Голос в трубке был удивительно приятный, и Лобанов каждый раз ловил себя на мысли, что ему хочется продлить короткий служебный разговор. Интересно, какая она, этот палатный врач городской больницы? Кажется, совсем молоденькая. И всегда она почему-то смущается, когда говорит с Лобановым. И, конечно, улыбается. Ведь он обычно шутит. А смущается она, вероятно, потому, что знает: он работник уголовного розыска, и ей нельзя рассказывать больному Семенову об этих звонках.

Лобанов звонил ей чаще, чем требуется, это точно. И при этом неизменно поругивал себя. «Тебе что, восемнадцать лет? – ворчал он. – Что это за романы по телефону? – И тут же со странной горечью насмешливо возражал: – Никаких романов, товарищ майор. Как можно? Долг, так сказать. Служебный долг, только и всего». И при этом мелькала мысль, что следовало бы съездить в больницу и своими глазами посмотреть, что там и как. Ведь Семенова, как только он выздоровеет, придется немедленно арестовать: он связан с опасным преступлением – торговля наркотиком – гашишем. Этой мерзости никогда не было у них в городе. И не будет. А от Семенова ниточка тянется куда-то, по ней предстоит еще пойти, осторожно, чтобы не оборвать, и добраться до ее конца. Непременно добраться. Вернее, это будет не конец, а начало. Оттуда тянется не одна ниточка, и не только к Семенову, это уж точно. Там главный преступник, там самое опасное. Но пока что путь к нему только через Семенова. И поэтому за Семеновым надо смотреть в оба глаза. Особенно пока он в больнице.

В этом месте Лобанов прервал свои размышления и усмехнулся: «Ведь для этого тебе самому вовсе не надо ехать в больницу, старик. Смотрят там и без тебя, по твоему же приказу, кстати».

– Наталья Михайловна? Доброе утро. Все тот же Лобанов вас беспокоит. Как сегодня наш подопечный?

– Мне бы хотелось, чтобы он меньше нервничал. Это замедляет выздоровление.