Глава I

Положение балканских народов, лишенных Парижским миром покровительства России, ухудшалось с каждым годом. В 1875 году вспыхнуло восстание сербского населения Боснии и Герцеговины. Турки пытались подавить его страшными зверствами. Особенно тяжким сделалось рабство болгар. Неоднократные представления России оставались без ответа Турции, заручившейся моральной и материальной поддержкой европейских стран, в частности Англии. 20 июня 1876 г. Сербия и Черногория, не имея больше сил созерцать гибель единоплеменников, объявили Турции войну. Эта война за правое дело вызвала большой подъем в российском обществе, нашла живейший отклик в благороднейших русских сердцах. Семь тысяч добровольцев встали в сербские ряды. Однако борьба была слишком неравной. Это показал разгром сербской армии под Дыонишем в октябре того года.

Россия поставила Турции ультиматум – прекратить военные действия. Турция подчинилась, но, чувствуя поддержку европейских держав, мало-помалу стала повышать тон. Император Александр II знал, что Турция просто так свои аппетиты не умерит, но чтобы так откровенно и нагло? Чувства его были оскорблены еще и тем, что Турция проявляла свои зверства при равнодушии Европы, а больше всего, что Турция отказалась принять Лондонский протокол и высокомерно потребовала демобилизации русской армии и невмешательства России во «внутренние дела» Оттоманской империи.

Находившийся в войсках Александр II созвал расширенный Совет:

– Как они все нас ненавидят! – с яростью высказался он в адрес европейских государств.

– Будь она проклята, эта Европа паршивая, – поддакнул ему Светлейший князь Николай Николаевич, – мечутся, словно кошки угорелые.

– Турция всерьез настроена против нас, Ваше Сиятельство, – стал докладывать царю военный министр. – Турки довели свою армию до 450 тысяч регулярных и 100 тысяч иррегулярных войск. На Балканах сейчас находится 300 тысяч человек, из которых 200 тысяч могут быть привлечены к действию против нас.

– Я впечатлен, не скрою, я ошарашен… И не возможной войной, а той наглостью турецкой и безразличием, с которым взирает на все это Европа, – печально ответил император.

Приняв решение о вмешательстве в балканские дела, царское правительство стремилось оказать поддержку балканским народам, но не хотело вступать в серьезный конфликт с Австро-Венгрией, которая намеревалась совершить интервенцию против Сербии и оккупировать Боснию и Герцеговину. В Вене тоже опасались конфликта с Россией. Обе стороны попытались договориться, чтобы найти мирное решение, для чего 8 июля 1876 г. в Чехии, в Рейхштадском замке, состоялось свидание Александра II и Горчакова с Францем-Иосифом и Андраши. В результате переговоров не было подписано каких-либо соглашений, но остались записи двух сторон, во многих пунктах расходившиеся друг от друга. То есть переговоры таили в себе много недоговоренностей, чреватых конфликтами. Вместе с тем Рейхштадские переговоры вызвали скрытое недовольство Германии. Бисмарк не хотел австро-русского сближения без участия Германии. Его тоже не устраивало усиление влияния России на Балканах без войны. Он хотел, чтобы Россия была втянута в ближневосточный конфликт, что обострило бы ее отношения с Англией и Францией из-за дележа турецкого наследства. В такой ситуации Россия попыталась договориться с великими державами по ближневосточным делам. По ее инициативе в Константинополе была созвана конференция представителей России, Англии, Германии, Австро-Венгрии и Франции с целью мирного решения балканского вопроса. Конференция, проходившая с 11 декабря 1876 г. по 30 января 1877 г., единогласно приняла решение предъявить Турции требование о введении в Боснии и Герцеговине, Болгарии и Македонии автономного устройства. Однако турецкое правительство отвергло эти требования. Русское правительство добилось 31 марта 1877 г. подписания в Лондоне этими же странами протокола, подтверждающего постановления Константинопольской конференции.

7 апреля 1877 г. Турция отклонила Лондонский протокол. Еще до подписания Лондонского протокола Австро-Венгрия и Россия 6 марта 1877 г. подписали Будапештскую секретную конвенцию, по которой Австро-Венгрия соглашалась на нейтралитет в случае русско-турецкой войны, а Россия дала согласие на оккупацию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. В апреле Россия подписала договор о пропуске русских войск через Румынию к границам Турции и об участии румынских войск в войне с Турцией.

– Сами видите, что достоинству нашего государства наносится неслыханное оскорбление, – твердым голосом заявил Александр II. – Видит Бог, что со стороны российской предшествовали одни лишь искренность и миролюбие… – Александр сделал небольшую паузу и продолжил: – Раз Европа безразлична, а действия ее чисто показные, будем свято уповать исключительно на собственные силы. Не может так быть, чтобы русская армия не осиялась новою славой!

Царь качнулся в кресле. Наступила тишина.

– Ну, что вы молчите? – обратился он к присутствующим. – Дело за малым: давайте сообща составим манифест.

В тот же день был отдан приказ войскам Дунайской армии сосредоточиться у Кишинева, где расположилась главная царская квартира – штаб.

Кишинев. Тихий степной городок в Бессарабии, с зелеными улицами в белых цветущих акациях, особенно хорошо выглядит в весеннюю пору. Впечатляет белый собор с каменной дорожкой, расстеленной под аркой звонницы до самых архиерейских палат. Приветлив тенистый парк, где когда-то отдыхал А. С. Пушкин. Выделяется здание суда своими узорчатыми, литыми из чугуна ступеньками парадной лестницы. В общем, здесь еще не чувствовалось той нервозности и того тревожного ожидания военных событий, о которых уже писала западная пресса. Город готовился к встрече царя Александра II. На центральной улице белили хаты, чинили крыши, ремонтировала дороги и мостики. Деловая обстановка захватила людей, и мало кто думал о близкой войне. «Были же случаи в истории, когда войска стягивались к границе для демонстрации силы, перед сменой политики, – рассуждали обыватели, – так и теперь царь делает – на всякий случай». Поражала раскованность еще недавно забитых бессарабцев. Особенно это хорошо виделось на базаре. А они были действительно щедры. Даже такие весенние, когда дары земли не столь богаты, и то не скупы на веселье. На каруцах, из которых выпряжены кони, ровно стоят бочки с вином. Их толстые деревянные пробки, чопы, выделяются синеватыми потеками. Вино терпкое, цвета крепкого раствора марганцовки, дешевое. Здесь же мешки с орехами. В палатках висят связки гусей и уток. На лотках серебрится дунайская и днестровская рыба. В тени возов лежат и стоят бараны. Среди товаров бродят молдаване. На них высокие смушковые шапки – кочулы. Шапки мелькают среди бочек, как казацкие папахи в высоких травах буйных степей.

Словом, жизнь в Кишиневе бурлит, как вешний поток. Но старожилы уже поговаривали, что такого количества русских войск, что подходит к городу, они давно уже не видели. Печать мало-помалу выдавала информацию о положении дел в Европе. Но даже из тех скупых материалов, которые печатались в газетах, проскальзывали нотки, что война России с Турцией неизбежна. Было над чем призадуматься? Война была совсем близка. Она, как говорится, была на пороге. Для ее ведения уже было мобилизовано 530 тысяч человек, это около половины вооруженных сил России: 25 пехотных и 9 кавалерийских дивизий. Остальные 23 пехотные и 8 кавалерийских дивизий пока оставались на мирном положении. В казачьих войсках было мобилизовано свыше двух третей всех частей и выставлено помимо четырех полков кавалерийских дивизий еще четыре казачьи дивизии и четыре отдельные бригады. Из Терского казачьего войска в Закавказье было отправлено семь полков и одна батарея Терского войска, которые распределили по отдельным отрядам:

в Александропольском – 1-й и 2-й Горско-Моздокские, 1-й и 2-й Волгские, 2-й Кизлярско-Гребенской полки и 1-я Терская казачья батарея;

в Ахалцихском – 2-й Владикавказский полк;

в Эриванском – 2-й Сунженский полк.

А на Дунай пошли лейб-гвардии Терский казачий эскадрон Собственного Его Величества Конвоя, бывший при главной квартире, и 1-й Владикавказский полк, вошедший в состав Кавказской казачьей бригады полковника Тутолмина.

12 апреля 1877 г. Александр II произвел всем собравшимся на границе, в Кишиневе, войскам смотр, во время которого был объявлен манифест о войне. Государь поздравил войска с походом, а Конвою, Терским эскадроном которого командовал Григорий Кульбака, при этом сказал:

– Благодарю вас за молодецкую службу при мне! Поручаю вам брата своего Великого князя Николая Николаевича. Берегите его, а когда он пустит вас в дело, то, надеюсь, будете молодцами и не посрамите славу ваших отцов!

Перед дунайской армией была поставлена задача поскорее занять Румынию, чтобы лишить турок возможности активной обороны первой естественной преграды – линии Дуная. Затем, перейдя Дунай, частью сил организовать наблюдение за сильными крепостями, а остальной массой двинуть на Балканы и, преодолев эту вторую естественную преграду, наступать на Константинополь – цель всего похода.

Кавказскому корпусу предстояло отвлечь неприятельские силы от главного театра военных действий и овладеть Эрзерумом. Командовать дунайской армией был назначен Великий князь Николай Николаевич, а руководство военными действиями на Кавказе было поручено Наместнику Кавказскому Великому князю Михаилу Николаевичу.

Тем временем Турция тоже успела изготовиться к войне. Главнокомандующим – «сардарь-экремом» – был назначен победитель при Дьюнише Абдул-Керим. Ему было указано придерживаться активной оборонительной тактики, сосредоточить главные силы в знаменитом «четырехугольнике» крепостей – Рущук, Шумла, Базарджик и Силистрия, завлечь главные силы русских в Болгарию и затем разгромить их, обрушившись на левый фланг и сообщения. Одновременно с этим значительные силы турок под командованием Осман-паши были сосредоточены в Западной Болгарии, у Софии и Виддина, имея задачу наблюдать за Сербией и Румынией и воспрепятствовать соединению русской армии с сербами.

 

Глава II

12 апреля, в день объявления войны, наша армия в составе четырех корпусов стала переходить Прут.

Царь, напутствуя войска, сказал:

– Народ болгарский уже истомился под гнетом османов. Я верю, что Россия и наш великий народ в скором времени разрешат нужды болгар. Вы, ребята, идете в авангарде – вот вам и нести болгарам благо свободы!

И все войска, за исключением части сил I корпуса, которых от Унген повезли до Бухареста поездом, пошли походным порядком: VIII и XII корпуса к Бухаресту, XI – к Бранлову. Дороги были забиты. В центре по ним двигались обозы, слева – конница, справа – пехота. Впереди колонны двигались ревущие гурты скота, предназначенного на убой, за ними подводы с провиантом. Это был грандиозный поток, который поражал своей величественностью и мощью. Со всех сторон раздавались звуки духовых инструментов. «Барабанный бой наводил некий род ужаса, а шум литавр воспламенял кровь», – говорили очевидцы.

Командир XI корпуса князь Шаховский, опасаясь выдвижения турок на Сирет, вызвал к себе лихого казачьего офицера Стекова и приказал ему:

– Выдвинитесь вперед и разведайте обстановку. В случае появления крупных сил противника завяжите с ними бой.

– Есть! – ответил тот и отдал приказ 29-му Донскому полку приготовиться к выдвижению.

За девять часов они преодолели 80 верст и к вечеру, не встретив противника, заняли Барбашский мост – переправу через реку Сирет. Затем был занят Галац и Браилов, в устье реки Сирет были устроены минные заграждения. Развертывание армии было обеспечено.

14 июня армия подошла к Дунаю. Самым удобным местом для переправы было место у Фламунду, что в четырех верстах ниже Никополя. Однако Великий князь Николай Николаевич, сам сделав рекогносцировку, пришел к выводу, что турки, догадавшись о наших намерениях, возвели здесь сильные батареи и форсирование здесь Дуная повлечет большие потери. Вызвав к себе командира лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона, он приказал:

– Останетесь здесь и будете создавать видимость подготовки к форсированию. К вам еще подойдет пехота, вот вместе и производите демонстрацию.

А командиру 14-й пехотной дивизии генералу Драгомирову он приказал идти на Зимницу и там скрытно от турок подготовить плацдарм для форсирования Дуная.

В ночь на 15 июня началась переправа. Великий князь в парадном мундире, сверкая орденами и бриллиантами, сам выехал подбодрить солдат. Конь под ним шел размашистым аллюром, солдаты при появлении Светлейшего поднимались с земли. Николай, глядя вперед, подняв руку, кричал им:

– При мне, ребята, вставать ненадобно. Зато прошу вас, братцы, под пулями вражескими, на том берегу, не ложиться.

Возбужденный, он выехал на самый край берега. Дунай разлился после дождей так, что правый берег лишь угадывался в дымке. «И не какой он не голубой, – подумал Великий князь, – а красновато-бурый». И стал наблюдать за переправой. Одна колонна успешно, без единого выстрела переправилась на тот берег. За ней пошла вторая. Но тут неожиданно турки открыли огонь. Снаряды стали рваться около командующего и его свиты. Горячий конь гарцевал под ним, и адъютант заметил:

– Судьбой не шутят, давайте уедем отсюда. Береженого Бог бережет.

В это время рядом снова разорвался снаряд. Но Николай с нарочитой медлительностью слез с седла и попросил бинокль. Рядом кого-то убило, кто-то раненый уползал в кусты. А Великий князь невозмутимо продолжал наблюдать за переправой.

Огонь стал утихать.

– Молодец Драгомиров, хорошо подготовил форсирование, – отметил Николай, – эти кручи будут свидетелями геройской отваги и порыва войск и их командира.

В это время в тылу раздалась песня:

Это возвращался к переправе вызванный командующим лейб-гвардии Терский эскадрон.

Доказав личную храбрость, Великий князь, в сопровождении свиты и прибывшего Конвоя, поскакал к своей походной ставке, где усердно работали его штабисты. Испросив нужные ему данные, он сам засел за составление плана грядущего наступления.

– Я считаю, что в данной обстановке надо действовать дерзновенно и смело, – писал он в эти часы. – Иначе наши враги попытаются кусать нас со всех сторон, как бешеные собаки, испытывая нас на трусость и уязвимость…

– Дерзости, как можно больше дерзости! – призывал он.

Между тем положение переправившихся через Дунай войск было рискованным. Войска оказались между двух огней, имея на левом фланге главную турецкую армию Абдул-Керима в «четырехугольнике», а на правом – армии Османа в Виддине. Главнокомандующий полагал, что надо, не дожидаясь переправы всей армии, а для этого потребуется не менее двух недель, ускорить расширение плацдарма. Но как это сделать? Он созвал Военный Совет.

Предложений было немного, но каждое из них, по мнению Николая, было важным, поэтому было принято компромиссное решение: овладеть на правом фланге Никополем, на левом – Рущуком, расширить этим базу, выслать стратегический авангард для захвата важнейшего на Балканах Шипкинского перевала, поднять на борьбу болгар, а затем действовать по обстоятельствам.

Овладеть Никополем поручалось IX корпусу, которым командовал барон Кридинегер. Рущуком надлежало овладеть XI и XII корпусам, под общим командованием цесаревича Александра Александровича.

В центре VIII корпус генерала Радецкого должен наступать на Балканы, а его стратегический авангард – Передовой отряд генерала Гурко – должен был овладеть балканскими проходами и выслать конницу за Балканы.

Первым начал наступление генерал Гурко. Выступив 22 июня, он, не встречая достойного сопротивления, уже 25-го вступил в Тырново – древнюю столицу болгар. Началось наступление на правом и левом флангах. Передвижение русских и занятие Тырново очень встревожили султана Абдул-Гамида. Он снял с должности главнокомандующего Абдул-Керима и назначил на его место софийского пашу Мехмед-Али. Осман-паше он велит выступить из Виддина и сосредоточить свой корпус против правого фланга русских у города Плевена.

Наступила середина лета. Это разгар кампании, и Великий князь начинает торопить Гурко.

– Чтобы через десять дней Шипкинский перевал был взят, – приказывает он.

Был жаркий день. Собравший кое-какие сведения о противнике Гурко двинул свой отряд к перевалу. Ночь прошла в движении, для турок незаметном. Говорили шепотом, на речных бродах переправились без шума. А утром казачий разъезд доложил:

– В двух верстах отсюда турки.

– Каковы их силы?

– Более тысячи, – доложил казачий урядник.

Гурко сам обозрел турецкий лагерь и принял решение – напасть.

– Тут необходима быстрота, – объявил он собравшимся офицерам. – Они к бою явно не готовы.

– Но их много. И может быть, это не самые главные силы? – задал кто-то вопрос.

– Чем больше публики, тем больше беспорядков, – пошутил Гурко. – Пусть нас меньше, но в малом войске всегда больше храбрецов.

– Так что, вступаем в бой? – спросил начальник штаба.

– Немедленно. Успех в скорости! – подтвердил генерал, и тут же раздалась команда:

– К бою!

Отряд вмиг изготовился к атаке. День обещал быть жарким, рано запели птицы, радуясь солнцу и жизни.

– Казаки! Обойдите турок вон по той лощине, – показал он направление, – и ударьте его в шашки.

– Солдатушки, в штыки их. Ох, и боится он нашего штыка, – подбадривал солдат Гурко. – Я буду с вами.

– Поможете огнем, – обратился он к артиллерийскому офицеру. – Цели выбирайте по обстоятельствам.

Два часа длилось сражение, но турки атаку отразили. В этот жуткий момент казалось, что вот-вот решится кто кого, но неожиданно турки стали отходить. Казаки попытались преследовать их, но подъехавший командир остановил.

– На сегодня хватит, – восхищенно говорил он, – потрепали мы их здорово, братцы!

Поле боя представляло унылую картину. Горы трупов, брошенные повозки и отступающие толпы противника. Отряд Гурко, отойдя на несколько верст в сторону и найдя небольшую рощицу, сделал привал.

А на следующий день Передовой отряд двинулся на Казанлык в обход Шипкинского перевала. В сильную жару и по горным тропам отряд за шесть дней прошел 120 верст и вновь атаковал Шипку, но уже с другой стороны. Известие о том, что русские за Балканами, до того подействовало на турок, что занимавший Шипку отряд сам покинул прекрасную позицию, бросив на перевале 6 орудий, и отступил к Филипполю. 1 июля четыреста оставшихся на перевале турок сдались в плен и Шипка без боя была взята.

Великий князь восхищенно писал генералу Гурко: «Обнимаю тебя и искренне благодарю, друг мой. Свидетельствую свою благодарность и твоим молодцам. Россия вас не забудет!»

В то время, когда Передовой отряд Гурко перешел Балканы, а Рущукский отряд, переправившийся на левом фланге армии, собирался на Янтре, на правом фланге IX корпус генерала Криденегера подошел к Никополю. Войсковые колонны в походном порядке двигались через поле, покрытое бурьяном и стеблями кукурузы. Между пехотой рысила кавалерия и казаки.

– Вот где ждет нас первая слава, – показывая на крепость, говорил окружающим Криденегер.

На передовых укреплениях турки расположили свои батареи, и он принимает решение в первую очередь подавить их.

– Открыть огонь, – отдал он команду артиллерийскому начальнику, и артиллерия начала дуэль. Вызвав к себе кавалерийских начальников, он приказал:

– Сосредоточьтесь на турецких флангах и, как только прекратится огонь наших батарей, отбейте оставшиеся у турок пушки. Дальше действовать по плану.

Как только стих гул нашей пушечной канонады, кавалеристы смяли противника у пушек. Путь нашим войскам был открыт. Начался штурм. Криденегер приказал усилить натиск, но тут во фланг нашим войскам налетели янычары на резвых лошадях. Над наступающими нависла опасность.

– Картечью их бей, картечью, – прокричал генерал артиллерийскому офицеру, хотя знал, что эта картечь может поразить и своих.

– Главное сейчас – выдержать огонь и блеск сабель, – заметил он начальнику штаба и велел ввести в бой 1-й Владикавказский полк.

Вот тут и показали свою храбрость терские казаки. Полусотня Егора Кульбаки вклинилась в передовой турецкий отряд, и началась сеча. Остальные казаки соединились для совместной атаки. Артиллерия била с колес, не переставая двигаться. Казаки ловко вошли в интервалы между колоннами каре и стали валить янычар налево и направо. Громадное поле битвы представляло картину всеобщего разрушения. Убегающие турки швыряли зажженные фитили в пороховые фуры, которые взрывались с яростным треском, калеча лошадей и всадников. Раненые ползли к реке, кавалерия в беспощадном наскоке раскалывала им копытами головы, ломала руки и ноги. Тысячи турок, увлеченные общей паникой, бросились в город. Выехавший навстречу паша кораном останавливал бегущих и тем же кораном бил по головам сераскиров, понуждая их к храбрости.

А казаки гнали и гнали противника. 3 июля войска штурмом овладели передовыми позициями, а 4-го – и самой крепостью.

– В Никополе взято 2 паши и 7 тысяч пленных, 7 знамен и 113 орудий, – сообщил Криденегер Великому князю Николаю Николаевичу. – Погода была замечательная. Солнечные лучи сияли весь день, как бы предвосхищая нашу победу. Казаки показали себя во всей красе. Чудо-богатыри!

В день взятия Никополя стало известно о выступлении Осман-паши из Виддина, а 5 июля разъезды 9-й кавалерийской дивизии донесли о подходе неприятельской колонны к Плевену. Генералу Криденегеру в тот же день было приказано занять город. Он посылает туда 5-ю пехотную дивизию генерала Шильдер-Шульднера. Тот, не выяснив до конца настоящих сил противника, 8 июля атакует своей дивизией (8 тысяч человек, при 48 орудиях) Османа, численность войск у которого оказалась 17 тысяч человек при 30 орудиях, и неудачно. Дивизия теряет треть своего состава (1 генерала, 74 офицера и 2771 нижних чинов).

18 июля Криденегер снова атакует Османа. Эта вторая Плевна едва не обратилась в катастрофу для всей армии. Разгром IX корпуса был полным, весь тыл армии охватила паника, под влиянием которой едва не уничтожили единственную мостовую переправу у Систова.

Неудачно начинают складываться дела и у Передового отряда. Получив 16 июля свободу действий, генерал Гурко решил наступать всеми своими силами на Ени-Загору и разбить стоящую там отдельно от главных сил дивизию Реуфа (13 тысяч человек при 24 орудиях).

18 июля произошел успешный для отряда бой.

Стрелки сбили турецкий отряд и захватили 2 орудия. Но 19-го отряд, потеряв 20 офицеров и 498 нижних чинов, хотя и сам перебил 2 тысячи турок, вынужден был отойти к Шипке и Ханикиою.

Сохранение Шипки было единственным, зато крупным положительным результатом летнего периода Балкан. Удержав Шипку, наши войска разъединили действия всех трех турецких армий. Слабый числом отряд Гурко сделал все, что мог сделать, и с честью вышел из своего затруднительного положения.

 

Глава III

К началу войны три отряда кавказского корпуса уже стояли на границе. Командовал ими генерал Лорис-Меликов. Первый отряд самого Лориса насчитывал до 30 тысяч строевых при 96 орудиях. Второй Ахалцихский генерала Девеля – 9 тысяч при 24 орудиях и третий генерала Тергукасова – 11 тысяч при 32 орудиях. По этим отрядам и были распределены семь полков и одна батарея Терского казачьего войска. После объявления манифеста о начале войны с Турцией 1-й Горско-Моздокский полк получил приказ перейти границу на Арпачае и начать наступление.

– Казаки, выступаем! – построив полк, объявил командир. – Приказано идти на Шиш-Тапа.

Отслужили молебен. Сеял дождь. Бурая грязь налипала на сапоги, липли в руках папахи. Священник вяло бормотал: «О мире всего мира и о спасении душ наших Господу помолимся». Несколько человек, сопровождающих его, тянут: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй!» Казаки крестятся. Но вот звучит команда:

– На-кро-йсь!

– А за нею:

– По коням!..

Вмиг казаки в седле. И полк в полном порядке, без шума, сотня за сотней, переправляется через реку.

– Хорунжий Чередник, – вызывает командир полка казачьего офицера. – Назначаетесь в дозор. Следовать на расстоянии двух верст от основных сил, первая ваша задача – обнаружить и взять турецкие посты. Взять надо как можно тише, чтобы турки не узнали раньше времени о нашем наступлении.

– Понял, – ответил офицер и, взяв с собой два десятка казаков, поскакал вперед. Рассеявшись веером, они осмотрели местность, но противника не обнаружили. Но, въехав на очередной холм, они увидели впереди кошару. У коновязи мирно стояли оседланные лошади, вокруг тишина и покой. Это явно был пост.

– Спешиться, – приказал хорунжий, и казаки мигом оказались на земле. Десятерым он приказал быть наготове, а с остальными скрытно подкрался к кошаре, в которой спали турки.

– Приготовиться, брать будем без шума, – только и успел проговорить он, как появившийся словно из-под земли турок нанес удар саблей одному из казаков. Казак, охнув, упал. Но рядом с ним, сраженный шашкой, лег и турок.

Застигнутые врасплох турки сдались без боя и были отправлены в полк, а дозор продолжил путь. Это была первая жертва казаков в начавшейся Русско-турецкой войне.

Вскоре стало ясно, что турки, недооценившие русские силы и считавшие их слишком малочисленными для наступательной кампании, были застигнуты врасплох. Как стало известно, Мухтар, оставив в Карсе 10-тысячный гарнизон, поспешил с оставшимся у него слабым отрядом прикрыть Эрзерум. Отойдя за Соган-лугский хребет, он собрал на позиции у Зивина всего 4500 штыков и 6 орудий. Другой отряд в 7 тысяч прикрывал Эрзерум в Алашкертской долине. Положение их было критическим. Однако Лорис-Меликов не сумел воспользоваться своим огромным численным превосходством. Остановившись в 20 верстах от Карса, Лорис обратил все свое внимание на эту крепость и свел деятельность главных сил к рекогносцировке в ее сторону. Он подарил турецкому командованию целый месяц.

Пока наши главные силы бездействовали у Карса, Ахалцихский отряд генерала Девеля, в авангарде которого шел 2-й Владикавказский полк, двигался к Ардагану. 16 апреля отряд остановился вблизи крепости. Узнав о подходе нашего отряда, турки впереди крепости устроили укрепленный лагерь. Они построили вокруг крепости каменные укрепления, в которых засели до тысячи человек пехоты, усилили их конным отрядом, чтобы не дать возможности подойти русским сразу к крепости. Все 92 орудия, находящиеся в крепости, простреливали местность.

– Проведите разведку боем, – приказал генерал командиру полка, желая хотя бы приблизительно выяснить турецкие силы.

– Будет сделано! – ответил тот и вызвал к себе сотенных.

– Наша задача выманить из укреплений, как можно больше турок и завязать с ними бой. – Поставил он им задачу.

– Посмотрим, как они будут действовать, узнаем их силу, а заодно возьмем пленных.

– Хорунжий Чумак, – обратился он к одному из сотенных, – вы пойдете в центре, но будьте осторожны, как бы противник не устроил нам западню. Возьмите побольше ружейного запаса.

Вечерело. Распределив казаков, командир скомандовал: – Вперед! – И понеслась казачья лава на укрепление.

Турецкие пушки сделали несколько выстрелов и, не причинив вреда наступающим, прекратили огонь. Казаки приближались. Турки встретили их ружейным огнем.

– Шашки вон! – подал команду хорунжий, чтобы повести казаков на штурм. Но что это? С фланга прямо на них двигалась армада турецкой пехоты, ощетинившаяся штыками, а в тыл проскакал конный отряд.

– Спешиться! Винтовки к бою, – подал он команду. – Целься, пли…

Дружный залп возымел действие. Ряды противника поредели. Но его силы были больше наших.

– Братцы, отходим, ближе выстрела турка не подпускать, – раздалось по цепи, и казаки, отбиваясь ружейным огнем, отошли к своим.

Увидев результаты казачьей атаки, генерал Девель на штурм крепости не отважился и попросил подкреплений.

5 мая, когда для подкрепления прибыл отряд генерала Геймана, начался штурм крепости. Молодцом показала себя артиллерия. Это ее огнем было перебито 1750 турок, а остатки 4 тысячи бежали. На протяжении восьми верст преследовал Владикавказский полк противника, при этом казаки взяли в плен несколько офицеров и более 100 солдат. Трофеями были 400 пленных и все 92 орудия, стоящих в крепости. Наш урон составил 9 офицеров и 335 нижних чинов. После взятия Ардагана собрался Военный Совет. Главный его вопрос: как действовать дальше?

– Чтобы действовать против крепостей и против войск Мухтара, сил у нас явно недостаточно, – отмечали выступающие.

– Что же предлагаете делать? – спросил Лорис-Меликов.

– Надо выбирать что-то одно: или крепости, или живая сила противника, – заметил командир казачьего полка.

Были еще предложения. Но Лорис пренебрег знаменитым румянцевским правилом и выбрал первое – взятие крепостей. Он предписал Эриванскому отряду генерала Тергукасова отвлечь на себя все внимание неприятельской армии, а сам, присоединив Ахалцихский отряд, все свои силы, 37 тысяч человек, сосредоточил у Карса. Одну часть этих сил под командованием генерала Девеля он назначил для осадных работ, а другую – генерала Геймана – для защиты ее от удара полевой неприятельской армии. А тем временем к туркам успели подойти подкрепления, и в середине мая отряд Мухтара достиг 30 тысяч человек.

3 июня гарнизон Карса предпринял попытку прорыва осады, которая была отражена в славном деле при Аравартане казаками-терцами. Все дело здесь решила беспримерная атака 2-го Кизляро-Гребенского полка и северских драгун. Полк пошел в карьер на знаменитую арабистанскую пехоту, прикрытую огнем 50 орудий, прошел пять неприятельских линий, изрубив множество арабистанцев, понеся небольшие потери. Конники гнали турок до самой крепости.

В тот же день 3-го июня Лорис-Меликов, поблагодарив казаков и северцев, собрал старших офицеров.

– Обстановка тревожная, – сообщил он. – Неприятель не случайно стал учащать вылазки, по-видимому, он ждет помощи.

– Больше мы им такой возможности постараемся не дать, – заверил командующего казачий командир Миронов.

– Я надеюсь на вас, терцы, – сказал с благодарностью Лорис. – Но еще есть новость. Разведка сообщает, что к Соганлугу движутся турецкие войска.

– Да, это некстати, – с сожалением заметил начальник штаба, – но мы же и к этому готовились!

Слово взял Лорис-Меликов.

– Генералу Гейману приказываю двинуться за Соганлуг и воспрепятствовать Мухтару идти на выручку Карса, а также оказать содействие Эриванскому отряду, – объявил он.

9 июня отряд Геймана численностью 19 тысяч человек, при 64 орудиях, выступил на Милли-Дюз и Саракамыш. Разведка выяснила, что Мухтар с главными своими силами пошел в наступление на Эриванский отряд Тергукасова, а на Зивинской позиции оставил дивизию Измаила Хаки-паши.

Возник вопрос, идти ли к Хоросану и, встав между отрядами Мухтара и Измаила, бить их по очереди, не допуская их соединения, облегчив тем самым положение Эриванского отряда, или атаковать Зивин.

Гейман не был Котляревским и принял второе, посредственное, более легкое решение. 13 июня он атаковал зивинскую позицию. И хотя войска показали чудеса храбрости, в частности отличились опять казаки 2-го Кизляро-Гребенского и 2-го Волгского полков, штурм был отбит. Потеряв в этой атаке 844 человека, турки – 540, Гейман пал духом и отступил.

Лорис-Меликов, растерявшись, тоже снял осаду Карса и 28 июня отвел войска на границу.

Таким образом, почти все занятые территории, за исключением Ардагана, были потеряны, а Эриванский отряд, оставленный один против всей армии Мухтара, был поставлен в критическое положение. Обремененный ранеными, израсходовав свои припасы, отряд попал между двух огней: корпусом Измаила – из войск Мухтара численностью 8 тысяч человек при 24 орудиях и корпусом Фаика, который осадил Баязет.

Но благодаря энергии Тергукасова и подъему войск отряд благополучно отступил на русскую границу. Отступление длилось 10 дней на протяжении 180 верст, и 25 июня батальоны были уже в русских пределах.

Неблагоприятный оборот дел встревожил наместника Кавказа – Великого князя Михаила Николаевича, и он лично прибывает на фронт, чтобы взять на себя руководство операциями. Авангард Геймана находился в это время у Башкадыклара, главные силы Лорис-Меликова – у Кюрюк-Дара. Насчитывали они 30 тысяч человек при 120 орудиях, не считая Эриванского отряда.

Но инициатива перешла к противнику. Заставив русских отступить по всему фронту и получив подкрепления, Мухтар-паша решил перенести военные действия в русское Закавказье, имея конечным объектом Тифлис.

От Карса на Тифлис можно было двигаться либо через Ахалкалаки, либо через Александрополь. Первое направление было для турок самым выгодным. Здесь проходил кратчайший путь и была более богатая территория, так что Великий князь начал спешно стягивать войска туда. Однако Мухтар, не желавший сейчас генерального сражения, предпочел Александро-польское направление и медленно тронулся туда 2 июля. С ним было 35 тысяч войск при 56 орудиях. С 3 по 7 июля турецкая армия заняла позицию на Аладжинских высотах, где сильно укрепилась на фронте в 22 версты. Мухтар решил выждать здесь корпус Измаила с Эриванского направления и затем уже перейти в дальнейшее наступление.

6 июля 2-й Владикавказский полк, посланный на прикрытие движения нашей конницы из Паргета к Баш-Кадыклару, сначала отбил теснившую его неприятельскую кавалерию, вдвое превосходящую казаков числом, а затем занял стрелковую позицию и стал отбиваться огнем от окруживших его масс турецкой кавалерии. Израсходовав все патроны, полк вынужден был пробиваться через кольцо неприятеля, причем умело направленные командиром полка, полковником Паниным, казаки быстрым и решительным натиском заставили турок очистить путь и дать возможность полку не только уйти самому, но и вынести из боя своих раненых. За это молодецкое дело полку был пожалован Георгиевский штандарт с надписью «За дело 6-го июля 1877 г.».

Из России на Кавказ были выдвинуты 1-я гренадерская и 40-я пехотная дивизии. До прибытия этих подкреплений Великий князь не находил возможным штурмовать сильную Аладжинскую позицию, ограничиваясь рекогносцировкой ее и «полицейскими мероприятиями» в большем масштабе против волновавшегося населения.

Положение на Кавказе, таким образом, сделалось чрезвычайно похожим на создавшееся как раз в то же время на Балканах в результате Второй Плевны. Весь июль прошел в бездействии – с нашей стороны вынужденном, с турецкой – добровольном.

 

Глава IV

Как только началась война с Турцией, в Терской области начались волнения в нагорной части Чечни. Мятежники под руководством имама Али-бека, собравшись в несколько шаек, двинулись на плоскостную часть Чечни, надеясь поднять восстание и там. Однако быстрые и решительные действия войск остановили это движение в самом начале. Уже 22 апреля мятежники были разбиты близ аула Маюртун, а 28 апреля – около аула Шали. К сентябрю волнение в Чечне было подавлено, но разыгралось с еще большей силой в Дагестане, где улеглось только с наступлением зимы. Вызванная этими волнениями потребность в вооруженных силах принудила мобилизовать очередные полки Терского войска и пустить их в дело борьбы с восстанием в Чечне и Дагестане. Казаки занимали кордонные линии и посотенно были распределены по разным отрядам. Таким образом, Турецкая война повлекла за собой чрезвычайное напряжение сил Терского войска, которое с честью вышло из тяжелого испытания, быстро и в полной исправности снарядив 8 полков и 1 батарею в Турцию и 5 полков с батареей на службу в области.

– Знаю, товарищи, – писал наказной атаман в приказе по войску, – чего вам стоило это снаряжение после бедствий, постигших край в нынешнем году: после майских морозов, уничтоживших сады, после засухи, доведшей до совершенного бесплодия наши луга и нивы, после саранчи, унесшей многие посевы на Кизлярских низменностях. Знаю, что отцы выводили на продажу последний скот для того, чтобы купить коней сыновьям, что жены ваши, оставляя детей, сами становились за плуг, дабы освободить мужей на службу.

Тревожно было и в станицах. Нужно было охранять себя, и в то же время казаки круглые сутки несли службу на постах и секретах, охраняя от нападений Военно-Грузинскую дорогу. В жару и холод, в дождь и снег неслась эта нелегкая служба.

…Струйки тумана, гибкие и проворные, цепляются за ветки и солому шалаша, где расположился казачий секрет. Они оплывают его и проносятся дальше, чтобы слиться с уже непроницаемыми клубами пара, отрезавшего казаков от всего мира. Нельзя определить ни места, ни времени суток в этом все затопившем белесом море, пронизанном неопределенно расплывчатым, несильным светом. Зато эта бесцветно густая подушка, так нежно покрывшая все вокруг, удивительно доносит малейшие шорохи и звуки. Казаков дразнит и настораживает сдержанный говор гусей, кормящихся под берегом Терека. Слышны мельчайшие интонации их голосов, такие разнообразные, что поневоле подумаешь, что птицы делятся между собой впечатлениями далекого перелета. Иногда раздается серьезное и недовольное гоготание.

– Это вожак напоминает своим спутникам, что нельзя увлекаться разговорами, забывая об осторожности, – учит старый казак молодого.

Утки, занятые кормежкой, ведут себя потише. Редко когда вполголоса крякнет селезень, подзывая своих подруг. Зато, если что их всполошит, утки поднимают такой крик, точно наступил их смертный час.

Наступает день. Выбравшееся из тумана солнце разом осветило Терек, лес по его берегам, и сразу стало припекать. В самом деле, по мере того как оно всходило, с юга все чаще и чаще обдавало знойным, душным воздухом, будто открывали и закрывали печь.

– Точно, быть грозе! – сказал молодой казак Алексей Кошик и, подняв голову, внимательно вгляделся в небо.

– Ничего, если что, в шалаше пересидим, не сахарные, авось не размокнем, – ответил ему старший секрета Григорий Чередник. – Но ты сейчас будь повнимательней, – еще раз напомнил он казаку.

А вокруг бушевало лесное царство. Лесные груши и яблоки наклоняли ветви деревьев. Облепиха уже почти готова, но еще несъедобная – ждет первых заморозков. Калина своим ярким цветом зазывает подальше от дороги, вглубь леса. Здесь же поспевшие лесные орехи, выпавшие из гроздьев, лежат ковром на земле, и если сгрести в сторону опавшие листья, вкусные орешки можно собирать горстями. В лесу тихо и величаво. Солнечные лучи проникают в самую глубину и ласково греют землю. Казаки, радуясь разнообразию и богатству леса, любуясь величавостью белогривого Терека, привыкают ко всем звукам и голосам, раздающимся вокруг, но, пробыв несколько часов в секрете, они сразу же определяют посторонний звук, который сразу же настораживает.

– Что там за шорохи в камыше? – спрашивает Чередник у Кошика, показывая вверх по течению.

– Может, клыкатые пришли на водопой, – отвечает тот, – надо посмотреть.

– Да вроде еще не время им, а впрочем, пойдем посмотрим.

В камышах ничего подозрительного казаки не обнаружили. Но в это время послышался конский топот. Они спрятались за кусты.

– Несколько человек едут, и как будто свои, – сказал старший секрета.

– Как узнал? – спросил младший.

– Едут слишком беспечно.

В это время из-за поворота дороги показалось четверо всадников.

– Стой, кто такие? – в один голос спросили казаки.

– Свои, – опешив, ответили всадники. – Белобловский я, – назвался один из них. – Едем менять станичников.

– Наши, Алексей, – обратился старший секрета к напарнику, и они вышли на дорогу.

Среди здешней безмолвной тишины, под ярким солнцем, они чувствовали себя, как дома.

– А вы молодцы, удобную позицию заняли, мы и не подумали, что здесь кто-то может быть, место удобное, – заметил подъехавший урядник. – Я обязательно атаману доложу. А то в Котляревской на днях абреки переправились через Терек, и их только у станицы обнаружила охрана.

– Будьте побдительней, – пожелал сменщикам Чередник, – что-то на той стороне неспокойно. – Он показал за Терек.

В это время до их слуха донесся далекий голос табунщика, сзывающего лошадей. А поближе показалось стадо коров, пробирающихся в низину Терека, где зеленеет мягкая, бархатистая трава. Блестят волны в реке, привлекая к себе стаи гусей и уток. А водное пространство Терека, растянувшееся на версту, радует глаз. Плавный поток реки создает впечатление величия и широты.

– Ну, бывайте, – попрощавшись со сменщиками, сказал Чередник. – Провожать нас не надо. Мы прямо в станицу.

Над станицей висело безоблачное голубое небо. Кругом тишина. Лишь изредка доносятся команды дежурного урядника, проводящего занятия с молодыми казаками на берегу Терека, и ссора воробьев в листве деревьев. Станица словно спала. Но это только казалось. Несли службу казаки на постах и в секретах, дежурные наблюдатели проявляли бдительность у станичных ворот, готовые в любую минуту поднять тревогу в станице и оповестить об опасности работающих в поле.

В то лихое время казак не только в поле, но и в станице не чувствовал себя в полной безопасности. Иногда горцы нападали на станицы тучами. И эти случаи были до того обычны, что казаки привыкли уже понимать предупредительный голос родного Терека: запруженный в месте брода стеной конных всадников, он издавал своеобразный рев, и по этому рокоту догадывались часовые в станице, что враг близко и в больших массах переходит реку вброд. Быстро поднималась на ноги станица.

Способные носить оружие выбегали на станичный вал. Удальцы вылетали на конях в разведку и с вестью в соседние станицы просить «сикурсу» (помощь). Женщины выкатывали в прямые станичные улицы возы и делали баррикады. Ценные вещи, детей и стариков прятали в погреба, а входы заваливали дровами, хламом. Станица живо приспосабливалась к обороне и готова была дорого продать свою жизнь. И чаще всего горцы, видя, что отпор им будет хороший, уходили ни с чем, потеряв без всякой пользы несколько своих джигитов, слишком приблизившихся к грозным станичным валам.

В Кабарде такие набеги особо отмечались после посещения ее Шамилем. Самого его отогнали, но кабардинцы еще долго держали в страхе нападения соседей – станичников. Не раз уводили пленных и угоняли скот, хотя казаки втихомолку отплачивали им тем же.

Пришибская – небольшая станица в среднем течении Терека, построенная на восточной его дуге (повороте).

Чистые беленькие хатки, расположенные улицами с севера на юг. В центре церковь и перед ней площадь. Тут же недалеко станичное казачье правление, с рядом коновязей, приезжий дом и гауптвахта.

Станица возникла на месте казачьего поста и населена казаками моздокских станиц и переселенцами из Малороссии – потомками запорожских казаков. А было это так. В 1820-е годы Ермолов дал Военно-Грузинской дороге несколько иное направление – по левому берегу Терека, через Татартунское ущелье на станицу Екатериноградскую, минуя Моздок, потерявший прежнее значение. Для защиты ее от станицы Екатериноградской до Владикавказа были заложены укрепления: Заречное, Пришибское, Аргуданское, Урухское, Минаретское, Дурдурское, Ардонское и Архонское. Вспоминают, что в приезд государя императора Николая Павловича на Кавказ командирам Кавказского корпуса приказано было 2-му Малороссийскому казачьему полку, занимавшему в то время верховья реки Малки со штабом в городе Георгиевске, представиться государю в укреплениях: Пришибском, Урухском, Ардонском и Архонском поэскадронно. После блестящего представления в вышеуказанных укреплениях, которому, кстати сказать, завидовали их братья 1-го Малороссийского казачьего полка, занимавшие линию в верховьях реки Кубань, 2-й Малороссийский полк был оставлен на постоянное жительство в укреплениях, в которых они имели счастье представиться, без возврата на родину. Для поселения были выбраны из обоих полков женатые казаки, а холостые переведены в 1-й полк, который тогда же был переведен во Владикавказ.

Дома строились сообща, по 250 дворов в каждом поселении, причем каждому семейному казаку выдано было на обзаведение хозяйством по 42 рубля 85 копеек.

Таким образом по Тереку возникла 100-верстовая Передовая Терская казачья линия, занятая восемью станицами шестисотенного Владикавказского казачьего полка – Пришибской, Котляревской, Александровской, Урухской, Змейской, Николаевской, Ардонской и Архонской.

2-й Малороссийский полк в 1839 г. переименовали в 1-й Владикавказский полк, но до 1842 г. он продолжал комплектоваться уроженцами Черниговской и Полтавской губерний.

В 1839 году вытребованы были семейства казаков за счет казны, и казаки с нетерпением ждали приезда «жинок», с которыми не виделись много лет. Старики потом долго с любовью вспоминали день приезда семей. Это, – по их словам, – был день радости и веселья, среди годов беспрерывных трудов и тяжестей боевой жизни.

Трудно было начинать вести свое хозяйство из-за малочисленности семей и неимения взрослых работников. Мужчины часто находились на службе, и одна «жинка с малышами» управлялась с хозяйством. Сами казаки тоже еще не привыкли пахать с шашкой на боку и ружьем за плечами, а станица располагалась невдалеке от горских аулов и не раз подвергалась нападениям.

Женщина в доме не знает свободной минуты. Если она не в поле, то занята чем-нибудь по хозяйству. Она то мажет, то белит, то моет, то шьет или чистит утварь, то готовит обед, то бегает за телятами, то доит корову…

В поле женщина только не косит, а все остальные работы выполняет наравне с мужчиной.

Вообще жизнь в станице тревожная.

 

Глава V

Но вернемся на Балканы. Потеряв 19 дней после дела Эски-Загрой, когда он мог почти беспрепятственно овладеть Шипкой, Сулейман 7 августа с 40 тысячами при 54 орудиях подошел к Шипкинскому перевалу. Войска Радецкого, защищавшие Балканы, а кроме того, имевшие задачу прикрывать левый фланг Плевенской группы и правый – Рущукского отряда, были разбросаны на фронте 130 верст от Сельви до Кесарева. На самой Шипке находилось 4 тысячи человек при 28 орудиях. Потратив еще один день, Сулейман штурмовал 9 августа в лоб сильнейшую часть русских позиций на перевале. Так началось знаменитое шестидневное Шипкинское сражение.

Атаки следовали за атаками. Расстрелявшие свои патроны, томимые жестокой жаждой защитники «Орлиного гнезда» отбивались камнями и прикладами. 11 августа Сулейман уже хотел торжествовать победу, но тут в решительную минуту, как гром среди ясного неба, грянуло «Ура!» четвертой стрелковой бригады, молниеносным маршем прошедшей 60 верст в сорокаградусный зной. Шипка была спасена, и на этих раскаленных утесах 4-я стрелковая бригада заслужила свое бессмертное наименование «Железная бригада». Сюда прибыла 14-я дивизия генерала Драгомирова, сам Радецкий стал управлять боем, и 13 августа турки заиграли отбой.

В середине августа Действующая армия усиливается новыми дивизиями. Решено было поскорее покончить с Плевеном и этим развязать себе руки на всем театре войны. Операцию решили начать со взятия г. Ловеч, чтобы обеспечить тыл западному отряду. Выполнение возложено было на князя Имеретинского, в состав войск которого был включен Владикавказский полк и небольшой отряд Скобелева. Состав их насчитывал 22 тысячи человек при 98 орудиях.

Ловеч – небольшой городок, расположенный в 30 верстах от Плевена, взять который в то время русским не удавалось.

Через городок протекает своенравная речушка Осма, обычно всюду проходимая, и только после обильных дождей переправа через нее вброд бывает невозможной. Пройдя Ловеч, Осма меняет свое северное направление на северо-восточное к Омар-Киою и Иглову. Плевен и Ловеч соединяли шоссе, идущее в южном направлении к Трояну. К западу от Ловеча лежало селение Микре, а к востоку шло шоссе на Сельви и оттуда на Тырново и Габрово. По обе стороны Осмы тянулась гористая местность, пересеченная в разных направлениях оврагами и пропастями.

Сюда к северу от Ловеча между Осмой и Плевенским шоссе к 23 июля подошла Кавказская казачья бригада генерала Тутолмина, чтобы наблюдать за сильным турецким отрядом, занявшим Ловеч и окружающие его высоты, на которых турки возвели ряд укреплений, главный фронт которых направлен был к востоку, т. е. против отряда князя Имеретинского. Большая возвышенность, которую казаки нарекли «Курган», поднимавшаяся к западу от городка, была приведена в серьезное оборонительное сооружение, и вершину ее венчал огромный редут, у которого смыкались турецкие окопы, опоясавшие Ловеч.

Атака на Ловеч была назначена на 22 августа. Войска были распределены на три колонны: левая (генерала Скобелева) направлялась по Соловинскому шоссе, правая (генерала Добровольского) брала несколько в обхват, со стороны Осмы, турецкие позиции, третья (генерала Энгмана) составляла общий резерв и держалась за колонной Скобелева, так как главный удар предполагалось нанести туркам в их правый фланг.

Кавказской казачьей бригаде (Владикавказский полк, Кубанский полк, Осетинский дивизион и 8-я Донская батарея) дана была задача: наблюдать за дорогой в Плевен, содействовать наступлению наших войск и в случае отступления турок на Микре преследовать их насколько будет возможно. Наблюдение за левым флангом было возложено на две сотни 30-го Донского полка. Кроме того, в колонне Скобелева находился Терский эскадрон Собственного Его Величества Конвоя, полусотней которого командовал хорунжий Григорий Кульбака, и две сотни кавказских казаков (2-я сотня Владикавказского полка и 1-я сотня Кубанского полка).

Заняв Плевно-Ловечское шоссе, Тутол-мин выдвинул вперед Владикавказский полк и 4 орудия, оставив в резерве кубанцев с двумя орудиями.

Как только в 5 часов утра артиллерия большого «Кургана» открыла огонь по нашим наступающим колоннам, 8-я Донская батарея стала осыпать ее снарядами, учащая огонь по мере развития боя. Турки принуждены были отвечать на огонь казачьей батареи, но казакам причиняли мало вреда. Когда же пехотные цепи дошли уже до Осмы, батарея была продвинута, насколько было можно, ближе к турецкому расположению и частым огнем стала поддерживать наступление нашей пехоты. Вместе с батареей продвинут был вперед и Владикавказский полк, причем осетины и 1-я сотня спешились и стрелковой цепью заняли гребень холма правее батареи, а 3-я и 4-я рассыпались левее. Частый и меткий огонь казаков, вооруженных скорострельными ружьями Бердана (тогда как вся армия имела на вооружении в основном ружья системы Крнка), произвели такое впечатление на турок, что они приняли жидкую казачью цепь за два батальона.

В час дня штурмующие колонны заняли город. Оставалось выбить турок из редута на «Кургане», по которому казачья батарея усилила свой огонь с севера, в то время как с востока уже стала карабкаться на холм пехота, вскоре облепившая весь его склон.

– По коням! – разнеслась команда полковника Левиса, и казаки бригады вмиг оказались на конях.

– Двигаемся под «Курган», – отдал он команду казакам и движением шашки указал направление.

«Рысью тронулась бригада», – описывал бой Тутолмин. Укоротили поводья казаки, нагнулись черные папахи, и десять сотенных значков по ветру шелестели в призрачной синеве долины.

В это время наша пехота ворвалась в окопный венец кургана, и видно было, как турки опрокинулись и побежали вниз. В то же мгновение из-за соседней с курганом деревни, что была правее Владикавказского полка, появилась турецкая густая пехотная колонна. Завидя казаков, она как будто бы остановилась. Минутное ожидание и…

– С Богом, други, шашки вон! – прокатилось по рядам Владикавказского полка, и четыре его сотни галопом поскакали на врага.

Обрывистый, невидимый доселе ручей преградил им дорогу, и они на миг сбавили ход. Турки сделали ружейный залп. Но это уже не могло остановить терцев. Осетины перелетели через ручей и ударили в пол-оборота налево, кубанцы – в центр, но для хорошего начала не хватало еще одной сотни, чтобы ударить вправо.

– Где Астахов? – нетерпеливо выкрикнул Левис таким голосом, в котором скрывалась надежда именно на этого командира (командир 1-й сотни Владикавказского полка, «надежный и опытнейший офицер бригады»), А в ответ ему отозвался размашистый топот серого аргамака, который мчал Астахова из-за Кубанского полка. Занимая спешенными казаками холм, который находился на правом крыле Владикавказского полка, 1-я сотня должна была позднее других сесть на коней, пропустив Кубанский полк.

Как только позволили обстоятельства, Астахов выпустил свою сотню и подоспел в то время, когда в нем нуждался Левис.

– Я здесь, полковник! – ответил он, придерживая коня.

– Рубите вправо, за деревню! – отдал команду Левис.

– Слушаюсь, полковник! – И аргамак помчал его к своей сотне.

Астахов догнал сотню на переправе, и она, не останавливаясь, охватила турок с тыла. Замолотили шашки в разладе выстрелов турецкой пехоты, и она припала к копытам Владикавказского полка. Поредела пыль, взвитая атакой, поредела и турецкая пехота. Не менее двух таборов легли на этом месте под страшной сечей казаков, и тем выразился первый приступ Кавказской бригады к погрому турок 22 августа.

Но в этом славном его начале два сотенных командира оказались в числе немногих раненых. Есаул Скориков был пулей ранен в грудь, а Астахов остался без руки. В голове своей сотни он врубился в свалку, и в тесной рукопашной схватке схватился рукою за штык турецкого пехотинца. Ружье дало выстрел и раздробило ему кисть правой руки, но он левой рукой достал из кобуры, висевшей у седла, пистолет и убил стрелявшего в него турка. А самого его вывезли из сечи.

В то время, как терцы бросились в атаку, а кубанцы подошли к ручью, Кавказская бригада только и могла видеть, что в первое мгновение терского урагана вправо от нее были турки, а перед нею прямо на юг простиралось холмистое поле. Что делается за этими холмами и кто скрывается за ними, должен был выяснить Кубанский полк, выстроясь уступом за левым крылом Владикавказского полка. Но пока они пропускали вперед себя артиллерийскую батарею, на гребне пологого холма показались всадники Собственного Его Величества Конвоя, впереди которых скакал терский казак – хорунжий Григорий Кульбака. Ясно было, что они после боя выравниваются со своими братьями Владикавказского полка. Они подоспели в то самое время, когда Владикавказский полк разделил турецкие отряды. И их на помощь с левого фланга послал генерал Скобелев. Гвардейский эскадрон стал рядом с Владикавказским полком, и они вместе понеслись на турок. И еще пуще дрогнула земля перед врагом. Батарея и Кубанский полк, ожидая своей очереди, следовали рысью. Скоро должна была наступить она и для них, так как гонец за гонцом скакали от князя Имеретинского и от генерала Скобелева с приказанием: «Преследовать до – нельзя». Но вот выбились из сил и казаки, и терские кони, измученные трехверстовой сечей на полном ходу. Тогда-то и пригодилась батарея, которая была вызвана на позицию, а Кубанский полк сменил владикавказцев и Терский эскадрон Собственного Его Величества Конвоя. Этот последний через несколько времени был отозван в Ловеч, а владикавказцам дана передышка. Кубанцы заняли места их обоих, и наступила менее блесткая, но более трудная половина работы.

Через несколько дней князь Имеретинский доносил Главнокомандующему: «Взят Ловеч, который занимали четыре тысячи турок. Почти все они были перебиты, нами было похоронено 2200 турецких трупов, взято 2 знамени и 1 орудие. Наш урон составил 46 офицеров и 1637 нижних чинов. В преследовании неприятеля 22 августа отличились Кавказская бригада и эскадрон Собственного Его Величества Конвоя».

 

Глава VI

После взятия Довела все силы стали стягиваться под Плевей.

25 августа в Горном Студне состоялся Военный Совет. Проводил его сам Великий князь Николай Николаевич.

– Господа, хочу услышать от вас, что будем делать с крепостью Плевен? – поставил сразу же вопрос князь.

– Надо немедленно штурмовать крепость, – предложил князь Имеретинский.

– Обязательно штурмовать, и как можно скорее, так как осада может затянуться до зимы, – поддержал князя генерал Скобелев.

– Я бы подождал со штурмом, надо подготовиться, – возразил командир Западного отряда князь Карл. Его поддержал генерал Зотов.

Но Великий князь Николай Николаевич встал на сторону большинства и назначил днем штурма 30 августа – день тезоименитства государя. Этот штурм стал для России третьей Плевной!

Это было самое кровопролитное сражение за все войны, что когда-либо русские вели с турками. Не помогли героизм и самопожертвование войск, не помогла отчаянная энергия Скобелева, лично водившего их в атаку. «Ключи Плевны» – редуты Абдул-бея и Раджи-бея – были взяты, но генерал Зотов, командовавший всеми войсками, отказался поддержать Скобелева, предпочтя скорее отказаться от победы, чем ослабить «заслоны» и «резервы». Последним своим усилием Осман, решивший было бросить Плевен, вырвал победу у горстки героев Горталова, истекавших кровью на виду у зотовских «резервов», стоящих с ружьем у ноги. На штурм 30 августа генерал Зотов двинул 39 батальонов, оставив 68 в «резерве». Штурм почти удался. На правом фланге был взят Гривицкий редут, захвачено знамя и три орудия. В центре, где атаковало 12 батальонов, а 24 стояло «в резерве», штурм был отбит. На левом фланге генерал Скобелев, поведший войска верхом на белом коне, взял «Ключи Плевны» – 2 редута. Еще одно усилие – и Плевен был бы наш. Весь день 31 августа шел здесь неравный бой. 22 русских бастиона бились с турецкой армией на глазах 84 батальонов, стоявших в бездействии. Оставив на редуте Абдул-бея батальон Владимирского полка, Скобелев взял с его командира майора Горталова слово с редута не сходить. Геройский батальон храбро сражался против неприятельских сил. Получив от Зотова отказ в подкреплении, Скобелев с болью в сердце послал Горталову приказание отступить, сказав, что освобождает его от слова.

– Скажите генералу Скобелеву, что русского офицера освободить от данного слова может только смерть! – ответил майор Горталов.

Отпустив остатки своего батальона, он вернулся на редут и был поднят турками на штыки. Наши войска в этих боях потеряли двух генералов, 295 офицеров и 12471 нижних чинов, румыны – 3 тысячи человек. Турки по их показаниям потеряли 3 тысячи человек.

Скобелев возмущался:

– Наполеон радовался, если кто-либо из маршалов выигрывал ему полчаса времени. Я выиграл им целые сутки – и этим не воспользовались.

Имя белого генерала, как его прозвали и русские, и турки, прогремело на всю Россию. На удивление завистникам и рутинеров, Скобелев был назначен командиром 16-й пехотной дивизии. «На верхах» его стали считать если еще не равноценным корпусным командирам Зотову и Криденегеру, то, во всяком случае, мало чем уступающим, а то и вполне равноценным другим командирам дивизий.

Но поражение произвело ошеломляющее впечатление на армию и на всю страну. 1 сентября император Александр II созвал в Парадиме Военный Совет, мало чем походивший на Совет в Горном Студне, проходившем всего неделю назад.

Почти все старшие начальники во главе с Великим князем Николаем Николаевичем и Зотовым пали духом и высказывались за отступление от Плевена, иные за Дунай, и за прекращение кампании до будущего года. Но государь, и в этом заслуга царя-освободителя, согласился с меньшинством, считавшим, что после всех этих неудач отступление совершенно немыслимо как в политическом, так и в военном отношении. Такой бесславный конец кампании явился бы слишком жестоким ударом по престижу России и русской армии.

Было решено отказаться от каких-либо наступательных действий и по всему фронту перейти к обороне. Под сам Плевен стянуть как можно больше войск, укрепиться и отразить Осману сообщения.

В войсках закипела работа. Подходили подкрепления, вокруг города велись осадные работы. В соседних деревнях прямо в деревянных хатах расположился крупный временный военный госпиталь. Вечерело. В одну из хат зашел военный врач и начал устраиваться на ночлег. Тут в нее вошел невзрачный человек, старик, уже очевидно чувствующий тягость лет. Одет он был более чем просто и, несмотря на тепло, чуть ли не по-зимнему: меховая шапка, ватное пальто, боты с мехом.

– Как устроили батальоны? – приступил он к батальонному врачу.

– Этого я еще не знаю, – ответил тот с вызывающим спокойствием, расстегивая сюртук.

– Прежде всего надлежит позаботиться об удобствах доверенных вам людей, – продолжил незнакомец, не обращая, кажется, никакого внимания на недовольство собеседника, – а потом уже можно думать о личных удобствах.

– С кем, однако, имею честь? – не выдержал врач, научившийся в эти несколько своих военных месяцев осаживать штатских ревизоров.

– Пирогов, – сказал старик уже тихим голосом, словно наперед зная эффект этого имени, и заспешил на улицу.

За ним, на ходу застегиваясь, бросился и батальонный врач. Он прежде слыхал, что старик Пирогов прибыл на театр войны. Эту весть на все лады передавали солдаты, обнадеживая друг друга, что теперь, мол, и под пули не страшно угодить. Но он эти слухи воспринимал, как легенду. И вот встреча! Есть ли в России имя популярнее? Солдаты и матросы занесли это имя, куда ни казала носа ни одна наша знаменитость.

– Говорили, Боткин рассказывал, – вспоминает он, – несут на перевязочный пункт солдатика без головы, это еще в Крымскую кампанию, – доктор из дверей машет рукой: «Куда несете без головы!» – «Ничего, ваше благородие, голову несут за нами. Николай Иванович как-нибудь приставит, авось, еще пригодится наш брат-солдат!»

Обегав батальон, собрав подробную справку и, по возможности, приведя себя в порядок, врач направился назад и возле одной из хат, в свете факелов, которые держали две молодые болгарки, увидел Пирогова, который наблюдал за выгрузкой раненых. Заметив почтительно вставшего поодаль врача, он слегка кивнул, будто приглашая проследить с ним за этой процедурой.

– Пойдемте, коллега, – сказал Пирогов, дождавшись, когда опустела последняя телега. И они двинулись по хатам с ранеными, которых разместили в немыслимой тесноте. Кто мылся, кто вскрикивал, а кто уже и водочки принял или чаю напился. В одной хате раненый солдат после операции бредил боем: «То свой! – кричал он. – Свой! Сюда!» А потом запел во все горло и пел, пока не заснул.

– Вероятно, запевала, – заметил Пирогов, когда уже возле полуночи они вышли на улицу. Тут выяснилось, что, прибыв немного ранее врача, Пирогов еще не имел ночлега, и тот робко пригласил его к себе, и приглашение немедленно было принято.

Идя рядом, врач все не мог прийти в себя от того обстоятельства, что патриарх науки, гений, имя которого известно каждому культурному человеку, сейчас, ночью, идет с ним, недоучившимся студентом, чтобы вскоре заснуть на лавке в грязной хате. Этим врачом был Скляровский Сергей Львович, получивший на Шипке рану и Георгия, окончивший после войны Медико-хирургическую академию у самого Склифосовского и длительно проработавший в Виннице уездным врачом.

Была теплая, тихая ночь. Прежде чем идти спать, Пирогов угостил врача отличной сигарой. Курить сели возле хаты на лавочке. Глаза привыкли к темноте, и было заметно, что кругом безлесье, словно малороссийская степь.

– Как приятна эта тишина, – начал разговор врач, – надолго ли?

– Да, тишина обманчива. В любое время здесь могут развернуться бои, – отвечал ему Пирогов. – Слышали, 5 сентября Сулейман вторично штурмовал Шипку, но был отбит, потеряв 2 тысячи человек.

– А сколько же наших полегло? – задал вопрос врач.

– Говорят, что больше тысячи.

– Ничего, блокируем Плевен, разобьем Османа, тогда и Шипке поможем, и до Костантинополя дойдем, – сказал Пирогов.

И действительно, в середине ноября армия Османа, стиснутая в Плевене в четыре раза превосходящим ее железным кольцом русских войск, стала задыхаться в этих тисках. Припасов в городе не оставалось, и турки решили пробиться сквозь линию обложения.

28 ноября, в утреннем тумане, турецкая армия обрушилась на Гренадерский корпус, но после упорного боя была отражена по всей линии и отошла в Плевен, где и сложила оружие. Раненый Осман вручил свою саблю командиру гренадер – генералу Ганецкому. За доблестную защиту города Осману были оказаны фельдмаршальские почести.

 

Глава VII

А на азиатском театре боевых действий события развивались следующим образом.

В последних числах июля к Арпачаю для подкрепления русских войск подошли две дивизии. Основной удар предполагалось нанести по войскам Измаила, двигающимся на Тифлис с Эриванского направления. С ним было 20 тысяч человек при 56 орудиях. Однако в ночь на 13 августа неожиданно перешедший в наступление Мухтар нанес нашим войскам чувствительный упреждающий удар. Понеся сам большие потери, Мухтар значительно потеснил наш 8-тысячный отряд. В результате этого операция против Измаила была отложена, и все внимание Великий князь Михаил Николаевич сосредоточил на Аладже, где на высотах по фронту в 22 версты укрепились турки. Началось накопление войск. К половине сентября здесь против 40-тысячного отряда Мухтара Кавказский корпус сосредоточил 60 тысяч человек при 218 орудиях. При таком соотношении можно было и наступать. Лорис-Меликов, командующий корпусом, 20 сентября отдает приказ 2-му Горско-Моздокскому полку атаковать турецкие позиции.

– 3-я и 4-я сотня, к бою! – подал команду майор Алтадуков, и казаки вмиг выстроились на исходной.

– Берем вон ту высоту, – указав шашкой, отдал он приказ. – Я с 3-й сотней, вперед!

Моздокцы атаковали четыре роты турецкой пехоты и обратили их в бегство, изрубив 150 турок, в том числе трех офицеров. 3 октября казаки на этих же высотах захватили четыре турецких орудия. Но в целом наступление было неудачным и не получилось. Методы его напоминали Плевну. Бездействия Измаила и приближение зимы побуждали Мухтара отступить к Карсу. Заметив отход турок, Великий князь Михаил Николаевич стал готовить войска к нанесению им сокрушительного удара. 2 октября 2-я сотня 2-го Кизляро-Гребенского полка под командой майора Ржевусского вместе с 3-м эскадроном нижегородцев была направлена на разведку к селению Хаджи-Халиль. Возвращаясь на соединение к своим частям, казаки и драгуны наткнулись на шедшие в походном порядке шесть турецких батальонов пехоты, но, не падая духом, бросились в шашки, прорубились сквозь турецкую колонну, а затем, встретив на пути непроходимый овраг, вновь повернули к пехоте, еще раз врезались в нее и опять прорубили себе путь, понеся значительные потери в людях и конном составе. В этот день началось общее наступление.

В решительных сражениях 2-го и 3-го октября на Аладжинских высотах турецкая армия была разбита. Она потеряла 22 тысячи человек – 15 тысяч убитыми и 7 тысяч взято в плен, в том числе 7 пашей и 35 орудий. Разгром турок был полным. Остатки их бежали частью в Карс, а другая с самим Мухтаром – к Зивину. Эти остатки могли бы быть истреблены энергичным, безостановочным преследованием. Однако этого не произошло.

Распоряжения о преследовании вовремя не последовали, и наши войска, умея побеждать, не смогли воспользоваться плодами своих побед.

12 октября один из двух наших отрядов, отряд под командованием генерала Геймана, подошел к Зивинской позиции. Однако вместо того чтобы атаковать слабейший вчетверо отряд Мухтара, остановился в бездействии. Мало того, он не занял Хорасан и Кепри-Кея – пункты, где могло состояться соединение турецких отрядов Мухтара и Измаила. И они этим воспользовались.

14 октября Мухтар, оставив Зивинскую позицию и совершив опасный фланговый марш в 10 верст от бездействующего Геймана, двинулся как раз на Кепри-Кей, и 15 октября соединился с отрядом Измаила. Теперь турецкий главнокомандующий вновь стал располагать силами в 20 тысяч человек, при 40 орудиях, с которыми мог надежно прикрыть Эрзерум. Но не желая вступать в генеральное сражение, турки 17 октября отступили от Кепри-Кея на сильную позицию при Деве-Бойну.

21 октября у Гассан-Калы войска Геймана соединились с отрядом Тергукасова и составили теперь 25 тысяч человек при 90 орудиях. В командование объединенного отряда вступил Гейман. Он решает атаковать турок на Деве-Бойну, с тем чтобы разгромить турецкие силы и попытаться овладеть Эрзерумом. Это должно было обеспечить войскам удобные зимние квартиры, не говоря уже о громадном моральном значении взятия анатолийской столицы. 23 октября последовал штурм Деве-Бойну и полный разгром турок. Они потеряли 3 тысячи убитыми и ранеными, 3 тысячи пленных и все 43 бывших у них орудия.

И хотя все полки горели одинаковым желанием добыть «честь и славу командирам, честь и место казакам», более всех отличились 2-й Горско-Моздокский полк, 1-й и 2-й Волгские, 1-й Сунженский и 1-я батарея. Терцы показали беззаветную преданность своему долгу и Отечеству «не жалея живота своего». Они доказали, что слава о храбрости, сметливости, исполнительности кавказского казака не пустой звук, а действительность.

Гейман сам руководил войсками нашего левого фланга против правого фланга турок, куда Мухтар и стянул все резервы. В самые критические минуты он посылал туда казачьи полки, и они ломали оборону противника. Уже в сумерки генерал Тергукасов с частями 19-й и 39-й пехотных дивизий нанес решительный удар левому флангу турок на высоте Узун-Ахмет.

Толпы деморализованных, побросавших оружие турок устремились в Эрзерум, их командиры теряли голову. Никто не думал о сопротивлении. Объятое ужасом население Эрзерума собралось у Карских ворот просить аман у русских… Но русские не появились.

Гейман не воспользовался и этой блестящей победой. Три дня он продержал войска в бездействии в 15 верстах от Эрзерума и лишь 27-го подступил к крепости. Турки тем временем успели прийти в себя, собрали разбежавшиеся войска, заняли форты и укрепления и организовали твердую оборону.

В ночь на 28 октября Гейман штурмовал Эрзерум, но был отбит. В результате этой неудачи, в которой был сам виноват, он должен был отступить от Эрзерума, ибо оставаться здесь на зиму значило погубить войска от лютых морозов на пустынном и диком плоскогорье. Русские войска расположились на зиму в редких деревушках Пассинской долины в отвратительных санитарных условиях.

Пока Гейман добивал Мухтара у Деве-Бойну, авангард Лорис-Меликова подступил к Карсу и начал осадные работы. В результате штурма в ночь на 6 ноября Карс был взят. Этим фактически завершилась война на Кавказе. Карс был взят ночным штурмом 1-й гренадерской, 40-й пехотной дивизиями и Кавказской стрелковой бригадой.

В крепости было взято 303 орудия. Из гарнизона в 25 тысяч человек 3 тысячи было убито при штурме, 5 тысяч больных и раненых, 17 тысяч с пятью пашами и 800 офицерами сдались в плен.

Наши потери – 2 генерала, 75 офицеров, 2196 нижних чинов.

После взятия Карса часть войск была двинута в Эрзерумский район на усиление войск Геймана. Но это имело печальные последствия. Усилив и без того большую скученность лишенных медикаментов, ютившихся в грязных хижинах и землянках войск, в ту зиму русские стоянки в Пассинской долине и за Саганлугом обратились в тифозные кладбища.

В числе жертв тифа был и генерал Гейман.

Эрзерум взят не был. Но согласно условиям перемирия 11 февраля 1878 г. был на полгода передан русским.

 

Глава VIII

Падение Плевны развязало руки русской стратегии. Освободившиеся под Плевной 130 тысяч русских позволяли нанести Турции решительный удар. Но наступала зима. Войска отдыхали. Солдаты, греясь у костров, были сумрачны и усталы. Расположившийся невдалеке казачий табор тоже был невесел. Всех волновал один и тот же вопрос – какие меры предпримет командование в ближайшее время.

– Верно ли, ваш бродь, сказывают, что скоро пойдем за Балканы? – спрашивают казаки у командира.

– Пока не знаю, но возможно, – ответил сотник. – Командование собирает силы.

– А что, так одни и будем вести войну? – снова задали вопрос сотнику.

– Как одни. Нам же помогают румыны, а сейчас, говорят, на помощь идет сербская армия.

– Ну, тогда турку конец! – сказал старый казак, отодвигаясь в сторону.

– Не хотите ли с нами пообедать? – пригласили сотника казаки, показывая на раскрываемые кашеварами термосы.

– А что ж, с удовольствием. Не помешаю, братцы? – спросил сотник казаков.

– Садитесь вот туточки, ваш бродь, – отодвигаясь, в один голос повторили приглашение казаки. Один из них подал ему деревянную ложку, и сотник стал с удовольствием есть густо наперченный и действительно вкусный бараний суп. Он медленно пережевывал мясо, куски затвердевшего хлеба и осмысливал то, о чем говорили сейчас казаки.

– Знатный суп сготовили ваши повара, – отдавая котелок, похвалил сотник.

Казаки после сытного обеда покуривали, с удовольствием глядя на обедавшего с ними офицера.

– Спасибо, братцы, за обед. Накормили, так накормили, – поблагодарил еще раз сотник и пошел к видневшемуся вдалеке командиру полка.

А в ставке Великого князя Николая Николаевича шло совещание. Об остановке кампании до весны не было и речи.

Главнокомандующий отдает приказ о безотлагательном переходе через Балканы:

«Западному отряду генерала Гурко перевалить через Этропольские Балканы, – писал он в приказе. – Разбить Софийскую турецкую армию и выйти в тыл туркам у Шипки, облегчив тем самым переход отряду Радецкого. Отряду генерала Карцева перейти Балканы у Трояна после перехода Гурко. Отряду Деллинсгаузена, – предписываю, – перейти Балканы у Твердицкого перевала. А Рущукскому пока оставаться на месте.»

Отряд генерала Гурко, доведенный до 60 тысяч человек при 318 орудиях, уже в начале декабря стал собираться на исходной. Среди местных жителей распространился слух, что русские, несмотря на суровую погоду, готовятся идти на помощь их братьям через Балканы.

13 декабря, в жестокую бурю и метель, полки отряда двинулись в поход за Балканы.

– Куда же вы в такой холод? – спрашивали болгары у солдат. Но те молчали. А Гурко, стоя под кручеными хлопьями снега, которые нес неистовый ветер, напутствовал их:

– Враг никак не ожидает нас, застанем же его врасплох. Дадим последний урок туркам, чтоб не смели впредь зариться на Россию.

В серой мгле еле различался русский отряд, в котором шли вперемежку солдаты, казаки, кони которых шли под вьюками. Люди несли на себе кроме оружия довольствие на шесть дней, кони несли боезапас и четырехорудийную батарею.

Местные жители с ужасом смотрели на выступление русских войск, а они шли и шли по заваленной сугробами дороге, переходящей невдалеке в обычную тропу. Особо опасным для этого каравана был снежный буран, заметавший еле обозначенный край пропасти, рядом с которой вилась дорога. Ветер словно перебрасывал снег с вершины на вершину, его порывы были гибельны. Уже на небольшой высоте в буране смешивались горы и небо. Люди не знали, куда ступить, и часто доверялись чутью лошадей, идущих узкой тропой, еле видимой и при ясной-то погоде. То и дело приходилось останавливаться. Лошади, навьюченные сверх меры, выбивались из сил. Их ноздри хватали разряженный воздух, а ввалившиеся от трудного пути бока ходили, словно кузнечные меха.

– Да, буран с нами словно в прятки играет, – шутили в колонне, когда останавливались, чтобы поесть и передохнуть.

– Точно. То залепит глаза, да так, что ничего не видно, то исчезнет, – слышалось в ответ.

– Дай Бог поскорее добраться до цели, – сказал кто-то обнадеживающе, и все перекрестились.

Отряд вместо двух предположенных дней совершал переход целых восемь дней. Люди устали. У многих лошадей были сбиты не только подковы, но и копыта. Выбившиеся из сил лошади катились вниз по камнепаду вместе с поклажей. Но по мере приближения к цели караван приобретал внушительный вид. Это было настоящее войско. Спустившись с перевала, большая часть Западного отряда расположилась в Комарцийской долине, по ту сторону Балкан. Воля генерала Гурко, энергия его офицеров и выносливость солдат победили природу. Но впереди предстояли бои.

В первую очередь надо было овладеть Софией, чтобы избежать повторения здесь Плевны и обеспечить свой тыл при дальнейшем наступлении на Филипполь.

21 декабря Гурко двинул свои войска на Софию, 22-го рекогносцировал ее и 23-го занял без боя. Готовясь к дальнейшему наступлению, он назначил войскам дневку в ожидании спуска с гор обозов. Но турки, заняв удобные позиции, решили во что бы то ни стало остановить наступление.

Бой при Такшисене велся по колено в снегу, в трудной горной местности и в сумерках короткого зимнего дня. Четыре тысячи турок, при восьми орудиях, были сбиты с очень сильной позиции, потеряв 800 человек (наши – 562). У Горного Бугарова четыре тысячи русских с шестью орудиями отразили девять тысяч турок с 8 орудиями. Наш урон составил 8 офицеров и 261 солдат.

В метель с 16 на 17 декабря в Западном отряде было обморожено 813 человек, их них 70 насмерть. При Петриче погибли генерал Каталей – начальник 3-й гвардейской дивизии и командир 1-й бригады генерал Философов. Переход Балкан отрядом Гурко послужил сигналом к общему наступлению. 20 декабря отряд генерала Карцова численностью пять тысяч человек при 30 орудиях сосредоточился у Княжевацких Колиб – подножия Троянова Балкана, самой дикой, суровой и неприступной части Балканских гор. Утром 23 декабря начался подъем гуськом по единственной имевшейся пастушьей тропе в 27-градусный мороз, причем пушки и лошадей втаскивали на кручи на своих руках. Трое суток длилось это восхождение. Преодолев все эти трудности, отряд сбил занимавший вершину турецкий отряд, и в рождественскую ночь на оледенелых вершинах победно зазвучал тропарь «Рождество Твое, Христе Боже наш…».

Переход русских через Троян навел на турок такую панику, что гарнизоны их бежали, а за ними устремилось и все мусульманское население южного склона Балкан.

Тем временем генерал Радецкий, получив подкрепление, решил нанести удар 40-тысячной армии Вессель-паши. Он принял смелое решение – двойной охват армии Весселя колоннами Скобелева и князя Святополк-Мирского. 24 декабря началось обходное движение – переход Балкан выше пояса в снегу. 27-го князь Мирский завязал бой с турецкой армией, а 28-го декабря сокрушительный удар Скобелева при Шейнове решил это генеральное сражение. А было это так. Турецкая армия Вессель-паши численностью 32 тысячи человек при 100 орудиях заняла крепкую позицию с 14 сильными редутами. Снег был выше человеческого роста, трудности движения невероятные. 25 декабря колонна Скобелева, идя форсированным маршем, за 17 часов прошла всего 6 верст. Связи между колоннами, да и с Радецким, почти не было. 27 декабря Мирский после тяжелого боя овладел 1-й линией редутов, но вторую взять не смог. 28-го Скобелев, не закончив еще сосредоточения, в помощь ему атакует турок. Эта атака была решительной. Было взято 30 тысяч пленных, 7 знамен и 93 орудия. Наши потери – 5679 убитых и раненых. Живой силе турок был нанесен непоправимый урон. Скобелев был награжден шпагой с бриллиантами, а Радецкому Великий князь – главнокомандующий – вручил свою Георгиевскую звезду.

Желая полностью использовать шейновскую победу, главнокомандующий в Директиве от 1 января 1878 г. ставит войскам задачу овладеть Адрианополем и наступать на Константинополь.

Переход русскими Балкан произвел на турок ошеломляющее впечатление. Зимний Константинополь представлял унылое зрелище. Не слышалось ни музыки духовых оркестров, ни говора беззаботных женщин, ни криков разносчиков сладостей. Разгром армии Весселя у Шипки, наступление русских войск на Адрианополь не на шутку всполошили турецкого султана.

– Сулейман и Мехмед-Али не дали отпора русским, пусть теперь искупают вину, удерживают от гяуров Филипполь и Адрианополь, – с гневом говорил султан в кругу своей свиты. – Я решил назначить главнокомандующим всеми войсками военного министра Реуфа. Он, думаю, остановит русских.

– Но курьеры докладывают, что войска разбегаются. А янычары бегут первыми, – вступил в разговор приближенный султана Кучук-Гусейн.

– Дезертиров вешать, – сказал как отрезал султан.

– Вот английский посол предлагает нам проект мира с Россией, – подал бумаги Кучук-Гусейн.

– Нет, я дал команду Реуфу отвести войска Сулеймана и Мехмед-Али к Адрианополю и там дать русским генеральное сражение.

Реуф выполнил распоряжение султана, но отступить к Адрианополю удалось только второму. Гурко даже при Татар-Базарджике стал окружать армию Сулеймана. Тот, не желая вступать в сражение, направил свои войска к реке Марице, чтобы сосредоточиться у Филипполя. Авангард Гурко настиг их на переправе. Артиллерия била с колес, не переставая двигаться.

Конница легко вошла в интервалы между колоннами и стала вколачивать клинья, чтобы развести эти клинья как можно шире, а потом разбить отступающих турок по частям.

Янычары на резвых конях, сидя в седлах, задрав колени к подбородку, налетали с флангов, орудуя саблями. Но это уже им не помогало. Залп орудий и ружейные залпы вставшей в каре пехоты отбросили этот наскок. Тысячи турок бросились к мосту через Марицу. А русская артиллерия рубила, рубила…

Сулейман, едва переехав через мост, приказал:

– Разрушьте его! Пусть русские потонут, перебираясь через реку.

А на берегу грудами валялись значки и знамена, перевернутые фуры и телеги, пушки растерявшегося противника.

Перейдя реку Марицу и уничтожив за собой мост, Сулейман стал сосредоточиваться у Филипполя. Узнав о том, что дорога на Адрианополь уже перехвачена русской конницей, он нацелился отступать по долине Марицы на побережье Эгейского моря. Однако нашим войскам удалось его зацепить и в трехдневных боях: 3, 4 и 5 января у Филипполя турецкая армия была разгромлена, потеряв 20 тысяч человек и 114 орудий – всю свою артиллерию. Таким образом генерал Гурко своими умелыми действиями вывел из строя последний оплот Оттоманской империи – армию Сулеймана. Разгром Сулеймана, занятие важнейшего железнодорожного узла Семенли делали защиту Адрианополя безнадежной. Уже 5 января турецкие парламентеры обратились к великодушию победителей. 7 января Сулейман сам был эвакуирован, а 8-го генерал Струков с тремя полками 1-й Кавалерийской дивизии вступил в Адрианополь.

– Адрианополь взят, – докладывал Струков Скобелеву.

– Молодцы! Передай мою благодарность своим богатырям, и двигайтесь на Константинополь. Христиан и безоружных отнюдь не лишать жизни, разумея то же о всех женщинах и детях, – предупреждал он. Все стало ясно.

Падение Адрианополя и кавалерийский рейд к Константинополю поверг Европу в изумление, а Турцию поставил перед вопросом: как поступать?

Турки запросили перемирия.

– Я подпишу свой мир на берегах Босфора, у подножия храма Софии, в Царьграде, – восторженно говорил Великий князь Николай Николаевич.

А в это время султан вел переговоры с английским послом Хаксли.

– Что слышно из Лондона? – спрашивал он посла.

– Что слышно из Лондона, то отзовется здесь, в Константинополе, – отвечал посол. – Скоро наша эскадра войдет в Босфор.

– И я увижу ее из своих окон?

– Непременно.

– Но до меня дошли слухи, что на английском флоте не все так хорошо, как пишут в газетах.

Хаксли ответил султану, что флот так долго оставался в Безикской бухте вследствие несогласованности правительства и командования флота.

– Но эта неуверенность и истеричность вашего правительства и особенно командования флота становится предметом всеобщего посмешища, – заметил султан. – Мне доложили, что на фасаде вашего посольства какие-то остряки наклеили объявление: «Между Безикой и Константинополем утерян флот. Нашедшему будет выдано вознаграждение».

– Англия – страна свободная и сильная, и пока она существует, в Стамбуле будет все спокойно, – успокоил он султана.

И действительно, чтобы помешать возможному вступлению русских в Константинополь, английский флот, следуя приказу, поспешно прошел Дарданеллы и 15 февраля 1878 г. демонстративно остановился у Принцевых островов, хотя потом отошел несколько дальше, в Мраморное море.

Во избежание конфликта с Англией русским войскам был отдан приказ не занимать Константинополь. Русская армия остановилась под его стенами, заняв местечко Сан-Стефано, расположенное в 12 верстах от турецкой столицы, на берегу Мраморного моря, где 19 февраля 1878 г. был заключен мир.

 

Глава IX

Наступила весна. Залежавшийся в балках и оврагах ноздреватый снег таял. Над жирными пятнами земли дрожал тонкий прозрачный пар. На буграх зазеленела трава. С голубого неба жаворонки рассыпали над степью серебряный звон. Редкие облака проходили над степью. Пригревало солнце, изредка со степи набегал теплый, еле ощутимый ветерок.

Внезапно степь ожила. Поднялась пыль, послышался гул и звон, ржание коней, крики. Черные фигуры всадников замелькали на дорогах, и через 15 минут темная масса терских казаков заполнила долину.

Это пришел в движение 1-й Владикавказский полк.

– Заключен мир! Скоро по домам, – разносилось вокруг.

Кому не знакомо это чувство? Оно похоже на ветер, который то и дело щемяще опахивает казаков с каких-то невидимых солнечных садов. В голове одно: «Домой, домой!». Понемногу забывались страшные зимние бои и рейды. Как странно было видеть опять эти места, где после суток боя, истекая кровью, казачьи сотни прорывались к своим полкам и дивизиям, теряя друзей. Как страшно было видеть опять эти места, которые пахли невозвратимой молодостью и смертью. «Ведь и я, и я мог тут лежать безымянно» – думал каждый про себя.

Через несколько дней состоялся смотр войск. С кургана открывался плац, в песках, под полуобгорелой ржавой крепостью, взятой недавно при наступлении на Адрианополь. Виднелись знамена и серые квадраты батальонов. Чуть в стороне – кавалерия. Из рядов летели приглушенные команды:

– Ра-вня-й-айсь!

И вдруг после паузы застывших движений – ревом барабанов и труб ударили два оркестра. Колоннами пошли поротно батальоны.

– Благодарю вас, богатыри русские, – приветствовал войска Великий князь Николай Николаевич.

– Ура! – непрерывно неслось над строем.

Пели трубы, тысячи ног били в песок. Вот пошла кавалерия. И первыми пошли терские казаки, закинув головы и глядя орлом вперед.

– Честно исполнив свой долг, вы стали выше всякой похвалы, и не мне благодарить вас, товарищи, – обратился к казакам Великий князь. – Вашу службу не забудет батюшка царь, сумеет оценить ее мать Россия. Ваш атаман может гордиться вами.

1-й Владикавказский полк сразу же пошел в Софию. Под пение гортанных торжественных фанфар возбужденные казаки вспоминали обращение И. В. Гурко в приказе от 25 декабря: «Не знаешь, – обращался он к солдатам, – чему удивляться больше: храбрости ли и мужеству вашему в боях с неприятелем или же стойкости и терпению в перенесении тяжких трудов в борьбе с горами, морозами и глубоким снегом».

Болгарская столица встретила казаков ласковой весенней погодой. Дружно галдели вороны. Птицы кружили стаями над великолепным храмом, который стоял в центре Софии. Егор Кульбака с товарищами во спасение свое скоро перекрестились. Объехав вокруг храма и осмотрев его снаружи, они решили зайти внутрь. Яркий золотистый свет заливал зал. Взгляд Егора скользнул вверх в поисках исходящего в зал света. Он исходил из-под купола, из окон, расположенных там. Купол, крашенный в голубой цвет, изображал небо. В его внутренней сфере был изображен Бог. Он восседал на золотом троне – как создатель мира. Вокруг парили ангелы в облике наивно-приветливых младенцев с крылышками. Егору понадобилось всего несколько минут, чтобы воспринять прекрасное искусство, вложенное в эту церковь древними мастерами. Стены храма разрисованы библейскими сюжетами. Тут и Голгофа с распятым Христом, и одинокий ковчег Ноя на грозном гребне волны Всемирного потопа. На двери в алтарь была изображена картина Страшного суда.

«Здесь все так, как и должно быть», – только и успел подумать Егор, а дальше рассуждения в голове прекратились. Просто рука Господа легла тяжело на его плечи. Ошибки восприятия, каких-то неверных чувств не могло и быть. «Иное невозможно, немыслимо», – засело в голове. Устыженный тем, что мог стать жертвой каких-либо профанских мыслей, он трижды перекрестился и склонил в поклоне голову. А когда поднял ее, взору опять предстали прекрасные росписи храма и вся его прекрасная обстановка. «Вот такую бы церковь построить в станице, красота!» – подумал он. А когда они вышли на улицу, он обратился к своим товарищам:

– Казаки, нравится вам этот храм?

– А то, – в один голос ответили станичники, – загляденье.

– Вот приедем в станицу, – предложил Егор, – и давайте в честь нашей победы построим у себя такой же, каменный!

– Любо! – дружно ответили казаки.

В апреле они были в Ростове. А оттуда по Ставропольскому шляху двинулись к себе домой, на Терек. Лошади бежали рысцой и словно спускали казаков на воспоминания.

И казаки пели:

«Сколько там, на войне, казаков сложило головы», – вспоминали они.

Не раз генерал Гурко, награждая крестом или медалью, говорил казакам:

– Прежде чем получить этот крест, каждый из вас ждал себе другого креста – и не на родной стороне, а на далекой чужбине. Вот почему поднимается рука ломать шапку перед вами, и первее всего хочется вспомнить ваших товарищей, что оставили свои кости на чужой стороне.

Вспоминая хорошими делами этого блистательного генерала, казаки имели обиды на других военачальников, по чьей вине главная масса нашей конницы всю войну действовала бесцветно. Из общего количества 260 эскадронов и сотен конницы стратегическую роль суждено было сыграть лишь 14. Но рейд их на Адрианополь поставил Турцию на колени. Всякий раз, когда во главе этих эскадронов и сотен становились достойные их командиры, слава венчала их штандарты. Особо выделялись в войсках генералы Гурко, Радецкий и Скобелев. Все трое – люди железной воли. Каждый, однако, по-своему: Гурко – могуч и решителен, Радецкий – спокоен и непреклонен, Скобелев – блестящий, «сверкающий». В свои энергичные руки они приняли ведение войны, сообщив ему свой неизгладимый отпечаток. И последний седьмой месяц дает нам переход Балкан, Шейново, Филипполь и сокрушение двух турецких армий.

На первое место можно поставить Гурко. Это победитель войны, победитель Балкан, вдохнувший свою несокрушимую энергию как в войска, так и в Главную квартиру. Скобелев еще не успел вполне сформироваться как полководец. Но уже стал «белым генералом», героем легенд, при виде которого гремит «Ура!». Радецкий уступает им. Он не столь «монументален», как Гурко, не столь «картинен», как Скобелев. Но он из того же гранита. Этот на вид скромный, бесстрастный военачальник, шесть месяцев простоявший бессменным часовым на славнейшем и ответственном посту всей войны.

Всего в военных действиях с нашей стороны принимали участие: 31 пехотная дивизия, 4 стрелковые бригады, 15 кавалерийских дивизий, 3 отдельные кавалерийские бригады и отдельные казачьи части – круглым счетом 600 тысяч человек.

Но вернемся к казакам. Едут они из Ставрополя по Екатериноградскому тракту, как называют дорогу, по которой из России идут обозы на Екатериноград, Моздок, в Тифлис.

К югу от Ставрополя начинается Терская область. Раскинулась она вдоль и вширь на много верст. Вековая целина поросла высоким шелковым ковылем, душистым разнотравьем, лесами, и все это в окружении гор. И только вокруг станиц распаханные земли разбиты на наделы. Богата Терская область. Казаки, ехавшие по степной дороге, встрепенулись, увидев вдали вершину Машука.

– Пятигорск – не Казанлык, что за Шипкинским перевалом, это уже почти родина, – сказал кто-то из казаков. – Скоро будем дома.

Всадники торопились, но кони брели с трудом, всем своим видом показывая, какой утомительный путь они проделали. А казаки все-таки нетерпеливо понукали их. Они всем сердцем стремились домой.

Привольно расположившиеся поля, уже покрытые зеленью нового урожая и слегка увлажненные дождем, бередили приятным, привычным с детства запахом. Казалось, что даже небо над полем имеет свой особый аромат.

Подъехали к горе Кинжал. От нее начинался овраг, почему-то называемый Волчьим, и дорога зигзагами повела казаков по берегу Малки, текущей по оврагу.

– Здесь обычно прятались черкесские абреки, – сказал кто-то из казаков.

– Тогда нам надо быть побдительней, – послышалось в ответ.

– Да кто же на нас сейчас рискнет напасть, – ответил тот же казак. – Мы ведь сейчас сила. А абреков, поди, здесь уже и не бывает.

– Это раньше их ватаги собирались в таких местах, чтобы совершать нападения.

Казаки расшумелись, оживленные чем-то, видно, очень смешным.

На склон оврага легли косые лучи восходящего солнца. Занималось теплое, сухое утро. Верхушки леса горели красным, золотистым, медно-серебряным цветом. Трудно было оторвать глаза от этого зрелища. Лес молчал. Верхушки деревьев, на которых играло солнце, были неподвижны, и казалось, что они сами излучают свет. Сделав небольшой привал, казаки продолжили путь и только к вечеру добрались до дома. Закат опоясал самую макушку двухголового великана Эльбруса сверкающей золотой лентой, когда они подъехали к станице.

– Вот и наш дорогой Терек, – сказал один из казаков. – Как ты жил без нас?

И им почудилось, что в ответ река зашумела еще сильнее. Наслаждаясь сладким говором перекатов, всадники и не заметили, как подъехали к станичным воротам. А здесь их уже встречало почти все население станицы. Все без конца расспрашивали: что сеют в Болгарии? Какие там лошади, коровы и другой скот?

Сходен ли их язык с нашим? Вечер медленно опускался на станицу. И когда вопросы стали пореже, атаман сказал:

– Ну, пора и честь знать, пусть отдыхают.

Над горами дотлевал закат, темнели и грузно ворочались набухшие дождем тучи, наполняя предгорье сизым туманом. Где-то стороной пролетела падающая звезда, ярко мигая огоньками, словно открывая путь в небесное пространство.

Казаки расходились по домам. Шли и слышали стук своих сердец, останавливались, что-то вспоминали и шли дальше.

А за валом станицы ласково шумел белогривый Терек…