Они шли впятером уже третий час. Машков боялся сглазить, не пытаясь смотреть на часы.

Сначала их было семеро. Но в этом лесу двоих они потеряли. Это был неплохой результат, если считать, что до назначенного места им оставалось идти около двух часов.

Все пятеро были офицерами. И все знали, как трудно будет пройти именно эти оставшиеся два часа. Каждый старался ступать мягко, почти бесшумно, готовый в любой момент увернуться от смерти, в каком бы облике она ни предстала.

Нервы были на пределе. Машков боялся, что кто-то из его людей может просто не выдержать такого чудовищного напряжения. Все знали, что будет трудно. Очень трудно. Но никто не думал, что будет настолько трудно.

В этот день неприятности начались с самого утра. Без всякого предупреждения к ним на заставу прилетел командир отряда. Вот уже одиннадцать месяцев подполковник не делал подобного, такого от него никто просто не ждал. Конечно, дежурные спали, одного из ребят вообще не было. Он отправился в ближайшее селение. А старший лейтенант Никитин, перебравший вчера сверх меры, лежал в своей комнате почти в бессознательном состоянии.

Узнав о прибытии руководства, начальник заставы капитан Шершов умудрился найти не совсем помятый мундир и даже успел одеться, пока вертолет шел на посадку. Еще повезло, что дежуривший на вышке сержант Мащенко узнал номер вертолета командира отряда.

Из пятидесяти трех положенных по штату солдат застава имела только тридцать девять, а вместо шести офицеров и прапорщиков в наличии имелось четверо. Расположенная высоко в горах застава прикрывала единственную горную тропу, так полюбившуюся контрабандистам, и небольшое селение Бараш, насчитывающее всего пять десятков домов.

Проклиная в душе все на свете, Шершов подбежал к спрыгнувшему с вертолета подполковнику.

– Товарищ подполковник, докладывает начальник заставы капитан Шершов…

– Это было правильное решение – выстрелить в меня, – похвалил Борзунова генерал, – но запоздалое. Хотя с вашим «решением» нельзя делать таких резких движений.

Машков и Чутов, тяжело дыша, поднимались с земли.

– Отбой. Зона пройдена, – наконец сказал генерал, – а вы, Борзунов, только тогда спохватились, когда получили пулю в живот. Сколько раз говорил – нельзя расслабляться. Самое страшное, это когда вы считаете, что все трудности позади. Вот тогда человек расслабляется – и все.

У павильона появились Дубчак и Хабибулин. Последний был весь мокрый. Установленный под искусственным болотом механизм действительно утащил его под воду на целых полминуты. Дубчак уже успел смыть краску с головы, куда попали «вражеские» снайперы.

– Можете сесть, – махнул рукой генерал, – разбор прохождения зоны будет позже. Еще двое ваших ребят уже в компьютерном зале, пытаются проанализировать свои ошибки.

В сентябре в Москву прилетел Нур Мухаммед Тараки. Неисправимый идеалист, романтик, так наивно верящий в социалистическую мечту, он возвращался на родину после 6-й конференции глав государств и правительств неприсоединившихся стран на Кубе. Находясь под впечатлением эмоционального, темпераментного выступления Фиделя Кастро, афганский лидер с увлечением рассказывал Брежневу об успехах социалистического строительства в его феодально-рабовладельческой стране.

В стране, где всех асфальтированных дорог было около двух тысяч километров, где девяносто процентов населения было неграмотным, мечтатель Тараки вдохновенно говорил о строительстве светлого будущего.

Всего за восемь месяцев семьдесят девятого Афганистан зеркально повторил все ошибки советского строя, сразу за десять-пятнадцать лет. Конфисковав почти шестьсот пятьдесят тысяч гектаров земли у крупнейших землевладельцев, феодальной знати, помещиков, ее раздали крестьянам. Двести девяносто семь тысяч крестьянских семей получили земельные наделы, которые тут же начали отбирать в сельскохозяйственные кооперативы. Это вызвало серьезное недовольство сельского населения и особенно отражалось на армии.

Улыбающийся и счастливый Тараки, встречавшийся с лидером одной из двух великих держав, еще не знал, что на родине его ждут мятежники. Что спустя несколько дней его арестуют, сместив со всех постов. Жить ему тогда оставалось не более месяца.

Но об этом не знал и Леонид Брежнев, справедливо считавший Афганистан своим сателлитом, почти Монголией на южных рубежах огромной империи. Об этом не знал даже Юрий Андропов, всезнающий и обо всем осведомленный председатель КГБ СССР.

– Нам нужны очень хорошо подготовленные люди, – генерал Затонский произнес эти слова подчеркнуто спокойно.

– Понимаю, – Асанов уже решил, кто может принять участие в этой операции.

– Должны быть ветераны Афганистана, знающие язык, обычаи, характер местности, нравы людей, – напомнил Орлов. – Там, в Афганистане, сейчас неспокойно. Никто не знает, какой отряд какую территорию контролирует. В Кабуле по-прежнему стреляют.

– Известно, кто именно захватил Кречетова? – спросил Асанов.

– Да, отряд Нуруллы. Это контрабандисты, враждующие с генералом Дустумом, но находящиеся на его территории.

Ждать было мучительно трудно. Хорошо еще, что можно было занять себя сборкой парашютов, рассыпанных по всей поляне. Когда пошел четвертый час, к дежурившему Борзунову присоединились все трое – Асанов, Падерина, Елагин.

Но на дороге никого не было видно. Асанов в который раз спрашивал себя, верно ли он поступил, отправив столько людей с раненым Ташмухаммедовым?

Он старался не смотреть на Падерину, но все время замечал ее озабоченное лицо, словно служившее напоминанием о его собственном просчете.

– Кажется, кто-то идет, – негромко произнес Борзунов, всматриваясь в даль, – нет, показалось, – разочарованно произнес он, – просто пыль на дороге.

– Что будем делать, если задержатся? – впервые спросила Падерина.

Вообще-то командиром их группы должен был стать Петр Свешников. Но в последний момент начальство решило, что наличие многомиллионного таджикского населения в Афганистане позволяет сделать руководителем группы Акбара Асанова. Решение было принято где-то очень высоко, и о его мотивах им, конечно, не сообщили.

Правда, на дружбе обоих офицеров это как-то не сказалось, и они по-прежнему были в хороших отношениях, а Петр Свешников официально считался первым заместителем Асанова. Его любили все: медсестры, нянечки, стенографистки, переводчицы, даже жены других сотрудников посольства, временно пребывающие в Кабуле. Он был настоящим сердцеедом – неутомимым и изобретательным.

Асанов, отчасти старавшийся сохранять супружескую верность, хотя на войне это получалось не всегда, тем не менее относился к увлечениям Свешникова с должным пониманием, не особенно препятствуя его частым отлучкам по ночам.

Все получилось не так, как они планировали. Из-за сильного опоздания они вышли к реке только поздно ночью, практически под утро. Асанов, видя, как устали его люди, разрешил небольшой отдых.

Через три часа, толком не отдохнувшие, они готовы были выступать. Борзунов, Елагин и Машков развернули две большие надувные лодки, которые несли с собой. Каждая из таких лодок, разворачивающихся за считанные секунды, могла вместить четверых-пятерых людей с грузом.

В первой оказались Рахимов, Машков, Семенов, Чон Дин, во второй – Асанов, Падерина, Елагин и Борзунов. Груз постарались распределить равномерно по обеим лодкам.

Течение реки здесь было довольно сильным. Продвижение против течения требовало от всех без исключения максимальной сосредоточенности и внимания.

В десятом часу утра лодки спустили на воду. С интервалом в полминуты обе лодки начали прыгать по волнам.

Группа Кичина выехала из Газни на трех БМП. Казалось, что ничего не предвещало катастрофы. Но, не доезжая до Мукура, их обстреляли из гранатометов и минометов окопавшиеся в горах моджахеды. Один БМП сразу превратился в горящий факел. Два других вели непрерывный бой почти два часа, но нападавших было слишком много. Когда погиб командир группы капитан Симонов, Кичин взял командование на себя. Но силы были слишком неравны. Самого Кичина и пятерых его солдат моджахеды взяли в плен. Кичин был без сознания, его, сильно контуженного, нашли в крови за горящим БМП. Находка очень обрадовала нападающих: за офицера давали хорошие деньги. Солдаты и сержанты интересовали их меньше.

Узнав о нападении, Асанов вышел со своей группой, и почти две недели они преследовали захвативших в плен Кичина моджахедов. Наконец загнанные в горы, они попросили перемирия. Это тоже был один из парадоксов афганской войны, когда стороны объявляли о перемирии на каком-то конкретном участке или в городе. На переговоры от моджахедов пришел сам шейх Курбан, высокий, красивый мужчина, знавший почти полтора десятка языков. Среди афганских лидеров было много культурных, образованных людей. К сожалению, их было большинство на противоположной стороне. Среди «революционеров», как правило, преобладали люмпены и выскочки, гордившиеся своим крестьянским происхождением.

Асанов радушно приветствовал шейха Курбана и приказал подать традиционный чай.

К полудню следующего дня группа вышла наконец к подножию горного хребта у небольшого селения Лими. В этом месте лодки пришлось затопить и весь груз перераспределить на восемь равных частей. Теперь начиналась самая трудная часть пути через горы, когда от людей Асанова потребовалось почти альпинистское мастерство в скалолазании.

Достали заранее приготовленные ледовые и скальные крючья, ледорубы, молотки, веревки. Ботинки у всех были на профилированной резиновой подошве. Асанов подозвал Семенова и Елагина.

– Вы лучшие специалисты, оба мастера спорта по альпинизму. Как вы думаете, какой сложности наш маршрут по этим скалам?

Он знал, что все маршруты в альпинизме разбиты на шесть категорий трудности. Первые две категории были наиболее легкими, последние требовали особого мастерства, почти виртуозного владения альпинистской техникой.

Елагин и Семенов добросовестно осмотрели в окуляры биноклей начало маршрута, просмотрели по карте весь предлагаемый путь и в один голос заявили, что маршрут – третьей категории сложности. Это означало, что необходима страховка и очень внимательное движение по маршруту. Асанов распорядился, чтобы первыми шли по маршруту Елагин – Чон Дин – Рахимов. Затем – Семенов – Падерина – Машков. Замыкать движение должна пара Асанов – Борзунов. Генерал надеялся при этом на сноровку капитана.