Под железной звездой, пылающей на небе цвета сырого мяса, верные, но измотанные Призраки Танит продвигались вперёд к…

Проклятье! Как же это место называлось-то? Он на секунду задумался. Что-то-какой-то мост. Он был уверен, что ещё вспомнит название. Огляделся в поисках карты, но не нашёл её — снова заболели глаза.

Короче, мост. Ещё один мост. Ещё один фесаный объект. Конкретно этот стоял на западной вершине ээ… какого-то там плато, на планете под названием… названием Кому-не-по-фесу-вообще.

По правде говоря, ему — точно по фесу. Просто ещё один мир, ещё одна битва.

Призраков это тоже не заботило. Они просто двигались вперёд — верные, но измотанные, столь же измотанные сколь и верные.

У него болели глаза. Они мучили комиссара всю ночь, пока он трудился при свете лампы над очередным прошением, и весь день, прошедший в радиоактивном сиянии железной звезды. Глаза терзали Гаунта, когда он смотрел вдаль, через болото, на чёрные фигуры, приходящие разглядывать Призраков.

Железная звезда — уродливая штуковина — подрагивала в вышине, словно остывающий слиток, вынутый из плавильной печи.

Небо покрывали чёрно-красные пятна, казалось, что на нем подвешены кровоточащие куски мяса. От пульсаций звезды у комиссара болела голова и слезились глаза; иногда, промокнув влагу с лица, он замечал, что кончики пальцев покрыты красным.

Возвращался разведчик, бегом преодолевая размокшую трассу — слой жидкой грязи делал дорогу непроходимой для колесной техники. Танитцы по голень увязали в липкой мерзости. Странно, что при этом ни разу не было дождя — ни капельки не упало с тех самых пор, как они высадились на Кому-не-по-фесу-вообще.

Никому, кого Гаунт мог бы вспомнить, во всяком случае.

В грязи скрывались разные штуковины. Начав разравнивать площадку или рыть траншеи, можно было невзначай стукнуть лопатой о верх башни утонувшего в болоте танка или раскопать тела мертвецов, бледных и безглазых.

— Здесь столько грязи, — произнес комиссар, глядя на приближающегося разведчика. — Столько грязи и ни капли дождя. Почему так?

— Ты что, не знаешь, где мы, Ибрам? — спросила медик Курт.

Вернулся разведчик, бегом преодолев размокшую трассу. Им оказался Лейр. Нет, Бонин. Хотя нет, всё-таки Лейр.

— Десять боевых единиц, — доложил он. — Окопались за той группой деревьев слева от моста.

— Что ж, мы должны переправиться на тот берег, — сказал комиссар.

— Конечно же! — поддержала его медик Курт.

— Сейчас, честно говоря, совсем не время для врачебной консультации, — заметил Гаунт.

— Десять единиц кров… Кровавых отрядов, — сказал Маколл, передавая скоп комиссару. — Там, в рощице, слева от моста.

Гаунт приник к скопу. Глаза болели. Деревья не были деревьями. Они оказались угловатыми столбами хромированного металла с тонкими, как шомпол, ветвями, на которых висели сияющие белые цветы, распускающиеся и сияющие, словно фонарики. Длинная череда таких «деревьев» покрывала грязевую насыпь, спускающуюся в реку под мостом. В стоячей воде плавали раздутые тела, и на мгновение комиссар испугался, что сможет вспомнить всех мертвецов поименно.

— Левее, — подсказал Маколл.

Поправив наводку, Гаунт увидел бойцов Кровавого Договора. Десять подразделений, всё так — он мог разглядеть увенчанные шипами багровые шлемы, гротескные маски из чёрной жести, мундиры пехотинцев, выкрашенные кровью в тёмно-бордовый цвет. Враги карабкались по грязевым берегам, суетясь, словно огненные муравьи. Они возводили вдоль вонючей реки осадные платформы под миномёты, комиссар слышал гудение и скрип землекопных инструментов.

— Десять подразделений, всё так, — произнес Гаунт. — Маколл?