ПРОЛОГ
Черные грозовые тучи медленно и неотвратимо надвигались с севера, подгоняемые стремительными порывами холодного ветра, будто стадо коров под ударами пастушьего кнута. Оттуда доносились приглушенные расстоянием долгие раскаты грома, на виднокрае то и дело вспыхивали тревожные зарницы, между темными небесными громадами и землей, казавшейся в подкрадывающихся сумерках грязно-бурой, повисла туманная пелена дождя.
Ликунг, Верховный Маг, зябко поежился, поплотнее закутался в плащ. Стремительно темнеющее небо — низкое, противно-серое, казалось еще ближе с вершины исполинской башни, почти ощутимо давило на голову и плечи. Такая отвратная погода — редкость для Царьграда даже зимой, но иногда природа выкидывает странные штуки… В этом году вообще стряслось невообразимое — в середине августа вдруг ни с того ни с сего повалил снег, которого здесь и зимой-то не дождешься, а местные так вообще считают сие явление страшной северной сказкой. Виданное ли дело — с небес замерзшая вода падает, а каждая капелька-льдинка еще и причудливо вырезана, словно где-то там на небесах над ней постарались искусные кружевницы!
Ликунг поморщился. Тогда едва-едва удалось разогнать чертову снеговую тучу, занесенную шалыми ветрами… а может, и не очень то шалыми? Хотя нет, вряд ли это чья-то намеренная пакость — уж больно мелочно. Град или ливень на поля, шторм на море — это еще куда ни шло, но какой ущерб может нанести падающий с небес белый пух? Разве что вызвать по-дурацки удивленное выражение на лице среднего царьградца, для которого даже дождь — и то знаменательное событие…
И вот теперь опять — прет гроза, о которой, похоже, наиболее впечатлительные будут детям и внукам рассказывать…
Часть первая. УЧЕНИК ВОЛХВА
Глава 1
Солнце золотистым шаром пристроилось на гребне стены, словно раздумывая, подниматься выше башен, или тут и остаться. Яркие лучи играли золотом на стенах домов и осенней листве, блистали на доспехах часовых, через равные промежутки замерших у бойниц, вспыхивали пурпуром прапорцов, лениво полоскавшихся под слабым прохладным ветерком на башенных шпилях. В темно-синем небе неспешно проплывали легкие облачка — полупрозрачные, невесомые, как тонкая белая паволока.
У Ляшских ворот Киева собралась огромная толпа, гудела, как осиное гнездо, шевелилась, копошилась, будто разворошенный муравейник. Над привратной площадью висело напряженное ожидание, почти осязаемое, но не тревожное, а скорее радостное. Мужики в волнении теребили шапки, бабы от нетерпения теребили мужиков, будто это они были виноваты в столь долгом ожидании. Тут и там проносились стайки ребятишек, которым, как известно, всегда есть чем заняться и всегда до всего есть дело. В толпе сновали лоточники, которым такое огромное скопление народа сулило значительные барыши. Мелькали неприметные личности, тоже надеявшиеся основательно разжиться сегодня за счет честных киевлян, но отнюдь не при помощи торговли. С каждой минутой толпа все разрасталась и разрасталась, уже запрудила прилегающие улицы, а люди все подходили и подходили…
Солнце все же решило не филонить, нехотя поползло вверх по небосводу, распугивая донельзя возмущенные такой наглостью облака. Напряжение в толпе росло, то тут, то там раздавалось недовольное ворчание. Народу на площади набилось — не продохнуть, всем хотелось быть поближе к воротам. В разных концах все чаще раздавались возмущенные крики — кому-то наступили на ногу, кто-то обнаружил пропажу калиты, кому-то просто надоело ждать у дуба желудей…
И вот когда страсти в толпе достигли, казалось, наивысшего накала, стражи на стенах вдруг зашевелились. Толпа зашумела радостно и облегченно — уже скоро. Перекрывая гул тысяч и тысяч голосов прозвучала команда, и на надвратной башенке взвился вдогонку солнцу огромный пурпурный стяг с серебристым соколом. Толпа зашевелилась, давка усилилась, но на это большинству было уже глубоко наплевать — вот-вот должно было произойти то, ради чего с самого утра околачивались у запертых ворот…
Глава 2
Эй, малышня! Где Тишка?
— А кто его знает, недотепу мелкого… Опять, небось, потерялся…
Стайка ребятишек резво протискивалась сквозь толпу поближе к оцеплению. Самому старшему было не больше четырнадцати весен, но среди малышни он, понятное дело, чувствовал себя вожаком. А те, в свою очередь, смотрели ему в рот, готовые тут же исполнить все, что бы ни приказал старший товарищ, снизошедший до общение с ними, сопливыми. Тем более, что отец его состоял не где-нибудь, а в дворовых людях самого боярина Зареслава. И не важно, что простым конюхом — прочим ребятам, родителям которых приходилось добывать хлеб тяжкими трудами, таковое происхождение по молодости лет казалось чуть ли не княжеским.
— А ну-ка, сопляки, — гаркнул конюший сын, как сотник на смотру, — разыскать мне Тишку сей же миг!
Ребятня с готовностью заозиралась, кто-то подался назад сквозь толпу.
Глава 3
Владимир растянулся на кровати, с наслаждением вытянув гудящие ноги и закинув руки за голову. Все. Приехал. Теперь можно хоть немного расслабиться… Ненадолго, совсем ненадолго, но что поделаешь — никто не обещал, что будет легко.
Через распахнутое окно со двора доносился неясный шум, суматоха прибытия была в полном разгаре. А Владимиру гомон человеческих голосов почему-то напомнил могучий шум морских волн, разбивающихся о подножия несокрушимых стен Царьграда. И стоило только вспомнить о нем, как одна мысль потащила за собой другую, та — третью, и вскоре думами он уже был там, далеко от родной Руси, слышал шум моря, сиплые крики чаек, чувствовал на плечах привычную тяжесть золоченой брони императорской стражи… и сжимал в объятиях ту, которая чище ясного неба и нежнее летнего ветерка, прекраснее утренней зари и желаннее всех сокровищ мира…
Стук в дверь. Тихий, но настойчивый. Владимир с трудом оторвался от грез, тряхнул головой и вдруг понял, что за сладостными мечтаниями начал засыпать. Раздраженно попытался сообразить, кого это там леший принес, потом вспомнил сказанное Добрыне, и на душе опять стало тяжко и тошно. Князь приподнялся на кровати, нехотя принял сидячее положение, откинувшись на подушках.
— Заходи, — молвил он, устраиваясь поудобнее.
Дверь приоткрылась. Ровно настолько, чтобы пропустить крепкого, широкоплечего воина в полной броне и черном налатнике, и тут же без стука захлопнулась.
Глава 4
За час до полночной стражи в ворота Киева въехали двое. И растворились в тенях ночных улиц. Искусно обученные кони ступали бесшумно. Не звенела сбруя, не скрипела броня, даже редкие прохожие не всегда замечали всадников до того, как едва не оказывались под копытами огромных темных лошадей, таких же молчаливых, как их хозяева.
Словно бесплотные призраки — бесшумные, невидимые, смертоносные, двигались двое по ночному Киеву. Лишь редкий лучик из-за неплотно прикрытой ставни иногда случайно нащупывал неслышные тени, на миг отражаясь то на полированном навершии меча, то на серебре уздечки, и совсем редко — в быстрых внимательных глазах.
И все же они ехали не таясь… потому что если бы им было нужно, ни одна живая душа не узнала бы, что они вообще вступили в Киев.
Но здесь они не были чужаками.
Стража у ворот детинца чуть копья не повыронила, когда прямо перед ними из темноты площади вдруг совершенно бесшумно появились две конные тени. Однако уже в следующий момент эти самые копья уже были уверенно нацелены булатными остриями в сердца прибывших… хотя у стражников и оставались сомнения, есть ли у ночных гостей сердца.
Глава 5
Трое витязей под нестройный гул сотен глоток прошествовали в дальний темный угол палаты, уселись за одиноко притулившийся к стене столик, не пользовавшийся популярностью у пирующих ввиду удаленности от центра событий и потому почти всегда пустовавший. Подбежавшие отроки приволок здоровенного осетра в молоке, кувшин ромейского вина и бочонок пива. Велигой краем глаза приметил, как посланный им гридень взбежал к княжьему столу, поклонился Владимиру и вытянувшись по стойке «смирно» отчеканил то, что было велено передать. Князь кивнул, окинул палату быстрым взором, лишь на мгновение задержавшись на притулившихся в уголке витязях, отхлебнул из чаши и что-то сказал Добрыне. Тот пожал плечами, тоже отыскал глазами дальний столик и вновь уставился в тарелку. Муромец что-то оживленно втолковывал Поповичу, который меж тем наполнил полный кубок меда и недвусмысленно поднял чашу в сторону вновьприбывших. Ратибор кивнул, отсалютовав своим кубком, Волк приветливо махнул рукой.
— Что-то Муромец на тебя как-то сердито смотрит, — молвил Велигой черноглазому витязю. — Что ты там с ним не поделил?
— Да Ящер его знает, — пожал плечами Волк. — Я с ним не ссорился. Вроде бы. В конце концов, я ж не самоубийца…
— Да ладно, — отмахнулся от тиверца Ратибор. — Мало ли из-за чего старик расстроился. С ним это бывает, особенно когда переберет лишку…
Велигой хмыкнул, достал из-за голенища длинный кинжал и занялся расчленением осетра. Некоторое время ели в молчании, если не считать отчетливого хруста за ушами Ратибора, который налегал на съестное за целый полк, что быстро привело к безвременной кончине несчастного осетра, которого, впрочем, тут же сменил немаленький такой кабанчик.