Поначалу ничто не предвещало ничего хорошего. Все так и началось. Как было.

В школе, помню, стоял у нас зеленый корпус истребителя военного времени без плоскостей, и мы на нем отрабатывали первые детские навыки. Далее мой друг, превосходный пианист и авиатор, врезался в сопку в мурманских северах и погиб. А лет сорок семь тому назад в Мурманске зимой прямо на озеро аварийно сел пассажирский. Хвост отвалился. Одного пассажира выбросило в сторону. Когда подбежали к нему, он не шевелился. Однако, оказался здоров, но мертвецки пьян, его приятели накачали еще в Ленинграде, и он не сразу сумел разобрать, где он, кто вокруг и что стряслось. Затем бывали и другие события, и я стал бояться этих металлических птиц.

Хотя, казалось бы, отчего? В детстве, помню, мы забирались на парашютную вышку без настила и, свесив ноги на балках, играли в карты. В школе я занимался авиамоделизмом. Из бамбука над керосиновым фитильком гнули элероны, обтягивали плоскости папиросной бумагой и — вперед. Это было увлекательнее, нежели воздушные змеи из дранки и мочального хвоста. Особенно, когда приспосабливали ракетный двигатель. В алюминиевый тюбик из-под валидола вматывали кинопленку, тогда еще мгновенно горючую, в торце — малое отверстие, затем над спичкой раскаляли медную проволочку и — восторг! Однако мои первые два реактивных, сделав вверх большую петлю, врезались в землю. А третий... это было песней, какую и по сей день помню. Это было в парке в Пензе. Внизу под обрывом был огромный котлован, результат, как мне говорили, ледникового происхождения. Внизу крошечные домики и фруктовые сады. Со мной был друг, который с родителями жил в том же парке на метеостанции и учился в музыкальном училище на скрипача. В школе рядом со мной он под партой последовательно отрабатывал попарно пальцы от мизинца до большого и обратно. И так почти на каждом уроке.