, неприятно пораженная бессердечием Канэиэ, просмотрела это письмо, то обнаружила в нем: «Это время было неблагоприятным для наших встреч, поэтому я не мог приходить. Но вчера благополучно совершились роды. Однако я думаю, что ты станешь избегать меня, пока продолжает действовать осквернение [16] ». Моему чувству стыда и возмущения не было предела. Я вымолвила только: «Все в порядке». А после того, как мои люди расспросили посыльного, и я услышала, что родился мальчик, у меня стеснилось дыхание. Прошло дня три или четыре, и Канэиэ решился на совсем бессердечный поступок — пришел показаться сам. Я даже не вышла взглянуть, с чем он пожаловал, и он очень скоро удалился. Потом это повторялось часто.
[Книга первая] С приходом седьмой луны, когда стали близиться состязания по борьбе, Канэиэ прислал ко мне завернутые в узел две вещи — старую и новую, передав на словах что-то вроде: «Пусть это сошьют!».
[Книга первая] Старомодная моя матушка заметила по этому поводу:
[Книга первая] — Ах, какая жалость! Видимо, там для него этого не могут сделать.
[Книга первая] — Там же собрались одни неумехи, — говорили другие, — ничего вообще не надо делать, лучше услышать, как они там бранятся!
[Книга первая] На том и порешили: все отослали назад, а после узнали, что шитье разделили и выполнили в разных местах. Там, видимо, сочли меня бесчувственной: больше двадцати дней Канэиэ не давал о себе знать.
[Книга первая] Потом по какому-то случаю пришло письмо: «Я хотел бы навестить тебя, но испытываю неловкость. Если ты скажешь: „Хорошо, приходи“, — преодолею нерешительность». Я думала было оставить письмо без ответа, но мне отовсюду стали говорить: «Это очень безжалостно, это слишком», — и я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И он прислал ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] С тем же посыльным я отправила ему стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Такими словами я выразила свое согласие, и Канэиэ снова появился у меня в доме.
[Книга первая] О днажды, наблюдая из постели, как перемешаны разнообразные цветы, что распустились перед моим домом, я произнесла (должно быть, мы испытывали недовольство друг другом):
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Он ответил:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так мы переговаривались, между нами сохранялись неприязненные отношения, мы таились друг от друга.
[Книга первая] К огда луна, которая в эту пору восходит поздно, вышла из-за гребней гор, Канэиэ дал понять, что собирается уходить. Должно быть, чем-то мой вид показывал, будто я считаю, что нынешней ночью этого не произойдет. Чтобы он так не думал, несмотря на его слова: «Ну, если мне надо здесь остаться ночевать…» — я сочинила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Его ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] После этих своих слов Канэиэ остался у меня ночевать.
[Книга первая] В скоре разбушевалась сильная осенняя буря, так что прошло всего два дня, и Канэиэ пришел опять [17] . Я высказала ему замечание:
[Книга первая] — Большинство людей уже присылали узнать, как я чувствую себя после той бури, которая была накануне.
[Книга первая] Подумал ли он, что я права, но только с совершенно невозмутимым лицом произнес:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Я тотчас же сказала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так сказала я, и он ответил:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Чувствуя, что проигрываю, я заговорила снова:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так это и было, и, похоже, Канэиэ сам сожалел об этом.
[Книга первая] П римерно в десятую луну он собрался однажды выходить от меня и уже сказал:
[Книга первая] — Есть одно неотложное дело, — как пошел беспрерывный нудный осенний дождь. Несмотря на то, что дождь был довольно сильный, Канэиэ все-таки был настроен идти. Тогда, стыдясь сама себя, я сказала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Но он тогда, кажется, все-таки ушел.
[Книга первая] П ока это все происходило, Канэиэ, похоже, совсем оставил свои посещения того места, которое прежде казалось таким прекрасным — после того, как там родился ребенок. В ту пору характер у меня стал неуживчивый, и я думала, что жизнь моя испорчена и что хорошо бы вернуть той женщине мои мучения. А теперь мне стало казаться, что в конце концов так и получилось: не оттого ли даже ребенок, который тогда родился, и тот умер? Сама эта женщина была императорского рода — побочная дочь одного из младших принцев. Слов нет, положение ее было очень незавидное. В последнее время лишь только человек, который не ведал искренних чувств, судачил о ней. Что же должна испытывать эта дама теперь, когда у нее внезапно все переменилось! По-моему, сейчас она переживала страдания даже несколько большие, чем я. От этой мысли у меня отлегло от сердца.
[Книга первая] Канэиэ, как я слышала, теперь возвратился в главный свой дом. Однако оттого, что ко мне он, как обычно, наведывался редко, сама я часто испытывала чувство неудовлетворенности. А ребенок мой начинал все больше лепетать. Канэиэ, когда уходил от нас, всегда говорил: «Скоро приду!». Ребенок слышал эти слова и теперь вовсю подражал им. И снова, не зная устали, сердце мое стало окутываться печалью. Знакомая дама, привыкшая бесцеремонно встревать в чужие дела, говорила мне:
[Книга первая] — А чувствуете вы себя еще такой молодой! Несмотря на все это, Канэиэ совершенно невозмутимо замечал:
[Книга первая] — Я ведь не делаю дурного.
[Книга первая] Он появлялся с таким безгрешным видом, что я всегда была занята раздумьями о том, как же мне быть дальше. Так или иначе, мысли мои иногда обращались к тому, чтобы обязательно поговорить с ним и выяснить для себя все, — но чуть только настроюсь на решительное объяснение, как опять не могу вымолвить и слова.
[Книга первая] И тогда я решила попытаться записать свои раздумья:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так я написала и положила письмо на нижнюю полку столика для бумаг.
[Книга первая] Канэиэ пришел ко мне после обычного перерыва, но, поскольку я не вышла к нему, он забеспокоился и вернулся к себе, взяв с собой только это послание. И вот я получила от него такое стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Что-то в этом духе. А поскольку Канэиэ прислал свои стихи с посыльным, с ним же я послала стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Не знаю, что он подумал, но на это пришел ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И снова я ответила ему:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Опять его ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] «Послезавтра у нас будет Афусака, Застава Склона встреч», — известил меня Канэиэ. Это происходило в пятый день седьмой луны. Канэиэ как раз был в затворничестве по случаю длительного воздержания [26] , и, получив от него весточку, я отправила ему ответное послание:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Наверное, он подумал: есть в этом правда, и мои слова, как будто бы, запали ему в душу. Так прошло сколько-то месяцев. Я была спокойна, когда услышала, что женщина, которая пресытила взор Канэиэ, теперь стала куда более активной. Что же с тем делом, которое продолжалось издавна? Как ни трудно все это было вынести, но то, что я жила, постоянно сокрушаясь, было, видимо, предопределено в моих прежних жизнях.
[Книга первая] К анэиэ, начав с младшего секретаря, сделался особой четвертого ранга [28] , прекратил службу во дворце Чистой прохлады, а на церемонии возглашения чиновников был назван старшим служащим в каком-то ведомстве, вызывавшем у него большое раздражение. Ему это ведомство представлялось настолько неприятным, что он, вместо службы, стал гулять там и сям, и мы подчас весьма безмятежно проводили с ним дня по два-три.
[Книга первая] И вот от принца, главы того ведомства, к которому Канэиэ проявил такое равнодушие, доставили послание:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Канэиэ ответил ему:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] С обратной почтой опять принесли письмо:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответ Канэиэ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И опять от принца принесли стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Там было еще сказано: «Насчет двух-трех дней я действительно написал немного лишнего. Сейчас писать перестаю, потому что у меня наступает период затворничества».
[Книга первая] Получив это письмо, Канэиэ сейчас же ответил и дал мне этот ответ услышать:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] В это самое время, в двадцатых числах пятой луны, мы также начали затворничество продолжительностью в сорок пять дней, и для этого переехали в дом моего отца — скитальца по уездам, который был отделен от дома, где жил тогда принц, одним только забором. Когда наступила шестая луна, пошли сильные дожди [29] , и все должны были из-за дождей затвориться у себя. Дом у нас был неухоженным, мы тревожились оттого, что он протекал, и тут принц прислал нам весточку, которая показалась тогда очень странной:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответ был такой:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И снова принц пожаловал нас посланием: «Разве я сказал, что люди не чувствуют себя свободно?
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответ был такой:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И опять от принца принесли стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] — Однако, какой-то он все-таки странный, наш господин, — такими словами сопровождали мы совместное чтение этих стихов.
[Книга первая] Н аступил перерыв в дождях, и в надлежащий день Канэиэ отправился в свою обычную поездку, как вдруг принесли очередное послание от принца. И хотя я сказала: «Он изволит отсутствовать», — мне вручили это послание, заявив: «Велено отдать в любом случае». Я взглянула в бумагу, там было:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Но поскольку это было бесполезно, я ушел прочь».
[Книга первая] Канэиэ вернулся через два дня. Когда я показала ему это письмо со словами:
[Книга первая] — Вот, еще это было, — он посмотрел его и сказал:
[Книга первая] — Время уже прошло, сейчас не годится посылать ответ, — и только отправил человека справиться, отчего в эти дни нам не было известий от его светлости. Получили ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Посмотрите внимательно, Ваша обида не имеет под собою оснований. Не правда ли, что сами Вы пожалуете ко мне?» — было там написано женским почерком [30] .
[Книга первая] Ответ написали трудным мужским почерком:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И снова от принца было послание:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так я полагаю, и тем не менее меж нами нет понимания».
[Книга первая] Т ем временем миновала уже пора очистительных обрядов, а назавтра, как будто бы, подходило время праздника Пастуха и Ткачихи. Миновало лишь сорок дней нашего затворничества. Самочувствие у меня в ту пору было неважное, меня мучил сильный кашель, появилось что-то вроде одержимости злым духом, против которой надо было бы попробовать заклинания, и с приходом невыносимой жары в то тесное жилище, где мы укрывались, я и Канэиэ уехали в горный буддийский храм, в котором я уже бывала. Когда же наступило пятнадцатое и шестнадцатое число, пришел День поминовения усопших [31] . Мы вместе с Канэиэ стали разглядывать удивительные картины того, как, собравшись разнообразными группами, люди несли подношения — это было то печально, то смешно. Мое самочувствие к тому времени уже не внушало тревоги, затворничество завершилось, и мы спокойно выехали в столицу. Осень и зима прошли без заметных происшествий.
[Книга первая] С менился год и ничего особенного не произошло. Сердце у Канэиэ, в отличие от обычного времени, во всем было полно благорасположения ко мне. С началом этого года он опять был допущен ко двору.
[Книга первая] В день очищения перед празднеством Камо [32] тот же принц известил Канэиэ: «После того, как посмотрим на церемонию, поедем в одной карете». На краешке его письма было написано стихотворение «Мои лета».
[Книга первая] Принца тогда не оказалось в обычной его усадьбе. Подумав, не пошел ли он на боковую улочку, Канэиэ сам направился туда и стал спрашивать о нем, и ему сказали, что принц «изволит находиться здесь». Попросив тушечницу, Канэиэ написал ему:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И Канэиэ с принцем выехали оттуда вместе.
[Книга первая] К огда прошли те сезонные праздники, принц снова переехал в свой постоянный дворец, и Канэиэ навестил его там. Он увидел те же самые, что видел в прошлом году, красивые цветы и густые заросли травы сусуки [33] , теперь очень коротко постриженной, и сказал его высочеству:
[Книга первая] — Когда ее выкопают, чтобы рассадить, не пожалуете ли Вы немного и для меня?
[Книга первая] Некоторое время спустя, когда мы вместе с Канэиэ ехали к речной долине, он сказал одному из сопровождающих:
[Книга первая] — Да это же поместье нашего принца! Мы проехали мимо, но Канэиэ произнес:
[Книга первая] — Я хотел бы нанести ему визит, да не позволяют обстоятельства. При случае заеду. Прошу передать принцу, чтобы не забыли о недавней моей просьбе относительно травы сусуки. Скажите человеку из обслуживающих.
[Книга первая] Церемония очищения оказалась непродолжительной, и мы без промедления возвратились домой. Здесь нам говорят: «Сусуки от принца». Смотрим — в длинном ящике лежит аккуратно выкопанная трава, завернутая в голубую бумагу. Посмотрели еще — к подарку приложено очень милое стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Как мы на него ответили, я позабыла, но если хорошо подумать, видимо, ответ того заслуживал. Однако более ранние вещи я почему-то помню.
[Книга первая] П рошла весна, а когда наступило лето, у меня возникло чувство, что у Канэиэ слишком часто бывают ночные дежурства. Он приходил ко мне рано утром, проводил у меня целый день, а когда начинало смеркаться, выражал сожаление, что должен идти. Однажды, когда я думала об этом, в наступающих сумерках послышался первый в том году стрекот цикад. Невыразимо очарованная, я сочинила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Когда я произнесла это, Канэиэ затруднился уйти и остался. Так, ничего, как будто, не произошло, а я все больше начинала понимать намерения этого человека.
[Книга первая] О днажды в лунную ночь мы разговаривали с Канэиэ (несмотря на дурную примету о том, что нельзя беседовать под лучами луны): то говорили о вещах, которые трогали наши сердца, то вспоминали былое, и, занятая всем этим, я сказала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Своим ответом он все перевел в шутку:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И хотя от этого все казалось таким надежным, место, которое Канэиэ считал своим домом, находилось не здесь, поэтому отношения между нами были далеко не те, о которых мне так мечталось. Меня мучили мысли о том, что для него, человека счастливого, я, хоть и провела с ним долгие годы и месяцы, не народила довольно детей, так что и здесь у меня все было очень зыбко.
[Книга первая] Т ем временем матушка моя исчерпала пределы своей жизни и в начале осени после долгих мучений скончалась. Чувство горести у меня превосходило всякие переживания обыкновенных людей, так что я совсем ничего не могла делать. Среди множества близких, которые были возле нее, я одна сделалась как безумная и твердила про себя: «Теперь я тоже не отстану, не отстану от нее». Так и произошло — отчего, не знаю сама, только ноги-руки мои бесчувственно оцепенели, и дыхание готово было уже замереть.
[Книга первая] Я была в горном храме, когда все это случилось, а Канэиэ, с которым я могла бы поговорить, находился в это время в столице. Я посмотрела вокруг себя и подозвала своего малолетнего сына. Сказала ему только одно:
[Книга первая] — Я очень занедужила и, похоже, могу умереть. Послушай меня, сынок, и передай отцу: обо мне пусть не беспокоится совсем. Пусть только совершит заупокойные обряды по моей матери — сверх тех похоронных служб, которые отправляют ее люди. Потом добавила:
[Книга первая] — Ничего не могу сделать. — И не смогла больше вымолвить ни слова.
[Книга первая] О т недуга я страдала долгие годы и месяцы, умершей же матушке уже ничем нельзя было помочь. Возле меня все стали говорить об одном:
[Книга первая] — А если еще и она умрет, что мы будем делать? Почему так нехорошо получается?! — и проливали слезы, а кроме того, было много людей, которые даже плакать боялись. Я ничего не могла сказать, но находилась в сознании.
[Книга первая] Я едва различила фигуру отца, когда он, очень обеспокоенный, приблизился ко мне и сказал:
[Книга первая] — Я у тебя остался единственным из родителей. Что это такое получается? — Потом налил мне горячей микстуры и заставил выпить. После этого я стала понемногу поправляться. Так вот, как подумаю еще раз, возникает такое ощущение, что мысль — больше не жить — возникла у меня в те самые дни, когда ушедшая от нас так страдала, видя, как все мимолетно. Она днем и ночью с глубоким вздохом произносила только одно: «О-ой, а как у тебя-то дела?». Я вспоминала, как часто, глубоко и трудно она дышала, и мне до такого не хотелось доживать.
[Книга первая] Канэиэ услышал обо всем и приехал. Так как я ни о чем не помнила, он от меня ничего не добился и тогда встретился с моими людьми.
[Книга первая] — С нею дело обстоит так-то и так-то, — рассказали ему, и Канэиэ расплакался. Нужно было остерегаться осквернения, но он сказал:
[Книга первая] — Ах, какая ерунда! — и остался со мной [34] . Всем своим видом в эту пору он показывал полное и трогательное сострадание.
[Книга первая] И вот, завершив все погребальные дела, множество людей, занятое ими, разъехалось. Теперь мы собрались в очаровательном горном храме, скучали. Ночами я не смыкала глаз, в скорби встречала рассвет, а когда смотрела на гору, то подножие ее было закрыто туманом. Если мне уехать в столицу, у кого я там найду пристанище? Иногда я думала, что лучше, может быть, мне умереть здесь, но тогда… как же горько будет моему ребенку, который останется жить!
[Книга первая] Т ак прошло десятое число. Однажды я услышала, как священнослужители разговаривали в перерыве между возглашениями имени Будды [35] :
[Книга первая] — Это, видимо, место, где наверняка можно увидеть людей, когда-то усопших. А когда к ним близко подойдешь, облик их рассеивается и исчезает совсем. На них надо смотреть издалека.
[Книга первая] — А какая же это страна?
[Книга первая] — Она называется Островом Мимираку [36] .
[Книга первая] Когда я услышала, как они переговариваются между собой, то с большой грустью подумала, что мне хотелось бы знать об этой земле, и я сочинила такие стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Мой старший брат услышал эти слова и тут же залился слезами.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Т ем временем Канэиэ каждый день присылал справиться о моем здоровье, и посыльный оставался стоять, чтобы не подвергаться осквернению. У меня же не осталось никаких чувств. Канэиэ продолжал до утомительного много писать, какое нетерпение испытывает оттого, что не может видеться со мной из-за опасности оскверниться. Но я была погружена в свои думы, и память моя не сохраняла происходящего.
[Книга первая] Хотя я и не спешила домой, но, поскольку поступала не по своей воле, на сегодня был назначен день, когда все должны были отправляться.
[Книга первая] Сердце мое тешили воспоминания о том, как мы ехали сюда, как я поддерживала матушку, чтобы ей удобнее было лежать, и как сама покрывалась испариной от напряжения. Хотя на этот раз было намного спокойнее и я ехала, разместившись до стыдного непринужденно, — по дороге мне было удивительно печально. Когда же я, доехав до места, вышла из экипажа, мне опять сделалось невообразимо тоскливо. Травы в садике, за которыми до последнего момента мы ухаживали вместе с матушкой, начиная с того времени, когда она занедужила, были совсем заброшены — разрослись и цвели буйно, как попало. Все, каждый по-своему, хлопотали о похоронных делах, и только я, ничем не занятая, сидела, уставившись в одну точку, лишь вновь и вновь повторяла старинную песню: «Звон роя насекомых в траве, что ты сажала…»
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] такие мысли были в моей душе.
[Книга первая] Н икто из моих родственников не был принят при дворе, поэтому на время церемонии очищения от скверны они поселились вместе; каждый принялся огораживать для себя при помощи ширм отдельную комнату, и среди всего этого только я ничего не делала, а ночью, когда я слышала Взывание к имени Будды, то снова начинала плакать и плакала до рассвета. Церемонию сорок девятого дня [37] должны выполнять все без исключения, собравшись в доме.
[Книга первая] Поскольку Канэиэ осуществлял большинство обрядов, людей собралось много. По моему желанию, было нарисовано изображение Будды. Когда этот день закончился, все разошлись кто куда, и я почувствовала себя совершенно одинокой; с этим — чем дальше, тем больше — ничего нельзя было поделать. Канэиэ, зная о моем состоянии, посещал меня чаще обычного.
[Книга первая] От нечего делать я разбирала вещи, которые мы с матушкой брали с собой, когда отправлялись в храм. Это были обычные предметы, которыми мы пользовались ежедневно, что называется, от рассвета до сумерек, но когда я снова увидела ее письма, — мне показалось, что теряю сознание.
[Книга первая] Когда матушка начала слабеть, то «приняла запреты», то есть, буддийский постриг, и в этот день некий добродетельный служитель преподнес ей рясу кэса. Ряса потом была осквернена смертью владелицы, и вот теперь я увидела ее среди других ее вещей.
[Книга первая] Думая вернуть рясу, я встала на другой день затемно, но после того, как начала писать, то после слов «эта ряса» глаза мне закрыли слезы, и я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Старший брат обладателя этой рясы тоже был буддийским монахом, поэтому я просила его возносить за меня молитвы, но вдруг услышала, что он скоропостижно скончался. Я очень жалела младшего брата усопшего, когда представляла себе его чувства. Мысли у меня путались: «Отчего это с людьми, от которых я завишу, так выходит?». Я часто посылала ему сочувственные письма. Тот, с которым случилась такая беда, при жизни служил в храме Унрин-ин, Павильон Облачного леса. Когда завершились по нему церемонии сорок девятого дня, я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так у меня выходило, а в той печали, в какой пребывали тогда мои собственные чувства, они блуждали, как говорится, и над степью, и в горах.
[Книга первая] В мелкой суете прошли и осень, и зима. В одном со мною доме жили только старший брат и моя тетя. Несмотря на то, что она была для меня все равно, что родительница, думая о том времени, когда матушка была еще жива, я целые дни проводила в слезах. Тем временем, год сменился, наступила весна, а потом и лето. Пришло время проводить обряды, связанные с годовщиной смерти.
[Книга первая] На этот раз их проводили в том горном храме, где матушка скончалась. Я слышала, как закононаставник сказал нам:
[Книга первая] — Вы собрались сюда совсем не для того, чтобы любоваться осенними горными склонами. В том месте, где она когда-то закрыла свои глаза, постарайтесь проникнуть в толкование смысла сутр.
[Книга первая] После этого память мне отказала, и потом я уже ничего не помню. Закончив то, что должны были совершить, мы возвратились по домам. Я снова сняла траурные одежды, темно-серого цвета вещи, и все, вплоть до веера, подвергла очищению.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] так я думала и неудержимо плакала, ничего никому не говоря вслух.
[Книга первая] З акончилась годовщина смерти, наступила обычная повседневность, когда я, не для того, чтобы сыграть, а чтобы очистить инструмент от пыли, взяла в руки арфу-кото и извлекла из нее несколько звуков. Услышав их, я подумала, что вот были траурные запреты на игру, но, к сожалению, все они оказались такими мимолетными, — и тут принесли стихотворение от тети:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Хотя в этом стихотворении ничего особенного не было, но когда я снова все представила, то заплакала пуще прежнего.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Между тем, моя младшая сестра — одна среди многих доставлявшая мне приятные мгновения, — нынешним летом должна была отправиться в далекую провинцию. Теперь, когда период траура завершился, она стала готовиться к отъезду. Подумав об этом, я решила, что печалиться о разлуке с сестрой было бы глупо. Я приехала увидеться с нею в день ее отъезда. В качестве прощальных подарков я принесла с собой пару нарядов и шкатулку с приборами для письма. Перед отъездом в доме сестры поднялась огромная суматоха, но мы с отъезжающей не могли даже как следует видеть друг друга, только заливались слезами, сидя одна напротив другой. В это время в доме все твердили:
[Книга первая] — Ну зачем это?
[Книга первая] — Имейте выдержку!
[Книга первая] — Это очень дурная примета.
[Книга первая] И тут мы с сестрой увидели подъезжающую карету. Не успела я удивиться, как узнала, что она из дома, за мной.
[Книга первая] — Скорее возвращайтесь. Сюда, пожалуйста, — услышала я, подошла к экипажу и села в него. Сестра моя тогда была одета в двойной утики цвета индиго, а на мне было тонкое одеяние цвета алых опавших листьев. Мы с нею поменялись нарядами [38] и расстались. Были уже десятые числа девятой луны. Вернувшись домой, я опять горько заплакала, до того безудержно, что мне сказали:
[Книга первая] — Ну зачем так-то, это не к добру. Теперь я была занята думами о том, что в это время она, видимо, проезжает через горную заставу… Луна светила очень ясно, и я сидела, пристально всматриваясь в нее, до тех пор, пока тетя не встала, не заиграла на кото и не произнесла:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Выходит, еще один человек, как и я, все это время думал о ней же.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Пока я была озабочена такими думами, пришел к завершению год.
[Книга первая] В третью луну, как раз, когда Канэиэ приехал ко мне, он внезапно заболел, и я, уязвленная его жестокими страданиями, принялась очень заботливо за ним ухаживать.
[Книга первая] — Мне очень хочется остаться здесь, — говорил Канэиэ, — но, что бы я ни делал, я обязательно буду доставлять тебе большие неудобства, поэтому я лучше уеду отсюда. Ты не думай, что я такой черствый. Все это случилось так неожиданно, и у меня сейчас такое чувство, что больше мне не жить. Это очень горько. Ах, как это печально, что вот я умру, а ты совсем не будешь меня вспоминать.
[Книга первая] Видя, как он при этих словах плачет, я совсем перестала что-либо понимать и тоже залилась слезами.
[Книга первая] — He плачь, — говорил он, — это только увеличивает мои страдания. Что меня действительно удручает, так это то, что мы разлучимся так неожиданно. Как ты собираешься жить дальше? В одиночестве ведь не останешься. А если так, не выходи за другого до тех пор, пока длится по мне траур. Если я даже не умру и буду жить, думаю, что теперь навестил тебя в последний раз. Даже если останусь жить, сюда больше не приеду. Пока я находился в расцвете сил, то думал во что бы то ни стало все наладить, а если теперь умру, — это, видимо, и будет концом наших с тобою встреч, — так он говорил, лежа в постели, и горько плакал.
[Книга первая] Потом Канэиэ подозвал тех из моих людей, которые были в доме, и сказал:
[Книга первая] — Видите ли вы, какие чувства я испытываю к вашей госпоже? Если теперь я уеду, то думаю, что умру, и мы с нею не предстанем друг перед другом лицом к лицу — думать об этом невыносимо.
[Книга первая] Все плакали. Сама я и вовсе не могла ничего сказать, только заливалась слезами.
[Книга первая] Пока все это происходило, самочувствие больного становилось все тяжелее. Потом объявили, что за ним подан экипаж, помогли сесть в него, и, опираясь на спутников, Канэиэ отправился в путь. Обернувшись, он пристально смотрел на меня и выглядел очень печальным. Обо мне, оставшейся на месте, нечего и говорить.
[Книга первая] Мой старший брат обратился ко мне, утешая: — Отчего ты такая несчастная? Что особенного происходит? Я ведь буду помогать ему. — Сел в экипаж и обнял Канэиэ руками.
[Книга первая] Мое беспокойство не выразишь словами. По два-три раза в день я писала больному письма. Правда, я думала о том, что некоторым это могло быть неприятно, но что тут поделаешь? Ответы для меня там велено было писать одной из пожилых служанок: «Он приказал лишь написать, что не дает о себе вестей сам из-за плохого самочувствия». Я только слышала, что Канэиэ чувствует себя гораздо слабее, чем раньше, но сама не могла за ним присматривать и все сокрушалась, думая, что же мне делать. Так прошло более десяти дней.
[Книга первая] Б лагодаря чтению сутр и проведению буддийских обрядов здоровье Канэиэ стало понемногу улучшаться и, наконец, как я и надеялась, он ответил мне собственноручно. «Болезнь была необыкновенно долгая, проходили дни, когда я не вставал с постели, но более всего меня беспокоит, что я доставил тебе очень много волнений», — писал он мелким почерком, видимо, когда никого не было рядом. «Поскольку теперь я нахожусь в твердой памяти, — говорилось дальше в письме, — когда наступит вечер, навести меня — на глазах у людей это делать неудобно. Ведь со дня нашей последней встречи прошло столько времени!»
[Книга первая] Я было стала раздумывать, что про меня подумают люди, но сомнения посещали меня до тех пор, пока о том же самом он не написал повторно. Тогда я подумала, что ничего не поделаешь, и распорядилась:
[Книга первая] — Экипаж, пожалуйста!
[Книга первая] Очень заботливо мне была приготовлена комната, отделенная от спальни коридором, а сам Канэиэ ожидал меня, лежа на веранде… Я погасила светильник, горевший на экипаже, сошла на землю и в полной темноте, не зная даже, где вход, бормотала только: «Ой, кажется, здесь..» — и тут меня взяли за руку и проводили.
[Книга первая] — Почему тебя так долго не было? — спросил Канэиэ, и мы с ним стали тихонько разговаривать обо всем, что происходило за эти дни, пока он не произнес громко:
[Книга первая] — Зажгите светильники! Уже темно. — А мне сказал: — Ты ни о чем не беспокойся. — И велел поставить светильники за ширмой, так что они стали слабо освещать комнату.
[Книга первая] — Я еще не ем рыбы и другого скоромного, но я подумал о том, что если мы с тобой сегодня встретимся, то поедим вместе. Ага, вот оно! — с этими словами он пододвинул к нам тележку с кушаньями. Когда мы немного поели, пришел буддийский наставник — тьма к этому времени сгустилась — и они стали заниматься целительными заклинаниями и выполнять магические телодвижения.
[Книга первая] — Теперь отдохните. Сегодня мне легче, чем обычно, — заявил Канэиэ, и наставник в добродетели, сказав:
[Книга первая] — На этом позвольте откланяться, — ушел. И вот уже стало светать, когда я сказала:
[Книга первая] — Позови служанку.
[Книга первая] — Что? — остановил он меня. — Да ведь совсем темно! Побудь еще…
[Книга первая] А когда рассвело, позвал мужскую прислугу, велел открыть ставни и посмотрел в окно.
[Книга первая] — Взгляни, — обратился ко мне Канэиэ, — как хорошо здесь растет трава.
[Книга первая] Когда я выглянула наружу, то сразу заторопилась:
[Книга первая] — Время уже настало очень неподходящее!
[Книга первая] — Что такое? Сейчас прибудет завтрак! — откликнулся Канэиэ, так как наступало уже полуденное время. — Пожалуй, я обратно поеду с тобой. Еще раз тебе, наверное, нельзя приезжать.
[Книга первая] — Что подумают люди даже о том, что я приехала сюда теперь? А если увидят, что ты провожаешь меня, будет, я думаю, еще хуже.
[Книга первая] — Тогда вызывай людей и экипаж, — согласился Канэиэ, и когда экипаж был подан, он, шагая явно с трудом, проводил меня до того места, где мне нужно было садиться. Смотреть на него было очень трогательно.
[Книга первая] — Когда ты сможешь выезжать? — спросила я, заливаясь слезами.
[Книга первая] — Я очень тревожусь о тебе, так что приеду завтра или послезавтра, — ответил он, и вид у него был обеспокоенный. Экипаж немного подали назад, и проследив, как запрягали вола, я продолжала смотреть на Канэиэ. Он вернулся в комнату и смотрел на меня оттуда, и пока упряжку выводили из ворот, я тоже, помимо воли, все время оборачивалась и внимательно вглядывалась в него.
[Книга первая] И вот около полудня пришло письмо. Там было написано обо всякой всячине:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ответ был таков: «Я все еще обеспокоена тем, что тебе было так трудно.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Дня через два или три, хотя ему еще было трудно, Канэиэ, как и обещал, приехал увидеться со мной. Постепенно он становился таким, как обычно, и его посещения стали такими, как прежде.
[Книга первая] П ришла пора отправляться смотреть праздники четвертой луны, и главная госпожа выехала тоже. Обнаружив это, я распорядилась остановиться напротив. Пока мы ожидали процессию, от нечего делать я написала и послала ей половину стихотворения, прикрепив его к побегу мальвы, связанному с плодом апельсина:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Прошло довольно много времени, покуда от нее не принесли заключительную часть к этому стихотворению:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Одна из моих служанок заметила:
[Книга первая] — Она должна была питать неприязнь к Вам годами, так почему же она говорит только про сегодня?
[Книга первая] Когда мы возвратились домой, я обо всем рассказала Канэиэ: «Было то-то и то-то», — и он отметил:
[Книга первая] — Ей, наверное, хотелось сказать: «У меня возникло желание разжевать Вас вместо апельсина!»
[Книга первая] Нам это очень понравилось.
[Книга первая] В нынешнем году, когда дошли до нас слухи, что праздник ирисов состоится, все пришли в необыкновенное возбуждение. Я думала, как бы посмотреть его, но заранее не заказала себе место. Как-то, в присутствии Канэиэ, я сказала:
[Книга первая] — Думала я посмотреть…
[Книга первая] А когда он однажды пригласил меня:
[Книга первая] — Сыграем в шашки сугуроку! Я ответила:
[Книга первая] — Хорошо. Но только на спор — на зрелищное место! — И выиграла. На радостях я стала готовиться к празднеству, и среди ночи, когда все успокоилось, придвинула к себе тушечницу и для разминки написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] А написав, протянула Канэиэ. Он рассмеялся:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Правда, у Канэиэ и до этого было намерение посмотреть церемонию, и рядом с помостом для принца у него было приготовлено место для ее обозрения, ограниченное двумя столбиками и великолепно украшенное.
[Книга первая] Т ак, на посторонний взгляд безобидно, мы прожили в браке больше одиннадцати или двенадцати лет. Однако все это время я денно и нощно продолжала сожалеть о том, что мы живем не как все люди. Для этого были все основания. Если говорить обо мне, — в то время, когда Канэиэ рядом не видно было, меня одолевала тоска от малолюдья, а отец — единственный человек, который служил мне надежной опорой, — уже больше десяти лет был скитальцем по уездам; в редкие же свои посещения столицы он находился в особняке на Четвертой-Пятой линии, в то время как я жила у ближнего скакового поля на Первой линии, далеко оттуда. Мое обиталище, за неимением человека, который бы приводил его в порядок, пришло в очень плохое состояние. Мысли у меня запутались в тысяче трав, о том, что Канэиэ, который равнодушно приезжает сюда и уезжает отсюда, — даже не задумывается о том, что для меня это может быть обидно. И то сказать — он был весь в делах, даже заметил как-то, что окружен ими плотнее, чем запущенное жилище полынью, и все время думает о них. Так наступила восьмая луна.
[Книга первая] О днажды, когда мы уже провели день вполне безмятежно, мы вдруг заговорили о каких-то пустяках, а в конце концов и я, и Канэиэ стали говорить друг другу всякие неприятности, и он, высказав мне множество упреков, вышел вон. Дойдя до угла, Канэиэ позвал нашего малютку-сына и заявил ему:
[Книга первая] — Больше я сюда не собираюсь приходить! — И уехал. Ребенок пришел в дом потрясенный, горько рыдая.
[Книга первая] — Ну, что такое, что случилось? — спрашивала я, и, хотя он ничего не отвечал, я поняла, что тут за причина, и не стала больше спрашивать, чтобы окружающие не услышали и чтобы об этом не пошли толки, постаралась успокоить ребенка разными разговорами.
[Книга первая] П рошло дней пять или шесть, но от Канэиэ не было ни звука. Положение сделалось совершенно необычным, и я думала только о том, что Канэиэ вывела из равновесия и привела к таким ненормальным поступкам всего лишь одна моя шутка. «Неужели, — думала я, — наши такие неустойчивые отношения на этом и закончатся?» От подобных мыслей мне становилось очень печально. И тут я обнаружила, что вода в туалетном сосуде, налитая им в тот день, когда он ушел, так и стоит. Сосуд уже покрылся пылью. «Вот до чего уже дошло», — подумала я со стыдом и вспомнила тот день.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И как раз в этот день появился Канэиэ. Как обычно, грустное настроение у меня прошло. Я только нервничала, и было очень печально, что спокойствие так и не наступило.
[Книга первая] С приходом девятой луны природа стала очаровательной, и я решила, что хорошо бы мне пойти на поклонение в храм, где я могла бы поведать богам о моей полной превратностей жизни, — и втайне ото всех отправилась в одно такое место. К полотну, приготовленному в качестве жертвоприношения, я прикрепила различные надписи. Сначала для нижнего святилища:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] У среднего:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] А в самом конце:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] В ту же девятую луну я отправилась на поклонение в другое место. В каждом из двух его святилищ оставила по два жертвоприношения. Для нижнего написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И еще:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И еще для верхнего храма:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И для него же:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Однако заставляла я богов слушать там, где они не слышали…
[Книга первая] О сень закончилась, уже первое число зимней луны сменилось последним ее числом, и все люди — и низкого, и высокого положения — суетились, и так проходило время, а я все ложилась спать в одиночестве.
[Книга первая] Около конца третьей луны на глаза мне попались яйца диких гусей, и я подумала, как бы ухитриться связать их по десять штук. И от нечего делать вытянула длинную нитку шелка-сырца и ею перевязала одну штуку, и так, постепенно, всю партию. Получилось очень искусно. «Зачем держать ее у себя?» — подумала я и отправила связку придворной даме из дворца на Девятой линии. К подарку я прикрепила ветку цветущего кустарника дейция. Ничего особенного в голову мне не пришло и обычное по содержанию письмо я закончила словами: «Я решила, что этот десяток можно связать и таким способом». В ответ на это я получила стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Получив эти стихи, я ответила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Впоследствии я слышала, что она изволила передать мой подарок пятому сыну государя.
[Книга первая] Н аступила и пятая луна. После десятого числа разнесся слух, что государь занедужил, а вскоре, в двадцатых числах, он изволил сокрыться от нас. На смену ему изволил взойти на престол наследный принц — владелец Восточного павильона. Канэиэ, который до тех пор именовался помощником владельца Восточного павильона, был провозглашен куродо-но то, главою административного ведомства, поэтому мы, вместо того, чтобы быть погруженными в печаль по случаю траура по покойному императору, только и слышали от людей, как они рады повышению Канэиэ по службе. Хотя я, отвечая на поздравления при встречах, испытывала чувства, будто и сама немного похожа на других людей, — душа у меня оставалась все той же, зато окружение мое при этом сделалось очень шумным.
[Книга первая] Узнавая о том, как обстояли дела с императорской усыпальницей, и о прочем, что было связано с погребением, я представляла себе, как скорбят люди высокопоставленные, и печаль охватывала меня. Проходили дни за днями, и вот я отправила несколько писем с выражением соболезнования госпоже из дворца Дзёган. В их числе было такое:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Ее ответное послание было преисполнено горести:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] К огда закончились обряды сорок девятого дня и наступила седьмая луна, я услышала, что человек, который служил в дворцовой охране в чине хеэноскэ, еще молодой по возрасту, безо всякой видимой причины внезапно бросил и родителей, и жену, поднялся на гору Хиэйдзан и стал монахом [41] . Вскричав, что это невыносимо, глубоко задетая в своих чувствах, его жена тоже стала монахиней. В прежние времена я состояла с нею в переписке, и тут, очень тронутая, я решила выразить этой даме свое расположение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Нисколько не изменившимся почерком она написала ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Я прочла и мне взгрустнулось…
[Книга первая] А в этой мирской жизни Канэиэ продолжал радоваться продвижению по службе — то до генеральского чина тюдзё, то уже до третьего придворного ранга.
[Книга первая] — Плохо то, — сказал он мне, — что разные места вызывают у меня много разных неудобств: здесь поблизости я присмотрел один удобный дом. — И перевез меня в него.
[Книга первая] Сюда, если под рукой даже не было паланкина, он добирался быстро, так что я могла вовсе не заботиться о том, что подумают люди. Это было в середине одиннадцатой луны — месяца инея.
[Книга первая] В последний день двенадцатой луны госпожа из дворца Дзёган пожаловала ко мне через западную сторону моего поместья. Когда наступил последний день года, я приготовилась проводить обряд Изгнания демона, и еще с полудня, когда раздался шум: «Гохо-гохо, хата-хата», — стала улыбаться сама себе, и так встретила сначала рассвет, а за ним и полдень. За это время в гости ко мне не пришел никто из мужчин, и я сидела в безмятежности. Я тоже слышала шум по соседству и беззвучно смеялась, вспоминая стихи «То, что буду ждать теперь».
[Книга первая] Одна из моих дам для собственного развлечения оплела сеточкой каштан и сделала из него жертвоприношение, а потом укрепила его в виде ноши к деревянной одноногой фигурке; я взяла эту фигурку к себе, к ее бедру прицепила клочок цветной бумаги, написала на нем стихотворение и поднесла этой особе.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Когда она услышала это стихотворение, то связала вместе концы коротко обрезанной сушеной водоросли «морская сосна» [42] , надела эту связку на палку вместо каштана, а у куклы подскоблила на ее сухой ноге деревянную шишку, так что она стала казаться больше, чем прежде, и вернула ее назад. Когда я посмотрела на эту куклу, на ней обнаружила бумажку, где было написано:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Солнце стало подниматься все выше, я отослала ей праздничные яства, и сама, в свою очередь, получила от нее такие же; пятнадцатого числа мы тоже провели обычные обряды.
[Книга первая] И вот наступила третья луна. Я по ошибке получила письмо Канэиэ, предназначенное, очевидно, госпоже из дворца Дзёган. Когда я обнаружила это, ошибку было уже не исправить. В письме было написано: «Я собирался в скором времени побывать у тебя, но подумал, что возле тебя находится та, которая может подумать: „То не ко мне ли?“». Поскольку они за много лет привыкли видеться друг с другом, я подумала, что ничего сюда добавлять не нужно, и написала очень немного:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] — Отнесите той госпоже! — велела я, отправляя письмо. А когда чуть погодя поинтересовалась, оказалось, что от нее сразу же принесли ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Поскольку эта госпожа выполняла обязанности наставницы наследного принца, она должна была скоро переехать во дворец.
[Книга первая] — Неужели так и расстанемся? — говорила она мне часто. — Нам бы встретиться хоть ненадолго.
[Книга первая] Поэтому однажды, как только сгустились сумерки, я пришла к ней. Как раз в то время в моем доме раздался голос Канэиэ.
[Книга первая] — Эй-эй! — восклицал он, и так как я вела себя так, будто не слышала его, госпожа из Дзёган проговорила:
[Книга первая] — Как спустились сумерки, послышалось мне, будто к вам пришел братец. Он будет очень недоволен. Скорее идите к нему!
[Книга первая] Но я заметила:
[Книга первая] — Он, я полагаю, может побыть и без няньки. — И немного задержалась. Но за мною пришли, да и хозяйка торопила, так что скоро я возвратилась домой. Госпожа из Дзёган уехала во дворец на следующий день вечером.
[Книга первая] В пятую луну завершился траур по покойному императору, и госпожа из Дзёган должна была на некоторое время оставить дворец. Думали, что она переедет в прежний дом, поблизости от меня, но она сказала, что видела дурной сон, поэтому на время поселилась в поместье Канэиэ. Однако дурные сны часто повторялись и там, и, решив: «Хорошо бы, если б они не предвещали беды», — госпожа из Дзёган однажды в седьмую луну, в очень светлую ночь, написала мне такие стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Мой ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Она сейчас же прислала новое стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Когда я его получила, то опять написала ей письмо:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] И снова она написала: «Что такое „когда прервались“? Это же нельзя считать приметой.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Тогда я ответила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Так мы и обменивались стихами ночь напролет.
[Книга первая] У же несколько лет у меня было желание — я думала как-нибудь отправиться на паломничество к храму Хассэ [43] , и теперь решила, что сделаю это в следующую, восьмую луну. Но у меня никогда не получалось сделать так, как было задумано вначале, — вот и в этот раз я перенесла поездку на девятую луну. Правда, Канэиэ сказал мне:
[Книга первая] — В следующую, десятую, луну состоится церемония Первого вкушения государем риса нового урожая под названием Дайдзёэ. С моей стороны там должна быть представлена придворная дама — одна из моих дочерей. После того, как церемония закончится, я смогу поехать с тобой.
[Книга первая] Девушка эта отношения ко мне не имела, поэтому я тайком от Канэиэ отправилась в путешествие. Так как этот день, согласно гаданию, не был признан благоприятным, мы лишь выехали из ворот и остановились в районе храма Хосёдзи [44] , а с рассветом пустились дальше. Примерно в полдень, в час Лошади [45] , мы достигли поместья Удзи и остановились там.
[Книга первая] Я огляделась. В просветах между деревьями искрилась поверхность реки, и это создавало очень трогательное впечатление. Я подумала, что здесь очень покойно и хорошо, что людей со мной отправилось немного: я выехала без подготовки. Если бы здесь кроме меня был еще кто-нибудь, насколько было бы тогда шумнее!
[Книга первая] Я велела развернуть экипаж, вынести из него занавеси, выйти и сойти на землю только сыну, — он ехал, сидя в глубине экипажа, — и когда я подняла на окнах шторы и выглянула наружу, то увидела, что реку перегораживала рыболовецкая плотина. Множества лодок, сновавших во все стороны, отсюда видно не было, так что все вокруг было исполнено очарования. Когда я посмотрела на сопровождающих, то увидела, что утомившиеся в дороге слуги, как некую драгоценность, срывают захудалые с виду мандарины и груши и уплетают их. Это выглядело трогательно.
[Книга первая] Подкрепившись закуской из коробочек вариго, мы погрузили экипаж на паром, переправились на другой берег и продолжали двигаться мимо пруда Ниэно, вдоль реки Идзуми. Водоплавающих птиц я принимала как-то близко к сердцу, они очаровывали и умиляли меня. Может быть, оттого, что мы выехали путешествовать тайком, все по дороге трогало меня до слез. Вот мы и переправились через реку Идзуми.
[Книга первая] На ночлег остановились в местности под названием монастырь Хасидэра [46] . Часов в шесть вечера — в час Птицы — мы сошли на землю и расположились отдыхать, но прежде всего из того строения, которое мы определили как кухню, нам вынесли нарезанную редьку и овощной салат, приправленный апельсиновым соком. Удивительное впечатление от всего этого забывается с трудом, так полно оно своеобразным ароматом путешествия.
[Книга первая] Когда рассвело, мы опять переправились через реку, и когда во время переправы я увидела дома, сплошь обнесенные заборами, то подумала, что они из какого-то — не помню точно какого — романа, и тогда меня опять охватило очарование. В этот день мы опять остановились в строении напоминающем храм, а назавтра — в местности под названием Цубаити. Наутро, при свежевыпавшем инее, сверкающем белизной, я увидела, как торопливо шагают паломники. Ноги их обернуты куском полотна. Люди прибывают в храм или возвращаются из него. В помещении, которое мне отвели, шторы были подняты, и, пока для меня кипятили воду, я смотрела наружу. Паломники виднелись повсюду, и каждый из них был погружен в себя.
[Книга первая] Несколько времени спустя ко мне пришел человек с письмом. Остановившись на расстоянии, он промолвил:
[Книга первая] — Письмо для госпожи.
[Книга первая] Я посмотрела и прочла: «Вчера и сегодня я очень озабочен мыслью, не случилось ли чего у тебя. Как тебе понравилось путешествовать с малым числом сопровождающих? Останешься ли ты на затворничество в храме, как говорила прежде, дня на три? Когда услышу, что ты должна возвращаться, я хотя бы встречу тебя».
[Книга первая] В ответ я написала ему: «Я спокойно доехала до местности под названием Цубаити. Думаю отсюда углубиться еще больше, поэтому не могу дать тебе знать о дне моего возвращения».
[Книга первая] Однако посыльный вернулся лишь после того, как услышал, что моя прислуга определила: «Затвориться здесь еще на три дня — ничего в этом хорошего нет».
[Книга первая] Отправившись в путь, мы удалялись от дома все дальше, и дорога постепенно создавала ощущение, что мы углубляемся в горы. Я была совершенно очарована шумом воды. Криптомерии вздымались в небо, пестрели листья деревьев. Вода бежала, разбиваясь о камни и делясь на многие потоки. Когда я видела, как все это пронизывают лучи вечернего солнца, я не могла удержать слезы.
[Книга первая] Дорога здесь не была особенно красивой. Багряных листьев на кленах еще не было, цветы уже все завяли, виднелись только метелки травы сусуки. Здесь все казалось близким сердцу, поэтому я подняла в экипаже верхние шторы, опустила нижние и все смотрела и смотрела — и вдруг заметила, что дорожные одежды на мне кажутся совершенно выцветшими. Я достала сшитый из тонкого слабо окрашенного полотна мо и обратила внимание, что, в отличие от его пояса, по цвету он совпадает с выгоревшими на солнце прелыми листьями, и это снова вызывало чувство умиления.
[Книга первая] Очень грустный вид был у нищих, сидевших со своими плошками и горшками в руках. Когда я въезжала в ворота храма, то оказалась совсем близко к этой черни.
[Книга первая] Вечером, когда мне не спалось и не было никаких особенных занятий, я погрузилась в слух и услышала, как громко молился один незрячий; не думая, вероятно, что кто-нибудь его услышит, он не говорил ни о чем необыкновенном, но — только о том, что накопилось на душе. На меня это произвело такое впечатление, что после этого я могла только проливать слезы.
[Книга первая] Я думала, что немного побуду здесь, но как только рассвело, мы шумно выехали из ворот храма. Возвращение тоже было предпринято тайком, но и здесь и там владельцы поместий стали приглашать меня к себе в гости, так что путь назад сделался беспокойным. Я считала, что на третий день пути должна прибыть в столицу, но стало очень темно и пришлось остановиться в местности Кудзэномиякэ в провинции Ямасиро.
[Книга первая] Место было очень убогое, и, едва наступила ночь, я стала ждать рассвета. Мы выехали еще затемно, и тут нас нагнал верховой, одетый в темный плащ. Довольно далеко от меня он спешился и, прежде всего, преклонил колени. Я взглянула — это был телохранитель Канэиэ.
[Книга первая] — В чем дело? — спросила я, и тогда он отвечал:
[Книга первая] — Вчера вечером, около часа Птицы, хозяин изволил прибыть в поместье Удзи и распорядиться: «Поезжайте к госпоже и пришлите ее сюда!»
[Книга первая] Погонщики быков, шедшие впереди, принялись всячески понукать быков.
[Книга первая] Когда мы приблизились к реке Удзи, поднялся туман, из-за которого не видно стало дороги, и у меня на душе сделалось тревожно. Быков выпрягли, и оглобли у экипажа опустили, стали готовиться к переправе, и тогда послышалось множество громких голосов:
[Книга первая] — Подними оглобли у экипажа, положи их концы на берег!
[Книга первая] В тумане виднелась обычная рыболовецкая плотина. Было не сказать, как удивительно. Оказалось, что сам Канэиэ стоит на противоположном берегу. Я написала ему стихотворение и отправила впереди себя.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Когда лодка, с которой оно было послано, вернулась к нашему берегу, мне передали его ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга первая] Пока я читала эти стихи, экипаж погрузили на паром и с громкими восклицаниями стали переправляться. Было не очень удобно, но и отпрыски довольно высокопоставленных семейств и какой-то чиновник ранга дзё-но-кими теснились между оглоблями, короткими слегами на заднике экипажа. Едва пробились лучи солнца, как мало-помалу туман растаял. Стало видно, что на том берегу выстроились в ряд племянник Канэиэ, офицер дворцовой гвардии и другие люди. Канэиэ стоял среди них, одетый для путешествия в охотничье платье. Паром пристал к берегу в высоком месте, так что мы поднялись на сушу с некоторым усилием. Экипаж вкатили за оглобли, по настилу из досок.
[Книга первая] Когда мы собрались на веранде, чтобы я разговелась после паломничества специально приготовленными яствами, один человек сказал о владельце поместья на противоположном берегу, старшем секретаре Адзэти:
[Книга первая] — Мне сказали, что он сейчас осматривает рыболовецкие плотины, и после этого, видимо, приедет сюда.
[Книга первая] — Как только услышит, что мы приехали, непременно пожалует.
[Книга первая] Только об этом перемолвились, как от господина Адзэти принесли очень красивую кленовую ветку с багряными листьями, привязанную к фазану и свежей рыбе. «Я только что услышал, что вы изволили пожаловать сюда, и захотел отобедать с вами вместе, только в этот день у меня, к сожалению, не случилось ничего примечательного», — было написано в сопроводительной записке. Канэиэ ответил: «Не успели мы прибыть сюда, как Вы сейчас же прислали услужить нам. Извините за беспокойство», — потом снял с себя нижнее одеяние [47] и подарил посыльному. Тот, так и не снимая платья, переправился через реку.
[Книга первая] Оказывается, карп, окунь и другие яства были присланы в соседнюю комнату, слугам. Некоторые любители уже собрались выпить, и от них слышалось:
[Книга первая] — Какая замечательная вещь! Пусть лунный диск колес сего экипажа виден будет и при солнце!
[Книга первая] Один из моих домашних слуг украсил задок моего экипажа цветами и яркими кленовыми листьями.
[Книга первая] — Чтобы пришел такой день, когда расцвели бы ближние цветы и стали плодами! — воскликнул он, и Канэиэ высказал ему благодарность за это, а потом все мы на лодке переправились на другой берег. Предварительно Канэиэ отобрал всех любителей выпивки, взбодрив их словами:
[Книга первая] — Поедем, напьемся как следует!
[Книга первая] Экипажи мы велели повернуть в сторону реки, а их оглобли поднять на подставки; сами же переправились на двух лодках. А потом, совершенно опьянев, с пением возвращались домой и кричали:
[Книга первая] — Экипаж запрягай, запрягай!
[Книга первая] От всего этого я чувствовала себя в затруднении и вернулась домой очень усталой.
[Книга первая] Когда рассвело, я занялась спешной подготовкой к приближающемуся обряду великого очищения.
[Книга первая] — Здесь надо сделать то-то и то-то, — сказал Канэиэ, и я впопыхах старалась исполнить это. Демонстрация продолжалась и во время церемонии, в особом экипаже. Сплошным потоком следовали служанки, телохранители выходили красочно одетые, создавая великолепное настроение. Наступила следующая луна, мы стали готовиться к предварительному смотру перед самой церемонией Первого вкушения государем риса нового урожая. Я тоже была занята подготовкой к осмотру, а тем временем подступили хлопоты по случаю завершения года.
[Книга первая] Т ак накапливались годы и месяцы, и мне было грустно от того, что не получалось так, как бывало задумано заранее, так что и наступление Нового года не приносило счастья. Я только думаю, что все в мире быстротечно, и эти записи можно назвать дневником эфемерной жизни, наполненной всяческими недостойными чувствами.
[Книга вторая] С реди всех этих быстротечных событий наступило и утро Нового года. Я подумала, что весь прошлый год не знала настоящей устойчивости в жизни, может быть, оттого, что не строго соблюдала разные запреты, которые считали для себя обязательными другие люди. Пробудившись утром, я еще не встала с колен [1] , как сказала:
[Книга вторая] — Слушайте все! В этом году я собираюсь соблюдать все запреты, какие только существуют в мире.
[Книга вторая] Услыхав эти слова, моя единоутробная младшая сестра, которая еще валялась в постели, продекламировала:
[Книга вторая] — Послушайте. «Зашью в мешок я небеса и землю!» [2] — так что получилось очень забавно.
[Книга вторая] Я подхватила:
[Книга вторая] — И тогда бы я сказала, что счастье «будет со мною каждый месяц все его тридцать дней и тридцать ночей».
[Книга вторая] Дамы мои рассмеялись:
[Книга вторая] — Это самое лучшее, чего можно пожелать. Вам это пожелание нужно записать и передать господину.
[Книга вторая] А сестра поднялась с постели и, не в силах удержаться от смеха, добавила:
[Книга вторая] — О, это изумительно! Это лучше, чем явленное миру собрание служителей и Закон Будды [3] , — и я, как говорила, так и записала и с маленьким сыном отправила письмом для Канэиэ.
[Книга вторая] Он был в это время уже влиятельной особой, и людей к нему в дом приходило необыкновенно много. Канэиэ был очень занят тем, что готовился отправиться ко двору, но все-таки ответил мне. Смысл ответа сводился к тому, что в нынешнем году в календаре была вставная пятая луна [4] :
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Получив такой ответ, я подумала, не чрезмерна ли моя молитва.
[Книга вторая] Н а другой день случилась драка между моей прислугой и прислугой из дома главной госпожи, что доставило нам много хлопот. Сам Канэиэ был весьма огорчен тем, что так получилось, и выразил сожаление об этом, но я считаю, что беспорядки вспыхнули оттого, что мы жили друг к другу слишком близко. Поэтому я решила переменить жилище и переехала чуть подальше. Показывая намеренно все свое великолепие и блеск, примерно через день ко мне приехал Канэиэ.
[Книга вторая] Это, конечно, чувства суетные, но вот чего мне захотелось больше всего: я захотела, как говорится, вернуться на родину, хотя бы и не в парче.
[Книга вторая] П ришло время готовиться к празднику девочек — третьему дню третьей луны [5] . Было похоже, что людей у нас будет немного, и мои служанки принялись писать послание служанкам из дома главной госпожи. Письмо было шуточным:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] От Канэиэ люди прибыли без промедления. Выпивки и еды принесли столько, что хватило дотемна.
[Книга вторая] С наступлением средней декады мужчины поделились на команды и стали упражняться в стрельбе из лука. Они спешили натренировать друг друга. В тот день, когда в моем поместье собралась одна только отстающая команда, члены ее попросили моих дам вручить премии победителям. Под рукой ничего подходящего не оказалось, и выход нашли в том, что к ивовой ветке прикрепили листок голубой бумаги, на котором написали:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Ответы на это стихотворение сочиняли все стрелки, но я их забыла. Один ответ был таким:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Состязание предполагали проводить в конце месяца, но все перепуталось, потому что в установленное время в мире случилось неожиданное — разнеслась весть, что за какие-то прегрешения многие чиновники понижены в должности.
[Книга вторая] Ч исла двадцать пятого-двадцать шестого был арестован Левый министр из Нисиномия [7] . В надежде увидеть его Поднебесная шумела, и толпы людей бежали ко дворцу Нисиномия. Услышав, насколько все это действительно серьезно, Левый министр, никому не попавшись на глаза, бежал. «Наверное, к горе Атаго! В храм Киёмидзу!» — шумели все. В конце концов министра нашли и увели. Узнав об этом, я ужасно расстроилась, — до такой степени, что стала думать, насколько это нелепо. Но если так думала даже я, которая не знала всей подоплеки дела, то среди людей знающих не было ни одного, кто бы не увлажнил свои рукава слезами. Множество детей опального министра, попав в дикие края, неведомо куда, будет разлучено друг с другом. А то, что некоторые из них принимают постриг, вызывает такую жалость — и сказать нельзя. Сам министр тоже стал монахом, однако против своей воли был назначен главою провинциального ведомства на Кюсю и выслан из столицы.
[Книга вторая] В ту пору произошло одно только это событие. Хотя такие вещи и не следует включать в дневник, который ведешь только о себе, я помещаю в него эту запись, потому что рассказываю не о ком-нибудь, а о человеке, который вызывает у меня сострадание.
[Книга вторая] В первую из двух пятых лун, когда больше двадцати дней шел дождь, Канэиэ соблюдал запреты, а потом начал длительный пост и затворился в горном храме. Дождь все шел и шел, и, глядя на него, я написала Канэиэ: «Здесь очень неуютно и тоскливо». Он в ответ написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Получив это послание, я ответила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Пока мы так переписывались, наступила добавочная пятая луна. С конца ее я почувствовала какое-то недомогание и, ни с того ни с сего охваченная дурным самочувствием, только о Канэиэ и думала. Мне было жаль прожитой жизни и никого не хотелось видеть, и хотя я старалась пересилить себя, окружающие за меня беспокоились и устроили надо мной заклинания, сопровождавшиеся возжиганием опиумного мака. Однако время шло, а все оставалось по-прежнему.
[Книга вторая] К анэиэ все еще был в затворничестве и не заезжал ко мне. До меня доходили слухи, что он сооружает для себя новый особняк и время от времени проезжает мимо. Иногда он останавливался и спрашивал, как дела.
[Книга вторая] Однажды вечером, когда я чувствовала себя особенно слабой, Канэиэ возвращался из привычной поездки и, исполненный жалости и сострадания, привез мне бутон лотоса. При этом он сказал
[Книга вторая] — Стало уже темно, поэтому я к тебе не захожу. Это оттуда, посмотри, пожалуйста.
[Книга вторая] В ответ я только промолвила:
[Книга вторая] — Передайте ему, жива я или не жива — все равно…
[Книга вторая] Лежа в постели, я думала: «Ах, слышала я, что там действительно превосходное место. Я не знаю, буду ли жить, и не могу знать истинного сердца Канэиэ, и хотя он и сказал, что поскорее хочет показать мне то место, я не уверена, будет ли так на самом деле», — но одна только мысль об этом очаровала меня.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Ш ли дни, а самочувствие у меня было все то же, печальное.
[Книга вторая] И поскольку мое положение не казалось мне лучше, чем было до сих пор, слезы мои бежали, не встречая преград: себя мне не было жалко ни капли, ни росинки, а думала я непрерывно об одном лишь своем сыне — как он будет без меня. Должно быть, вид у меня был не такой, как всегда, поэтому ко мне решили позвать одного знаменитого священнослужителя, и тот произнес надо мною заклинания, — но и это никак не сказалось на моем состоянии. «Видимо, я скоро умру, — решила я, — и если это случится внезапно, и я даже не успею сказать того, что думаю, — будет очень жаль. А если представится случай, буду я говорить с Канэиэ обо всем, что придет в голову», — так я подумала и написала ему письмо:
[Книга вторая] «Хотя ты и говорил, что мне суждена долгая жизнь, и я надеялась увидеться с тобой и перемолвиться парой слов, ныне я, видимо, приближаюсь к пределу, и мною овладело печальное безразличие. И вот пишу. Часто слышишь: „Не надейся, что будешь жить в этом мире так долго, как захочешь“, — поэтому я жалею о себе не больше, чем о пылинке. Все мои думы заняты одним только нашим малолетним сыном. Недавно он очень расстроился, когда из-за какого-то пустяка у тебя был очень сердитый вид. Пожалуйста, не показывай, что ты на него сердит, если для того не будет достаточно больших оснований… А если моя вина перед тобой действительно так велика,
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] даже в этой жизни мне будет горько, если ты станешь жестокосердно обращаться с нашим ребенком. Многие годы ты заботился о нас и уделял нам внимание. Я надеюсь, что душа твоя не переменится к нам, потому я прошу тебя присмотреть за сыном. Приходили мне и раньше в голову мысли, что когда-нибудь я оставлю его, а теперь, видимо, такой случай подошел… Помни, как я сказала тебе, что ты мне мил, — ведь это я не говорила больше никому!.. К сожалению, у меня не получилось высказать свои просьбы при личной встрече.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] На полях я приписала: «Когда меня не станет, передайте сыну, чтобы он помнил о моих наставлениях и прилежно учился». Запечатав письмо, сверху я добавила: «Открыть и прочесть, когда закончится по мне траур». Потом взяла китайскую коробочку, которая находилась рядом со мной, и вложила письмо в нее. Те, кто видел, посчитали это странным, но у меня болела душа при мысли, что болезнь затянулась, и я должна была хоть что-то предпринять.
[Книга вторая] С остояние мое было все то же, празднество и обряд очищения, устроенные для моего выздоровления, не принесли перемен, и только к исходу шестой луны понемногу мое сознание и самочувствие стали улучшаться. Тут я услышала, что госпожа из Северных покоев старшего чиновника из Высшего Императорского совета [8] ушла в монахини. Когда мне сказали о ее постриге, это произвело на меня большое впечатление. Особняк Нисиномия, принадлежавший ее супругу, на третий день после ареста хозяина сгорел дотла, и госпожа из Северных покоев переехала в свой собственный особняк в Момодзоно [9] , и я слышала, что она там очень скучает. Я очень ей сочувствовала, но сознание мое было еще не вполне ясным, и, продолжая лежать в постели, я собралась с мыслями и написала ей стихи, правда, неумеренно многословные, — так что получилось весьма неуклюже.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] А внизу приписала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Сделав эту приписку, я отложила письмо, но мои служанки обнаружили его и стали говорить мне:
[Книга вторая] — Как оно замечательно прочувствовано! Хорошо, если бы его увидела та госпожа из Северных покоев, — и я подумала: «Действительно, я сделаю это, только неудобно будет, если она сразу увидит, что оно пришло от меня», — и дала переписать его на покупной бумаге, сложила поперек строк и привязала к оструганной палке.
[Книга вторая] — А если спросят, откуда это, — наставляла я посыльного, — скажи, что с горы Тономинэ. — То есть, велела сказать, что письмо от ее единоутробного брата, монаха, который там живет.
[Книга вторая] Как только в доме госпожи взяли послание, мой посыльный сразу вернулся. Я даже не знаю, что там подумали обо всем этом…
[Книга вторая] Т ем временем здоровье мое понемногу восстановилось, и в двадцатых числах Канэиэ засобирался в Митакэ. Взяв с собой молодого человека, нашего сына, в сопровождении положенного числа слуг, он отправился в путь, и в тот же день, едва стемнело, сама я перебралась в прежнее жилище, которое к этому времени привели в порядок.
[Книга вторая] Обычное для себя число слуг я поначалу оставила на старом месте, но потом и они переехали. В дальнейшем меня тревожили только заботы о своем уехавшем ребенке — я думала: «Как же, как он там?» — но первого числа седьмой луны на рассвете он прибыл домой и заявил:
[Книга вторая] — Мы только что вернулись!
[Книга вторая] Поскольку теперь я жила довольно далеко от Канэиэ, то подумала, что он некоторое время не сможет ко мне прийти, но около полудня, в день возвращения, Канэиэ, несколько утомленный, появился у меня.
[Книга вторая] А в эту же пору супруга старшего чиновника Высшего Императорского совета, не знаю уж каким путем, узнала, откуда ей прислали то стихотворное послание, но написала ответ в особняк, где я жила прежде, до конца шестой луны. Письмо принесли в дом главной жены Канэиэ, там его приняли, и, думая, что, возможно, произошла ошибка (письмо выглядит странным), все же, как я слышала, дали на него ответ. Госпожа, писавшая мне, прочитав ответ, поняла, в чем тут дело; она подумала, что снова посылать мне то же самое письмо нельзя. Я услыхала о ее затруднениях и решила прекратить их прежним способом — написала ей на бледно-голубой бумаге:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Потом сложила листок поперек строк и прикрепила его к цветущей ветке. Посыльный опять ушел. Он не сказал, кто прислал это письмо, и, вероятно, боясь повторения прежней ошибки, та дама на некоторое время задержала ответ. Наверное, она сочла мои поступки очень странными. Прошло какое-то время, и, изыскав верный способ передачи мне своего послания, она написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Стихотворение было написано детским почерком на светло-серой бумаге и прикреплено к ветке ивы. В ответ я сочинила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Потом написала эти стихи на бумаге орехового цвета и привязала ее к поблекшей сосновой ветке.
[Книга вторая] Н аступила восьмая луна. В это время народ шумно веселился, поздравляя Левого министра из Коитидзё [17] . Глава Левой дворцовой гвардии сказал, что изготовил для министра в подарок ширму, и попросил меня — так, что отказать было невозможно — написать для этой ширмы стихи. На ширме там и сям были изображены разные сцены.
[Книга вторая] Меня это не слишком заинтересовало, и я неоднократно отказывала ему в просьбе, но все же деваться было некуда и однажды, когда я наслаждалась созерцанием луны, — по одному, по два стихотворения в один прием стала придумывать нужные стихи.
[Книга вторая] Вот на ширме изображено, как в одном особняке происходит поздравительное пиршество:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Вот путник остановил коня на берегу моря и слушает крики куликов:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Вот на склоне Аватая пасутся кони. В домик рядом вошел пастух и присматривает оттуда за ними:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] В источнике поблизости от жилого дома ночью пятнадцатого числа восьмой луны [18] отражается полный месяц, и женщины любуются этим отражением. В это время по дороге за оградой проходит мужчина, который играет на флейте:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Вот на берегу моря перед домом сельского жителя сосновая роща. Резвится стая журавлей. «Здесь должно быть два стихотворения», — наставляли меня.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Вот место, где стоит верша для ловли рыбы:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Вот светятся вдоль берега рыбацкие огни, видны лодки для ловли рыбы на удочку:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Вот дама в экипаже после любования багряными листьями клена прибывает к дому, где тоже — множество кленовых листьев:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Так я написала, но заказчик не проявил к моим стихам особого интереса, и оказалось, что множество стихотворений я сочиняла напрасно. Среди них для написания на ширме остановились только на двух: о рыбацких огнях и о журавлях. Когда я узнала об этом, мне стало досадно.
[Книга вторая] С реди подобных хлопот завершилась осень и наступила зима. Несмотря на то, что ничего особенного не происходило, у меня все время было ощущение, что я чем-то занята. В одиннадцатую луну выпал глубокий снег. В один из дней я по какому-то случаю была исполнена уныния и горькой обиды на Канэиэ. Я внимательно смотрела наружу и думала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Т ак я думала, а тем временем наступил последний день года. Он пришелся тогда на середину весны. Канэиэ на завтрашнее утро или сегодняшний вечер наметил переезд в новый, великолепно отстроенный особняк, и по этому случаю поднялась суматоха. Но я, как и предполагала раньше, никуда переезжать не была намерена. Когда я сообщила об этом, Канэиэ воспринял мое решение как нечто само собой разумеющееся.
[Книга вторая] В десятых числах третьей луны при дворе должны были состояться состязания по стрельбе из лука, и готовиться к ним следовало особенно тщательно. Нашего сына приняла в свой состав вторая команда. Существует положение: «Победители должны исполнить танец», — поэтому все обо всем забыли и были заняты в эту пору только подготовкой. Под предлогом необходимости обучения участников состязания танцам в доме день-деньской звучала громкая музыка. На стрельбище на моего сына делали весьма высокие ставки — и не прогадывали. Выглядел он, по-моему, великолепно.
[Книга вторая] Н аступило десятое число. В этот день сын провел у нас дома последнюю музыкальную репетицию. От женской половины множеством подарков одарили учителя танцев, О-но Ёсимоти. Мужчины, со своей стороны, для него сняли с себя одежды. Явились слуги от Канэиэ и сказали: «Господин соблюдает запреты» [19] . Вечером, когда все закончилось, Ёсимоти вышел исполнить танец бабочки, и один человек одарил его желтым платьем хитоэ [20] . Мне подумалось, что это весьма кстати.
[Книга вторая] Двенадцатого числа лучники, придя в особняк Канэиэ, пожаловались:
[Книга вторая] — Вторая команда собралась в полном составе и должна была потренироваться в танце. Но плохо, что там нет площадки для стрельбы из лука.
[Книга вторая] Я слышала, как им сказали:
[Книга вторая] — При дворе собирается много людей. Ёсимоти там, наверное, завалят подарками.
[Книга вторая] Я все волновалась, как-то там будет с моим сыночком, но глубокой ночью множество сопровождающих благополучно доставило его домой.
[Книга вторая] Потом Канэиэ, нимало не заботясь о том, что людям это покажется странным, немного подождав, прошел ко мне за ширму и стал рассказывать:
[Книга вторая] — Мне сказали, что во время танца он был очень изящным. Люди до того расчувствовались, что даже плакали. Завтра и послезавтра у меня запреты, но я буду волноваться за него. А пятого числа приеду на церемонию, поддержу его.
[Книга вторая] После этих слов он вернулся к себе, но у меня осталось ощущение, что он не уходил, — я чувствовала от этих его слов безмерное ликование.
[Книга вторая] Н аступил назначенный день. Канэиэ приехал рано утром и, собрав множество людей, громко распоряжался насчет танцевальных нарядов, а потом увез сына. Я опять осталась со своими тревогами, думая только об исходе соревнований по стрельбе из лука. Поступили первые сообщения: «Вторая команда, скорее всего, проиграет. Она очень неудачно выбрала себе лучников». Когда мне сказали об этом, я подумала, что напрасно они обучались искусству танца. Что-то теперь будет? Что-то будет?..
[Книга вторая] Настала ночь. Ярко светила луна, и я оставила ставни незакрытыми, а в душе все молилась. Мимо туда-сюда проходили люди; они только и делали, что говорили о состязании:
[Книга вторая] — Выбил столько-то очков!
[Книга вторая] — Его соперником стал офицер Правой дворцовой гвардии [21] .
[Книга вторая] — Изволит стрелять весьма старательно.
[Книга вторая] Я поочередно то печалилась, то радовалась этим вестям. Потом появился человек, который сообщил:
[Книга вторая] — Команда, которую все считали проигравшей, удачно выпустила серию стрел и сделалась победительницей!
[Книга вторая] Если мой сын стал победителем, значит, он от имени своей команды должен исполнять танец победителя.
[Книга вторая] Примерно его же возраста был мой племянник. Еще во время тренировок мальчики посматривали один на другого. Сейчас мой сын исполнял танец вторым, и, может быть, потому что он получил всеобщее одобрение, государь одарил сына платьем. Наконец, Митицуна приехал из дворца в экипаже, где вместе с ним находился и мой племянник, одетый в платье для танца победителя.
[Книга вторая] Канэиэ снова и снова со слезами на глазах рассказывал мне, как все происходило, о том, что это подняло и его репутацию, что все высокопоставленные лица плакали от умиления, глядя на нашего сына. Он вызвал наставника в лучной стрельбе, а когда тот пришел, снова осыпал его подарками. От всего этого я позабыла о своих горестях и радовалась вместе со всеми.
[Книга вторая] В тот вечер и в последующие два или три дня самые разные мои знакомые, вплоть до священнослужителей, прослышав о такой радости молодого господина, один за другим приходили сами или присылали гонцов выразить свои поздравления, и это было удивительно приятно.
[Книга вторая] И вот наступила четвертая луна. С десятого числа до десятого дня пятой луны Канэиэ прекратил обычные посещения, сообщив мне только:
[Книга вторая] — У меня на редкость неважное самочувствие.
[Книга вторая] После он сказал мне:
[Книга вторая] — Во дворце семь или восемь дней надо мною творили заклинания. Теперь сижу без дела. Я думал навестить тебя как-нибудь в ночное время, но тут есть одна трудность. Из-за болезни я не бываю при дворе, так что может выйти неловкость, если кто-нибудь увидит меня в городе.
[Книга вторая] Я слышала, что ему стало легче после того, как он возвратился от меня, и стала ожидать его приезда, но безуспешно. Я удивлялась и каждый раз думала, что вот сегодня вечером он попытается прийти, чтобы никто об этом не знал, однако в конце концов от Канэиэ перестали приходить даже весточки, и так продолжалось долго.
[Книга вторая] И хотя все это представлялось мне странным и необычным, в обстановке его нарочитой холодности звуки посторонних экипажей, что проезжали мимо моего дома, ранили мне грудь. Время от времени я погружалась в сон, потом мне начинало казаться, что уже светает, и все представлялось еще более безрадостным. Мой молоденький сын, когда он выходил в свет, видел и слышал отца, но ему как-то не представлялся случай рассказать ему, как обстоят дела. Да и Канэиэ никогда не расспрашивал обо мне. Я же полагала, что с моей стороны было бы тем более странно спрашивать, что произошло.
[Книга вторая] За то время, пока я думала об этом, стемнело и рассвело, а когда я подняла решетки на окнах и выглянула наружу, то обнаружила, что ночью прошел дождь, и на деревьях висят капельки, напоминающие росу. Глядя на них, я подумала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] А в конце той же луны разнеслась весть: «Закрылись глаза министра Оно-но-мия [22] », — и впервые после того, что между нами было, Канэиэ дал мне знать: «Сейчас в мире царит сумятица, и мне нужно быть осмотрительным и не показываться снаружи. Высылаю платье для траура. Приготовь его».
[Книга вторая] Очень раздосадованная этим, я отослала платье назад с замечанием: «Люди, которые носят такие платья, последнее время в моем доме не бывают». Это, должно быть, сильно пристыдило его, — во всяком случае, от Канэиэ я не получила больше ни слова.
[Книга вторая] Т ак продолжалось, пока не наступила шестая луна. Когда я сосчитала, то обнаружила, что ночных свиданий у нас с ним не было тридцать с лишним дней, а дневных — уже больше сорока. Назвать это просто очень странным было бы глупо. Даже если принять во внимание, что между нами постоянно случались недомолвки, на этот раз он так долго у меня не показывался, что и слуги, которые насмотрелись всякого, сочли это весьма удивительным.
[Книга вторая] Я все думала и думала об этом и сидела, уставившись взглядом в одну точку. Потом, застыдившись мысли, что меня кто-нибудь может увидеть, сдерживая бегущие по щекам слезы, ложилась ничком.
[Книга вторая] И вот однажды слышу — в саду поет соловей, хотя время для него уже миновало. Я подумала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] В такой обстановке шли уже двадцатые числа. У меня было такое состояние, что я не знала, что делать. Я думала, что нужно подыскать какое-нибудь прохладное место на побережье, чтобы отдохнуть там душой и помолиться, и выехала в местность под названием Карасаки [23] .
[Книга вторая] Я выехала около часа Тигра [24] , когда ярко светила луна. Со мною была спутница, находившаяся в одинаковом со мною положении; в качестве прислуги мы взяли с собою только одну даму и втроем ехали в одном экипаже.
[Книга вторая] Кроме того, нас сопровождало на конях семь или восемь верховых. Когда мы переправлялись через реку Камогава, начинался слабый рассвет. Немного погодя дорога перешла в горы, и тогда я увидела, что все здесь не такое, как в столице. Чувства, которые одолевали меня в последнее время, отступили, и меня охватывало глубокое очарование. Когда мы достигли заставы, то на некоторое время остановили экипаж, чтобы покормить быков, — и тут с гор, из темнеющих наверху лесов, спустились дровосеки, придерживая одну за другой свои груженые телеги. Когда я на них смотрела, то испытывала совершенно необыкновенные чувства.
[Книга вторая] Когда, глубоко очарованная зрелищем горного пути по ту сторону заставы, я оглядывала лежащую впереди дорогу, то обнаружила: то, что прежде представлялось мне двумя или тремя птицами, на самом деле оказалось рыбацкими лодками на озере. Здесь я не в силах была сдержать слезы. И если такое невыразимо глубокое чувство испытывала я, то моя спутница откровенно плакала от переполнивших ее чувств. Дошло до того, что нам обеим стало неловко, и мы даже не могли смотреть одна на другую.
[Книга вторая] Путь впереди еще лежал долгий, когда наш экипаж въехал в скопище убогих хижин под названием Оцу. Я через него проезжала с редкостным чувством, пока мы не выехали на дальний берег. Когда экипаж приблизился к нему и я огляделась, то перед домами, которые в ряд выстроились вдоль берега озера, увидела причаленные к берегу лодки, — и это было поразительно. Виднелись также лодки, которые проплывали туда и сюда. Пока мы так продвигались потихоньку, стал уже подходить к завершенью час Змеи [25] . Мы решили, что надо дать отдохнуть коням в местности под названием Симидзу, и, опознав ее издалека, остановили экипаж в тени большого одиноко стоящего сандалового дерева, распрягли коней и отпустили их к берегу бухты попастись и немного охладиться, а маленький мой сын с усталым лицом прислонился к дереву и произнес:
[Книга вторая] — Подождем здесь, пока принесут вариго — коробочки с дорожной едой. До мыса Карасаки в провинции Сига еще очень далеко!
[Книга вторая] Из дорожных корзин достали продукты, принесли вариго и распределили их между всеми. Часть моих сопровождающих отсюда возвращалась домой и моя спутница повернула назад с намерением доложить: «Прибыли в Симидзу!»
[Книга вторая] Потом мы снова запрягли коней в свой экипаж, доехали до нужного нам мыса и развернули экипаж облучком к дому. Идучи на молитву, я посмотрела окрест и обнаружила, что ветер усилился и волны стали высокими. Лодки на озере подняли паруса.
[Книга вторая] На берегу собрались мужчины, и когда я сказала им:
[Книга вторая] — Хочу послушать, как вы поете! — они принялись петь, исторгая из себя при этом очень неприятные звуки.
[Книга вторая] П о дороге на моления мы порастеряли много от своего задора, но на место все-таки приехали. Экипаж мы поставили на очень узком мысу, внизу, возле самой кромки воды. На то место, где лежали сети, теперь непрерывно накатывали волны, и, когда они откатывались, там, как выражались в старину, не было даже ракушек. Люди, которые сидели в глубине экипажа, только что не вываливались наружу, так они высовывались: рыбаки спешат вытащить наверх то одну, то другую невиданную Поднебесной добычу. Молодые мужчины встали в ряд в некотором отдалении и голосами, которыми обычно обращаются к богам [26] , затянули: «Зыбь на море и мыс Карасаки в провинции Сига». Звучало очень приятно. «Скорее бы назад, в Симидзу», — думала я. В конце часа Барана [27] моление закончилось и я отправилась домой.
[Книга вторая] Я ехала, глядя кругом с нескрываемым восхищением. Когда экипаж приблизился к месту подъема в гору, уже заканчивался час Обезьяны [28] . Сумерки наполнились звоном цикад. Я послушала их и подумала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Так произнесла я про себя, но людям ничего не сказала.
[Книга вторая] Возле Бегущего ключа некоторые верховые отделились от нас и поспешили вперед, и когда мы прибыли в Симидзу, эти передовые уже хорошо отдохнули и освежились, и в то время, как они с довольными лицами приблизились, чтобы помочь выпрячь наш экипаж, моя спутница сказала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] И я добавила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Экипаж придвинули поближе к воде, в стороне от дороги натянули тент, и все путники сошли на землю. Когда я погрузила в воду руки и ноги, я сразу почувствовала, как мое настроение заметно улучшилось. Мы разместились на камнях, подогнув одно колено под себя, над желобами с проточной водой, и стали есть, беря рис и прямо ладонями зачерпывая воду, — и это создало у нас такое настроение, что вставать не хотелось никак. Однако нас все-таки стали торопить: «Пора, уже смеркается». А я-то думала, что в таких местах не бывает людей, которые стали бы мне докучать, — но делать было нечего, и мы отправились в путь.
[Книга вторая] М ы потихоньку ехали, как вдруг в местности под названием Аватаяма нас встречает прибывший из Киото человек с факелом.
[Книга вторая] — Сегодня с полудня у нас изволит находиться господин, — услышала я от него. Я очень удивилась — так, что даже подумала, будто он нарочно подгадал время, когда меня не будет дома.
[Книга вторая] — Ну, и?.. — спрашивал посыльного то один, то другой из нас. Сама я прибыла домой в жалком настроении. Из экипажа вышла в очень подавленном расположении духа, и люди, которые в мое отсутствие оставались дома, рассказали мне:
[Книга вторая] — Господин, когда он прибыл, изволил спросить о Вас, и мы ему доложили, как обстоят дела. Он тогда заметил: «Что такое? Такая у нее была прихоть. Выходит, я приехал в неурочное время!»
[Книга вторая] Я чувствовала себя, будто во сне.
[Книга вторая] Следующий день мы провели, отдыхая от дороги, а на третий день утром мой сын отправился из дому, сказав, что едет к отцу. Сначала я думала сказать ему, чтобы он спросил отца о том странном визите, но как ни огорчительно было это происшествие для меня, верх взяли воспоминания о том, что было на берегу озера, и я написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Сыну же я сказала:
[Книга вторая] — Положи это послание, когда он не будет на тебя смотреть, и сразу возвращайся.
[Книга вторая] — Так я и сделал, — сказал он, когда вернулся.
[Книга вторая] Я ожидала, что Канэиэ даст знать, что видел мое стихотворение, но напрасно. Так наступил конец месяца.
[Книга вторая] Н акануне в часы досуга я ухаживала за травой в садике у дома и собрала очень много рассады риса. Я высадила ее под навесом дома; очень интересно было наблюдать, как она наливается соками, впитывает в себя воду, в которой растет, и выпускает зеленые листочки. Но вдруг я увидела, что эта рассада начала чахнуть. Видеть это было мучительно:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Г оспожа из дворца Дзёган в позапрошлом году была назначена главой Ведомства службы императрицы. Как это ни странно, но она никогда не расспрашивала о моих делах; я думала из-за того, что изменились ее отношения с братом, Канэиэ, изменилось и отношение этой госпожи ко мне, но потом я подумала, что она узнала, что Канэиэ сам изменился ко мне, и написала ей письмо, где говорилось:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Ответ включал всякую всячину, и в нем было много очарования.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда я ознакомилась с этим письмом, то подумала, что сочинительница все видела и слышала, и грусть моя от этих мыслей возросла еще больше, я погрузилась в раздумье. В это время принесли письмо от Канэиэ. В письме значилось: «Я посылал тебе письма, но ответов не было; ты держалась отчужденно, и я не решался приблизиться к тебе. Сегодня было надумал, но…» То одни, то другие убеждали меня ответить, и пока я писала ему ответ, день кончился.
[Книга вторая] Я думаю, что посыльный еще не достиг дома Канэиэ, как я увидела у себя его самого.
[Книга вторая] — А что такого произошло? — стали мне говорить мои дамы. — Будьте благоразумны, взгляните только, как он выглядит. — И я взяла себя в руки.
[Книга вторая] — У меня это время одно за другим тянулись религиозные запреты, поэтому так и получилось. Но я и не думал к тебе совсем не приходить, — говорил он, делая вид, что ничего особенного не произошло, чем вызвал у меня неприязнь.
[Книга вторая] На следующий день он сказал:
[Книга вторая] — Теперь я поеду, потому что есть дела, которые я должен исполнять. В следующий раз буду у тебя завтра или послезавтра.
[Книга вторая] Я и не подумала тогда, что это правда. Канэиэ думал, видимо, так поднять мое настроение. А я уже тогда допускала, что на этот раз он пришел ко мне в последний раз… И вот без него шли дни за днями. «Действительно, все произошло так, как я и ожидала», — думалось мне и от этого делалось еще печальнее, чем прежде.
[Книга вторая] Я продолжала болезненно размышлять все об одном, ни о чем другом не могла думать, — всей душой хотелось умереть, но при мысли о сыне мне становилось еще печальнее.
[Книга вторая] Я думала, что вот он станет взрослым, я вверю его надежной жене, тогда и умереть можно будет спокойно. А потом, как только подумаю, с каким же чувством будет он тогда скитаться, — и умирать становится еще труднее прежнего. Тогда я затеяла с ребенком такой разговор.
[Книга вторая] — Как мне быть? Может, я попробую переменить свою внешность [30] и отрешиться от мира? — Но мальчик, хотя он еще и не мог глубоко вникнуть в эти мои слова, заплакал навзрыд, горько, до икоты, и проговорил:
[Книга вторая] — Если ты так сделаешь, я тоже стану монахом. Для чего же мне тогда общаться с миром!
[Книга вторая] Когда он так горько, навзрыд, заплакал, я тоже не могла больше сдерживаться, но от жалости к ребенку решила перевести разговор в шутку:
[Книга вторая] — Тогда тебе нельзя будет держать ловчего сокола. Как же ты думаешь поступить с ним?
[Книга вторая] В ответ на эти слова сын тихо встал, выбежал вон, схватил своего сокола и вдруг выпустил его на волю. Все, кто видел это, не могли удержаться от слез. А я тем более — с трудом дождалась вечера. И то, что лежало на душе, выразила так:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда стемнело, принесли письмо от Канэиэ. Решив, что в этом письме, должно быть несусветная ложь, отпустила посыльного без ответа, сказав ему: «Сейчас я плохо себя чувствую, поэтому…»
[Книга вторая] Н аступили десятые числа седьмой луны. Люди уже все суетились [31] . Канэиэ с давних пор День поминовения усопших из-за служебных обязанностей проводил отдельно от меня, но всегда заботился, чтобы мне присылали жертвоприношения, которые я могла бы преподнести. Теперь мы с ним отдалились друг от друга, — как же будет на этот раз? Наверное, умершая моя матушка тоже опечалена. Немного подождав, я решила сама сделать обычные приготовления и проводила время, проливая слезы. Но в это время от Канэиэ доставили обычные жертвоприношения, к которым было приложено письмо. «Ты не позабыл покойную матушку, — написала я в ответ, — но я не могу не тосковать в этом мире печали».
[Книга вторая] Размышляя надо всем этим, я нашла наши отношения очень странными, как вдруг мне пришло в голову: не перешли ли чувства Канэиэ к какой-то новой женщине. И тогда одна из моих служанок, знавшая о моих переживаниях, сказала:
[Книга вторая] — У министра Оно-но-мия, что недавно скончался, есть прислуга. Я вот думаю, что это кто-то из тех людей. Там была такая странная особа по имени Оми. Он как раз интересовался ею. Может быть, господин перестал приходить сюда потому, что он хочет, чтобы эта Оми считала, что он порвал со всеми остальными.
[Книга вторая] Собеседница ее сейчас же возразила на это:
[Книга вторая] — Да ну, это вряд ли. Она, похоже, человек бесхитростный, едва ли господин стал бы специально для нее что-то такое делать.
[Книга вторая] — Но тогда, может быть, это принцесса, дочь прежнего государя, — засомневалась первая.
[Книга вторая] Так ли, этак ли, обе были совершенно растеряны. В конце концов они заявили мне:
[Книга вторая] — Так не годится. Вы сидите целыми днями, будто сосредоточились на наблюдении заходящего солнца. Вам надо было бы куда-нибудь совершить паломничество. — И тогда, ни о чем больше не думая, я стала говорить об этом, когда светало, вздыхать, когда смеркалось. К тому же, тогда было еще очень жарко, и я решила отправиться в десятых числах в Исияма [32] .
[Книга вторая] Я выехала втайне от всех, не поставив в известность даже таких близких людей, как младшая сестра, покинула свой дом, когда мне показалось, что стало светать, однако, когда я доехала до окрестностей реки Камогава, меня догнали несколько сопровождающих, которые как-то прослышали о моем отъезде. Ярко светила полная луна, но мы при ее свете никого не встретили. Я услышала, что на берегу реки видно лежащего покойника, но мне не сделалось страшно. Когда мы достигли примерно рубежей горы Аватаяма, двигаться дальше стало очень трудно, и мы расположились отдохнуть. Мои мысли не могли остановиться ни на чем определенном, и я только без конца проливала слезы. Я думала, не пришел бы сюда кто-нибудь, безучастно вытерла слезы и снова заспешила в дорогу.
[Книга вторая] Когда мы достигли Ямасина, стало уже совсем светло, переживания мои все были на виду, мне же то казалось, что это я, то — что это кто-то другой. Сопровождающих я заставила следовать позади себя или послала вперед, а сама едва заметно продвигалась пешком, подозрительно поглядывая на всех встречных, которых видела в пути. Все вокруг общались между собой шепотом — зрелище представлялось очень унылым
[Книга вторая] С трудом продвигаясь, в Хасирии мы остановились пообедать из дорожных коробочек. Развернули тенты, и пока возились со всем остальным, появились люди, которые производили ужасный шум. Что случилось Кто это? Видимо, кто-то из моих сопровождающих встретил своих знакомых. «Как это удивительно!» — подумала я, и тут навстречу мне с шумом проехало множество людей верхом на конях, и за ними два или три экипажа.
[Книга вторая] — Экипажи губернатора провинции Вакаса, — сказали мне. Они проследовали мимо, не останавливаясь, и от этого я испытала облегчение. Эти люди провели определенное время в провинции, получая там от своего положения большую выгоду. Они принадлежали к той разновидности людей, которые в столице, для того чтобы попасть служить в провинцию, с рассвета до сумерек ходят и унижаются перед вышестоящими, а, попав в провинцию, поднимают вокруг себя такой шум, что чуть не лопаются от спеси. Их челядь, их прислуга, приставленная к экипажам, и прочие люди вплотную приблизились к моему тенту и подняли гвалт, купаясь в воде. Их поведение показалось мне бесцеремонным, ни на что не похожим. Мои спутники только заметили им:
[Книга вторая] — Ну-ну, чуть подальше! — как они заговорили:
[Книга вторая] — Вы что, не знаете, что это обычный проезжий тракт? Что это вы нам делаете замечания?
[Книга вторая] Что же я должна была чувствовать при виде этого?
[Книга вторая] Они поехали дальше. Мы снова пустились в дорогу, проехали мимо заставы и, усталые до помертвения, достигли бухты Утиидэнохама. Высланные вперед люди соорудили на лодке навес и что-то вроде хижины из тростника. Мы приехали сюда совсем сонные и сразу же отчалили от берега. Мои чувства были возбуждены, мне было очень одиноко и ужасно печально, — все это не поддается описанию.
[Книга вторая] В конце часа Обезьяны мы остановились в буддийском храме. Я помылась в тамошней бане и легла спать. Самочувствие у меня было такое тяжелое, что я, не знаю как, упала на пол и разрыдалась… Спустилась ночь, после мытья я посвежела и поднялась в молельный павильон. Но там, задыхаясь от слез, не могла даже поведать Будде о себе.
[Книга вторая] Ночь становилась все глубже, я стала всматриваться наружу: павильон находился на возвышении, а внизу была видна долина. По ее сторонам густо росли деревья, между деревьями клубилась мгла. Луна двадцатого числа светила еще достаточно ясно, и кое-где в промежутках между силуэтами деревьев виднелась дорога, по которой мы приехали сюда. Я опустила взгляд: у подножья горы блестел как зеркало источник. Облокотившись на перила, я на некоторое время напрягла зрение и сбоку, в траве, увидела что-то смутно белеющее и услышала какой-то странный голос.
[Книга вторая] — Что это? — спросила я, и мне сказали:
[Книга вторая] — Видимо, кричит олень.
[Книга вторая] «Отчего же он не кричит нормальным оленьим голосом?» — подумала я, но потом решила, что крик доносится ко мне из отдаленной ложбины: голос очень молодой, дальний и долгий. И оттого, что я его услышала, у меня появилось какое-то глупое настроение.
[Книга вторая] Едва только я собралась с мыслями и погрузилась в раздумья, как с другой стороны видневшейся в отдалении горы послышался голос крестьянина, который отгонял от поля диких животных. Это снова вызвало у меня растерянность в чувствах. «То одно, то другое не дает мне достигнуть нужного состояния», — думала я. Потом, закончив позднюю вечерню, я спустилась из павильона. Плоть моя ослабела, и я пошла отдохнуть в помещение для очищения.
[Книга вторая] Когда стало светать, я выглянула наружу и увидела, что с востока подул легкий ветерок и поднимается легкий туман; другой берег реки выглядит написанным на картине. Вдалеке было видно, как у реки пасется табун лошадей. Это будило глубокие чувства. А потом я вдруг подумала о своем сыне, которого оставила дома, чтобы не ехать вдвоем и не привлекать тем самым к себе внимание. Я думала, как бы мне хотелось умереть, но при одной только мысли о связывающих нас узах меня охватило чувство любви и жалости. И я плакала, пока не иссякли слезы.
[Книга вторая] Среди мужчин начались разговоры:
[Книга вторая] — Отсюда же близко! Давайте съездим посмотреть долину Сакунадани.
[Книга вторая] — Я слышал, что там, у горловины долины, течение очень опасное. Лучше не надо.
[Книга вторая] Слушая такие разговоры, я думала, хорошо бы меня затянуло тем течением — вроде, как и не по своей воле.
[Книга вторая] Всем этим я была настолько поглощена, что ничего не хотела есть.
[Книга вторая] — Здесь у пруда за храмом растет трава названием сибуки [33] , — сказали мне, — сходите и принесите ее.
[Книга вторая] Я принесла. В коробочке для еды я примешивала ее к нарезанным ломтикам мандаринов, и это казалось мне очень вкусным.
[Книга вторая] И вот однажды наступила очередная ночь. В храме я произнесла все молитвы, потом до рассвета проплакала, а перед самой утренней зарей немного задремала. И привиделся мне сон, будто монах, которого я считаю настоятелем этого храма, принес в черпаке воду и льет ее мне на правое колено. Внезапно пробудившись, я решила, что сподобилась лицезреть Будду. А потом была больше прежнего поражена печалью.
[Книга вторая] Когда мне показалось, что стало светать, я сейчас же выехала из храма. Было еще совсем темно, но поверхность воды на озере уже выглядела белесой. Всех нас было человек двадцать, и я очень беспокоилась из-за того, что, как мне казалось, судно, на котором мы должны были плыть, слишком мало для нас. Священнослужитель, который зажигал для меня факелы, вышел на берег проводить меня. И хотя он просто вышел для проводов, выглядел он очень грустным.
[Книга вторая] Видимо, он раздумывал о чем-то печальном. Мужчины, сопровождавшие меня, крикнули ему:
[Книга вторая] — Будем здесь в следующем году, в седьмую луну!
[Книга вторая] — Да будет так, — отвечал он, и его силуэт виделся еще издалека, пробуждая грустное настроение.
[Книга вторая] Я посмотрела на небо: месяц был очень узким, отблески от него отражались на поверхности озера. Подул ветерок, будоража воду, с плеском поднимая волны. Молодые мужчины запели песню «Голос твой сделался тонким, и исхудало лицо», — и когда я услышала ее, у меня как зерна посыпались слезы.
[Книга вторая] Мы шли на веслах сквозь камыши, издалека наблюдая за мысами Икагасаки и Ямабукиносаки. Еще никого не увидев на пути, мы уже издалека услышали плеск воды от руля и негромкую песню с приближавшейся лодки. Проплывая мимо, мы спросили тех, кто плыл в лодке:
[Книга вторая] — Куда вы?
[Книга вторая] — Мы в Исияма, плывем встретить людей, — ответили оттуда весьма приятным голосом. — Наша лодка отправилась с опозданием и судно уже ушло оттуда, так что в пути мы разминулись.
[Книга вторая] Мы остановили лодку и часть моих спутников перешла в нее. Гребцы продолжали напевать свои любимые песни.
[Книга вторая] Когда мы проплывали под мостом Сэта, уже совсем рассвело. Беспорядочно перелетали с места на место кулики. Мириады предметов своим очарованием вызывали во мне беспричинную грусть.
[Книга вторая] И вот, когда мы приплыли к нужному нам берегу бухты, навстречу нам туда уже прибыл экипаж. В столицу мы вернулись около часа Змеи.
[Книга вторая] Кто-то собрал всех моих служанок. Они сказали мне:
[Книга вторая] — Тут была такая суматоха, будто Вы уехали в неведомые края. И я отвечала:
[Книга вторая] — Вы говорите приятные вещи. Действительно, я такова, что вполне еще могу вызвать суматоху!
[Книга вторая] П ри дворе наступило время проводить встречи по борьбе. Сын мой захотел участвовать в них, я его снарядила как надо и отправила. Сначала он явился к отцу засвидетельствовать почтение, дальше они поехали в одном экипаже. А вечером сын вернулся домой в сопровождении тамошнего прислужника. Я расстроилась, потому что считала, что Канэиэ должен был привести мальчика сам.
[Книга вторая] На следующий день сын, как и вчера, снова отправился на состязания, но отец уделил ему мало внимания и вечером отослал обратно домой, распорядившись:
[Книга вторая] — Кто-нибудь из ведомства! Когда все окончится, проводите его домой!
[Книга вторая] Сам он уехал раньше. Я чувствовала, как этим огорчен мальчик: он рассчитывал, что вернется домой вместе с отцом, и теперь не знал, что делать дальше. Сама я чувствовала себя разбитой на части.
[Книга вторая] И вот настала восьмая луна. Вечером второго числа, при светильниках, внезапно появился Канэиэ. К моему удивлению, он произнес:
[Книга вторая] — Вели крепко запереть ворота: завтра мы в затворничестве [34] .
[Книга вторая] Я сделалась совершенно вне себя. Мои дамы собрались вокруг; они сгрудились, и с их стороны до моих ушей доносилось:
[Книга вторая] — Спокойнее! Спокойнее! — но это лишь подзадоривало меня. Я осталась с Канэиэ с глазу на глаз, и несомненно, выглядела подавленной и понурой.
[Книга вторая] Канэиэ пробыл со мной до утра и весь следующий день до темноты, и сказал только:
[Книга вторая] — Мое сердце не изменилось, почему ты считаешь, что я стал хуже?
[Книга вторая] Нет смысла приводить здесь мои слова.
[Книга вторая] П ятого числа, в день объявления новых назначений чиновников, Канэиэ был объявлен генералом — это было действительно большим продвижением, событием очень радостным. После этого я стала видеть его немного чаще.
[Книга вторая] — На теперешнем Собрании Дайдзёэ (Первого вкушения риса нового урожая), — сказал мне Канэиэ, — попрошу экс-императора высочайше распорядиться, чтобы нашего сына облачили в официальные одежды — присвоили ему ранг чиновника. Это будет девятнадцатого.
[Книга вторая] Все произошло по обычаю. На церемонии посвящения в совершеннолетние старший советник Гэндзи [35] поднес мальчику придворный головной убор. Мое направление для Канэиэ, согласно оракулу, было неблагоприятным, но когда церемония завершилась, он остался у меня, заявив, что наступила ночь и уезжать уже поздно. В глубине души я не могла не думать все о том же — что все происходит в последний раз.
[Книга вторая] Д евятая и десятая луна прошли в том же духе. Повсюду стоял шум по подготовке к Собранию Первого вкушения риса нового урожая. И я, и мои родственники, хоть и думали, что для нас будут свободные места для обозрения, когда пришли, неожиданно обнаружили, что они совсем близко от государева паланкина. И хотя у меня оставалась горечь при мыслях о Канэиэ, я заметила, с каким блеском проводится церемония, как тут и там говорят:
[Книга вторая] — О, появились еще выдающиеся особы, эти новые!
[Книга вторая] По мере того, как я слушала эти разговоры, у меня портилось настроение.
[Книга вторая] С наступлением одиннадцатой луны все больше стали шуметь по поводу Собрания Первого вкушения риса нового урожая, стало явным ощущение приближения этого дня. Канэиэ, явно опасаясь, что сама я недостаточно хорошо подготовлю сына к принятию ранга, приезжал к нам чаще обыкновенного и понуждал меня предпринимать усилия для того, чтобы наставлять сына.
[Книга вторая] В день, когда Собрание завершилось, Канэиэ приехал пока еще не сделалось очень поздно:
[Книга вторая] — Я не должен оставаться с вами до окончания церемонии, что станут говорить люди? Но закончится она очень поздно, поэтому я прикинусь больным и уйду к вам. Мне хочется завтра убедиться, что сын облачен как полагается, и поехать с ним вместе.
[Книга вторая] Когда он сказал это, ко мне на минутку вернулось ощущение минувших времен.
[Книга вторая] Наутро Канэиэ вышел из дома со словами:
[Книга вторая] — Мужчины, которые должны сопровождать нас, сюда не прибыли. Пойду, наведу там порядок. Облачите мальчика.
[Книга вторая] Радостная церемония объявления совершеннолетия сына была очаровательной и наполнила меня приятными чувствами. После этого, как и положено, я приняла религиозное затворничество.
[Книга вторая] Двадцать второго числа я узнала, что молодой человек [36] должен быть в имении отца, и пока, получив об этом известие, я раздумывала, стало совсем поздно. Я беспокоилась, что сын отправился один. У меня изболелась грудь, вид был жалкий. Мне говорили, что отец, наверное, только сейчас вернулся домой, но я по-прежнему все беспокоилась — как это мальчику придется возвращаться в одиночестве! После этого о Канэиэ ничего не было слышно.
[Книга вторая] П отом наступило первое число двенадцатой луны. И только в полдень седьмого числа Канэиэ показался лично. На этот раз я не смогла принять его сама, и он приблизился к моей ширме, узнал, как обстоят дела, и ушел, промолвив:
[Книга вторая] — Ну, уже начинает темнеть, а поскольку меня вызывают во дворец…
[Книга вторая] И опять не давал о себе знать дней семнадцать-восемнадцать.
[Книга вторая] С егодня с самого полдня уныло моросит дождь. Я уже перестала надеяться, что Канэиэ может прийти. Я стала вспоминать прошлое — сердце мое не зависит от того, есть ли ветер и дождь, — и я так и сидела, погрузившись в размышления. Когда я стала воскрешать в памяти теперешний случай, то думала о том, что и в прежние времена не отличалась твердостью, и, вероятно, сама во многом виновата, и в том, что помехой Канэиэ становились дождь и ветер. В таких размышлениях проходило время.
[Книга вторая] Полосы дождя висели, пока не пришла пора зажигать светильники. В южные комнаты, где живет сестра, в это время кто-то пришел. Когда послышались звуки шагов, я произнесла:
[Книга вторая] — Видимо, кто-то близкий. В экую дурную погоду пришел!
[Книга вторая] Я сказала это, сдерживая свое бурлящее сердце, и дама, которая сидела напротив и была со мною знакома много лет, заметила на это:
[Книга вторая] — Ого! Бывало, господин приходил к вам и не в такой еще ветер и дождь! — После ее слов у меня неудержимо покатились горячие слезы, а в голове сложились стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Раз за разом я повторяла их про себя и не могла уснуть, а тем временем совсем рассвело.
[Книга вторая] В двенадцатую луну Канэиэ был у меня всего три раза, и на том завершился год. Обряды в эту пору были такими же, как обычно, и я не описываю их.
[Книга вторая] Так вот, я перебираю год за годом и не помню случая чтобы в день Нового года Канэиэ не пришел показаться мне на глаза. И в глубине души меня не оставляла мысль, что так будет и теперь. После полудня, в час Барана, раздались крики его передовых. Мои люди тоже спешили приготовиться к встрече гостя, но он неожиданно проехал мимо. Я подумала, что Канэиэ спешит и скоро вернется, но вот уже и ночь прошла, а его все не было. Наутро он прислал забрать у меня кое-какое шитье, и слуга передал мне записку: «Вчера я проезжал перед твоим домом, но было уже поздно…» У меня не было расположения писать ему ответ, но, немного побрюзжав, я все-таки написала, потому что мои дамы стали говорить:
[Книга вторая] — Ну, что это! Разве можно начинать год с сердитого настроения?!
[Книга вторая] Я была тогда очень несчастной, потому что и сама убедилась, и все вокруг говорили, что Канэиэ продолжает свои встречи с женщиной по имени Оми. Так прошло два или три дня.
[Книга вторая] Ч етвертого числа, опять в час Обезьяны, прибежали его передовые, вопя пуще прежнего: «Едет, едет!». Как и в прошлый раз, стала между собой переговариваться моя прислуга, кинулась приветствовать гостя во внутренние ворота и опустилась на колени, а он снова промчался мимо. Видно, сегодня ему еще больше хотелось знать, что я при этом чувствую.
[Книга вторая] Н а другой день после того была суета по случаю большого пиршества по соседству. От меня это было очень близко, и в глубине души я надеялась, что незаметно для других Канэиэ все-таки заглянет ко мне. Стук каждого экипажа отдавался у меня в груди. Когда спустилась глубокая ночь, было слышно, что все уже вернулись по домам. Сердце откликалось всякий раз, когда мне слышалось, что мимо моих ворот проезжает какой-то экипаж, пробегают передовые. «Это все», — заслышав стук последнего экипажа, подумала я — и ничего уже не понимала. Едва рассвело, рано утром я послала письмо. Ответа не было.
[Книга вторая] П рошло еще дня два, и от Канэиэ пришло письмо: «Я проявил к тебе небрежение сердца, — писал он, — но оно было вызвано большой занятостью. Как ты отнесешься к тому, что я буду к тебе этим вечером? С трепетом жду ответа». Я махнула на все рукой и велела передать: «Плохо себя чувствую и ответить не могу». Но Канэиэ появился как ни в чем не бывало. Я испытывала возмущение, а он совершенно ничего не стыдился и балагурил, и тогда я выплеснула на него раздражение, накопившееся во мне за долгие месяцы. Однако Канэиэ ни слова не возразил мне, притворившись спящим. Так он вроде бы спал и слушал, а потом открыл глаза и засмеялся:
[Книга вторая] — Что, я так быстро уснул?
[Книга вторая] Может быть, я плохо вела себя, но я до самого рассвета была тогда как камень или дерево, и наутро Канэиэ, ни слова не говоря, выехал от меня.
[Книга вторая] Он продолжал делать вид, что ничего не произошло и присылал мне для работы свои одежды: «Как всегда, извини за это. Надо сделать то-то и то-то», — но я ни к чему не прикасалась, а он о себе ничего не сообщал больше двадцати дней. Настали весенние деньки, о которых писали когда-то: «Хотя они все обновляют…». И когда я слушала соловья, случая не было, чтобы у меня не текли слезы.
[Книга вторая] Н аступили десятые числа второй луны. Между разными людьми пошли разговоры, что три ночи Канэиэ ездил к той женщине, о которой ходили слухи. Пока я ничем не была занята, пришла неделя весеннего равноденствия, и я подумала, не держать ли мне пост, вместо того, чтобы продолжать сидеть без дела. Но когда я увидела, какая поднялась пыль, когда расстелили и стали чистить верхние циновки, — мне стало уже невозможно представить себе, чтобы я не позаботилась и о такой малости.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Я думала, что предпочту отправиться в долгое затворничество в горный буддийский храм. Такое уединение в конечном счете могло бы облегчить мне уход от мира. Но дамы мои отговаривали меня:
[Книга вторая] — Затворничества в эту пору, в сравнении с осенними, не так благоприятны. — И сама я подумала, что нехорошо оставлять в одиночестве мою сестру, недавнюю роженицу, поэтому решила подождать следующего месяца.
[Книга вторая] Т еперь я стала раздумывать о том, что в этом мире ничто не заслуживает внимания. Так, весною прошлого года я просила прислать мне для посадки черный бамбук. Теперь мне сообщили: «Присылаем!». Я ответила: «Думаю, что задержусь в этом мире ненадолго. Мысли у меня только об этом, и я не хочу привязываться ни к чему мирскому». В ответ на это мне написали: «Очень узко мыслишь. Гёги-босати [37] изволил насадить плодовый сад для тех, кому предстоит жить в будущем». Тогда я попросила прислать мне этот бамбук и плакала, когда высаживала его, думая, что кто-нибудь, вероятно, будет вспоминать меня добрым словом, когда станет смотреть на этот бамбук.
[Книга вторая] Через два дня пошел сильный дождь, подул резкий восточный ветер, и один или два побега выбило из земли. «Как бы поправить их? — думала я. — Был бы просвет в дождях, я бы сделала это». И в мыслях об этом сочинила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] С егодня двадцать четвертое. Струи дождя стали очень слабыми, и на душе воцарилось очарование. Ближе к вечеру от Канэиэ принесли очень необычное письмо: «Много дней тянется с тех пор, как я боюсь твоего грозного вида». Я не ответила.
[Книга вторая] Д вадцать пятого дождь не переставал, и от нечего делать я все думала, как говорится, «войдя в горы задумчивости» и заливалась нескончаемыми слезами.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] В от пришел конец третьей луны. Чтобы перебить тоскливую монотонность и немного сменить впечатления, я переехала в дом своего отца, скитальца по уездам. Ребенок у моей сестры родился благополучно, я задумала начать длительное затворничество, и в это время, пока я была озабочена то одним, то другим, пришло письмо от Канэиэ: «Так же ли серьезно ты укоряешь меня? Если б ты позволила, я пришел бы сегодня вечером. Ну, как?» — было написано в нем. Ознакомившись с этим посланием, одна из моих дам поспешила заметить: «Очень плохо, что не к кому теперь обратиться. Лишь поэтому сейчас придется ответить — с ним не следует порывать». Я написала только одно: «Не увидала бы луна и не была б удивлена…» Я считала, что он вряд ли придет, и поспешила с переездом в дом отца. Но, когда опустилась ночь, он, как ни в чем не бывало, приехал туда. У меня как обычно много накипело на душе, но в доме было тесно, людей полным-полно, так что там я даже дышать не могла — сложила руки на груди и так встретила рассвет. Наутро он заспешил от меня: «Потому что надо сделать то-то и то-то». Может быть, так оно и было, но я снова ожидала — вот сегодня, вот завтра он объявится — и так пришла четвертая луна, а от Канэиэ не было ни звука.
[Книга вторая] Его усадьба была очень близко, и у меня находились люди, которые с готовностью сообщали:
[Книга вторая] — У его ворот стоит экипаж. Видимо, господин собирается сюда!
[Книга вторая] Это было очень тяжко. Сердце у меня разрывалось пуще прежнего. Сплошные страдания доставляли мне даже те, кто говорил:
[Книга вторая] — Ну пошлите, пошлите ему ответ.
[Книга вторая] П ервого числа я позвала сына и начала прямо с разговора:
[Книга вторая] — Я начинаю длительное затворничество, и мне было сказано про тебя: «Проведите его вместе!»
[Книга вторая] С самого начала я не предпринимала никаких приготовлений, а просто положила в глиняный сосуд благовония, поставила этот сосуд на подлокотник, оперлась на него и мысленно вознеслась к Будде. Смысл моей молитвы сводился к тому, что я всегда была очень несчастлива, а теперь самочувствие мое хуже, чем в любое иное время на протяжении многих лет; пусть встану я на стезю совершенства и обрету полное прозрение. Слезы у меня катились градом. Я вспомнила, как однажды, когда кто-то сказал при мне о женщине, которая непрестанно перебирала четки и читала сутры, потому что это просто стало модно, — я возразила, что такие женщины производят жалкое впечатление, что они больше всего похожи на вдов. Куда только теперь делись мои прежние настроения?! Рассветы сменялись сумерками, но я не замечала этого и была почти непрерывно занята молитвами. Интересно, что бы мог подумать обо мне человек, который тогда слышал мои речи. И теперь, как только я подумаю, какими странными стали наши с Канэиэ супружеские отношения, у меня мгновения не проходит, чтобы не побежали слезы. Однако же, пристыженная мыслью о том, что меня кто-то может увидеть заплаканной, я удерживалась от слез, и так проводила дни от рассвета дотемна.
[Книга вторая] Ч исла двадцать четвертого мне приснилось, что волосы на моей голове острижены и челка убрана — как у монахини. Еще дней через семь-восемь я увидела, как змея, которая как будто живет у меня в утробе, ползет и пожирает мою печень, а чтобы избавиться от нее, мне нужно на лицо лить воду. Не знаю, были ли те сны хорошими или плохими, но я записываю их, чтобы те, кто интересуется моей судьбой, установили, что у снов и у будд достойно веры, а что — нет.
[Книга вторая] Н аступила пятая луна. От людей, которые оставались в моем доме, получила письмо: «Как Вы считаете, не будет ли дурным знаком, если убрать ирисы на карнизах, несмотря на Ваше отсутствие?». Будет ли что теперь дурным знаком…
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Это стихотворение я хотела было отослать им, но, так как дома некому было разделить мои мысли, я оставила его при себе. Так встретила сумерки.
[Книга вторая] Т ак завершился мой обряд затворничества, я снова переезжала на привычное место, и скука охватила меня с еще большей силой. Шли долгие дожди, отчего трава в садике бурно разрослась, и в просветах между дождями я ее прореживала.
[Книга вторая] Однажды перед моими воротами с обычным для себя гвалтом проследовала свита Канэиэ. Я как раз совершала молитву, и когда мои люди зашумели:
[Книга вторая] — Сюда, сюда следует! — я подумала, что произойдет то же самое, что и всегда, к моей груди подступил комок, и, когда экипаж Канэиэ проехал мимо, все лишь молча уставились друг на друга. Сама я два или три часа не могла вымолвить ни слова. Дамы мои говорили:
[Книга вторая] — Что это такое? Ну, что у него за сердце?! — И плакали.
[Книга вторая] — Это действительно несчастье, — отвечала я, силясь сохранить самообладание, — так получилось из-за того, что я до сих пор живу в этой усадьбе: я опять попалась ему на глаза
[Книга вторая] В моих словах совершенно не проявлялось то, что я сама сгорала от любви к нему.
[Книга вторая] В первый день шестой луны от Канэиэ пришло письмо с пометой: «Говорят, Вы соблюдаете затворничество, поэтому письмо положено в подворотню». Я была очень удивлена, а когда бумагу развернула и прочла, то увидела в ней: «Твое затворничество уже должно было закончиться. До каких пор ты думаешь продолжать его? То, что я не могу тебя навестить, — так неудобно! А потом я молился, совершил осквернение, теперь очищаюсь».
[Книга вторая] «Конечно, он должен был знать, что я уже вернулась», — думала я с некоторой досадой, однако подавила свои чувства и написала ответ. «Очень странное письмо, — писала я, — от кого бы оно могло быть? Я возвратилась довольно давно, но у тебя, конечно, до сих пор не было возможности узнать об этом. Тем не менее, теперь ты часто ездишь мимо моего дома в места, где обо мне не думается. Вообще говоря, это моя ошибка, что я живу в этом мире, но тебе я ничего об этом писать не стану».
[Книга вторая] Мне стало в тягость писать даже эти редкие письма — свидетельства моих сожалений о прошлом — и постоянно приходило на ум, что все будет повторяться. В западных горах есть буддийский храм, куда я обычно езжу, и теперь я вздумала уехать туда еще до того, как закончится затворничество у Канэиэ, и четвертого числа отправилась в дорогу.
[Книга вторая] П оскольку сегодня как раз был тот день, когда, по моим подсчетам, у него заканчивалось затворничество, я нервничала, и тут под одной из верхних циновок [38] кто-то обнаружил бумажный сверток с лекарствами, которые Канэиэ принимал по утрам. Я брала его с собой, когда переезжала в отцовский дом
[Книга вторая] — Что это? — спросила я, взяла лекарства, снова завернула их в бумагу и на ней написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] А кроме того, добавила: «Хоть и говорилось в старину: „Переменить бы обстановку…“ — сегодня я мечтаю о том мире, в котором ты не будешь перед моим взором проезжать мимо. В этом и заключается мое странное высказывание, о котором меня не спрашивали».
[Книга вторая] Я отдала письмо сыну, наказав ему:
[Книга вторая] — Передай отцу, а после этого мы сразу затворимся. Чтобы он знал о нашем затворничестве.
[Книга вторая] Потом отправила его, напутствуя такими словами:
[Книга вторая] — Если он начнет задавать вопросы, ты отвечай: «Вот, мол, написала и сразу уехала. Я должен тоже отправляться следом».
[Книга вторая] Прочтя мое письмо, Канэиэ подумал, что я поступаю так сгоряча, и ответил мне: «Все это, конечно, правда, но прежде всего, скажи, куда ты направляешься? И теперь не самый лучший сезон для поездок. Хоть на этот раз послушай, что тебе говорят. Остановись. Если тебе нужно посоветоваться со мною, я сейчас же приеду,
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда я это увидела, выехала еще поспешнее.
[Книга вторая] Г орная дорога была не особенно хороша, но мне она была иногда до боли знакомой, вызывая воспоминания. Когда я была нездорова, примерно в эту пору проезжала по той же дороге и останавливалась здесь на два, три или четыре дня. И тогда Канэиэ прерывал свои служебные дела, и в этом храме мы с ним затворялись вместе. Я все думала об этом, дорога была дальняя, и мои слезы текли и текли. Со мною ехали трое сопровождающих.
[Книга вторая] Сначала мы остановились в кельях священнослужителей, и когда я выглянула наружу, то перед собой, в садике, окруженном изгородью, увидела, как густо растут неизвестные мне травы, и среди них, вызывая чувство жалости, виднелись кусты пионов. Листья на них уже опали, и я вспомнила высказывание: «И цветы имеют час расцвета» [39] . Стало очень грустно.
[Книга вторая] Когда я уже выкупалась и собралась в главный павильон, из дому ко мне приехала взволнованная дама. От тех, кто остался, было письмо. В нем говорилось: «Только что от господина прибыл какой-то посыльный с весточкой. Он сказал нам: „Ваша госпожа собирается отбыть на поклонение в храм. Чуть-чуть задержите ее. Сейчас сюда изволит приехать господин“. Мы ему ответили как есть: „Уже изволила отбыть. Такая-то и такая-то сопровождает ее“. „Господин так беспокоится, почему она затеяла все это. Как я доложу ему обо всем?“. Тогда мы рассказали, как Вы жили эти месяцы, про Ваше паломничество, посыльный же заплакал и скоро возвратился назад со словами: „Что бы там ни было, надо быстрее обо всем доложить!“ Поэтому скоро Вы, должно быть, получите вести от господина. Приготовьтесь».
[Книга вторая] Стало быть, мои дамы простодушно рассказали этому посыльному, где я. Это совершенно невыносимо. «Значит, сколь бы осквернена я ни была, — думала я, — завтра-послезавтра нужно отсюда уезжать». В спешке помывшись, я поднялась в пагоду.
[Книга вторая] Было жарко, и на некоторое время я оставила дверь открытой и выглядывала наружу. Пагода заметно возвышалась над окрестностями. Окруженная горами, она была вроде как за пазухой у них. Густо растущие деревья были очень интересны, но из-за позднего времени теперь уже было темно. Монахи занялись приготовлением к ранней ночной службе, и я могла молиться при открытых дверях. В это время четырежды подули в раковину, которой в этом горном храме оповещали о службах.
[Книга вторая] У главных ворот храма вдруг раздался шум и послышались громкие голоса:
[Книга вторая] — Прочь с дороги, с дороги!
[Книга вторая] Я опустила поднятые шторы и выглянула: в промежутках между деревьями виднелись где два, где три факела. Это был Канэиэ. Когда сын выбежал к нему навстречу, отец, не выходя из экипажа, сказал ему:
[Книга вторая] — Я сюда приехал за вами. До нынешнего дня мать пребывает в скверне, поэтому я не могу спуститься на землю. Куда поставить экипаж? — он был совершенно как обезумевший.
[Книга вторая] Мальчик передал мне, что ему было сказано, и я послала его назад с ответным словом, где для начала написала так: «Что ты подумал об этом моем странном путешествии? Я сама решила оставаться здесь только эту ночь. Может быть, тебе не стоит осквернять это место нечистотой? Становится уже поздно. Пожалуйста, возвращайся поскорее домой».
[Книга вторая] Сын после этого часто уходил и приходил с такими письмами. Бегая вверх и вниз по каменной лестнице длиною около одного тё [40] мальчик очень устал. Мои дамы прониклись к нему состраданием:
[Книга вторая] — Ой, как его жалко!
[Книга вторая] Сын ходил-ходил между нами и расплакался:
[Книга вторая] — Он сказал, что это я во всем виноват. И вид у него плохой.
[Книга вторая] Но я стояла на своем:
[Книга вторая] — Отчего он не может вернуться домой?
[Книга вторая] — Ну, хорошо, — заявил наконец Канэиэ, — поскольку я в скверне, то не могу здесь оставаться [41] . Как же мне быть? Запрягайте быков!
[Книга вторая] Услышав это, я испытала большое облегчение. Но сын пришел в слезах:
[Книга вторая] — Отец уезжает. Я отправляюсь вслед за его экипажем. Сюда больше не приеду! — и убежал.
[Книга вторая] «Как мог мой сын, — думала я, — на которого я стала полагаться больше всего, сказать мне такое?!» Но я ничего не произнесла вслух, а когда все уехали, увидела, что мальчик вернулся:
[Книга вторая] — Отец отослал меня. Он сказал, чтобы я приехал к нему, когда он позовет. Он уехал.
[Книга вторая] Мне стало его очень жаль, и, чтобы успокоить сына, я сказала ему:
[Книга вторая] — Совсем отец выжил из ума! Дело-то не должно дойти до того, чтобы он отказывался даже от тебя.
[Книга вторая] Было около двух часов ночи. Дорога предстояла очень дальняя.
[Книга вторая] Мои спутницы переговаривались между собой о том, что сопровождающих, которых Канэиэ брал с собой сюда, было значительно меньше по сравнению с той свитой, которая сопровождала его в столице. За разговорами прошла ночь.
[Книга вторая] У меня были два дела, по которым следовало отдать распоряжения в столице, и я отправила туда посыльного. Я передала для Канэиэ письмо с сыном — он уже был в чине таю [42] — после того, как он сказал мне, что его очень беспокоит состояние отца после прошедшей ночи и он хочет доехать до усадьбы отца и справиться о его самочувствии.
[Книга вторая] «Я все думала о твоем странном и диком приезде ко мне глубокой ночью, — писала я, — и молила будд о твоем благополучном возвращении домой. Когда я задумываюсь о причинах, которые побудили тебя ехать в тот горный храм, мне становится совестно и пропадает желание возвращаться домой». В конце этого письма, написанного мелким почерком, я добавила: «Я смотрела из экипажа на ту дорогу, которой мы когда-то любовались вместе, и одолели меня ни с чем не сравнимые воспоминания. А теперь я немедленно возвращаюсь». Письмо я послала, прикрепив его к замшелой ветке сосны.
[Книга вторая] С рассветом поднялась не то мгла, не то туча, на сердце стало грустно. Около полудня мой посланец возвратился домой:
[Книга вторая] — Отец куда-то уехал, поэтому письмо я передал тамошним мужчинам
[Книга вторая] Как бы там ни было, я считала, что ответа все равно не будет.
[Книга вторая] И так, дни напролет я проводила в обычных хлопотах, а ночи — в молитвах перед главной статуей Будды. Поскольку местность эта со всех сторон окружена горами, у меня даже днем не было опасения, что кто-то меня увидит. Шторы у меня были закатаны вверх, когда на торчащем кверху сухом сучке запел пролетный соловей. Мне послышалась только трель: «Кто-идет-кто-идет», — и я подумала, что шторы надо опустить. Должно быть, у меня совсем не было самообладания.
[Книга вторая] Вскоре я стала думать, что избавилась от нечистоты, которая была во мне. Следовало возвращаться домой, однако в столице за это время распространилась молва, будто я изменила облик и приняла постриг. Я подумала, что возвращаться как-то нехорошо, и поселилась в доме на некотором удалении от храма.
[Книга вторая] Из столицы навестить меня приехала моя тетя.
[Книга вторая] — Жилище очень необычное, — сказала она, — и не поддерживает душевного спокойствия.
[Книга вторая] Ч ерез пять или шесть дней шестая луна стала совершенно круглой [43] .
[Книга вторая] В тени деревьев было очень приятно. Если посмотреть в места, покрытые тенью от горы, становится удивительно, как там сияют светлячки. Кукушка, на которую я когда-то давно, у себя в усадьбе, когда еще ничем не была озабочена, рассердилась однажды: «Чтоб я не слышала тебя в другой раз!» — теперь вовсю куковала. Совсем рядом громко захлопал крыльями болотный пастушок… Проживание здесь вызывало во мне глубокие душевные движения.
[Книга вторая] Я сама, а не кто-то другой, назначила себе затворничество, и поэтому, несмотря на то, что меня здесь не навещали, не грустила в одиночестве, даже в сновидениях; и чувствовала себя очень непринужденно. На меня навевала грустные мысли только попытка угадать будущее сына [44] , который во всем разделял со мной подобную жизнь, когда он день за днем проводил это долгое воздержание; мне больше не на кого было положиться, не было человека, с которым мне по обету позволялось бы видеться, поэтому я даже голову наружу не показывала и думала, что буду питаться одними только сосновыми иглами. Но всякий раз, когда я видела, что сын не может есть их наравне со мною, обливалась слезами.
[Книга вторая] Так мало-помалу на душе у меня стало немного легче, и одно меня сильно огорчало — то, что я часто плакала. Вечерами сюда доносились и предзакатное гудение больших колоколов, и звон цикад, и мелкие удары малых колоколов с окрестных небольших храмов, как бы твердивших: «А-вот-и-я, а-вот-и-я», — а на холме напротив находилось синтоистское святилище, и когда я слушала, как монахи читают сутры, меня охватывало унылое настроение и желание ничего не делать.
[Книга вторая] О днажды, когда у меня была месячная нечистота и оставалось свободное время и ночью и днем, я вышла на веранду. Ребенок мой, увидев меня, воскликнул:
[Книга вторая] — Заходи, заходи! — Должно быть, он глубоко не задумывался над моими обстоятельствами.
[Книга вторая] — Что случилось?
[Книга вторая] — Да так, все очень плохо, — ответил мальчик, — все время хочется спать.
[Книга вторая] — Я было подумала, что мне лучше сразу умереть. Но как это отразится на тебе? Или поступить, как обо мне судачат в мире — стать монахиней? Чем совсем исчезать из мира, лучше уж так поступить. И когда ты станешь волноваться обо мне, когда загрустишь, — приходи, увидимся. Думаю, что я и сама неправильно поступила, приехав сюда, но когда я вижу, как ты здесь исхудал, делаюсь сама не своя. Иногда я думаю: хорошо бы мне, приняв постриг, обратиться с просьбой заботиться о тебе к твоему отцу, оставшемуся в столице, но я вижу, что он человек ненадежный, и все думаю — и так, и этак.
[Книга вторая] Сын ничего не отвечал мне, только плакал, всхлипывая.
[Книга вторая] Д ней через пять нечистота моя прошла и я снова приехала в храм. Сегодня должна была вернуться домой моя тетя, которая прибыла накануне. В задумчивости я стояла и смотрела, как экипаж ее выехал, медленно скрылся между деревьями, и мне сделалось так тоскливо… Пока я стояла и смотрела вслед отъехавшему экипажу, у меня, видимо, кровь прилила к голове, и я дурно почувствовала себя. А поскольку мне стало совсем тяжко, я позвала буддийского заклинателя, которого знала еще по тому храму, где проводила затворничество, и попросила его произвести магические движения и прочесть молитвы.
[Книга вторая] По мере того, как наступали вечерние сумерки, я со все большей проникновенностью слушала голос, возглашающий молитвы. Когда-то я и во сне не думала о себе, что стану такой, как теперь. Я слышала, что так справляются с душевной тоской, что силой воображения пишут картины, что в избытке чувств рассказывают о переживаниях. Я подумала, что получила серьезное предостережение.
[Книга вторая] К о мне из столицы приехала младшая сестра, и с нею вернулся еще один человек [45] . Приблизившись ко мне, сестра сказала;
[Книга вторая] — Дома мы еще раздумывали: как ты себя чувствуешь здесь? А когда приехали сюда, в горы, были потрясены тем, что увидели. Как ты можешь так жить? — И навзрыд заплакала.
[Книга вторая] Я было решила, что за меня никто другой мои поступки не определял, поэтому я не заплачу — но удержаться не могла. То плача, то смеясь, мы проговорили до рассвета, а когда рассвело, она притихла и возвращаясь назад, очень грустно произнесла на прощанье:
[Книга вторая] — Мои спутники очень спешат. И я сегодня возвращаюсь. Потом еще буду приезжать. Все-таки, ты решила пока все оставить по-старому?
[Книга вторая] Самочувствие у меня было неплохим, и я, как обычно, пошла ее проводить. И тут опять въехал человек с криками:
[Книга вторая] — Прибываем, прибываем!
[Книга вторая] «Так оно и есть», — подумала я, а в ворота вкатились два экипажа, в которых собрались очень оживленные, чувствующие себя как в собственной усадьбе люди — красивые и пышно разодетые. Тут и там стало появляться множество коней. Привезли вариго [46] и все прочее. Прибывшие передали щедрые пожертвования в виде летних кимоно, полотна и других вещей тем жалким священнослужителям, которые в это время отправляли службу. Старший прибывших обратился ко мне:
[Книга вторая] — В общем, то, что мы приехали сюда, устроил господин. Он сказал нам: «Я ездил за нею и сам, но госпожа не поехала назад. Думаю, что, если я опять поеду, будет то же самое. Если что-нибудь стану предпринимать я, ничего не получится. Поезжайте, попеняйте ей. И эти монахи — как это они так грубо учат ее сутрам!» — Так он выразился. В самом деле, кто сможет так жить все время? Это, конечно, достойно сожаления, но лучше было бы, если бы Вы, как об этом говорит молва, окончательно стали монахиней. Но и глупо было возвращаться домой сразу после того, как господин изволил разговаривать с вами. И все-таки, он собирается еще раз приехать сюда. Если и тогда Вы не поедете с ним, люди, что служат в западной части столицы [47] , прислали с нами кое-что и сказали нам «Передайте вот это», — с такими словами он передал мне великолепные дары. Для меня, которая думала жить еще дальше в глубинах гор, в далеком далеке, они означали, прежде всего, горькие размышления о самой себе.
[Книга вторая] Когда потянулись вечерние тени, тот же человек сказал мне:
[Книга вторая] — Мы ведь спешим. Мы не сможем приезжать справляться о Вас каждый день. Но мы тревожимся о Вас. Вам здесь очень плохо. Когда Вы предполагаете возвращаться?
[Книга вторая] — Сейчас я совсем не думаю, как будет дальше. Если у меня появится желание немедленно вернуться, я так и сделаю, — отвечала я, — здесь я потому, что дома мне нечем заняться.
[Книга вторая] «Даже если бы я возвратилась в город, — думала я, — получилось бы, будто я на самом деле приняла постриг, это действительно показалось бы смешным. А потом — чем я буду заниматься у себя дома». А вслух сказала:
[Книга вторая] — В общем, я думаю пока оставаться здесь.
[Книга вторая] — Это ведь беспредельные размышления. Но подумайте о молодом господине, который тоже здесь соблюдает этот невольный пост! — Садясь в экипаж, он расплакался.
[Книга вторая] Мои дамы, которые вышли проводить его, вернулись, наперебой рассказывая:
[Книга вторая] — Он сказал: «Все вы, милые, тоже заслужили упреки господина. Послушайте хорошенько, побыстрее уезжайте отсюда!»
[Книга вторая] Н а сей раз после отъезда посетителей мне сделалось еще тоскливее. И люди, которые меня окружают, казалось, вот-вот зальются слезами.
[Книга вторая] Всякий и каждый и так и этак говорил мне все об одном, но я оставалась непоколебимой. Отец, человек, которому я не могла возражать, говорил ли он плохо или хорошо, отсутствовал в столице, и я написала ему письмо: «Так-то и так-то». Большое облегчение принес его ответ: «Пока хорошо. На некоторое время укройся ото всех и совершай службы».
[Книга вторая] Меня стало удивлять одно обстоятельство: неужто у самого Канэиэ не было скрытых причин отправить это посольство? Конечно, его просьбы не казались дурными, тогда он уехал рассерженным безмерно, но ведь он возвратился домой после того, как увидел место, в котором я живу, и все-таки не приехал еще раз навестить меня. Однако же я подумала, что он должен знать все, и еще подумала, что сама я, пожалуй, уеду отсюда еще глубже в горы.
[Книга вторая] C егодня пятнадцатое число, день очистительного поста. Сына я с утра насильно отправила в столицу:
[Книга вторая] — Привези рыбы и еще чего-нибудь такого. Позднее, днем, когда я сидела задумавшись и пристально глядя перед собой, небо потемнело, шум в соснах усилился и раздался голос богов: «Кохо-кохо» [48] . И тут я вспомнила, что мальчик должен сейчас отправляться из города; в пути его, наверное, застанет дождь, будет греметь гром. Мне стало его ужасно жаль, и я обратилась к буддам — и, может быть поэтому, постепенно небо прояснилось, и скоро сын вернулся.
[Книга вторая] — Ну как? — обратилась я к сыну.
[Книга вторая] — Я подумал, что скоро начнется сильный дождь, уже слышал раскаты грома, сразу же выехал и успел прибыть до ливня.
[Книга вторая] Слушая его, я очень растрогалась. На этот раз оказалось, что он привез письмо: «После моего неудачного возвращения из той поездки я снова и снова вспоминаю ее и чувствую, что если бы повторил посещение, то с тем же результатом. Я думаю, ты действительно очень устала от мира и решила потому укрыться от него. Но когда ты определишь день возвращения, извести меня, и я тебя встречу. Сейчас ты с опаской думаешь о нашей встрече, потому и не помышляю приближаться к тебе».
[Книга вторая] Было письмо еще от одного человека [49] : «До каких пор ты собираешься оставаться в одном и том же положении? Дни проходят, и я беспокоюсь о тебе все больше и больше». — И разное другое было там. На следующий день я отправила ответ. Человеку, который написал мне: «До каких пор…» — ответила: «Я не знаю, доколе, до каких именно пор, но пока я пребываю в созерцании, мимо проходит бренная жизнь, громоздятся дни за днями.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] На другой день пришел ответ: «У меня нет слов, чтобы писать тебе. Когда читаешь о рыданиях колоколов, чувствуешь, что теряешься, — было сказано там,—
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Я была растрогана, и мне стало грустно. В это время один из тех многих людей, которых я оставила дома (не знаю, каковы были на самом деле его чувства), прислал одной из моих дам письмо. «Я всегда считал госпожу замечательной, — писал он, — но мое восхищение ею возросло с той поры, как все вы уехали. Поэтому могу представить себе вашу привязанность к ней и вашу скорбь, которую вы должны испытывать. Нас именуют „низкородными“, поэтому всего, что нужно, всего до конца, ей самой мы высказать не можем.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда та, которой это письмо было адресовано, вынесла и прочитала его мне, то, слушая ее чтение, я вновь разволновалась. Так случалось со мною в те времена, когда на меня действовала даже самая незначительная причина.
[Книга вторая] — Побыстрее напиши ответ, — сказала я, и она написала: «Я твердо была уверена, что такому цветку-водосборнику не разобраться в обстановке. Но ты представь себе, что я чувствовала, когда видела, как глубоко тронута твоим письмом госпожа.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Мой таю спросил у меня:
[Книга вторая] — А как с ответом на прошлое письмо? Если будет письмо отцу, я сам отвезу его.
[Книга вторая] — Хорошо, — сказала я ему и написала: «Я собиралась ответить на твое письмо незамедлительно, но подумала, что снова посылать мальчика в город уже поздно. Я действительно не могу сказать, когда собираюсь отсюда уехать». И еще что-то добавила, а в конце письма приписала: «Я безо всякого удовольствия вспоминаю, что было в твоей приписке, поэтому ничего больше не добавлю. Так будет разумнее».
[Книга вторая] Пора, когда сын отправился в дорогу, как и в прошлый раз, оказалась неподходящей: пошел сильный дождь, загремел гром. У меня сделалось подавленное настроение, и я только вздыхала. Потом немного утихло, а когда стемнело, мальчик благополучно вернулся.
[Книга вторая] — Очень жутко было, когда я проезжал район Мисама, — признался он, и мне было тяжело слышать это.
[Книга вторая] Я прочла ответное послание Канэиэ, и там было: «Мне кажется, что нынешняя твоя душевная слабость гораздо сильнее той, что была у тебя в ту ночь, и не удивлюсь, что она от тех служебных бдений, которые ты проводишь в храме».
[Книга вторая] День склонился к вечеру, а назавтра навестить меня приехала дальняя родственница. Она привезла множество вариго.
[Книга вторая] — Почему ты так живешь? — спросила она. — По какой причине ты затворилась здесь? Если особой причины нет, это нехорошо.
[Книга вторая] Я принялась рассказывать ей в подробностях о тех обстоятельствах, что вынудили меня покинуть город, и она очень плакала. Мы проговорили до вечерних сумерек, а когда стемнело, после обычных в таких случаях грустных прощальных слов под вечерний колокольный звон она возвратилась домой. Мою гостью я знаю как человека глубоко чувствующего, и она, видимо, действительно сопереживала мне всю обратную дорогу, а на следующий день, когда она прислала мне большой запас продовольствия, как будто я собиралась в долгое путешествие, я ощутила прежнюю грусть. К посылке было приложено письмо: «На обратном пути, когда я увидела, что въехала на горную дорогу, вдали разделенную высокими деревьями, меня охватило сильное чувство». Дальше описывались все ее переживания:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда я узнала, что мне предстоит надолго оставить тебя и отправиться назад, у меня от слез ослепли глаза. Действительно, у тебя так глубока причина для печали.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] В ответном послании я написала подробно обо всем, что пришло мне в голову. Нарутаки — это название реки, что протекает перед тем храмом. Я писала в ответе:
[Книга вторая] «Ты спрашиваешь, а я разве знаю, почему должна поступить так или иначе?
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Я пока не решила, когда вернусь отсюда домой, но такие письма, как твое, наполняют меня беспокойством.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда я посмотрела на них, у меня возникло чувство, что образец у меня есть».
[Книга вторая] В ответе, который я получила на свое прежнее письмо от госпожи Найси-но-кан [50] , вверху было надписано: «С западных гор». Я удивилась: что бы это значило? Но потом от нее пришел еще один ответ: «Из большой восточной усадьбы», — и это показалось мне забавным. Какое же у нас обеих было настроение!?
[Книга вторая] В таких занятиях проходило у меня время, я все больше стала задумываться. Однажды мне было доставлено письмо от одного паломника, который по дороге из Митакэ в провинцию Кумона теперь пересекал скалистый участок пути:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Проходило время, и вдруг в одночасье около полудня у главных ворот храма раздалось ржание коней и обнаружилось движение большого количества людей. Когда эти люди замелькали в промежутках между деревьями, тут и там стало видно множество телохранителей. Я подумала, что это помощник начальника дворцовой охраны, и позвала сына. Стоя в тени деревьев, приезжий сказал ему.
[Книга вторая] — До сих пор я не давал о себе знать. Прошу простить меня. Для этого я нарочно приехал сюда.
[Книга вторая] Он был великолепен, всем своим обликом заставляя вспомнить столицу.
[Книга вторая] В это время с возгласом «А я опять здесь!» — ко мне поднялась моя младшая сестра, и в этом было что-то необычное: мужчина сейчас же начал очень важничать. Я ответила сестре:
[Книга вторая] — Очень рада приветствовать тебя. Скорее заходи сюда. Я буду молиться, чтобы прежние твои прегрешения исчезли без следа.
[Книга вторая] Тут гость вышел из тени, облокотился на высокие перила, затем помыл руки и вошел внутрь. Я стала говорить с ним о самых разных предметах и спросила:
[Книга вторая] — Помните, как давным-давно вы пришли сюда, чтобы встретиться со мной?
[Книга вторая] — Как же, как же, очень хорошо помню, пусть даже теперь я показался Вам столь невнимательным, — сказал он в ответ, и когда я стала размышлять обо всем, что он говорил, то обнаружила, что сама не могу говорить спокойно: от волнения у меня прерывается голос. Он тоже некоторое время молчал, видимо, испытывая волнение.
[Книга вторая] Затем мужчина сказал, по-видимому, неверно истолковав причину моего волнения:
[Книга вторая] — Мне понятно ваше состояние, и то, что у вас изменился голос, и прочее, но, право, не стоит так переживать все время: вряд ли прекратятся на этом ваши отношения.
[Книга вторая] Немного помолчав, гость добавил:
[Книга вторая] — Когда я ехал сюда, он велел мне: «Приедешь, хорошенько выбрани ее».
[Книга вторая] На эти слова я отвечала:
[Книга вторая] — По какой же причине он мог сказать такое? Но, даже если бы он меня и не бранил, я все равно покину храм!
[Книга вторая] — А если это так, то ведь вам все равно: выезжайте сегодня. Тогда я смогу вас проводить… Мне так горько было видеть таю, когда он отправлялся из столицы, чтобы несколько дней провести здесь, в горном храме… Как он спешил!
[Книга вторая] Но я не выказала расположения слушать его далее, и, немного отдохнув, он возвратился один. Оставшись наедине с собой, я подумала, что все они одинаковые — приезжают сюда, расстраиваются, а о большем никто не спрашивает.
[Книга вторая] Т ак понемногу проходило время. Из столицы я то от одних, то от других получала письма. Читаю: «Я слышала, что господин сегодня собрался куда-то поехать. Если Вы и на этот раз откажетесь приехать с ним, тогда люди подумают, что в Вас не осталось ничего мирского. Больше за Вами господин вряд ли приедет. А если все же Вы после случившегося решитесь приехать в город сами, люди могут посмеяться над Вами».
[Книга вторая] Все писали мне одно и то же. Однако эти письма не казались мне убедительными, и я постоянно пребывала в раздумьях, как лучше поступить.
[Книга вторая] Т ем временем в столицу из провинции приехал наконец человек, которого я в таких случаях спрашивала, как быть, — мой отец. Он как был, прибыл ко мне, рассказал, что делается в мире, и непреклонно заявил:
[Книга вторая] — Я писал тебе, что считаю — это неплохо, что ты сюда уехала. А сегодня мне так стало жаль мальчика Ему надо быстрее поправляться. Сегодня день благоприятный, и вы можете вернуться вместе со мной. Я приеду за вами хоть сегодня, хоть завтра. — В словах его не было ни тени сомнения; я и вовсе обессилела и подчинилась его воле.
[Книга вторая] — Тогда завтра приеду опять, — решил отец, отправляясь в столицу.
[Книга вторая] М ои думы запутались, как говорится, словно поплавок на удочке у рыбака, как вдруг раздался шум — кто-то приехал. Я подумала: «Наверное, это он», — и все в голове у меня перемешалось. На этот раз у Канэиэ не было никакой нерешительности, он проследовал в помещение, и, едва он вошел, я было раздвинула ширму, попытавшись укрыться за нею, но безрезультатно.
[Книга вторая] Увидев благовония, которые я возжигала, четки, которые перебирала, и сутры, лежавшие открытыми, он воскликнул:
[Книга вторая] — Как ужасно! Я даже не думал, что зашло так далеко. Кажется, ты действительно дошла до крайности. Я думал, что ты все же уедешь отсюда, и приехал за тобой, но теперь думаю, не грех ли это? А как таю думает насчет того, чтобы остаться? — спросил Канэиэ сына, и тот, потупившись, произнес:
[Книга вторая] — Это очень трудно, но что делать?
[Книга вторая] — Жаль, — заметил отец, — тогда делай как знаешь, по ее настроению. Если поедете из храма, вызовите экипаж.
[Книга вторая] Канэиэ еще не кончил говорить, а сын вскочил, начал хватать разбросанные по комнате предметы, заворачивать их; то, что нужно было положить в мешки, клал туда, все велел отнести в экипаж; срывал расписные ширмы, убирал с глаз предметы первой необходимости… Я ничего не понимала и чувствовала себя нелепо. Канэиэ с сыном только переглядывались и понимающе улыбались.
[Книга вторая] — С этим мы в общем закончили, — сказал мне Канэиэ, — ты можешь уже отправляться. Скажи Будде, что и как — дело решенное.
[Книга вторая] Он говорил громким голосом, будто в большом спектакле, а я молчала как во сне; подступали слезы, но я только молилась про себя, и когда подали экипаж, я еще довольно долго не уезжала. Канэиэ пришел около часа Обезьяны, когда уже горели светильники. Я была холодна, еще не отдала распоряжения отправляться, а он уж выехал вперед, заметив:
[Книга вторая] — Хорошо, хорошо, я поеду. Все доверяю слугам
[Книга вторая] — Скорее, — произнес сын, беря меня за руку, а я могла ему отвечать только плачем. Однако делать было нечего, я уже настроилась уезжать и была сама не своя.
[Книга вторая] Когда экипаж выехал из главных ворот храма, Канэиэ сел со мной вместе. Всю дорогу он шутил и вовсю смеялся, но я ничего не говорила в ответ и была как во сне. Моя сестра, выехавшая с нами вместе, с приходом темноты пересела в мой экипаж и время от времени отвечала ему. Дорога была дальней, и в пути нас застал час Кабана [51] . В столице люди были оповещены, что мы приедем днем, прибрались, подготовились к встрече, открыли ворота, но я, ничего этого не заметив, рассеянно вышла из экипажа
[Книга вторая] Чувствовала я себя неважно и легла за ширмой. Дама, которая находилась здесь, вдруг приблизилась ко мне со словами:
[Книга вторая] — Я думала собрать семена с гвоздики, но она засохла, и не осталось ни одного хорошего цветка. И китайский бамбук пострадал тоже — один побег повалился, но его я все-таки поправила.
[Книга вторая] Я подумала, что об этом надо бы говорить в другое время, не сейчас, и не отвечала ей, а Канэиэ (я полагала, что он спит) очень хорошо все слышал и сказал сестре моей, ехавшей в одном с нами экипаже, а теперь отделенной от него ширмой:
[Книга вторая] — Вы слышали? Это же важное дело! Для человека, который отвернулся от этого мира, уехал из дому искать общения с бодхисаттвами, нет ничего важнее, как услышать о цветах гвоздики и о том, что китайский бамбук стоит себе?
[Книга вторая] Сестра, услышав его, очень смеялась. Мне все это тоже показалось забавным, но я и виду не показала, что мне сколько-нибудь смешно.
[Книга вторая] Так понемногу наступила полночь.
[Книга вторая] — Какое направление сегодня запретно? — спросил Канэиэ, посчитал дни, и, конечно, запретным оказалось для него мое направление.
[Книга вторая] — Как же быть? Как это досадно! — сказал он. — Может быть, вместе поедем куда-нибудь недалеко?
[Книга вторая] Я ничего не отвечала, лежала, думая, что все это нелепо и ни с чем не сравнимо, — и не двигалась с места.
[Книга вторая] — Мне в любом случае надо ехать в другое место, — продолжал Канэиэ, — думаю, что приеду сюда, как только это направление сделается благоприятным. А шестого числа у меня, как обычно, наступает воздержание, — с огорчением добавив это, он вышел вон.
[Книга вторая] Н а следующий день пришло письмо.
[Книга вторая] «Вчера была уже поздняя ночь, и у меня осталось очень горькое чувство. Как бы там ни было, лучше тебе поскорее прекратить твое воздержание. Каким исхудавшим выглядит наш таю!» — было написано в нем. Мне не хотелось думать, что это всего лишь показная родительская забота, и я ожидала дня, когда закончится воздержание. Сомнения меня не оставляли и тогда, когда миновал шестой день и наступило третье число седьмой луны.
[Книга вторая] В этот день около полудня прибыли слуги Канэиэ, которые сказали:
[Книга вторая] — Господин должен пожаловать сюда. Он изволил распорядиться: «Будете прислуживать здесь!»
[Книга вторая] Дамы мои переполошились, они стали тут и там высматривать, что за день оставлено в доме в беспорядке. Я смотрела на это с горечью, время шло, и день уже подходил к концу. Прибывшие к нам мужчины стали говорить:
[Книга вторая] — Его экипаж был совсем готов, отчего же он до сих пор не прибыл?!
[Книга вторая] Постепенно наступила ночь. Некоторые заговорили:
[Книга вторая] — Странное дело. Кто-нибудь, сходите посмотреть.
[Книга вторая] Человек, который пошел взглянуть на двор Канэиэ, вернулся со словами:
[Книга вторая] — Теперь экипаж господина распряжен, телохранители отпущены.
[Книга вторая] «Ну вот, опять, — подумала я, — это невыносимо. Это невозможно описать словами. Если бы я смогла остаться в горном храме, я не подверглась бы снова такому обращению». Все, кто там был тогда, ничего не понимали и громко шумели. Похоже, и в этом году жених решил навещать невесту только первые три дня. Я была в совершенной растерянности, мечтая только узнать, в чем здесь причина, когда ко мне пришла гостья. Хоть мне и казалось, что сейчас слишком трудное для визитов время, но, поговорив с гостьей о том о сем, я немного развеялась.
[Книга вторая] Как только рассвело, сын сказал мне:
[Книга вторая] — Пойду, узнаю, что там такое случилось.
[Книга вторая] Он так и сделал, и ему сказали:
[Книга вторая] — Вчера господин, видимо, расстроил вас. Нам он изволил заметить: «Внезапно мне сделалось очень дурно, и больше я ничего не могу делать».
[Книга вторая] Я тогда подумала, что было бы, наверное, лучше, если бы я не слышала этого. К тому же у меня в ту пору был период осквернения, а если бы я услышала это в обычное, спокойное время, то не подумала бы плохого. Так я размышляла в раздражении, когда принесли письмо от госпожи Найси-но-кан. Она, оказывается, думала, что я еще в провинции; письмо было очень трогательным.
[Книга вторая] «Почему, — писала она, — вы продолжаете проводить жизнь в таком месте? Мне говорили, что он еще приезжает вас навестить, хотя вы и находитесь так далеко. Поэтому я несколько озадачена вашими речами о том, что вы разлучились.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] В ответном письме ей я написала:
[Книга вторая] «Я думала, что буду жить в горах, покуда увижу осенние картины, но и здесь нашла на меня тоска: среди неба тоже бывают следы облаков. Я думала, никто не знает, сколь обильны мои думы, но как же Вы-то о них узнали? Поистине, сказала бы я Вам:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Т от день был свободным, а следующий, как я слышала, приходился на религиозное воздержание. В наступивший день мое направление для Канэиэ было запретным, а днем позже я неотступно думала, что ныне он все же приедет, и я высматривала его до поздней ночи, когда он, наконец, появился. Канэиэ объяснил, что прошлой ночью было то-то и то-то, не чувствуя себя виноватым и говоря так, будто ничего не произошло:
[Книга вторая] — Я и сегодня очень спешил; домашние все разошлись по случаю воздержания, а я все бросил, как есть, и приехал.
[Книга вторая] Я не хотела с ним говорить… С рассветом Канэиэ заторопился назад со словами:
[Книга вторая] — Как там люди, которых я послал в незнакомое место?!
[Книга вторая] П осле этого прошло еще дней семь или восемь. Мой отец — скиталец по уездам — собрался совершить паломничество в Хассэ [53] и предложил мне поехать вместе с ним. Я переселилась к нему, чтобы соблюсти перед дорогой воздержание. Но не успели мы тронуться с места, как в час Лошади внезапно раздался шум. Отец переполошился:
[Книга вторая] — Смотри-ка, кто-то открывает твои ворота! [54]
[Книга вторая] Внезапно вошел Канэиэ. Днем он наполнил все ароматом благовоний, совершил положенные службы — и вдруг забросил все, четки положил на полку, вел себя грубо и показался мне очень странным. Этот день он весь пробыл у меня, а на другой день вернулся.
[Книга вторая] Д ней через семь или восемь мы отправились в Хассэ. Из дома выехали в час Змеи. Людей с собою мы взяли много, так что выглядели очень пышно. В час Барана мы достигли известного нам павильона в Удзи, где было расположено владение старшего советника Адзэти [55] . Сопровождавшие нас люди вели себя шумно, но мне все равно было одиноко, особенно, когда я осматривалась вокруг. Я слышала, что покойный ныне хозяин устраивал свое владение, вкладывая в него всю душу, и думала, что в этом месяце исполнится всего год с его кончины, а все уже безмерно запущено…
[Книга вторая] Управляющий поместьем пригласил нас к себе. Обстановка, кажется, была все той же, что при покойном хозяине: шторы, складные ширмы, прямые ширмы, на черные рамы которых натянута ткань цвета прелого листа — все соответствовало месту и было подобрано с большим вкусом.
[Книга вторая] Я устала, а тут еще поднялся сильный ветер. Заболела голова… Я поставила загородку от ветра и выглядывала из-за нее, пока не наступила темнота. Лодки для ловли рыбы с помощью бакланов, с зажженными факелами скользили вверх и вниз по реке. Смотреть было бесконечно интересно. Прошла даже моя головная боль. Я подняла шторы и вспомнила, когда выглянула наружу, как во время самовольного своего паломничества, на обратном пути, заехала к уездному начальнику. Это было здесь. Господин Адзэти вышел ко мне и одарил многими подарками. Каким он был очаровательным! Я думала тогда «В каком из миров определена нам такая судьба?»
[Книга вторая] Всю ночь я не смыкала глаз. Глядя на лодки с бакланами, которые плыли вверх и вниз по течению, я думала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Когда я посмотрела наружу опять, картина изменилась: приближался рассвет, и теперь на речке появились так называемые лодки с ярусными снастями. Мне стало очень любопытно.
[Книга вторая] На рассвете мы поспешили дальше, и сердце мое наполнилось очарованием, когда я обнаружила, что и пруд Ниэно, и река Идзуми не изменились с тех пор, как я видела их в первый раз. Увиденное давало пищу для размышлений, но шумное и оживленное сопровождение смешивало мои мысли. В роще Ётатэ мы остановили повозки и достали дорожные коробки для еды. Все ели с удовольствием. Решив поклониться в святилище Касуга [56] , мы остановились на ночь в бедном постоялом дворе при нем.
[Книга вторая] Когда мы выехали оттуда, шел сильный дождь. Не идти же было из-за этого в Микасаяма — под гору Трех зонтов — и многие из нас сильно промокли. Но мы все же доехали до святилища, совершили положенные жертвоприношения и направились дальше, в сторону Хассэ. К храму Асука мы подъехали с поднятыми факелами, и, пока оглобли укрепляли на подставках, я осмотрелась и увидела, что здесь очень красиво расположены деревья. Двор был чистым, а из колодца так и хотелось напиться. Пожалуй, верно поется: «Здесь нужно остаться на ночлег».
[Книга вторая] Еле-еле добрались до Цубаити. Пока сделали все, что положено и поехали дальше, уже стемнело. Дождь с ветром еще не перестал, светильники наши задуло, настала полная темнота, чувство было такое, что эта дорога — во сне, и я серьезно беспокоилась, не зная, чем это все закончится. С превеликим трудом мы достигли очистительного зала. Дождь стал едва различим, слышен был только сильный шум реки. Мне подтвердили, что это она шумит.
[Книга вторая] К тому времени, как мы поднялись к главной пагоде, самочувствие мое было совсем дурное. Было у меня много настоятельных просьб, которые я думала высказать, но я была слишком подавлена, а когда мне сказали, что уже рассвело, лил все такой же дождь. По опыту прошедшей ночи мы не стали выезжать и оставались там до обеда.
[Книга вторая] Когда мы проезжали перед рощей, где нельзя издавать звуки [57] , мои люди, как обычно слуги и делают, стали отчаянно жестикулировать и строить гримасы друг перед другом, предупреждая: «Только тихо, только тихо!» Почти все беззвучно, как рыбы, шевелили губами и выглядели забавно, как никогда. Возвратившись в Цубаити, большинство наших людей завершило пост, но я еще продолжала поститься. Отсюда мы должны были съездить по многим приглашениям, которые получили от хозяев поместий. Стараясь перещеголять друг друга, наши хозяева, кажется, истощили свою изобретательность.
[Книга вторая] Вода в реке Идзумигава поднялась, и когда мы обсуждали, как нам быть, кто-то сказал:
[Книга вторая] — От Удзи поедем в сопровождении умелых лодочников. — После чего мужчины решили:
[Книга вторая] — Это неудобно. Лучше переправимся на тот берег, как обычно.
[Книга вторая] Однако женщины попросили плыть дальше на лодках, все сошлись во мнении, что так тому и быть, сели в лодки и долго спускались вниз по реке, испытывая при этом немалые затруднения. Гребцы, начиная с рулевого, громко распевали. Недалеко от Удзи опять пересели в экипажи. В Удзи мы остановились ночевать, потому что нам сказали, что наш дом — в неблагоприятном направлении.
[Книга вторая] Пока мы были заняты разными приготовлениями, я решила посмотреть на лодки для ловли рыбы при помощи бакланов; их было великое множество.
[Книга вторая] — Давайте подойдем поближе! — сказала я и, остановившись на самом берегу, взяла подушки для сидения. Когда я сошла на землю, лодки оказались прямо передо мной. До этого я никогда не видела, как ловят рыбу, и мне это показалось очень интересным… Переезд так утомил меня, что я даже не заметила, как настал вечер, пока там и тут не стали мне напоминать:
[Книга вторая] — Уже пора возвращаться. Больше ничего особенного не будет.
[Книга вторая] — Хорошо, — согласилась я и поднялась в экипаж.
[Книга вторая] Смотреть мне еще не наскучило, а огни на лодках горели всю ночь напролет. Я было немного вздремнула, но от слабого постукивания по днищам лодок, как будто специально не дававшего мне спать, то и дело просыпалась.
[Книга вторая] Утром мы увидели, что вчерашний улов форели оказался очень богатым. Нам показалось весьма кстати взять ее отсюда для подарков в разных местах. Отсюда мы выехали, когда солнце было уже высоко, и приехали в столицу затемно. От отца я думала было отправиться сразу к себе, но мои люди устали и не смогли ехать.
[Книга вторая] Н а следующий день, в полдень, в отцовский дом мне принесли письмо Канэиэ.
[Книга вторая] «Я думал поехать встретить тебя, — было написано в нем, — но поскольку ты путешествовала под присмотром, я решил, что это лишнее. В своем ли ты обычном доме? Я сразу приеду к тебе».
[Книга вторая] Дамы мои торопили меня:
[Книга вторая] — Скорее, скорее!
[Книга вторая] Едва мы приехали к себе, вскоре показался и Канэиэ.
[Книга вторая] Видимо, даже его тронули воспоминания далекой старины. Но наутро Канэиэ уехал, сказав, что приближается банкет по случаю окончания соревнований по борьбе. Его объяснения вполне заслуживали доверия, но мне сделалось грустно, как и всякий раз, когда я слышала его слова:
[Книга вторая] — Теперь мне нужно опять…
[Книга вторая] В осьмая луна начнется с завтрашнего дня, сегодня исполнилось четыре дня, как у Канэиэ обычное религиозное воздержание. Ко мне он показывался всего два раза. Состязание по борьбе завершилось, я слышала, что он совершает паломничество в очень дальний горный храм. От него не было ни звука уже дня три-четыре, пока, наконец, в один очень дождливый день не принесли письмо: «Я слышал, что, когда человек живет в таких тоскливых горах, то некоторые его навещают. А другие говорят, что если бывает иначе, то на душе печаль». Я ответила: «Я знаю лишь, что о том же думала еще раньше, чем те, кто сказал тебе об этом. Ты думаешь, роса сегодня утром — это не следы разлуки на ресницах, поэтому и не захочешь увидеть, „как сгустились чужие облака“».
[Книга вторая] От него тут же опять пришло письмо.
[Книга вторая] П рошло всего три дня, и вечером я увидела самого Канэиэ, который показался со словами:
[Книга вторая] — Сегодня вернулся!
[Книга вторая] Я была не в состоянии гадать, что опять случилось и какое у него настроение, я сидела с холодным лицом и была безразлична к Канэиэ, даже без особой с его стороны вины; он тогда приезжал ко мне всего раз в семь или восемь дней.
[Книга вторая] В конце девятой луны небо было очень волнующим. Подряд вчера и сегодня дул холодный ветер, сыпал мелкий осенний дождик, навевая трогательные воспоминания. Когда я посмотрела на дальние горы, они были словно покрыты лазурью и выглядели при этом так, «будто там идет град».
[Книга вторая] — Хорошо бы, — говорила я, — отправиться куда-нибудь на паломничество, любуясь по дороге этими красивыми полями.
[Книга вторая] Мои дамы сейчас же откликнулись:
[Книга вторая] — Действительно, как бы это было прекрасно! Давайте отправимся в Хассэ, только на этот раз потихоньку ото всех.
[Книга вторая] Но я уныло добавила:
[Книга вторая] — Давайте сначала посмотрим, к каким результатам привело нас прошлое паломничество в Исияма, а уж весной съездим в Хассэ. Думаю, что моя горькая жизнь еще продлится до тех пор.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] Это была пора, когда вся моя жизнь казалась мне совершенно бессмысленной. И так, от рассвета до сумерек, прошло двадцать дней. С рассветом я вставала, когда темнело — ложилась; настроенная очень неуверенно, каждый раз думала, что сегодняшний день опять не принесет мне ничего нового.
[Книга вторая] О днажды утром я выглянула наружу, на крышах ярко белел иней. Мальчишки в ночных халатах выбежали, очень радостные, и кричали:
[Книга вторая] — Давайте сотворим заклинание от обморожения!
[Книга вторая] — Ой, как холодно! Этот иней лучше всякого снега! — закрыв рты рукавами, в таком виде стали просить меня, как хозяйку. Мне очень странно было слышать их бормотание.
[Книга вторая] Д есятая луна тоже прошла в постоянной тоске от чувства одиночества.
[Книга вторая] В одиннадцатую луну было то же самое. Двадцатого числа появился Канэиэ, а потом он не показывался больше двадцати дней. Раза два только были от него письма. И хотя душа моя не успокоилась, я уже устала от мыслей, у меня кончились душевные силы… А тут от Канэиэ принесли удивительно теплое письмо, где в числе прочего было написано: «Четыре дня у меня тянулось религиозное воздержание. Теперь я думаю, что сегодня буду у тебя». Это было в шестнадцатый день заключительной луны.
[Книга вторая] Немного погодя все небо вдруг нахмурилось, пошел дождь. Я выглянула наружу и подумала, что вряд ли он рискнет теперь выехать: все вокруг потемнело, казалось, наступает ночь. Дождь лил и лил, и мне казалось, что скорее всего он станет помехой для Канэиэ… И в то же время я вспоминала старые времена, когда такой дождь не мешал ему… Заливаясь слезами, переполненная чувствами, отправила я к нему посыльного, написав стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] И когда я ждала, что посыльный вот-вот прибудет обратно, за южной стеной дома, где ставни были закрыты, кто-то как будто появился. Домашние еще ничего не могли знать, только мне показалось, будто что-то изменилось, и вдруг распахнулась дверь в спальню и вошел Канэиэ. Ливень был в самом разгаре, поэтому звуков было не слышно. Только теперь я услышала громкие голоса:
[Книга вторая] — Скорее вводи экипаж!
[Книга вторая] — Хотя ты и сердишься на меня годы и месяцы, — говорил мне между тем Канэиэ, — но за сегодняшний мой приход, я думаю, ты мне должна все простить. Дело в том, что завтра другое направление для меня будет запретным, а послезавтра у меня начинается религиозное воздержание, так что некоторое время я не смогу приходить, — утешал он меня.
[Книга вторая] Я подумала, что мой посыльный разминулся с ним и испытала облегчение. Ночью дождь не кончился, и Канэиэ вернулся к себе, сказав на прощание:
[Книга вторая] — Вечером приеду опять.
[Книга вторая] Поскольку другое направление ему было запрещено, я ожидала, что он выполнит свое обещание, но Канэиэ так и не показался.
[Книга вторая] «Прошлой ночью у меня были гости, а потом было уже поздно, и я не поехал к тебе, а вместо этого читал сутры. Видимо, ты думаешь обо мне как обычно», — писал он назавтра.
[Книга вторая] После моего затворничества в горах меня прозвали Амагаэру — Дождевою лягушкой — или по-другому — «Монахиня вернулась», я так отвечала на это письмо: «Уж коли не ко мне, так куда же мог поехать ты еще — то направленье было для тебя запретным...
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга вторая] П ри таких обстоятельствах тянулись дни, пока не наступил конец месяца.
[Книга вторая] Мне говорили, что в ненавистном мне месте Канэиэ бывает каждую ночь, поэтому на душе у меня не было покоя. Так проходило время, и настала пора Изгнания демона [59] . Все вокруг перестали думать о гадком, дурном; люди — дети и взрослые — кругом громко кричали:
[Книга вторая] — Черти, вон! Черти, вон!
[Книга вторая] Только я молча смотрела и слушала их. Все выглядело так, будто и в этом году все с удовольствием все это проделывают. Кто-то сказал, что идет сильный снег. Пусть в конце года не останется никаких горьких раздумий — все растают как снег.
[Книга третья] И так, снова наступил Новый год, называется Тэнряку третий [1] . В этом году тоже будут и радости, и горести, думала я, но начался год с того, что мой сын впервые отправился ко двору в парадном одеянии. Когда я увидела, как, спустившись в садик, учтиво приветствовал меня, от гордости за него я чуть не прослезилась. Хорошо было бы посмотреть, как он с сегодняшнего вечера отправляет службу, но я не могла этого сделать, потому что у меня должно было начаться осквернение. Про себя я думала: «Люди в свете так недобры…» — и снова в мыслях возвращалась к себе самой. Мне думалось: «Что бы отвратительного ни натворил Канэиэ в нынешнем году, я, наверно, не буду на него сердиться», — и от этой мысли легко становилось у меня на душе.
[Книга третья] Т ретьего числа отмечали совершеннолетие государя; все шумели. Миновало и седьмое число, была процессия Белых коней [2] , но я неважно себя чувствовала и не пошла на нее.
[Книга третья] Канэиэ, который показался у меня только восьмого числа, наутро уехал, сказав на прощание:
[Книга третья] — Сейчас удивительно много разных празднеств, за которыми нужно присматривать.
[Книга третья] Один человек из его свиты, покуда он некоторое время отдыхал здесь (Канэиэ был у меня), написал стихотворение и передал его моим дамам:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Дамы положили на эту крышку сакэ [3] и фруктов, а в глиняный сосуд положили записку с ответным стихотворением:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Из-за своего трудного состояния я даже не участвовала в том праздничном переполохе, который устраивали все кругом, и так прошло двадцать седьмое число. Четырнадцатого числа Канэиэ прислал мне свое старое платье и передал: «Это надо переделать». Поскольку он велел сказать мне: «Надеть это я должен в такой-то день», — я и не думала спешить, но когда наутро пришел посыльный и поторопил: «Скорее!» — я передала с ним такое стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] После этого я не написала ему ни строчки, пока не сделала всю работу.
[Книга третья] — Сшито неплохо, — заметил Канэиэ, — одно плохо, что делала ты эту работу неохотно.
[Книга третья] Я в раздражении послала ему стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] После этого не слышно было, чтобы от Канэиэ прибыл посыльный.
[Книга третья] Д вадцать третьего числа, когда еще не были подняты шторы, одна из моих дам встала с постели и толчком открыла дверь.
[Книга третья] — Оказывается, выпал снег! — воскликнула она, и тут я услышала первую песню камышевки. Однако чувствовала я себя слишком старой и даже не подумала сложить обычное для такого случая стихотворение.
[Книга третья] Б ыл посыльный, сказавший, что двадцать пятого Канэиэ назначили старшим советником Я подумала тогда, что для меня это означает еще больше ограничений, и людей, которые подходили ко мне с поздравлениями, я воспринимала, как желающих пошутить, и совсем не испытывала радости. Только наш сын ничего не говорил, но в душе был очень доволен.
[Книга третья] На другой день от Канэиэ принесли записку: «Почему ты не спросишь меня: как твое настроение? Из-за этого для меня и радость не в радость».
[Книга третья] В последний день года принесли еще письмо: «Что с тобою случилось? Я сейчас очень занят. Почему от тебя нет ни звука? Ты бессердечна». Так в результате моего молчания между нами возникла взаимная неприязнь. Я подумала, что и сегодня не могу ожидать к себе его самого, и послала ему короткий ответ: «Ты постоянно занят докладами государю и совсем не имеешь свободного времени, поэтому нам и не встретиться».
[Книга третья] Хоть я и оказалась права, но теперь уже не брала этого в голову и успокоилась совсем.
[Книга третья] О днажды вечером, после того, как я уже легла в постель и стала засыпать, в ворота застучали, громко зашумели; мои слуги переполошились, ворота тут же открыли, после чего я, несколько встревоженная, увидела в проеме боковой двери Канэиэ:
[Книга третья] — Живо, открой! Скорее!
[Книга третья] Дамы, которые были возле меня, все выглядели по-домашнему: они разбежались и попрятались. Видно было уже плохо, я подползла на коленях и открыла дверь:
[Книга третья] «Редко ходишь ты сюда, туго ходят двери в петлях», — вспомнила старые стихи, и он закончил:
[Книга третья] «Когда бы приходил я только в эти двери, не запирались бы они».
[Книга третья] Перед самым рассветом было слышно, как в соснах бушует ветер. Я слушала бурю и думала, что, когда встречала рассветы одна, не слыхала подобных звуков — видно, этим я была обязана покровительству будд и богов.
[Книга третья] Н аутро наступила вторая луна. Шел тихий дождь. Даже после того, как мы подняли ставни, Канэиэ не обнаружил обычного нетерпения, — может быть, из-за дождя у него не было желания уезжать. Однако мне и в голову не пришло, что он останется у меня надолго. Через некоторое время Канэиэ спросил:
[Книга третья] — Не прибыли ль там сопровождающие?
[Книга третья] Когда он вышел после сна, то был одет неофициально, в мягкие одежды и накрахмаленную однослойную мантию, свободно подхваченную поясом. Как только Канэиэ показался, мои дамы изъявили готовность услужить:
[Книга третья] — Изволите покушать?
[Книга третья] — Я никогда здесь не завтракаю, зачем же теперь-то, зачем? — добродушно ответил он и добавил:
[Книга третья] — Подайте меч!
[Книга третья] Сын взял меч и, выйдя на галерею, с поклоном протянул его отцу, опустившись на одно колено.
[Книга третья] — Смотри, как неряшливо они сожгли сухую траву! [4] — сказал мне Канэиэ. Вскоре прибыл экипаж с натянутым на нем кожаным пологом от дождя, мужчины из свиты легко подняли оглобли, Канэиэ вошел внутрь. Он опустил нижние занавески и выехал через средние ворота. Крики его передовых гонцов я слушала с чувством зависти к соперницам.
[Книга третья] Ц елыми днями дул сильный ветер, и из-за него мы не поднимали шторы с южной стороны, а сегодня я выглянула наружу и заметила, что после затяжных дождей сад приобрел несколько запущенный вид, а местами в нем зазеленела трава. Это смотрелось очаровательно. К полудню снова поднялся ветер, на этот раз с противоположного направления, и небо начало проясняться. С каким-то странным чувством я всматривалась в темноту до тех пор, пока не стало совсем темно.
[Книга третья] Н очью третьего числа пошел снег, навалил сугробы толщиной в три или четыре суна [5] и идет до сих пор. Я подняла шторы и выглянула наружу. Тут и там слышались возгласы:
[Книга третья] — Ну и холодина!
[Книга третья] Дул сильный ветер. Мир казался исполненным чарующей печальной прелести.
[Книга третья] После этого погода прояснилась и около восьмого числа я отправилась к своему отцу, скитальцу по уездам. Приехало много родни, молодые женщины играли на тринадцатиструнном кото и на бива [6] , очень слаженными голосами пели и до самой темноты весело смеялись. Наутро, когда гости вернулись по домам, я почувствовала себя свободно.
[Книга третья] Т олько что прочла письмо от Канэиэ: «У меня очень долго продолжалось религиозное затворничество, потом были дела, связанные с новой должностью. Очень хочу быть у тебя сегодня». Письмо было очень душевным. Я отослала ответ, потому что была отрезана от мира и не думала, что он действительно озабочен тем, чтобы навестить меня, однако в час Лошади, когда я совершенно не была к этому готова, послышались громкие голоса:
[Книга третья] — Пожаловал, пожаловал!
[Книга третья] Я изрядно разнервничалась и, когда Канэиэ вошел, сделалась сама не своя, и лишь после того, как он сел напротив меня, я справилась со своими чувствами.
[Книга третья] Через некоторое время принесли столик с яствами, Канэиэ немного поел, а когда ему показалось, что стало смеркаться, он принялся аккуратно одеваться со словами:
[Книга третья] — Завтра праздник в храме Касуга [7] , надо будет выносить подношения богам.
[Книга третья] Передовых было много; издавая предостерегающие выкрики, они отправились со двора. Откуда ни возьмись, собрались мои дамы и принялись судачить о достойных сожаления вещах:
[Книга третья] — Жаль, что господин изволил наблюдать нас в таком неприглядном виде!
[Книга третья] А я думала, что он видел куда более неприглядные вещи, и это сделало его чувства ко мне еще более неприязненными.
[Книга третья] Н е знаю, по какой причине, но погода в эту пору казалась особенно холодной. Ночью луна была светлая. Двенадцатого числа повалил снег, принесенный сильным ветром. Примерно с часа Лошади пошел дождь; дождь был мелкий и неторопливый, и мир казался таким печальным… До сегодняшнего дня от Канэиэ не было ни звука, и у меня вновь появились подозрения, но потом я вспомнила, что начиная с этого дня он, вроде бы, должен соблюдать религиозное воздержание, и немного успокоилась.
[Книга третья] С емнадцатого числа шел мелкий дождь, я думала о том, что для Канэиэ мое направление запретно, и мир казался мне все более унылым. Пришло письмо от закононаставника, который в позапрошлом году в молельном зале храма Исияма грустными ночами весьма проникновенно читал дхарани [8] . На мои расспросы он тогда ответил:
[Книга третья] — Я затворился в горах в прошлом году. Взял обет не есть того, что убито.
[Книга третья] — Молитесь, наставник! — сказала я ему.
[Книга третья] В письме от этого закононаставника было сказано: «В ночь на пятнадцатое число мне приснился сон. Будто в рукавах Вы изволите держать луну и солнце. Потом я вижу, что луну Вы попираете ногой, а солнце изволили прижать к груди. Попросите, пожалуйста, растолковать Вам этот сон».
[Книга третья] Я засомневалась, полагая, что покажусь очень глупой, когда стану его рассказывать, но потом ко мне зашел толкователь снов, и я спросила его, как бы говоря о другой женщине. Он был потрясен добрым предзнаменованием:
[Книга третья] — Кто же она такая?! В дальнейшем она будет близка к августейшему дому, станет заниматься делами государственного управления, как сама того пожелает.
[Книга третья] Выслушав его толкование, я решила: «Так-то оно так. Толкование сна, видимо, верное, только внушает сомнения тот монах, который рассказал этот сон. По секрету говоря, очень непохоже на то, что творится на самом деле».
[Книга третья] Однако после этого одна дама рассказала мне:
[Книга третья] — Вижу я во сне, будто ворота к Вашей усадьбе покоятся на четырех опорах. Такой сон означает, что из этой усадьбы выходит наружу министр или другой такой же вельможа. Когда я рассказала его толкователю, он ответил, что сейчас поговаривают, будто наш господин станет скоро министром. Но что мой сон не об этом, но о будущем вельможе.
[Книга третья] К тому же, позавчера ночью мне самой привиделся сон, будто бы какой-то мужчина на ступне моей правой ноги жирно пишет иероглиф «ворота». Удивленная этим, я будто бы отдернула ногу. Когда же обо всем увиденном я спросила знатока, он мне отвечал
[Книга третья] — Это сновидение было то же, что и прежние.
[Книга третья] Его толкование также показалось мне нелепым, и я посчитала его неправильным. «Однако наша семья не такова, чтобы считать подобное совершенно невозможным [9] , — думала я в глубине души, — и единственный мой сын мог бы встретиться с таким нежданным счастьем».
[Книга третья] Все так, но, судя по происходящему ныне, будущее видится мне печальным, да и ребенок у меня всего только один. Год за годом я ездила то в один, то в другой храм на поклонение и взывала в молитвах о рождении другого ребенка… Теперь уже я вошла в тот возраст, когда молиться о рождении детей уже поздно, и стала думать о том, чтобы взять на воспитание девочку из хорошей семьи, которая могла бы и с сыном единственным моим поговорить, и мне быть утешением на исходе жизни. В последний месяц эта тема стала все больше занимать меня, почему я и беседовала о ней то с одной дамой, то с другой, пока однажды мне посоветовали:
[Книга третья] — Поговаривали, что господин одно время ездил к дочери покойного ныне советника Гэнсайсё Канэтада [10] , и у нее родилась очень миловидная девочка. Если Вам все равно, может быть, Вы возьмете на воспитание эту девочку? Сейчас они живут у старшего брата той женщины, которого зовут Дзэндзи-но кими, у подножия горы Сига.
[Книга третья] — Да-да, было такое дело. Это потомок покойного ныне экс-императора Ёдзэй. Когда дочь еще носила траур по умершему советнику, Канэиэ услышал об этом обычные разговоры, стал ее навещать, и тогда между ними что-то было. Канэиэ тогда поддался своему увлечению, а женщина ничего особенного собою не представляла и, кроме того, была уже немолодою, поэтому не особенно полагалась на слова Канэиэ.
[Книга третья] Однако она не отвечала на запросы, и потому Канэиэ сам дважды запрашивал ее и почему-то возвращался домой с женским платьем хитоэ [11] . Было еще что-то такое, да я позабыла. После какого-то случая он послал ей стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Ее ответы ничего особенного не представляли:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Над этим стихотворением мы посмеялись вместе с Канэиэ:
[Книга третья] — И что поразительно — кругом тут путешествия!
[Книга третья] После того особо примечательного ничего не было; на какое-то из его посланий дама ответила так:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] И прочее было в таком же духе. Постепенно они охладели друг к другу. Как-то позднее я спросила у Канэиэ, что было дальше.
[Книга третья] — Потом случилось, что там родилась девочка, — сказал он, — говорили, что от меня. Может быть. Ты что, хочешь взять ее сюда жить?
[Книга третья] Тогда я попросила узнать об этом ребенке, и оказалось, что девочке, которая даже не знала своего отца, теперь лет двенадцать-тринадцать. А ее мать, неотлучно живущая лишь с этой девочкой у Восточного склона Сига [12] , у подножия горы, целыми днями видит перед собою озеро, а позади себя — гору Сига. И в таком невыразимо тоскливом месте она проводит все свое время. Памятуя о собственной несчастной доле, я, о чем бы мне ни доводилось говорить, в первую очередь думала о бесцветной жизни у горы Сига.
[Книга третья] У той дамы был брат от другой матери, он состоял закононаставником в столице. Дама, которая с самого начала рассказала мне о девочке, познакомилась с ним, потом пригласила к себе и побеседовала.
[Книга третья] — Почему же? — сказал он. — Я думаю, что это очень хорошее дело. Прежде всего, то, что она живет, не обременяя свою мать заботами, делает ее жизнь весьма неустойчивой, так что теперь все стали думать, что лучше всего будет, если она примет постриг. Теперь она уже несколько месяцев живет в соответствующем месте и готовится изменить свой облик — стать монахиней.
[Книга третья] На следующий же день этот человек поехал в горы. Он и сестра были рождены разными матерями и никогда не были особенно близки, так что женщина удивилась, что брат проделал к ней такой дальний путь.
[Книга третья] — Ты по какому-нибудь делу? — спросила она, и тогда он рассказал ей о причине, что привела его к ней. Сначала женщина ничего не отвечала, глубоко задумавшись и заливаясь горькими слезами. Потом успокоилась и ответила:
[Книга третья] — Я ведь уже решила остаток своей жизни провести в уединении, но теперь подумала, что слишком жестоко было бы удерживать подле себя ребенка. Прямо не знаю, как быть. Пусть уж все будет так, как ты решишь.
[Книга третья] На следующий день человек тот вернулся в столицу и сказал мне:
[Книга третья] — Так-то и так-то.
[Книга третья] Я была довольна сверх ожидания. Видимо, между мною и девочкой была связь в прежней жизни. Глубоко тронутый моими чувствами законоучитель посоветовал мне:
[Книга третья] — Тогда Вам нужно немедленно написать туда письмо.
[Книга третья] — Конечно! — отвечала я и написала: «Хотя я много лет не давала о себе знать, я получала о Вас сведения разными способами и хочу надеяться, что для Вас не будет неясности, кто я такая. Может быть, моя просьба покажется Вам странной, но, когда я поведала о своей неизбывной печали своему другу-священнослужителю, он изволил рассказать о ней Вам, и я с радостью узнала, что Вы весьма благосклонно отнеслись к моей просьбе. Моя просьба могла бы показаться Вам бесцеремонной, но мне передали о Вашем намерении посвятить дочь в монахини, и я сочла, что Вы могли бы отпустить ее ко мне».
[Книга третья] Ответ был на следующий день. «С радостью», — писала та женщина, давая мне свое разрешение. В письме был описан и разговор с братом. Но прежде очень печально рассказывалось о материнских думах и чувствах. Написав обо всем, в конце письма женщина добавляла: «Я пишу, словно в тумане, кисть моя временами останавливается, и письмо мое, возможно, будет трудно разобрать». «Вот уж действительно», — думала я, читая написанное.
[Книга третья] После этого я написала второе письмо и условилась обо всем. Тот священнослужитель с товарищами поехал за девочкой и привез ее в столицу. Мне было грустно думать, что она уезжает из храма совсем одна. Разве это легко? Потом мне пришло на ум, что мать и дочь, может быть, думают, будто в моем доме отец будет больше, чем прежде, заботиться о девочке… Тут они ошибаются: здесь будет примерно то же самое. Однако как бы там ни было, соглашение достигнуто, и передумывать уже не годится.
[Книга третья] — Ныне девятнадцатое число — благоприятный день, — установили прорицатели, и мы назначили на этот день встречу девочки. Тайно, в сопровождении четверых верховых на конях и множества низших слуг, выехала со двора повозка с плетеным верхом, очень чистая. В повозке впереди сидел таю, а позади него — та дама, которая впервые рассказала мне об этой девочке.
[Книга третья] С егодня пришло редкое теперь сообщение — письмо от Канэиэ: «Похоже, он приедет. Плохо, что получается такое совпадение, — сказала я сыну, — поезжай-ка побыстрее. Некоторое время мы не покажем ему, что девочка здесь. Пускай все идет своим чередом». Так я было решила, но без толку. Канэиэ прибыл первым, и не успела я придумать, что ему сказать, как вернулся сын.
[Книга третья] — Куда это ездил таю? — спросил отец, и мальчику пришлось и так и сяк изворачиваться, отвечая ему.
[Книга третья] Несколько дней я была озабочена тем, как Канэиэ отнесется к моему поступку, и наконец открылась ему:
[Книга третья] — Мне теперь часто тоскливо, и я взяла ребенка, брошенного его отцом.
[Книга третья] — Надо посмотреть. Чей же это ребенок? А может быть, я стал слишком старым теперь, и ты ищешь себе молодого, а меня думаешь гнать прочь?!
[Книга третья] Мне это показалось очень забавным:
[Книга третья] — Тогда, может быть, тебе показать его… Может, и ты станешь считать этого ребенка своим? — спросила я, и он воскликнул
[Книга третья] — Очень хорошо! Так и сделаем. Давай-давай!
[Книга третья] Я уже давно сильно волновалась, и после этих его слов позвала девочку.
[Книга третья] Она оказалась против тех лет, о которых я слышала, — сущий младенец. Ее подозвали поближе, и она остановилась, когда ей сказали: «Стой!». Ростом девочка оказалась не больше четырех сяку [13] , волосы ее ниспадали вниз, по краю они казались подрезанными и были всего на четыре сун короче ее собственного роста. Она была очень миловидна, с очень славной головкой и весьма изысканной фигуркой.
[Книга третья] Канэиэ, увидев ее, обратился ко мне:
[Книга третья] — Очаровательна. Прелестный ребенок. Чья же она? Ну, скажи, скажи!
[Книга третья] Видя, что стыдиться тут не приходится, я решила признаться ему во всем:
[Книга третья] — Значит, ты нашел, что она прелестна? Тогда слушай, — начала я, а он все больше подгонял меня.
[Книга третья] — Как ты нетерпелив, — продолжала я, — уж не твой ли это ребенок?!
[Книга третья] Он был поражен:
[Книга третья] — Как это, как? Откуда?!
[Книга третья] — Да вот так.
[Книга третья] — Совершенно удивительно! Я слышал, что теперь та женщина оскудела, но не знал, где она живет. Я не видел дочь до сих пор, — пока она не стала вот такой! — и Канэиэ разрыдался.
[Книга третья] Девочка не знала, что и подумать, она лежала ничком и плакала. Люди, которые видели это, глубоко тронутые, как в старинных повествованиях, плакали все до одного.
[Книга третья] Канэиэ много раз вытирал слезы рукавами своего одинарного одеяния и приговаривал:
[Книга третья] — Вот неожиданность! Я уже стал раздумывать, приезжать или не приезжать сюда, а здесь вдруг такое дело. А, поедем со мной! — принялся он шутить, и до поздней ночи все то плакали, то смеялись, едва уснули.
[Книга третья] Наутро, собираясь уезжать, он позвал девочку, посмотрел на нее и снова нашел ее прелестной.
[Книга третья] — Теперь я ее заберу! Как только подадут экипаж, сразу садись! — смеялся Канэиэ, и с тем уехал. Позже, когда он присылал письма, он обязательно спрашивал: «Как там маленький человечек?». Писал часто…
[Книга третья] Н очью двадцать пятого числа, когда сумерки уже сгустились, послышались громкие голоса. Случился пожар. Услышав шум совсем близко, я поняла, что горит у неприятной для меня женщины. Я слышала, что двадцать пятого и двадцать шестого числа у Канэиэ обычное религиозное воздержание, но от него была записка: «Просовываю ее из-под дверей», — очень подробная. Я подумала: «Удивительно, что дожила до этого только теперь».
[Книга третья] Д вадцать седьмого мое направление было для него запретным. Двадцать восьмого числа около часа Барана раздались крики:
[Книга третья] — Дорогу, дорогу!
[Книга третья] Увидев, как открылись центральные ворота и в них въехал экипаж, я подняла шторы, нижние занавески заткнула слева и справа. Видно было, как множество передовых закрепляло оглобли. Когда экипаж приблизили к месту, где они закрепляются, Канэиэ сошел на землю и появился из-под алых слив, которые как раз были в самом цвету. Он был похож на них.
[Книга третья] — Как интересно! — воскликнул он, поднимаясь в помещения.
[Книга третья] Когда Канэиэ проверил следующий день, оказалось, что будет запретным южное направление.
[Книга третья] — Почему тогда ты не рассказала мне обо всем? — спросил он.
[Книга третья] — А как бы ты поступил, если бы узнал правду?
[Книга третья] — Пожалуй, уехал бы.
[Книга третья] — Теперь надо хорошенько знать, что у тебя на душе. — После этого мы оба замолчали.
[Книга третья] Я размышляла над тем, что девочку нужно учить каллиграфии и стихосложению, но здесь, как мне думалось, достаточно будет моих наставлений.
[Книга третья] Плохо, если она не оправдает ожиданий. Теперь пусть вместе с другими девочками пройдет церемонию первого надевания шлейфа, — наставлял меня Канэиэ, пока не смерклось. Уезжая от меня, он на прощание громко произнес:
[Книга третья] — Теперь я еду к экс-императору! Это направление подходит.
[Книга третья] В последнее время вид у неба улучшился, мало-помалу прояснилось. Не слишком теплый и не слишком холодный ветер навевал аромат сливы, соблазнял на песни камышевку. На разные лады орали петухи. Воробьи, свивающие гнезда на крышах домов, сновали туда и обратно под черепицей. Освободившись из зимнего плена, показала лицо трава в садике.
[Книга третья] В первый день дополнительной второй луны моросил дождь. После этого небо было ясным.
[Книга третья] Я думала, что третьего числа мое направление было открытым для Канэиэ, но ничего о нем не услышала. В таких же, как и ранее, грустных размышлениях провела я весь день до вечера четвертого числа, а во сне сторожила звуки, и вдруг среди ночи раздался большой шум из-за пожара. Слышно было, что горит поблизости, но я, обеспокоенная своими мыслями, не могла подняться. И тут ко мне с разных сторон стали приходить люди, прежде этого не делавшие. Пришлось встать, выйти наружу и отвечать на их вопросы:
[Книга третья] — Кажется, огонь утихает.
[Книга третья] Когда стало светать, я вошла в помещение и снова легла, и вдруг заслышала, что перед воротами остановились скороходы. С удивлением я услыхала:
[Книга третья] — Господин приехал!
[Книга третья] Поскольку светильники были уже погашены, при входе в дом было темно, и Канэиэ произнес:
[Книга третья] — Как темно! Видно, огонь погасили, потому что стало светло от пожара? У меня было ощущение, что горело поблизости, и я приехал. Может быть, теперь мне вернуться?
[Книга третья] Наконец он лег в постель.
[Книга третья] — Я еще с той ночи думал к тебе приехать, но моя свита вся разъехалась, и я ничего не мог сделать. Если бы это было прежде, я вскочил бы на коня и один прискакал, а теперь что за человек я стал? Что должно произойти, чтобы я появился?! С такими думами я и уснул, и вдруг этот гвалт — просто удивительно. Я поражен, — делился Канэиэ своими мыслями.
[Книга третья] Рано утром он ушел от меня, сказав, что на улице, видимо, «странным покажется экипаж».
[Книга третья] Ш естого и седьмого, как я слышала, у него было воздержание. Восьмого числа шел дождь. Ночью было слышно, как он стучит по мху, покрывающему камни. Десятого я пошла поклониться в святилище Камо. Я пошла с удовольствием, после того, как одна приятельница предложила:
[Книга третья] — Потихоньку сходим туда вместе.
[Книга третья] Я всегда испытывала в этом месте редкостное чувство, и сегодня пребывание здесь подняло у меня настроение.
[Книга третья] Тому, кто видит, как крестьяне жнут в поле, кажется, что они двигаются там просто так. Как и прежде, когда мы достигли Китано, то увидели на болоте женщин и детей, собиравших травы. Внезапно я вспомнила стихотворение о том, что не боятся замочить в дождевой воде ни подолы, ни шлейфы лишь те, кто задумал собирать болотные травы… Презанимательный вид открылся, когда мы огибали холм Фунаока
[Книга третья] Домой я вернулась с наступлением темноты. Только легла спать, как раздался сильный стук в ворота. Совершенно сбитая с толку, я пробудилась и неожиданно увидела рядом Канэиэ. Демон подозрительности говорил мне, что он попусту приехал в другой дом, поблизости от моего, и, возвращаясь, решил навестить меня. Но лицо у него оставалось беззаботным. Я же не смогла быть с ним совершенно непринужденной… А там и рассвело. Назавтра Канэиэ уехал, едва только поднялось солнце. Так прошло пять или шесть дней.
[Книга третья] Ш естнадцатого числа шел сплошной дождь, навевая грусть. Едва рассвело, и я была еще в постели, а уж принесли очень нежное письмо. «Сегодня твое направление для меня запретно. Что делать?» — значилось в нем.
[Книга третья] Вскорости после того, как я послала Канэиэ ответ, он прибыл сам. Я удивилась: солнце уже заходило. Близилась ночь, и Канэиэ всем своим видом показывал, что хочет, чтобы я оставила его ночевать:
[Книга третья] — Ну, как-нибудь. Может, совершим жертвоприношение богам?!
[Книга третья] Однако я выпроваживала его, говоря при этом:
[Книга третья] — Большой необходимости в этом нет.
[Книга третья] А когда он выходил из комнаты, я тихонько прошептала про себя:
[Книга третья] — Не надо считать эту ночь одною из тех, когда он навещал меня.
[Книга третья] Но Канэиэ услышал мои слова и откликнулся:
[Книга третья] — Тогда получается, что я приходил без толку. Раз у нас были и другие ночи, пусть обязательно случится нынешний вечер.
[Книга третья] Возможно, у Канэиэ была достаточная причина настаивать, но после того посещения он не был у меня дней восемь или девять. Как будто знал об этом заранее и хотел включить давешнее посещение в общее число. И — что было редкостью — я сама первой послала ему стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] В ответном послании было:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Когда мне передали его ответ, я пожалела, что написала первой… В ту пору сад весь был покрыт цветущей сакурой и казался сплошным цветочным морем.
[Книга третья] С егодня двадцать седьмое число, со вчерашнего вечера идет дождь; ветер смел оставшиеся цветы.
[Книга третья] Н аступила третья луна. Почки на деревьях набухли так, что между ними уже прячутся воробьи, ощущается приближение празднества Камо и я с удовольствием думаю о священном дереве сакаки [14] и о флейтах. Очарованная происходящим, я не перестаю сожалеть о том, что послала Канэиэ стихотворение первой, когда так долго он не давал о себе знать. На душе у меня сейчас тяжелее, чем в обычное время.
[Книга третья] П ришло седьмое число этой луны. Сегодня от Канэиэ доставили вещи и записку: «Это сшей. Я соблюдаю воздержание, поэтому не приезжаю». В таком поступке ничего необычного не было, и я ответила просто: «Получила».
[Книга третья] После обеда стал моросить мелкий дождь.
[Книга третья] Д есятого числа при дворе был большой переполох по случаю празднества в святилище Явата. Я решила тайком поехать к одной даме, чтобы вместе совершить паломничество, а когда около полудня вернулась домой, молодые хозяева в один голос заявили:
[Книга третья] — Как бы это и посмотреть! Процессия еще не проходила…
[Книга третья] Недавно вернувшийся экипаж выехал снова.
[Книга третья] Н а другой день молодые хозяева стали настаивать на желании видеть возвращение процессии во дворец, у меня же было плохое самочувствие: я безучастно лежала в постели. Однако все вокруг были заняты, и опекать молодых людей было некому, так что пришлось нам вчетвером поехать в одной легкой повозке, крытой листьями бетелевого ореха. Мы остановились к северу от ворот в Рэйдзэйин. Посторонних было немного, настроение у нас было прекрасное. Через некоторое время мимо проследовала процессия. В ней участвовали близкие мне люди — один в числе сопровождающих, другой среди танцовщиков. Больше в эту пору ничего особенного не случилось.
[Книга третья] В осемнадцатого числа я снова тайком присоединилась к людям, совершавшим паломничество в храм Киёмидзу. Завершились ранние ночные службы, был час Мыши [15] . Мы возвратились в дом к одной из бывших с нами вместе паломниц и принялись ужинать, как вдруг слуги ее заявили:
[Книга третья] — Выгляните наружу, в северо-западной стороне что-то горит!
[Книга третья] Потом сказали:
[Книга третья] — Это аж в Морокоси!
[Книга третья] Про себя я подумала: «А вдруг это близко к моему дому?» Когда сообщили, что горит дом такого-то господина, я перепуталась всерьез: ведь он отделен от моего только глиняной стеной. В каком же, наверное, переполохе сейчас молодые люди? [16] Беспокоясь, как бы поскорее добраться к дому, я даже не опускала штор в экипаже.
[Книга третья] Когда я еле-еле добралась до места, все уже было кончено.
[Книга третья] Мой дом остался целым, люди из сгоревшей усадьбы собрались здесь же. Таю, мой сын, во время пожара усадил в экипаж приемную мою дочь, чтобы она не бегала босиком по земле, запер ворота от грабителей и не допустил никакой паники. Я преисполнилась гордости: я видела и слышала, что он вел себя как настоящий мужчина. Между тем погорельцы все сокрушались: «Единственное, что у нас осталось, это наши жизни».
[Книга третья] П рошло уже немало времени после того, как огонь утих, а Канэиэ, который, казалось бы, должен был справиться, как у меня дела, все еще не наведывался. Люди прибывали из самых разных мест, наводя справки, не в этом ли районе горело, а его все не было. А ведь когда-то было время — горело совсем в другом месте — а он срочно приезжал, обеспокоенный, не в нашей ли округе случился пожар. Теперь я испытывала еще большее негодование — ведь горело совсем рядом! Я знала, что люди, которые должны были это делать, докладывали ему о пожаре: «Так и так». И ничего не понимала. И прислуга, и телохранители, как я слышала, все говорили ему о пожаре. Я была совершенно возмущена! И вдруг в ворота постучали…
[Книга третья] Заглянула служанка:
[Книга третья] — Изволили прибыть! — сказала она, и у меня на сердце стало легче.
[Книга третья] — Я был поражен, когда отсюда явились слуги и обо всем рассказали. Извини, пожалуйста, что я долго не приезжал. — За такими разговорами шло время, и спать мы легли только после того, как услышали, что пропели петухи. Наш утренний сон был долог. Но когда мы встали, мне сообщили, что и сегодня приходило множество людей — спросить о моем самочувствии. Канэиэ скоро уехал, сказав мне:
[Книга третья] — Кажется, становится все напряженнее.
[Книга третья] Н емного погодя он прислал ко мне очень много мужской одежды. «Это то, что мне удалось собрать, — писал он при этом, — отдай прежде всего хозяину сгоревшей усадьбы». Дары совершенно неожиданно для меня заканчивались одеяниями, окрашенными при помощи коры кипарисовника, о которых Канэиэ в спешке распорядился так: «Распредели их среди тех, кто здесь собрался». Выглядели одежды очень грубыми.
[Книга третья] Когда я стала расспрашивать погорельцев, оказалось, что трое из них заболели, и все они роптали на судьбу.
[Книга третья] Д вадцатое число прошли без происшествий. Днем двадцать первого числа у Канэиэ, как я слышала, на четыре дня началось обычное религиозное воздержание. В нынешнем году для погорельцев, которые собрались у меня, южное направление было запретным, поэтому здесь они оставались недолго и двадцатого числа переехали в усадьбу моего отца, скитальца по уездам. Мне подумалось, что там ничто не будет нарушать их спокойствия, а у меня и без того хватает собственных печалей.
[Книга третья] Я снова погрузилась в прежнее уныние, думала, что свою жизнь мне жаль не больше, чем промелькнувшее сновидение. И когда я увидела, сколько прикреплено на столбе табличек по случаю воздержания, то подумала, что в этом году люди так же неутешны, как я сама. Воздержание у меня было двадцать пятого и двадцать шестого числа. Когда оно завершилось, среди ночи послышался стук в ворота. Я велела сказать: «Закрыты по случаю воздержания». Слышно было, как Канэиэ уехал.
[Книга третья] Н а следующий день, насколько мне было известно, мое направление было для Канэиэ запретным, и все же около полудня я увиделась с ним, и уехал он только тогда, когда зажгли светильники. После этого, как я слышала, ему как обычно что-нибудь мешало… И так проходили дни.
[Книга третья] У меня тоже было очередное воздержание, когда наступили десятые числа четвертой луны. В мире царило оживление по случаю праздника. Одна знакомая сказала мне:
[Книга третья] — Мы поедем тайком.
[Книга третья] Мы посмотрели праздник, начиная с обряда очищения. Едва я собралась сделать подношение святилищу, как изволил пожаловать Первый министр с улицы Итидзё, особа очень влиятельная, но нельзя сказать, чтобы перед ним расчищали дорогу. Когда он шествовал так величаво, он был очень похож на Канэиэ: тот бы и в проведении всей церемонии не уступил министру. И когда я слышала восторженные отклики о Первом министре:
[Книга третья] — Великолепно! Какой человек! — я погружалась в размышления.
[Книга третья] Н а другой день, по настоянию знакомой, которая не была такой чувствительной, как я, мы отправились к павильону Тисокуин. Мои сын тоже увязался с нами, но, когда наши экипажи повернули назад, он отделился и поехал следом за экипажем одной дамы, которая выглядела очень хорошенькой. Поскольку таю не отставал от ее экипажа, дама поехала быстрее, чтобы он не узнал, в каком она живет доме, однако же таю уследил за нею и на следующий день послал ей стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] В ответ на его послание она написала: «Я вас совсем не помню». Однако он опять написал ей:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Видимо, эта дама происходила из провинции Ямато [17] . Ее ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Н аступал конец луны, а Канэиэ все не показывался: он прятался, как кукушка в тени цветка У. Луна так и закончилась, а от него не было ни звука.
[Книга третья] Двадцать восьмого числа, во время обычного подношения святилищу, мне сказали, будто он плохо себя чувствовал.
[Книга третья] П ришла пятая луна. Девочка в моем доме стала спрашивать об ирисах с длинными стеблями, и тогда я от нечего делать послала за ними и соорудила украшение [18] .
[Книга третья] — Это передайте в главном доме ребенку такого же возраста, — сказала я и написала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Это стихотворение я вложила в цветочное украшение и отдала сыну, который отправлялся туда. Ответ был такой:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] А сын мой соорудил еще одно украшение, для своей дамы, написав ей:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] В ее ответном стихотворении говорилось:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Ш естого числа с утра начался дождь и лил дня три или четыре. Вода в реке прибыла, говорили, что унесло людей. Обо всем этом я думала с состраданием, однако более всего мои думы были теперь заняты тем, как бы наладить отношения с Канэиэ. От законоучителя, которого я встречала в храме Исияма, пришло письмо: «Я за Вас молюсь». В ответ я написала ему: «Теперь я исчерпала пределы своих стремлений и думаю, что мне уже не поможет покровительство Будды. Ныне молитесь, пожалуйста, о том, чтобы таю, мой сын, вырос самостоятельным человеком». Пока я это писала, у меня побежали слезы, так что я ничего не стала видеть, в глазах потемнело.
[Книга третья] Н аступило десятое число. Таю доставил мне письмо. «Я страдаю от плохого самочувствия, — писал его отец, — и стал очень слаб. Как твои дела?» Ответ на это послание я сочинила на следующий день: «Вчера я подумала было, что надо тебе ответить сразу, но у меня возникло ощущение, что было бы нехорошо пересылать тебе письмо через другого посыльного, а не через нашего сына. Ты спрашиваешь, как мои дела, — спасибо, мне кажется, я во всем благоразумна. Мы не видимся с тобой месяцами, отчего на сердце стало совсем легко. Если бы ты послушал стихи о том, как „даже ветер сделался холодным“, разве бы ты его не понял?». Так написала я.
[Книга третья] Вечерело, когда сын вернулся.
[Книга третья] — Отец отправился на источники в Камо, и я уехал, так и не вручив ему твой ответ, — сказал он.
[Книга третья] — Великолепно! — бесстрастно отозвалась я.
[Книга третья] В эту пору небо выглядело мрачным и беспокойным, и мне все думалось о крестьянках, чьи подолы и шлейфы виднелись в полях. Еще не слышно было голоса кукушки. Человек, о котором я думала все время, и спать не спал, а я, как это ни странно, спала, должно быть, спокойно. То тут, то там говорили:
[Книга третья] — Я слышала ее прошлой ночью.
[Книга третья] — Она куковала сегодня на рассвете.
[Книга третья] Казалось, только я ничего не слышала, и мне делалось очень стыдно. Ничего не говоря, я подумала в глубине души:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] И тайком шептала это стихотворение…
[Книга третья] Т ак, в обстановке досуга, наступила шестая луна. Однажды, когда тепло от утреннего солнца с восточной стороны сделалось невыносимым, я вышла на южную веранду. Прилегла в тень и прислушалась: вокруг самозабвенно звенели цикады. Двор подметал туговатый на ухо старик. С метлою в руках он стоял под деревом, и вдруг одна цикада зазвенела особенно громко. Он удивился и посмотрел вверх:
[Книга третья] — Говорит: «Иё-дзо, иё-дзо, цикады прилетели». Насекомое, а время свое знает!
[Книга третья] Он бормотал так себе под нос, а цикады все звенели и звенели, соглашаясь с ним: «Так-так-так!» У меня возникло чувство, что старику от этого грустно и печально, и оно тяготило меня.
[Книга третья] Таю взял ветку бересклета крылатого с листьями, часть из которых была окрашена в красный цвет, прикрепил к ней стихотворение и отправил его своей даме:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] В ответном стихотворении она писала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] С наступлением ночи я получила на редкость подробное письмо Канэиэ. Перерыв был очень долгим, больше двадцати дней. Я была сильно раздосадована, потому что решила, что теперь все без толку, что бы я ни говорила. Сначала я думала, что никакого чувства в этом письме нет, или что там одни извинения, а потом прониклась настроением и быстрее, чем обычно, написала ответ.
[Книга третья] Д ом скитальца по уездам в эту пору не годился для жилья, поэтому отец, приехав из провинции, поселился у меня. В доме стало жить много родственников, и с утра до вечера было очень шумно. Я же все гадала, как там дела у Канэиэ, но вестей от него не получала.
[Книга третья] П осле десятого числа седьмой луны мои гости возвратились домой, без них стало скучно… Приближался праздник поминовения усопших, Бон, и я слышала, как разные мои люди жаловались, что его не с чем встретить. Слушать их было грустно и нелегко. Но вот четырнадцатого числа Канэиэ прислал слугу с обычными для этого случая принадлежностями и с приложенным к ним письмом. Я никому ничего не сказала, а про себя подумала: до каких пор будет продолжать он выполнять эту свою любезную повинность?
[Книга третья] Т ем временем настала восьмая луна. Первого числа весь день шел дождь. В мелком моросящем дожде к часу Барана появились просветы, и стало слышно, как назойливо звенят цикады. Это о них говорилось в старинном стихотворении: «Молча подумайте даже о нас!» В тот день мне отчего-то было печально, не переставая бежали слезы. В прошлом месяце я говорила, что в следующем за ним должна умереть, а теперь думала, что вот этот месяц и настал. Громкие пересуды о состязаниях по борьбе я слушала отчужденно.
[Книга третья] О диннадцатого числа я увидела очень странный сон. Можно было истолковать его и так, и этак. В книгах обычно понаписано много всего — совершенно невероятного, поэтому я ничего о сне не стала говорить.
[Книга третья] — Почему ты ничего не говоришь? — спросил меня Канэиэ.
[Книга третья] — О чем?
[Книга третья] — Почему я не приходил, не спрашивал о вас; скажи, что я тебе противен, что я злой, и еще чего-нибудь добавь. — И я завершила его тираду такими словами:
[Книга третья] — Мне добавить нечего. Ты сказал все, что я хотела заставить тебя выслушать.
[Книга третья] Наутро он уехал, сказав:
[Книга третья] — Теперь приеду, когда пройдут состязания по борьбе.
[Книга третья] Семнадцатого числа я услышала, что соревнования прошли.
[Книга третья] Н аступил конец месяца, давно уже прошло время, когда Канэиэ обещал наведаться. Теперь я уже и не думала о том, что же у него могло случиться. Объятая печалью, я смотрела, как неуклонно приближаются те дни, с которыми мне следовало быть поосмотрительней из-за опасности умереть.
[Книга третья] Т аю отправил письмо все той же даме. У него портилось настроение при мысли о том, что ответы от нее до этих пор были написаны чужой рукой. В письме были стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Не знаю, что та дама подумала, но ответ написала на белой бумаге, заострив кончик кисти:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] С тем же посыльным таю ответил:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Ответ та дама не написала, сославшись на поздний час. На следующий день, видимо, вспомнив о вчерашнем письме на белой бумаге, таю послал новое стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Так он написал, но ответа вновь не было под тем предлогом, что дама «куда-то уехала». На другой день таю послал спросить: «Вернулась ли? Ответ, пожалуйста!» — и ему велено было передать: «Вчерашнее послание очень старомодно, я не могу на него ответить». Прошел еще день, и сын написал: «Вчера Вы, кажется, сказали, что я старомоден. Это совершенная правда.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Ответа не было: «Сегодня с утра — религиозное воздержание». Рано утром того дня, когда, по подсчетам таю, воздержание той дамы закончилось, он написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] На этот раз она что-то ответила, и он отправил новое письмо:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] «Кто научил Вас вести себя так?» — выразил свои чувства молодой человек.
[Книга третья] О быкновенно весенними вечерами, осенью же — когда одолевает скука, я пишу картины: я тогда пребываю в глубокой печали… Люди, которые останутся после моей смерти, как мне кажется, смогут смотреть на них и вспоминать меня.
[Книга третья] Посреди мирской суеты я все ожидала конца жизни: вот теперь, вот сегодня, но наступила уже восьмая луна, и шли ее дни, а я все не умирала и думала, что счастливые люди лишаются жизни скорее, чем несчастные.
[Книга третья] Так, без всяких происшествий, наступила девятая луна. Двадцать седьмого и двадцать восьмого числа производилось так называемое нарушение покоя земли [21] , и в тот вечер меня не было дома; ко мне тогда пришли сказать, что произошло редкое событие — приехал Канэиэ. Я ничего не почувствовала, а осталась пребывать в унынии.
[Книга третья] Д есятая луна была в этом году дождливее, чем обычно. После десятого числа мои домашние пригласили меня, по обыкновению, в горный храм «полюбоваться багряными листьями», и я поехала. Дождь в этот день то принимался моросить, то переставал, и весь день вид в горах был просто великолепным.
[Книга третья] П ервого числа разнеслось известие: «Не стало Первого министра Итидзё!» [22] Вечером, после церемонии выражения обычных в таких случаях соболезнований, выпал первый в этом году снег, глубиной в семь или восемь сун. Я подумала о несчастных детях, которым надо было отправляться на похороны в такую дурную погоду.
[Книга третья] И как следовало ожидать, Канэиэ все больше и больше входил в силу. Я увидела его в двадцатых числах двенадцатой луны.
[Книга третья] И так, подошел к концу и этот год; как обычно, люди шумели до рассвета.
[Книга третья] Наступило и третье, и четвертое число, а у меня не было ощущения, что что-либо переменилось. Правда, как-то с печальным очарованием слушала песню камышевки.
[Книга третья] Пятого числа днем приехал Канэиэ, потом — после десятого. А около двадцатого числа он приехал, когда мои дамы уже приготовились спать. В этом месяце он приезжал против обыкновения часто. Теперь Канэиэ был церемониймейстером при назначении чиновников и должен был быть занят больше обычного.
[Книга третья] Н астала вторая луна. Цветы алых слив темнее, чем бывало прежде, и благоуханны. Я одна любуюсь ими с глубоким чувством, и никого рядом со мною нет. Таю отломил ветку с цветами и отослал своей даме со стихами:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] В ответных стихах говорилось:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Таю ждал, будет ли что еще в этом ответе.
[Книга третья] К анэиэ приехал в третий день, на молодую луну, примерно в час Лошади. Мне было горько показываться ему, потому что я до стыдного постарела, — но делать нечего. Через некоторое время он вспомнил, что мое направление было для него запретным, и собрался уезжать. Он был так красив, в белом облачении с лавандовой подкладкой, очень сложно вытканной и настолько элегантной, что мне трудно было поверить, что это моя работа — начиная с окраски и кончая нашивкой гербов на узорчатый шелк цвета сакуры. Когда я слышала, как он возвращался, а перед ним далеко вперед расчищали дорогу, мне было так трудно… Я думала, как он великолепен в сравнении со мной, а когда посмотрела на себя в зеркало, мне стало совсем горько. Я без конца думала об одном — что на этот раз Канэиэ окончательно разлюбил меня.
[Книга третья] Такие неприятности тянулись одна за другою, с первого числа продолжались сплошные дожди, и у меня создалось впечатление, что «лопнули почки, и распустились мои печали».
[Книга третья] П ятого числа среди ночи снаружи послышался шум: дом той женщины, ненавистной мне, который горел накануне, загорелся снова и теперь, говорят, сгорел дотла.
[Книга третья] Ч исла десятого, и опять около полудня, мы снова увиделись с Канэиэ.
[Книга третья] — Теперь мы на некоторое время расстанемся, потому как я должен совершить паломничество в святилище Касуга, — сказал он; это было непривычно и показалось мне странным.
[Книга третья] П ятнадцатого числа третьей луны началось состязание по стрельбе из малых луков в павильоне Рэйдзэйин. Участники разделились на первую и вторую команды и нарядились соответственно этому. По такому случаю мы хлопотали то об одном, то о другом для нашего таю.
[Книга третья] Когда же наступил день состязаний, Канэиэ в большом возбуждении сказал мне:
[Книга третья] — Собирается много высокопоставленных особ; состязания в этом году проводятся пышно.
[Книга третья] Сын тщательно подобрал к луку стрелы, хорошенько сосредоточился, и, выйдя на рубеж самым первым, дважды поразил цель. А потом таким же образом раз за разом попал в мишень и выиграл!
[Книга третья] После этого дня через два или три Канэиэ говорил:
[Книга третья] — Стрелы таю были великолепны. — И мне это было приятнее всего.
[Книга третья] П ри дворе в эту пору как всегда готовились к празднику Явата [23] . Делать мне было нечего, и я втихомолку выехала из дому. Вижу, стали прибывать особенно блестящие сопровождающие. Смотрю, кто бы это мог быть, и вижу среди передовых знакомые мне лица. «Так и есть», — подумала я, увидев Канэиэ, и у меня еще больше усилилось чувство собственной никчемности. В экипаже Канэиэ были подняты верхние занавески и раздвинуты нижние, так что внутри все было видно. Заметив мой экипаж, Канэиэ быстро закрыл свое лицо веером и проехал мимо.
[Книга третья] В конце письма-ответа на его послание я прибавила: «Идут разговоры, что вчера ты проезжал куда какой ослепительный, почему бы это? Не лучше ли было бы тебе тогда не прятать от меня свое лицо — в твои-то годы?». Он прислал мне ответное письмо, в котором написал: «Я просто скрывал, как постарел. И люди, которые расценили мой вид как ослепительный, мне неприятны».
[Книга третья] Он опять перестал писать, хотя прошло уже десятое число. Я думала и гадала, отчего бы это, ведь до сих пор такого долгого молчания еще не было.
[Книга третья] Т аю все сочинял письма той же даме, что и всегда, и она их по-прежнему не замечала; тогда он стал говорить, что его стихи производят впечатление слишком детских. В другой раз он послал такое:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Ответ был обычный:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] П осле двадцатого я снова увиделась с Канэиэ. Дело было так: числа двадцать третьего или двадцать четвертого поблизости от моего дома случился пожар. Канэиэ появился очень быстро, встревоженный. Дул ветер, и огонь бушевал до тех пор, пока не запели петухи.
[Книга третья] — Ну, теперь здесь все в порядке, — сказал Канэиэ и уехал. Мои люди восклицали тогда:
[Книга третья] — Здесь перебывали разные особы, узнавшие, что господин здесь; они уехали, попросив нас доложить о своих визитах. Какая честь для нас! — А мне показалось все это унизительным для моего дома.
[Книга третья] В последний день месяца Канэиэ пришел опять. Входя в дом, он произнес:
[Книга третья] — В ту ночь, когда близко был пожар, этот дом был как живой островок в нем.
[Книга третья] — Но здесь всегда сигнальные костры, — ответила я.
[Книга третья] О днажды в начале пятой луны таю написал по обычному адресу:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Она ответила:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Пятого числа, в день Ириса, он написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Ее ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] Я только удивляюсь, за что это она так ненавидит?
[Книга третья] У меня самой все мысли в этом месяце были о Канэиэ. Двадцатого числа я получила от него записку: «Мне хочется дать эту продуктовую сумку человеку, который отправляется в дальнее путешествие. Пришей здесь внутри мешок». А когда я пришила, он прислал новую записку: «Сделала ли ты, о чем я просил? Хорошо бы, ты всю сумку заполнила стихами. Я себя неважно чувствую, стихи писать не могу». Мне стало забавно, и я ответила: «Раз ты просишь об этом, я положу туда все стихи, какие только сочинила. Боюсь только, ну, как они просыплются и потеряются. Может быть, ты пришлешь еще одну сумку?».
[Книга третья] Проходит еще два дня, и он присылает много стихотворений и письмо с ними: «Я долго неважно себя чувствовал, и это отвлекало меня. Но ничего не поделаешь — вот полная сумка с моими стихами. А вот ответы на них, — было там написано, — прошу тебя определить лучшие из них». Погода была дождливая, и я просматривала стихи, ожидая, когда у меня появится лирическое настроение. Было видно, что одни из них лучше, другие хуже, но вместо того, чтобы с важным видом производить оценку, я написала так:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
[Книга третья] И больше ничего отвечать не стала.
В шестую и седьмую луну Канэиэ приходил ко мне как обычно. В конце седьмой луны, двадцать восьмого числа, он сказал мне:
— Я был при дворе, на состязаниях по борьбе, решил поехать сюда и быстро ушел.
После этого я не видела его до двадцатых чисел восьмой луны. По слухам, он в это время часто бывал у другой женщины. Я подумала тогда, что его привязанности переменились, и жила, совсем лишившись душевного равновесия.
Д ом, в котором я жила, все больше приходил в негодность, и мой отец, обеспокоенный этим, решил, что людей со мной немного и мне лучше всего переехать в его дом в Хирохата Накагава. Сделать это нужно сегодня или завтра. Что это когда-нибудь произойдет, я говорила Канэиэ не однажды, но теперь решила, что нужно еще раз напомнить и велела передать ему: «Надо кое о чем тебе сказать».
— У меня воздержание, приехать не могу, — ответил Канэиэ, и я решила, что раз он не составит мне компанию, делать нечего, и переехала без звука.
Здесь близко были горы, дом был расположен на берегу реки, вода в реке стремилась куда хотела, и само жилище показалось мне очаровательным.
Похоже, что Канэиэ дня два или три не знал о моем переезде. Лишь двадцать пятого или двадцать шестого числа я получила записку, где значилось только: «Сбежала, не сказавшись». В ответ я написала: «Я подумала, что не стоит извещать тебя о том, что я переехала: мне кажется, что в таком убогом месте ты не станешь меня навещать. А на прощанье, думала я, нужно было позвать тебя — встретиться там, где мы привыкли видеться с тобою». «Так тому и быть. Если место неудобно для посещений…» — написал тогда Канэиэ и на этом прекратил посещения.
О днажды в девятую луну, когда подняли шторы и я выглянула наружу, у меня возникло грустное чувство при виде того, как на самой усадьбе и снаружи ее от реки стоял туман; вдали виднелись горы, подножия которых были также закрыты туманом.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Поля перед восточными воротами усадьбы были сжаты, перед глазами тянулись ряды развешенной соломы. Когда к нам время от времени кто-нибудь приезжал, я посылала за свежей соломой — накормить лошадей, и за рисом нового урожая — приготовить еду. Сын увлекался соколиной охотой и потому езживал поразвлечься с соколами. Вот стихотворение, которое он, кажется, послал все той же даме:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответа не было. Через некоторое время он опять написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
На этот раз ответ был, но я его не записала.
Д о конца этой луны оставалось еще больше двадцати дней, Канэиэ перестал ко мне приезжать. К моему возмущению, он передал мне свои зимние вещи: «Сделай это!». Посыльный, с глупейшим видом, заявил:
— От господина было и письмо, да я его где-то обронил.
Я решила не посылать ответ: я же не знаю, что за настроение было в письме. И все, что было передано, я сделала, отослав назад без письма.
После этого ко мне никто не приезжал даже во сне, на том и год кончился.
В конце девятой луны Канэиэ опять безо всякого письма велел передать мне нижние одеяния со словами: «Сделай это». Я не знала, как поступить, но, поговорив то с одним, то с другим, решила: «Надо еще раз посмотреть на его истинные намерения. Иначе я покажу, будто ненавижу его». Я взяла эти одеяния, почистила их и в первый день десятой луны передала через сына, который сообщил, что отец сказал ему:
— Очень чисто.
Нельзя сказать, чтобы я была недовольна.
В одиннадцатую луну этого года в доме скитальца по уездам родился ребенок. Я не могла быть на этом торжестве, но решила поехать хотя бы на празднование пятидесяти дней со дня рождения младенца. Особенно пышного я ничего не могла предпринять, хотела лишь преподнести благопожелания. Подарок сделала обычный: к корзине с белыми детскими одеждами прикрепила ветку сливы, и ко всему этому — стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
С приходом ночи я отправила с этим подарком главу отряда охраны дворца, так называемых «поясных мечей». Посыльный наутро вернулся, привезя мне светло-красные нижние шаровары и стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Таким было ответное стихотворение, и так прошли предновогодние дела.
О дна дама пригласила меня:
— Поедем куда-нибудь в безлюдное место!
— Обязательно, — согласилась я, но, когда мы приехали в назначенное место, паломников там оказалось много. И хотя было мало вероятности, что меня кто-то может узнать, я была единственным человеком, который чувствовал себя неловко. С крыши молельного павильона свешивались сосульки. Когда мы, возвращаясь после молитвы, любопытствуя разглядывали их, мимо нас прошел взрослый человек в детском облачении, с красиво убранными волосами. Гляжу, он держит (завернутым в рукав своего одинарного облачения) кусок льда и грызет его. Я подумала, что у него для этого есть какая-то причина, и тут человек, шедший со мною вместе, заговорил с ним. Со ртом, набитым льдом, тот ответил:
— Вы изволите ко мне обращаться?
Услыхав его речь, я поняла, что это простолюдин. Опустив голову вниз, человек сказал:
— А кто этого не ест, тот не делает того, что хочет.
— Несчастный, — пробормотала я, — у такого человека всегда мокрые рукава. — И снова подумала:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Вернувшись домой, всего через три дня я отправилась на поклонение в храм Камо. В его окрестностях стало темно от снегопада и ветра, и на душе сделалось грустно. Ветер продолжал дуть, и так прошли одиннадцатая и двенадцатая луны.
П ятнадцатого числа горят огоньки расцвечивания.
Слышалось, как мужчины, приставленные к таю для разных поручений, с шумом восклицали:
— Огни горят!
Они все больше пьянели, доносились их голоса:
— Эй, спокойно!
Мне сделалось забавно, я подошла к краю веранды, выглянула наружу. Ярко светила луна. Горы, которые виднелись далеко на востоке, были закрыты туманом, вид их завораживал, проникал в душу. Я стояла, привалившись к столбу, и думала о том, что не могу уйти от воспоминаний о Канэиэ, с которым перестала встречаться после восьмой луны. Слезы было не удержать. И сложились стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Д вадцать пятого числа мы предприняли шаги, чтобы определить таю на официальную службу. Когда я размышляла, как бы это сделать, прибыл гонец с редким теперь письмом от Канэиэ. В письме говорилось: «Будет помощником главы Правых дворцовых конюшен». По случаю назначения таю стал наносить визиты в разные места, в том числе — и к главе своего ведомства, оказавшемуся его дядей. Когда сын навестил его, тот весьма обрадовался и в ходе разговора стал расспрашивать:
— Что собою представляет барышня, которая обитает в вашем доме? Сколько ей лет?
Вернувшись домой, сын рассказал мне:
— Так и так.
Выслушав его, я не приняла его рассказ близко к сердцу. Поскольку на эту тему думать еще не нужно было, я и перестала.
В это время начались хлопоты по подготовке к лучным состязаниям в павильоне Рэйдзэйин. И ками — глава службы, и его помощник — мой сын — были в одной команде; в дни тренировок они встречались, и всякий раз ками говорил об одном и том же, и сын, передавая мне эти разговоры, все спрашивал «Что бы это все значило?».
А двадцатого числа второй луны я увидела сон…
Мы потихоньку выехали в одно место. Это такое место, о котором говорят: «Это не так уж глубоко в горах». Степь уже выгорела, а сакура отцвела — в другое время эта дорога была интереснее. Очень глубоко в горах птичьи голоса не слышны: даже камышевка не подает ни звука. Только журчит невидимый нам энергичный горный поток.
Мне было очень трудно. Я знаю, что есть люди, которым незнакомы подобные мучения, незнакома та неуемная жажда деятельности, которая одну за другой вызывала во мне горькие думы, пока не наступил заход солнца. Мы зажгли светильники, взяли их в руки и держали каждый по одному, — было нелегко, шел дождь — до тех самых пор, пока мы не увидели, что начало светать. Мы пошли к каморкам закононаставников, совершенно не зная, как поступить, между собой говоря: «Что же делать-то?». Окончательно рассвело, и мои дамы стали спрашивать, нет ли здесь плащей и зонтиков.
Оставшись одна, я стала смотреть вдаль. Передо мной тихо поднимался из долины туман. Мне стало грустно:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Дождь сначала шел сильный, потом стал немного потише, и мы решились отправиться в путь. Приемная дочь, такая трогательная, следовала со мною, и глядя на нее, я чувствовала, что забываю о своих невзгодах.
Наконец мы прибыли домой. На следующий день сын вернулся со стрельбища поздно ночью. Войдя ко мне в спальню, он сказал:
— Отец мне говорит: «Глава твоего ведомства начиная с прошлого года часто заводит разговор о том ребенке, что живет в вашем доме. Она что, стала большой? Производит впечатление на мужчин?». А потом и ками спрашивал: «Господин что-нибудь изволил тебе говорить?» Я отвечал ему: «Так точно». На что он сказал мне: «Послезавтра будет благоприятный день, и я передам с тобою письмо».
«Очень странно, — подумала я, — девочка еще не такая взрослая, чтобы можно было об этом говорить». И с тем уснула.
К огда наступил назначенный день, пришло письмо. Ответ на него требовал очень большой разборчивости. В письме было написано: «Я думал об этом уже несколько месяцев, а когда решился просить о своем деле господина, мне передали так: „Об этом деле господин уже наслышан. Он согласен, чтобы теперь вы поговорили о нем непосредственно с госпожой“. Но я все еще пребывал в сомнениях и нерешительности, опасаясь, чтобы Вы не приняли меня за человека странного и самонадеянного. Кроме того, я считал, что у меня нет подходящего предлога, а на этот раз имеется даже посыльный. Поскольку помощник главы нашего ведомства служит со мною вместе, никто не сочтет странным, если я навещу его дома».
Так или иначе, написано было вполне благопристойно, а под конец значилось: «Как Вы смотрите на то, чтобы позволить услужить Вам в комнате человека, называемого Мусаси?»
Должно быть, он ожидал скорого ответа, но я послала узнать у Канэиэ — как тут быть. Однако же посыльный возвратился, сказав, что не смог передать ему мое письмо: «Случай сейчас неподходящий, у господина религиозное воздержание и еще что-то». Тем временем прошло пять или шесть дней.
Видимо, сильно нервничая, ками вызвал к себе моего сына.
— Есть одно дело, о котором нам следует срочно поговорить.
— Сейчас, сейчас, — сказал мальчик и отправил посыльного назад. Пока же собирался выехать, пошел дождь, и тут посыльный вернулся. В руках он держал письмо на тонкой красной бумаге, прикрепленное к ветке алой сливы. Смысл передавался написанным сверху словом «Исоноками»:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
«Мой друг, мой друг, пожалуйте ко мне». По какой-то причине слова «мой друг» сверху были замазаны тушью.
— Как тут быть, — растерялся сын, но я напутствовала его словами:
— Вот еще задача! Скажи, что встретил посланца на дороге, да так и поезжай!
Возвратившись домой, он рассказал:
— Ками очень возмущался: «Почему вы не могли прислать мне ответ, пока я ожидал, что вам изволит сказать господин?».
Дня два или три спустя сын, наконец, отдал мое письмо отцу, и тот, по его словам, ответил так:
— Ничего неясного. Здесь говорится, чтобы я определил, что я ныне по этому поводу думаю. Ответ надо дать поскорее. Думаю, что обстановка для того, чтобы он приходил к вам в гости, еще не благоприятна. Людей, которым известно, что у вас в доме есть барышня, в общем нет. Пойдут разные кривотолки.
Я очень рассердилась, услышав этот рассказ: как же, по его мнению, стало известно о барышне, о которой никто не знает?!
Как бы то ни было, в этот же день я дала ками ответ «Поначалу я думала сразу ответить на Ваше неожиданное послание, памятуя о Ваших благодеяниях касательно моего сына. Однако Вы изволили упомянуть „господина“ по делу, которое мне показалось весьма странным, и я запросила его о нем. Господину случилось быть в дальней отлучке, поэтому я весьма долго не отвечала Вам по существу дела». В конце письма я приписала: «Мусаси, которую Вы изволите упоминать, говорит, что в ее комнату „посторонние самовольно“ не входят».
После того от ками было несколько посланий, но ни на одно из них я не отвечала, хотя и чувствовала себя при этом неловко.
П ришла третья луна. Ками через одну из свитских дам передал свою просьбу Канэиэ, и потом переслал мне его ответ. Сверху было написано: «Похоже, что Вы сомневаетесь. Вот подлинные слова, принадлежащие господину». Смотрю, там написано самим Канэиэ: «В эту луну все дни неблагоприятны. Нужно, чтобы она прошла». И добавлено: «Взгляните на календарь. Сейчас ничего не сделаешь». Я очень удивилась и подумала, что здесь вряд ли кто сверялся с календарем, скорее всего, это — изобретение того человека, что писал письмо.
В четвертую луну, числа седьмого или восьмого, около полудня, Канэиэ сказал мне:
— Приезжал глава дворцовых конюшен. Я велел людям из своей свиты сказать, что меня нет дома. Для того, о чем он хочет со мной говорить, еще не время.
Канэиэ стоял перед живой бамбуковой изгородью. Он, как всегда, был красив: одет в шаровары из лощеного шелка, сверху на нем было прямое одеяние, фигуру опоясывал большой меч… И когда он стоял так, а порывы ветра слегка шевелили в его руке привычный красный веер и развевали ленты на головном уборе, он был будто нарисован на картине.
Из глубины моего дома показались служанки, перешептывающиеся:
— Какой красивый мужчина! — Видны были их фигуры с шлейфами [24] . Как раз в это время снаружи налетел порыв ветра, подул на ширму, за нее, и дамы, которые на эту ширму полагались, заспанные, неодетые, переполошились, представляя собой самое жалкое зрелище, которое я буду помнить до смерти.
В се это произошло в тот раз, когда мы ожидали нашего сына, вернувшегося после тренировки в стрельбе из лука поздней ночью. Он встал с постели совершенно заспанный и, выйдя из дверей, сказал, что дома никого нет. Из-за сильного ветра все ставни были опущены, поэтому его слова выглядели вполне правдоподобными.
Решительно поднявшись на решетчатую ограду, ками сказал:
— Сегодня благоприятный день! Принесите мне, пожалуйста, круглую циновку для сидения. Я хотел бы немного побыть здесь… — Потом глубоко вздохнул: — Совершенно напрасно приходил! — И возвратился домой.
Прошло два дня, и я послала сказать ему просто на словах:
— Прошу простить меня за то, что я отсутствовала в тот раз.
После того, как это ему передали, последовало обычное:
— Получилось очень неудачно. Как Вы отнесетесь к еще одному посещению?
Чтобы это не было похоже на приглашение, я велела передать ему: «Не покажется ли это сомнительным?». Но хотя я и не разрешила приходить, ками все-таки пожаловал к нам в сумерках, заявив:
— Мне нужно поговорить с помощником.
Я не сразу нашлась, как поступить. Подняла в окнах две ставни, осветила веранду и стала ожидать в комнате, отгородясь ширмой. Сын встретил ками словами:
— Поскорее! — И они поднялись на галерею. Открыв боковые двери, сын пригласил:
— Сюда! — И когда гость приблизился, отступил еще.
— Передай, пожалуйста, матушке, — проговорил ками тихим голосом, — что я пришел.
Войдя в комнату, он продолжал:
— Так. Согласно ее пожеланию, я явился побеседовать.
После этих слов гость коротко засмеялся и, легко шурша одеждами, прошел в задние комнаты.
Разговор с моим сыном шел тихо, лишь время от времени слышался звук прикосновения веера к его жезлу. Из-за ширмы от меня не доносилось ни звука, между тем время шло и шло… Обращаясь к моему сыну, ками сказал:
— Прошу передать, что я весьма сожалею, что предыдущий мой приход оказался безрезультатным.
— Непременно.
Я на коленях придвинулась поближе, но гость больше ничего не сказал. По крайней мере, мне за ширмой не было слышно ничего. Тогда я подумала, что он, возможно, не догадывается о моем присутствии за ширмой, и легонько откашлялась. И ками начал говорить:
— Вот время пришло. Быть может, я выбрал неподходящий случай, чтобы встретиться и побеседовать. — Так говорил он очень долго.
Со своей стороны я отвечала только:
— К сожалению, то, что Вы изволили сказать нам, вызывает чувство, похожее на сновидение. Девочка — меньше маленькой, она такая, о которых говорят: «Как мышонок». Беседа наша совершенно бесполезна.
Слушая меня, гость старался вполне соблюсти приличия, да и мне разговор давался непросто. Пошел дождь, стемнело, раздались громкие голоса лягушек. Стало уже совсем поздно, когда я произнесла:
— Здесь такие унылые окрестности, даже наши люди порой чувствуют себя неуютно.
— Нет, отчего же, — отвечал он. — Я, со своей стороны, буду заботиться о вас: не нужно опасаться.
Между тем стало еще темнее.
— Кроме того, мой уважаемый помощник будет скоро занят поблизости, и по такому случаю я смогу оказывать вам всяческие услуги. Господину все, что Вы изволили говорить мне, я передам, и о том, как он изволил об этом отозваться, я также поставлю Вас в известность, для чего и наведаюсь к Вам завтра или послезавтра, — с этими словами гость встал, намереваясь уехать.
Выглянув сквозь прореху в ширме, я увидела, что светильники, горевшие на плетеной ограде веранды, погасли. За ширмой у меня горели огни и было светло, так что я и не заметила, как погас свет снаружи. Я подумала, что из-за ширмы, возможно, видны силуэты, и распорядилась:
— Это дурно! Светильники погасли, гостю неуютно!
— Да нет, ничего, — отвечали, выходя наружу, сопровождавшие его люди.
Я вившись к нам однажды, ками стал приезжать все чаще, и все с одной и той же просьбой. Я же говорила ему только:
— Здесь, хотя и без особого желания, все будет исполнено как надо, если Вы будете иметь на то разрешение господина.
— Но, ведь, можно считать, что у меня уже есть разрешение, — горячился он, — господин определенно называл конец этой луны. За эти двадцать с лишним дней, наверное, уж один-то благоприятный день был!
К счастью, мой сын, состоя на службе в Ведомстве Правой дворцовой конюшни, должен был готовиться к участию в празднике святилища Камо, и я только об этом и думала. Ками ожидал окончания праздника. Но наши волнения по поводу сына оказались напрасными: он не смог пойти в святилище, потому что накануне осквернился, увидев дохлую собаку [25] .
И снова, о чем бы ни заходил разговор, ками принимался за свое. Сын от него только и слышал:
— Ну, скажите своей матушке понастойчивее: «Господин уже вымолвил свое слово!»
Тогда я послала Канэиэ письмо: «Почему ками постоянно говорит об этом? Он очень надоел мне со своими разговорами, поэтому напиши ответ, который я могла бы показать ему». Ответ пришел: «Я так и думал. За хлопотами по поводу нашего сына мне казалось, что это случится еще не скоро; теперь же я думаю, что мы вернемся к разговору после окончания полосы запретов, в восьмую луну, — если душевные устремления ками не изменятся».
Когда я получила письмо, то почувствовала большое облегчение. «Вот как полагает господин, — написала я ками, — разве не говорила я Вам, что в таком деле спешка не помогает определить надлежащее время?». Ответа я не получила, но через некоторое время ками явился сам.
— Я приехал довести до Вашего сведения, что я крайне рассержен.
— Что случилось? Вы говорите очень громко. Пожалуйте в помещение, — заметила я ему.
Входя внутрь, ками говорил моему сыну:
— Хорошо… Я приезжал сюда и днем и ночью, а теперь желанный миг отодвигается все дальше и дальше!
Собираясь уходить, ками попросил тушечницу и бумагу. Перед уходом написал на бумаге стихотворение, скатал и оставил для меня. Я прочла:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
«Что же мне делать? Вынужден покориться. Вечером приеду опять», — было написано там.
Письмо было даже читать стыдно. Ответ я написала сразу и послала ему вслед:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
В ечером двадцать второго числа, того самого дня, который был выбран некогда для свадьбы, ками вновь приехал с визитом. На этот раз, в отличие от прежнего, он был очень сосредоточен. Его осуждающий вид казался мне очень утомительным.
— Позволение господина, — говорил он, — не привело к цели. За это время все отодвинулось еще дальше. Подумайте, можете ли вы что для меня сделать?
— О чем вы думаете, что тут можно сделать? Ужели за это долгое время, о котором вы говорите, стала я смотреть на девочку как на женщину?
— Какою бы она ни была, я хотел бы с нею побеседовать.
— Это совершенно невозможно. Она еще в том возрасте, когда не встречаются наедине.
После этих слов ками, судя по голосу, особенно опечалился:
— Грудь моя сжимается от волнения. Может быть, позволите мне побыть хоть за этой бамбуковой шторой, и я сейчас же уйду. Я тогда буду по капле приближаться к цели. Проявите, пожалуйста, заботу! — и с этими словами он положил свою руку на штору.
Это было не вполне учтиво, но я сделала вид, что ничего не видела и не слышала, и сухо произнесла:
— Стало уже поздно. Вам обычно по ночам приходят такие мысли, не правда ли?
— Я не думал, что встречу такой холодный прием. Мне стыдно очень, все неожиданно… Думал — вы меня обрадуете… Свиток календаря и то зависит от спицы, на которую намотан. Я наговорил вам много плохого. Испортил вам самочувствие.
Он произнес это так удрученно, что я, в порыве сострадания, сказала:
— Так ли уж все безнадежно?! Представьте себе, что все это время Вы заняты службой при экс-императоре или при дворе.
— Но эта мысль для меня совершенно невыносима! — в унынии воскликнул ками, и в голосе его не было никакого оживления.
Я затруднилась с ответом и под конец уже только молчала. Ками же произнес:
— Весьма сожалею, я испортил вам настроение. В таком случае, более я не затрудню вас, не заставлю себя слушать. Еще раз выражаю сожаление.
Сказавши это, ками смиренно сложил щепоткой пальцы и, помолчав, через некоторое время встал. Когда он уходил, я велела дать гостю факел, но мне сказали:
— Не захотел взять ничего.
Мне было жаль его. На следующее утро я написала ему: «К большому сожалению, возвращались Вы без факела; надеюсь, все обошлось благополучно.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Мне очень жаль».
С тем же посыльным ками прислал ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Примите мои сожаления и свидетельство в получении Вашего послания».
Н есмотря на то, что вчера ками показал такую выдержку, на следующий же день он вновь подъехал к моим воротам со словами:
— Господина помощника сегодня вызывают многие, так что передайте, что мы можем доехать до службы вместе.
Потом, как обычно, попросил тушечницу и, оставив письмо, уехал. Я посмотрела — нетвердым почерком была исписана вся страница: «Какие грехи в прежних жизнях я совершил, что теперь получил такую плоть, которой Вы изволите чинить помехи? Дело оборачивается столь странно, что я весьма сомневаюсь, закончится ли оно благополучно. Больше я Вам ничего не скажу. Теперь я полагаю, что должен укрыться от людей высоко в горах».
В ответ я написала «Как это ужасно. Почему Вы изволите так говорить? Человек, который плохо к Вам относится, — это не я, а другой кто-то. Горы я знаю плохо, а долины — хорошо». Письмо передала, когда ками отправлялся в одном экипаже с моим сыном. Сын в тот день вернулся домой верхом на прекрасной лошади, полученной в подарок.
Тем же вечером ками приехал опять.
— Я весьма сожалею о своем поведении прошлой ночью, и едва вспомню его, как мне становится стыдно. Я пришел сказать, что теперь буду покорнейше ожидать решения господина. Нынешним вечером мне гораздо лучше. Вы изволили сказать мне: «Не умирайте», — но и за тысячелетнюю жизнь у меня не пройдет эта горечь. Когда, загибая пальцы, я считаю до трех, то ложусь ли, встаю ли, — все думаю, как это долго… В те заполненные скукой месяцы и дни не позволите ли мне ночевать здесь, на краешке циновки?!
Он говорил о вещах, совершенно у нас не принятых и, получив соответствующий ответ, в тот вечер очень рано вернулся домой.
С воего помощника ками продолжал приглашать и утром и вечером, и тот обычно возвращался с подарками. Однажды он привез домой преинтересную картину, написанную дамой. На ней была изображена женщина, которая стояла, опершись на высокие перила рыбачьего павильона на берегу пруда, и всматривалась в сосну на островке. По этому поводу я написала на клочке бумаги стихи и прикрепила их к картине:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
На другой картине был изображен вдовец, который пишет письмо. Он глубоко задумался, подперев щеку рукой.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
так я написала для этой картины, потом взяла их обе и возвратила ками.
Он по-прежнему не переставал надоедать мне, желая, чтобы я снова обратилась к господину. Как и в прошлый раз, я написала Канэиэ, решив показать его ответ ками: «Он говорит все об одном, и уж не знаю, как ему отвечать». «Почему он так нервничает, — писал Канэиэ, — если время уже назначено? Люди уже поговаривают, что он беспричинно зачастил к тебе, не дожидаясь восьмой луны. Хочу сказать, что я недоволен этим».
Сначала я приняла ответ за шутку, но когда намеки стали повторяться часто, я удивилась и запротестовала: «Я не говорила тебе, что он сюда зачастил. Его просьбы мне прискучили, я и сказала ему. „Обо всем этом следует говорить не здесь“. Мне показалось излишним, когда об одном и том же он начинал говорить снова. Однако что означают твои слова?
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Как неприятно!»
К ами по-прежнему в эту луну продолжал выражать недовольство. В эту пору, как говорили вокруг, в отличие от других лет, «кукушка слышна чуть ли не во дворце». В конце одного из писем он написал: «Непривычно громкие голоса кукушек беспрестанно приносят воспоминанья». Письмо было написано с предельной учтивостью, безо всяких лирических намеков.
Сын как-то попросил у него взаймы торбу для кормления коня. Теперь, в конце обычного письма, ками написал: «Пожалуйста, передайте ему, что пока дело не окончено, нет и торбы для коня». Я ответила так: «Если бы мы знали, что торбу для кормления коня Вы даете взаймы в обмен на что-то, мы не стали бы доставлять Вам беспокойство». И тогда он обратной почтой, с тем же посыльным, написал: «Дело в том, что торбу, которую я даю, как Вы выражаетесь, в обмен на что-то, сегодня и завтра мне нужно было бы иметь у себя».
И так, эта луна завершалась, и, может быть, оттого, что свадьба была еще далека, ками перестал проявлять беспокойство. Незаметно пришла пятая луна.
Четвертого числа шел сильный-сильный дождь; сыну от ками принесли письмо: «Когда наступит перерыв в дожде, прошу Вас прибыть ко мне. У меня есть что сказать Вам. Хозяйке я прошу почтительно передать, что ничего не говорил ей о своих думах относительно моих предшествующих жизней». Так он вызвал к себе моего сына, хотя оказалось, что никакого дела у него не было: поболтав с ками о разных пустяках, сын вернулся домой.
С егодня, невзирая на дождь, моя воспитанница совершает паломничество. Полагая, что и мне ничто не препятствует сделать это тоже, я решила отправиться с нею. Одна из дам, приблизившись ко мне, прошептала:
— Хорошо бы для богини сшить одеяние. И преподнести ей.
— Действительно, попробуем, — решила я и сшила три кукольных платья из плотной ткани. В каждое из этих платьев я вложила по стихотворению, и в каждом — пожелание; богиня, конечно, знает, какое. В одно:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
В другое:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
В третье:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Когда стало темнеть, мы вернулись домой.
К ак только рассвело, утром пятого числа, в Праздник ирисов, пришел мой брат.
— Что это?! Сегодня — день ирисов, а у тебя до сих пор не развешаны цветы! Надо было сделать это еще с ночи.
Все переполошились, стали расстилать ирисы, дамы собрались открывать решетчатые ставни.
— Пока оставьте ставни как есть! — воскликнул брат. — Не спеша расстелем цветы. Посмотрите, все ли хорошо.
Мы, однако, открыли ставни. Ветер дул в обратную сторону и гнал вчерашние облака; приятный запах ирисов быстро заполнил все комнаты. Сидя вдвоем с сыном на циновке, мы отбирали самые разные растения, приговаривая:
— Это будет редкостный целебный шар!
Пока мы возились с цветами, кукушки, ставшие уже привычными в последнее время, целой стаей сели на крышу уборной, и вокруг разнеслось их громкое кукование. Возникло острое чувство, будто эти звуки пронизывают нас. Кто-то вспомнил стихи «Горная кукушка сегодня, в день ириса», — и все стали распевать их. Едва поднялось солнце, принесли письмо от ками: «Если вы поедете смотреть на состязания младших лучников, — я с вами», — было там. «К Вашим услугам!» — ответил сын, и, поскольку посыльный торопил его, сейчас же уехал.
Н а другой день, тоже рано утром, ками передал письмо (сам он не приехал): «Вчера я не мог говорить с Вами ни о чем, потому что у Вас в это время очаровательно пели. Теперь я прошу Вас уделить мне Ваше время. Горечь от холодности госпожи лишает меня способности мыслить. Так вот, если мне суждено жить, я когда-нибудь познаю брак! Ну ладно, не буду об этом распространяться».
Е ще через два дня, и опять утром, он вновь написал моему сыну: «Удобно ли Вам приехать, или лучше мне приехать к Вам?» Сын сразу же выехал к нему, потому что я сказала ему.
— Поезжай скорее, чтобы он не приезжал сюда.
Сын вернулся и, как обычно, заметил:
— Никакого дела у него не было.
П рошло еще два дня, и ками написал сыну всего несколько слов: «Приезжайте. Я должен обязательно с Вами поговорить». Записку принесли опять рано утром. Сын велел передать: «Сейчас выезжаю». Но через непродолжительное время пошел сильный дождь и шел не переставая до самой ночи, так что выехать он не смог.
— Бесчувственный. Напиши хотя бы письмо, — заметила я, и сын написал: «Мне помешал выехать проливной дождь».
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответ был такой:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Между тем опустился вечер, дождь прекратился, и ками приехал сам. Как всегда, он заговорил прямо, без околичностей. Я сказала гостю:
— Смотрите, не успели Вы загнуть один из трех пальцев, о которых изволили говорить, как месяц закончился.
— Это как получится, — ответил он, — дело ведь не решено окончательно, поэтому может быть, закончив их загибать, я начну считать сначала. Как бы это посреди срока вырвать середину из календаря господина!
Мне показалась эта мысль забавной:
— Диких гусей заставить пораньше вернуться домой! — произнесла я в ответ и искренне рассмеялась.
Потом я вспомнила блестящий вид Канэиэ и сменила тон:
— Если говорить откровенно, дело не только в этом. Есть еще одно причина, по которой мне трудно обратиться к господину.
— Да в чем же дело? Как бы мне хотелось узнать! — Такими словами он столько раз укорял меня, что я решила объяснить ему, как все обстоит на самом деле, но подумав, что передать это будет непросто, взяла последнее письмо Канэиэ, оторвала те места, которые не желала показывать, а остальное протянула, сказав:
— Я чувствую, что нехорошо показывать письмо вам, но хочу лишь, чтобы вы поняли, как мне трудно говорить об этом.
Он вышел с письмом на открытую галерею и долго читал его при неверном свете луны, потом вошел в помещение со словами:
— Написанное совершенно сливается с тоном цветной бумаги и его не различить. Если позволите, я посмотрю его днем.
— Да я сейчас же порву это письмо.
— Немного еще подождите, не рвите, — попросил ками, не показывая вида, что он хотя бы приблизительно рассмотрел, что здесь написано, и добавил:
— Мне говорят, что, поскольку подходит срок дела, с которым я так надоедаю вам, я должен быть осмотрительнее. Не станет ли это навевать на вас уныние?
Время от времени он читал вслух какие-то стихи, но так, чтобы не слышно было, о чем. Наконец, уходя, ками сказал:
— Завтра нужно идти на службу. Помощника о его делах я велю известить. А теперь позвольте откланяться.
Вечером, когда я уже лежа просмотрела у себя на подушке письмо, которое показывала ками, я с удивлением обнаружила, что в нем отсутствовали (кроме того, что оторвала я вчера) и другие куски, и среди них — те места, где на обороте были наброски моего стихотворения «Какой же это жеребенок?!»
Р ано утром в адрес моего сына от ками пришло письмо: «Я простудился, и, как уже доводил до Вашего сведения, не смогу навестить Вас. Пожалуйста, приезжайте сюда около часа Лошади». Подумав, что ничего особенного, по обыкновению, не произошло, сын не стал торопиться с отъездом. И тут принесли письмо мне. Оно было написано тщательнее, чем обычно, и в нем были такие трогательные слова: «Насколько возможно скоро я хотел поговорить с Вами, но мне было очень неудобно настаивать на своей просьбе… Вчерашнее письмо действительно читать было трудно. Специально говорить обо мне господину Вам тоже было бы тяжело, но я прошу в разговоре с ним как бы случайно коснуться мимолетной моей сущности, чтобы он хотя бы в мыслях проникся ко мне сочувствием».
Я не увидела в его письме ничего такого, что требовало бы ответа, и не стала отвечать. Но на следующий день мне сделалось жаль автора письма, он показался мне еще таким юным, и я написала ему: «Вчера я не отправила Вам ответ, потому что здесь кое-кто соблюдал религиозное воздержание, а кроме того, уже совсем стемнело, так что вышло это, как говорится, не по моей воле. Я подумала о возможности время от времени касаться в разговорах с господином Вашего дела и решила, что в моем положении такой возможности не представится. Разве я не согласна с припиской, которую сделали Вы от всего сердца?! Относительно цвета бумаги: не думаете ли Вы, что письмо господина было бы трудно читать даже днем?»
К ак раз в то время, как я приготовилась послать это письмо, в доме у меня стали собираться буддийские монахи, и я спешно отправила посыльного.
Рано поутру от ками пришло письмо: «Дома у меня все время были посторонние люди. А потом уже стемнело, да и посыльный Ваш ушел.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Что мне делать? Что же касается нынешнего вечера, примите мои извинения!» — было в его письме. Я ответила: «Вчера я была пожалована Вашим ответным письмом. Странно, что Вы так извиняетесь.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Написав это стихотворение, я замазала его тушью и на полях начертала: «Не кажется ли и это Вам удивительным?»
П римерно в ту же пору мне сообщили, что изволил почить глава Левой половины столицы. Ко всему прочему я пребывала в глубоком воздержании, иногда укрывалась в горном храме и время от времени получала письма. С тем завершилась шестая луна.
Н аступила седьмая луна, и появилось ощущение, что восьмая приближается. Я не переставала думать о девочке, за которой я присматривала: она еще очень молода, как с нею быть? Теперь исчезли даже мысли о моих отношениях с Канэиэ.
И вот наступили десятые числа седьмой луны. Ками находился в большом нетерпении и, наверное, во всем полагался на меня, как вдруг одна дама сообщила мне:
— Все вокруг судачат о том, что-де глава Правых дворцовых конюшен умыкнул чужую жену и укрывается с нею в некоем месте — такая глупость!
Я выслушала ее с бесконечным облегчением.
Седьмая луна заканчивалась. В то самое время, когда я думала, что ками озабочен тем, как сложатся его дела, он вдруг проявил свою натуру таким вот странным образом! И снова от него пришло письмо. Я посмотрела, — оно было написано так, словно я задавала ему вопросы. «Видимо, я опять не к месту. Я неожиданно тревожу Ваш слух, но подходит восьмая луна. Вообще-то я хотел уведомить Вас совсем о другом деле, тем не менее…» — было там. В ответ я написала: «Вы пишете: „Неожиданно“. Что это значит? „Совсем другое дело“, — пишете Вы, и я вижу, что Вы не изволите страдать забывчивостью, и это весьма меня успокаивает».
Н аступила восьмая луна. Кругом заговорили, что начинается-де эпидемия оспы. Около двадцатого числа болезнь подошла совсем близко. Не сказать, как тяжело заболел мой сын. Не зная, что делать, я готова была сообщить об этом его отцу, с которым совсем уже перестала общаться; чувства мои пришли в расстройство, и я не знала, что предпринять. «Может, лучше сделать так?» — подумала я и сообщила о происходящем в письме. Ответ был очень резким. Потом Канэиэ присылал узнать на словах, как идут дела. Когда я увидела, что о здоровье сына приходят справиться и не особо близкие люди, душевные страдания мои увеличились многократно. Часто приходил ками, глава Правых дворцовых конюшен, не видя в своих посещениях ничего зазорного.
В начале девятой луны сыну сделалось легче. Дожди, которые начались в двадцатых числах восьмой луны, в ту луну так и не прекратились, шли так, что сделалось сумеречно; казалось, что Накагава готова слиться с большой рекой в один общий поток, и я даже думала, что течением вот-вот унесет мой дом. Все вокруг очень тревожились. Поле с ранним рисом, что расположено возле ворот, еще не было убрано — рис брали понемногу, чтобы поджарить, в редкие перерывы между дождями.
Эпидемия оспы бушевала повсюду. Разнесся слух, что в шестнадцатый день той луны от нее умерли два генерала, сыновья Первого министра, что жили на Первом проспекте. Едва я представлю это себе, душа переполняется переживаниями. А когда я впервые услышала об этом, испытала радость, что мой сын поправляется. И хотя он действительно шел на поправку, без особой нужды наружу не выходил.
П осле двадцатого числа принесли очень теперь редкое письмо от Канэиэ: «Как сын? Здесь все уже поправились, почему же он не показывается? Меня это беспокоит. Из-за того, что ты, кажется, невзлюбила меня, я не стану избегать тебя: время, когда мы старались переупрямить друг друга, миновало. Было между нами и такое, чего не забудешь». Меня удивила подобная теплота. В ответ я написала только о сыне, о котором он спрашивал, а на полях приписала: «Наверное, действительно, так и есть — ты все перезабыл».
В тот день, когда сын стал выезжать, на дороге он повстречался с той дамой, которой посылал письма. Каким-то образом случилась такая неловкость, что сцепились спицы колес их экипажей. На следующий же день он отправил ей письмо: «Вчера вечером я и не знал, что так получится. И вот:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Дама взяла это послание, прочла и возвратила назад, снабдив прилично случаю особой пометой, а на полях написала довольно посредственным почерком: «Ничего подобного. Это была не я. Не я!» Мне это было не по нраву.
М ежду тем наступила десятая луна. В двадцатых числах, когда я находилась в другом доме, в который переселилась, чтобы избежать результатов дурного предзнаменования, я услышала разговоры, будто у женщины, которую я так не любила, родился ребенок. Конечно, я невзлюбила ее пуще прежнего, но близко к сердцу известия не приняла. В сумерках, когда зажгли светильники и подали ужинать, прибыл мой брат и достал из-за пазухи перевязанное послание, написанное на бумаге митинокуни [26] . Письмо было прикреплено к высохшему мисканту.
— Ой, от кого это?! — воскликнула я.
— Посмотри еще раз, — был ответ.
Я развернула послание и просмотрела его при светильнике. Почерк, которым было написано письмо, принадлежал человеку, к которому сердце мое теперь не лежало. А написано было так:
«Что же получилось из твоего „Какой же это жеребенок“?
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
О, как мне тяжело!»
Самое удивительное: здесь были те несколько слов, что я когда-то в порыве раскаянья послала Канэиэ. «Отчего это?» — подумала я и спросила:
— Не господин ли это из дворца Хорикава?
— Да, это послание Первого министра. Был человек из его свиты. Он было пришел в вашу усадьбу, но там ему сказали: «Не изволит быть». Однако же он оставил послание, заметив: «И все-таки, обязательно передайте».
Больше всего меня удивляла мысль о том, каким образом он услышал мое стихотворение. Я опять стала со всеми советоваться, и мой старый отец, выслушав меня, смущенно заметил:
— Очень неудобно получилось. Надо было ответить сразу, отдав свое письмо тому члену свиты, который принес послание.
Тогда я, хотя и не считала это своей небрежностью, ответила очень, видимо, неучтивым стихотворением:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Одна из моих дам заметила мне:
— Ответ на это стихотворение он решил написать сразу же. До середины написал, а потом молвил: «Никак не получается концовка». Прошло долгое время, пока он решился.
М оему сыну срочно поручили наблюдение за танцовщиками, сказав при этом, что послезавтра — специальное празднество.
По этому случаю пришло редкое послание от Канэиэ. «Что еще нужно сделать?» — спрашивал он, присылая все, что было необходимо сыну.
В день последней репетиции от него принесли еще одно письмо: «Сейчас я не удел из-за осквернения, поэтому не могу приехать во дворец. Я думал прибыть к вам и проводить сына, но ты вряд ли подпустишь меня к дому. Я в нерешительности: как мне быть?».
Растерявшись при одной только мысли, что Канэиэ сейчас может прибыть сюда, я велела сыну:
— Быстро одевайся и поезжай к отцу!
Так я подгоняла его, а когда сын уехал, тотчас же залилась слезами.
Встав рядом с сыном, Канэиэ заставил его повторить танец, а потом отправил во дворец.
В день, когда наступил праздник, я выехала из дому, рассчитывая увидеть процессию. На северной стороне дороги, особенно не бросаясь в глаза, стоял экипаж, крытый бетелевыми листьями. Сзади и спереди занавески у него были опущены. Спереди из-под занавеси выглядывал тяжелый тканый рукав фиолетового цвета [27] поверх чистых полотняных облачений. Глядя на этот экипаж, я решила, что он женский.
Из ворот дома, что стоял позади экипажа, к нему церемонно вышел придворный шестого ранга, опоясанный большим мечом, и, преклонив колени перед тем, кто находился внутри, что-то сказал. Когда я, удивленная зрелищем, присмотрелась внимательно, то увидела, что возле кареты, к которой тот подошел, стояло несчетное количество чиновников высокого ранга в красных и черных одеяниях.
— Если хорошенько присмотреться, там есть люди, которых нам приходилось видеть, — сказали мне.
Церемония закончилась раньше, чем всегда; все, кто сопровождал кареты высшей знати, должны были видеть это окружение; задержавшись там, они столпились в одном и том же месте — возле экипажа Канэиэ. Сын, которым были заняты все мои мысли, выглядел с сопровождающими его людьми просто великолепно, хотя и был вызван внезапно. Люди из высшей знати, как это было принято, протягивали ему фрукты и другие дары, что-то говорили, — мое материнское самолюбие было удовлетворено. Кроме того, случилось так, что мой старомодный отец, не осмеливаясь смешиваться с высокопоставленными, находился среди тех, чьи одежды были цвета желтой розы [28] . Канэиэ заметил его, извлек из числа мелких чиновников и послал в свой дом за сакэ, а потом наполнил для него керамическую чарку. В тот самый момент, когда я это увидела, не возликовало ли мое сердце?!
Некоторые уже намекали сыну:
— Ну, наверное, уже пора! — и были женщины, которые добивались его. Сначала он написал той, что жила в районе Восьми мостов:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответа на этот раз, как будто, не было, и он снова написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Теперь ответ пришел:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Письмо было написано переписчиком. Юноша ответил:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
На послание ответили:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Она решила, что взяла верх в этом состязании, но он опять написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ее ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Он опять написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
На этот раз она прервала обмен письмами словами:
— Уже темно.
Н аступила двенадцатая луна, и он опять написал ей:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответа не последовало: сказали, что дама куда-то уехала. На следующий день юноша вновь стал просить ответ, но она написала только одно слово: «Видела», — и прикрепила бумагу к ветке парчового дерева [30] . Он снова написал:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ее ответ:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
В есна наступила еще в старом году [31] .
— Повернула сюда! — выразился сын.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответа не было. Он опять написал, распорядившись: «Будет ответ — сразу ко мне!».
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
И на этот раз ничего. Пока я думала, что же случилось, услышала от сына:
— Говорят, таких воздыхателей у нее много.
И вот, видимо, об этом:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответные стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
В конце года:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Ответные стихи:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
«Странно, — подумала я, — что бы все это значило?»
Однажды, когда дул сильный ветер, сын написал ей:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Он отослал это, и обратно принесли записку, написанную чужой рукой и прикрепленную к ветке, на которой держался один-единственный лист: «Человек, что должен был ответить Вам, сегодня занят другим делом». Сын написал: «Я очень сожалею». И стихотворение:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Так он выразился.
П огода в этом году не свирепствовала, только два раза шел редкий снежок. Пока я была занята приготовлением для сына нарядов к Новому году, а потом — к процессии Белых коней, наступил и завершающий день года. Своим дамам я велела завтрашнее его платье где заложить складками, где закрутить, а потом задумалась и изумилась, что дожила до нынешнего дня. Смотрю — вот и праздник Душ усопших. Подошли к концу обычные нескончаемые воспоминания. Здесь — окраина столицы, поэтому, когда настала ночь, стали слышны удары в ворота…