Работая в архивах и библиотеках и изучая историю погибших империй, мне неоднократно приходилось находить документы, которые вряд ли заинтересовали бы профессионального историка. Оно и понятно: с точки зрения ученого, основной интерес представляют судьбы и жизнеописания великих полководцев и политиков, монархов, вождей и трибунов. Вероятнее всего, для исторической науки такой интерес абсолютно оправдан. В то же время, изучая историю подобным, академическим образом, ученые так и не смогли прийти к единому мнению по основному волнующему нас вопросу – отчего же эти, Великие и Могучие Государства, казавшиеся своим современникам незыблемыми и вечными, рано или поздно рухнули, рассыпавшись подобно карточным домикам? Конечно, великие катаклизмы истории, такие как засуха, моровые болезни и нашествия воинственных завоевателей, могли разрушить и разрушали целые города и страны. Однако, как это ни покажется невероятным, в год распада каждой из изучавшихся мною империй никаких подобных катаклизмов не происходило.

Мне, как исследователю, представилось весьма возможным, что процессы, приведшие к гибели империй, происходили в основном не снаружи, а внутри самих государств, причем, если можно так выразиться, – «совсем внутри» – в умах и сердцах их подданных. Это заставило меня обратить пристальное внимание на ту часть исторических документов, которая относилась к делам и судьбам простых людей, бывших современниками и участниками Эпохи Больших Перемен.

История Империи Рутении интересна тем, что в ней практически не было каких-либо уникальных, присущих только этой Империи событий. Напротив, история этой великой державы оказалась настолько типичной, что могла стать эталоном для истории других государств. Документы, которые мне посчастливилось обнаружить, были написаны на имперском языке. В отличие от староимперского, этот язык несложен для перевода, особенно для меня, овладевшего им еще в раннем детстве.

Единственной трудностью, но трудностью и в самом деле серьезной, стала попытка перевода на русский язык имперских воинских, полицейских, морских и статских званий. Я нашел выход из этой ситуации, который в равной степени можно считать как сомнительным, так и остроумным. Все полицейские и статские звания были приведены мною в немецкой, морские – в английской, а пехотные и кавалерийские – в русской транскрипции. В этом варианте они совершенно несозвучны их прочтению на имперском, однако, по моему глубокому убеждению, наилучшим образом отражают их сущность. Тем не менее я приношу читателям свои глубочайшие извинения за возможные неудобства при чтении и интерпретации этих званий.

Эпоха Больших Перемен в Империи пришлась на то романтическое в истории человечества время, когда порох и свинец уже в полный голос заявили о себе, однако не смогли еще вытеснить со сцены стрелу и клинок, а основными способами передвижения по воде все еще оставались весло и парус. В наших школьных учебниках этот период примерно соответствует эпохе позднего Средневековья. Поскольку в Империи с древних времен существовало свое летосчисление, указывать конкретные годы, к которым относятся описываемые события, я счел бессмысленным.

Западные склоны гор, уже обильно поросшие свежей весенней травой и зеленеющим кустарником, все еще были ярко освещены лучами апрельского солнца. В конце апреля в этих краях на солнечной стороне может быть даже жарко, хотя в низинах, особенно за большими валунами в тени еще лежат куски пожухлого сероватого зимнего не то льда, не то спрессовавшегося снега. Странник приоткрыл глаза, впрочем, уверенно открыть удалось только правый. Да, очевидно, он еще жив, хотя ему и было еще не ясно, каким образом. Хотелось пошевелиться, ощупать себя и понять, насколько велики его шансы, но он решил этого не делать, по крайней мере – пока не стемнеет. Те, кто сбросил его с обрыва, почти наверняка были профессионалами и могли либо наблюдать за ним сверху, либо спуститься и проверить свою работу. Странно, что они выбрали такой ненадежный способ его прикончить, ведь их так много, этих способов. Старый Гризли, его учитель в Обители, часто любил говорить, что на каждый известный способ лечения человека люди придумали не менее десяти способов его убивать. Старый Гризли был, по своей первой (и неглавной) профессии, врачом и знал, что говорил. Несмотря на крайнюю неопределенность своего положения, Странник все-таки позволил себе грустно улыбнуться. Он улыбался так всегда, улыбался одними уголками рта, улыбался, когда вспоминал эту забавную древнюю легенду, которую впервые услышал еще в раннем детстве от своей матери.

Нет, все же всему на свете должно быть рациональное объяснение. Как ни трудно было соображать после такого падения, он подумал, что, скорее всего, по сценарию, который незнакомые и совершенно чужие люди написали для него (а в сущности – за него) месяца два назад, все должно было выглядеть как несчастный случай в горах. Конец апреля для этого – время прекрасно подходящее: грязь, слякоть на горных тропинках, нестаявший лед. Тогда это неплохо, тогда они вряд ли станут спускаться вниз и проверять, действительно ли он умер, оставляя на склонах следы своих тяжелых кованых сапог, которые на этой почве будет невозможно потом скрыть. Они ведь могли сначала прикончить его, а затем уже сбросить вниз, однако они этого не сделали. Почему? Странник нашел этому внятное объяснение – они были высокими профессионалами, а высоким профессионалам в любом деле свойственен определенный артистизм, то есть не просто стремление выполнить, а обязательно – красиво, изящно выполнить!

«Как приятно работать с настоящими профессионалами», – подумал он и снова чуть усмехнулся. Да, несомненно, он жив, хотя это все еще и кажется маловероятным. Мертвые не усмехаются.

Судя по темно-бурому, почти черному цвету его крови, обильно разбрызганной на листьях кустарника и камнях, он пролежал без сознания не менее двадцати минут. Его сильно познабливало, и он благодарил Господа, что с него не сняли его темную куртку толстой, грубо выделанной кожи, которая теперь щедро прогревалась солнцем. Вероятно, до сумерек удастся продержаться, а это уже реальный шанс в очередной раз выжить. Правой ноги ниже колена он вообще не чувствовал; наверное, это было и к лучшему.

Он снова закрыл глаза и впал в состояние, представлявшее собой нечто среднее между обмороком, крепким сном и зимней спячкой некоторых животных. Медведей, например. Он не мог ничего изменить и хотел хотя бы сэкономить силы – даст Бог, они ему понадобятся ночью. По-видимому, он не чувствовал в это время боли. Что же, и это тоже большая удача.