В украинской публицистике в течение нескольких последних десятилетий сложился своеобразный пропагандистско-культурологический (с негативистским оттенком) штамп. Это представление о т. н. «суржике» -- «неприятном грамматическом сочетании 2-х близкородственных языков (или таковых же диалектов)». Cложилось представление о том, что «суржик» – это что-то некультурное и даже непристойное. Язык простонародья, которого нужно стыдиться.
В филологии данное явление давно известно. В науке «суржик» именуется «койне». Например, нынешние греческий, немецкий и английский языки – потомки «суржиков»-«койне». Особенность «суржика» в том, что он позволяет довольно точно проследить лигвогенез языка.
Анализ «суржика», подкрепленный анализом берестяных грамот, и других дневнеславянских текстов, показывает, что современный великорусский язык имеет большее сходство с языком киевлян кон. 12 – сер. 13 вв. нежели нынешний украинский. Современный украинский язык -- диалект древнего общеславянского языка, причем, более далекий от исходного, чем современный великорусский язык.
В статье раскрываются причины этого явления и приводится блок-схема лингвистического разветвления восточных славян.
Всякое фундаментальное открытие решительно меняет устоявшиеся взгляды в той или иной сфере человеческой деятельности. По свежим следам такого качественного скачка устанавливается новая система взаимоотношений и представлений в пересмотренной тематике. Но не сразу такого рода революционный пересмотр традиционных мифологем расставляет все точки над «i». Уточняются какие-то детали открытия, они на какое-то время принимают своеобразные промежуточные формы, пока сопоставление этих аспектов с данными параллельных систем человеческой деятельности не «отшлифует» (порой в течение десятков лет после «базисного» открытия) все тонкости данного революционного изменения.
Такие закономерности не обошли и открытия советских (дело происходило в 1970 х гг. минувшего столетия!) берестоведов, возглавляемых академиком Валентином Лаврентьевичем Яниным [«Ренессанс». – К., 2001 №2, С. 126 – 136 ; 2005 №5 С. 96 – 109 ; 2006 №1 С. 99 – 102 ; 2007 №2 С. 107 – 110, №3 С. 67 – 79 ].
В одном случае это касается непосредственно открытого маститым археографом и его сотрудниками древнего новгородского языка. По «горячим следам» ильмено-словенских текстов обнаружилось в письмах-берестах новгородцев 11 – 12 вв. значительное количество лехитской (северо-западно-славянской) лексики и определённый набор таковых же идиоматических оборотов. Тут же появился поспешный тезис о более близком языковом родстве ильменских словен с поляками. Последующие же более тщательные исследования эпистолярного материала Града-над-Волховом уточнили лингвистическую ситуацию с речью современников и сограждан посадника Остромира. Лехитские идиоматические обороты в языке тогдашних новгородцев оказались незначительны, уступая, в целом, традиционной восточнославянской грамматике. Специфически же лексический западнославянский слой был меньшим по сравнению с восточнославянским. Филологи пришли к выводу, что диалект старых новгородских берестяных грамот был вполне специфически восточнославянским, но с определённым лехитским языковым суперстратом. Т. е. выяснилось, что в процессе формирования племени ильменских словен (6 – 8 вв.) участвовали не только анты, балты и финны, но и какая-то западнославянская группировка (в процессе данного этногенеза вместе с леттонскими и чудскими элементами ассимилированная местной группой пост-антов).
Другая специфическая тонкость (из тех, которые сразу после янинского открытия не были «отшлифованы») берестоведческой новации затронула проблему взаимоотношений южнорусских (правильнее было бы сказать собственно русских, или киево-русских) диалектов между собой. Новые сопоставления с параллельными гуманитарными дисциплинами позволяют слегка видоизменить структурные связи росо-полянской языковой «паутины», насчитывающей ныне более 200 млн. лингвоносителей.