Повар Великой Ухи

Аболина Оксана Валентиновна

Моё вам превеликое почтение, господин судья! И вам, многоуважаемые присяжные заседатели! Я сам собираюсь выступить в свою защиту, не нужны мне ваши адвокаты! То, в чем меня обвиняют — это как у них язык повернулся обо мне такое сказать? ну, сами подумайте, все эти голословные заявления — однозначно фальсификация, не более, чем гнусные инсинуации. Меня подставили, это любому понятно, я совершенно случайно оказался в ненужное время в ненужном месте. В моём положении мог оказаться каждый. Почему же за всё про всё отвечаю я один?! Если уж на то пошло, виновата сама система мироустройства, и в первую очередь, разумеется, тот, кто её создал, а я — всего лишь мелкая шестерёнка, незначительный винтик! Так у нас говорят. Какой с меня спрос? Не надо меня одёргивать, господин прокурор! Я не кощунствую против Создателя, дайте договорить! Имею я право оправдаться перед судом или как? Если у вас нет свободы слова, так и скажите. Вот то-то. Выслушайте же меня. До конца. Мне есть что сказать. Хорошо-хорошо, буду конкретнее, но поверьте, это не демагогия, это обобщение всего того, что я собираюсь подробнейше разъяснить, сейчас я перейду к сути.

Итак, сперва о детстве. Когда я был ребёнком, наша семья проводила лето в Лисьем Носу, в Левой его Ноздре. Я не издеваюсь над судом, господин председатель, и в мыслях не было! Лисий Нос — это посёлок, о котором новгородские переписчики упоминали ещё в 1500 году. Как раз когда Московское государство воевало с Литовским княжеством, вы должны это знать. Село тогда называлось Лисичье в Корине носу, но впоследствии название переделали в соответствии с местными языковыми традициями. А в двадцатом веке аборигены — как появилась железная дорога, так и стали говорить: слева от железки — левая ноздря, с другой стороны — соответственно, правая.

Я не знаю, жил ли кто в правой ноздре, мал тогда был. Помню, как выходили из электрички — туда вела широкая извилистая тропа… и магазины о ту сторону стояли… видать, жизнь какая-то имелась, но основной поток людей с платформы поворачивал налево — туда, где находился и наш дом. До него идти было километра два по Центральной улице — асфальтированной, длинной, но неширокой, двум машинам едва ли удалось бы разъехаться. Впрочем, машины тогда мало у кого встречались, дачники всё больше добирались от станции пешком. Наш дом стоял почти в самом конце Центральной, позади него находилось еще два или три садовых участка. Я никому не заговариваю зубы, господин судья, это важно, сейчас вы сами поймёте.

Отец мой дружил с дядей Колей Лобановым. Смешной это был дядька, широколицый, красноносый, очень похожий на Юрия Никулина — был в моём детстве такой знаменитый клоун. Юрия Никулина я не раз встречал в Лисьем Носу, он туда порой наведывался, памятное для него это было село, воевал он там во время Финской. Но разговор не о нём, а о дяде Коле Лобанове. Его я видел гораздо чаще.

Мне он очень нравился — никогда не забывал привезти с собой гостинцы для меня и моего младшего братишки. Дядя Коля работал шофёром в экскурсионном агентстве, приезжал он к нам после работы, вечером, на своём служебном икарусе, а потом отвозил его на стоянку. Когда дядя Коля появлялся у нас, то оставлял икарус прямо на Центральной, против нашего дома. Объехать его было невозможно, он занимал собой всю ширину дороги, но никто особо не возражал — тогда это никому не мешало.